Пролог

Каркасом, 1360 год

Женщина улыбалась. Именно той улыбкой, которая неизменно будила змей похоти, сразу же поднимавших хищные головки в его животе и посылавших жар неотступного желания по всему телу. Всегда. Даже сегодня.

Мужчина вернул улыбку и, протянув руку, коснулся роскошных темных волос, ниспадавших почти до колен женщины и отливавших густой чернотой на фоне девственной белизны ее полотняной сорочки. Девственной белизны, так сокрушительно противоречащей набухшему чреву.

— Похоже, Изольда, твою красоту ничто не способно затмить.

Женщина восприняла комплимент как должное и принялась играть с каплями, падавшими с сальной свечи, стоящей перед ней на столе, скатывая жир в мягкие шарики. Пальцы с длинными ногтями мерно двигались, и мужчина ощутил шевеление в чреслах. Сколько раз эти ногти раздирали его спину в порыве страсти, сколько раз эти мелкие белые зубки впивались в плечо во время безумно бурного слияния?! Мужчина отвернулся и шагнул к узкой щели амбразуры, вырезанной в стене башни крепости-монастыря Каркасона. Ничего не видно, кроме узкой полоски неба, на которой брошью сияла одинокая звезда. Глубокую тишину в комнате каким-то образом смягчали потрескивание дров в очаге, скрип ножек ее стула по каменному полу, плеск вина, льющегося из кувшина в кубок. Услышав последний звук, он едва заметно напрягся. Но не повернулся, пока она не заговорила. А заговорила она только минуты через две.

— Подойди, Джон, выпей со мной. Этим вечером ты в странном настроении. Вспомни, пройдет много месяцев, прежде чем мы снова сможем быть вместе.

Какой сладостный, нежный, вкрадчивый, притворно-ласковый голос! К горлу Джона подступила желчь.

— Да, но, поверь, было чертовски трудно выбраться к тебе, — вздохнул он, возвращаясь к ней.

На столе стояли два оловянных кубка с вином. Ее рука хищно сжимала ножку одного. Того, что был перед ней. Полные, чувственные губы мужчины продолжали улыбаться, но веки были полуопущены, скрывая выражение голубых глаз. Неяркий свет отблесками заиграл на его золотистой голове, когда Джон наклонился, чтобы поцеловать ее рот, чуть скривившийся под его ласкающими губами. Как легко забыть обо всем…

— У меня для тебя подарок, — объявил он, медленно выпрямляясь.

Серые глаза женщины жадно блеснули, как всегда, при упоминании о столь соблазнительных вещах.

— Что именно?

— Крестильный дар для нашего ребенка, — пояснил он. — Сегодня ночью я уезжаю на войну в Бургундию, а ты родишь и получишь церковное очищение задолго до того, как мы сможем увидеться вновь.

— Где он?

Она даже соизволила подняться, высокая и грациозная, несмотря на большой живот. Живая, трепетная, со своими блестящими темными волосами и сверкающими глазами… пухлые рдеющие губы восторженно приоткрыты…

Ничего не скажешь, ее возлюбленный славился истинно царственной щедростью. Недаром он был могущественным принцем.

Он показал на кожаный мешок, лежавший на скамье у огня.

— Почему бы тебе не посмотреть самой?

Женщина мелкими шажками подошла к очагу и наклонилась над мешком. Тем временем мужчина бесшумно и ловко поменял местами кубки.

— Какая красота! — ахнула она, поднимая золотую двуручную чашу, усаженную изумрудами и рубинами.

— Загляни внутрь, — негромко посоветовал он. Она медленно вытянула нить сапфиров: каждый камень величиной с яйцо малиновки.

— О, Джон, ты никогда не перестанешь изумлять меня! — призналась она, глядя на него все с той же неизменной улыбкой. Мелькнула ли в ее глазах тень сожаления? Если и так, она исчезла, не успев появиться.

— Давай выпьем, — предложил мужчина. — За наше дитя.

Он поднес к губам кубок. Она последовала его примеру.

— За любовь, Джон.

