- Отлично, - коротко ответила девушка, поглядывая в зал, где сливки новоорлеанского общества веселились на первом балу нового сезона. - Просто здесь так скучно!
      - Ты не должна так говорить, - едва слышно прошептала Элен. - Что, если тебя кто-нибудь услышит?
      Женевьева пожала плечами, выражая полное безразличие. Элен вздохнула. После возвращения из монастыря Женевьева стала просто невозможной. Не находясь больше в тени красоты старшей сестры, она быстро превращалась в одну из самых завидных невест года. Но ее необычная красота была уже не в новость, зато вечно тоскливое и недовольное выражение лица обескураживало многих женихов. Те недели, что Женевьева провела у монахинь, вынуждена была признать Элен, произвели в ней некую удивительную перемену. Девушка необычайно расцвела и даже, несмотря на свою миниатюрность, производила впечатление зрелой женщины. Отец уже составил внушительный список потенциальных претендентов на ее руку.
      - Мадемуазель Латур? Сейчас мой танец, если не ошибаюсь. - Молодой человек, завитый и напомаженный, облаченный в шелковые панталоны до колен и полосатый камзол, поклонился Женевьеве.
      Она взглянула на него поверх веера. Антуан Дюфур становился назойливым, и ей не нравились его дурацкие маленькие подстриженные усики над мясистыми губами.
      - Боюсь, я не в настроении танцевать, Антуан.
      - Но это мой танец. - У молодого человека нелепо вытянулось лицо, и он указал на бальную карту.
      - Когда давала согласие, я не знала, что мне не захочется танцевать. Женевьева медленно встала, улыбнулась и вышла из зала.
      Ошеломленный ухажер поклонился Элен и отправился на поиски более сговорчивых барышень, а мачеха с ужасом посмотрела на Николасе.
      - Что нам делать? - слезливо запричитала она. - Если Женевьева будет вести себя столь грубо, ее в конце концов все отвергнут. Не понимаю, почему ей все так неприятны?
      - О, Доминик, я не видел, что вы здесь стоите! - Воскликнул Николас. Элен, вы ведь знакомы с Домиником Делакруа?
      Капитан отделился от стены, у которой стоял, и, кланяясь, поднес к губам кончики пальцев мадам Латур:
      - Я очарован, мадам.
      Элен слабо улыбнулась. По какой-то не очень понятной ей причине месье Делакруа вдруг стал весьма желательной персоной в обществе. Это было как-то связано с приближением военных сил Британии и сражениями, которые велись в заливе. Но Виктору недосуг было объяснять это жене, когда она спросила, к тому же он вообще не любил упоминать имя капера и не любил, когда о Делакруа при нем говорил кто-нибудь другой. Так или иначе, теперь Доминик был повсюду принят и одаривал своими циничными, загадочными улыбками всех и каждого.
      - Я надеялся, что ваша кузина окажет мне честь потанцевать со мной, Николас, - небрежно заметил Доминик. - Бьюсь об заклад, она уже помолвлена.
      Николас бросил на него свирепый взгляд. Он все еще не знал, что произошло между его кузиной и капером в ту апрельскую ночь, но, насколько ему было известно, больше они не встречались. Во всяком случае, если они оказывались в одном помещении, Женевьева всячески избегала Доминика.
      - Нет, она не помолвлена, - сказала Элен, нервно теребя свой ридикюль. Уверена, что Женевьева скоро вернется сюда.
      - Тогда, надеюсь, я буду иметь это удовольствие. - Легкий поклон, и Доминик отправился на поиски Женевьевы.
      В интимном уединении на Рэмпарт-стрит Женевьева не делала секрета из того, что, вкусив дух свободы и приключений, стала находить прежнюю жизнь невыносимо тоскливой, но сегодня Доминик впервые увидел, как подобное настроение отражается на ее поведении в обществе. И в полной мере разделял опасения Элен. Если такое вопиющее пренебрежение условностями будет продолжаться, Женевьева Латур скоро станет в свете изгоем. А поскольку Делакруа так или иначе ответствен за то, что подобающий образ жизни стал Женевьеве в тягость, значит, он обязан убедить ее примириться с неизбежным. "Ив конце концов она смирится, - не сомневался он. - Сейчас просто еще слишком свежи воспоминания о "Танцовщице"..."
