Глава 17

Боль в ногах, к счастью, ослабла, сменившись полным онемением. Задолго до этого она потеряла все ощущения в ступнях, заледеневших в холодной воде. Ничего больше не чувствуя, она могла только представлять, какие твари ползут по ее щиколоткам, пробираясь под юбки. Но на этот раз даже ужас имел свои границы, и под конец она впала в полубессознательное состояние, ускользнув из ада, словно отделившись от своего тела. Силы остались, только чтобы цепляться за кольцо, удерживавшее ее в вертикальном положении. Когда люк открылся, она не смогла пошевелиться, и тюремщикам пришлось свеситься вниз, чтобы оторвать ее застывшие пальцы от кольца, прежде чем вытащить на свет.

Ноги ее не держали, и Магдалена рухнула на пол, ни о чем не заботясь. Один из мужчин молча подхватил ее, и она бессильно обмякла у него на руках. Дух и рассудок по-прежнему существовали отдельно от неподвижного тела.

Ночь прошла, настал день, и Магдалена зажмурилась от резанувшего по глазам света, который вчера считала сереньким и тусклым.

Она услышала голодный плач Зои еще до того, как они добрались до комнаты, и вернулась к реальности. А вместе с тем вернулись страх и жуткое осознание того, что еще несколько часов в темнице и она не сможет сохранить рассудок. Следуя инстинкту, Магдалена ничем не показала, что пришла в себя, и оставалась бессильно лежать на руках тюремщика. Даже когда он внес ее в комнату, она не подняла головы. Сестра Тереза трясла девочку, безуспешно пытаясь успокоить. Но та продолжала вопить так пронзительно, что уши болели. Шарля в комнате не было.

Солдат поставил Магдалену на ноги, но она, словно так и не придя в сознание, рухнула на пол.

— Положи ее на кровать, — велела монахиня. — Ей нужно покормить ребенка.

Мужчины покорно исполнили приказ. Магдалена по-прежнему не шевелилась. Сестра Тереза устроила Зои у неЈ на коленях и поспешно подперла подушками спину Магдалены.

— Сядьте, — нетерпеливо скомандовала она. — Ваше дитя проголодалось.

Магдалене потребовалось нечеловеческое усилие воли, чтобы остаться безразличной к плачу Зои. Она осталась лежать, словно все еще не покинула призрачный мир своего забытья.

Солдаты покинули комнату, а монахиня продолжала стоять, растерянно глядя на неподвижную женщину и вопящего младенца. Наконец она, едва пожав плечами, будто желая сказать, что сделала все возможное, повернулась и шагнула к двери.

Магдалена услышала глухой стук засова и, полежав еще немного, прижала дочь к груди. Но Зои, ничуть не утешенная материнскими поцелуями, лихорадочно искала грудь. Магдалена расстегнула лиф, и крик мгновенно оборвался прерывистым всхлипом. В полутемной комнате воцарилась благословенная тишина.

К радости Магдалены, оказалось, что, несмотря на долгие часы заключения, она вполне способна мыслить здраво. Плохо только то, что, когда к ногам прилила кровь, вернулись мучительные боли. Икры и пальцы сводило судорогами. Но была в этом и положительная сторона: боль помогала быстрее соображать. Если, покормив Зои, она вновь примется изображать совершенное бессилие и делать вид, что темница полностью сломила ее тело и дух, де Борегары поймут, что ничего не добьются очередными пытками. Наказание было настолько суровым, что если кузен увидит ее в таком состоянии, наверняка сочтет себя отомщенным за следы, оставленные ногтями на щеке. И пока они будут считать, что она способна лишь кормить ребенка и даже головы поднять не в силах, может, дадут ей передышку и подождут с новыми способами укрощения.

Конечно, долго это не продлится, но Магдалена выиграет немного времени, а пока она могла жить только ближайшими часом-двумя, не больше.

Но ее и в самом деле обуяла неодолимая усталость, окутала большим темным одеялом, и глаза сами собой закрылись. Она заснула, продолжая прижимать ребенка к груди.

