- Нет, алчностью - вот так, просто и ясно. Жаждой власти, жаждой выгоды. А среди хаоса нетрудно получить и то и другое. Значит, сначала нужно устроить хаос.
      - Это ужасно, - прошептала Женевьева. - Спровоцировать и оплатить войну во имя таких целей?!
      - Я не собираюсь защищать этих людей, - беззаботно объяснил Доминик, - но я такой же соглашатель, как и твой отец, а в таком случае почему я должен играть честнее за счет своего кармана?
      - Папа тоже этим занимается? - Ответ был ей известен и без подтверждения.
      - Да, кое в чем твой отец не прочь посотрудничать с пиратами, - заметил Доминик с сарказмом. - Но меня по крайней мере не обвинишь в лицемерии.
      Женевьева почувствовала острую необходимость подняться на палубу и поскорее глотнуть свежего воздуха. Значит, пиратство - вовсе не такое романтичное, пленительное, отчаянно веселое занятие, каким она его себе представляла? Оно оказалось грязной, опасной и бессовестной игрой в деньги и человеческие жизни.
      Но что заставило Доминика Делакруа стать капером? Такому человеку не может быть безразлично то, каким способом он зарабатывает деньги! Впрочем, в одном капер прав - в лицемерии его не упрекнешь. Видимо, именно поэтому Доминик и показал ей свой груз. Подобная демонстрация производит большее впечатление, чем просто рассказ.
      - Почему ты стал пиратом? - вопрос вырвался сам собой. Доминик слегка пожал плечами:
      - Я думал, ты поняла. Разве мы оба не считаем, что такая жизнь устраивает того, кто не желает подчиняться условностям общества?
      Почему-то показалось, что он чего-то недоговаривает, но в настоящий момент едва ли был шанс узнать больше. Они вернулись к люку и поднялись на палубу. Доминик отправился на мостик, Женевьева, подавленная, последовала за ним. Ей казалось, что свет померк вокруг.
      - Хочешь попробовать вести корабль? - вдруг предложил Доминик, чтобы отвлечь девушку от удручающих размышлений.
      - А можно? - Желто-карие глаза снова загорелись. - Это не опасно?
      - Миниатюрной фее трудно причинить ущерб "Танцовщице", - рассмеялся Делакруа, подводя ее к штурвалу, и рулевой, повинуясь едва заметному жесту, отступил назад, хотя от удивления у него чуть глаза на лоб не полезли. Положи руки на штурвал, вот так. - Стоя у нее за спиной, Доминик сам положил ее руки на спицы штурвала и, накрыв своими ладонями, легонько прижал к гладкому и теплому дереву; когда Женевьева, расставив ноги и чуть ссутулившись, обрела устойчивость на качающемся мостике, капитан сделал шаг назад. - Теперь держи руль крепко и веди корабль прямо по курсу. Если позволишь штурвалу хоть чуть-чуть подняться, главный парус опадет. Чувствуешь ветер, который дует тебе, в правую щеку? - И легко, словно перышком, коснулся ее правой щеки, но даже от такого прикосновения по спине Женевьевы пробежали мурашки. - Ты должна видеть верхний край штурвала у кончика своего носа. Поняла?
      - Поняла, - ответила Женевьева и сосредоточилась на ответственном задании.
      Она то и дело переводила взгляд со штурвала на главный парус, который казался столь же огромным, сколь огромной была ее ответственность за то, чтобы он оставался наполненным ветром и чтобы корабль - благодаря ей - легко скользил по воде. Никогда еще Женевьеве не доверяли ничего столь важного - от сознания такого невероятного доверия она даже закусила нижнюю губу. Взгляд стал напряженным, обычно безмятежный лоб пересекла глубокая морщина.
      Улыбнувшись, Доминик закурил сигару. Он твердо, как скала, стоял на поднимавшемся и опускавшемся мостике, тело его раскачивалось в такт движению корабля, он улыбался и всматривался в горизонт. Минут через десять капитан сказал:
      - Похоже, мы открыли еще один ваш талант, мадемуазель Женевьева. - И после ее ироничного "Да?" констатировал:
      - Ты, оказывается, можешь вести корабль. - И ушел, оставив ее за старшего.