— За любовь, — эхом отозвался он и осушил кубок.

Она проследила, как он пьет, прежде чем попробовать вино и броситься в его объятия. Теплая, любящая… и такая вероломная. И все же былое вожделение зажглось в нем, когда он почувствовал толчки ребенка в ее животе, так тесно прижатом к его собственному.

— Почему ты надел кольчугу? — неожиданно удивилась она, проводя рукой под его сюрко. (Средневековое одеяние, короткое у мужчин, длинное у женщин.) — Вряд ли это подходящий костюм для любовного свидания.

— Дороги опасны, — пояснил он, кончиком пальца обводя ее подбородок. — Разбой в этих краях приобрел поистине невероятные размеры.

Он снова привлек женщину к себе, ощущая вкус вина на ее губах.

И тут раздался звук, которого он ожидал. Его герольд трубил в охотничий рог, призывая воинов к оружию. Требуя собраться на большом дворе. Его люди будут готовы к атаке, но позволят врагам сделать первый шаг, хотя нападающие ничего не знают о словах умирающего шпиона, вырванных пытками и послуживших предупреждением тем, кого собирались принести в жертву.

Женщина в его объятиях чуть отстранилась и приподняла голову.

— Что это?

Топот бегущих ног, спотыкающиеся шаги эхом отдались на каменных плитах коридора и замерли перед тяжелой дубовой дверью. Дверь распахнулась.

— Госпожа, нас предали!

На пороге стоял монах в подпоясанной шнуром сутане францисканского ордена, судорожно сжимая грудь, из которой торчала рукоять кинжала. Как ни странно, крови не было. Монах вдруг вытянулся и рухнул на пол. Только тогда из раны медленно пополз алый ручеек.

— Что это? — повторила женщина, хватаясь за горло и с ужасом взирая на любовника: очевидно, на нее наконец снизошло озарение. — Что ты наделал?

— То самое, что ты собиралась сделать со мной, — пояснил он голосом, спокойным, как летнее море, и, молниеносно развернувшись, выхватил из-за пояса нож.

Еще мгновение, и оружие, пролетев в воздухе, вонзилось в сердце воина, пытавшегося перескочить через мертвеца. Воин, остановленный в прыжке, упал. Острый, хищно блестевший двузубый клинок выпал из его руки и со стуком покатился по полу.

Женщина внезапно поперхнулась, издала жалобный, сдавленный стон, по-прежнему отчаянно хватаясь за горло. Глаза в ужасе расширились.

— Что ты сотворил со мной?

— Только то, что ты намеревалась сотворить со мной, — повторил он.

Ее взгляд метнулся к кубкам, и лицо исказилось страхом. Она согнулась пополам и, обняв руками живот, вскрикнула:

— Помоги! Во имя Господа, помоги мне!

Он осторожно опустил ее на пол, не в силах испытывать жалость к женщине, страдающей от мук, которые она хотела уготовить для него. Только она знала, как действует подсыпанный в вино яд.

Ее глаза подернулись дымкой, начали мутнеть. Тело ритмически содрогалось, но сознание, похоже, уже покинуло женщину. Мужчина встал перед ней на колени и наспех пробормотал слова церковного отпущения, как предписывал папский эдикт. Несмотря на бесчисленные тяжкие грехи, совершенные этой женщиной, несмотря на то что руки ее были по локоть в крови, он не мог хладнокровно предать ее вечному проклятию.

Продолжая шептать, он вдруг заметил какие-то новые судороги, отличные от тех, что сотрясали ее тело. Это ребенок прокладывал себе путь в мир.

Мужчину на мгновение обуяла нерешительность. Ребенок его, но зародился и вырос в чреве преступницы и уже потому ничего не значил для Джона. Если он сейчас уйдет, дитя погибнет вместе с матерью. Вероятно, ему все равно не жить: какие шансы у восьмимесячного малыша? Но что-то в этой примитивной борьбе за жизнь, в слепой потребности увидеть свет не позволило Джону равнодушно отвернуться.

