Глава 14

Как ни странно, утром Джиневра проснулась отдохнувшей. Она повернулась, и Светлячок, спавшая у нее под боком, бросила на нее возмущенный взгляд, встала, лениво потянулась и спрыгнула на пол. Мускат, который спал, свернувшись клубочком, между девочками, последовал примеру своей сестры. Оба котенка подошли к двери и требовательно воззрились на Джиневру.

Стараясь не разбудить дочерей, Джиневра встала и, открыв дверь, выпустила котят в коридор. Может быть, за вчерашний вечер они успели изучить дорогу в сад.

Тилли села на кровати и зевнула.

– Ты поздно легла спать, цыпленочек, – заметила она и перевела взгляд на небрежно брошенное платье – ночью Джиневра была слишком утомлена, чтобы убрать его. На спинке стула висел халат Хью.

Джиневра накинула на себя халат, хранивший запах Хью, и ей на мгновение показалось, будто он обнимает ее. На душе стало тоскливо. Ей больше не суждено быть с ним. А он дал ей именно то, в чем она так остро нуждалась. Но другого раза не будет. До тех пор пока она вновь не обретет свободу – если таковое возможно. Вчера ночью их души соединились, и тогда это принесло радость обоим. Сейчас же, при холодном утреннем свете, она смотрела на все другими глазами, и глубина собственных эмоций ужасала ее. Если она намерена победить в схватке с хранителем печати, нужно бороться с Хью, а это равносильно борьбе с самой собой.

– Значит, вот как обстоят дела, – сразу все, поняв, пробормотала Тилли. – Не сказала бы, что очень удивлена.

– Ничего в этом хорошего нет, – проговорила Джиневра. – Это не должно было случиться.

– Ну, может быть и так, – протянула Тилли, своим тоном давая понять, что не во всем согласна с хозяйкой.

Она встала с кровати и потянулась.

– Итак, Тилли, начинается, – сказала Джиневра. – На восходе я должна сопровождать лорда Хью в Хэмптон-Корт.

Тилли сразу помрачнела и, бросив взгляд на кровать, где спали девочки, вопросительно вскинула бровь.

– Я им все объясню, – заверила ее Джиневра.

– Где Светлячок? – спросила Пиппа, заговорив сразу, как только открыла глаза. – Мне приснилось, что я ее опять потеряла.

– Она ушла с Мускатом, – ответила Джиневра.

– Ой, их надо найти! – подскочила Пен. – Они здесь ничего не знают.

– Тогда поторопитесь.

Джиневра, жестом подзывая к себе Тилли, подошла к гладильному прессу и тихо, чтобы не услышали девочки, сказала:

– Я хочу надеть черное платье с черным чепцом. Думаю, сейчас мне лучше всего выглядеть скромной вдовой. Чепец украсим серебряным ободком. Кулон надевать не буду, хватит футляра для ароматических шариков. Не хочу выставлять перед ними свое богатство.

– Верно, цыпленочек, очень мудро.

Тилли достала черное шелковое платье. Ткань была дорогой, но простой: без вышивки и драгоценных камней.

– Сейчас принесу горячей воды.

Тилли вышла из комнаты, а Джиневра принялась помогать дочерям одеваться: она завязала Пиппе кружевной бант, а у Пен поправила воротник.

– Знаете, девочки, сегодня у меня есть дела, – как бы, между прочим, промолвила она.

– Какие дела? – тут же поинтересовалась Пиппа, глядя на мать через плечо.

– Мы с лордом Хью и другими людьми будем обсуждать то поместье, – пояснила Джиневра. – Вот, готово. – Она поцеловала обеих и подошла к умывальнику, на который Тилли уже успела поставить кувшин с горячей водой.

Обмакнув в воду салфетку, Джиневра подержала ее на лице, а потом протерла шею и верхнюю часть груди, вспоминая при этом ласки Хью.

Мастерство в любовных утехах, нежность, желание доставить ей удовольствие – вот что отличало человека, которого обожал его сын и которому безоговорочно доверяли ее дочери. Но сегодня и в ближайшие дни ей придется иметь дело с его второй натурой, фактически с совершенно другим человеком. И характерной особенностью этого человека является безграничное чувство долга. Более того, у него есть цель, ради которой он готов погубить ее. И этот человек никогда не отвернет от своей цели и не изменит своему долгу.

