– Я еще ни в чем не уверен, – бросил он и вышел. Джиневра не двигалась. Неужели он винит ее в болезни Робина? Невозможно. Не исключено, что он сомневается в ее непричастности к смерти Стивена Мэллори, однако он никогда, даже в самом жутком кошмаре, не должен был думать, что она способна причинить зло Робину. Ведь она мать. Он не может верить в это.

И все же по его взгляду Джиневра поняла, что он верит.

Она внезапно почувствовала слабость и, проведя рукой по лбу, обнаружила, что он покрыт испариной. Как жить с человеком, который при первой же оказии обвиняет ее в чудовищных вещах? Как делить с ним постель, вынашивать его ребенка?

Она медленно провела рукой по животу, потом опустилась на скамью и откинула голову на резную спинку. Она всегда, еще до того как появлялись первые признаки, знала, что забеременела. В последнее время она редко задумывалась над этим и ждала, когда ее подозрения подтвердятся настолько, что можно будет объявить об этом во всеуслышание. Она рассчитывала, что на это понадобится неделя. А пока это будет оставаться сугубо ее тайной, дарящей много радости.

Возможно, Хью ничего такого не думает. Возможно, она просто неправильно его поняла. Он боится за Робина, он в отчаянии. Хью не дает отчета в своих словах. Конечно, все обстоит именно так. Когда Робин будет вне опасности, они обязательно поговорят.

Робин должен поправиться. Нельзя даже думать о том, что этого не произойдет. Но куда его унес Хью? Только сумасшедший мог вынести из дома больного ребенка. К сожалению, ей не удалось остановить его. Джиневра снова ощутила на себе его взгляд. Осуждающий. Обвиняющий.

Хью выложил на стол горстку серебряных монет.

– Марта, – обратился он к хозяйке крохотного домика на Ладгейт-Хилл, – это деньги на врача, лекарства – в общем, на все, что может понадобиться Робину. – Он бросил взгляд на сына, который лежал на соломенном тюфяке, и с мукой в голосе спросил: – Он выживет?

Старуха, все это время рассматривавшая мальчика, выпрямилась, держась за спину.

– Не могу сказать, милорд. Выглядит он плохо. Но если, как вы говорите, в доме витает зло, тогда с Божьей помощью вы вовремя унесли его оттуда. – Она перекрестилась. – Бедняжка. Он всегда был таким здоровеньким, таким шустрым. А его матушка была святой – да упокоит Господь ее душу. Два дня мучилась в родах и не издала ни звука. Она была доброй душой. – Старуха снова перекрестилась.

Хью готов был разрыдаться – он не переживал так, даже когда умерла Сара, – и хватался за соломинку. Марта была его единственной надеждой. О ее существовании знал только Робин. И еще мальчик знал о том, что отец платит ей крохотную пенсию – на большую у него просто не было денег – в память о том, что она когда-то была горничной Сары и помогла Робину появиться на свет. Так что мальчика тут никто не найдет.

Мальчик закашлял. Хью показалось, что прошла целая вечность, прежде чем приступ закончился. Он покрылся холодной испариной. Марта что-то помешала в кружке и снова склонилась над ребенком. Приподняв Робина, она поднесла кружку к его губам.

– Идите домой, милорд. От вас уже ничего не зависит. Возвращайтесь вечером – посмотрим, как пойдут дела.

– Я не могу оставить его.

– У меня лучше получается, когда я одна.

Поколебавшись, Хью приблизился к тюфяку и поцеловал сына в раскаленный лоб. Впервые в жизни он понял, что такое бессилие, и пребывал в отчаянии. Вдруг он подумал, что Джиневра, наверное, в последние месяцы, когда пыталась выбраться из сети, которую он набросил на нее, чувствовала то же самое.

Что значит для нее сознание, что сейчас он понимает, как это было ужасно?

– Ступайте домой, – тихо повторила Марта. – Возвращайтесь вечером. Тогда уже можно будет судить.

Хью помедлил, а потом, безнадежно махнув рукой, вышел из дома. Вскочив на лошадь, он поскакал вниз по холму.