Он поднял подол сорочки и помог ребенку родиться. Головка показалась в тот самый момент, когда мать в последний раз вздохнула. К его изумлению, девочка тут же залилась прерывистым плачем. Она родилась маленькой, чего следовало ожидать от недоношенного ребенка, зато ручки и ножки оказались на месте, на каждой было по пять пальчиков. Она уставилась на отца немигающим взглядом, хотя пронзительные вопли сотрясали крошечное тельце.

В этой комнате случилось уже немало смертей.

Мужчина вынул из-за пояса маленький кинжал, перерезал и перевязал пуповину, завернул новорожденную в подбитую мехом мантию и покинул место рождения и смерти.

Глава 1

В хижине, сплетенной из прутьев, обмазанных глиной пополам с нарезанной соломой, было темно. Темно и холодно. Ледяной ветер, врывавшийся в служившую дымоходом дыру в крыше, раздувал в сыром воздухе клубы дыма, хотя огонь в очаге едва тлел. Несмотря на холод, блохи так и кишели в полусгнивших тростниковых подстилках, кое-как разбросанных по утоптанному земляному полу, и девочка то и дело рассеянно похлопывала себя по ноге. Ее внимание было приковано к пенившейся жидкости, налитой в стоявшую на полу мелкую глиняную миску.

— Что ты видишь там, Безумная Дженнет? — благоговейно прошептала она, безуспешно пытаясь прочесть таинственное послание судьбы, такое понятное и ясное для ее собеседницы.

Безумная Дженнет покачала головой и закудахтала, скорее ехидно, чем весело.

— Пусть меня прозвали Безумной, но, поверь, разума у меня куда больше, чем у многих, и советую не забывать этого, малышка.

— Не забуду, — пообещала Магдалена, стараясь не оскорбить провидицу в столь решающий момент. — Так что ты видишь?

— Воду и землю, открытые просторы, — бесстрастно пробормотала ведьма.

Девочка разочарованно поморщилась.

— И я отправлюсь в эту землю? — все же спросила она, пытаясь найти хоть какой-то смысл в словах старухи.

— Кто знает? — Безумная Дженнет вскочила, поднесла к губам кожаную фляжку и сделала большой глоток. — Кто знает?

Она вытерла рот тыльной стороной грязной, скрюченной руки и выпрямилась. Магдалена по опыту знала, что как только Безумная Дженнет начинает прикладываться к фляжке, новых пророчеств ждать не приходится. Поэтому девочка с безутешным видом тоже встала, отряхивая оранжевое холщовое платьице, в котором наверняка успело скопиться немало мерзких созданий. Пусть в полумраке этого не видно, но в лачуге ужасная грязь и целые стаи блох и клопов.

— Ты сказала, что приготовишь мне амулет! Чтобы я тоже могла сотворить волшебство! И чтобы по моему повелению что-то произошло.

— А что именно должно произойти, малышка?

Старуха потянулась к вделанной в стену полке и сняла оттуда шкатулку.

— Все, что угодно, — объявила Магдалена. — Все, что угодно.

Безумная Дженнет прищурилась, стараясь разглядеть ее лицо в тусклом свете.

— Когда-нибудь ты забудешь о своих страстных желаниях. Знай, придет день, и ты станешь молиться, чтобы все осталось по-прежнему. Мало того, ты захочешь этого из страха перед грядущим злом.

Магдалена вздрогнула. Никто не мог точно сказать, сбудется ли очередное предсказание благодаря способности Безумной Дженнет предвидеть будущее или это просто пустая болтовня.

— Дай мне руку.

Ребенок послушно протянул руку. Старуха принялась рыться в шкатулке и, выбрав несколько предметов, положила на ладонь девочки. Оказалось, что волшебными свойствами обладают клочья волос, крохотные косточки, змеиный глаз, кошачий зуб и какой-то похожий на растертый пепел порошок. Магдалена зачарованно уставилась на все это, явно потрясенная столь веским доказательством колдовских сил ведьмы.

— Клади это под подушку три ночи подряд, — наставляла Дженнет, — и на ужин ничего не ешь, кроме бульона. Если набьешь живот, заклинание не сработает.