Сестра Тереза, вошедшая час спустя, увидела спящую женщину и прильнувшего к ее груди младенца. Монахиня принесла поднос с едой и теперь нагнулась, чтобы разбудить Магдалену, ибо знала, что та не ела со вчерашнего утра.

Магдалена проснулась, но отвернулась от еды. И отказалась говорить, но кое-как сползла с постели, чтобы подмыть и перепеленать Зои. Потом положила ребенка в колыбель и потащилась в отхожее место, стараясь двигаться как можно более неуклюже и неловко, и, наконец, снова подковыляла к кровати и рухнула на нее, закрыв глаза. Монахиня, окончательно растерявшись и не зная, что делать, ушла.

Снова оставшись одна, Магдалена съела немного пирога с олениной, выпила вина и сразу почувствовала себя лучше, хотя все еще не смела вернуться мыслями к недавним ужасам своего заточения. Знала, что долго так не выдержит. Но, как ни странно, не могла прибегнуть к вполне очевидным средствам избежать новых унижений. Она не сдастся.

Она продремала весь день, время от времени просыпаясь и зажмуриваясь, как только слышала скрип двери, которую открывали несколько раз. Но в комнату никто не входил. Просто проверяли, что делает Магдалена, и снова закрывали дверь. Магдалена кормила Зои, но сама намеренно оставалась грязной и растрепанной.

Шарль д'Ориак вернулся только в конце дня. Он специально оставил ее одну. Пусть немного восстановит силы и преисполнится уверенности, что ее испытания закончены. Шок от новых пыток и перспективы провести долгую ночь в подземелье будет так велик, что Шарль всерьез надеялся сломить ее сопротивление уже к рассвету.

Однако такого зрелища он не ожидал. Магдалена лежала на постели точно в той позе, как с утра, с головы до ног покрытая засохшей слизью, со спутанными волосами и измазанным лицом. Глаза тупо смотрели сквозь него.

— Иисусе милостивый! Почему ты не переоделась?

Магдалена не ответила. Даже бровью не повела. Шарль подскочил к кровати и, сжав ее подбородок, посмотрел в лицо. Но ее взгляд по-прежнему оставался пустым. Неужели он промахнулся? Посчитал ее сильнее, чем на самом деле?

Он знал, что наступает момент, когда пытки и насилие больше не действуют на жертву и та попросту ускользает от боли в свой собственный мирок иллюзий и никакие палачи уже над ней не властны. Но это не могло случиться так скоро!

Шарль ринулся к двери и громовым голосом позвал сестру Терезу.

— Как давно она в этом состоянии?

— С самого утра, когда ее принесли. Она покормила ребенка, но с тех пор почти не двигалась.

— И не говорила?

— Нет, господин.

Шарль опять повернулся к кровати, Похоже, она даже не соображает, что речь идет о ней… и вообще не понимает, что, кроме нее, в комнате кто-то есть.

— Немедленно прикажи вымыть ее и переодеть. Я приду позже, — велел он.

Магдалена безвольно, как кукла, позволила монахине и служанке снять ее жесткую от грязи одежду, умыть и вычесать из волос колтуны, а потом одеть в полотняную сорочку и чистое платье. И ничем не показала, как счастлива избавиться от вони и мерзкой грязи. Ее повели к очагу и усадили на стул, принесли ребенка, предложили вина и бульона. Магдалена пассивно, безмолвно подчинялась.

Когда кузен вернулся, была уже ночь. Она по-прежнему сидела на стуле, сложив руки на коленях. Незажженная свеча стояла на столе. Магдалена как будто не замечала темноты.

Шарль вынул кремень и огниво и зажег свечи. Но она не повернула голову к огню и ничем не дала знать, что видит его.

— Итак, кузина, — начал он, приближаясь к ней и высоко держа свечу, чтобы свет падал на ее лицо, такое же желанное в своей неподвижности и бледности, как и в здоровье и счастье. Он повернул к себе это лицо и поцеловал, прошипев перед этим: — Интересно, как ты ответишь на мои поцелуи сегодня?