Лошадь бежала как-то странно и неуверенно. Хью сильнее натянул повод и почувствовал, что седло соскальзывает. Он осадил жеребца и спешился. Ага, подпруга ослабла – вот что беспокоило лошадь. Затягивая подпругу, он провел рукой под ремнем, чтобы удостовериться, что он хорошо натянут. Внезапно его пальцы наткнулись на неглубокий надрез на внутренней стороне ремня. В конюшне плохо следят за упряжью.

Да ведь это же обязанность Робина! В его задачу входит заботиться о снаряжении отца. В Хью снова поднялась волна страха и отчаяния. Он вскочил в седло и поскакал к Холборну.

У него не было желания ехать домой, встречаться с Джиневрой, сидеть рядом с ней, делить с ней хлеб. Он сомневался, что сможет скрыть свои подозрения. Однако деваться некуда. Она должна быть под присмотром. Если она задумала разделаться с Робином, значит, и его жизнь в опасности.

Хью въехал во двор, и к нему из конюшни выбежал Тайлер.

– Как мальчик, милорд? – обеспокоенно спросил он. – У меня сын такого же возраста.

Перед отъездом лошадь седлал именно Тайлер. И он держал на руках Робина, пока Хью садился в седло. При этом Тайлер открыто выражал свое сочувствие.

– Он в надежных руках, спасибо, – ответил Хью, задумчиво разглядывая слугу. Тайлер, кажется, действительно мастер на все руки, как говорила Джиневра.

Он и на кухне, и в конюшне, и в доме – ухитряется поспевать везде и быстро стал незаменимым.

– Проверь подпругу, – приказал Хью. – Она ослабла, когда я ехал домой. На ремне есть небольшой надрез.

– Слушаюсь, милорд. Проверю, как только расседлаю его.

Хью пошел к дому.

Тайлер, прищурившись, минуту смотрел ему вслед. Он упустил мальчишку. Единственная надежда на то, что лорд Хью опоздал. И вероятнее всего, он действительно опоздал. Но надо проверить. А пока сосредоточить все усилия на отце.

Джек Стедмен встретил Хью у черного хода:

– На пару слов, милорд.

– В чем дело, Джек? – Хью снял перчатки.

– Уилл Мелфри исчез, сэр. Я оставил его у дома хранителя печати, а на рассвете послал за ним, но его там не было.

Хью нахмурился:

– Ты оставил его на ночь, несмотря на то, что я не видел смысла в наблюдении?

– Это вопрос дисциплины, милорд.

– Гм. – Хью не хотел вмешиваться в отношения Джека с его подчиненными. – Он мог уйти по собственной воле?

Джек отрицательно покачал головой:

– Вряд ли. Он отличный парень, только иногда взбрыкивает. Уилл бы никогда не покинул пост, голову даю на отсечение.

– С ним мог произойти несчастный случай?

– Возможно, но я не знаю, сэр. – Джек опять покачал головой. – Он отлично владеет и мечом, и кулаками. Надо хорошенько потрудиться, чтобы прикончить его. Мы обыскали все улицы вокруг особняка.

– И где же он, по-твоему? – Хью догадался, что у Джека есть собственное мнение на этот счет.

– Не могу говорить наверняка, сэр, но если он увидел нашего человека – что маловероятно, сэр, – то пошел за ним.

Хью шлепнул перчатками по ладони.

– Если так, то он вернется.

– Да, сэр. – Давай подождем.

– Да, сэр.

Хью прошел в зал. Объяснение Джека показалось ему неправдоподобным. Вряд ли гости хранителя печати будут ни свет, ни заря шататься по улицам.

– Где Робин, сэр? Он поправится? – Едва Хью вошел в зал, к нему бросилась Пиппа. – Куда вы его увезли?

Хью заставил себя улыбнуться – обычно для него не составляло труда улыбнуться ребенку.

– Он поправится, – твердо проговорил он.

– Где он, лорд Хью? – присоединилась к сестре Пен.

Хью поверх голов девочек посмотрел на Джиневру, стоявшую у стола и вопросительно смотревшую на него. И снова принужденно улыбнулся.

– Он у старого друга, – ответил он. – У человека, который отлично умеет ухаживать за больными. Давайте пообедаем. Уже поздно, а у меня еще есть дела.