Магдалена представила, как сует все эти предметы под подушку кровати, на которой спала с теткой, и сердце слегка дрогнуло, хотя горло защекотало от сдерживаемого смеха. Но она постаралась не показывать виду, понимая, что хозяйка вполне может посчитать непочтительным такое легкомысленное поведение по отношению к свидетельствам ее поразительного дара. Поблагодарив старуху, девочка осторожно выскользнула из хижины. К сожалению, она оказалась недостаточно осмотрительной.

Лорд Беллер стоял на крепостной стене замка Беллер, глядя на темное волнующееся море деревьев, именуемое лесом Раднор. Именно из этих таинственных глубин обычно появлялись нападающие, и присутствие часовых на всех четырех башнях замка служило явным доказательством бдительности владельца. Такова была задача приграничных лордов, к которым относился и лорд Беллер: защищать границы от набегов со стороны валлийских равнин. Своими владениями, рассеянными вдоль границы, лорды правили именем короля, но никто не отличался таким чувством долга, как лорд Беллер. Он яснее других сознавал всю важность своих почетных обязанностей стража границ.

Однако в этот мрачный, холодный февральский день приграничный лорд ожидал совсем других гостей. Они должны были явиться с миром и по делу, чрезвычайно его занимавшему.

Грачи с хриплыми криками вились над зубчатыми стенами крепости, построенной не для комфорта, а для обороны. В центре замкнутого пространства возносился к небу гигантский донжон, возвышавшийся над хозяйственными постройками и отбрасывавший зловещую тень на лабиринт крытых галерей и внутренних дворов.

Неожиданный взрыв раскатистого смеха заглушил крики грачей и обычные повседневные звуки: стук молотка по наковальне, звон сбруи, топот тяжелых воинских сапог. Стоявший на стене мужчина круто развернулся, чтобы взглянуть вниз, на просторный двор. Двое пажей играли в догонялки, ловко пробираясь через группки воинов, подбадривавших мальчишек веселыми криками или в зависимости от настроения сердито на них цыкавших. Один из мальчишек сорвал с себя бархатный берет цветов Беллера и ловко увернулся от уже собиравшегося его схватить преследователя. Два желтых мастифа с громким лаем включились в игру.

Посчитав, что проделки мальчишек лежат скорее на ответственности старшего над пажами, лорд Беллер уже хотел было вернуться к обозрению горизонта, когда краем глаза уловил проблеск чего-то оранжевого на стене, окружавшей внешний двор замка.

Губы мужчины сердито сжались. Только одна причина могла заставить девчонку появиться здесь: хижина Безумной Дженнет находилась в самом дальнем углу внешнего двора. Из страха перед сверхъестественными силами колдуньи никто не смел выгнать ее из замка, но все обитатели дружно сторонились столь опасной особы и навещали ее только в крайней нужде или из искреннего сочувствия к ее невзгодам.

Лорд Беллер, шагая так широко, что подбитое мехом сюрко развевалось на ходу, подошел к лестнице, сбежал по каменным ступенькам и оказался во внутреннем дворе как раз в тот момент, когда из центральной арки показалась хрупкая фигурка.

— Где ты была? — строго спросил он, уже зная ответ.

— У Безумной Дженнет, сэр, — пролепетала Магдалена, зная, что лгать не имеет смысла.

Лорд Беллер взирал на нее с обычной смесью неловкости и недоумения. Согласитесь, совершенно неестественно для одиннадцатилетней девочки бегать к грязной ведьме и слушать ее завывания и бормотание. Почему она не страшится старухи подобно любому ребенку ее возраста и воспитания?

Его зоркие глаза подмечали все: невыразимо грязное платьице, ленту, едва не выпадавшую из длинной каштановой косы, крепко сжатый кулачок.

— Что у тебя в руке?

Магдалена старательно изучала булыжники под ногами, мучительно решая, не стоит ли попробовать сохранить тайну. Но, хорошо понимая, что это невозможно, медленно разжала пальцы и показала малоприятную на вид кучку мусора.