      Доминик заметил, как легко узнаваемая фигурка в изысканном платье из розовой кисеи на белой атласной подкладке мелькнула и скрылась, взбежав по широкой закругленной лестнице главного зала. Там, наверху, наверняка можно будет найти укромную комнату, и Доминик последовал за Женевьевой ленивой, небрежной походкой, однако достиг верхней площадки лишь на несколько секунд позже, чем она. Вместо того чтобы пройти в комнату, где дамы могли расслабиться и отдохнуть после бурных танцев, Женевьева направилась прямо к двери, ведущей на верхнюю террасу позади дома. Делакруа недовольно поджал губы.
      Он позвал ее строгим голосом, и Женевьева, уже взявшись за ручку двери, остановилась как вкопанная.
      - Нельзя сбегать с бала подобным образом.
      - Я не могу там находиться больше ни минуты! - Ее прозрачное кисейное платье и порхающие движения напомнили ему бабочку на листке дерева.
      - Ты снова ведешь себя как капризное дитя, - сурово отчитывал капер. - Ты была недопустимо груба с молодым Дюфуром и огорчила мачеху. Когда тебя никто не видит, можешь беситься как угодно, но на людях так вести себя нельзя.
      - А почему ты можешь демонстрировать им свое презрение, а я нет? Женевьева едва сдерживала ярость. - Ты не делаешь секрета из того, что презираешь их всех, и даже получаешь некоторое удовольствие от этого.., цирка! Так почему я должна лицемерить?
      - Не будь наивной, фея. Ты прекрасно понимаешь, почему ты должна это делать, а я - нет. Это, конечно, несправедливо, но так устроен мир. А теперь пойдем вниз и потанцуем.
      Она медленно повернулась к нему - легкое платье вспорхнуло вокруг ее тонкой талии. Горестная улыбка мелькнула в тигриных глазах.
      - Я сделаю это, но только потому, что это разозлит кэпа. - Доминика это рассмешило, а она продолжила с неожиданно искренним страданием:
      - Мы так похожи, почему же ты не можешь понять, что я чувствую?
      - Я понимаю, - ласково ответил он. - Понимаю, потому что и сам чувствовал бы то же самое. Но существуют реальные обстоятельства, с которыми мы вынуждены считаться, Женевьева. Первое и главное из них состоит в том, что ты - женщина.
      - Первое и последнее, - горько согласилась она. - Этим все сказано, так ведь?
      - Боюсь, что так, - подтвердил Доминик. - Сними-ка с себя эту бунтарскую маску, дитя мое, и начинай действовать. Мы пойдем танцевать, и ты будешь улыбаться, вести оживленную беседу сначала со мной, потом с любым другим, кто станет добиваться твоего внимания. Я не нахожу капризных девочек ни в малейшей степени привлекательными и, разумеется, не собираюсь ложиться с ними в постель.
      - Это угроза или подкуп? - игриво поинтересовалась Женевьева, кладя руку на его затянутый в серый атлас локоть.
      - Ну, если это и угроза, то надеюсь, что мне не придется привести ее в исполнение, - пояснил Делакруа с усмешкой, на которую она моментально откликнулась радостной улыбкой. - Вот это уже лучше, - одобрил Доминик. - Так держать!
      К великой радости Элен, Женевьева снова появилась в зале, видимо, напрочь позабыв о приступе скуки, и до конца бала вела себя безупречно. Но, будучи неглупой женщиной, Элен не могла не почувствовать, что веселая флиртующая прелестница в любой момент может снова превратиться в унылую недотрогу. К счастью, больше никто не заметил, как обманчиво и ненадежно веселье младшей Латур.
      - Делакруа?
      Доминик, исподволь наблюдавший за Женевьевой, обернулся и увидел массивную фигуру одного из самых видных граждан города.
