- И мне не нужны твои деньги, чтобы обосноваться, благодарю.
      Доминик был так потрясен этим яростным монологом, что слушал не прерывая, но, когда янтарный вихрь ее шелкового платья метнулся к двери, бросился за Женевьевой.
      - Что это ты такое несешь, глупая девчонка? - Голос его звучал всего лишь раздраженно, словно он разговаривал с неразумной капризулей, и надо признать, что именно так он и думал о Женевьеве в тот момент.
      Доминик не вникал в слова, не слышал боли зрелой женщины в ее голосе, он воспринимал упрямство Женевьевы лишь как недозволенные пререкания избалованного ребенка, не желающего делать то, что велят.
      Его слова, тон, какими они были произнесены, тяжесть его руки, погладившей плечо, оказались последней каплей. Женевьева вырвалась и побежала в вестибюль. Всего секунду Доминик стоял пораженный, а потом бросился за ней. В этот момент услышал громкий крик Сайласа и грохот и звон разбитого стекла.
      Увидев Сайласа, лежащего на спине среди осколков хрустальной посуды и залитого темно-красными подтеками марочного портвейна, Доминик застыл в дверях, потеряв несколько драгоценных секунд: Женевьева успела пулей выскочить через парадную дверь на улицу, прежде чем дважды пострадавший за этот день Сайлас и совершенно сбитый с толку Доминик сумели прийти в себя.
      - Господи Иисусе! - Доминик почувствовал дуновение холодного ветра и, не обращая внимания на Сайласа, подбежал ко все еще распахнутой двери.
      Женевьева янтарным вихрем уносилась по улице. Доминик бросился вперед, выкрикивая ее имя. На углу он увидел закрытый экипаж с занавешенными окнами, и его охватила паника: он понял, что Женевьева, целиком погруженная в собственное горе, не замечает кареты. Делакруа закричал, чтобы предупредить ее, но ему только и оставалось, что с роковой неизбежностью наблюдать за тем, как коренастая фигура выпрыгнула из экипажа, и Хрупкая Женевьева тотчас исчезла в складках ее темного плаща. Лишь по взметнувшейся длинной юбке да мелькнувшим из-под нее белым кружевам можно было догадаться, как неистово она сопротивлялась. Из глубины кареты протянулась еще пара рук, и Женевьеву втащили внутрь. Хлопнула дверца, и экипаж завернул за угол прежде, чем Доминик успел пробежать половину расстояния до него.
      - Проклятие! Дьявол! - Тяжело дыша и брызгая вином, появился Сайлас. Чего это она взбесилась, месье?
      Доминик неподвижно стоял на тротуаре. Он закрыл глаза и запустил пальцы в и без того взъерошенную от ветра и быстрого бега шевелюру.
      - Это я виноват, Сайлас! Боже милостивый, поверить не могу, что оказался таким бесчувственным простофилей! Надоевшая любовница! Женевьева подумала, что я отправляю ее потому, что.., и правильно, что еще она могла подумать? Не могла же она читать мои мысли. Я ведь, черт меня побери, не сказал ей ни слова о том, что чувствую.., я ожидал, что она... - Капер яростно выругался.
      - Что мы теперь будем делать? - спросил Сайлас, плетясь за капером в спальню и оставив попытки что-либо понять.
      - Сначала надо разузнать, куда ее увезли, - буркнул Доминик, доставая из ящика стола два пистолета.
      - Да, месье, - с непробиваемым спокойствием согласился Сайлас. - Но как это узнать?
      - Фуше снабдит меня адресом Леграна. - Доминик засунул пистолеты за пояс. - Начнем с этого. Понадобятся люди - с полдюжины. Ты знаешь, какие мне нужны. Приведи их сюда к вечеру. Мы не можем терять ни минуты.
      Лицо Доминика исказила гримаса боли, и на этот раз Сайласу было нетрудно понять ее причину. Он мрачно кивнул и вышел из дома.