      Почувствовав уверенность, Женевьева немного расслабилась и вдруг поняла, какое это восхитительное ощущение. Ей дела не было до матросов, глазевших на нового штурвального и время от времени шепотом отпускавших неодобрительные замечания. Присутствие женщины на корабле само по себе плохо, а уж женщина за штурвалом!.. Но когда выяснилось, что ничего ужасного не происходит, что маленькая женщины в развевающемся на ветру платье, со взъерошенными волосами спокойно и твердо несет вахту, словно рождена для капитанского мостика, настроение команды переменилось.
      Это не обычная представительница женского рода, ни одна женщина не смогла бы бросить вызов месье и устоять против его гнева, причем дважды - случай, когда она взобралась на мачту, еще не забылся. И ни одна женщина не выдержала бы три дня на нижней палубе. А Женевьева выдержала и даже не проронила ни единого слова жалобы. Какова бы ни была причина, заставившая ее пойти на это, эта женщина, несомненно, добилась своего.
      Но тут случилось нечто, что не оставило уже ни времени, ни возможности рассуждать далее на столь увлекательную тему.
      - Прямо по курсу земля! - закричал впередсмотрящий, и на главной палубе послышались радостные возгласы.
      Женевьева напряженно всмотрелась вдаль. Ей удалось различить на горизонте лишь какое-то пятно.
      - Куба, - сказал Доминик, неожиданно появляясь рядом. - До наступления темноты нам нужно пройти через Юкатанский пролив, тогда удастся под покровом ночи незаметно подплыть к Гондурасу.
      - Парус впереди по левому борту! - донесся взволнованный крик с топ-мачты, и вся команда дружно бросилась на левую палубу.
      Рулевой оттолкнул Женевьеву, которая, надо признать, с облегчением уступила ему штурвал. Доминик впился в подзорную трубу.
      - Эй, на топ-мачте, что видно?! - гаркнул он.
      - Военный корабль, месье! - прокричал в ответ наблюдатель. - Двухмачтовый.
      - Проклятие! - тихо выругался Доминик. - Попытаются обойти нас и отрезать от пролива. И они никогда не плавают в одиночку. Сигнальщик, сообщить на все корабли: рассредоточиться и окружить - три корабля слева, четыре справа. Пока сигнальщик передавал приказ, Доминик стоял и, почесывая подбородок, рассуждал сам с собой, но вроде бы и обращался к Женевьеве:
      - Один корабль не сможет сражаться одновременно со всеми, к тому же у нас преимущество внезапности. Единственное, чего британцы не ожидают, что мы, не меняя курса, пойдем прямо на них. - И, взглянув на Женевьеву, приказал:
      - Тебе лучше спуститься вниз.
      - Пожалуйста, позволь мне остаться, - взмолилась она, - Я не буду мешать, обещаю, и ведь пока нет никакой опасности, правда?
      - Пока нет Хорошо, можешь остаться на палубе до тех пор, пока...
      - Парус впереди по правому борту! - снова закричал впередсмотрящий. - И еще один!
      Три военных корабля с пушками, возможно, по восемнадцать с бортов, разнесут в клочья пиратские суда, на каждом из которых было всего лишь по девять двадцатифунтовых пушек. Пиратские суда рассчитаны более на внезапное поведение и скорость, чем на боевую мощь. Повернуть назад и на всех парусах идти к Флоридскому проливу? Проплыть вдоль северо-восточного побережья Кубы вниз и - через Наветренный, пролив - в Карибское море, а оттуда - в Гондурас? Но это удлинит путь на несколько дней. Однако флотилию можно и разделить.
      Женевьева как зачарованная наблюдала за Домиником. Во всей его фигуре безошибочно угадывались напряжение, настороженность, готовность встретить опасность, а главное - стремление найти наилучшее решение, чтобы избежать прямого столкновения.