      - Сеньор Гарсиа?
      - Не пройдете ли вы со мной в игорную комнату? - с сильным акцентом произнес испанец. - Есть неотложное дело, которое необходимо обсудить. - Он кивнул с важным видом и, не допуская возражений со стороны Доминика, направился в указанную комнату.
      Доминик приподнял бровь, взял стакан глинтвейна с подноса, который проносил мимо слуга, и последовал за испанцем, решив, что неотложное дело непременно имеет отношение к деньгам.
      Шестеро мужчин, собравшихся в игорной комнате, приветствовали его если не восторженно, то, во всяком случае, с гораздо большей учтивостью, чем та, какой обычно жаловали его столпы креольского общества, - Чем могу служить, джентльмены? - не без иронии поинтересовался Доминик, присаживаясь на краешек стола. - Ведь вы хотите, чтобы я что-то для вас сделал, месье мэр?
      Джентльмен, к которому он обратился, откашлялся и оглядел присутствующих, словно ища подтверждения своих полномочий спикера. Все молчаливо подтвердили их, и джентльмен заговорил важно и весомо, как того требовала серьезность вопроса.
      - Месье Делакруа, разумеется, известно о возросшей опасности. Британские войска подошли к городу как никогда близко! После опустошения, которое они произвели в Вашингтоне, можно ожидать, что и здесь камня на камне не оставят. Отбить наступление англичан едва ли удастся. Город ненадежно защищен, а пятьдесят британских судов уже были замечены в дельте Миссисипи. Генерал Джексон собирается перехватить их, но Новому Орлеану нужна собственная оборона. У месье Делакруа есть флот, не так ли? И все его корабли укомплектованы отлично обученными командами.
      - Это точно, - согласился капер, стараясь скрыть удивление и сарказм.
      - Исходя из рода их деятельности можно предположить," что флот и вооружен превосходно.
      - И это верно, - согласился капер, закуривая и благодушно поглядывая на собравшихся сквозь сизый дым.
      - Как посмотрит месье Делакруа на то, чтобы предоставить свои корабли, людей и вооружение в распоряжение городского комитета обороны?
      Вот наконец главное и сказано. Мэр со вздохом облегчения откинулся на спинку кресла. Как ему показалось, месье Делакруа обдумывал вопрос необычайно долго. Наконец презираемый ими и презирающий их капер спокойно произнес:
      - В таком случае, полагаю, мне следует потребовать место в этом комитете. Едва ли вы могли рассчитывать, что я вручу вам свои сокровища, отказавшись принимать участие в решениях, касающихся их дальнейшей судьбы.
      Доминик с удовольствием наблюдал за выражением их лиц. Почтенные джентльмены не могли скрыть охватившего их ужаса: чтобы отъявленный негодяй удостоился высшей почести гражданина Нового Орлеана! Однако требование Делакруа было абсолютно обоснованным, и они это понимали. Если городу нужно то, что есть у капера Делакруа, придется принять и самого капера Делакруа.
      - Что ж, вам и не возразишь... - с нескрываемой горечью в полной тишине произнес Виктор Латур.
      - Вот именно! - кивнул Доминик своему давнему врагу и позволил себе улыбнуться, вспомнив о его младшей дочери. - Если это все, господа, я пожелаю вам доброй ночи. Вы можете найти меня в доме Масперо. А я со своей стороны обещаю: все, требуемое от меня, будет в порядке.
      Женевьева заметила, как Доминик уходил, и увидела знакомый блеск в его глазах, особую улыбку и гордый разворот плеч, означавшие насмешку, удовлетворение, решимость и тайную радость. Ее охватили тоска и зависть. Она даже направилась было к двери, дабы поскорее узнать, что его так забавляет и радует, что он задумал. Женевьеве так хотелось посмеяться вместе с Домиником, но тут же вспомнила, что она женщина, обреченная держать себя в клетке светских условностей, и что от нее ожидают лишь несерьезного лепета и соблюдения внешних приличий.
