– Мы просим вас взять на себя защиту «Леди Мейфэра» в деле о клевете, возбужденном против нее лордом Беркли.

Раскрыв наконец карты, Пруденс почувствовала некоторое облегчение. Может быть, он испытывал неловкость оттого, что приходится иметь дело с женщинами, но, когда дойдет до фактов и она представит ему доказательства, он отбросит прочь предрассудки.

С минуту сэр Гидеон не произносил ни слова, не сводя глаз с расстеленной на столе газеты. Потом взглянул на Пруденс.

– Видите ли, мисс Дункан, мне было бы очень непросто взяться за это дело. Читая статью, я испытывал искреннее сочувствие к графу. Статья чудовищная, возмутительная, злобная, рассчитанная на любителей скандалов, и ее авторы заслуживают строгого наказания. Будь я прокурором, потребовал бы максимальной меры и полной компенсации нанесенного ущерба, но не остановился бы на этом. – Он резким движением провел по газете. – Я бы стер с лица земли эту гнусную газетенку. – Он снова встал. – Простите мою прямоту, мисс Дункан, но есть реальность, которую вы и ваши сестры, видимо, не способны осознать. Женщины не должны вести кампании подобного рода. Это бездумная, продиктованная одними эмоциями нападка на пэра королевства с целью причинить ему как можно больший вред, и вам удалось добиться этой цели. Ему полагается денежная компенсация за неприятности, даже страдания, причиненные этой вашей газетой-сплетницей, сеятельницей грязных слухов. Советую вам и вашим сестрам впредь ограничиваться сплетнями, затрагивающими только ваш круг, и воздерживаться от вольного обращения с пером и бумагой.

Он поднялся. Пруденс между тем продолжала молча сидеть, словно лишилась на мгновение дара речи и потеряла способность двигаться.

– Простите, мисс Дункан. Мне надо подготовить кое-какие документы.

Он шагнул к двери и открыл ее.

– Тадиус, проводи высокородную мисс Дункан.

Пруденс встала, позволила вывести себя из кабинета сэра Гидеона и через две минуты уже стояла под мелко моросящим дождем возле закрытой двери его конторы.

Она посмотрела на часы, которые вынула из нагрудного кармашка. Было всего двадцать минут пятого. За каких-то полчаса ее отчитали, как нерадивую школьницу, и выпроводили на улицу. Ей следовало перехватить инициативу, как советовал Макс, но она выпустила ее из рук. В ушах все еще стоял голос законника, произносившего эту покровительственную и оскорбительную речь. Никто никогда не осмеливался говорить с ней в подобном тоне.

Она стремительно повернулась и с силой распахнула дверь. Никому, даже королевскому советнику сэру Гидеону Молверну, это не сойдет с рук.

В приглушенном гуле кафе-чайной Фортнума Честити и Констанс цедили чай мелкими глотками, наблюдая в длинные высокие окна череду прохожих, ловко сновавших от одной двери к другой по Пиккадилли под мелким дождиком, который все усиливался, а потом полил как из ведра.

– Как там она, хотела бы я знать, – уже в который раз пробормотала Честити. – Даже мое любимое миндальное печенье не лезет в горло.

– Если ты лишишь себя удовольствия, Пруденс это не поможет и не улучшит исход дела, – заметила Констанс, беря с тарелки сандвич с огурцом. – Давай лучше подумаем, как найти мужа для Дотти Нортроп. Ты уже придумала, как ей деликатно намекнуть, чтобы она сменила манеру одеваться?

Честити была рада отвлечься от мрачных мыслей, порылась в сумочке и извлекла из нее лист бумаги.

– По-моему, лучше всего отправить ей письмо. – И она передала листок сестре. – Я предложила ей посетить дом номер десять на Манчестер-сквер в следующую среду днем и познакомиться там с лордом Альфредом Робертсом, которого она, возможно, сочтет подходящей партией.

– Но как мы заманим на прием лорда Альфреда Робертса? – спросила Констанс. – Он так же, как и наш отец, предпочитает клубы. Не могу себе представить его с чашкой чаю, занятого болтовней ни о чем с такими дамами, как леди Уинтроп или Мэри и Марта Бейнбридж.