Они сели за стол, остальные домочадцы тоже заняли свои места. За обедом царила гнетущая атмосфера – каждый остро ощущал отсутствие Робина. Хью тайком наблюдал за Джиневрой. Он убеждал себя, что абсурдно подозревать ее в попытке отравить его за обеденным столом. Он слишком поддался своим фантазиям. Она не сможет за общим столом всыпать яд в еду или питье – ведь тогда отравятся все. Однако он все равно нервничал и ел только то, что ела она.

А у Джиневры пропал аппетит. Ее муж снова превратился в резкого, подозрительного субъекта. В нем не осталось ни доброжелательности, ни теплоты, ни страсти, а ведь раньше эти чувства были на поверхности. Даже когда он гневался, в нем бурлила страсть. А сейчас он изменился. И это невыносимо. В это трудно поверить. Постепенно замешательство уступило в ней место гневу.

– Мы должны поговорить, – повелительно произнесла она. – После обеда.

– Как пожелаешь, – безучастно сказал Хью. – У меня будет несколько минут.

После этого Джиневра обращалась только к девочкам и магистру, который, изо всех сил пытаясь заполнить неловкие паузы, обсуждал успехи своих учениц. Хью молчал, но его молчание все объясняли тревогой за Робина.

Когда обед закончился, Джиневра встала из-за стола:

– Магистр Говард, вы бы оказали мне большую услугу, если бы пошли гулять с девочками. Погода отличная, а им нужно побольше узнать о городе.

– Им понадобится эскорт, – сказал Хью. – Старику и двум девочкам нельзя просто так болтаться по улицам! Это абсурдно! Джек! – обратился он к лейтенанту, собиравшемуся встать из-за стола.

– Да, сэр? – тут же подскочил тот.

– Выдели троих для сопровождения магистра Говарда и дочерей леди Джиневры. Они хотят пойти на прогулку.

Джек кивнул и ушел. Пиппа смотрела на Хью расширившимися глазами.

– Вы сердитесь, – заключила она. – Почему вы сердитесь, лорд Хью?

– Он не сердится, – возразила ей Пен. – Лорд Хью беспокоится за Робина.

– Да, Пен, – уже мягче проговорил Хью. – Я ни на кого не сержусь, Пиппа. – Он улыбнулся ей и потрепал ее за подбородок. – Пусть ваша прогулка будет приятной.

Пен колебалась. Чуткая по натуре, она вопросительно смотрела на Хью, как будто понимала, чего ему стоила эта улыбка, и ждала, что он снова станет самим собой. Затем она перевела взгляд на мать.

– Идите за плащами, – мягко сказала та. – Негоже заставлять магистра ждать.

Пиппа потянула сестру за рукав, и они пошли к лестнице.

– Вы желаете поговорить со мной, мадам? – обратился Хью к Джиневре. Его голос был спокойным, а в глазах ничего не отражалось.

– Поднимемся наверх, – предложила Джиневра. – Такие вопросы лучше обсуждать, когда никто не мешает. – Она пошла вслед за дочерьми, и в каждом ее движении сквозило неподдельное возмущение.

Они вошли в спальню, и Хью закрыл дверь. – Ну?

– Что значит ну? – спросила Джиневра, круто поворачиваясь к нему. Она встала спиной к окну, и падавший на волосы свет превращал их в нимб. – Хью, что происходит?

Хью тер подбородок, решая, как ответить. Обвинения вертелись у него на языке, но он не находил в себе сил произнести их.

– Я беспокоюсь за Робина, вот и все.

– О, я понимаю, – тихо сказала Джиневра. – Но почему ты набрасываешься на меня? Почему ты на меня так смотришь?

– Как? – Хью пытался сдерживать себя.

– Ты сам знаешь. Ты меня в чем-то подозреваешь? – Он промолчал, и Джиневра повторила свой вопрос: – Вы меня подозреваете, милорд? Надеюсь, у вас хватит смелости высказать свои подозрения мне в лицо. – Она невесело рассмеялась. – Ну, Хью, скажи.

– Что сказать? Мне нечего говорить. – Он повернулся к камину и носком сапога подтолкнул полено в огонь. – Мой сын при смерти. Что еще говорить?

– Что ты подозреваешь меня в причастности к его болезни, – заявила Джиневра. – Я убила своих мужей или хотя бы одного из них. В этом ты убежден. Так почему бы мне не совершить еще одно злодеяние? Если мне нужно вернуть свои земли, то надо отделаться от Робина, а потом от тебя. Или сначала от тебя. Это не имеет значения. – В ее голосе слышалось презрение. – Я не могу жить с человеком, который может поверить в такое.