      - Ну, сестрица, каково тебе быть мадемуазель Латур? Женевьева обернулась и увидела Элизу. Талия под платьем цвета морской волны несколько раздалась, но беременность стар-, шей сестры была почти не заметна.
      - Сказать но правде, Элиза, это то же самое, что быть мадемуазель Женевьевой. В конце концов, я ведь остаюсь самой собой.
      - Но теперь ты - дочь на выданье, - напомнила Элиза, усаживаясь на позолоченную скамеечку и явно желая поболтать. - Удивительно, как ты расцвела после лета!
      Женевьева усмехнулась: как жаль, что она не может раскрыть тайну своего преображения. Элиза была так самодовольна, так вошла в роль почтенной матроны, что стала еще более надменной, чем прежде, поскольку теперь она принадлежала к сонму посвященных. Слава Богу, что у Элизы хватало ума не выпячивать свое самодовольство перед Элен, которая с такой грустью смотрела на ее ставшую прозрачной в связи с беременностью кожу, на появившийся особый, обращенный внутрь себя взгляд, на то, как она тихонько время от времени поглаживает себя по животу.
      После третьего выкидыша, который случился у Элен две недели назад, Виктору Латуру недвусмысленно заявили, что еще одна беременность может убить жену. Элен умоляла его не обращать внимания на советы докторов, уверяла, что она сильная и обязательно родит ему сына. Ей нужно лишь дать отдохнуть несколько месяцев, а потом они должны попробовать снова.
      Но, глядя на болезненное лицо жены, в котором не было ни кровинки, на хрупкое ее тело, Виктор окончательно распрощался с мечтой иметь сына. Он уже потерял двух жен, умерших при родах, а третья едва осталась жива после выкидышей. Элен была на двадцать лет моложе его и во всех остальных отношениях, совершенно здорова, поэтому, если исключить опасность очередной беременности, жена, вероятно, переживет его. Это открытие не очень поднимало ему настроение, и перспектива стать дедом в ближайшем будущем Латура тоже почему-то не радовала.
      - Цветение, кажется, может быть заразным между сестрами, - весело ответила Женевьева.
      Она так хорошо знала Элизу, что нужные слова слетали с ее губ автоматически. А теперь, когда сестрички больше не жили под одной крышей и между ними не было прежних трений, ничто не мешало Женевьеве засыпать сестру комплиментами, которые только улучшали их родственные отношения.
      Элиза улыбнулась безмятежной, довольной улыбкой, принимая комплимент как должное и поделилась:
      - Лоренцо, конечно, рад до смерти! И надеется, что папа сделает кое-какие распоряжения насчет внука. Теперь, когда.., ну ты понимаешь, что я имею в виду.
      - Да, - сухо подтвердила Женевьева. - Должна поздравить тебя с такой проницательностью. Предвидеть пол еще не родившегося ребенка - действительно редкий дар.
      - У меня будет сын! - горячо воскликнула Элиза.
      - Уверена, что ты права. Невозможно представить себе -Лоренцо отцом кого-нибудь другого, - колко ответила Женевьева и с искренним сожалением подумала: "Ну зачем Элиза будит во мне стерву!"
      Однако при мысли, что сестра и ее кастилец с радостью готовы поживиться за счет горя несчастной Элен, Женевьеве захотелось выругаться.
      - Дорогая, думаю, нам пора прощаться, - мягко сказала Элен, как всегда неслышно появляясь из ниоткуда. - Если, конечно, ты не хочешь остаться подольше. Николас отвезет тебя домой.
      - О да! - : Женевьева быстро поднялась. - С меня вполне достаточно развлечений на сегодняшний день. - И она посмотрела в другой конец зала: Николас танцевал с Мадлен Бенуа, и было очевидно, что эти двое пребывают далеко отсюда: на некий райской планете. - Кроме того, не думаю, что при нынешних обстоятельствах Николасу доставит большое удовольствие посвятить вечер кузине.
      - Как вы думаете, Элен, папа одобрит эту партию? - спросила Элиза, забыв о колкостях младшей сестры, поскольку эта семейная проблема в настоящий момент интересовала ее куда больше.