– Куда ты едешь? – спросила Пен.

– В Хэмптон-Корт. Когда вернусь, расскажу, что я там увидела.

Девочки, заинтригованные такой новостью, смотрели на нее во все глаза. Забыв о своих котятах, они принялись забрасывать мать вопросами, на которые та отвечала, облачаясь в черное вдовье платье. Джиневра даже не успела нормально позавтракать – у нее хватило времени только на кусок хлеба с молоком, а ведь она не знала, когда ей удастся снова поесть.

В комнате не было зеркала. Зеркала, догадалась Джиневра, являются предметом роскоши, а у Хью де Боукера не так много денег. Ей пришлось воспользоваться маленьким дорожным зеркальцем. В черном платье и чепце она казалась излишне бледной. Котт был закрытым, с кружевным воротником, сюрко с прямоугольным вырезом и без обычных драгоценностей выглядел строго. В таком наряде она скорее напоминает монашку, чем колдунью, решила Джиневра, насмешливо улыбаясь. А вот убедит ли их ее внешний вид – это станет скоро известно.

– Мой плащ, Тилли. Утром на реке может быть холодно. – Джиневра открыла ящик комода и вытащила оттуда свернутый в трубку пергамент.

Тилли подала ей тяжелый шерстяной плащ с капюшоном. Спрятав документ в карман плаща, Джиневра на секунду замерла, внутренне готовясь к предстоящему испытанию. Затем она поцеловала дочерей.

– Я сегодня буду поздно. Так что ведите себя хорошо.

– Мы всегда ведем себя хорошо, мама, – возразила Пиппа.

– Да, знаю, – улыбнулась Джиневра.

Ей очень не хотелось уезжать от них. Ее сердце снова сковал ужас. Она обязательно вернется! Обязательно! Однако страх не проходил.

Тилли подтолкнула ее:

– Не бойся, цыпленочек. Все к лучшему. Вот увидишь.

Вымученно улыбнувшись ей и преодолев желание броситься к девочкам и в последний раз прижать их к груди, Джиневра вышла из комнаты.

Она медленно спускалась вниз. Ее сердце бешено стучало. Хью, в плаще, уже ждал ее. У Джиневры сжалось сердце, когда она увидела, как загорелись его глаза, как нежная улыбка тронула его губы.

– Доброго вам утра, милорд. – Ей стоило огромных усилий говорить официальным тоном.

Хью подошел к ней, протягивая руки. Нет, он не допустит, чтобы она снова отдалилась от него. Вчера ночью, после ласк, ей это удалось, но сегодня все будет иначе. Ее отказ признать то, что было между ними, бессмыслен.

Он взял ее за руки и поцеловал в губы. Джиневра что-то пробормотала и отвернулась.

– Не отворачивайся от меня, Джиневра, – сказал Хью. – Это ничего не даст ни тебе, ни мне.

– Я не могу, Хью, – проговорила она. – Ты принял решение погубить меня. Когда меня не станет, ты получишь землю, на которую предъявляешь права. Ты это признаешь?

Хью выпустил ее руки.

– Да, признаю, – сказал он. – Но я не принимал решения погубить тебя. – В его глазах появился сердитый блеск. – Как ты можешь думать так сейчас, когда мы поняли, что значим друг для друга? Существуют факты, и тебя спросят о них. Я здесь не властен. Я не могу влиять на события. Мне было велено доставить тебя в Лондон для следствия, и я обязан был выполнить приказ, несмотря на свои чувства. Это мой долг.

– Долг, – безжизненным голосом повторила Джиневра, – который не оставляет места жалости. Ты мой тюремщик. А заключенный не должен заниматься любовью со своим тюремщиком и искать у него утешения. Это извращение.

– Значит, ты видишь во мне только тюремщика? – возмутился Хью. – Значит, то, чем мы занимались ночью, ты называешь извращением?

Джиневра пожала плечами:

– В свете имеющихся фактов я не могу найти лучшего термина, милорд.

Хью изо всех сил боролся с гневом и разочарованием. Он догадывался, что на самом деле она воспринимает их отношения по-другому, но не знал, как сломить ее упорство.

– Поверь мне, Джиневра, если бы я мог что-то изменить, я бы обязательно это сделал, – сказал он. – Но я не могу. Поэтому поехали. – Он помотал головой, как бы разгоняя туман, окутавший сознание. – До Блэкфрайарз мы дойдем пешком. – Он повел ее к двери.

