- Все прошло хорошо, Доминик? - спросил Николас с явным волнением. - "И почти умоляюще", - подумала Женевьева. - Вы поговорили с Латуром?
      - Только обменялся любезностями. Но большего я на первый раз и не ожидал. - Фитилек пламени вспыхнул в темноте, засветился кончик сигары, которой глубоко затянулся Доминик, и Женевьева Не без удовольствия ощутила аромат сигарного дыма, колечками поднимавшегося вверх. - Но почва взрыхлена: теперь Латур не сможет отказаться говорить со мной, когда я зайду к нему в офис. После того как я был принят в его доме в качестве гостя, это невозможно.
      - А Элиза? - в голосе Николаса послышалось смущение. - Раз все пошло хорошо с ее отцом, есть ли необходимость...
      - Какой вы неискушенный, Николас! - с легкой издевкой ответил Доминик. Кузина, смею вас заверить, была бы страшно разочарована, если бы я не попытался.., продолжить наше знакомство. Кстати, я жду ее здесь с минуты на минуту, так что не будете ли вы любезны удалиться?
      - Вы обещали, что не обидите ее, - напомнил Николас почти с отчаянием в голосе. - Я бы ни за что не согласился, если бы...
      - Не думаю, чтобы вы находились в положении, позволявшем вам поступить иначе, - холодно оборвал его тот, кто был старше и сильнее.
      Женевьева почувствовала неприятное покалывание у корней волос. Она не поняла ничего из того, что говорилось внизу, но услышанного было достаточно, чтобы лишь укрепиться во мнении: Доминик Делакруа очень опасный человек.
      - Но если ее увидят здесь, в саду, наедине с вами, разразится страшный скандал.
      - Приглашение исходило от мадемуазель, уверяю вас, Николас. Я не настолько безрассуден, чтобы предложить ей это так скоро после знакомства.
      Элиза самовлюбленная дурочка! Женевьева от досады прикусила губу, стараясь понять, в чем же суть их разговора, или, точнее, заговора.
      - Дон Лоренцо... - жалко начал Николас.
      - Слепой самодовольный дурак, - резко прервал его капер. - Ваша кузина, дорогой приятель, - плод, созревший для того, чтобы его сорвали, и чем скорее высокомерный кастилец завалит ее на постель, до или после брака, тем больше у него шансов получить ее все еще целомудренной.
      Женевьева невольно кивнула, соглашаясь с этим трезвым замечанием. Она и сама давно так считала. Элиза пребывала в полном смятении от перспективы долгих лет замужества без страсти, о которой мечтала в глубине души, и мысль о том, что она может так и не познать счастья любви, приводила ее в отчаяние. Женевьева знала и понимала, как хочется сестре испытать романтическое увлечение, прежде чем она станет богатой, уважаемой, благородной матроной. Но если Элиза надеется на легкое приятное приключение с Домиником Делакруа, то сильно ошибается: в его огне можно спалить не только крылышки - Женевьева в этом не сомневалась.
      Однако она пока не понимала, почему Доминик склонен поощрять девичью глупость и какую роль во всем этом играет Николас.
      - Вы обещали, что ее репутация не пострадает, - повторил Николас, и теперь его голос звучал настойчиво.
      - Это уж как леди сама пожелает, - рассмеялся Доминик, и Женевьева снова почувствовала, как шевелятся ее волосы: смех был отнюдь не добродушным. Чтобы добиться своей цели, мне не нужно губить ее репутацию. Однако если она будет настаивать... - Капер снова рассмеялся, и кончик его сигары вспыхнул ярче. - А теперь поскорее уходите, мой дорогой Николас. Вы исполнили свой долг, и я освобождаю вас в дальнейшем от какой бы то ни было ответственности.
      Долг? Небеса милосердные, что происходит? Женевьева увидела, как Николас медленно пошел в дом. Так-так, что бы там ни было, а это нужно немедленно остановить. Глупая Элиза порой бывает вредной, но ведь они сестры, и, если одна готова упасть, долг другой поддержать ее. Женевьева не была уверена, что попытка спасти сестру будет встречена той с благодарностью, а вот сомнений в том, что месье Делакруа, мягко выражаясь, не одобрит ее вмешательства, не было никаких. Но его чувства Латур-младшую ничуть не интересовали.
