Доминик улыбнулся, и легкая грусть пробежала по его лицу.
      - Возможно, моря и ждут, но я пока могу послужить Бонапарту. В случае поражения ему понадобится убежище, и Америка - самое подходящее для этого место. По предложению Фуше, "Танцовщица" будет стоять в Рошфоре. Если императору срочно понадобится корабль... - Он замолчал, сомневаясь, подходящий ли сейчас момент говорить о планах Женевьевы.
      Разумеется, это помогло бы ему определить и свои собственные. Если бы Доминик мог понять, заставил ли ее приобретенный в последнее время опыт обольщения хотя бы задуматься о чем-то ином, кроме идеи стать куртизанкой и обосноваться в какой-нибудь европейской столице! Этот план у него не было никакого желания поддерживать.
      - Месье? - размышлениям Доминика положил конец подскакавший на коренастой лошади Сайлас; обычно бесстрастный, он был крайне возбужден. - Можно вас на одно слово, месье? - тихо проговорил он, многозначительно поглядывая на Женевьеву.
      Доминик нахмурился и проскакал немного вперед:
      - Что за секретность, Сайлас?
      - Может быть, и никакой, месье, - ответил старый матрос, - но я не хотел бы зря тревожить мадемуазель. Клянусь, я видел итальянца из Вены.
      - Итальянца? - Доминик посмотрел на него непонимающе. - А, ты имеешь в виду Себастиани.
      - Да, вроде так его зовут. Мадемуазель провела однажды вечер в его доме, а сейчас он рыщет поблизости.
      - Не понимаю, что в этом подозрительного, Сайлас? И почему ты считаешь, что Женевьеву это известие может встревожить? Вероятно, итальянец по поручению союзников наблюдает за продвижением Наполеона.
      - t- Не нравится мне это, - упрямо повторил слуга. - Я предчувствую неприятности.
      За годы общения Доминик привык с доверием относиться к интуиции Сайласа. Капер уже был совершенно уверен, что одураченные информаторы Женевьевы раскусили се, но погнаться за ней через всю Францию, тем более в момент происходящего там переворота, - это уж слишком.
      - Что ж, давай поищем жилье, - сказал он Сайласу, - а потом поразведай, что сможешь. Я буду все время держать Женевьеву в поле зрения.
      - Да, так будет лучше, - согласился Сайлас. - Никогда не знаешь, что она выкинет, если ей что-то взбредет в голову.
      - О чем вы там шепчетесь? - поравнявшись с ними, поинтересовался объект последнего комментария. - Я не люблю секретов. Во всяком случае, - добавила она, - таких, которые мне неизвестны.
      - Мы обсуждали вопрос о ночлеге, - улыбнулся Доминик. - Ты, как обычно, хочешь воспользоваться гостеприимством императора? Тогда нам нужно просто ехать за ним.
      - Нет, - решительно ответила Женевьева. - Там будут лишь речи и всякие формальности, а я устала ехать верхом и мне надоели речи, кроме того, я голодна, а если мы будем ужинать на приеме у императора, то будет некогда поесть за разговорами...
      - Этого вполне достаточно. - Доминик протестующе замахал рукой, чтобы остановить этот безудержный поток. - Ваше красноречие меня совершенно убедило, мадам, я согласен. Мы найдем тихую гостиницу и немного насладимся уединением.
      - Вот это, - констатировала Женевьева. - лучшая идея с тех самых пор, как мы покинули Антиб.
      - Если бы ты играла по правилам, у меня были бы и другие, - заметил Доминик и был вознагражден озорным смешком и чувственным взглядом загоревшихся тигриных глаз.
      - Тогда я поеду посмотрю, что здесь за гостиницы, - с невозмутимым достоинством сказал Сайлас и свернул на боковую улицу.
      Гренобль с трудом справлялся с триумфальным и шумным нашествием. Императора принимали в губернаторском доме, его свиту разместили в лучших гостиницах. Сайлас был человеком предприимчивым и, рискнув выехать за пределы городской стены, нашел сговорчивую жену фермера, которая предложила прелестную спальню под крышей дома для хозяев, а слуге - соломенный тюфяк в хлеву. Но прежде чем отдохнуть, Сайлас вернулся в Гренобль, чтобы поискать сеньора Себастиани.