— Это амулет.

Лорд Беллер невольно сжался. Господи милостивый, да что же это за дитя такое, которое не гнушается колдовством? Неужели клеймо рождения навеки запятнало девочку? Все одиннадцать лет лорд честно старался стереть это клеймо. Что ж, попытается в последний раз. Больше всего ему хотелось сгрести мерзкий устрашающий хлам с ладони Магдалены и развеять по ветру. Но он не осмеливался. Если в этой горке мусора действительно заключено некое волшебство, не стоит до нее дотрагиваться. Следует вернуть все туда, откуда взяли.

Схватив свободную руку девочки, он направился назад, к лачуге Безумной Дженнет, откинул прикрывавшую вход шкуру и едва не задохнулся от гнусного смрада. Завидев гостя, Безумная Дженнет злорадно закудахтала:

— Ну и ну, господин мой! Неужели решили навестить старуху? Что я могу для вас сделать? Желаете получить пухленькую, на все согласную девицу… •или силы, чтобы ею насладиться? Боюсь, последнее не в моей власти, ибо эти удовольствия давно для вас недостижимы.

Издевательский смех шуршал, словно опавшие листья.

Подобные слова не годились для детских ушей, и вместе с неловкостью в лорде Беллере вспыхнул гнев. Подтолкнув девочку вперед, он приказал:

— Немедленно верни эту омерзительную гадость! Магдалена шагнула к старухе и бережно сложила содержимое своего кулачка на пол.

— Благодарю вас, дама, но, к несчастью, не могу это принять.

Старая Дженнет ничего не ответила, и гости без дальнейших слов покинули обиталище ведьмы и молча направились к внутреннему двору. Магдалена уже смирилась с неминуемым наказанием и быстро семенила маленькими ножками, стараясь не отстать от разгневанного отца. Тот широкими шагами устремился к донжону и через высокий арочный вход проник в большой парадный зал замка. Древняя гончая, распростертая перед массивным очагом, подняла лохматую голову, но слуги и девушки, сновавшие по большому помещению с охапками свеженарезанного тростника, которым устилался пол, едва взглянули на своего господина, державшего за руку девочку. Они вместе поднялись по лестнице, ведущей из зала, и прошли по длинному коридору в женское крыло замка.

Втолкнув Магдалену в спальню, которую та делила с теткой, лорд Беллер взялся за розги. Порка проходила в угрюмой тишине. Ребенок не издал ни звука, хотя глаза были полны слез. Лорд положил розгу на полку у очага и, все еще сердито хмурясь, пошел обратно. Магдалена стояла спиной к нему, гордо расправив плечи и отвернув лицо, чтобы он не видел дрожащих губ и мокрых щек.

Лорд устало покачал головой, невольно восхищаясь гордостью ребенка, не собиравшегося показывать, как ему больно, и одновременно желая услышать из его уст мольбу о прощении. Но он не заметил ни малейших признаков раскаяния. Склони она перед ним голову, и он, в свою очередь, сделал бы шаг ей навстречу. Но Магдалена не двигалась с места, по-прежнему свирепо непреклонная в своем отказе хоть как-то ему помочь.

Что за дикое, неукротимое дитя! И хотя Беллер снова выругал себя за применение подобных определений в отношении одиннадцатилетнего ребенка, именно они как нельзя точнее отражали его чувства. Неужели сама судьба неблагосклонна к девочке? Или прошлое держит ее в цепких лапах? Одно из двух.

Он вдруг поймал себя на том, что гадает, какие предсказания содержатся в ее гороскопе, но тут же выбросил из головы крамольные мысли. С Божьей помощью скоро с его плеч слетит груз забот, и ответственность за будущее девочки ляжет на кого-то другого. И это будущее начинается сегодня!

Он направился к выходу, но у самого порога остановился и уже спокойно, почти бесстрастно объявил:

— Сегодня я жду посетителей. Ты будешь представлена им в большом зале. Подожди здесь, пока за тобой не придет тетя.