Джиневра плотнее запахнула плащ. Холод осеннего утра не шел ни в какое сравнение с холодом, царившим в ее душе. К этому холоду примешивались страх и сожаление о том, что она причинила Хью боль. Однако она не видела иного способа сохранить свою целостность. Ей нужно бороться за себя и детей, но она не сможет бороться, если позволит себе связаться с врагом, который приходит к ней под маской друга и возлюбленного.

Они молча шли по улицам Холборна. Несмотря на ранний час, вокруг уже кипела жизнь: куда-то спешили посыльные, уличные торговцы развозили товар, женщины, высунувшись в окна верхних этажей, с криками «Поберегись!» выливали в сточные канавы содержимое ночных горшков.

Мимо, пришпоривая лошадь, проскакал мужчина в алой ливрее. Из-под копыт коня летели комья грязи. Джиневра еле успела отскочить в сторону.

– Разве он не видел меня? – возмущенно воскликнула она.

– Человек, выполняющий поручения хранителя печати, не останавливается, чтобы пропустить прохожего, – мрачно ответил Хью. – С тобой все в порядке?

– Да, благодарю. – Джиневра отряхнула грязь с плаща. Она вспомнила, как вчера замерла вся улица, чтобы пропустить хранителя печати с его свитой. – Такое впечатление, что лорд – хранитель печати присутствует везде.

– Явно и неявно, – согласился Хью. Джиневра поежилась.

В проеме между домами что-то блеснуло. Когда они подошли ближе, перед ними открылась Темза с ее темными, как металл, водами. На реке было оживленнее, чем на улицах.

Перевозчики, собравшиеся на нижних ступенях пристани, громко зазывали клиентов, предлагая свои лодки. Чуть в стороне к пристани была пришвартована огромная барка с большим навесом. Над ней развевался королевский штандарт. На барке рассаживалась группа музыкантов с инструментами.

– Их везут во дворец, чтобы они играли на празднике сегодня вечером, – сообщил Хью, оглядываясь по сторонам в поисках Джека Стедмена и заказанной им барки. – Ага, вон она. – Он указал на судно, стоявшее на якоре на небольшом расстоянии от пристани, и подозвал к себе мальчишку: – Свистни-ка, приятель. Три длинных и один короткий.

Мальчик дунул в крохотный свисток, болтавшийся у него на шее. В следующее мгновение над кормой взвился штандарт де Боукеров, и барка стала подбираться к пристани. Хью дал мальчику монетку и повел Джиневру вниз.

Теперь Джиневра поняла, почему все вокруг звенело от свиста и звуков труб – это слуги подзывали суда своих хозяев. У каждого был свой набор звуков. Она не понимала, как можно различить нужный сигнал в этой какофонии. Однако все, как ни странно, различали.

Их барка пристала к ступеням, и Хью прыгнул на борт, а затем помог Джиневре. Она уже была на барке, а он все не выпускал ее руку. Она чувствовала, как сильна его хватка, и даже через перчатку ощущала тепло его ладони. Выдернув руку, она прошла на корму, где горел факел, отбрасывая на серую воду круг бледного света.

– Доброе утро, миледи.

– Доброе утро, Джек, – поздоровалась она. – Вы нашли замечательную барку. Здесь, как я вижу, даже есть навес.

Джек был явно доволен похвалой.

– Боюсь, он нам может понадобиться, мадам. Ветер крепчает, а когда мы поплывем, будет еще хуже. А на обратном пути нам, наверное, придется зажечь жаровню. – Он с гордостью указал на крохотную угольную жаровню, стоявшую у скамьи под навесом.

«На обратном пути!» Неужели она вернется?

– Сколько времени займет путешествие? – стараясь не выдать своих эмоций, спросила Джиневра у Хью.

– Пять часов, если ветер и течение будут на нашей стороне. А если нет, то больше. – Возможно, он догадался, что творится в ее душе, но ничем не показал этого.

Барка вышла на середину реки и влилась в общий поток. Несмотря на мрачное настроение, Джиневра с любопытством смотрела по сторонам. Немного погодя они уже плыли по сельской местности мимо огромных особняков с садами, спускающимися к самой воде, и с собственными пристанями. Ко многим пристаням были пришвартованы частные суда. На зеленых лугах паслись овцы и коровы.