– Его приведет отец, – уверенно сказала Честити. – Мы с ним уже поговорили. Я сказала отцу, что нам необходимо более интересное общество для наших сред, а поскольку лорд Альфред был закадычным другом мамы и теперь довольно одинок, мы хотели бы включить его в число завсегдатаев наших сред.

Констанс рассмеялась.

– И что сказал отец?

– Немного побрюзжал, а потом обещал подумать об этом. Он тоже говорит, что Альфред сейчас один как перст и ему просто необходимо немного встряхнуться. А мы предложим ему не только чай, но и еще кое-что.

– Ну, это проще простого. Остается только деликатно намекнуть Дотти насчет ее откровенных декольте и злоупотребления косметикой.

– Об этом я упомянула в конце письма, которое собираюсь отправить.

И она ткнула пальцем в письмо, лежащее на столе перед сестрой.

Констанс прочла и разразилась смехом:

– О, в таких делах ты не знаешь себе равных, Чес. «Джентльмен, о котором идет речь, старомоден, застенчив и опасается дам. Поэтому «Леди Мейфэра» порекомендовала бы для первого знакомства самое эффектное и элегантное платье. Редакция «Леди Мейфэра» убеждена, что лорд Альфред Роберте при правильном и тактичном поведении скоро утратит свою сдержанность и молчаливость и покажет себя прекрасным собеседником, способным наслаждаться всеми радостями светской жизни».

– Я подумала, это то, что надо, – сказала Честити благодушно. – Уверена, они составят прекрасную пару. Заполнят пустоту в жизни друг друга, если ты понимаешь, что я имею в виду. Ну хватит тебе смеяться, Кон. – Чес не удержалась и тоже прыснула, поперхнувшись крошками кекса.

Констанс похлопала ее по спине.

– Пру это письмо понравится.

Обе повернулись к окну и выглянули на улицу в надежде увидеть наемный экипаж и выскочившую из него сестру.

Гидеон с трудом удержался, чтобы не вскочить на ноги, так изумлен был внезапным возвращением посетительницы. Но это была совсем не та женщина, которую только что выпроводили из его конторы. Она полыхала, как пламя. Он так и не мог разглядеть ее глаза под толстыми линзами очков, но почти физически ощущал, как они горят.

– Не понимаю, почему вы вообразили, будто имеете право обращаться со мной или любым другим клиентом со снисходительным презрением, – выпалила Пруденс, ставя свою объемистую сумку на стол адвоката. – Если вы заранее приняли решение, то почему согласились на консультацию? Чтобы позабавиться? Вероятно, женщины для вас – игрушки?

Она принялась снимать перчатки, стягивая их поочередно с каждого пальца, и каждое движение будто разделяло ее слова и подчеркивало их значение.

– Вы даже не оказали мне любезности притвориться, что и в самом деле слушаете меня. Неужели вы вообразили, что я пришла на деловую встречу с вами, не подготовившись к тому, чтобы обсуждать те документы, что оставила у вашего клерка? – Она постучала ногтем по бумагам на столе. – У нас более чем достаточно свидетельств против лорда Беркли. Насколько я понимаю, при наличии доказательств вины не может быть и речи о клевете. Или я заблуждаюсь?

Она иронически подняла брови.

Гидеон с трудом перевел дыхание и прочистил горло, а посетительница сняла очки и принялась протирать их носовым платком. Ее глаза, зеленые, ясные и блестящие, стали для него откровением. В них сверкали ум и гнев. Она смотрела на Гидеона с глубоким презрением, хорошо знакомым прославленному адвокату и члену королевского совета, потому что он сам частенько смотрел с таким же выражением на других.

– Так я ошибаюсь, сэр Гидеон? – повторила она, снова водрузив очки на переносицу.

– При обычном положении дел это не было бы ошибкой. – Он с трудом овладел собой. – Но анонимные обвинения не вызывают доверия, и сомневаюсь, что присяжные отнесутся к таким обвинениям снисходительно и сочувственно. – Он снова откашлялся, прочищая горло: – Они сочтут эти обвинения трусливым ударом ножа в спину. – Он указал ей на стул: – Не угодно ли сесть?

