_Беттина_. Чего хотят эти ребята у решетки?
      _Анна-Мари_. У мальчика мяч залетел в сад. Он не решается войти.
      _Беттина_. Открой ему, пожалуйста, калитку.
      Анна-Мари идет.
      _Беттина_ (напевает.)
      Играй, душа моя, и пой
      Чудесной летнею порой.
      Анна-Мари входит с маленьким мальчиком.
      _Мальчик_. Тетя, это невеселая песенка.
      _Беттина_. Подойди ко мне, маленький Иозеф.
      _Мальчик_. Ты не можешь спеть что-нибудь веселое?
      _Беттина_. Что, например?
      _Мальчик_ (поет, точно петушок).
      Птички лесные
      Поют так чудесно
      В родимом краю.
      _Беттина_. Чего только не умеет маленький Иозеф? Как поживает мама?
      _Мальчик_. Она получила письмо.
      _Беттина_. От отца? С фронта?
      _Мальчик_. Папа пишет, что там - настоящий свинарник. И ему не дают отпуска. А дядя Стефан рассмеялся и сказал: вот видишь, этого хочет бог и кайзер. И схватил маму вот так, крепко. И, должно быть, ей было больно. А то она не ревела бы целую ночь.
      _Беттина_. Кто это дядя Стефан?
      _Мальчик_. Это кучер из пивоварни, где такие чудные лошадки. Иногда он мне позволяет покататься верхом - гоп-гоп! Но раз он не хотел меня снять, и я так испугался и закричал. А дядя Стефан смеялся и не снимал меня. А на руке у него красивые синие рисунки. Но я его не люблю. Оттого, что мама меня всегда высылает вон, когда он приходит. Что это с тетей?
      Анна-Мари с трудом овладевает собой.
      _Беттина_ (смотрит на нее; тихо). А, вот что!
      _Мальчик_. Дядя Стефан говорит, что папу убьют.
      _Беттина_ (гладит его по волосам). Маленький Иозеф.
      _Мальчик_. Ребята играют. Слышишь: "Заяц белый, куда бегал?" И я хочу с ними. Мне здесь не нравится. Тетя сейчас заплачет, а ты тоже невеселая.
      _Беттина_. Иди, иди, Иозеф. В следующий раз, как придешь, получишь конфет.
      Мальчик убегает.
      _Беттина_ (тихо). Вот, значит, как. Вот как.
      _Анна-Мари_. Этого вы мне никогда не простите, Беттина?
      _Беттина_. Тебе?
      5
      У Анны-Мари.
      _Георг_. Ты была с господином Шульцем в кабаре?
      _Анна-Мари_ (вызывающе). Да.
      _Георг_. С Шульцем!
      _Анна-Мари_. Мне захотелось света, вина, танцев. Ты ведь не мог пойти со мной. Или не хотел.
      _Георг_. Вчера вечером, когда мы читали с тобой новый том стихов, ты чувствовала малейшую шероховатость. На прошлой неделе, когда мы говорили о Томасе Вендте, у тебя были такие глаза, что я не смел до тебя дотронуться. А потом ты идешь с Шульцем в кабаре.
      _Анна-Мари_. Я и сегодня с ним пойду, если будет охота. Ты что, запретишь мне?
      _Георг_. Да.
      _Анна-Мари_. А я все-таки пойду. Это и разлучило нас с Томасом, что я не всегда оставалась такой, какой он меня впервые увидел. Оставаться завтра такой же, как сегодня? Нет.
      _Георг_. Анна-Мари...
      _Анна-Мари_. Я не позволю производить над собой опыты. Бери меня такой, какая я есть. Я не позволю себя "лепить".
      _Георг_. Кто же ты? Сегодня ты чувствуешь себя больной от дерзкого взгляда, а завтра ты бежишь с Шульцем на танцы.
      _Анна-Мари_. Да. И это хорошо. И я не хочу, чтоб было иначе.
      _Георг_. Прощай, Анна-Мари. (Уходит.)
      _Анна-Мари_ (одна, медленно, тихо, упрямо). И это хорошо. И я не хочу, чтоб было иначе.
      6
      Сад на вилле Георга. Начало лета.
      _Беттина_ (одна, вздрагивает). Кто там?