      Размышляя подобным образом, она увидела за деревьями Элизу. Она легко бежала по лужайке. Доминик бросил сигару и сделал шаг навстречу.
      - Я не смел поверить, что правильно понял вас, - вкрадчиво сказал он слегка хриплым и ласковым голосом.
      Женевьева нахмурилась. Неудивительно, что Элиза затрепетала и жеманно захихикала - кто бы устоял при звуке такого голоса! Ухватившись руками за раму, Женевьева подтянулась и легла животом на подоконник. До земли было добрых восемь футов. Она неловко перекинула ноги через подоконник и повисла.
      - Что это, черт возьми! - Услышав шорох у себя за спиной, Доминик резко обернулся и, двумя прыжками подскочив к стене, крепко ухватил девушку за талию. - Отпускайте руки. Я вас подстрахую.
      - Я могу сама, - слабо запротестовала Женевьева, ошеломленная ощущением его физической близости.
      Ее тело было тесно прижато к Доминику, и, отпустив нижний край оконной рамы, она оказалась в объятиях капера совершенно беспомощной. Женевьева невольно дернулась, отчего захватчик-спаситель сердито вскрикнул и поставил ее на ноги. Она начала поправлять юбки и стряхивать грязь с ладоней, чтобы выиграть время и вернуть себе самообладание.
      - Необычный способ выходить из дома, - заметил Доминик, глядя на нее с раздражением, но не без интереса.
      В каком-то смысле было неизбежно, что это настырное существо упадет прямо с неба в самый ответственный момент выполнения искусно разработанного им плана и снова все расстроит.
      - Возможно, месье, но это был единственно доступный мне способ, - сообщила она, пытаясь завязать ленту в волосах. - Дверь была заперта снаружи, ясно?
      - А! - с пониманием кивнул он. - Догадываюсь: сегодняшнее происшествие на бирже Масперо? - И не удержался от улыбки.
      Все ее усилия стянуть лентой пышные волосы оказались безуспешными. Волосы, кстати, были необычного цвета: пепельные с золотистыми прядями. Они волнами падали на плечи, отражая лунный свет. Рыжевато-карие глаза и серебристо-золотистые волосы создавали совершенно необычный контраст. "Как необычна и сама эта личность, - отметил он про себя. - Совсем не похожа на свою родню, так же была не похожа и Розмари. Но с другой стороны, Розмари не принадлежала к креольскому роду". Доминик нахмурился. Какого черта он об этом думает!
      - Именно так, - сухо подтвердила Женевьева. - Однако я своего добилась и о последствиях не жалею. Но мне стало немного скучно, поэтому я подумала, что могу спуститься сюда и присоединиться к вам. - Она кротко улыбнулась. - Ты ведь не будешь возражать, Элиза?
      - Папа запер тебя в кладовке?
      - А где же, по-твоему, я была?
      - У себя в комнате, естественно.
      - Он, может, и ограничился бы этим, если бы я не рассказала ему, что мистер Кинг пытался изнасиловать Амелию, а та воспротивилась, поэтому-то он и решил продать ее.
      Выслушав это неприличное сообщение, Элиза задохнулась от неподдельного потрясения, а Доминик пробормотал:
      - Весьма снисходительно со стороны вашего отца, я бы сказал.
      На мгновение тигриные глаза вспыхнули, но Женевьева тут же взяла себя в руки и пожала плечами:
      - Вы имеете право на собственное мнение, месье. Однако не хочу нарушать ваш тет-а-тет с моей сестрой. Я поброжу тут по саду немного, разомну ноги.
      Намек был более чем прозрачен. Сколь шокирующим ни было бы ее поведение, Женевьева только что напомнила им, что сами-то Элиза и Доминик оказались в несравненно более компрометирующем положении.