      Стараясь гнать от себя чудовищные картины, которые рисовало ему воображение, Доминик вскочил в седло и снова отправился в Елисейский дворец. Однако обнаружил, что, утратив привычный контроль над событиями, он потерял и способность здраво мыслить и, следовательно, эффективно действовать. Что, будь проклято все на свете, они с ней делают? Неужели причинят ей боль? Хватит ли у Женевьевы ума отдать им то, чего они хотят, без сопротивления? Доминик Делакруа хорошо представлял себе, что именно этим игрокам от нее нужно. Боже милосердный! Ведь случилось же тогда, в Марокко, так, что команда галеона ворвалась в рыбацкую деревушку в поисках сбежавшего пленника и наткнулась на неожиданную забаву. В голове бешено проносились картины - нагая, истерзанная, поруганная! Он как сейчас слышал ее отчаянные рыдания - о, как она рыдала от горя и унижения в тот страшный день!
      Вместо невозмутимого властного креола перед Фуше предстал мужчина с затравленным взглядом и посеревшим лицом. За поясом у него торчали два пистолета, шпага висела в ножнах, и было ясно, что он намерен пустить в ход весь этот арсенал.
      - А я уже собирался послать вам записку, - сказал Фуше. - Бонапарт готовится выступить на Брюссель и сразиться с Веллингтоном и Блюхером.
      - К черту Бонапарта! - выпалил Доминик. - Легран похитил Женевьеву. У него ведь есть дом в Париже, не так ли? Фуше кивнул:
      - На улице Риволи. Но повезет ли он ее туда, зная, что вы пуститесь за ним вдогонку?
      - Легран не уверен, знаю ли я, что мадам именно у него. - Еще не закончив фразы, Доминик понял: он действительно этого не знал наверняка, и голос его стал холодным и невыразительным. - Но даже если бы Легран был в этом уверен, полагаю, у него не слишком обширные планы. Он жаждет мести и, когда добьется своего, позаботится, чтобы Женевьева не смогла ничего рассказать и опознать своих похитителей - чтобы у меня не было доказательств. Леграну нужно лишь продержать ее пленницей, пока он с ней не покончит, а потом, имея солидную стражу и крепкие запоры, будет считать себя неуязвимым.
      Фуше вздрогнул, увидев ледяную бездну в глазах собеседника. Если Легран считал себя неуязвимым, то его ждет суровое разочарование.
      - Жан-Люк Легран известен своей безжалостностью, - тихо подтвердил он. - И щепетильность ему неведома.
      - Иного я и не предполагал, вот почему время не терпит. - Страдальческая и в то же время чуть циничная улыбка тронула губы пирата. - Себастиани, великий князь Сергей, Чолмондели также, не отличаются щепетильностью.
      - Они тоже?
      - Хотелось бы не ошибиться. Вы извините меня за то, что планы императора в настоящий момент меня не слишком интересуют?
      - Да, разумеется. - Фуше нахмурился. - Почему бы вам открыто не прибегнуть к помощи властей?
      - На каком основании? И неужели вы действительно думаете, что кто-то бросится мне на помощь? - Доминик сардонически поднял брови. - Легран не дурак. Он надежно спрячет Женевьеву, никакой обыск не поможет. Нет, я должен найти ее сам.
      Покинув Елисейский дворец, Доминик нашел Сайласа в компании шестерых смахивающих на разбойников мужчин - матросов, найденных им на набережной Сены. Поговорив с ними всего несколько минут, Доминик убедился, что они будут преданы тому, кто платит им в данный момент, готовы строго выполнять приказы и что они далеко не глупы. Это были опытные поножовщики - Сайлас знал, что месье предпочитает именно таких, когда предстоит действовать хитростью.
      Одного из наемников отправили в разведку на улицу Риволи. Гладко выбритый, одетый в шерстяные штаны и куртку Слуги, он выглядел достаточно респектабельно, чтобы проникнуть на кухню барского дома. В эти дни повсюду шаталось множество людей в поисках случайной работы, и более удачливые, сумевшие получить постоянное место, редко гнали их от ворот.