      Доминик сидел у открытого окна спальни, вдыхая мягкий ночной воздух поздней весны и родной запах спящей Женевьевы, когда Сайлас вернулся. Доминик вышел, тихо притворив за собой дверь, и, неслышно спустившись по лестнице, через кухню проследовал во двор, где уже ждал Сайлас.
      - Они все здесь, месье. Все господа нашей мадемуазель.
      - Не следует их так называть, - сухо поправил его Доминик. - Насколько я знаю, она не претендует на это.
      - Это не мое дело, месье, - флегматично ответил матрос.
      - Ты меня удивляешь, Сайлас. Они приехали вместе?
      - Похоже, что так. Я накрыл их в таверне на базарной площади. Все четверо держались вместе.
      - Значит, у них общее дело и они - на одной стороне, - вслух размышлял Доминик. - Хотя на какой - это еще предстоит выяснить. За последние двенадцать месяцев объявилось столько перевертышей, что никогда не угадаешь.
      - У них те же самые интересы, - объявил Сайлас. - Или интерес. - Он наморщил нос и уставился на звезды. - Если они ищут мадемуазель...
      - Зачем им это нужно? - Доминик понятия не имел, что знает Сайлас о том, как обстояли дела в Вене, но старый матрос был очень хитер и обладал столь же выдающейся проницательностью, как и интуицией. Сейчас он лишь пожал плечами и продолжал разглядывать небо.
      - Думаю, если им пообещали что-то и не выполнили...
      - Проклятие! - Доминик отшвырнул сигару и яростно растоптал ее каблуком.
      Он-то ведь думал лишь о том, что эта четверка раскусила Женевьеву как шпионку, добившуюся своей цели. Неприятно, но такова игра, в которую все они играли, и опыт должен был им подсказать: в конце концов кто-то выигрывает и кто-то проигрывает. Но Женевьева, легкомысленно бросая камешки, попала в самое больное место - уязвила мужскую гордыню.
      Доминик попробовал себе представить, что бы чувствовал сам в подобной ситуации. Особого воображения здесь не требовалось. Предвкушать обладание этим соблазнительным телом, проглотить наживку в виде откровенно чувственных взглядов, зазывного смеха, восхитительных интимных прикосновений, а в последний момент оказаться с носом всего лишь потому, что не хватило удачи или умения в карточной игре! Да к тому же понять, что у женщины и в мыслях не было выполнять свои обещания! Их приняли за дураков в той единственной сфере, где мужчина не может позволить себе остаться одураченным. А поскольку их четверо, они подливают друг другу масла в огонь неутоленной ярости оставленных на бобах "любовников".
      - Я не спрашиваю тебя, откуда ты это знаешь, - сказал Доминик.
      Старый матрос грустно усмехнулся:
      - Это ж было ясно как Божий день, если б вы только захотели увидеть.
      Доминик поморщился. А ведь не увидел!..
      - Я все расскажу утром Женевьеве, чтобы она была настороже. Следи внимательно за нашими "друзьями". Не вижу смысла что-либо предпринимать в настоящий момент или давать им понять, что мы обнаружили их присутствие. Так будет легче предупредить их действия.
      Доминик лег подле Женевьевы, она вздрогнула и проснулась:
      - Где ты был? - сонно пробормотала она, сворачиваясь клубочком под его рукой.
      - Разговаривал с Сайласом. Спи, mon coeur. Я расскажу тебе все утром.
      "Сердце мое", - подумала Женевьева, и нежная волна захлестнула ее. - Может быть, это все же больше, чем игра слов, ну чуть-чуть больше".
      На следующее утро за завтраком Доминик рассказал, что четверо ее бывших "любовников" в Гренобле.
      - Но почему? - Поглощая ароматную начинку бриоша, Женевьева нахмурилась. Как ты думаешь, они шпионы союзников?