      - Не понимаю, что ты имеешь в виду, - запротестовала Элиза. - Ни о каком тет-а-тет речи нет. Как ты могла такое подумать! Я просто вышла подышать: в доме так жарко. Я и не знала, что месье Делакруа захочет сделать то же самое и в это же самое время.
      - Нет, конечно, нет, - спокойно подхватила Женевьева. - А что, дон Лоренцо уже уехал? Никогда не поверю, что он позволил бы тебе в одиночестве дышать ночным воздухом. Он непременно настоял бы на том, чтобы кто-нибудь тебя сопровождал.
      В какой-то момент Доминику показалось, что ему придется разнимать ссорящихся сестер. Рука Элизы дрожала, готовая вот-вот обрушиться на невозмутимо улыбающееся лицо сестры, но, вспомнив о том, что за ней наблюдают, старшая прикусила губу, повернулась на каблучках и быстро направилась в дом.
      Доминик достал из внутреннего кармана сигару, закурил и задумчиво выпустил струю дыма. Потом взглянул на окно кладовки и перевел взгляд на Женевьеву. Как давно она подслушивала? Было ли ее необычное появление просто случайностью, следствием отвратительной привычки вмешиваться в чужие дела, или за этим крылось нечто более серьезное?
      - А вы не думаете, что сами можете навлечь позор на свою голову из-за нашего свидания наедине? - поинтересовался Доминик.
      - О, у меня уже столько неприятностей, что одной больше, одной меньше невелика разница, - беззаботно ответила Женевьева. - А кроме того, я не помолвлена, и нарушение приличий мною может быть списано на детскую шалость. И, месье Делакруа, я не думаю, что кто-нибудь поверит, будто вас может заинтересовать тайное свидание с ребенком.
      "Ребенок-то она, может, и ребенок, но по части разумности даст сестре сто очков форы. Интересно, что она успела услышать? Слышала ли, как я разговаривал с Николасом?" Впрочем, из-за этой своенравной девчонки Доминик зря теряет здесь время, бесплодные размышления ни к чему не приведут. Слава Богу, всегда существует завтра.
      - Вы совершенно правы, - невозмутимо согласился он. - К тому же мне пора попрощаться с хозяевами. Желаю вам доброй ночи, мадемуазель Женевьева.
      Он уже хотел уйти, но в этот момент неожиданно услышал ее неуверенный голос.
      - Месье Делакруа? Боюсь, без посторонней помощи я не смогу влезть обратно: окно для меня высоковато.
      Доминик оглядел окно и стену, потом устремил насмешливый взгляд на Женевьеву:
      - Согласен, для столь маленького человечка окно действительно высоковато. Может быть, вы вернетесь в дом общепринятым способом?
      Женевьева проглотила горькую пилюлю, сочтя ее справедливым возмездием с его стороны, и объяснила, что не может пройти в дом незамеченной.
      - Действительно, - притворно огорчился Делакруа, - трудно представить, как бы вы могли это сделать. Но разве вы сами не сказали, будто у вас уже столько неприятностей, что одной больше, одной меньше - никакой разницы?
      - Так-то оно так, но зачем же самой призывать их на свою голову? - Она сцепила руки за спиной и смело посмотрела ему прямо в глаза.
      - Совершенно с вами согласен. Но это послужит вам уроком, который советую хорошенько усвоить. Вам следовало бы подумать, прежде чем столь драматично падать с неба.
      Вызов был брошен открыто и недвусмысленно, и Доминик, еще раз пожелав ей спокойной ночи, зашагал в темноту.
      Женевьева села на каменную скамейку и оценила ситуацию, которая была малоутешительной. На сей раз она спасла Элизу от последствий ее безрассудства, но это вовсе не означало, что сестра не станет упорствовать в своем неблагоразумии. Одно ясно: Доминика Делакруа едва ли остановишь, если он устремился к намеченной цели. Что же до нее самой, то Женевьева "села на мель" под окном своей темницы.