      Как только настала темнота, Доминик с Сайласом прокрались на улицу Риволи. С парадного входа особняк, примыкавший к другим домам, обращенным фасадами на высокую стену, окружавшую сад Тюильри, казался неприступным - здесь была лишь огромная, наглухо закрытая дверь. Обменявшись понимающими взглядами, мужчины разошлись и нырнули в боковые улочки, чтобы разведать все вокруг дома. Час спустя они нашли то, что искали.
      Глава 26
      Ощущение было уже знакомым, однако на сей раз куда более ужасным, чем когда она заменила собой Элизу и являлась добровольной жертвой похищения. Тогда в конце пути ей грозила лишь встреча с разгневанным пиратом. Теперь подпрыгивающая карета, в которой она лежала, как цыпленок, со связанными руками и ногами и с кляпом во рту, несла Женевьеву туда, где ее ждали четверо разгневанных "любовников".
      Однако она обязана предстать перед ними с достоинством, если, конечно, будет такая возможность. Если ее не бросят к их ногам беспомощную, связанную и лишенную возможности говорить. Женевьева не могла сказать, кто из них пугал ее больше и кто вызывал большее отвращение. Но она должна взять себя в руки и бесстрашно встретиться с негодяями лицом к лицу.
      Доминик непременно придет ей на помощь. Когда и каким образом, она не представляла. Но должен прийти, и она обязана продержаться до этого момента. Если только капер срочно не понадобится Наполеону, тогда ему некогда будет заниматься ее спасением. В конце концов, она сама виновата в том, что случилось. Но даже думая так, она верила, что и Наполеон не удержит капера от того, чтобы броситься ей на помощь. "Пусть наш роман окончен. Но Доминик меня не бросит в беде.
      Гордость не позволит ему так поступить независимо от того, что он теперь чувствует ко мне".
      Карета резко накренилась на повороте, и Женевьева, которая не могла выставить руки, поскольку они были связаны, сильно ударилась головой, но кляп поглотил ее невольный крик, а слезы она скрыла, быстро зажмурившись. За исключением тех нескольких секунд, которые понадобились, чтобы связать ее, заткнуть рот и кинуть на сиденье, две безмолвные фигуры, сидевшие напротив, вели себя так, словно пленницы вовсе не существовало. Теперь один из похитителей наклонился и помог ей сесть прямо, прислонив к поскрипывающей коже диванной подушки. Ничего особенного, но Женевьева с ужасом поняла, что испытывает благодарность даже за столь малый знак сочувствия, проявленный ее облаченными в черное похитителями, которые сильно смахивали на воронов.
      Наконец экипаж замедлил ход и остановился. Один из воронов открыл дверцу и спрыгнул на землю. Другой поднял Женевьеву и передал ее в протянутые руки первого. Женевьева лежала неподвижно, но внимательно смотрела по сторонам: двор, окруженный высокой стеной, большой дом со множеством окон, огромный тополь, корни которого вздымали камни брусчатки.
      Через узкую высокую дверь ее внесли в тускло освещенный коридор. Никаких признаков присутствия людей она не заметила, хотя поняла, что находится в крыле, предназначенном для слуг, судя по всему, очень богатого дома. Стены здесь были свежевыкрашенными, ковры новыми. Ковер покрывал даже узкую лесенку, по которой ее теперь несли наверх - редкая роскошь для непарадной части дома. Дойдя до верхней площадки, человек толкнул дверь.
      Здесь ее посадили в кресло и освободили от кляпа. С болезненной гримасой на лице Женевьева провела языком по губам, стараясь снять ворсинки шерсти, оставленные шарфом, который они использовали в качестве кляпа. Молчаливый похититель наклонился, чтобы развязать ее щиколотки, потом снял веревки с запястий.
      - Вы найдете здесь все необходимое, чтобы привести себя в порядок. Впервые услышала она голос своего сопровождающего и от испуга чуть не подпрыгнула.
      Если он и заметил это, то не подал виду, просто распрямился и вышел, закрыв за собой дверь; в замке повернулся ключ.