      - Возможно. - Доминик неопределенно пожал плечами. - Но вероятно также, что здесь есть и еще кое-что. - Он пил кофе, тщательно подыскивая слова. Поэтому я хочу, чтобы ты все время была у меня на глазах, пока они здесь.
      - Но почему? - снова спросила Женевьева. - Какое отношение это может иметь ко мне? Дела с ними давно закончены. - Отправив в рот кусочек консервированного абрикоса, она смотрела на Доминика с абсолютно невинным видом.
      Доминик вздохнул. Ее изощренность в определенных делах и бесстрашие, с каким она встречала все неожиданности, заставила его забыть, что Женевьева еще очень юна, воспитана в строгих креольских традициях и только недавно выпорхнула из-под надежного укрытия широкого латурского зонтика, а посему не лишена наивного простодушия, которое в данном случае может оказаться опасным.
      - Ты, конечно, можешь так думать, моя дорогая, но ставлю десять против одного, что эти джентльмены так не думают. Мужчины обычно не прощают, когда из них делают дураков, особенно девушки с неожиданным талантом к карточной игре.
      По глазам было видно, что она начинает понимать. Быть может, Женевьева и простодушна, но в сообразительности ей отказать нельзя.
      - Ты думаешь, они хотят отомстить? - задумчиво спросила она, вспомнив с внезапной ясностью то утро незадолго до бала у Полански, когда те четверо явились в ее гостиную и у нее возникло отчетливое чувство опасности.
      Тогда Женевьева подумала, что, подбадривая друг друга, они, быть может, просто хотели отыграться, но вечером, после ужасной сцены на балу, мужчины ясно дали понять, что не собираются складывать оружие. Однако Женевьева считала, что с отъездом из Вены вся эта неприятная история осталась позади.
      - С уверенностью ничего сказать нельзя. Быть может, их присутствие здесь и не имеет к тебе никакого отношения. Но пока я не смогу убедиться в этом, ты будешь вести себя немного осторожнее, чем обычно, хорошо? - Он улыбнулся, но глаза его смотрели пристально и серьезно.
      - Не могу представить, что они могут сделать мне в нынешних обстоятельствах, - упрямствовала Женевьева. - Мы же находимся в самом центре целой армии.
      - И тем не менее... - Он поднял брови.
      - Тем не менее я буду следовать за тобой как тень, - рассмеялась Женевьева. - Пока не прибудем в Париж.
      И она держала слово на протяжении всего триумфального шествия в Париж, в ходе которого бастионы обороны Бурбонов сдавались один за другим. Когда Наполеон вступил в Фонтенбло, оказалось, что Людовик, уже покинул столицу, которая горячо приветствовала возвращение императора.
      В Фонтенбло исчезли и четверо преследователей четы Делакруа. Сайлас, впрочем, вовсе не почувствовал от этого облегчения, напротив, очень встревожился:
      - Если я могу их видеть, месье, мне спокойнее, - озабоченно сказал слуга, когда они въезжали в Париж через южные ворота.
      - Может быть, мы напрасно беспокоились? - Доминик бросил Взгляд на Женевьеву.
      Она пребывала в состоянии радостного возбуждения, предвкушая встречу с городом, который многие креолы считали своей духовной родиной.
      - Если в их задачу входило наблюдать за продвижением Наполеона и за приемом, который ему оказывают, то здесь их обязанности заканчиваются. Союзникам не нужны шпионы, чтобы докладывать о торжественном въезде в Париж это событие публичное.
      - Возможно, они отложили свою затею до Парижа, - пробормотал Сайлас. - В большом городе, где все расползаются, ее осуществить легче.
      - Что легче осуществить? - нетерпеливо спросила Женевьева. - Я думаю, вы делаете из мухи слона, Сайлас. Я их даже ни разу за все путешествие не видела. А ты, Доминик?
      - Мне не нужно их видеть самому, если Сайлас говорит, что они здесь, резко оборвал ее Доминик.
      Женевьева закусила губу и, виновато покраснев, улыбнулась молчаливому матросу:
      - Я ни в коем случае не сомневаюсь в словах Сайласа. Но вы, по-моему, придаете этому слишком большое значение. Что, вы полагаете, они могут сделать?