      - Сигнальщик! - снова крикнул он, но тише, чем прежде, словно продолжал размышлять. - Семафорь-"Всем кораблям подойти на расстояние трех узлов к головному кораблю противника. "Алюэтте" и "Пике" следовать к Флоридскому проливу. "Колумбу", "Ласточке" и "Лебедю" - в залив Кампече. "Чайка" и "Танцовщица" пройдут прямо через англичан. Встречаемся в Пунта-Горда".
      - А почему "Чайка" и "Танцовщица" должны сами идти в пасть акулы? поинтересовалась Женевьева.
      - Если мы прорвемся сквозь них и ветер не переменится, то помчимся на всех парусах, а на свете нет корабля, особенно в тяжеловесном флоте Его Величества, который мог бы обогнать при попутном ветре "Чайку" или "Танцовщицу". - Доминик увидел лишь любопытство и возбуждение на ее лице; ни тени недовольства или страха. - Менять курс для кораблей их габаритов и водоизмещения - сложная и длительная процедура. Увидев, что мы идем прямо на них, британцы придут в замешательство. - Доминик зловеще ухмыльнулся. - Подумают, что мы либо сумасшедшие, либо слепые. Но все равно будут продолжать идти нам навстречу. Когда мы разделимся на три группы, им придется выбирать, за какой гнаться, и совершить необходимый маневр, чтобы изменить курс. Но к тому времени когда "тяжеловесам" это удастся, мы будем уже далеко.
      - Но предположим, что противник откроет огонь по "Чайке" и "Танцовщице". Женевьева нахмурилась - Не окажутся ли наши фрегаты прямо на линии огня?
      - Да, фея, боюсь, что окажутся. - Доминик ущипнул ее за щеку и весело, от души рассмеялся. - Пара пробоин, и мы пойдем ко дну, но, повторяю, я рассчитываю на фактор внезапности. Им понадобится время, чтобы выкатить орудия, а поскольку британцам даже представить себе невозможно, что два маленьких фрегата посмеют бросить вызов такой военной мощи, они не будут готовы.
      - А если будут? Он затянулся сигарой и медленно выпустил дым.
      - Будем рассчитывать на удачу, внезапность и рисковать, фея.
      Она согласно кивнула, трезво оценив степень риска и хорошо понимая, почему пират принял именно такое решение. Два судна подвергались очень большому риску, зато остальные наверняка благополучно придут в пункт назначения. К тому же эти два корабля овеют себя неслыханной славой. Еще утром, ожидая, когда ей сошьют одежду, Женевьева изучала карту и представляла себе теперь расположение здешних морей, поэтому хорошо понимала, что только у двух из семи кораблей путь в Пунта-Горда окажется существенно более долгим - у тех, что пойдут через Наветренный пролив. Те же, что отправятся в залив Кампече, смогут попытаться еще раз прошмыгнуть через Юкатанский пролив, а те два, что пойдут прямо через канал, окажутся в Карибском море уже к полуночи.
      - Всем занять места по боевому расписанию, - отдал Доминик приказ боцману, - зарядить ружья, выкатить орудия.
      Казалось, он начисто забыл о Женевьеве, и она молила Бога, чтобы эта рассеянность продолжалась и дальше. Осторожно отойдя от капитана, она пробралась на самый дальний край мостика, откуда могла наблюдать за тем, что происходило на главной палубе. Если она будет вести себя очень тихо и незаметно, вероятно, ей удастся остаться наверху и увидеть, как сработает смелый план Делакруа.
      Темные полотнища британских парусов, казалось, наполненные не ветром, а угрозой, неумолимо приближались, но и пиратские корабли неуклонно следовали вперед, пока вдруг, без всякого предупреждения строй их не рассыпался. В этот момент они были еще вне досягаемости английских пушек. Два корабля заложили лево руля, три - право, а два храбро устремились навстречу врагу.
      Женевьева с восторженным интересом наблюдала за тем, как слаженно, словно единый организм, действует экипаж, выполняя четкие указания капитана. Но вот, когда стало ясно, что головной корабль британцев намерен сразиться именно с ними, Доминик взревел:
      - Поворот через фордевинд!