      _Георг_ (входит). Это я. Я шел по траве. (Целует ей руку, тихонько гладит по волосам.) Беттина.
      _Беттина_. Ты вернулся?
      _Георг_. Долго я отсутствовал?
      _Беттина_. Для меня время тянулось долго. Очень было тяжело расставаться с ней?
      _Георг_. Сегодня можешь лепить из нее все что угодно, а завтра все опять распадается. (После паузы, резко.) Ему следовало оставить ее такой, какой она была: тупой, довольной. Теперь она мечется от одного чувства к другому, бросается из одной крайности в другую; у нее нет точки опоры. Ужасно подумать, кому она сейчас бросилась на шею.
      _Беттина_. Быть может, она была для него только образом. Ведь он во всем видит только образы. Быть может, она была для него только образом той косной массы, которой он хочет помочь.
      _Георг_. Он сеет несчастье всюду, где появляется. Он одержимый, меченый.
      _Беттина_. Разве тебе не жаль его? Подумай только, он валяется в какой-нибудь яме, под огнем, ожесточенный, безмолвный; вокруг - ни единой души, которая бы поняла его.
      _Георг_. Он этого хотел. И ты еще защищаешь его, Беттина, после всего, что он причинил тебе.
      _Беттина_. Он страдает больше, чем те, кого он заставляет страдать.
      7
      Воронка, вырытая снарядом. Знойное солнце.
      Группа солдат, из них некоторые ранены. _Томас_.
      _Первый_ (раненый). Пить! Пить!
      _Второй_. Тебе нельзя пить. Не то взвоешь от боли.
      _Третий_. Хоть бы стрелять начали. Эта тишина невыносима.
      _Четвертый_. А там они сидят теперь по разным кафе. Играет музыка. Газетчицы выкрикивают названия газет. Перед кино - давка. Молодые люди слоняются, курят и бегают за первыми вечерними проститутками, дежурят у служебных входов в универмаги, поджидают продавщиц.
      _Первый_. А тут лежи и подыхай. Хороша справедливость. Ведь должен быть какой-нибудь смысл в том, что происходит.
      _Второй_. Почему должен быть?
      _Третий_. Вот и я так думаю. К черту эти розовые бредни. Надо быть трезвым. С девчонками фасон держать не штука. Вот когда каждую минуту тебя может прихлопнуть - тогда держи фасон.
      _Второй_. Этого ввек не забыть: лежишь и ждешь смерти, а над тобой само небо горит.
      _Четвертый_. Вы видели, какой смешной был лейтенант?
      _Третий_. Хороший парень. Не слишком мозговитый. Жалко, что его так сразу накрыло.
      _Четвертый_. Он упал навзничь. А монокль остался в глазу. Очень смешно.
      _Томас_ (глядя перед собой, со злобой, тихо). Выжечь все это у себя в мозгу. Запечатлеть в глазах, в ушах. Всосать в кровь.
      _Второй_. "Пупсик, звезда моих очей". Я так люблю музыку. До смерти хочется вспомнить какой-нибудь хороший мотив. Не выходит. Все точно ветром сдуло. Только все та же избитая, глупая песенка. "Пупсик, звезда моих очей..." На зубах навязло.
      _Первый_. Пить, пить, товарищи! (Стонет. Что-то бессвязно лепечет.)
      _Второй_. Что с тобой, друг? Кончаешься? Может, сказать что-нибудь хочешь?
      _Первый_. Что сказать? (Судорога проходит.) Чепуха. Если ты запомнишь, что я скажу, а я уже буду падалью, то что мне с того? Дружба? Ерунда. Любовь? Чушь. Отечество? Обман. Все это - бумажные деньги, сплошной обман.
      _Молоденький солдат_ (ранен). Когда мы были на отдыхе, я пошел к проститутке. Первый раз в жизни. Она разделась, она была тугая, круглая. У меня дыханье сперло. Я взял да убежал, она мне вслед хохотала. И вот я умираю, так и не узнав женщины.
      _Томас_ (про себя, тихо). Я не умру. Я вернусь, чтобы все увидели то, что я вижу. Я заставлю их видеть.
      _Третий_. Никогда не знал женщины этот малыш. Скажи пожалуйста! Когда лежишь и в тебе копошатся черви и ты превращаешься в прах, что толку, если у тебя было не меньше женщин, чем у кронпринца?