      Единственное, что ей остается, это ждать, пока все в доме отойдут ко сну. Возможно, тогда удастся проскользнуть незамеченной, разумеется, при условии, что ключ будет по-прежнему торчать в двери кладовки. Но она же не волшебница и не сможет запереть дверь снаружи, находясь уже в кладовке. Похоже, не миновать ей ссылки на плантацию у озера Борн. Только так Виктор сможет быть уверен, что младшая дочь не натворит чего-нибудь еще. И тогда ей уже не удастся оградить Элизу от чего бы то ни было.
      Может, найти Николаса? Он-то ей, безусловно, поможет, но тогда у кузена будет полное право спросить Женевьеву, что она тут делает и почему выбралась из дома через окно. А поскольку он, похоже, заодно с капером, то едва ли стоит рассказывать ему о подслушанном ею разговоре.
      Женевьева решила, что лучше положиться На собственную сообразительность, как вдруг уловила аромат табака: Доминик вышел из-за угла дома и небрежно направлялся к ней.
      - Вы все еще здесь? - притворно удивился он. - Я был уверен, что вы уже решили свою проблему.
      - Она неразрешима, - констатировала Женевьева. - Но вам, разумеется, доставляет удовольствие сыпать соль на рану, месье Делакруа. Это невеликодушно с вашей стороны - отказать мне в помощи, а потом прийти насмехаться над моим затруднительным положением.
      - Невеликодушно, - охотно согласился Доминик, - но, знаете ли, мадемуазель, я вовсе не славлюсь великодушием.
      - Почему-то, месье, это признание вовсе не является для меня откровением, - ехидно ответила она. - Не смею вас больше задерживать. Я сама справлюсь. Ее губы сложились в некое подобие вежливой улыбки.
      - Вы действительно думаете, что справитесь? - спросил капер уже с явным интересом.
      Женевьева прикусила язык, не найдя достойного ответа: ни "да" ни "нет" здесь не подходили.
      - Самое разумное - никогда не пытаться ответить на вопрос, не имеющий ответа. - Делакруа с внезапной решительностью отбросил сигару. - Вам давно пора спать. Ну, давайте!
      Женевьева онемела от удивления, но он взял ее за плечи, быстро развернул, крепко ухватил за ноги пониже колен и поднял прямо к окну. Она уцепилась за край рамы, нащупала ногами его плечи и уже в следующее мгновение сидела на подоконнике и глядела вниз на Доминика. Все произошло так быстро, он вертел и поднимал ее, словно куклу. Но Женевьева оказалась там, где хотела быть, и все возражения насчет методов, коими ее туда водворили, казались неуместными.
      - Благодарю вас, месье Делакруа. Чему обязана переменой ваших намерений?
      - Понятия не имею. Вероятно, выпил слишком много шампанского. Не сомневаюсь, что пожалею потом о своем благородном порыве.
      Женевьева не удержалась от улыбки, поскольку считала, что у него действительно возникнут основания для сожалений.
      - Что ж, я вам очень благодарна, так как вы спасли меня от ссылки на плантацию, - сообщила она. Доминик театрально застонал:
      - Я же знал, что не стоит поддаваться настроению! У меня такое ощущение, что в этом городе было бы гораздо спокойнее без вас, Женевьева Латур. Если вы хотите выразить мне благодарность за доброту, позаботьтесь о том, чтобы впредь держаться от меня подальше.
      - Не могу вам этого обещать, - тихо, но твердо ответила она. - Если вы намереваетесь доставить неприятности моей сестре.
      В тишине было слышно, как резко Делакруа втянул ртом воздух.
      - У вас, видимо, очень хорошо со слухом, Женевьева, и гораздо хуже, чем я думал, с благоразумием, раз вы бросаете мне вызов.
      - Это угроза, месье Делакруа?
      Ведь не хотела же она выдавать, что слышала тот разговор. Ну почему с языка сорвались эти слова! Вот теперь Женевьева действительно открыла ящик Пандоры, а зачем? Насторожившись, капер будет вести себя с ней намного хитрее.