Дверь за ним закрылась. В скважине повернулся ключ.

Теперь Магдалена могла свободно плакать. Не только из-за боли в спине, но и из-за собственного упрямства и извращенной натуры, не позволявших вести себя, как подобает благородной девице. Что рождает в ее крови демонов озорства, подбивающих ее постоянно петь, танцевать и прыгать? Почему она не может спокойно посидеть за лютней или вышиванием, не умеет сдержать бьющей через край душевной радости, безудержного веселья, вызванного избытком эмоций, почему никак не способна ощутить, что принадлежит этой унылой, сырой приграничной стране холодных камней и густых лесов? И все же она не ведала ничего иного. Не знала других опекунов, кроме отца и тетки, которые — и это она знала в глубине души — делали для нее все, что могли, несмотря на то что она приносила им одни разочарования. Так что не стоит обвинять их в несправедливости. Но отчего она иногда изнемогает от ненависти, абсолютно уверенная в том, что здесь ей не место, что она никогда не была и не станет своей в этом суровом краю, что окружающие люди — лишь временное явление в ее жизни?

Она бросилась лицом вниз на огромную кровать, но, не созданная для горестей, просто не была способна долго страдать. Слезы быстро высохли при мысли о скором приезде неизвестных гостей.

Оставив Магдалену, лорд Беллер отправился на поиски сестры и нашел ее в большом квадратном соларе, комнате, где проводили свободное время благородные дамы, согретой пылающим в очаге огнем и освещенной толстыми восковыми свечами, вставленными в укрепленные на стене кольца. Каменные плиты пола покрывали звериные шкуры, а сияние свечей в высоких канделябрах отбрасывало золотистые отблески на длинный стол, размещенный под узкими окнами, в которые струился серенький свет февральского дня. Сидевшая за столом леди Элинор подняла глаза от вышивания.

— Доброе утро, брат, — начала она, но улыбка тут же померкла при виде мрачного лица лорда. — Какие-то неприятности?

— Насколько мне известно, все в порядке, — обронил он, подходя ближе и протягивая руки к огню. — Жаль только, что ты не уделяла достаточно внимания Магдалене. Она опять удрала к Безумной Дженнет.

Леди Элинор пригладила аккуратные складки головного платка.

— Она очень шустра, Роберт. Простой смертный не в силах за ней уследить. Ты наказал ее?

— Разумеется, — с тяжким вздохом кивнул лорд. — Как думаешь, надолго запомнится урок?

— Пока не заживут рубцы, — ответила Элинор, откладывая шелк и иглы. — Но твоему опекунству скоро придет конец.

Она проницательно взглянула на брата, но тот только головой покачал:

— Не хочу, чтобы меня упрекали за пренебрежение своими обязанностями. Мы несли этот крест одиннадцать лет, и все же сомневаюсь, что добились успеха. Она такой странный ребенок…

— Тебе поручили заботу о ее здоровье, безопасности и защиту от тех, чье воздействие может быть губительным для девочки, — перебила сестра, — и ты выполнил все, что от тебя требовалось. Она крепкий, сильный ребенок и, как тебе было велено, понятия не имеет ни о своем происхождении, ни о печальных обстоятельствах своего рождения.

Беллер кивнул, гладя свою седеющую бороду. Сестра сказала чистую правду, но он не мог отделаться от ощущения, будто упустил что-то. Не имея никакого опыта в воспитании детей, он, как умел, выполнял свой долг по отношению к Магдалене и не забывал о необходимости проявлять не только строгость, но и доброту. Однако результаты такого воспитания были далеки от ожидаемых. Магдалена росла необычной девочкой, и оставалось лишь верить, что все его старания оказались бессильными против губительного влияния матери, передавшей свои пороки ребенку, лежавшему в ее чреве. Что скажут те, под чье крыло она перейдет теперь?