      И "Танцовщица", повергнув британцев в полное изумление, опасно накренилась на левый борт и.., сделала резкий поворот.
      Однако британцы быстро пришли в себя. Их корабль находился достаточно близко, чтобы Женевьева смогла прочесть название, выведенное на корме, "Старательный". Как раз в этот момент прямо у нее над головой раздался чудовищный, оглушительный треск - это пролетел снаряд, разорвавшийся прямо у правого борта "Танцовщицы" и поднявший мощный фонтан брызг.
      - Крепить паруса! - приказал Доминик; голос его звучал так же ровно и спокойно, как если бы корабль шел по Миссисипи. - Руль на борт!
      "Танцовщица" снова заложила резкий вираж, корма высоко поднялась, вокруг носа вскипела белая пена. Снова раздался дикий треск, и на сей раз ядро упало в нескольких футах от того места, где притаилась Женевьева. Никто, казалось, не обратил на это внимания, а она с ужасом наблюдала, как из образовавшегося отверстия повалил дым и маленькие огненные ручейки побежали по деревянному настилу. Женевьева вспомнила о пожарном ведре под лестницей и, низко пригнувшись, побежала за ним. Чугунное ведро, наполненное морской водой, было неподъемно тяжелым, но Женевьева все-таки сумела опрокинуть его на лижущие деревянный настил языки пламени. Раздалось шипение, и остался лишь дым.
      Услышав странный звук, Доминик обернулся и увидел, как Женевьева с ведром снова бежит к насосу на главной палубе. Он уже хотел приказать ей спуститься вниз, но передумал. Судя по тому, что она быстро сообразила, как потушить огонь, ей нетрудно будет о себе позаботиться, а ему сейчас лишняя пара рук не помешает.
      Похоже, "Танцовщица" приняла бой на себя. А тем временем "Чайка", как и остальные корабли, была уже на свободе и на всех парусах неслась к Юкатанскому проливу. Если удастся сманеврировать так, чтобы в "Танцовщицу" больше не попали, она очень скоро догонит "Чайку". Доминик скомандовал, и корабль снова резко развернулся, причем на всех парусах. Вцепившись в поручень и буквально повиснув на нем, Женевьева с ужасом, завороженно смотрела в бездонную клубящуюся зеленую бездну, куда вот-вот готова была погрузиться "Танцовщица". Казалось, что на такой скорости фрегат неизбежно зароется носом в бурлящую воду и стрелой воткнется в морское дно.
      Но легкий корабль безукоризненно повиновался рулю. Его капитан не ошибся, рассчитав, что "Танцовщица" устоит и снова заскользит, запляшет, как ей и положено, по водной поверхности, оставив в недоумении "Старательного", неуклюже пытающегося сменить курс и погнаться за ней.
      - Еще пара часов - и можно будет убрать часть парусов, - чрезвычайно довольный, сказал Доминик, появляясь за спиной у Женевьевы.
      - А что с другими? - спросила она. - Все случилось так быстро, что я не успела ничего понять.
      - Нам противостоял только один корабль, стало быть, два других разделились и бросились в погоню за остальными нашими судами. Но британцы их не поймают. И подозвал боцмана:
      - Есть раненые, боцман?
      - Ничего серьезного, месье. Осколками ядра легко задело несколько человек в кормовом отсеке.
      - Повреждения?
      - Только два попадания. Одно здесь... - боцман указал на дыру в полу юта, - и одно на корме. Ничего такого, что нельзя быстро залатать.
      - Однако мог случиться пожар, - задумчиво оглядывая обгоревшие черные доски на палубе, сказал Доминик, - если бы не нашелся кое-кто, кто быстро соображает. - От его улыбки Женевьева зарделась: в конце концов, она здесь не так уж бесполезна. - Но это вовсе не значит, что тебе следовало оставаться на палубе, - добавил капитан.
      - Но ты не отдавал мне приказа идти вниз. - напомнила Женевьева.