      Женевьева находилась в маленькой спальне: кровать со столбиками, шезлонг и платяной шкаф. Стеклянная перегородка в одном углу, таз и кувшин с водой на умывальном столике - в другом. Примечательная особенность комнаты состояла в том, что в ней не было ни одного окна. Верхняя часть двери, ведущей в коридор, была застеклена, и оттуда в комнату проникал тусклый свет. Однако на столике возле кровати имелись лампа, кресало и кремень. Окон не было, вероятно, потому, что спальня располагалась в торце, а дом, как Женевьева успела заметить со двора, стоял в ряду примыкающих друг к другу особняков. Любая комната, расположенная не вдоль фасада, и не вдоль задней стены дома, оказывалась слепой. Да, здесь не только великолепные помещения для слуг, но и великолепные застенки.
      Теперь, когда ужас первых мгновений похищения был позади, Женевьева вдруг обнаружила, что совершенно спокойна. Возможности сбежать не было, поскольку даже луч дневного света не связывал это помещение с внешним миром, поэтому она принялась умываться и приводить себя в порядок, находя столь обыденные занятия весьма успокаивающими. По крайней мере встретит грядущую неизвестность умытой и причесанной.
      На Женевьеве было шелковое платье янтарного цвета - платье, предназначенное для улицы, а следовательно, весьма скромного покроя: с вырезом под горлышко, отделанное на груди кружевами, с длинными до запястий рукавами, украшенными рюшами. Женевьева порадовалась этому, хотя почему, собственно, это должно было ее радовать? Если, - что не исключено, - ее собираются так или иначе раздевать, какая разница, что за платье на ней. При этой мысли по спине от отвращения поползли противные мурашки. "Нельзя думать о подобных вещах, нужно сосредоточиться на мысли о Доминике, на том, как выиграть время. Потому что Доминик придет непременно".
      Казалось, прошло очень много времени, и состояние безмятежного спокойствия не раз сменилось паническим страхом перед неизвестностью, не сулящей ничего хорошего. Женевьева ходила по комнате, садилась на кровать, внимательно рассматривала немногочисленные предметы мебели, единственную ничем не примечательную картину, изображавшую домик возле водяной мельницы; снова ходила и невероятным усилием воли подавляла приступы паники, что лишало ее последних душевных сил и ясности мысли. Так что, когда наконец послышался звук осторожно поворачиваемого в замке ключа, она чуть не вскрикнула от испуга, сердце у нее бешено заколотилось.
      На пороге стоял лакей в ливрее:
      - Господа ждут вас в гостиной, мадам, - объявил он низким голосом и отступил, давая ей пройти.
      Несмотря на чувство абсолютной нереальности происходящего, Женевьева, идя по коридору, вдруг поймала себя на том, что холодно улыбается. Лакей довел ее почти до конца коридора, где было окно, плотно занавешенное шторами. Широкая закругляющаяся лестница вела в квадратный вестибюль, освещенный мерцающими канделябрами. Они спустились, пересекли вестибюль, и лакей распахнул двойную дверь. Женевьева увидела изящные апартаменты, мягко освещенные множеством свечей. От зажженного камина здесь было тепло и уютно.
      При ее появлении четверо мужчин галантно встали.
      - Добро пожаловать, мадам. - Легран любезно взял ее за руку и подвел к камину, вокруг которого сидели остальные. - Могу ли я предложить вам бокал шампанского? Или, может быть, шерри?
      С того последнего вечера в Вене она не переносила ни запаха, ни вкуса шампанского.
      - Шампанского, пожалуйста, - так же вежливо ответила она, но без улыбки, и подумала, что по крайней мере не будет искушения выпить хоть глоток и удастся сохранить трезвость мысли.
      - Надеюсь, вы не испытали чрезмерных неудобств в этом доме? - продолжал хозяин, передавая ей бокал.
      - Все было до отвращения удобно, - парировала Женевьева. - Могу узнать, чем я обязана этим сомнительным удовольствием?
      Удивительно, но она сохраняла ледяное спокойствие и самообладание, словно сидела в гостиной отцовского дома. Она не тратила силы на то, чтобы понять, почему так происходит, просто констатировала факт и была благодарна судьбе за это спокойствие.