      - Если бы я это знал, мадемуазель, я бы не волновался, - ответил Сайлас довольно резко. - Но я знаю, что на городских улицах порой гораздо опаснее, и если вы будете, как всегда, бездумно слоняться по ним, неизвестно что может случиться.
      - А я не собираюсь сидеть в какой-нибудь душной гостинице и бить баклуши только потому, что у вас слишком буйное воображение, - вспылила Женевьева, возмущенная ворчливым упреком, которого не заслуживала: ведь всю дорогу вела себя примерно.
      Пришпорив коня, она помчалась рысью, обогнав своих сопровождающих.
      Доминик не знал, кого из них двоих - Сайласа или Женевьеву - утихомиривать первым. Но пока он колебался, Сайлас снова невозмутимо сказал:
      - Лучше, если я буду все же смотреть в оба, месье.
      - Да, нам надо держать ухо востро, - согласился Доминик так же невозмутимо. - Я намерен снять дом на время пребывания в Париже. Там мы будем менее уязвимы.
      Оставив, судя по всему, уже смягчившегося Сайласа, Доминик поскакал вперед и догнал Женевьеву. В течение нескольких минут она не обращала на него никакого внимания, потом сказала:
      - Надеюсь, ты не ждешь, что я стану просить у него прощения. Матрос был не менее груб, чем я.
      - Он беспокоится за тебя, и у Сайласа в отличие от тебя не было возможности выучиться хорошим манерам, - назидательно сказал Доминик. - Тебе ведь так просто помириться с ним.
      Женевьева снова помолчала, потом призналась:
      - Я немного зарвалась, конечно. Но Сайлас делает из мухи слона, и я не собираюсь трусливо сидеть за запертой дверью в какой-то набитой людьми гостинице...
      - Никто тебя и не заставляет, - успокоил ее Доминик. - Я собираюсь снять дом. Просто тебе нельзя будет выходить из пего без сопровождения. Я не слишком многого требую?
      - Может статься, что и слишком, - серьезно ответила Женевьева. - Я не могу все предвидеть. Допустим, мне нужно выйти, а вас с Сайласом нет?
      - Будем надеяться, что такого не случится, - мягко возразил Доминик.
      Капер подавил раздражение, которое в обычное время вырвалось бы из него гневной тирадой. Ведь Женевьева не намеренно злила его, она лишь по обыкновению о простых вещах говорила просто и прямо, как в голову придет.
      Женевьева вдруг не к месту засмеялась:
      - Что это ты такой покладистый в последнее время, Доминик? Я думала, ты станешь нарочито спокойным и очень сердитым после того, что я сказала.
      - Так ты меня провоцировала? - воскликнул он почти весело - смех Женевьевы был таким заразительным!
      - Нет, не совсем. Просто раньше, даже если я не намеренно провоцировала тебя, тебе всегда так казалось, я уже привыкла к этому. А теперь никогда не знаю, какой реакции от тебя ждать.
      - Ты хочешь, чтобы я вернулся к старому? - удивленно спросил он.
      - Нет, совсем не хочу! Просто меня немного смущает, когда я слышу не то, чего жду. Но смею тебя заверить, я привыкну. До тех пор пока... - По мере того как Женевьева понимала, что она начала говорить, голос ее замирал.
      "До тех пор, пока мы с тобой вместе", - чуть было не вырвалось у нее. Но сидящий глубоко внутри страх - не искушать судьбу - удержал от разговора о расставании. Быть может, если ни она, ни Доминик никогда не будут говорить об этом, этого и не случится?
      - Как ты думаешь, это Нотр-Дам? - Она показала на изящный остроконечный шпиль, вонзающийся прямо в небо над скатами серых крыш.