      Элен горестно вздохнула и ответила:
      - Николас просил меня осторожно намекнуть Виктору и посмотреть, как он прореагирует, понимаешь? Я попробовала, но муж, похоже, меня даже не услышал. Он часто не слышит того, что я говорю, - добавила Элен с самоуничижительной улыбкой.
      - Да нет же, Виктор слушает вас! - возразила Женевьева. - Но если он не хочет отвечать, то делает вид, что не слушает.
      Все знали, что это чистая правда, и невесело рассмеялись.
      - У Николасе ничего своего нет? - спросила Элиза. - Я думала, что мать оставила ему свое состояние.
      - Две тысячи пиастров, - со знанием дела сообщила Женевьева. - Когда Николас стал совершеннолетним, папа пригласил его в клуб и торжественно вручил наследство. - Она поджала губы. - Можете себе это представить! Бедный Николас понятия не имел, сколько там, по ему и в голову не пришло, что денег едва хватит только на покупку малюсенького клочка земли.
      - Откуда ты знаешь? - спросила Элиза, не без зависти удивляясь тому, что Женевьева всегда была в курсе всего.
      - Николас рассказал мне об этом в тот же вечер. Кузен был так подавлен тем, как обращался с ним папа, а я как раз не спала и сидела в саду, когда он вернулся.., вот он и излил мне душу. Так что Николас полностью зависит от папа: пока тот к нему хорошо относится, у кузена есть деньги, чтобы вести жизнь, подобающую креольскому джентльмену...
      - Мадлен Бенуа - едва ли блестящая партия для Николаса, - заявила Элиза.
      Все трое вздохнули, так как знали, что это означает... К несчастью, они не совсем понимали, что это будет означать. Ведь женщины не знали, что Виктор Латур решил связать нити своих неудач в один узел и, разрубив его одним махом, решить все проблемы.
      ***
      Женевьева блаженно вытянулась на кровати, накрыла ноги простыней и вытянула руки над головой - Доминик искусно массировал ей спину, большие пальцы с силой вжимались рядом с позвонками, возвращая жизнь усталому телу. Женевьева постанывала от ни с чем не сравнимого удовольствия, а его ладони кругами скользили по спине и ягодицам, твердые подушечки пальцев энергично растирали поясницу. "Как это он умеет доставить телу такое наслаждение? рассеянно подумала она. - Наверняка для этого надо знать, где располагаются особо чувствительные точки".
      - Кто такая Розмари? - Обрывок воспоминания, любопытство, которое она забыла в свое время удовлетворить, - и вопрос сам собой сорвался с се губ, естественный и невинный.
      Руки замерли у нее на спине, и в наступившей мертвой тишине Женевьева вдруг ясно осознала, что не надо было задавать этот вопрос! Ах, зачем так некстати проснулось ее любопытство!
      - Повтори-ка, пожалуйста, - попросил Доминик голосом, казалось, лишенным всякого выражения.
      - Да нет, ничего, это я так... - пробормотала она, уткнувшись в подушку. Я ничего не имела в виду.
      Пальцы пробежали по спине, Женевьева сделала попытку :перевернуться, но Доминик лишил ее возможности двигаться.
      - Я не верю, моя дорогая Женевьева, что ты спросила об этом "просто так". Это не в твоих привычках. - Голос звучал почти ласково, но бил прямо по нервам. - Сделай одолжение, повтори свой вопрос. Хочу удостовериться, что правильно его понял.
      Женевьеве не надо было даже смотреть на него, чтобы знать: бирюзовые глаза в этот момент блестят льдинками, а губы сомкнулись в тонкую напряженную линию. Страх и отчаяние стали обволакивать ее. - Зачем она спросила?! Доминик сочтет, что это новое вмешательство в его личную жизнь, но она вовсе не Лютела этого. Она и впрямь до последней минуты не вспоминала о той цветистой надписи в книге латинских стихов, просто она вдруг всплыла в памяти Женевьевы.