За воротами замка раздался резкий, требовательный вопль трубы. Лорд Беллер поспешил к окну, едва герольд замка ответил на зов. Через ров перекинули подвесной мост, огромные ворота медленно раздвинулись, и в замок въехал отряд лучников и арбалетчиков. За ними следовали шесть рыцарей на конях с заплетенными гривами и украшенных плюмажами. Поверх доспехов сверкали расшитые золотом бархатные одеяния. Во главе скакал рыцарь в голубом с серебром сюрко. Рядом держался оруженосец со штандартом, на котором извивался дракон на лазурно-серебристом поле. Остальные оруженосцы, пажи и вооруженные мечами воины составляли арьергард. Немалое войско! И всего лишь для того, чтобы забрать из приграничной крепости маленькую девочку! Но дороги буквально кишели разбойниками, а малышке еще предстоит выполнить свое предназначение.

— Они приехали! — объявил лорд, направляясь к двери. — Я должен встретить их во внутреннем дворе. Будь готова через час представить им Магдалену.

Леди Элинор поспешила в свою спальню, на ходу приказав служанке немедленно принести горячей воды. Повернув ключ в скважине, она вошла. Магдалена, уже успевшая позабыть невзгоды, забралась на подоконник и жадно смотрела на происходящее во дворе. Пажи и конюхи торопились взять поводья коней и подставить всадникам специальные колоды, чтобы легче было спешиться. Прибывший герольд по-прежнему сидел в седле. Труба с лазурно-серебристым флажком была опущена в знак почтения к хозяевам. Отец Магдалены приветствовал своих благородных гостей, обмениваясь с ними любезностями под серым небом, пока его пажи разносили чаши с вином. Вскоре вновь прибывшие исчезли в дверях парадного зала, сопровождаемые их собственными пажами и оруженосцами. Воины направились в казармы, находившиеся в специально предназначенном для гарнизона дворе. Лошадей отвели в стойла и на пастбища за боковыми воротами.

— Кто они, госпожа моя тетушка? — полюбопытствовала Магдалена, поспешно спрыгнувшая с подоконника, заслышав знакомый шорох бархатных юбок.

— Гости из Лондона. Покажи мне руки, — велела Элинор и, сокрушенно покачав головой при виде грязных, обломанных ногтей, добавила: — Немедленно умойся и переплети косы. Сейчас найдем тебе подходящее одеяние.

Она открыла сундук и стала в нем рыться.

— От короля? — не отставала Магдалена, неохотно окуная тряпочку в тазик с горячей водой и принимаясь вытирать лицо.

— Ради Бога, дитя мое, нельзя же быть такой неряхой! — воскликнула Элинор вместо ответа и, нетерпеливо выхватив тряпочку, начала энергично скрести щеки девочки. — А теперь сбрасывай свои лохмотья и надень вот это.

Она протянула Магдалене платье из тяжелого бархата, которое полагалось носить в торжественных случаях. Магдалена недовольно поморщилась. Она ненавидела подобные ткани, считая их слишком неудобными, стеснявшими движения и невыносимо жаркими. Но ни словом не возразила. Только развязала простой кушак и стянула через голову оранжевое платьице.

— Смотри, какая ты хорошенькая! — уже мягче заметила Элинор. — Алый цвет тебе идет. Кроме того, ты можешь надеть шапочку из серебряной парчи.

— Так это посланцы короля? — продолжала допытываться Магдалена, стоя неподвижно, пока тетка шнуровала ее лиф и надевала кушак из алого и серебристого шелка.

— Об этом ведает только твой отец, — резковато бросила та. — Он скажет тебе все, что сочтет нужным.

Магдалена поджала губы, но, поскольку не могла отрицать справедливости слов тетки, не видела смысла в том, чтобы навлекать на свою голову очередные упреки, продолжая упорствовать в своем любопытстве, и поэтому поспешно сменила тему:

— Значит, мой отец устроит для них большой пир?

— Разумеется. И поэтому мне нужно спешить на кухню, убедиться, что все идет хорошо, — кивнула Элинор, мгновенно забыв обо всем, кроме обязанностей хозяйки замка. — Пойдем, спустимся в зал, и отец тебя представит. А потом тихонько посидишь в моем соларе, пока за тобой не пошлют.