      Доминик между тем размышлял о том, чего недоговорила Женевьева. Вероятно, она имела в виду "до тех пор, пока ты сохраняешь теперешнюю сдержанность". А потом решила, что это будет не слишком вежливо, если не сказать, откровенно грубо. Решив так, капер предоставил всего себя в ее распоряжение. Как раз в этот момент они ехали по широким бульварам, которые по-настоящему сделали Париж столицей Наполеона. Доминик бывал здесь не раз и видел, как из неряшливого, расползшегося зловонного предместья они превращались в стройные аллеи, ведущие к открытой широкой, красиво оформленной площади с Триумфальной аркой и великолепными монументами. Да, во многих отношениях Париж можно было считать одним из величайших достижений Наполеона.
      ***
      - Занятное, хотя и не слишком плодотворное путешествие, - заметил Жан-Люк Легран, устраиваясь у себя в гостиной на улице Риволи.
      - Да уж, при том, что Делакруа и этот мрачный матрос не спускают с нее глаз, ее невозможно оторвать от них, как улитку от скалы. - Чолмондели недовольно скривил рот. - Думаю, что в праздничной суете мадам будет легче выхватить в толпе.
      Взяв из рук ливрейного лакея бокал бургундского, Себастиани заметил:
      - Нам надо проявить выдержку. Выяснить, где они живут, будет нетрудно. Адрес станет известен множеству людей при дворе. Нас заметили и узнали, хоть мы и были чрезвычайно осторожны, поэтому они и не отпускали мадам от себя ни на шаг. Однако... Если сейчас мы исчезнем на время из поля их зрения, Делакруа ослабят бдительность. В конце концов, они ведь не уверены наверняка, что мы замышляем нечто дурное.
      - А будучи столь приближенными к императору особами, они будут обязаны участвовать в придворной жизни, - задумчиво продолжил Легран. - Иначе зачем бы им вообще приезжать сейчас в Париж. Мадам все время будет присутствовать на балах, ужинах, вечерах. Следовательно, ей придется посещать портного, галантерейщика. Разумеется, при ней всегда будет служанка, но от служанки ничего не стоит отделаться.
      - Все это так, Легран, - согласился Чолмондели, - но сколько еще может продолжаться эта праздничная круговерть?
      Бонапарту нужно укреплять свои позиции. Конечно, он нападет на союзников прежде, чем те нападут на него.
      Он не из тех, кто долго ждет, чтобы отомстить за оскорбление. Наполеон очень скоро отправится воевать.
      - И Делакруа уедут из Парижа, - подхватил Себастиани. - Я не желаю, господа, лишиться того, что мне причитается. Его собеседники заговорили одновременно.
      - Значит, мы все согласны, - резюмировал хозяин все, что было сказано и что подразумевалось. - Действовать будем быстро, но осторожно. Думаю, следует нанять кого-нибудь, кто будет следить за ней, выждет удобный момент и... Я знаю людей, которые охотно сделают все, что потребуется. Мадам Делакруа когда-нибудь придется выйти за порог своего дома, а как только она это сделает...
      Глава 25
      Доминик заверил Женевьеву, что у него уйма времени на показ достопримечательностей города в первые же дни после их приезда в столицу. И теперь они вместе с высшим светом присутствовали на красочном празднике Майского поля, учрежденном императором в честь восстановления монархии. Торжества были не менее пышными, чем день его коронования. Но Женевьеве почему-то было грустно, что, разумеется, казалось странным и смешным среди всей этой пышной церемонии, великолепия экипажей, мундиров, шелков, вышивок, золота, серебра и драгоценных камней. Все это было лишено смысла, если - пока? - император не отправится на войну и не одержит победу.
      - Фуше хочет поговорить со мной, дорогая, - сказал Доминик, когда закончилось грандиозное финальное шествие с флагами. - Я должен быть в Елисейском дворце. Ты хочешь поехать со мной или предпочитаешь, чтобы Сайлас отвез тебя домой?
      - Лучше поеду домой. У меня чертовски болит голова, а сегодня еще предстоят ужин и бал.
      Доминик посмотрел на нее озабоченно:
      - Это на тебя совсем не похоже, фея, - хворать. Если, конечно, не пришло твое время, тогда это продлится...
      - Мне немного неловко. - Она вымученно улыбнулась. - Ты вникаешь в такие интимные подробности.