      - Терпению моему приходит конец, - предупредил Доминик, и кожа у нее на голове словно съежилась в предчувствии опасности, а его теплые ладони плашмя легли ей на ягодицы.
      - Дай мне встать, - попросила она. - Я повторю то, что сказала. Для этого совершенно не нужно запугивать меня и придавливать к постели.
      Доминик коротко хохотнул, резко и неприятно:
      - Ты бы лучше подумала о том, как дать удовлетворительное объяснение, назойливая девчонка, маленькая шпионка, сующая свой нос, куда не просят, или я от угроз перейду к делу. - Но все же отпустил ее.
      Женевьева перевернулась и села. Хотя гнев его нисколько не остыл, теперь она чувствовала себя уже не такой уязвимой.
      - Я не шпионила, - горячо запротестовала она. - Извини, что спросила. Я не думала, что тебя это расстроит.
      - Так о чем ты спросила? - повторил он неумолимо.
      Черт бы побрал этого типа! Почему у него такой неприятный и непредсказуемый характер? Никогда не знаешь, какая случайно брошенная фраза выведет его из себя и что он сделает.
      - Я спросила, кто такая Розмари, - выговорила она наконец, глядя ему прямо в глаза. - И я не понимаю, почему этот вопрос так бесит тебя.
      - А где ты слышала это имя? - продолжал он свое дознание, забыв о наготе: напрягшееся лицо выражало нешуточную угрозу.
      Женевьева облизнула вдруг пересохшие губы:
      - Там, на "Танцовщице", у тебя в каюте, я просматривала книги, замявшись, объяснила она. - Я не думала, что тебе это не понравится. Ты же не говорил, чтобы я их не трогала. - И беспомощно опустила плечи, но, поскольку Доминик не сделал ничего, чтобы приободрить ее, стоически продолжила:
      - Среди них был том стихов Катулла. Это один из моих любимых поэтов. Неужели ей показалось, что в ледяных глазах мелькнул теплый огонек? - Я не удержалась и прочла. На первой странице надпись. Извини, если не должна была этого делать, но я не шпионила, честное слово не шпионила!
      - Почему ты не спросила меня об этом раньше? К великому облегчению, Женевьева услышала в вопросе скорее любопытство, чем угрозу, и расслабилась.
      - Я забыла, - честно призналась она. - До этой минуты я просто ни разу не вспомнила об этом. Подобие улыбки тронуло его губы.
      - Может быть, ты в конце концов не так уж безнадежно настырна. - И тронул указательным пальцем кончик ее носа. - Я был немного резок. Прости - сделал поспешный вывод, основываясь на предыдущем опыте, ты ведь обожаешь совать нос в то, что тебя не касается?
      Женевьева не знала, как ответить на его извинение, которое, в сущности, и извинением-то назвать было трудно. Отойдя от кровати, Доминик наливал вино в бокалы. Один вручил Женевьеве. Затем, так и не потрудившись одеться, достал сигару из кармана сюртука, зажег ее и некоторое время задумчиво курил.
      - Розмари была моей женой, - сказал наконец Делакруа, словно сообщал информацию, не имеющую к нему ровным счетом никакого отношения.
      У Женевьевы рот открылся от изумления, но она ничего не сказала, моля Бога, чтобы Доминик продолжал, ибо, если замолчит, она никогда не посмеет ничего больше спросить.
      - Наш брак ни моя, ни ее семьи не одобряли. - Взгляд его был странно отсутствующим, словно Доминик пребывал в каком-то ином мире. - Мне было двадцать лет, и я был Делакруа. Ей - семнадцать, и она была американкой, дочерью купца. - Этого Женевьеве объяснять не требовалось: креольский аристократ и дочь американского судовладельца считались совершенно неподходящей парой. - Мы тайно бежали. - Губы Доминика искривила сардоническая насмешка, насмешка над собой. - Ни мне, ни ей не приходило в голову, что нельзя жить одной любовью. Моя семья лишила меня наследства, а отец Розмари заявил, что примет ее обратно только в том случае, если наш брак будет аннулирован.