      Доминик снова подошел вплотную к стене, поднял руки и ухватил девушку за щиколотки. Его сильные пальцы легко обхватили тонкие лодыжки и сжали их так, что ей стало больно и страшно. Женевьеве показалось, что он хочет стащить ее обратно в сад. Но вместо этого он задал прозаический вопрос, причем голосом, лишенным каких бы то ни было эмоций:
      - Сколько вам лет, Женевьева? Шестнадцать, семнадцать?
      - Ни то ни другое, - ответила она, стараясь, чтобы ее голос звучал так же бесстрастно, как его. - В прошлом месяце мне исполнилось восемнадцать.
      - Вы выглядите моложе.
      - Это потому, что я худенькая, - предположила она, на миг забыв о зловещем характере, который этот разговор носил с самого начала.
      - Возможно, поэтому. - В голосе Делакруа звучала скрытая насмешка. - Что ж, мадемуазель, я бы не дал вам больше двенадцати, то есть как раз тех двенадцати лет, что я провел отнюдь не в школе, а в занятиях, кои шокировали бы вас, имей вы хоть каплю девичьей скромности. В чем я сомневаюсь. Мне нет нужды угрожать вам, дитя мое. Я просто повторяю: у вас еще меньше здравого смысла, чем я думал ранее, если вы решились бросить мне вызов. - С этими словами капер отпустил ее ноги и удалился, насвистывая незатейливый мотивчик.
      Этот небрежно-веселый свист заставил Женевьеву содрогнуться: она начала кое-что понимать. Делакруа даже не пытался отрицать обвинений, что само по себе приводило в замешательство. Ее просто совершенно открыто предупредили, чтобы она держалась подальше. Но это было совсем не такое предупреждение, какие девушке доводилось слышать от взрослых и раньше. Однако Женевьева всегда была склонна к воинственности и, решившись на что-то, никогда не сдавалась.
      Доминик Делакруа задумал нечто дурное, и по какой-то неясной причине Элиза должна стать его жертвой. Если только Женевьева что-нибудь не придумает и не помешает.
      С этой тревожной мыслью она перекинула ноги через подоконник и спрыгнула наконец в свою темницу. Щиколотки все еще хранили тепло его рук, и это ощущение приводило Женевьеву в смятение. Более того, слегка покалывало все тело, словно к нему и сейчас прикасались чужие руки. То есть сегодня вечером к ней действительно прикасались чужие - и весьма фамильярно, вынуждена признать она - руки.
      Если к Элизе они будут прикасаться так же... Нет, Делакруа к ней не прикоснется. Невозможно представить себе, чтобы с Элизой кто-нибудь обращался с той же бесцеремонностью и равнодушием, с какими Доминик вел себя с "ребенком" Женевьевой. Но с другой стороны, Элиза никогда бы не поставила себя в такое положение, чтобы ей понадобилось лазить в окна, как девчонке-сорванцу. Женевьева была вынуждена сделать это неутешительное для себя признание и вдруг почувствовала, как на нее навалилась усталость.
      Бал отшумел, и слуги заканчивали уборку; все прочие обитатели дома покойно нежились на батистовых простынях. А она-то где будет спать? Здесь, в кладовке, места на полу едва ли хватит и для того, чтобы свернуться калачиком на деревянном полу. Да, ссориться с Виктором Латуром было полным безумием. Его младшая дочь знала это с тех пор, как помнила себя, а вот старшая, судя по всему, забыла, если ставит под угрозу свой брак с доном Лоренцо Биасом.
      Уже рассвело, когда поворот ключа в замочной скважине вывел Женевьеву из состояния хрупкого полусна - она сидела в углу, прислонившись к стене. Элен Латур стояла в дверях растрепанная, стягивая руками пеньюар на груди.
      - Он сказал, что можно... - прошептала она. - Я не могла спать, зная, что ты здесь.