      - Но мой интерес вполне оправдан, разве нет?
      - Да, - согласилась Женевьева. - Но я подозреваю, что афиширование такого рода интереса не слишком распространено среди мужчин. Конечно, я могу ошибаться, - добавила она, озорно взглянув на него, - поскольку мой опыт ограничен лишь тобой и нашими весьма нерегулярными отношениями. Думаю, при регулярных отношениях момент зачатия не исключается, а посему нет необходимости в скрупулезном подсчитывании...
      О небеса, что она несет! Ее интонация была почти мечтательной. Щеки зарделись от смущения, она резко повернулась, не заметив огонька, вспыхнувшего в глазах капера.
      Доминик колебался. Не почудилась ли ему эта мечтательная нотка в ее голосе?
      - Может быть, нам пора поговорить о твоем будущем? - осторожно предложил он.
      "Твоем, а не нашем", - печально отметила про себя Женевьева.
      - Да, согласна, пора. Но здесь едва ли подходящее для этого место. - Она обвела взглядом бурлящую и галдящую вокруг толпу; каким-то чудом голос ее обрел прежнее спокойствие, разве что звучал чуть-чуть резче обычного, но это и не плохо. - Кроме того, у меня болит голова, наверное, из-за толчеи и всех этих оркестров. Я бы хотела немного отдохнуть.
      - Да, разумеется. - Доминик кивнул Сайласу, скромно ожидавшему в нескольких шагах позади. - Сайлас, отвезешь Женевьеву домой? Я отправляюсь в Елисейский дворец, но скоро приеду домой.
      - Да, месье, - с обычной готовностью ответил Сайлас. - Мадам, вы желаете идти пешком или мне найти экипаж?
      - Пойдем пешком. Может быть, это снимет головную боль, к тому же наемный экипаж никогда не бывает чистым, во всяком случае, теперь.
      Центральные улицы были полны зевак, и Сайлас предложил свернуть в одну из боковых - узких, но более свободных. Впрочем, здесь тоже было достаточно людно, и, наверное, поэтому от внимания Сайласа ускользнул закрытый экипаж, медленно следовавший за ними.
      Но вдруг людской водоворот немного отпрянул назад, и в следующее мгновение Женевьева увидела слева от себя распахнутую во внутренний двор огромную кованую дверь, услышала пронзительный свист, потом резкий щелчок кнута, быстрый грохот копыт и железных колес по брусчатке.
      Рядом появилась карета, в глубине которой сидел человек. Толстая плеть из воловьей кожи со страшной силой обрушилась на голову Сайласа, он споткнулся и, взвыв от боли, рухнул на колени. Упавшего матроса отделяла от Женевьевы широко открытая дверца кареты. Из экипажа метнулась рука и схватила ее за плечо. Не раздумывая ни секунды, Женевьева резко отскочила назад и захлопнула дверцу, прищемив схватившую ее руку. Непристойное ругательство донеслось из кареты. Не смея задерживаться возле Сайласа, который, тряся головой, пытался подняться на ноги, она прыгнула к двери, ведущей во внутренний двор.
      Девушка вжалась в высокую каменную стену, не зная, станут ли ее преследовать. С улицы донеслись возмущенные голоса, толпа начала собираться вокруг Сайласа, и экипаж бешено рванул с места, ничуть не заботясь о безопасности пешеходов. Женевьева только теперь поняла, как она испугалась, и гордо выпрямилась. Однако руки у нее все еще дрожали. Она осторожно покинула свое убежище и вышла на улицу, где Сайлас, все еще нетвердо державшийся на ногах, озирался по сторонам. Каждая черточка его лица была тревожно напряжена.
      При виде Женевьевы выражение тревоги сменилось явным облегчением, но лишь на мгновение. Взглянув на ее побелевшее лицо, он нахмурился.
      - Я в полном порядке, Сайлас, - бодро заверила Женевьева. - А вот вы как? - Она притронулась к багровому рубцу, пересекшему его щеку.