      - А ты воспользовалась моей занятостью, - парировал Доминик, доставая из кармана носовой платок и слюнявя уголок. - Ты похожа на трубочиста. - Он стер пятна сажи с ее лица. - Платье тоже испачкано. Тебе придется просить Сайласа выстирать его.
      - Но тогда я должна буду оставаться в постели, пока оно не высохнет, запротестовала Женевьева. - Это несправедливо! В награду за мою борьбу с огнем...
      - Нет? - Его брови вопросительно поднялись, взгляд стал дразнящим. - Я бы сказал, что это в большей степени зависит от того, что ты собираешься делать в постели. Или ты не рассчитывала на компанию?
      - Я думала, ты будешь занят своими делами здесь. - В ее глазах мелькнула озорная искорка.
      - Несколько часов здесь обойдутся и без меня. Почему бы тебе не отправиться прямо в каюту, не отдать платье Сайласу и не лечь в постель? Я присоединюсь к тебе через несколько минут.
      - Да, месье, - сказала она, отдавая честь, как юнга. - Как прикажет месье.
      Ухмыльнувшись, Женевьева быстро ретировалась. Сайлас отчитал ее за испачканное платье, словно она была школьницей и порвала свой воскресный наряд, лазая по деревьям. Было ясно, что ее подвиг с пожарным ведром не казался матросу достаточным основанием для надругательства над его портновским искусством.
      ***
      До Пунта-Горда они добрались утром на четвертый день пути, и Доминик почти сразу сошел на берег. Женевьева умоляла взять ее с собой, но тщетно. Он не поддавался ни на лесть, ни на надутые губки, ни на вызывающую задиристость и терпеливо, не повышая голоса, как умел, когда было нужно, безоговорочно отвечал отказом на все ее просьбы. И это спокойствие бесило Женевьеву едва ли не больше, чем сам отказ, но продолжать докучать ему было так же бессмысленно, как биться головой о стену, поэтому пришлось смириться с тем, что она останется на корабле и ей придется лишь с тоской вглядываться в маленькую рыбацкую деревушку на берегу.
      Место казалось абсолютно безобидным: домики, дремлющие под солнцем, перед ними возятся в пыли детишки, женщины с непокрытыми головами несут корзины, полные рыбы, на берегу - гибкие, загорелые рыбаки... Над деревней витал дух нищеты - полуразвалившиеся лачуги, судя по всему, единственный пыльный проселок, и нигде никаких следов присутствия испанских властей, которым скорее всего было наплевать на столь ничтожный "прыщик" на поверхности земли.
      Женевьева сообразила, что именно поэтому деревня и была избрана пунктом назначения. Несмотря на явное отсутствие там чего бы то ни было интересного, она мечтала сойти на берег и почувствовать твердую почву под ногами, но уроки, полученные в последние несколько недель, не прошли даром: Женевьева не делала больше попыток нарушить приказ капера.
      Доминик с Сайласом вернулись не скоро и не одни. Трое сопровождавших их мужчин поразили Женевьеву своей разбойничьей внешностью. Они были с головы до ног обвешаны пистолетами и абордажными саблями, так что походили на пиратов гораздо больше, чем сами пираты. Доминик, например, выглядел исключительно элегантно в изящно скроенной белоснежной рубашке и выглаженных бриджах, в ботинках из мягчайшей кожи и с тщательно завязанным шелковым шарфом на шее.
      Перегнувшись через перила шканцев и свесившись вниз, Женевьева с любопытством наблюдала сцену прибытия этих пятерых. Все говорили по-испански, то есть на языке, который был для нее таким же привычным, как французский: в соответствии с условиями жизни креольского общества ей дали хорошее образование. Когда мужчины подошли к задраенному люку, Доминик взглянул вверх, увидел Женевьеву и повелительным жестом указал ей спуститься вниз. Потом прижал палец к губам. Не понять его было невозможно: следовало укрыться внизу так, чтобы ее никто не увидел и не услышал. Подождав, пока трое визитеров скрылись в глубине люка, она бросилась прямиком в каюту.
      - Почему я должна прятаться? - спросила она Доминика, когда он явился час спустя.