      - Позднее, мадам, - сказал князь Сергей, потирая руки, при этом сухая кожа ладоней неприятно шуршала.
      - Мы вовсе не находим сомнительным удовольствие разделить ваше общество, заметил Себастиани. - Уверяю вас, мы сможем сделать ваше пребывание здесь еще более приятным.
      - Сомневаюсь, сеньор. - Наклонившись, Женевьева поставила бокал на низкий столик рядом с диваном - в до блеска отполированной его поверхности отразилось ее лицо.
      Она обвела взглядом комнату. Ее собеседники были в безукоризненных вечерних костюмах: черные шелковые панталоны, сюртуки в полоску, рубашки с рюшами и крахмальные галстуки.
      - Должна извиниться за свой наряд, джентльмены, я не ожидала сегодня приглашения на ужин. - От взгляда Женевьевы не ускользнуло восхищенное удивление, с каким было встречено столь хладнокровное замечание; это ее воодушевило.
      Появившийся снова лакей объявил, что ужин подан, и все проследовали в обеденный зал. Поскольку за огромным столом красного дерева сидело всего пять человек, расстояния между ними были значительными, и Женевьеву снова охватило ощущение одиночества и нереальности происходящего. Вот сейчас, казалось ей, кто-нибудь войдет, хлопнет в ладоши, и она проснется рядом с Домиником, а все это окажется дурным сном.
      За бесчисленным количеством сменявших друг друга блюд продолжалась светская беседа. С Женевьевой обращались как с почетной гостьей - галантно и внимательно, ведь она была единственной женщиной за столом. "Гостья" и вела себя соответственно, не упуская возможности поупражняться в остроумии. Заметив, что бокал с шампанским остался нетронутым, никто больше не предлагал ей пить, и такая деликатность с их стороны озадачивала Женевьеву. Похитители не могли не надеяться, что, немного опьянев, она станет более покладистой, каковы бы ни были их планы. "Впрочем, вероятно, это не имело для них никакого значения - буду я покладистой или нет". По спине снова поползли отвратительные мурашки, и она почувствовала, как капельки холодного пота заструились по ребрам. Нет, нельзя раскисать! Она снова взяла себя в руки и почувствовала, что пульс становится ровнее.
      Приборы унесли. На столе появился графин с портвейном.
      Женевьева встала:
      - Полагаю, господа, вы предпочтете пить вино и курить сигары без меня.
      - Напротив, - возразил Легран, - мы не станем курить, если вам это неприятно, но умоляем не покидать нас.
      Впервые сверкнула сталь! Чуть склонив голову в знак согласия, Женевьева снова села и положила руки на колени, чтобы никто не увидел, как они дрожат.
      - В последний раз, мадам, мы имели удовольствие беседовать с вами в игорной комнате на маскараде у Полански, насколько я помню, - заговорил великий князь Сергей.
      "Когда Доминик, щелкнув кнутом, выгнал меня в ночь", - Женевьева снова сдержанно кивнула, ожидая продолжения, в котором, собственно, уже не было нужды.
      - - Кажется, вы дали согласие на партию-реванш в пике, мадам, - с вежливой угрозой напомнил Легран. - Или точнее сказать, на четыре партии.
      - А мне помнится, месье Легран, что я оставила за собой право выбирать время и место и что никто не оспаривал моего права.
      Все эти объяснения были, разумеется, бесполезны, но чем дольше она будет говорить, тем дольше не наступит неизбежное.
      Себастиани растянул губы в своей иезуитской улыбочке:
      - Простите нас, мадам, но вы исчезли из Вены так поспешно, что мы засомневались: быть может, вы... - Он поднял плечи, и улыбка стала еще более издевательской. - Быть может, вы передумали платить долг?
      - Вы все проиграли в честной игре, - с намеренной резкостью заметила Женевьева. - Ив подобных обстоятельствах я вам ничего не должна.