– Я не верю в это, – возразил Хью. – Ты несешь вздор, Джиневра. Болезнь Робина выбила меня из седла. Естественно, я веду себя не так, как всегда. А теперь, если мы покончили с этой чушью, я хотел бы вернуться к своему сыну. – Он направился к двери.

– Если ты не веришь в это, то почему не разрешил мне ухаживать за ним? Почему унес из дома?

Хью остановился, взявшись за ручку двери:

– Не знаю. Я не способен рассуждать здраво. И надеялся на какое-то понимание с твоей стороны. – Он открыл дверь и вышел.

Джиневра села у окна на скамью. Он отрицает, что подозревает ее, но разве она ожидала чего-то другого? Он никогда не обвинит ее в таком чудовищном поступке, пока не найдет доказательств. Может, он хочет усыпить ее бдительность и застать врасплох?

Хью прошел на конный двор и велел подать лошадь. Тайлер бросился в денник и спустя несколько минут вывел его жеребца.

– Хотите, чтобы я сопровождал вас, милорд? Чтобы подержать вашу лошадь, прогулять ее, пока вы будете заниматься делами?

Хью колебался и размышлял, рассеянно проверяя упряжь. Кажется, все в порядке, все ремни целы. Он не любил оставлять свою лошадь без присмотра на улице, а сегодня ее придется оставить надолго, так как он не хочет спешить. Да, пусть кто-то последит за его жеребцом, пока он будет с Мартой и Робином. Но с другой стороны, нельзя открывать местопребывание Робина, даже слуге. Ладно, он оставит Тайлера и лошадь у таверны, в нескольких кварталах от домика.

– У тебя нет других дел? – Хью вскочил в седло.

– Нет, я свободен на пару часов, милорд. Буду, счастлив, помочь вам. – Тайлер подобострастно улыбнулся.

– Отлично. – Хью придерживал бьющего копытом жеребца. – Тогда оседлай себе лошадь.

Тайлер вывел из конюшни мышастого пони, неловко взобрался на него, и они выехали со двора.

Хью очень спешил, охваченный тревогой. Что он сейчас увидит? А вдруг Робину стало хуже? Он обнаружил, что не может думать о своем разговоре – если это можно так назвать – с Джиневрой. Он догадывался, что его слова не убедили ее, однако он сможет, открыто предъявить ей обвинения, только когда у него будут доказательства. А доказательствами он займется, когда Робин пойдет на поправку. Пока же он может думать лишь о сыне.

У таверны Хью спешился и дождался Тайлера.

– Не знаю, как долго я буду отсутствовать. Купи себе эля, если хочешь. Выгуливай жеребца каждый час. Жди меня здесь.

– Слушаюсь, милорд.

Тайлер взял жеребца под уздцы и привязал его и пони к коновязи, а потом побежал за Хью, который уже успел скрыться за углом. Прячась за выступами, выжидая за углами, Тайлер крался за ним, а потом, выяснив, что тот направляется к крохотному домику в одном из переулков, вернулся к таверне.

Хью вошел в дом, нагнув голову, чтобы не удариться о притолоку. Его глаза не сразу привыкли к полумраку.

– Как он? – В его голосе слышался страх.

– Пока без изменений, милорд, – ответила Марта, сидевшая на табуретке возле кровати. – Если хуже не станет, можно надеяться.

Хью с облегчением вздохнул. Он подошел к кровати и склонился над сыном. Мальчик все еще метался в жару, его глаза были закрыты, но в нем произошли почти неуловимые перемены, которые давали основания для надежды. Его дыхание стало менее прерывистым, и казалось, что боль перестала мучить его.

– А кашель?

– Чуть лучше. Чем бы он ни дышал раньше, в моем доме совсем другой воздух. Здесь этого нет.

– Что ты имеешь в виду? – Хью пристально взглянул на старуху.

Та пожала плечами.

– Похоже, мальчик дышал чем-то вредным, – сказала она. – Вы правильно сделали, что унесли его из дома.

– Яд?

Она снова пожата плечами:

– Это не мне решать, сэр.

– Да, – согласился Хью, – не тебе.