      Женевьева поднялась, поморщилась от боли в затекших руках и спине и обняла мачеху, прекрасно отдавая себе отчет в том, какую ночь пришлось провести Элен, чтобы добиться освобождения падчерицы. Разумеется, "маленькой девочке" Женевьеве не подобало знать подобные вещи. Но мачеха была почти ровесницей ей и Элизе. И она так нуждалась в дружеской поддержке, когда появилась здесь полгода назад. Элен тогда словно окаменела от ужаса двух "медовых" недель, проведенных наедине с мужем в спальне новобрачных, что с радостью приняла предложенное ей сердечное участие сестер.
      Вот и теперь, слабо улыбаясь, она на минуту прижалась к Женевьеве, словно черпая у девушки силы, которых, казалось, у той не убыло, несмотря на долгие часы одиночества.
      - Я так благодарна вам, Элен, - сказала Женевьева. - Oн скоро уйдет к себе в контору, тогда вы сможете поспать.
      - И ты тоже. Но я так хочу, чтобы ты постаралась больше не сердить его.
      - У меня это выходит не нарочно, - Женевьева улыбнулась. - Иногда я ничего не могу с собой поделать, если знаю, что поступаю правильно.
      - Ах, если бы ты хоть когда-нибудь отдыхала от сознания того, что должна поступать правильно, - вздохнула Элен. - О Господи, разве этому мне следует тебя учить!
      - Как вам не стыдно, maman, - притворно хихикнула Женевьева.
      Но вдруг поймала себя на мысли о том, что жизнь иногда могла бы быть более приятной, если бы она сама постоянно не руководствовалась только требованиями совести. Вот сегодня вечером, например, сама нажила себе могущественного врага в лице грозного Доминика Делакруа. Она постаралась отвлечься от этой неприятной мысли и с чувством обняла Элен - с чувством, подогреваемым мыслью об их общей суровой доле и разных методах, коими они пытаются с ней бороться.
      Женевьева устало поднялась по лестнице в свой большую, солнечную, такую же, как и все прочие в этом доме, опочивальню с балконом, расположенную на третьем этаже. Больше всего ей сейчас хотелось рухнуть на кровать не раздеваясь, но жаль было нового платья из ситца в мелкий цветочек, того самого, в котором она встретилась с Домиником перед биржей Масперо в тот день. В тот день? Ощущение такое, будто прошло несколько дней, хотя это случилось всего часов шестнадцать назад. Целая жизнь! Зевая, она скинула детские туфли-лодочки, переступила через упавшее к ногам платье, юбки и белье.
      Женевьева села на край кровати, чтобы снять шелковые чулки, недовольно подумав, что придется вымыть лицо, расчесать волосы, надеть пеньюар, но не было сил, и, совершенно раздетая, она забралась под покрывало, вдохнула лавандовую свежесть вышитой наволочки и тут же провалилась в забытье.
      Глава 4
      Сквозь открытое окно в комнату с набережной доносился шум рынка: выкрики продавцов, расхваливающих свой товар; взволнованный гул голосов покупателей моряков, торгующихся чуть ли не на всех языках мира; пронзительные крики попугая; обезьяньи вопли; бесконечный нечленораздельный клекот мелких пташек. Вместе с этими звуками в комнату проникли и запахи - гниющей капусты и речной тины, специи и чеснока, пушнины, а также свежих, омытых дождем спелых овощей, созревших сыров и только что выловленной, искрящейся на солнце рыбы.
      Но мужчинам, пристально глядевшим друг на друга через широкий письменный стол красного дерева в кабинете Виктора Латура, было не до кипящей жизни там, снаружи. Ведь это была та самая жизнь, которая составляла лишь фон для существования обоих с тех самых пор, как они себя помнили.
      Жилка, пульсировавшая на виске Виктора, свидетельствовала о том, как трудно ему сохранять выдержку и спокойствие. Более молодой собеседник с бровями вразлет и резко очерченными губами и подбородком совершенно хладнокровно, с вежливой улыбкой наблюдал, как у хозяина кабинета что-то булькает в горле и как бисеринки пота выступают на его побагровевшем лбу.
      - Значит, вы настолько безумны, что вообразили, будто я соглашусь на подобное предложение? - наконец выговорил Виктор. - Что я, Виктор Латур, стану партнером капера.., мошенника...