      - Бросьте, мадам, вы и не собирались выполнять условий пари. Независимо от того, выиграете или проиграете. - Это был Чарлз Чолмондели, за его тщательно изображаемым дружелюбием угадывалась горечь жестоко обманутого человека. - Вы получили от нас все, что вам было нужно, - информацию, и, видимо, принимаете нас за...
      - Думаю, мадам Делакруа сама знает, за кого нас принимает, мой дорогой друг, - мягко перебил его князь Сергей, поскольку обвинительный тон англичанина грозил сорвать задуманную ими черную комедию.
      - Итак, мадам, мы будем играть в пике, - сказал Себастиани с неожиданным добродушием. - Ставки прежние, разумеется.
      - Мы бросим жребий, кто будет играть с вами первым, кто вторым и так далее.
      - Вы ведь не слишком устали, не так ли? - вкрадчиво спросил князь Сергей. - Ночь обещает быть долгой.
      - Разумеется, мы все рассчитываем, что долг чести будет выплачиваться немедленно, как и полагается, - добавил англичанин. К нему явно вернулось прежнее дружелюбие.
      Женевьева почти физически ощутила тяжесть навалившегося ужаса. Конечно, она не сможет, поочередно играя со всеми четырьмя, у всех выигрывать, поскольку очень скоро утратит способность держать в голове сброшенные карты, начнет путать расклады текущей и предыдущих партий и каждый раз, проигрывая, должна будет расплачиваться собственным телом.
      - Зачем вам нужен этот фарс? - Голос ее звучал на удивление ровно. Почему вы просто не возьмете то, что все равно рано или поздно вам достанется? Разве насилие, если назвать его другим словом, лучше пахнет? - Но даже произнося эти горькие слова, она понимала, что нужно соглашаться на пике, потому что это позволит выиграть драгоценное время. И тогда Доминик успеет!
      - Помилуйте, мадам, вы ведь не откажете нам в удовольствии отомстить более изысканно? - почти прошептал Себастиани, раскалывая орех и галантно кладя ядрышко на ее десертную тарелку. - Голая сила. Как это грубо! Да к тому же при наших условиях останется по крайней мере иллюзия того, что от вас кое-что зависит.
      - За что я должна вас, видимо, поблагодарить! - холодно добавила Женевьева. - Ну что ж, начнем? Или вы хотите усилить свое безоговорочное превосходство, дождавшись, когда меня начнет клонить в сон?
      По какой-то неведомой причине это обвинение в не джентльменском поведении уязвило мужчин. Женевьева почувствовала некоторое удовлетворение, хотя понимала, что сослужила себе дурную службу. Ведь чем больше времени тратить на пустые разговоры, тем лучше для нее. Но что сделано, то сделано - ее партнеры сбросили маски галантности, и впервые за этот вечер она увидела истинные лики врагов.
      Все дружно поднялись из-за стола и перешли в библиотеку, находившуюся в глубине дома, и, видимо, ее высокие зашторенные окна выходили во двор. В камине весело плясал огонь, и рядом, в корзине, на всякий случай было приготовлено много дров. На стойке бара выстроилась батарея графинов и вазочек со всевозможными печеньями и засахаренными фруктами. Свечи были новыми, только что зажженными. На карточном столе лежало шесть нераспечатанных колод.
      Тщательно проверив, все ли распоряжения выполнены, Легран отпустил лакея:
      - Это все, спасибо, Гастон. До утра нам больше ничего не понадобится. Все слуги могут ложиться спать.
      Женевьеву слегка подташнивало, она сглотнула, пытаясь прогнать неприятное ощущение. Да, все было приготовлено для того, чтобы они могли провести долгую ночь в этой теплой, снабженной всем необходимым комнате без помощи слуг. Дверь за Гастоном закрылась, и Женевьева осталась наедине со своими истязателями.
      - Итак, бросим жребий, господа, - сказал Легран, вскрывая одну колоду. Каждый возьмет по карте. Чья окажется старше, тот будет играть с мадам первым. Согласны?