      _Четвертый_. Умереть от жажды. Страшное дело. Надо же было, чтобы дьявол нас занес как раз на южный фронт. Досаднее всего, что приходится подыхать у этих макаронников.
      _Третий_. Поглядите-ка на Вендта. Так ничего от него и не дождались. Трубили о нем в газетах, пили за его здоровье, кричали, что он необыкновенный парень. А он лежит и подыхает, и ни одной собаке нет до него дела.
      _Четвертый_. И даже если бы у них хватило благородства не брать его и позволить ему писать свои стихотворения и произносить свои возвышенные речи, все равно, и он бы ничем не помог. Ни один человек в мире не может помочь.
      _Томас_ (про себя, сквозь зубы). Я не умру. Хорошо бы умереть. Но я не имею права. Я должен рассказать миру правду. Я должен перестроить мир.
      _Первый_. Проклинать? Плакать? Молиться? Или... а-а...
      _Третий_. Язык держать за зубами, тысяча чертей! Мутит от этой вечной трескотни. Просто голова кругом идет. И всегда долговязый заводит волынку. Не желаю больше слушать весь этот вздор.
      _Второй_. Мне кажется, товарищ, тебе нечего кипятиться.
      _Третий_. Почему?
      _Второй_. Он уж на том свете, по-моему.
      _Четвертый_. Бедняга. Самое лучшее для него.
      _Третий_. Вот и трескотне конец. Теперь хоть подохнуть можно будет спокойно.
      8
      Кабаре. Господин Шульц, Анна-Мари, господин из австрийского
      посольства. Мужчины, девушки. Со сцены доносится музыка
      модных танцев и ритмическое шарканье ног танцующих.
      _Господин из австрийского посольства_ (аплодирует двумя пальцами), Пр-э-э-лестно! Пре-э-э-лестно!
      _Анна-Мари_. Ну и лодыжки у этой козы. С такими лодыжками не лезут танцевать. Да еще горб на спине.
      _Господин Шульц_. Да, Анна-Мари, у нас насчет этого ассортимент получше. (Хлопает ее по спине.)
      _Какой-то господин_. В моем лице вы видите величайшего неудачника нашего столетия. До войны я жил в тропиках. Десятки лет занимался проблемой, как приспособить тропики для европейцев. Я изобрел систему центрального охлаждения для отдельных домов и целых кварталов. Вдруг... эта проклятая война, пришлось все бросить и вернуться. Что же теперь прикажете делать с моим центральным охлаждением здесь, в Центральной Европе, где даже летом требуется паровое отопление!
      _Анна-Мари_. Ну, что это за танцы? Все как деревянные, как калеки. Мертвые они, что ли? (Кельнеру.) Капельмейстера сюда!
      _Тайный советник_. Что вы задумали, сударыня?
      _Анна-Мари_. Мне нужен настоящий темп.
      _Господин Шульц_. Только подумать, милостивые государи и государыни: второй год мировой войны! Икра, шампанское, цветник прелестных дам, музыка, танцы, на фронте доблестные герои, сыны отечества, грудью своей защищают это отечество от вторжения врага. Чудесно, если вдуматься. Я и в самом деле начинаю верить в провидение. Словечко: наш великий небесный союзник, - это вам не шуточки. Выпьем же за великого союзника.
      Пьют.
      _Господин Шульц_. Кельнер, остудить еще шампанского.
      _Анна-Мари_ (вошедшему капельмейстеру). Сыграйте еще раз то же самое. Но в три раза быстрей. Я буду танцевать.
      _Тайный советник_. Восхитительная идея, сударыня!
      _Анна-Мари_. Идемте! (Уходит с одним из мужчин.)
      _Господин Шульц_. Вакхические порывы приветствую. Тем более что в ней есть нечто от мадонны - и это частенько дает себя знать. Сильный привкус Гретхен, "Садовой листвы", "Сборника практических советов для женщин", "Журнала для домашних хозяек". В общем, предпочитаю тип Саломеи типу Лулу. А ваше мнение, многоуважаемый граф?