– Я постою, – сказала Пруденс. – Благодарю вас. Анонимность обвинений может создать сложности, но у нас нет выбора. Мы не могли бы издавать газету, раскрыв свои имена и титулы, как вы могли бы догадаться, уделив этому вопросу хоть немного внимания. Вы должны найти аргументы, необходимые для процесса защиты, и принять во внимание существующее положение.

Он открыл было рот, но она не дала ему произнести ни слова.

– Полагаю, вы взяли на себя труд прочесть то, что моя сестра записала во время разговора с тремя упомянутыми женщинами. Может быть, вы захотите освежить их в памяти. Конечно... – она снова сняла очки и устремила на него испепеляющий взгляд, – если вы намерены упорствовать в своем предубеждении, мне остается лишь заплатить вам пятьдесят гиней за консультацию. Впрочем, вряд ли эту краткую беседу можно так назвать.

Она извлекла из сумки пачку банкнот и бросила на стол. Гидеон даже не взглянул на деньги.

– Садитесь, мисс Дункан. Наш разговор займет всего несколько минут. Хотите чаю?

Он дотронулся до серебряного колокольчика на столе.

– Нет, благодарю вас, – отказалась Пруденс, однако опустилась на стул.

Приступ гнева отнял у нее столько сил, что неожиданно для себя она ощутила слабость в коленях.

– Я настаиваю! – сказал сэр Гидеон и позвонил в колокольчик.

Мгновенно появился Тадиус и остановился в двери.

– Принеси нам чаю, Тадиус, и поджарь пару сдобных лепешек.

Клерк тотчас же скрылся за дверью.

– Я не голодна, сэр Гидеон, это ведь не светский визит.

– Согласен, но сейчас время пить чай, – мягко заметил он. – Я и сам не прочь выпить чашечку.

Из кучи папок, лежавших на столе, он выбрал одну, открыл ее и начал читать.

Пруденс ничего не сказала, лишь внимательно наблюдала за ним. Она тотчас же узнала заметки своей сестры и ощутила новый прилив гнева, потому что поняла, что он так и не удосужился прочесть эти бумаги. Появился Тадиус с подносом. Аппетитно запахло лепешками, плавающими в масле, и Пруденс уже пожалела о своем решительном отказе.

– Налить, сэр? – спросил Тадиус.

– Если только мисс Дункан не окажет нам честь разлить чай.

Сэр Гидеон улыбался ей, и Пруденс показалось, что она в обществе совсем другого человека. Улыбка изменила его лицо – вокруг глаз образовались морщинки, и это сделало его лицо очень привлекательным, а в серых глазах появился живой блеск.

Она покачала головой, отказываясь выполнить эту обязанность, и клерк разлил чай в две изящные чашки, которые, Пруденс могла поклясться, были из севрского фарфора. Она приняла предложенную ей чашку, подумав, что теперь неприлично отказываться. Однако лепешку не взяла.

Пруденс сидела в пальто и шляпе на краешке стула, и, если бы ей пришлось сейчас есть лепешку с растопленным маслом, это могло нанести непоправимый урон ее достойному виду, который она с таким трудом сохраняла. Сэр Гидеон между тем с удовольствием съел лепешки, время от времени делая пометки в блокноте. Покончив с едой, он сказал:

– Признаю, что не видел смысла в чтении исходного материала, поскольку ознакомился со статьей. Возможно, я действовал в спешке, но теперь, прочитав все до конца, должен заметить, что обвинение в финансовых махинациях не подтверждено фактами.

Его голос снова стал холодным и невыразительным, взгляд – колючим и оценивающим, а от улыбки не осталось и следа.

– Мы согласны с тем, что в наших доказательствах кое-чего недостает, – спокойно заметила Пруденс. – И все же убеждены в справедливости своих обвинений.

– Едва ли ваша убежденность совпадет с мнением присяжных, – возразил сэр Гидеон.

– Мы, возможно, найдем веские доказательства вины, – сказала Пруденс, ставя на стол пустую чашку.