Лавируя между маленькими островками, они миновали Ричмондский лес. Время от времени попадались деревушки, расположенные на большом расстоянии друг от друга. Прибрежные камыши кишели куропатками, на открытой воде плавали грациозные лебеди, а на мостках сидели деревенские мальчишки с удочками.

Хью ушел на нос, к Джеку Стедмену. Он оставил Джи-невру одну, потому что ему трудно было чувствовать ее страх и не иметь возможности успокоить ее. Ему была ненавистна собственная беспомощность. А даже если бы он и мог ей чем-то помочь, она бы не приняла его помощь. Ведь он ее враг, он причина ее нынешних тревог.

Гребцы тихо напевали что-то, и с каждым взмахом весел барка уверенно продвигалась вперед. Подпрыгивая на тянущихся за баркой волнах, мимо проплывали рыбачьи лодки. Время тянулось медленно, и Джиневре хотелось, чтобы путешествие поскорее закончилось. Чем быстрее решится ее участь, тем лучше.

– У нас есть хлеб, мясо и эль. Вам стоит поесть.

Голос Хью вывел Джиневру из задумчивости. – Спасибо, но я не голодна.

– И все же надо поесть, – настаивал Хью. – Вы сделаете себе только хуже, если упадете в обморок перед королем. Его величество нетерпим к человеческим слабостям, в частности к женским. Они ставят его в тупик. А у вас, поверьте мне, не будет желания ставить его в тупик.

– Я не имею склонности падать в обморок, – резко заявила Джиневра.

– Сейчас ситуация особая. – Хью провел Джиневру под навес и, открыв корзинку, подал ей толстый ломоть мяса на куске хлеба. Затем он наполнил элем кубок и поставил его рядом с ней на скамью. – Вам это не помешает.

Взяв себе еды, он ушел. Интересно, спросила себя Джиневра, зачем он оставляет ее одну. Чтобы она предалась размышлениям? Но о чем? Об их отношениях или о ее собственных проблемах?

В час пополудни они проплыли через огромный олений парк Хэмптона, располагавшийся на обоих берегах Темзы. Над деревьями виднелись башенки и остроконечные крыши дворца. На дворцовой пристани толпились лакеи в ливреях и королевские лодочники. В настоящий момент пристань была занята: только что прибыли музыканты, и пришлось ждать, когда они сойдут на берег и их барка освободит место для швартовки.

Джиневра ступила на пристань Хэмптон-Корта. Начался мелкий дождик – типичная для Англии морось, а не настоящий дождь. Джиневра надвинула капюшон и запахнула плащ.

Лестницу наверх венчала арка с бойницами. От арки к дворцу вела дорога, выложенная красным кирпичом и окаймленная аккуратно подстриженной живой изгородью. Дорога шла через небольшой парк с изящными беседками и статуями в нишах. За парком Джиневра разглядела фруктовые сады с гнущимися под тяжестью плодов ветками и красиво отделанные пруды.

Дорога постепенно расширялась и, наконец, уперлась в площадь, окруженную вековыми дубами. Над площадью высилась башня, являющаяся входом во дворец.

– Куда мы идем? – шепотом спросила Джиневра, озадаченно глядя на шумную площадь, забитую всадниками, каретами и просто пешеходами. Туда-сюда сновали ливрейные лакеи. Церемониймейстеры, в чьи обязанности входило сопровождать разодетых дворян и заботиться о них, важно шествовали за своими подопечными. И никто, казалось, не замечал моросящего дождя.

– В приемную хранителя печати, – ответил Хью. – Там не протолкнуться от просителей, поэтому держи меня за руку.

Пробираясь сквозь толпу, Хью прошел в высокую арку, слева от которой начиналась лестница, а впереди, за небольшим двориком, была еще одна арка. Джиневра с любопытством разглядывала убранство дворца.

Хью наклонился к ней и, указав на лестницу, освещенную светом факелов, прошептал:

– Это королевская лестница. Ведет в личные апартаменты и приемный зал.

Во внутреннем дворе трубили трубы. Джиневра не могла отличить один звук от другого, но догадывалась, что это неспроста. Посетители, пажи, церемониймейстеры – все они подчинялись этим сигналам и отлично разбирались в этой мешанине.