      - Потому что я не желаю, чтобы эти сомнительные личности знали о твоем присутствии, - ответил он, стягивая пропотевшую рубашку. - Там наверху жарко, как в аду.
      - Почему? - настаивала Женевьева.
      - Дай мне чистую рубашку. Потому что неизвестно, что им взбредет в голову. Они могут не долго думая украсть тебя и держать в заложницах ради выкупа. Оружие им дарят, как ты знаешь. Но деньги тоже нужны. А в конце концов они все равно перережут тебе горло, - сурово предупредил Доминик, - так что вести с ними переговоры бессмысленно.
      - О! - Женевьева, насупившись, выслушала эту информацию. - И ты даже не попытался бы спасти меня? - спросила она с нескрываемым негодованием.
      - Если вы оказались настолько глупы, что не выполнили моего приказа, призванного обеспечить вам безопасность, мадемуазель Женевьева, то получили бы то, что заслуживали.
      - И как долго мне придется здесь сидеть? - предпочла сменить тему Женевьева, так как обсуждение предыдущей явно ни к чему бы не привело.
      - Пару дней я подожду "Ласточку", "Колумба" и "Лебедя", - ответил Доминик, - "Алюэтта" и "Пика" будут здесь не раньше, чем через неделю, даже при попутном ветре, так что их мы ждать не станем.
      - Ожидание обещает быть очень тоскливым, если нельзя сойти на берег и даже подниматься на палубу. - Она надула губы, но, не обращая на это никакого внимания, Доминик рассмеялся:
      - Неубедительно, mon coeur <сердце мое (фр.).>. Элизина манерность в твоем исполнении просто смешна. Ты похожа на маленькую девочку, рядящуюся в матушкины одежды.
      - Как ты меня назвал? - Не услышав ничего другого, кроме этих двух слов, Женевьева застыла с открытым от удивления ртом.
      Доминик наморщил лоб, пытаясь сообразить, какие слова ее так поразили. Потом испуганная и одновременно скорбная гримаса исказила его лицо. С явным усилием, пытаясь казаться беззаботным, Доминик пожал плечами.
      - Это просто игра слов, моя фея, - небрежно сказал он. - Думаю, сейчас самое подходящее для тебя - снова облачиться в мужской костюм. В таком виде ты сможешь ходить по палубе, не привлекая к себе нежелательного внимания наших друзей на берегу. Но с корабля - ни ногой! Поняла?
      Женевьева кивнула и направилась к двери, стараясь избежать его взгляда.
      - Пойду заберу у Сайласа свои бриджи.
      С минуту Доминик смотрел на закрывшуюся за ней дверь, потом вздохнул и покачал головой. Как эти слова могли сорваться у него с языка, да еще так, словно нет ничего естественнее, чем назвать юную Латур - сердце мое, жизнь моя? С тех пор как умерла Розалинда, он никогда не произносил их. И думал, что никогда не произнесет снова. Но это случилось непроизвольно, а Женевьева, разумеется, сразу же обратила на это внимание, и ей не хватило такта сделать вид, что она ничего не заметила. Доминик должен следить за собой, чтобы такое не повторилось. Слова сорвались скорее всего случайно. Нет, он не может допустить, чтобы его жизнь чертовски осложнилась из-за этого.
      "Игра слов, - думала между тем Женевьева. - Разумеется, просто фигура речи. Доминик назвал меня так в насмешку. Это могло бы быть правдой, если бы он произнес эти слова в пылу страсти. Но лучше выбросить это из головы, пока воображение не завлекло меня слишком далеко". Женевьеве казалось, что она и не хотела этого, потому что тогда чертовски осложнилась бы ее жизнь.
      Три пиратских судна, следовавшие через залив Кампече, появились неожиданно, и встреча была, мягко выражаясь, бурной. Миссия завершена, и команды всех кораблей по крайней мере на двадцать четыре часа оказались свободными от службы. Ром лился рекой. Все пели и плясали, но рысканье по берегу в поисках женщин было запрещено. Женевьеве не надо было повторять, чтобы она оставалась внизу. Слова песен, которые горланили моряки, заставляли ее краснеть, разговор капитанов, которым на "Танцовщице" был устроен торжественный ужин, оказался не многим лучше.