      - Вы бываете не столь строги в суждениях, когда речь идет о торговле с капером, - все так же вежливо напомнил Доминик. - Вы и ваши столь щепетильные друзья охотно берете то, что я предлагаю. Очень удобно закрывать глаза на то, откуда рее это берется, не так ли? Но, если позволите так выразиться, ваши руки тем не менее тоже запачканы. Ведь все эти шелка, бархат, бесчисленные мелочи, - все эти вещи силой отняты у какого-нибудь торговца, то есть украдены, если желаете. - И Доминик рассмеялся.
      Глубокие, низкие раскаты этого самодовольного смеха отнюдь не разрядили наполненную ненавистью атмосферу, установившуюся в этой солнечной комнате. В ушах у Виктора зазвенело, он знал, что должен взять себя в руки прежде, чем его сердце начнет глухо колотиться о ребра. Однако он не сдержался и рявкнул:
      - Наглый невежа! Как вы смеете говорить со мной в подобном тоне! Это вам даром не пройдет!
      Доминик покачал головой и лениво встал:
      - Сожалею, месье Латур, но, будучи в здравом уме, я не смогу принять ваш вызов. Вы намного старше меня, и, боюсь, ваше сердце не выдержит такой нагрузки.
      Кровь отлила от лица Виктора, все его грузное тело тряслось.
      - Вы меня не правильно поняли, Делакруа, - прошипел он. - Я вовсе не собираюсь драться с вами как с джентльменом. Я имел в виду, что отделаю вас кнутом.
      Теперь настала очередь Доминика побледнеть. Бирюзовые глаза потемнели и зловеще засверкали.
      - Очень боюсь, Латур, что вы пожалеете об этом оскорблении. - Он небрежно поклонился, щелкнув каблуками, развернулся и покинул кабинет судовладельца.
      Его лошадь стояла перед домом. Оборванный мальчишка, отвязывая поводья и подавая их Доминику, невольно сжался при виде этих холодных глаз, зловещей усмешки и силы, распиравшей широкие плечи. Затрещины доставались мальчишке чаще, чем мелкие монетки, поэтому, передав поводья всаднику, он стремительно отскочил назад.
      - Что это с тобой, черт возьми, парень? - спросил Доминик, очнувшийся от своих мрачных мыслей, скрытых под непроницаемо-ледяной маской.
      Он достал из кармана монетку и свесился с лошади, протягивая мальчишке. Ребенок робко сделал шаг вперед, схватил монетку, тут же снова отскочил к стене и пробормотал:
      - Месье что-то рассердило. Доминик потемнел лицом:
      - Да, точно, но ты тут ни при чем, малыш. Я вовсе не склонен вымещать свой гнев на невиновном.
      Стараясь держаться в стороне от шумного рынка, он направился вдоль набережной к другому людскому водовороту, кипевшему там, где стояли на якоре высокие суда, скрипели канаты и на речном ветерке, дувшем с залива, громко хлопали спущенные паруса.
      "Танцовщица" в полном соответствии со своим именем, казалось, плясала на легких волнах. Этот изящный белоснежный фрегат был гордостью Доминика, и один только вид "Танцовщицы" словно пролил бальзам на его пылающую душу. Но он же явился и болезненным напоминанием о неудачной встрече. Доминик должен был добиться содействия от Латура и добьется его. Но теперь ему придется действовать единственным оставшимся способом, то есть насилием. Да, он заставит Латура согласиться и тем самым отомстит за оскорбление.
      Капер Делакруа нанесет удар по самому уязвимому - по гордости Виктора Латура.
      Доминик поднялся по трапу на добела отдраенную палубу. Матросы, покрывавшие лаком комингс, хотели было встать и приветствовать его, но он жестом показал, чтобы те продолжали работать. Хозяин этого корабля не любил церемоний, но требовал безоговорочного повиновения, и среди тех, кто выходил с ним в море, не было ни одного, кто осмелился бы ослушаться его.
      - Доброе утро, месье. - На шканцах, вытирая испачканные маслом руки, появился боцман. - Корабль готов следовать в любой док, который вы укажете.
