Бедняга, должно быть, совсем не спал, потому что едва держался на ногах. Его просто качало.

– Если человек скачет всю ночь, должно быть, у него очень спешное дело, – заметила Арабелла беззаботно, будто эта тема ее вовсе не интересовала.

Она вошла в гостиницу и заказала для себя комнату, завтрак и спальню с раскладной кроватью для горничной. Бекки в отличие от Арабеллы спала в почтовой карете и была в отличном настроении. Конечно, при ее юности и гибкости это неудивительно, печально размышляла Арабелла, у которой разболелась спина.

– Уверен, что это подойдет вашей милости, – сказал хозяин, открывая дверь в уютную гостиную, расположенную в некотором отдалении от коридора. – Я тотчас же пришлю для вас хороший завтрак…

– Благодарю. – Она удержала его, когда он уже собрался уходить. – Не знаете ли вы, уходит сегодня паром в Кале?

– О да, – бодро откликнулся тот. – Недавно прибыл джентльмен. Обычно люди не приезжают так рано. Он поднял меня с постели и спрашивал о том же. Я сказал ему, что «Морская лошадь» Тома Перри снимается с якоря сегодня с дневным отливом. Вчера поздно вечером карета доставила на пристань почту. Том должен захватить ее и переправить через Ла-Манш.

– Благодарю вас. – Арабелла с улыбкой отпустила его, потом повернулась к Бекки: – Бекки, милая, отправляйся в док и купи мне билет на «Морскую лошадь», – распорядилась она, вручая ей пачку денег. – Я хочу отдельную каюту, но ты должна удостовериться, что этот корабль отплывает именно в Кале, не в Гавр или Булонь, а непременно в Кале.

Она заставила Бекки сжать ладонь вместе с деньгами, надавив на ее пальцы. Бекки кивнула, но лицо ее оставалось сосредоточенным и задумчивым.

– Да, миледи, в Кале. Каюта. А где я найду корабль?

– В гавани, где море и корабли, – пояснила Арабелла, стараясь проявить терпение и не выйти из себя. – Спроси капитана Перри, Тома Перри.

– Море, – сказала Бекки с недоумением. – Я никогда не видела моря, миледи.

– Ну вот теперь тебе предоставилась такая возможность, – сказала Арабелла. – А когда придешь в гостиницу, уже подадут завтрак. Подкрепившись, с почтовой каретой отправишься обратно в Лондон.

– Я бы лучше вернулась в Кент, миледи.

– Если ты в самом деле этого хочешь, то поедешь туда, когда возвратишься, – пообещала Арабелла. – Но это ты должна для меня сделать, Бекки.

Бекки несколько приободрилась:

– Если вы вернетесь, миледи, я буду рада остаться с вами.

– Конечно, вернусь, – ответила Арабелла с уверенностью, которой вовсе не чувствовала.

Разумеется, она возвратится в Англию, но в качестве ли жены герцога Сент-Джулза, в этом она уверена не была.

Бекки удалилась, и в комнату вошел слуга накрыть на стол к завтраку. Арабелла наблюдала за его действиями без всякого энтузиазма. Она не спала всю ночь, как и предыдущую, а та, как ей казалось, была в иной вселенной и она стала другим человеком. Она чувствовала себя усталой до мозга костей, но ее перевозбужденный мозг отказывался успокоиться и отдохнуть. Она с благодарностью выпила кофе и принялась ждать Бекки.

– Я получила билет, миледи. – Сияющая и гордая своим триумфом Бекки вбежала в комнату, размахивая бумажкой. – И я видела море… Оно такое большое, доходит до самого неба. – Она в изумлении покачала головой.

Арабелла улыбнулась с отсутствующим видом и взяла билет.

– Садись, Бекки, и позавтракай.

Девушка села за стол и энергично принялась за говяжью вырезку.

– Моряк сказал, что каюта с иллюминатором. Он говорит, добраться до Кале можно за двенадцать часов при благоприятном ветре и течении. Они отплывают в четыре часа.