Он насмешливо посмотрел на нее:

– Не соблаговолите ли объяснить, мисс Дункан?

– Сейчас не могу, – ответила Пруденс, полагая, что незачем раскрывать карты до тех пор, пока он не возьмет на себя некоторые обязательства.

Она не стала рассказывать ему о делах своего отца с Беркли, сочтя это бессмысленным, в случае если Гидеон откажется взять на себя защиту ее и сестер. Зачем бросать тень на отца, пусть даже эти сведения останутся конфиденциальными? Поэтому Пруденс сказала лишь:

– Могу вас заверить, что мы получим необходимые сведения.

– Если не ошибаюсь, вы сказали, что эту статью написала ваша сестра.

– Да, Констанс.

Он кивнул:

– Значит, львиную долю материалов для газеты составляет она?

– Да. Когда речь идет о политике, особенно о суфражистках.

Он снова кивнул.

– А какова ваша роль? – В его тоне послышались издевательские нотки, и Пруденс снова охватил гнев.

Она вскочила на ноги.

– На мне лежит деловая часть, сэр Гидеон. Финансы и тематика, затрагивающая природу. А теперь, прошу прощения, больше нам обсуждать нечего, и я не хочу отнимать у вас ваше драгоценное время. Благодарю за чай.

Она схватила листки с пометками, сделанными Констанс, и сунула в сумку, намеренно оставив на виду деньги, которые были завернуты в эти бумаги.

Сэр Гидеон поднялся.

– Мне вовсе не так ясно, что нам больше нечего обсуждать.

Пруденс помедлила, натягивая перчатки.

– Вы даже не скрыли своего презрения к «Леди Мейфэра». Видимо, сочли газету дилетантской. Возможно, вы не понимаете...

– Не надо приписывать мне ваши собственные слова, мисс Дункан, – перебил он ее. – А также облекать в слова мои возможные мысли.

– Но вы ведь не станете этого отрицать? – спросила она.

– Я не отрицаю, что сомневаюсь в достоинствах вашего дела, – сказал он. – Но хочу сохранить к нему непредвзятое отношение, в то время как вы пытаетесь доказать мне, что я мог бы найти в этом деле много интересного.

Он снова улыбнулся, и Пруденс усилием воли заставила себя не поддаться его обаянию, решив, что улыбка у него фальшивая – он по желанию включает и выключает ее в зависимости от обстоятельств.

– Давайте пообедаем нынче вечером, – сказал сэр Гидеон, и улыбка его стала теплее. – И можете вести себя так, как вам будем угодно. – Он широко развел руки. – Клянусь, я приду безоружным и непредубежденным, открытым для любых аргументов. Что может быть лучше и справедливее?

Пруденс от изумления потеряла дар речи. Он сделал попытку перевести их деловое свидание на другие рельсы, превратить его в светскую встречу. Более того, в его манере разговаривать с ней появилось нечто несомненно обольстительное. Он знал власть своей улыбки, знал действие своего глубокого, низкого голоса. Но к чему расточать все это впустую? Неужели ему от нее что-то нужно?

Был только один способ выяснить это.

– Я не стану отвергать еще одну возможность убедить вас, сэр Гидеон, – сказала Пруденс, стараясь придать своему тону холодность и сдержанность и не показать, что она удивлена и сбита с толку.

– Так вы принимаете мое приглашение?

– Конечно. Не понимаю только, почему беседа за столом позволит решить вопросы, которые мы не можем решить в вашей конторе.

– Наберитесь терпения, и вы все поймете, – ответил он. – Если вы дадите мне свой адрес, я пришлю за вами в восемь часов машину.

Было бы намного любезнее, если бы он предложил заехать за ней, подумала Пруденс. Она была не на шутку раздосадована, но здравый смысл подсказывал, что она поступает так в интересах дела. У нее снова появилась надежда убедить его поддержать их.