      Затаив дыхание, сгорая от сострадания и желания услышать, что было дальше, Женевьева неподвижно сидела на краю кровати. Доминик продолжил. Речь его была отрывистой, голос - лишенным всяких эмоций:
      - Итак, имея на руках беременную жену и понимая, что надо чем-то зарабатывать на жизнь, я пустился в море. Учеником пирата Клода Турселя. Оказалось, что занятие это столь же увлекательное, сколь и прибыльное. Я уже возвращался домой, исполненный собственной важности, с полными карманами дукатов и кучей тончайших шелков для Розмари. Я предвкушал, как буду рассказывать ей о своих невероятных приключениях. - Слабый огонек вспыхнул в глазах Доминика - огонек презрения к себе. - Розмари скончалась за две недели до моего приезда, родив мертвого ребенка. Не желая обидеть меня, она не обратилась за помощью к своей семье, а к моей и подавно. Поэтому она умерла, не получив вовремя врачебной помощи, - роды принимала темная акушерка-самоучка.
      Женевьеве хотелось взять Доминика за руку, прижать к груди его голову, потому что боль пробужденных воспоминаний душила этого сильного мужчину, испепеляла душу. Но она не была уверена, что Делакруа примет ее утешения. Возможно, сочтет еще одним вмешательством в его личную жизнь. Доминика так трудно понять, но одно Женевьева знала наверняка, - в этот момент она не имеет права сделать неверное движение, сказать неточное слово.
      - Делакруа были бы более чем счастливы принять после неудачной любовной эскапады блудного сына назад, в свое стадо. - Боль, звучавшая в его голосе, жгла и ее. Женевьева дрожала, но по-прежнему не решалась произнести ни слова. - Однако я предпочел жизнь пирата сладкому лицемерию их уклада. И пока вы, Женевьева Латур, не ворвались в мою жизнь, в ней не было места так называемым женщинам из общества. Мои отношения с женщинами сводились лишь к удовлетворению взаимного физического влечения.
      Женевьева наконец встала, подошла к нему и обняла с любовью, ничего не требующей взамен. Ей хотелось быть выше ростом и сильнее, чтобы Доминик мог спрятаться в ее нежных объятиях. Он, казалось, понял ее чувства и нашел в них утешение. Делакруа гладил приникшую к его груди золотистую головку, и напряжение медленно покидало его.
      - Ты очень маленькая, фея, - тихо сказал он. - Но у тебя великодушное сердце. Я был с тобой далеко не добр, правда?
      - Я иногда робею в твоем присутствии, - призналась она, тихо рассмеявшись. - Но, боюсь, я заслужила свою репутацию тем, что суюсь в самое пекло.
      - На аукцион рабов, на вудуистские ритуальные действа, на нижнюю палубу пиратского судна... - перечислял он, и в его ласковом голосе слышалась добродушная насмешка. - Я никогда не встречал такой женщины, как ты, mon coeur, и это очень опасно для нас обоих.
      "Он снова нечаянно назвал меня "мое сердце", - подумала Женевьева и постаралась унять бешено забившееся сердце, чтобы голос звучал естественно Почему опасно?
      - Женщины и пиратство - это несовместимо, моя фея.
      - Но во время нашего путешествия, - она подняла глаза, затуманенные воспоминанием, - был ведь всего один, ну, два момента, когда мое присутствие оказалось неуместным.
      Доминик вздохнул:
      - Девчонка-сорванец с подмоченной репутацией - одно дело, моя дорогая, но ты не можешь всегда оставаться таким сорванцом, а я не смогу быть всегда привязанным к суше.
      Женевьева опечалилась:
      - Думаю, ты делаешь сразу слишком много разных выводов. Я и не ожидаю, что ты осядешь на одном месте. Мне самой этого меньше всего хочется. Почему мы не можем оставить все как есть, пока нам обоим так хорошо вместе?
      - А когда это перестанет нам обоим доставлять удовольствие? - продолжая гладить ее по голове, тихо спросил он, - Тогда мы расстанемся - по-дружески, без сожалений. И каждый будет отвечать только за себя.