Последнее замечание совсем не понравилось Магдалене, но, помня об утреннем уроке, она оставила свои возражения при себе и скромно потупила глаза.

— Ну вот, сойдет, — решила Элинор, довольная своими усилиями, и, приладив к голове воспитанницы туго сидевшую шапочку из серебряной парчи, нетерпеливо потребовала: — Скорее же!

Магдалена последовала за ней по коридору к каменной лестнице, ведущей в зал. Лорд Беллер с гостями стояли у огромного очага с оловянными кубками в руках. Тут же крутились пажи и оруженосцы, боявшиеся пропустить приказания господ.

— Благородные рыцари, позвольте представить вам мою сестру, леди Элинор, и дочь, Магдалену, — объявил Беллер, едва дамы ступили в зал.

Магдалена почтительно присела перед рыцарями, на одежде которых горела кровавым пламенем алая роза Ланкастеров, но успела разглядеть только одного, моложе остальных, оказавшихся, как ни странно, его вассалами. Настоящий великан: широкоплечий, ростом более шести футов, с длинными рыжевато-золотистыми волосами, спускавшимися густыми волнами до самого собольего воротника его голубого с серебром сюрко. Яркие синие глаза под тяжелыми бровями изучали ребенка с искренним интересом. Забыв о приличиях, Магдалена ответила таким же внимательным взглядом прозрачно-серых глаз и про себя решила, что не встречала мужчины красивее.

Гай де Жерве — ибо таково было имя лорда — неожиданно рассмеялся и пощекотал ее шейку.

— Она хорошо сложена, лорд Беллер! Стройная, как молодой побег, и, если судить по глазам, душа ее так же чиста и ясна.

Магдалена нашла, что для такого гиганта голос у него был на удивление мягок.

Лорд Беллер признательно наклонил голову.

— Хотелось бы в это верить, господин мой. Но отец Клемент не всегда бывает согласен с таким утверждением.

Магдалена слегка покраснела при намеке на ее проделки, считая, что замковый капеллан, на кого была возложена обязанность заботиться о душах здешних обитателей, иногда проявляет чрезмерное рвение. И поскольку он же руководил занятиями девочки, ей больше других приходилось страдать от его стараний.

Лорд де Жерве ободряюще улыбнулся.

— Так вы еще и проказница, малышка Магдалена смущенно опустила глаза, сообразив, что его добродушное замечание привлекло к ней внимание всех собравшихся. Гай снова засмеялся.

— Я не ожидаю ответа.

Отвернувшись, он взял лорда Беллера под руку и отошел в дальний угол.

— Знает ли дитя о моей миссии? — вопросил он, сразу став серьезным.

Беллер покачал головой и мрачно свел брови.

— Я посчитал, что лучше не тревожить ее подобными откровениями. У нее и без того слишком живое воображение, не говоря уже о не всегда уместной резвости. Если она расстроится… — Он осекся и пожал плечами: — Не вижу причин заранее создавать себе и вам излишние трудности.

— Пожалуй, вы правы, — согласился де Жерве, задумчиво гладя подбородок и оглядываясь на девочку, неловко переминавшуюся около тетки. — Так она ничего не ведает… и не подозревает?

Беллер снова покачал головой.

— Она считает меня своим отцом.

— А что ей рассказали о матери?

— Только что та умерла родами. Странно, но, несмотря на свое ненасытное любопытство, девочка почти никогда не говорит на эту тему.

Синие глаза понимающе блеснули.

— Вижу, ваша подопечная не из покорных овечек?

— Да, нелегко с ней приходилось, — признал Беллер после некоторого размышления. — Мы делали все, что могли, но не стану отрицать, есть в ней что-то необычное, я бы сказал, неестественное. Мне оказалось не под силу с этим бороться. Отец Клемент убежден, что мы были слишком снисходительны и что в ее душе поселилось зло, которое необходимо вырвать с корнем. — Он рассеянно подергал себя за бороду, прежде чем добавить: — Но сам я вовсе не убежден, что ее душа так уж черна. Во всяком случае, вина лежит не на ней…