Магдалена, спокойная и холодная, как мраморное надгробие, безучастно вынесла прикосновение его губ. Шарль резко отпустил ее и пошел к двери.

— Ведите ее вниз.

Обжигающий ужас наполнил Магдалену. Она проиграла!

Но она даже не пошевелилась, разглядывая канавку между двумя каменными плитами на полу. Шея невыносимо болела от напряжения.

Шарль продолжал пристально рассматривать ее, желая понять, проник ли в ее сознание его приказ. Но не мог различить ни малейших изменений ни в осанке, ни в выражении лица. И когда мужчины шагнули к ней, сделал им знак повременить. Если Магдалена действительно находится на грани безумия и он снова прикажет заточить ее, слишком скоро после ночи, проведенной в полной тьме, она легко скользнет за эту грань, а он не может рисковать испортить все чрезмерным рвением.

— Убирайтесь!

Мужчины вышли, а Шарль поставил свечу на стол.

— Утром ты покоришься мне, кузина, и поклянешься в верности Бертрану. Если же скажешь хоть слово поперек, сгниешь в темнице вместе с девчонкой.

Она не слышала, и он будто в приступе раздражения подхватил ее под мышки и вздернул вверх.

— Тебе ясно, кузина? Вместе с девчонкой.

Она не должна реагировать. Не должна.

Магдалена снова и снова повторяла эти слова, пока надоедливый ритм не вытеснил из головы все остальные мысли. Едва он оттолкнул ее, она упала на стул, по-прежнему обмякшая и беспомощная.

Дверь захлопнулась, и Магдалену затрясло от облегчения. Она выиграла целую ночь передышки!

Гай де Жерве взглянул на затянутое тучами небо. Духота все сгущалась, как перед летней грозой. Но отсутствие луны и звезд только служило их целям.

— Как по-твоему, она спит? — донесся до него голос Эдмунда. — Они ничего ей не сделали?

Гай повернулся. Привыкшие к мраку глаза различили силуэт стоявшего перед ним человека. Как и он сам, Эдмунд надел кольчугу и взял двуручный меч и щит. Их доспехи не понадобятся, пока не начнется сражение. Сначала они поведут переговоры.

— Не думай о Магдалене, — посоветовал он, как советовал себе сотни раз во время их долгой погони. — Твои тревоги ей не помогут.

— Но она так страшится своего кузена!

— Страх не убивает, — коротко бросил Гай. — Она не только храбра, но и умна.

— Все готово! — объявил выскользнувший неизвестно откуда Дюран. — Сторожевая башня города захвачена, и некому позвонить в набат.

В его голосе не было ни малейшего волнения. В этом предприятии у него не имелось никакого личного интереса, кроме желания развлечься и набить мошну.

Он уже давно понял, что его интерес к леди Магдалене разделяют слишком много мужчин и вряд ли его ждет успех на этом пути.

— Мы оставим гореть в лагере костры и факелы, чтобы со стороны казалось, будто все тихо, а сами к рассвету займем нужные позиции.

Они прошли через темный спящий город. Сорок копейщиков двигались почти бесшумно. Копыта коней, обмотанные тряпками, не стучали по камням мостовой. За ними шли воины, вооруженные пиками и луками, солдаты с большими связками хвороста и длинными осадными лестницами. Те горожане, что слышали их, прятались за закрытыми ставнями. Поскольку набат молчал, единственным разумным выходом было не лезть в чужие дела и благодарить Бога за то, что вооруженные разбойники оставили в покое город и его жителей.

Улицы вплотную примыкали к стенам крепости, и осаждающие, не выходя из тени, прятались под нависающими парапетами. Стража крепости смотрела вдаль, проверяя, не надвигается ли опасность оттуда. Часовые видели темную массу разбойничьих шатров, но тал! по-прежнему горели огоньки, как последние несколько дней, когда разбойничий предводитель привез пленницу в крепость. Прямо вниз никто не догадался посмотреть, на это просто не было причин: в набат не звонили. Поэтому они не заметили крадущихся врагов, занимавших заранее назначенные места и готовящихся навести мосты через ров и атаковать стены бомбардами, отвлекая внимание от огненных стрел и осадных лестниц.