      Доминик убедительно советовал ей провести вечер в одиночестве, в крохотной каюте Сайласа, который прислуживал господам у хозяина. Женевьева с упрямством, о котором ей пришлось потом горько пожалеть, заявила, что будет изображать гостеприимную хозяйку и помогать Сайласу. Доминик лишь пожал плечами. "Что ж, придется преподать еще один урок, - решил он. - Поскольку я буду рядом, самое большее, что грозит фее, это стыд и чувство неловкости".
      Капитаны его флота понятия не имели о том, что на "Танцовщице" есть женщина. Узнав об этом, они сделали соответствующий вывод: ни одна леди не могла бы оказаться в подобной ситуации, следовательно, незачем и стесняться в выражениях. И они подтрунивали над Домиником, называя его хитрецом, который обошел их всех, прихватив с собой "все удобства". Пару раз Женевьеву облапили, когда она подавала еду, стараясь вести себя так, словно все происходило па Ройял-стрит или в Трианоне. Но за этим столом было не до изысканных манер. Эти люди вели себя ужасно; разумеется, Доминик оставался таким же обходительным и трезвым на вид, как всегда, хотя выпил не меньше вина и бренди, чем остальные. Когда его бирюзовые глаза останавливались на ее застывшем, с пылающими щеками лице, что случалось довольно часто, в них читались насмешка и удовлетворение: вот видишь, словно говорил его взгляд, я снова оказался прав. Делакруа не сделал ни единой попытки смягчить непристойность шуток своих гостей или сказать хоть слово, чтобы изменить их представление о Женевьеве.
      Гордость не позволяла уйти, хотя она испытывала невыносимое унижение, и, если бы Доминик предложил ей удалиться, она пулей выскочила бы из каюты при первой же возможности. Но он не предложил, лишь передавал Женевьеве свою тарелку, когда требовалось снова наполнить ее, и жестом указывал на бутылки, стоявшие на сервировочном столике, если требовалось кому-нибудь налить еще. Когда посуду наконец убрали и в услугах Женевьевы больше не было необходимости, когда она, казалось, могла покинуть каюту так, чтобы это выглядело естественно, а не признанием собственного упрямства, капитан "Чайки" весьма фривольно попросил ее остаться и развлечь их. Мужчинам мучительно недостает женского общества, сообщил он и выразил надежду, что месье Делакруа не будет столь эгоистичен, чтобы держать девушку только для себя. Многозначительные взгляды обратились к широкой кровати, и одобрительный гул прокатился по каюте.
      - Иди, - ровным голосом сказал Доминик, не повернув головы.
      И она вышла, дрожа от стыда и злясь на себя за то, что позволяет так с собой обращаться. Она не могла направить свой гнев на Доминика, и от этого становилось еще горше. Когда подвыпившие гости вышли на палубу покурить и освежиться, Сайлас, не скрывая недовольства, сообщил, что она может, ничего не опасаясь, вернуться в каюту хозяина.
      Женевьева тихонько заползла под одеяло. Она не знала, как посмотреть в глаза Доминику. Но пират оказался более чем великодушен в своей победе. Он ни разу не напомнил ей о том ужасном вечере ни тогда, ни впоследствии, однако сама Женевьева еще долго не могла простить себя, и понадобилось немало времени, чтобы воспоминание об этом кошмаре перестало ее мучить.
      Разнообразие во время обратного пути внес захват английского торгового судна, груженного шелками, чаем, пряностями и прочими предметами роскоши, которых с нетерпением ждали в Новом Орлеане многочисленные покупатели Доминика. Когда добыча показалась на горизонте, атмосфера на "Танцовщице" стала радостно-возбужденной. Все замерли в напряженном ожидании, казалось, матросы даже принюхиваются, словно собаки, учуявшие лису. Доминик стоял на мостике, с презрительной улыбкой наблюдая, как неуклюжий купец пытается совершить маневр - словно у него был шанс убежать от маленькой летучей стаи "ястребов", которая появилась в поле его зрения.