      - Ты еще ребенок, фея, - сказал он нежно, словно боясь обидеть. - Такие идеальные мечты редко сбываются. Существуют боль, гнев, смущение и горький осадок, вкус которого ощущается очень долго. Я не хочу, чтобы ты все это испытала.
      - Я и не испытаю, - с горячностью возразила Женевьева, уткнувшись лицом ему в грудь и вдыхая чудный любимый запах. - Я не такой ребенок, как ты думаешь, Доминик. И сама отвечаю за свое будущее.
      - Какая уверенность! - тихо проговорил он и, бросив в камин сигару, поднял Женевьеву на руки. - Завидую твоей наивной вере в себя, моя Женевьева. Но пока ты ее сохраняешь или пока не вмешаются обстоятельства сильнее нас, будем наслаждаться тем, что у меня есть ты, а у тебя, сердце мое, есть я.
      Глава 17
      Бомба Виктора Латура наконец взорвалась. Он вошел в гостиную, где его жена, младшая дочь и кузен грелись у камина после обязательного посещения собора Святого Людовика, в котором было холодно, как в пещере.
      - Я должен кое-что сказать вам двоим. - Он пальцем указал на Женевьеву и Николаса. - Поднимайтесь в кабинет. - И без дальнейших объяснений вышел.
      Николас заволновался, Женевьева увидела, что и Элен нервничает. На молчаливый вопрос - чем мы провинились? - мачеха покачала головой:
      - Он мне ничего не говорил. Но голос у Виктора не злой, не думаю, что он сердится.
      - Однако рассердится, если мы не поторопимся. - Николас был абсолютно прав, и с игривым поклоном он сделал приглашающий жест в сторону двери:
      - После вас, кузина.
      - Я считаю, что в подобной ситуации такая галантность негалантна, ухмыльнулась Женевьева. - Тебе следовало бы первым принять огонь на себя. Ты ведь старше и сильнее!
      - Женевьева, прошу тебя, постарайся не раздражать отца, - умоляющим голосом попросила Элен. - Если он не расположен веселиться...
      - Он никогда не расположен веселиться, - фыркнула неугомонная падчерица. Я бы удивилась, узнав, что папа вообще понимает смысл этого слова.
      Они подошли к комнате, служившей Латуру кабинетом, когда тот занимался домашними делами. Ни Николас, ни Женевьева не любили этой комнаты, поскольку с ней было связано много неприятных воспоминаний. Дверь была открыта, Виктор сидел за массивным резным письменным столом, листая бумаги.
      - Закройте дверь, - велел он. - Я не хочу, чтобы весь дом слышал то, что я собираюсь сказать.
      Женевьева приняла позу, которую всегда принимала в этой комнате: руки сцеплены за спиной, глаза потуплены. Николас, как она отметила, усмехнувшись про себя, стоял почти так же.
      - Садитесь!
      Женевьева и Николас обменялись тревожными взглядами. Они не могли припомнить, чтобы кому-нибудь из них когда-либо предлагали сесть в кабинете патриарха. Молодые люди неуверенно присели на кожаные стулья с прямыми спинками.
      - Я решил, что пришло время назначить наследника, - объявил Виктор в напряженной тишине.
      Николас быстро вскинул голову. Всегда считалось, что за неимением собственного сына Виктор назначит наследником сына дальнего родственника, ребенка, который с самого раннего детства воспитывался в его доме и получил необходимые знания в кораблестроении и управлении плантациями сахарного тростника. Правда, вслух это никогда произнесено не было - Я не желаю, продолжал Виктор с привычным отсутствием деликатности, - чтобы моим наследником стал человек, не являющийся моим ребенком. - Он остановил взгляд на дочери, но она отлично держала себя в руках, и ничего, кроме вежливого интереса, на ее лице прочитать было невозможно. - Однако женщина не сможет управиться с таким наследством, даже если провела чертову уйму времени в монастыре, уткнувшись в книги.