      - Ерунда. - Слуга моргнул и стряхнул ее руку. - Ерунда по сравнению с тем, чего я заслуживаю, - ответил он, и гримаса отвращения исказила его лицо. Слепой дурак, я обязан был их заметить! Месье спустит с меня шкуру.
      - Это вовсе не ваша вина! - запротестовала Женевьева. - Как вы могли предвидеть?
      - Должен был, - мрачно сказал Сайлас. - Если бы вы не среагировали так быстро...
      - Ну ладно, пойдемте домой, посмотрим вашу рану. - От ее внимания не ускользнула нотка восхищения в голосе матроса, что доставило Женевьеве явное удовольствие.
      Сайлас редко выказывал одобрение, и если выказывал, то делал это с неохотой. Остаток пути до дома они проделали без приключений, но Сайлас наотрез отказался от помощи Женевьевы.
      - Я должен отправиться в Елисейский дворец и доложить обо всем месье, твердо заявил он. - А вы заприте дверь и никому не открывайте.
      - Месье вернется через час или около того, Сайлас. Можно и подождать.
      - Если вы так думаете, вы плохо знаете месье, - ответил матрос. - Он вздернет меня на нок-рее, если я не доложу ему обо всем немедленно.
      - Ну позвольте мне хотя бы смазать вашу рану.
      - Чем хуже я буду выглядеть, тем лучше для меня, мадемуазель. - В виноватых глазах матроса мелькнула смешинка.
      ***
      В коридорах Елисейского дворца толпились чиновники, военные, участники празднества, просители и дипломаты. При виде матроса с серьгой в ухе и конским хвостиком на затылке, интересующегося, где найти месье Фуше и месье Делакруа, они удивленно поднимали брови. Однако в конце концов его препроводили в большую прямоугольную комнату с высокими окнами и черно-белым мраморным полом.
      Увидев Сайласа, Доминик поднялся с кушетки, на которой беседовал с Фуше, и быстро пересек комнату.
      - Черт возьми, что случилось, парень? - Его обычно ровный голос звучал хрипло и взволнованно. - Где Женевьева?
      Сайлас сглотнул, нервно облизал губы и, ничего не приукрашивая, ничуть не пытаясь выгородить себя, рассказал о случившемся. Доминик выслушал не перебивая, выражение его лица снова стало бесстрастным.
      - Тебе нужно заняться своей раной, - только и сказал он, потом повернулся к министру:
      - Мы продолжим наш разговор в следующий раз, Фуше. Но вы можете быть уверены, что "Танцовщица" будет стоять у Рошфора до тех пор, пока дело императора не решится тем или иным образом. Министр Фуше кивнул и спросил:
      - Как вы думаете, кто напал на мадам? Или это случайность?
      - Никакой случайности, - ответил Доминик. - Думаю. что это Жан-Люк Легран, но доказательств у меня нет.
      - А почему Легран проявляет подобный интерес к вашей жене? - В хитрых глазах старика сквозило любопытство.
      - Это долгая история, и лучше ее не ворошить, - твердо отрезал Доминик и откланялся.
      - Извините меня, месье, - тараторил Сайлас, пока они шли по коридорам, - я понимаю, что виноват. Если бы мадемуазель действовала не так быстро...
      - Я тебя разорву надвое, - перебил его Доминик, сухо улыбаясь. - Как только промоешь рану, отправляйся на пристань и найди лодку, которая отвезет вас с Женевьевой в Гавр. Там вы оба сядете на корабль и вернетесь в Америку.
      Сайлас выслушал приговор в стоическом молчании. Мадемуазель, нельзя отправлять в такое путешествие одну, и, раз на его долю выпало быть при ней нянькой, лучше было не возражать.
      Однако Женевьева думала иначе. Как только Доминик ступил на порог, она бросилась к нему и стала объяснять, что Сайлас ни в чем не виноват. Объект ее защиты, пробормотав нечто невразумительное, тут же исчез. Притянув девушку к себе, Доминик не удержался от смеха. Крепость объятия, однако, была единственным свидетельством его сочувствия.
      - Не такой уж я людоед, фея. Я и пальцем не тронул парня!