      - Зарядить ружья и выкатить орудия, - спокойно приказал Доминик. Сомневаюсь, что они Нам понадобятся, но так купец скорее поймет, что мы настроены серьезно. - И усмехнулся:
      - Если у него есть еще сомнения на этот счет.
      Женевьева бросила на него быстрый взгляд. Хоть Доминик и делал вид, что все это просто игра, но он собирался совершить пиратское нападение, что в мирное время означало просто вульгарный грабеж. Впрочем, для Доминика Делакруа все это и было игрой. Увлекательной игрой. И Делакруа в ней победит.
      - Если хочешь посмотреть, фея, безопаснее всего занять место на корме. Доминик заговорщически подмигнул.
      - А здесь нельзя остаться? Я не понимаю, что происходит, если не слышу, какие приказы ты отдаешь.
      Ну конечно, ведь Женевьева Латур должна понимать, что происходит, когда наблюдает за чем-нибудь. А мешать она не будет, это Доминик уже знал.
      - Хорошо, только не поднимай голову над ограждением палубы.
      Женевьева выбрала место в уголке, откуда открывался ничем не заслоняемый обзор и где она могла слышать все, что говорится на мостике.
      Купец приготовил бортовые сети, и вздернутые пушечные носы высунулись из бойниц. Значит, приготовился защищаться? Улыбка Доминика сделалась шире, и он отдал приказ поднять все паруса. Так же поступили и на других судах. Женевьева почти слышала раздававшиеся на них панические восклицания: почему неприятель насторожился при их приближении? Только потому, что они стали действовать согласованно? Сигнальные флажки замелькали на мачтах "ястребов". "Танцовщица" заложила право руля, "Колумб" - лево. Все корабли, став по ветру, ринулись вперед; пена вскипела, когда они на огромной скорости стали рассекать носами волны в едином строю. "Ласточка", "Чайка" и "Пика" заняли позиции на флангах. Если возникнет необходимость, они тоже примут участие в забаве.
      Купец в страхе метнулся в сторону, когда к нему с наветренной стороны вплотную подошел "Колумб", но и с подветренной его поджидала "Танцовщица". Команда пиратского фрегата действовала слаженно, звучал только голос Доминика, ровный, но властный. Метнулись абордажные крюки, и матросы стали перебираться на захваченное судно, хватаясь за веревки и разрывая бортовые сети саблями и крюками. С борта купца послышалось несколько выстрелов, в ответ с беспощадной точностью раздались выстрелы с фрегата, и купец, который не был силен в сражениях, окончательно струсил. Все было кончено.
      "Пиратствовать лучше в открытом море", - в замешательстве тысячный раз вспомнила Женевьева. Бессовестное дело, которое приносит огромные барыши тем, кто рискует им заниматься, тем, кто искусен, и смел. Доминик Делакруа обладал этими качествами в полной мере, и Женевьева почувствовала, как ее сердце учащенно забилось: она разделяла волнение команды и спокойную удовлетворенность Доминика хорошо выполненной работой. Он нанес внушительный удар по врагу ради своей страны, удар по тугому кошельку британских купцов, финансирующих войну. Его собственный кошелек, разумеется, станет толще постольку, поскольку истощатся их кошельки, но шла война, и пиратство было делом чуть ли не законным.
      Тоненький голосок, донесшийся из монастыря урсулинок, напомнил Женевьеве, что с точки зрения строгих правил морали никакому воровству нет оправдания, но нравственные соображения не волновали тех, кто будет покупать эти товары, а уж пиратов они беспокоили еще меньше. И Женевьева, слегка шокированная, вдруг поняла, что и ее эти соображения интересуют, но, похоже, ничуть не смущают.
      Глава 16
      - Женевьева, дорогая, ты хорошо себя чувствуешь? - Элен встревоженно посмотрела на падчерицу, вид которой свидетельствовал о крайнем нетерпении, в желто-карих глазах бушевала, гроза.