Но как только над горами показалась первая светлая полоска, воздух разорвало пронзительное пение рогов, словно дюжина сельских петухов состязалась в том, кто скорее разбудит обитателей крепости. Штандарты Брессе, Жерве и Ланкастеров затрепетали на ветру. Герольды снова протрубили свой сигнал.

В крепости поднялась суматоха. Солдаты бежали к стенам, глядя на вооруженное войско, столпившееся внизу. Побелевший от ужаса оруженосец, опасавшийся, что гнев господина обрушится на первого, кто сообщит дурную весть, осмелился разбудить Бертрана де Борегара. По пятам пажа следовал начальник гарнизона и, пока Бертран надевал доспехи, успел сообщить, чьи штандарты реют у их ворот.

— Кровь Христова! Ты сказал, что там и штандарт де Брессе? — заревел Бертран и тут же обругал пажа, слишком долго возившегося со стальными наголенниками. — Немедленно приведи д'Ориака!

Но Шарль уже был здесь, бледный, решительный, хотя и без доспехов.

— Господин мой…

— Ты ручался, что он умрет! — выплюнул дядя.

— И сейчас ручаюсь. Только на этот раз от моей руки.

Бертран нетерпеливо тряхнул головой.

— У этого человека больше жизней, чем у кошки! Он протиснулся мимо племянника, вышел к внешней стене крепости и поднялся на парапет.

— Потребуй, чтобы они назвали себя и объяснили причину вызова, — бросил он герольду, словно и впрямь ничего не знал.

Герольд протрубил сигнал. Другой герольд подъехал к подъемному мосту с противоположной стороны. Голос в предрассветном воздухе звучал особенно чисто и четко:

— Лорд де Брессе пришел за своей женой, леди Магдаленой. Лорд де Жерве явился как представитель Джона, герцога Ланкастерского, за дочерью вышеупомянутого Джона, леди Магдаленой.

Прежде чем ответить, Бертран взял поднесенную пажом драгоценную чашу и выпил вина.

— Скажи, что мы ответим через час.

Герольд протрубил послание, и Бертран спустился вниз. Его сыновья и племянник уже ждали во внешнем дворе.

— Пойдемте, — коротко приказал он. — Нужно посоветоваться.

Они последовали за главой рода в круглую, комнату в башне, где утреннее солнце освещало пыльные разводы на выщербленном столе.

— Ну? — нарушил тишину Бертран. — Я требую объяснений.

Взоры присутствующих устремились на Шарля д'Ориака. Он все еще был немного бледен, но в остальном казался совершенно спокойным.

— Похоже, я ошибся, — медленно произнес он.

— Иначе говоря, женщина была права, — заключил Бертран. — Если бы ты додумался сделать работу сам… если бы у твоего кузена хватило ума самому прикончить…

Он, не договорив, полоснул яростным взглядом Жерара, явно испытывавшего некоторое удовлетворение от неудачи Шарля.

— На этот раз я все сделаю, — повторил Шарль.

— Еще бы, ведь тебе не терпится самому заполучить женщину, — коварно ухмыльнулся Марк. — Ничего не скажешь, кузен, это мощный стимул.

— Как и гордость! — отрезал Шарль. — Я не промахнусь.

— И что же ты предлагаешь? — неожиданно смягчился Бертран, кажется, обрадованный перепалкой родственничков. — Целая армия осадила крепость, требуя женщину и девчонку.

— С ними Дюран, — сообщил Филипп. — До чего же прихотлив разум наемника!

— Я бы так не сказал, — возразил Бертран. — Он нюхом чует поживу и совершенно безразличен к тому, кто и за что платит.

— Сможем ли мы выдержать такую осаду? — вмешался Жерар. — До чего же дьявольское невезение, что мы все собрались здесь и некому привести подкрепление!