      - Но ты внушаешь людям дьявольский страх, - с шутливой укоризной сказала Женевьева. - Я прекрасно понимаю, что Сайлас сейчас чувствует.
      Глаза Доминика стали серьезными, он отпустил ее и прошел в гостиную.
      - Я должен сделать так, чтобы подобное не повторилось.
      - Впредь мы будем вдвойне осторожны, - пообещала Женевьева, усаживаясь на подлокотник кресла. - Но я уверена, что больше они на это не пойдут.
      Доминик почувствовал приближение ссоры и собрал всю свою выдержку:
      - Я не готов рисковать, Женевьева, поэтому отправляю , тебя обратно в Америку.
      Кровь отхлынула от ее лица, блеск желто-карих глаз померк.
      - Не поняла.
      - Сейчас Сайлас отправится на пристань и договорится о том, чтобы вас обоих доставили в Гавр. Там вы сядете на корабль.
      - А ты как же? - "Не может быть, чтобы он говорил все это всерьез. Скорее всего я что-то не правильно поняла".
      - У меня здесь дела, обязательства, которыми я не имею права пренебречь.
      Женевьева не могла поверить в реальность того, что Доминик сказал. Невероятных трудов стоило ей заставить себя говорить спокойно и рассудительно:
      - Если мне нужно куда-то ехать, почему я не могу проделать этот путь на борту "Танцовщицы"?
      - "Танцовщица" должна стоять в Рошфоре на случай, если срочно понадобится Наполеону. Это часть обязательств. Которые я на себя принял, - сказал Доминик так же спокойно, как Женевьева; ему, однако, не нужно было притворяться, поскольку ничего страшного в этом он не находил. - Если ты подвергаешься риску нападения, то твое присутствие на "Танцовщице" делает уязвимой и ее. Я этого допустить не могу. До тех пор, пока ты остаешься во Франции, ты - в опасности, а я не могу сейчас тратить время и отвлекать людей на то, чтобы охранять тебя.
      Капер считал, что лучше говорить откровенно: есть обязанности, которые он должен выполнить, а присутствие Женевьевы и ее преследование могут помешать. Для ее собственной безопасности и чтобы развязать Доминику руки, она должна оказаться как можно дальше от Франции. А если каперу придется тревожиться за Женевьеву и постоянно за ней присматривать, а придется непременно, пока она не будет достаточно далеко отсюда, исполнение его миссии окажется под угрозой.
      "Значит, Доминик, отсылает меня, вот так просто, безо всякой подготовки, без обсуждения. Кладет конец приключению, перечеркивает нашу любовь, нашу страсть, даже не намекая на продолжение дружеских отношений когда-нибудь в будущем, где-то в другом месте. И все потому, что я вдруг стала помехой с выполнении его обязанностей?" Даже в самом страшном сне Женевьева не могла себе представить, что их отношения закончатся вот так, холодно и внезапно, только из-за того, что по шкале его приоритетов она вдруг соскользнет на одно из последних мест.
      - И что мне делать в Америке? - спросила она подавленно. - Едва ли я смогу вернуться домой.
      - Ну разумеется, нет, - деловито согласился он. - Что ты будешь делать, зависит прежде всего от того, где пришвартуется твой корабль. Я, конечно же, позабочусь о том, чтобы у тебя было более чем достаточно средств для того, чтобы обосноваться.
      - Я не желаю обосновываться в Америке! - выкрикнула Женевьева, которую столь благоразумное деловое обсуждение ее будущего привело в отчаяние.
      Обосноваться в качестве кого? Она встала и расправила плечи. Если это конец их любви, то она сделает его таким, каким она считает нужным.
      - Я имею право сама принимать решения и сама выбирать собственную судьбу. Разве не это ты предложил сделать мне, когда взял из дома моего отца? Меня нельзя просто так вычеркнуть из жизни, откупиться от меня, как от надоевшей любовницы. - Рыдание сдавило ей горло. - Тебе , нет нужды беспокоиться обо мне. Ты не несешь за меня ответственности. Я никогда не была помехой в твоих делах и намерения такого не имела. - Она смахнула непрошеную слезу и без паузы продолжила: