— Все началось, когда мы оба были молоды и служили при дворе, во времена правления Родрика Третьего. Мы были одними из первых сквайров, которых направили к королевскому двору. Это было нововведение Келдрика, чтобы будущие правители знали больше, чем их отцы. — Гай задумался. — Я расскажу тебе, как все происходило. А когда я закончу, может быть, ты поймешь, почему ни тебя, ни твоего брата не отправили в свое время ко Двору.

Я был на три года младше твоего отца, которому едва исполнилось восемнадцать, но мы были одинакового роста и темперамента. Сначала нас просто приставили друг к другу, так как он был моим дальним родственником и ожидалось, что я научу его манерам. Со временем мы стали друзьями. В эти годы мы играли вместе в карты, вместе волочились за юбками и сражались.

О, у нас были разногласия даже тогда. Боуррик был сыном дворянина из приграничной зоны, он больше заботился о древних понятиях чести и долга, чем о понимании истинных причин происходящих вокруг событий. А я… — Он провел ладонью по лицу, как будто пытаясь проснуться. Его тон стал более резким. — Я был воспитан на Востоке и с раннего возраста приучился командовать. Моя семья происходила из древнего и почитаемого в Крондоре рода. Если бы Делонг и его братья оказались чуть менее талантливыми генералами, а мои предки чуть более удачливыми, то вместо кон Дуанов королями были бы Бас-Тайра. Поэтому с раннего детства меня учили тому, как ведется политическая игра в Королевстве. Нет, кое в чем мы с твоим отцом были очень разными, но в своей жизни я никого не любил так, как Боуррика. — Он посмотрел на Аруту. — Он был для меня братом, которого мне всегда хотелось иметь.

Арута был заинтригован. У него не было сомнения в том, что Гай многое приукрашивает, чтобы оправдать свои действия, он даже подозревал, что и опьянение было придумано специально, но ему было интересно побольше узнать о юности отца.

— Что же тогда послужило причиной раздора?

— Мы соревновались, как все молодые люди, в охоте, в игре и в победах над женщинами. Наши политические разногласия иногда приводили к необдуманным словам, но мы всегда находили способ избежать ссоры и помириться. Однажды мы даже подрались из-за моего глупого замечания. Я сказал, что твой прапрадедушка был всего лишь третьим сыном короля, который обладал дурным нравом и силой оружия пытался добиться того, чего нельзя было добиться в условиях существующего тогда Королевства. Для Боуррика же он был великим человеком, который водрузил знамя Королевства над Босанией.

Я считал, что Запад — дыра, в которую утекают ресурсы всего Королевства. Расстояния слишком велики, чтобы должным образом осуществлять управление. Ты правишь в Крондоре. Ты понимаешь, что правишь независимым государством, из Рилланона приходят лишь общие указания. Западные земли — это практически независимая страна. В общем, мы поспорили об этом, а потом подрались. Впоследствии наш гнев утих. Однако это был первый знак того, насколько глубоко различие между нашим пониманием государственной политики. Но и эти различия не смогли разрушить нашу дружбу.

— По-вашему получается, будто ваш спор был всего лишь несогласием двух благородных людей в области политики. Но я хорошо знал отца. Он ненавидел вас, и эта ненависть глубоко запала ему в душу. Видимо, кроме этого, было еще кое-что.

Гай опять уставился на огонь. Затем он тихо сказал:

— Твой отец и я были соперниками во многом, но самым горьким оказалось наше соперничество из-за твоей матери.

Арута привстал.

— Что?

— Когда твой дядя Малком умер от лихорадки, твоего отца вызвали домой. Как старший из братьев унаследовать титул должен был Боуррик, именно поэтому его и послали учиться при дворе, но со смертью Малкома твой дедушка остался один. Поэтому он попросил короля назначить твоего отца губернатором Запада и отослать его обратно в Крайди. Твой дедушка был стар, его жена уже умерла, и после смерти Малкома он стал очень сдавать. Он умер меньше чем через два года, и Боуррик стал герцогом Крайди. К тому времени Брукал вернулся в Вабон, а я был старшим сквайром при дворе короля. Я с нетерпением ждал приезда Боуррика, так как он должен был предстать перед королем и присягнуть ему на верность. Вступившие в титул герцоги должны были выполнить этот ритуал в течение первого года после получения титула.

Арута подсчитал и понял, что, должно быть, именно тогда по пути в столицу его отец заехал, навестить Брукала в Вабон и влюбился в красивую служанку. В результате того романа появился на свет Мартин. Сам Боуррик узнал об этом лишь пять лет спустя.

Гай продолжал рассказ:

— За год до того, как твой отец вернулся в Рилланон, при дворе появилась твоя мать. Она была фрейлиной королевы Яники, второй жены короля, матери принца Родрика. Тогда мы и встретились, Кэтрин и я. До Гвиннат она была единственной женщиной, которую я когда-либо любил.

Гай погрузился в молчание, а у Аруты появилось странное ощущение вины, будто он стал причиной того, что Гаю пришлось заново пережить обе потери.

— Кэтрин была редкой женщиной, Арута. Я знаю, что ты понимаешь это, она была твоей матерью, но когда я впервые увидел ее, она была свежа как весеннее утро, на щеках играл румянец, а в застенчивой улыбке был шаловливый бесенок. Ее волосы были золотого цвета и сияли на солнце. Я влюбился в нее в тот самый миг, когда увидел. И твой отец тоже. С того мгновения наше соперничество стало еще более жестким: мы боролись за ее внимание.

Два месяца мы оба ухаживали за ней, и к концу второго мы с твоим отцом перестали разговаривать, таким ожесточенным было наше соперничество. Твой отец все откладывал возвращение в Крайди, решив добиться ее благосклонности.

Однажды утром я должен был отправиться на верховую прогулку верхом с Кэтрин, но когда я приехал за ней, она готовилась к отъезду. Она приходилась королеве Янике двоюродной сестрой и, следовательно, была предметом исканий многих участников придворных интриг. Уроки, которые я давал твоему отцу несколько лет ранее, возвратились мне сторицей. Пока я гулял с Кэтрин и сопровождал ее в поездках верхом, твой отец просил ее руки у короля. Родрик как опекун твоей матери повелел ей выйти замуж за твоего отца. Это был политически целесообразный брак, потому что уже тогда король сомневался в способностях своего сына и в здоровье своего брата. Черт побери, Родрик не был счастливым человеком. Три его сына от первого брака умерли, не достигнув совершеннолетия, и он так и не оправился от смерти своей возлюбленной королевы Беатрисы. А его младший брат Эр-ланд был поздним ребенком и имел слабые легкие. Он ведь был всего на десять лет старше принца Родрика. Весь двор знал, что король хотел назначить наследником твоего отца, но Яника родила сына, пугливого мальчика, которого Родрик презирал. Я думаю, он решил выдать Кэтрин за твоего отца, чтобы укрепить его право на трон, чтобы его можно было провозгласить наследником. И небесам известно, что следующие двенадцать лет он старался либо сделать из принца стоящего человека, либо сломать его. Однако король так и не назначил наследника, и так нам достался Родрик Четвертый, еще более несчастный и слабый человек, чем его отец.

Арута вспыхнул и поднял глаза:

— Вы хотите сказать, что король принудил мою мать выйти замуж за моего отца?

Гай сверкнул единственным глазом.

— Это был политически необходимый брак.

Арута рассердился.

— Но мама любила отца!

— Ко времени, когда ты родился, я не сомневаюсь, что она научилась любить его. Твой отец был хорошим человеком, а она любящей женщиной. Но в те дни она любила меня. — В его голосе послышалось волнение. — Она любила меня. Я был знаком с ней уже год до того, как вернулся Боуррик. Мы поклялись Друг другу в верности и решили пожениться после того, как мой срок службы при дворе окончится, но мы держали это в секрете. Это была клятва двух детей, данная однажды вечером в саду. Я написал своему отцу, попросив походатайствовать за меня перед королевой, чтобы получить руку Кэтрин. Я никогда не осмеливался просить об этом короля. Меня, хитроумного сына восточного лорда, в придворной интриге обошел мальчишка, сын деревенского дворянина. Черт, я-то думал, что был таким коварным! Но мне было лишь девятнадцать лет. Это было так давно.

Я был в ярости. В те дни мой темперамент был под стать темпераменту твоего отца. Я бросился в комнату Кэтрин и вызвал Боуррика. Мы дрались на дуэли, мы дрались прямо в королевском дворце и чуть не убили друг друга. Ты, должно быть, видел длинный шрам у него на боку, от левой руки через всю грудь. Это я его оставил. У меня есть похожий. Я чуть не умер. Когда я поправился, твой отец уже неделю как уехал в Крайди и забрал Кэтрин с собой. Я бы последовал за ними, но король запретил мне это под страхом смерти. Он был прав: ведь они уже были женаты. Я стал одеваться в черное в знак траура. А потом меня отослали в Дип-Таунтон сражаться против Кеша. — Он горько засмеялся. — Своей репутацией полководца я в основном обязан той войне. Успеха я добился частично благодаря твоему отцу. Я наказывал кешианцев за то, что он отобрал у меня Кэтрин. Я поступал так, как ни одному генералу не пришло бы в голову, раз за разом повторяя атаки. Теперь я думаю, что я надеялся умереть. — Его голос смягчился, и он усмехнулся. — Я был почти разочарован, когда они попросили пощады и сдались. — Гай вздохнул. — Дальнейшие события моей жизни во многом определились уже тогда. Со временем я перестал держать зло на Боуррика, но он… ожесточился, когда она умерла. Он отказался от предложения послать своих сыновей ко двору короля. Думаю, он боялся, что я отомщу вам, тебе и Лиаму.

— Он любил маму, после ее смерти он был очень несчастлив, — сказал Арута, испытывая одновременно злость и неудобство. Не было необходимости оправдывать поведение отца перед его злейшим врагом.

Гай кивнул:

— Знаю. Когда мы молоды, нам трудно понять, что чувства другого могут быть так же глубоки, как и наши. Наша любовь всегда кажется более возвышенной, наша боль — более нестерпимой. Когда я стал взрослее, я понял, что Боуррик любил Кэтрин так же сильно, как и я. — Единственный глаз Гая остановился на какой-то точке в пространстве. Его голос стал тише, словно он задумался. — Она была прекрасной, щедрой женщиной, и в ее сердце было место для многих. И все же, думаю, в душе твой отец сомневался. — Гай посмотрел на Аруту с выражением удивления и жалости. — Ты можешь себе представить? Как печально, должно быть, это было! Возможно, неким образом я был удачливее его, так как я знал, что она любит меня. У меня не было сомнений.

Арута заметил, что глаз Гая увлажнился. Неловким жестом протектор смахнул набежавшую слезу. Он откинулся назад, прикрыл глаз и, закрыв лицо руками, тихо добавил:

— Иногда кажется, что в мире нет справедливости.

Арута взвешивал его слова.

— Зачем вы мне все это рассказываете?

Гай выпрямился, стряхивая с себя печаль.

— Потому что ты мне нужен. И ты не должен сомневаться во мне. Для тебя я предатель, который пытался взять власть в Королевстве в свои руки. И частично ты прав.

Арута опять был удивлен его откровенностью:

— Но как можно оправдать то, что вы сделали с Эрландом?

— Я виноват в его смерти. Не могу этого отрицать. Один из моих капитанов приказал оставить его в тюрьме, несмотря на мой приказ об освобождении. Рэдберн был неплохим служакой, но слишком ревностным. Я понимал его, ведь я бы наказал его за ваш с Анитой побег. Она была мне нужна, чтобы закрепиться у престола, а насчет тебя можно было бы хорошо поторговаться с твоим отцом.

— Заметив удивление Аруты, он добавил:

— Да, да, мои агенты знали, что ты был в Крондоре, по крайней мере так мне донесли, когда я вернулся после того небольшого набега кешианцев на Шамату. Ни Рэдберн совершил ошибку, решив, что ты приведешь его к Аните. Ему не пришло в голову, что ты не имеешь ничего общего с ее побегом. Этому дураку следовало заключить тебя в тюрьму и начать искать ее.

Арута почувствовал, что первоначальное недоверие опять возвращается к нему, он уже не так сочувствовал протектору. Несмотря на прямоту Гая, его бессердечная манера отзываться о людях была мучительна.

Гай продолжал:

— Однако я никогда не желал Эрланду смерти. У меня уже было вице-королевство от Родрика, который предоставил мне полное право распоряжаться на Западе. Мне не нужен был Эрланд, нужна была только связь с троном: Анита. Родрик Четвертый был сумасшедшим. Я был одним из первых, кто узнал об этом, как и Келдрик, так как королям люди часто прощают то, что непозволительно в других людях. Родрику нельзя было позволять править дальше. Первые восемь лет войны и так имели тяжелые последствия для двора, но в последний год царствования Родрик совсем не отдавал отчета в своих действиях. А Кеш всегда поглядывал на север, выискивая признаки ослабления. Я не желал взять на себя тяжесть правления, но даже при том, что после Эрланда трон мог перейти к твоему отцу как к наследнику, я чувствовал, что лучше справился бы с этой задачей, чем кто-либо иной из возможных претендентов.

— Но зачем все эти интриги? Вы имели поддержку в Совете лордов. Келдрик, отец и Эрланд с огромным трудом смогли предотвратить вашу попытку стать регентом принца Родрика до его совершеннолетия. Можно было найти другой путь.

— Совет может признать короля, — ответил Гай, наставив палец на Аруту. — Но он не может отнять корону. Мне нужен был способ захватить трон без гражданской войны. Война с цурани продолжалась, а Родрик не давал твоему отцу Армий Востока. Он даже не хотел дать их мне, а я был единственным человеком, которому он доверял. Девять лет разорительной войны и сумасшедший король — страна была на грани истощения. Нет, этому надо было положить конец, и, независимо от поддержки Совета, нашлись бы люди вроде твоего отца или Брукала, которые выступили бы против меня. Именно поэтому я хотел жениться на Аните и захватить тебя. Я был готов предложить Боуррику выбор.

— Какой выбор?

— Я бы предоставил Боуррику править Западом, разделив Королевство и дав каждому идти своей дорогой. Однако я знал, что ни один из западных лордов не согласился бы на это. Поэтому я хотел предложить Боуррику назвать наследника после меня, даже если бы это был Лиам или ты. Я назвал бы его избранника принцем Крондора и сделал бы так, чтобы после меня не осталось сыновей, которые могли бы претендовать на корону. А твой отец должен был бы признать меня королем и присягнуть на верность.

Внезапно Арута понял этого человека. После потери возлюбленной он отставил в сторону вопрос личной чести, для него остался лишь один долг, который он ставил превыше всего: долг перед Королевством. Он был готов пойти на все, даже цареубийство, войти в историю как узурпатор и предатель, но сместить потерявшего рассудок правителя. От этого ему стало не по себе.

— После смерти Родрика и провозглашения Лиама наследником все это стало ненужным. Я не знаю твоего брата, но, думаю, он в чем-то похож на отца. В любом случае. Королевство, должно быть, находится в лучших руках, чем руки Родрика.

Арута вздохнул:

— Мне есть над чем подумать. Гай. Не могу сказать, что я одобряю ваши рассуждения и методы, но я понимаю некоторые из них.

— Мне не важно твое одобрение. Я ни о чем не жалею и допускаю, что мое решение захватить трон, не обращая внимания на то, что наследником мог считаться твой отец, было отчасти продиктовано злостью на него. Если я не мог обладать твоей матерью, то Боуррик не должен был получить корону. Но независимо от эгоистических соображений, я был глубоко убежден, что был бы лучшим королем, чем твой отец. Править — это то, что у меня получается лучше всего. Однако это не означает, что я получал удовольствие от того, что мне приходилось делать. Нет, мне нужно, чтобы ты понял. Тебе не нужно любить меня, ты должен принять меня таким, какой я есть. Для меня это важно, чтобы обеспечить будущее Арменгара.

Арута неловко молчал. Он вспомнил разговор, который состоялся два года назад. Через некоторое время он произнес:

— Я не могу судить вас. Я вспоминаю разговор с Лиамом перед могилой нашего отца. Я скорее был готов увидеть Мартина мертвым, чем рисковать гражданской войной. Моего брата… — добавил он тихо.

— Такие решения являются необходимым условием власти. — Гай откинулся, глядя на Аруту. Наконец он спросил:

— Что ты почувствовал, когда принял решение о Мартине?

Арута, казалось, не очень хотел делиться теми переживаниями с Гаем. Однако после долгого молчания он посмотрел протектору прямо в лицо:

— Грязь. Я чувствовал, будто запачкан грязью.

Гай протянул ему руку:

— Ты понимаешь.

Арута медленно принял протянутую руку и пожал ее.

— А теперь перейдем к самому главному. Когда мы только появились здесь — Амос, Арманд и я — мы были больны, покалечены и истощены. Эти люди, не задавая вопросов, вылечили нас, чужеземцев из дальних стран. Когда мы поправились, то вызвались в сражение и обнаружили, что у них ожидается, что все, кто В состоянии служить, делает это, тоже не задавая вопросов. Поэтому Мы заняли свое место в гарнизоне города и начали изучать Арменгар. Протектор, который правил до Гвиннат, был способным человеком, как и сама Гвиннат, но они оба очень мало знали о современном военном искусстве. Однако они сдерживали Братство Темной Тропы и гоблинов, сохраняя определенное кровавое равновесие.

Затем появился Мурмандрамас, и все изменилось. Когда мы попали в Арменгар, Братство одерживало по три победы из каждых четырех сражений. Арменгарцы проигрывали одну битву за другой впервые в своей истории. Я обучил их современным методам ведения боя, и мы опять держимся на равных. Теперь в двадцати милях от города нет ничего, что ускользнуло бы от наших разведчиков или патрулей. Но даже при этом, уже слишком поздно.

— Почему слишком поздно?

— Даже если бы Мурмандрамас не собирался напасть на нас, этот народ не смог бы продержаться в течение еще двух поколений. Это умирающий город. Насколько я могу судить, два десятилетия назад в городе и его окрестностях жило где-то пятнадцать тысяч человек. Сейчас осталось семь, а то и меньше. Непрерывная война, молодых женщин постоянно убивают в сражениях, дети погибают при набегах на хутора и краали. Все это приводит к убыванию населения, и положение все ухудшается. И еще кое-что. Такое чувство, что годы постоянной войны подточили силу этого народа. Несмотря на все их желание сражаться, они довольно равнодушно относятся к обычной жизни.

Их культура искажена, Арута. Все, что у них есть в жизни, это борьба, а в конце ее — смерть. Их поэзия ограничивается сагами о героях, а музыка — это простые боевые распевы. Ты заметил, что в городе нет вывесок? Это потому, что все знают, где кто живет и работает. Зачем вывески? Арута, ни один из родившихся в Арменгаре не умеет ни писать, ни читать. Этот народ неумолимо варваризируется. Даже если бы не было Мурмандрамаса, через два десятилетия они перестали бы быть народом. Они стали бы такими же, как кочевники Тандерхелла. Нет, это постоянная борьба.

— Я понимаю, что есть отчего почувствовать тщетность всех усилий. Но как я могу помочь?

— Нам нужна передышка. Я бы с радостью передал управление городом Брукалу…

— Вандросу. Брукал удалился от дел.

— Тогда Вандросу. Введите Арменгар в состав герцогства Вабон. Эти люди много веков назад бежали от Королевства. Теперь же они, без сомнения, захотят вернуться, если только я прикажу так поступить, вот как они изменились. Но дайте мне две тысячи солдат из гарнизонов Вабона и Тайр-Сога, и я смогу удерживать этот город против Мурмандрамаса еще год. Добавьте еще тысячу и две тысячи всадников, и я избавлю долину Исбаядия от гоблинов и темных братьев. Дайте мне Армию Западных земель, и я загоню Мурмандрамаса обратно в Сар-Сагот и сожгу город с ним вместе. Тогда у нас начнется торговля, и дети смогут стать детьми, а не маленькими воинами. Поэты начнут писать стихи, а художники рисовать картины. У нас будет музыка и танцы. Тогда, может быть, город вырастет опять.

— А захотите ли вы остаться протектором или графом Арменгарским? — спросил Арута, не до конца избавившись от недоверия.

— Черт побери! — воскликнул Гай, стукнув кулаком по столу. — Если у Лиама вместо мозгов мешок с гвоздями, то да. — Гай тяжело опустился на стул. — Я устал, Арута. Я много выпил и устал. — Его глаз увлажнился. — Я потерял единственное, что берег годами, и теперь все, что у меня осталось, — это нужды этого народа. Я не могу обмануть их ожиданий, но когда они будут в безопасности…

Арута был ошеломлен. Гай обнажил свою душу перед ним, и он увидел человека, которому незачем продолжать жить. Это отрезвляло.

— Я думаю, что смогу убедить Лиама согласиться, если вы понимаете, как он к вам отнесется.

— Мне все равно, что он обо мне думает, Арута. Он даже может получить мою голову. — В его голосе опять послышались усталые нотки. — Думаю, для меня это уже не имеет значения.

— Я отошлю письмо.

Гай горько засмеялся:

— А вот это, видишь ли, очень проблематично, племянничек. Ты же не думаешь, что весь последний год я сидел и ждал, надеясь, что принц Крондора забредет в Арменгар? Я посылал дюжину посланцев в Вабон и в Высокий замок, описывая сложившуюся ситуацию и то предложение, что я тебе только что высказал. Сложность в том, что Мурмандрамас пропускает тех, кто идет на север, но никто — ничто! — не движется на юг. Охотник, которого вы нашли, был последним из тех, кто попытался пробраться на юг. Не знаю, что случилось с посланцем, которого он сопровождал, но могу себе представить… — Он оборвал свою мысль. — Видишь ли, Арута, мы отрезаны от Королевства. Полностью, абсолютно, если только у тебя не появится идея, которая не приходила нам в головы, — не считая молитв.

Мартин проснулся, фыркая и выплевывая изо рта воду. Комнату заполнил смех Брианы, она кинула ему полотенце и поставила на место опустевший кувшин с водой.

— Тебя разбудить так же трудно, как медведя зимой.

Мигай и вытираясь, Мартин проворчал:

— Наверное.

Он сердито посмотрел на нее, но при виде ее улыбающегося лица его гнев исчез. Он улыбнулся ей в ответ.

— В лесу я сплю очень чутко, а в помещении расслабляюсь.

Бриана присела на кровать и поцеловала его. Она была одета в штаны и рубашку.

— Мне нужно съездить на один из хуторов. Не хочешь поехать со мной? Это займет всего один день.

Мартин усмехнулся:

— Конечно.

Она опять поцеловала его.

— Спасибо.

— За что? — спросил он удивленно.

— За то, что остался здесь со мной.

Мартин уставился на нее:

— Ты благодаришь меня?

— Конечно, ведь я тебя просила об этом.

— Вы странный народ, Бри. Большинство мужчин с удовольствием перерезали бы мне горло, чтобы оказаться сегодня ночью на моем месте.

Она немного повернула голову, и на ее лице появилось удивленное выражение.

— Правда? Как странно. Я могла бы сказать то же самое о тебе и женщинах в городе, Мартин. Хотя никто не стал бы сражаться за право провести вместе ночь. Каждый волен выбирать партнеров, а те вольны отвечать да или нет. Поэтому я и поблагодарила тебя за то, что ты сказал да.

Мартин обхватил ее руками и грубовато поцеловал.

— В моей стране все по-другому.

Он отпустил ее, вдруг осознав, что был слишком груб. Она, казалось, была немного смущена, но не испугана.

— Извини. Просто… это не было просто любезностью, Ври.

Она наклонилась и положила голову к нему на плечо.

— Ты говоришь о том, что выходит за пределы ночных удовольствий.

— Да.

Она помолчала.

— Мартин, здесь в Арменгаре мы не строим планов на слишком отдаленное будущее. У нее перехватило дыхание, и глаза заблестели. — Моя мать должна была выйти замуж за протектора. Отец погиб одиннадцать лет назад. Это был бы счастливый союз. — Мартин увидел слезы на ее щеках. — Когда-то я была обручена. Он уехал в поход против гоблинов, напавших на крааль. И не вернулся. — Она внимательно посмотрела ему в лицо. — Мы не даем легковесных обещаний. Одна ночь — это не клятва.

— Меня нельзя назвать легкомысленным.

Она смотрела ему в глаза.

— Я знаю, — промолвила она тихо. — Меня тоже. Я долго выбираю своих спутников. Что-то быстро образовывается между нами. Я чувствую это. Это… придет, когда позволят время и обстоятельства, а беспокоиться о том, что будет потом, — лишь пустая трата сил. — Бриана прикусила губу, с трудом произнося слова. — Я как командир имею доступ к информации, которую в городе мало кто знает. Сейчас я могу только просить тебя не ожидать от меня больше, чем я вольна дать. — И увидев, что его настроение испортилось, она улыбнулась и поцеловала его. Пойдем прогуляемся.

Мартин быстро оделся. Он не совсем понимал, что же произошло, но был уверен, что это было важно. Он был одновременно взволнован и спокоен: спокоен, потому что он высказал свои чувства, а взволнован, так как это получилось не очень ясно и ее ответ был туманным. Однако его все-таки воспитывали эльфы, и, как сказала Бриана, все придет в свое время.

Арута закончил пересказывать Лори, Бару и Роальду разговор, состоявшийся прошлой ночью. Мальчики отсутствовали целый день. Мартин еще не вернулся в свою комнату, и Арута подумал, что знает, где он пров„л ночь.

Лори долго думал над словами Аруты.

— Значит, население уменьшается.

— Он прав, — послышался голос в дверях. Они обернулись и увидели Джимми и Локлира, обнимавших за талии двух красивых девушек. Локлир, казалось, не мог сохранять серьезность. Как он ни старался, его рот расплывался в усмешке. Джимми представил Кристу и Бронуин.

— Девушки показали нам город. Арута, здесь целые районы пустые: много домов, в которых никто не живет. — Джимми посмотрел по сторонам и, увидев тарелку с фруктами, схватил грушу. — Думаю, здесь жило не менее двадцати тысяч человек. А теперь, похоже, осталось меньше половины.

— Я уже согласился в принципе помочь Арменгару, но проблема состоит в том, как отправить сообщение в Вабон. Похоже, Мурмандрамас пропускает людей сюда, но старается, чтобы никто не вышел отсюда.

— Это понятно, — заметил Роальд. — Большинство направляющихся на север идут в его лагерь. Так что невелика беда, если несколько человек забредут в город и помогут ему. Он собирает армию и, наверное, если захочет, сможет обойти город.

— Думаю, я смог бы пройти, если бы был один, — сказал Бару. Арута вопросительно на него посмотрел, и Бару пояснил:

— Я горец, и хотя жители этого города мои дальние родственники, они все же горожане. Лишь те, кто живет в высокогорных хуторах и краалях, могут обладать таким же умением. Я мог бы добраться до Вабонских гор, идя ночью и прячась днем. А там уже ни гоблин, ни моррел не сможет тягаться со мной.

— Труднее всего добраться до Вабонских гор, — возразил Лори. — Помнишь, как эти тролли преследовали охотника несколько дней подряд! Не знаю.

— Я подумаю над этим, — пообещал Арута. — Может быть, в отчаянии нам и придется испытать судьбу, но, возможно, есть и другой выход. Мы можем снарядить отряд, чтобы довести кого-нибудь до гряды, а потом повернуться и с боем прорываться обратно. Тем самым у того, кто пойдет на юг, будет определенное преимущество. Может, это и невозможно, но я думаю обсудить этот план с Гаем. Если другого выхода не будет, я разрешу тебе попробовать прорваться. Хотя не думаю, что лучше идти одному. Когда мы шли в Морелин и обратно, то смогли пройти небольшим отрядом. — Он поднялся. — Если у кого появится план получше, я с удовольствием его выслушаю. А теперь я собираюсь вместе с Гаем осмотреть стены. Если мы застрянем здесь до осады, то им потребуется вся наша помощь.

С этими словами он вышел из комнаты.

Ветер растрепал волосы Гая, когда он смотрел на долину за городом.

— Я осмотрел каждый дюйм стены и все равно не могу поверить, что можно было так построить.

Арута не мог не согласиться с ним. Камни, из которых была сложена стена, были вырезаны с такой точностью, какая и не снилась мастерам Королевства. Дотрагиваясь до швов, он едва ощущал, где кончается один камень и начинается другой.

— Эта стена могла бы посрамить и инженеров Сергесена, если бы они сюда дошли.

— В наших армиях было много хороших инженеров, Арута. Я не знаю, как такую стену можно обрушить, разве только чудом.

Он вытащил меч и ударил с такой силой, что клинок зазвенел, а потом показал на то место, куда пришелся удар. Арута внимательно осмотрел камень, но обнаружил лишь царапину более светлого оттенка.

— Этот камень похож на голубой гранит, вроде железной руды или даже тверже. В этих горах он встречается часто, но работать с ним труднее всего. Как его обрабатывали, неизвестно. А основание в тридцать футов шириной уходит в землю на двадцать футов. Невозможно даже представить, как эти блоки передвигали из карьеров в горах. Если под стеной прорыть туннель, то лучшее, что может случиться, это то, что вся секция стены обрушится вниз и придавит нападающих. Но даже и это невозможно, так как стена стоит на материковой скале.

Арута оперся о стену, вглядываясь в город и крепость за ним.

— Это самый удобный для защиты город, о котором я только когда-либо слышал. Здесь можно продержаться, даже если противник превосходит вас один к двадцати.

— Обычная цифра для взятия замка — это один к десяти, но я склонен согласиться. Однако следует учесть еще одно обстоятельство — магию Мурмандрамаса. Может, у него и не получится разрушить эти стены, но, могу поклясться, у него найдется способ пройти через них. Иначе он не шел бы сюда.

— Вы уверены? Почему же он не осадит город, оставив один отряд, и не пойдет дальше на юг?

— Он не может оставить нас у себя в тылу. Он имел с нами дело целый год, пока я не принял на себя командование. И к этому времени мы истекли бы кровью, если бы я не поменял правила игры. За последние два года я обучил солдат всему, что знаю сам. Арманд и Амос помогали мне, и теперь они воюют по всем правилам современного военного искусства. Нет, Мурмандрамас знает, что если он повернется к нам спиной, в него вцепятся сразу семь тысяч арменгарцев. Он не может оставить нас в тылу. Мы сильно ослабим его.

— Значит, ему нужно избавиться от вас, а потом повернуть на Королевство.