      Доминик кивнул и поднялся на шканцы, откуда мог обозревать свое маленькое королевство. На первый взгляд "Танцовщица" была в отличном состоянии, но хозяин-то знал, что вдоль ватерлинии тянется глубокая пробоина. Делакруа нужен был уединенный док и доступ на верфь, где есть все необходимое, чтобы "подлечить" не только "Танцовщицу", но и другие корабли его флота. Большинству из них требовался капитальный ремонт перед новой вылазкой в залив и далее - в океан. Чтобы сохранить в тайне плачевное состояние своего флота, каперу нужно было укрытие. Набережные кишели шпионами - испанскими и английскими матросами. Если бы не длинный нос Люсьена Гро и его язык без костей, Доминик не оказался бы сейчас в таком печальном положении.
      Но Люсьен свое получил - кормит теперь акул, а Доминик немногого достигнет, если будет копаться в прошлых ошибках. Его план ремонта кораблей ясен, наполовину приведен в исполнение, оставалось нанести лишь заключительные штрихи. Сколько времени понадобится, чтобы этот латуровский персик упал прямо ему в руки? Доминик нахмурился. Неделя, вероятно, если он форсирует события, пожертвовав тонкостью обольщения. Когда балом правит Дьявол, приходится поступать не как хочется, а как вынуждают обстоятельства.
      В капитанской каюте, обшитой деревянными панелями и задрапированной роскошными тканями всех оттенков драгоценных камней - обстановка, которая могла ввести в заблуждение относительно предназначения этого флагманского фрегата, - Доминик сел за стол, обтянутый тисненой кожей, взял перо, в задумчивости постучал его кончиком по зубам и начал писать. Послание должно было польстить, заинтриговать и, если этого окажется недостаточно, предложить нечто, от чего ни одна проницательная молодая леди, следящая за своим гардеробом, не в силах отказаться. "Не проницательная, а отзывчивая молодая леди", - уточнил про себя Доминик и усмехнулся.
      К записке требовались бутоньерка и гонец. Стук в дверь возвестил прибытие юнги, который принес поднос с завтраком. Плававший первый год, он смотрел на своего капитана как на легендарного героя. Выслушав указания хозяина и взяв монету на цветы, юнга стремглав бросился с письмом к дому Латуров на Ройял-стрит.
      ***
      Элен и сестры сидели в патио, попивая кофе с молоком и пирожными из рисовой муки. Элиза с интересом смотрела на сложенный листок бумаги и маленький букетик фиалок, преподнесенные ей на серебряном подносе.
      - Это почерк не Лоренцо, - заметила она, отстраняя руку с листком так, чтобы на него падало больше света.
      - Открой же, - потребовала Женевьева с некоторым нетерпением. - Ты все равно не сможешь угадать, кто автор, пока не прочтешь.
      - Но это же часть игры, - возразила Элиза. - В тебе нет никакой романтики, Женевьева. Подозреваю, что когда ты начнешь получать любовные записки, то станешь критиковать слог, композицию и почерк вместо того, чтобы , радоваться и отвечать на них.
      - Разумеется, стану, если эти записки будут такими же глупо-сентиментальными, как те, что получаешь ты, - парировала младшая сестра.
      - Меня не оставляет сомнение, Элиза: подобает ли тебе получать любовные записки от кого-либо, кроме Лоренцо? - тихо прошелестела Элен.
      Это было не чем иным, как робкой попыткой исполнить обязанности мачехи, но, увы, как и все подобные попытки Элен, эта тоже закончилась полным провалом. Элиза лишь сделала неопределенный жест рукой, после чего сосредоточилась на записке.
      - Ну разве они не прелестны? - Ее носик утонул в душистом букетике.
      Женевьева раздраженно покачала головой: такими темпами Элиза выяснит личность своего воздыхателя не раньше, чем к середине следующей недели. Но наконец старшая сестра взломала печать, развернула листок и издала сдавленный вздох, увидев размашистую подпись под довольно смелым текстом.