– Прекрасно, – сказала благодарная Арабелла. – Не знаю, что бы я делала без тебя, Бекки. Я сняла спальню наверху. Можешь спать, сколько захочешь, а завтрашняя почтовая карета отвезет тебя в Лондон. И можешь заказывать в гостинице все, что пожелаешь.

– Все, что угодно? – спросила Бекки, и глаза ее стали круглыми.

Арабелла улыбнулась:

– Все – еду, напитки, потребовать, чтобы горничная погладила для тебя одежду… Все, что угодно. А теперь я хочу поспать пару часов, прежде чем отправлюсь в порт.

– Мне проводить вас на корабль, миледи?

– Нет, – решительно возразила Арабелла. – Я поеду туда одна.

В два часа пополудни Арабелла явилась в доки со своим клочком бумаги, то есть билетом. Малый из гостиницы нес ее небольшой саквояж, в который она упаковала все, что, как предполагала, могло понадобиться Шарлотте. Для себя она захватила очень немногое – пару белья, два простых батистовых платья, туалетные принадлежности.

Она рассудила, что Джек сядет на паром в самую последнюю минуту перед отплытием, потому что он не склонен терпеть неудобства на борту больше, чем требуют обстоятельства. Когда он прибудет на паром, она уже надежно укроется за дверью своей каюты.

Моряк осмотрел ее билет, поднял небольшой кожаный саквояж на плечо и проводил ее в крошечную каюту над ватерлинией, большую часть которой занимали узкая скамья, прибитая к перегородке, и стул, болтами прикрепленный к полу. Над головой жужжала муха. Постельное белье выглядело не слишком свежим. Ночной горшок, хоть по виду и чистый, несомненно, уже использовался. Но зато в каюте был крошечный иллюминатор, хотя и наглухо задраенный.

– Сколько пассажиров вы берете на борт на этот рейс? – спросила Арабелла, когда моряк поставил на пол ее саквояж.

Маленькие кораблики, курсировавшие взад и вперед по Ла-Маншу как паромы и перевозившие почту, обычно располагали местом всего для нескольких пассажиров.

– На этот, кроме вас только одного, мэм. Джентльмена, – ответил он.

– Не могли бы вы открыть иллюминатор?

– Да, мэм, но, как только мы выйдем в море, вы сами захотите его закрыть.

Он распахнул крошечное оконце, стекло которого было зеленого цвета.

– Тогда и закрою, – сказала Арабелла, вручая ему монету.

Он дотронулся до хохолка на лбу, она одарила его прощальной улыбкой и, как только дверь за ним закрылась, упала на скамью, служившую постелью. В гостинице она только подремала, с завистью прислушиваясь к глубокому и ровному дыханию Бекки, но теперь, когда больше ей было нечем заняться и не было смысла волноваться из-за будущего, она погрузилась в глубокий сон, похожий на кому.

Проснувшись, Арабелла услышала, как потрескивают доски и бревна и скрежещет якорная цепь. На мгновение ее охватила паника: вдруг Джек опоздал к отплытию? Но конечно же, такого с ним случиться не могло. Она встала и пошатнулась, чувствуя себя так, будто выпила слишком много вина, и ухватилась за перегородку, когда пол под ней закачался. В каюте было жарко и не хватало воздуха, несмотря на открытый иллюминатор, потому что яркое послеполуденное солнце затопило ее крошечное пространство. Она наклонилась к иллюминатору, чтобы увидеть хоть что-нибудь. Пока что они маневрировали в тесной гавани, пробираясь к открытому морю в компании целой флотилии мелких суденышек, пытавшихся выйти из гавани в момент прилива. Она подскочила, услышав стук в дверь.

– Войдите! – крикнула Арабелла. Появился матрос, провожавший ее в каюту.

– Если вы пожелаете подняться на палубу, пока мы выходим из гавани, капитан будет рад приветствовать вас, – сказал он.

– Благодарю вас. С удовольствием подышу свежим воздухом.

От слишком крепкого сна глаза ее слиплись, а волосы, должно быть, выглядели как птичье гнездо.

– Нельзя ли мне получить кувшин воды для умывания? – спросила Арабелла.

– Не могу заполучить ни капли, мэм, – сообщил он ей. – Мы не можем разжечь огня в камбузе, пока не минуем порт.

– Для меня сойдет и холодная. Любая, – поспешила она его заверить. – Мне надо немного привести себя в порядок.

– Пожалуйста, мадам.

Он снова взял под козырек и быстро удалился, двигаясь привычно легко, несмотря на качку. Арабелла открыла саквояж и вытащила щетку для волос и маленькое зеркальце. Она подняла его и мрачно оглядела свое отражение. Все было именно так плохо, как она и предполагала. Весь день она проспала в костюме для верховой езды, в котором была вчера и спала предыдущей ночью в шезлонге, – она чувствовала себя грязной, липкой и потной. Но тут Арабелла подумала о другой женщине, той, что была в Шатле, и ей стало тошно от собственного эгоизма. Когда Шарлотта видела чистое постельное белье? А зубную щетку? Или даже щетку для волос? Была ли у нее возможность умываться чистой холодной водой?

Матрос снова постучал в дверь ее каюты и в ответ на приглашение вошел с кувшином воды и жестяным тазом, которые поставил на табуретку.

– Вам будет этого достаточно, мэм?

– Вполне, – ответила благодарная Арабелла с теплотой, удивившей ее самое, учитывая скудость этого подношения.

– Капитан будет ждать вас на палубе через полчаса, мэм.

– Благодарю вас.

Арабелла закрыла за ним и заперла дверь каюты. Если уж она собиралась раздеться догола, то должна быть уверена, что никто к ней не вломится. Она сбросила измятую юбку, жилет и жакет и, расправив, разложила все это на койке, потом скатала чулки и нижнее белье и сунула в саквояж. Упираясь в переборку качающегося судна, она с головы до ног обтерла все тело мокрой губкой, обмакнув ее в солоноватую воду. Это ее слегка освежило, и в голове у нее прояснилось. Если бы она приняла предложение капитана и поднялась на палубу, то лицом к лицу столкнулась бы с Джеком. Следовало ли ей устроить ему такой сюрприз на публике? Или сначала пойти поискать его каюту?

Яростно расчесывая волосы щеткой, она решила, что встретится с ним на людях. Ему придется проявить хотя бы формальную вежливость, а к тому времени, когда они останутся вдвоем, его гнев уже поостынет. Впрочем, она не особенно волновалась на этот счет. Она была права, а Джек – нет. Арабелла надела легкое платье из кремового батиста с бронзовым кушаком, сменила чулки, всунула ноги в простые замшевые туфли, единственную обувь, которую захватила с собой, если не считать сапог для верховой езды. Теперь она выглядела опрятно, но это было все, чего она могла добиться.

Арабелла остановилась у двери, держась за нее и не решаясь ее открыть. Она ни в коем случае не боялась мужа. Боже сохрани! Или все-таки боялась? Главное, она не должна была совершить ошибки. Ее будущее… их будущее… зависело оттого, сумеет ли она тактично взять дело в свои руки.

Наконец она открыла дверь в узкий коридор. Свет сюда поступал от верхней части трапа. Матрос назвал этот трап общественной лестницей. Придерживаясь за стену, она начала подниматься по ступенькам и скоро оказалась на ярком послеполуденном солнце. День уже клонился к вечеру.

Над морем с криками носились чайки, скрипели снасти, потрескивал парус. Арабелла, не подготовленная к такому движению, вцепилась в перила, инстинктивно пригнувшись, и над ее головой качнулась рея, как черная тень.

Она подняла голову и встретилась взглядом с мужем, стоявшим на корме в нескольких футах от нее, позади бронзового от загара молодого человека у штурвала. Корабль поднялся и опустился, зарывшись носом в воду. Арабелла не двигалась с места, зачарованная взглядом серых недоумевающих глаз Джека.

Человек у штурвала приложил руку к матросской шапочке и пригласил ее:

– Идите сюда, мэм. Присоединяйтесь к нам. Прекрасный денек… чудесный западный ветер.

Казалось, он в восторге от того и другого. Лицо его сияло улыбкой. Синие глаза искрились, как поверхность моря. Арабелла подошла к ним.

– Капитан?.. – сказала она вопросительно, приветствуя его.

– Капитан Перри, мэм. – Он протянул ей сильную руку, из другой не выпуская штурвала. – Счастлив видеть вас на борту. У вас есть попутчик. Его светлость герцог Сент-Джулз.

– Его светлость и я уже знакомы, – спокойно ответила Арабелла, не сводя глаз с Джека.

– И так уж случилось, что знакомы очень хорошо, – сказал Джек. – Капитан Перри, это моя жена герцогиня Сент-Джулз.

Том Перри уставился на обоих своих пассажиров:

– Прошу прощения. Я и понятия не…

– Как вы могли знать? – перебил его Джек. – Я и сам не имел представления. – Он взял жену за локоть. – Если вы нас извините, капитан, мы отлучимся минуты на две.

Он повел Арабеллу к уже знакомому трапу, предоставив Тому таращить на них глаза.

– Внизу слишком душно, – запротестовала Арабелла, когда они приблизились к трапу. – Там никого нет. – Она жестом указала на нос корабля.

Джек неохотно согласился, слабо кивнув. Они направились на нос и нашли небольшое свободное местечко, осторожно переступив через канат. Она смотрела за борт, ожидая, когда муж к ней присоединится.

– Не желаешь ли объясниться? – спросил он.

Голос его звучал обманчиво невозмутимо, когда руки его легли на поручни. Костяшки пальцев побелели.

– Я полагала, что это очевидно.

С резким надтреснутым смешком он повернулся к ней, опираясь спиной о поручни.

– Когда речь о тебе, не бывает ничего очевидного, дорогая. Я давно это усвоил. А теперь, если ты будешь так любезна, я хотел бы…

Она заговорила спокойно и тихо, но в речи ее слышалась непоколебимая сила и твердость:

– Я не Фредерик. Во мне есть кровь Лэйси, но я и мой брат – не одно и то же. Ты женился на мне по собственному усмотрению, и у тебя были свои резоны. Я всегда это понимала и считала, что это как-то связано с Фредериком. – Она продолжала смотреть на воду и, так как он ничего не ответил, продолжала: – Я рискнула выйти за тебя замуж и теперь поняла, что это было глупо, но то, что когда-то произошло между тобой и Фредериком, не имело ко мне никакого отношения. – Слова «ко мне» она произнесла с нажимом. – Я думала, что со временем ты это поймешь, и пошла на риск только по этой причине.

Между ними повисло тягостное молчание.

– Тебе нечего сказать? – спросила она с яростью, слегка повернувшись, чтобы видеть его профиль с упрямо сжатым ртом.

Сердце ее упало. Ее речь не произвела на него никакого впечатления.

– Я не могу просить прощения за то, что натворил Фредерик, и не прошу его…

– Довольно! – свирепо перебил он. – Не хочу, чтобы с твоих губ слетало его имя снова и снова. Ты больше не Лэйси. Твоей семьи нет. И впредь никогда не произноси его имени. Понятно?

– Я то, что я есть, – возразила она. – Я твоя жена, Джек. Я люблю тебя, но я не родилась твоей женой. Я здесь для того, чтобы помочь твоей сестре. – Она властным жестом поднятой руки заставила его замолчать. – Нет, не перебивай меня. Твоя сестра – и моя сестра тоже. Она нуждается в помощи. И никто не заставит меня забыть о моей ответственности за ее судьбу, которая следует из того, что она сестра моего мужа, а вовсе не из того, что мой трусливый сводный брат выдал ее.

Она не спускала с него яростного взгляда и не сдалась даже, когда он отвернулся.

– Подумай, Джек, – продолжала она. – Если бы не я, ты, возможно, так и не узнал бы, что Шарлотта, вероятно, еще жива. Если бы не это…

– Прекрати! – закричал он. – Неужели ты не понимаешь, что сводишь меня с ума?

Она сглотнула, пытаясь найти нужный тон.

– Да, – ответила она безыскусно. – Я это понимаю. Как же не понять? Я твоя жена. Я люблю тебя. Больше всех на свете. Поэтому твои дела – и мои тоже. Это очень просто, если дать себе труд задуматься.

Джек слышал ее слова, но, казалось, они его не трогали. На него словно смотрел Фредерик Лэйси, каким он был на площади Бастилии. Умри Шарлотта во дворе тюрьмы Ля Форс, то это произошло бы относительно быстро. Если же она не умерла… Он не мог вынести мысли о том, сколько ей довелось перестрадать. Побелевшими пальцами он вцепился в перила и невидящим взглядом смотрел на воды канала, забыв о женщине, молча стоявшей рядом.

Забытая им Арабелла оторвалась от перил и, держась за канаты, направилась к трапу и собственной каюте.

Ее спасением был гнев. Как он мог проявить столь мало человечности, понимания, так мало веры в нее? Арабелла захлопнула дверь крошечной каюты. Она обнажила перед ним душу, сказала о своей любви, и это его ничуть не тронуло. Он был все еще погружен в мерзкие мысли о мести, теперь уже застывшие, как охлажденная лава Везувия.

Она села на край скамьи и загляделась в иллюминатор. Солнце садилось, и море приобрело розоватый оттенок, потом цвет бледной бирюзы и, наконец, стало тускло-серым. На небе появилась вечерняя звезда, и до Арабеллы донесся запах стряпни. По палубе над ее головой простучали шаги. Корабль умеренно покачивался под порывами ветра.

Арабелла не знала, голодна ли или испытывает приступ тошноты, и все же продолжала сидеть, как в трансе, ожидая чего-то.

Раздался стук в дверь, и в ней вспыхнула надежда.

– Да, – откликнулась она.

Матрос отворил дверь:

– Прошу прощения, мэм, но не будете ли любезны отужинать с капитаном наверху? Или предпочитаете здесь?

Она уже была готова ответить, что ужинать не будет. Этот ответ висел на кончике ее языка, но она пересилила себя – победил здравый смысл.

Она ничего не ела с завтрака.

– Здесь, если можно.

Он, пятясь, вышел из каюты и через несколько минут вернулся с тарелкой рагу, ломтем хлеба и кувшином эля.

– Пожалуйста, мэм.

– Благодарю вас.

Она приняла у него поднос и села на койку. Пахло хорошо, и она, отломив кусочек хлеба, обмакнула его в подливку. Некоторое время она ела с удовольствием, потом снова почувствовала дурноту и отставила поднос. Она не привыкла путешествовать морем. Арабелла выставила поднос за дверь, разделась до нижней сорочки и заползла на койку под тонкие простыню и одеяло, где и осталась лежать, прислушиваясь к скрипу снастей, плеску волн о корпус корабля и глядя на серебряный блик от света звезд, проникавшего сквозь иллюминатор и освещавшего деревянный пол.

Джек и капитан ужинали на палубе. Ни один из них ни словом не обмолвился об отсутствии другой путешественницы, и Джек подсказал Тому Перри, чье неловкое молчание походило на беззвучный крик, нейтральную тему, заговорив об опасностях, подстерегавших корабли, курсировавшие между Англией и Францией.

– И кое-кто из тех, кого мы берем, сэр…

Том успокаивался и становился раскованнее, по мере того как уровень напитка в его кружке опускался. Разговор вертелся только вокруг Знакомых вещей.

– Несчастные… с трудом избежали гибели. Теперь мы берем всех. Не только аристократов, но и ремесленников, профессионалов. Для них не осталось места в их стране, но, думаю, достойны уважения люди, способные заработать своим трудом на приличную жизнь.

Он посмотрел на своего аристократического пассажира со смесью любопытства и беспокойства. Не говоря уже о странности раздельного путешествия герцогини и герцога, будто они и не были женаты, никогда нельзя было угадать, что думает путешественник, переправляющийся через Ла-Манш в Европу, о тамошнем хаосе. Гораздо легче было судить о настроении тех, кто прибывал оттуда.

Джек обмакнул хлеб в подливку.

– В самом деле, – сказал он.

Том Перри капитулировал – он осушил свою кружку и сказал:

– Простите, ваша светлость, но я веду корабль. Мне надо им управлять. Желаю вам доброй ночи. Надеюсь, она будет спокойной. Ветер изменился. Теперь дует юго-западный. Думаю, прибудем к четырем часам утра. К шести станем на якорь.

– Доброй ночи, капитан.

Джек снова наполнил свою кружку и неподвижно смотрел в пространство, не замечая звезд, мягкого бриза, пахнущего солью, и покачивания корабля. В голове его все еще не прояснилось. До сих пор им владела слепая холодная ярость, управлять которой было легко. Он видел ее так же ясно, как острие своей рапиры во время дуэли, как собственную шпагу во время урока фехтования у мэтра Альбера. Она разила с непререкаемой точностью и достигала цели. Но теперь в голове и сердце его была жаркая путаница, цель и ее достижение представали перед ними в виде хаоса.

Шарлотта провела больше года в парижской тюрьме… Если действительно женщина в Ле Шатле была Шарлоттой. Но как это могло случиться? Ведь «вязальщица» описала ее… рассказала, как ее волокли на штыки по темному двору. Она упомянула серебряную прядь волос, ниспадавшую на ее лоб. Хихикая, эта ужасная ведьма протянула грязную руку, пытаясь прикоснуться к белой пряди на лбу Джека, сдвинув его красный колпак. При этом она подмигивала.

Но возможно, Шарлотте удалось выжить в той сентябрьской резне, избежав гильотины.

Он сжал руками виски, стараясь отгородиться от рева и грохота, потрясавших его смятенное сознание. Встав из-за грубо сколоченного стола, он направился к трапу. Там стоял матрос, с явным нетерпением ожидая, когда с палубы уйдет поздний гость капитана.

– Покажите мне каюту леди Арабеллы.

Его требование было высказано кратко, и матрос ответил столь же лаконично. Он мотнул головой в сторону трапа. Джек последовал за ним вниз по лестнице, а потом туда, куда провожатый указал пальцем.

Джек бесшумно открыл дверь каюты и заглянул в тесное помещение, освещаемое только слабым светом звезд. Неясно видное тело пошевелилось на койке.

– Итак, Джек? – спросила она.

Он приблизился, присел рядом с ней и положил руку на ее бедро, прикрытое одеялом. Она коснулась его руки. Их пальцы переплелись. Он наклонился поцеловать ее, и его губы легко скользнули по ее щеке. Она медленно перекатилась на спину, глядя на него в тусклом свете звезд. Улыбка ее была печальной.

– Прости меня, – прошептал он.

Джек сбросил сапоги и осторожно дюйм за дюймом забрался на узкую койку рядом с ней. Его рука скользнула под ее спину и он привлек ее к себе. Он гладил ее щеку, пока она устраивалась, положив голову ему на плечо, и он почувствовал, как под его ласками она погрузилась в сон. Он держал ее в объятиях всю ночь, глядя широко раскрытыми глазами в деревянные балки потолка и ожидая рассвета.