      Никто не возражал, и Женевьева с любопытством, словно зачарованная, стала наблюдать за тем, как решается ее судьба. "Чолмондели, - думала она, - самый слабый из четырех игроков. Князь Сергей куда сильнее. Между Леграном и Себастиани выбирать нет смысла. Но если англичанин вытянет старшую карту, у меня появится хоть какой-то шанс выиграть первые три партии. Однако мне все равно ни за что не обыграть князя, тем более когда я устану, сыграв с остальными. Если удача не улыбнется, шансов побить русского умением у меня нет".
      Старшую карту вытянул Легран, далее шли князь Сергей, Себастиани и Чолмондели. Итак, придется начинать с сильного игрока и - если она хочет выиграть - напрячь все душевные силы и умственные способности, а потом, уже уставшая, она должна будет сразиться с самым главным. Хуже и придумать трудно.
      Цепенея от страшных предчувствий, Женевьева все же заставила себя сесть в кресло, указанное Леграном, и посмотрела прямо в глаза каждому из четырех мужчин. У всех был одинаковый взгляд - взгляд хищника, сладострастно предвкушающего добычу и знающего, что голод его будет утолен.
      ***
      - В доме есть женщина, месье, - сказал матрос, отхлебывая эль из высокой пивной кружки, которую дал ему Сайлас. - Но, кроме Гастона, мажордома, ее никто не видел. Он отвел ее в гостиную перед ужином.
      - Сколько человек, кроме Гастона, в доме? - спросил Доминик, Он сосредоточенно заряжал пистолеты. Лицо его было спокойно, голос звучал ровно. По обыкновению, перед тем как начать действовать, Доминик сохранял невозмутимость, голова была абсолютно ясной, все лишние мысли отброшены, ум и тело готовы моментально реагировать на любые неожиданности.
      Страх за Женевьеву больше не мучил его - он уже твердо знал, что и как нужно делать. Ждать освобождения ей осталось недолго.
      - Шестеро, месье, включая мальчишку-коридорного, - ответил осведомитель. А также хозяин и трое его гостей.
      - Да, о них я знаю, - почти небрежно подтвердил капер. - Как только разделаемся с прислугой, займемся ими. Вас семеро против шестерых. - Он обвел взглядом лица стоявших вокруг него наемников. - Никаких убийств, поняли? Наша вылазка не должна иметь последствий. - Матросы понятливо улыбнулись, и Доминик коротко кивнул в знак одобрения. - Отлично, вы поступаете под начало Сайласа. У меня - особая миссия.
      Сайлас закинул на плечо толстый моток веревки со свинцовым наконечником.
      - - Ножи у всех есть? - Все достали из-за поясов абордажные сабли. Использовать только для устрашения, если придется. Помните, что сказал месье? Никого не убивать.
      Доминик подождал, пока все семеро, выскользнув из дома, растворились в безлунной ночи. В темных одеждах, совершенно неразличимые в кромешной тьме, матросы беззвучно и осторожно крались, прижимаясь к стене (чтобы каблуки не цокали по камням, они сняли сапоги). Заткнув пистолеты за пояс, Доминик последовал за ними, однако шел открыто, посредине улицы, высоко подняв голову, ступая легко и печатая шаг по брусчатой мостовой, - мужчина без шляпы, в бриджах, рубашке с короткими рукавами, сапогах для верховой езды, коротком развевающемся плаще и с исполненным непреклонной решимости холодным взглядом.
      ***
      - Партия моя, месье Легран, - в напряженной тишине любезно произнесла Женевьева, кладя на стол последнюю карту в третьей сдаче.
      Француз кисло улыбнулся:
      - Мне остается лишь ожидать следующего тура, мадам.
      Мы сыграем позднее, когда вы выполните свои обязательства перед моими коллегами.
      Женевьева почувствовала, как на смену ликованию в ее душу вползает ледяной ужас. Значит, передышки не будет. Сколько бы раз она ни победила, в конце концов все равно проиграет им всем. Этого никак не избежать при том, что придется играть еще двенадцать партий с тремя остальными противниками.
      Князь Сергей занял место Леграна и потянулся за свежей колодой.
      - Может быть, вы хотите минут пять отдохнуть, мадам? - заботливо предложил он. - Выпить бокал вина, походить по комнате, размяться?
      Ничто не могло ей помочь, но она приняла предложение. Все-таки лишних пять минут! Теперь она думала только о бегущем времени и о том, как купить хоть немного больше этого бесценного товара. Даже если Доминик не спешит к ней, отсрочка унижения - все равно благо. "Если мне суждено проиграть князю Сергею, - молилась она, - пусть проигрыш случится только в третьей партии; пусть он не одолеет меня сразу же, в первых двух".
      Русский распечатал колоду, перетасовал, снял и начал сдавать. Карты у противников оказались примерно равные. Женевьева заставила себя забыть о трех остальных мужчинах. Те внимательно наблюдали за игрой, время от времени подкидывали поленья в огонь и терпеливо ожидали своей очереди, которая должна была неизбежно наступить и итог которой был предопределен.
      Первую партию Женевьева выиграла. Собирая карты, она поймала взгляд русского. Он сдал ей эту партию нарочно, они оба это знали. И оба знали почему. Князь Сергей был гораздо более сильным игроком и решил доставить себе особое удовольствие, заставляя ее подольше помучиться ожиданием отвратительной развязки, потому что прекрасно понимал: ожидание всегда хуже, чем сама развязка, сколь бы ужасна она ни была.
      Вторую партию она проиграла, как ей хотелось думать, лишь из-за собственной глупости: на этот раз князь Сергей ни в чем не уступил. Но когда она увидела, какая карта пришла в третьей сдаче, ближайшее будущее предстало во всей своей отвратительной реальности. С такими картами ничего сделать было нельзя. Двадцать долгих мучительных минут она отчаянно просчитывала варианты, стараясь удержать в голове все расклады и старательно обдумывая снова и снова каждый ход, прежде чем сыграть. Но все было бесполезно. Она даже не сумела скрыть охватившего ее разочарования. Было ясно, что ужасный конец уже близок.
      После того как Женевьева положила на стол последнюю карту, в комнате надолго воцарилась тишина. Князь Сергей улыбался, мясистые губы обнажили хищные белые зубы.
      - Ну наконец, - с облегчением произнес Себастиани. - Первый раунд ваш, Сергей.
      - Да уж это точно, - с довольным видом ответил князь Сергей. - Мадам? - Он встал.
      Женевьева поймала себя на том, что в ужасе отчаянно трясет головой. Но князь Сергей обошел вокруг стола, взял ее за плечи и заставил встать. Мужчины улыбались. Русский обхватил голову Женевьевы своими белыми ладонями:
      - Думаю, пора открыть счет. Давайте, прежде чем уединимся, дадим нашим друзьям возможность чуть-чуть познать вкус того, что ждет и их. - Его толстые губы приблизились к лицу, заслонив, казалось, все остальное в поле ее зрения. "Стой смирно, - приказала она себе. - Не сопротивляйся. Иначе будет только хуже, уж этому-то негодяю каждая лишняя минута твоего унижения и беспомощности - подарок. Он будет в восторге, получив возможность на глазах у завистливых соглядатаев показать свою власть над тобой".
      Сергей накрыл своим ртом ее губы, засосал их в отвратительную студенистую воронку, и тело Женевьевы восстало, вышло из повиновения благоразумному чувству самосохранения. Рука ее взметнулась, пальцы согнулись, и острые ногти впились в гладкие румяные щеки, оставив на них кровавые следы.
      Сергей взревел от резкой боли и, выкрикнув какое-то ругательство, заломил ей руку, а рот его впился в нее еще сильнее. Рушилась стена ее достоинства. Грубая рука вцепилась в воротник платья, раздирая кружева, безжалостные пальцы больно сжали обнажившуюся грудь. Женевьева извивалась и вырывалась, не обращая внимания на дикую боль, пронзавшую заломленную руку, и ей удалось ударить его коленом в пах. Он снова грязно выругался, но хватки не ослабил, а резко развернул ее и бросил поперек дивана.