Кроме того, он заинтриговал ее. Против воли она была вынуждена это признать. С одной стороны, он был настолько нелюбезен, что это граничило с грубостью. Держался надменно и бесцеремонно, не скрывая своего презрения. В то же время она не могла отрицать, что он был обаятелен, улыбчив и не лишен привлекательности. И судя по всему, дьявольски умен, а это качество Пруденс высоко ценила в мужчинах. Но зачем ему очаровывать женщину, приложившую все усилия к тому, чтобы предстать перед ним в облике безвкусно одетой старой девы?

– Манчестер-сквер, десять, – бросила Пруденс и направилась к двери, смягчив сухость ответа прощальной улыбкой. Он последовал за ней, взял ее руку и отвесил поклон.

– С нетерпением буду ждать вечера, мисс Дункан. Разрешите проводить вас.

Сэр Гидеон взял огромный зонтик с подставки и проводил ее до входной двери. Дождь не унимался, и Гидеон сказал:

– Подождите здесь. Я найду кеб.

Прежде чем Пруденс успела возразить, он выбежал из укрытия и, обходя лужи, двинулся вперед.

Пруденс все еще не могла оправиться от изумления. Основываясь на своем первом впечатлении о его манерах, она ожидала, что в лучшем случае он пошлет за кебом своего клерка, а то и, просто выпроводив ее, оставит под дождем. Парадоксальная личность. К тому же он предупредил ее, чтобы она не делала поспешных выводов. Принимая во внимание краткость их знакомства, это предупреждение не стоило оставлять без внимания.

Из-за угла появился наемный экипаж и подкатил к двери. Из него выпрыгнул сэр Гидеон и держал зонтик над головой Пруденс, пока она не вошла.

– Что сказать кебмену?

– К Фортнуму, – ответила Пруденс. – Я там выпью еще чашку чаю.

Он рассмеялся мягким раскатистым смехом.

– Неудивительно, что вы пренебрегли моими лепешками. Значит, до вечера, мадам.

Гидеон помахал ей рукой. Пруденс невольно ответила ему тем же и вдруг осознала, что улыбается.

Гидеон вернулся к себе. Теперь его лоб пересекала глубокая морщина, признак мрачной задумчивости. Он остановился у двери в свое святилище, постукивая указательным пальцем по губам. Что, черт возьми, он делает? Этот процесс невозможно выиграть. Он знал это с самого начала, с того момента, как прочел первую строчку пресловутой статьи. Он не испытывал ни малейшего сочувствия к издательницам «Леди Мейфэра». Статья была злобной сплетней и помещена в газете, волей издательниц сделавшей ее орудием пропаганды идей феминизма незрелыми политиками, газетой, осуждающей несправедливое отношение к женщинам. Он и представить себе не мог, что эта дурно одетая серая мышка с живыми зелеными глазами и темпераментом фурии заставит его отнестись к этому делу по-другому. Так зачем, ради всего святого, он пригласил ее, зачем собирается весь вечер мучиться от скуки, чтобы в конце концов признаться в том, что он не возьмется за это дело?

С минуту он раздумывал, петли способа взять назад свое приглашение.

Он мог бы послать на Манчестер-сквер, 10 записку с изъявлениями своего сожаления по поводу того, что неотложные дела не дают ему возможности встретиться с ней вечером, и никогда больше снова не видеть ее. Его взгляд упал на оставленную ею на столе пачку денег. И снова он вспомнил ее голос, полный гнева и презрения, и то, как она швырнула на стол деньги.

Если он не ошибся, высокородная мисс Дункан была совсем не такой, какой показалась ему вначале. И возможно, предстоящий вечер не станет пустой тратой времени. Поджав губы, он спрятал деньги в ящик стола и запер на ключ.

Кеб остановился у дверей кафе Фортпума, и Пруденс вошла в почти опустевший зал. Честити, сидевшая за столиком у окна, махнула ей рукой. Пруденс присоединилась к ней и сестре.

– Ну? – спросили они в один голос.

– Сейчас расскажу, – сказала Пруденс. – Нет, благодарю вас, – отмахнулась она от официанта, подкатившего к их столику тележку с кексами. – Я выпью только чашку чаю. – Она поставила на пол сумку и сняла перчатки. – Он уделил мне минут пятнадцать и во время разговора держался чрезвычайно надменно, даже пытался оскорбить меня. Ни разу в жизни я не слышала ничего подобного. Он даже не прочел наши бумаги, и не успела я опомниться, как оказалась на улице перед закрытой дверью.

Констанс едва слышно присвистнула:

– И ты вернулась.

Пруденс кивнула:

– Не помню, когда я была так зла.

Честити налила сестре чаю и пододвинула ей чашку, в то же время размышляя о том, что Пру редко теряла самообладание, но уж если это случалось, разражалась настоящая буря.

– На этот раз он выслушал тебя?

– О да, – сказала Пруденс, отпив маленький глоток чаю. – У него даже нашлось время не спеша прочесть материалы, оставленные мной клерку два дня назад.

Она с минуту помолчала.

– Он собирается взять наше дело? – спросила Констанс.

– Не знаю. – Пруденс осторожно поставила чашку на блюдце. – Он пригласил меня нынче вечером пообедать с ним.

Сестры даже рты раскрыли от удивления.

– Сказал, что мы продолжим деловой разговор за обедом.

– Это что-то новенькое, – промолвила Констанс. – Впервые слышу.

– Не знаю, – пожала плечами Пруденс. – Но не могла же я отказаться от такой возможности. Верно?

– Ты не забыла, что он разведен? – напомнила Честити. – Может быть, он не слишком чистоплотен в личной жизни?

Теперь настала очередь Пруденс удивиться.

– По правде говоря, забыла.

– Разведен? – спросила Констанс. Эту интригующую новость она услышала впервые.

– Да, мы узнали об этом из справочника «Кто есть кто», – объяснила Честити. – Он в разводе уже шесть лет. У него есть дочь.

– Вряд ли он о ней очень заботится, – презрительно заметила Констанс. – Юридически она принадлежит ему. Поэтому все решения относительно ее жизни принимает он, а остальное предоставляет ее матери. Так обычно бывает.

– Вероятно, – согласилась Пруденс.

Она рассеянно взяла сандвич с огурцом и очень удивилась, когда заметила, что держит его в руке.

– В чем дело? – спросила Констанс.

Пруденс положила сандвич на тарелку.

– Знаешь, временами мне казалось, что он флиртует со мной. Его той из высокомерно-снисходительного вдруг становился дружелюбным, и мне казалось, что передо мной совершенно другой человек.

– Неслыханно, чтобы разведенный мужчина флиртовал! – заметила Констанс. – Обычно бывает наоборот. Как-то непрофессионально со стороны адвоката флиртовать с потенциальной клиенткой.

– Если он не собирается браться за наше дело, а преследует другие цели, то может водить нашу Пру за нос.

Честити забыла о недоеденном миндальном печенье. Ее глаза широко распахнулись, и она перешла на шепот:

– Может быть, он задумал что-то недоброе?

– О, Чес!

Сестры расхохотались, чего она и добивалась, однако их веселье длилось недолго.

– Но почему вдруг он проявил ко мне интерес? Ведь я выглядела просто ужасно! – сказала Пруденс.

– Думаю, когда ты разгневалась, то стала самой собой, несмотря на твое одеяние, – с улыбкой предположила Констанс.

– Ты снимала очки?

– Не знаю, я... О, ради всего святого, Кон! А что, если снимала?

Сестры ничего не ответили, только смотрели на нее с удивлением.

– О святые угодники! Дайте мне силы!

Пруденс взяла сандвич и быстро покончила с ним.

– Значит, ты приняла приглашение, – констатировала Честити.

– Да, я же сказала, что приняла. Не могла же я упустить такой шанс – еще раз попытаться убедить его взяться за наше дело.

– Он привлекателен? Пруденс задумалась.

– Не в моем вкусе, – сказала она наконец с вызовом. – Но некоторые женщины могут счесть его привлекательным.

– Но на тебя никогда не действовала демонстрация обаяния, – заметила Констанс, беря чашку.

– Не действовала, – согласилась сестра.

– Хотелось бы знать, чем закончится этот вечер, – задумчиво произнесла Честити.

Пруденс промолчала и взяла второй сандвич с огурцом.