      _Господин из австрийского посольства_. Конечно, дорогой господин фон Шульц, я считаю, что самое важное в девушке - темперамент. Только не рыхлая сдоба. Я - за стиль Кокошка.
      _Господин Шульц_ (шумно). Совершенно верно. Совершенно верно. Ваше здоровье, граф!
      _Тайный советник_. Танцует очаровательно ваша малютка.
      _Господин Шульц_. Сначала девочка никуда не годилась. То и дело впадала в возвышенный тон. Была близка с Томасом Вендтом, бунтарем. Остались кой-какие пережитки. Но сейчас она у меня великолепно объезжена. Не правда ли?
      _Тайный советник_ (не спускает с нее глаз). Да. В девочке чувствуется порода. Черт возьми! Вот это танец - так и пробирает тебя всего.
      _Господин Шульц_. Интересуетесь? Желаете, чтобы она как-нибудь поужинала с вами? А может быть, предпочитаете к ней на чашку чая? Устрою с радостью. Оборудовал ей восхитительную квартирку. На Аугсбургерштрассе. Бывший владелец ее - мой должник. Офицер. Убит на фронте. Всю его рухлядь приобрел с аукциона.
      _Тайный советник_. Очаровательна, честное мое слово. В высшей степени отрадное явление. Оазис в пустыне нынешнего бытия.
      _Господин Шульц_. Нуждаюсь в такой отраде в немногие минуты досуга. Почтительнейше прошу взвесить: мы, организаторы тыла, всегда наготове. Нервы вечно напряжены. Неусыпные заботы, ответственность. Например: в твоем распоряжении железо, сахар, селитра, глицерин. Что делать? Поставлять сковородки домашним хозяйкам или Гинденбургу - пушки? Сахар для варенья, селитру для копчения, глицерин для женских ручек или все это Людендорфу на военные нужды? Проблема! Дилемма! Флюгер. Геракл на распутье.
      Кстати, рассчитываю на небольшое одолжение, господин тайный советник. В вашем ведомстве работает один господин. Он во что бы то ни стало хочет вырвать для потребительских надобностей пару тысяч тонн сахару, реквизированных мною. Чушь! Пусть народ поглощает немножко меньше повидла. Главное, чтобы наши доблестные фронтовики и так далее.
      Ну-с, так когда же Анна-Мари будет иметь честь видеть вас у себя?
      _Тайный советник_. Вы серьезно хотите это устроить? Чудесно! Чудесно! А что касается сахара, то мы уж как-нибудь урезоним нашего друга народа. Нельзя же вечно потворствовать излишествам черни!
      _Анна-Мари_ (возвращается, залпом выпивает шампанское). Горю!..
      _Тайный советник_. Чудесно. Монада. Врожденная гармония в движениях.
      _Господин из австрийского посольства_ (аплодирует двумя пальцами). Прэ-е-лестно. Прэ-е-лестно. Стиль Кокошка.
      _Господин Шульц_. Одобряю. Темп. Движение. Мотор в крови.
      _Изобретатель центрального охлаждения_ (снова начинает рассказывать). О невезении я могу сложить целую поэму. До войны я жил в Бангкоке... приспособить тропики для европейца... система центрального охлаждения... а теперь, в Центральной Европе...
      _Шансонетка_ в костюме сестры милосердия. Поет куплеты.
      _Раненый_ появляется. Бледный, очень молод. Оглядывается.
      Нерешительно подходит к соседнему столику.
      _Кельнер_ (враждебно). Что угодно господину?
      _Раненый_. Кружку пива, пожалуйста.
      _Кельнер_. Пива у нас нет. Только шампанское.
      _Шансонетка_ (поет припев).
      Да, красный крест мой стяг.
      Да, я решила так.
      Да, красный крест,
      Да, красный крест,
      Ура, ура, ура!
      _Господин из австрийского посольства_ {аплодирует двумя пальцами). Прэ-э-э-лестно. Прэ-ле-стно.
      Шансонетка поет вторую строфу.
      _Раненый_ (медленно, в раздумье). Ну что ж, тогда, пожалуй, придется уйти.
      _Анна-Мари_ (с момента появления раненого все время с интересом следит за ним). Посмотрите-ка.
      _Господин Шульц_. Что там такое? Ну да, конечно. Никакого такта у этих парней. Одичали на фронте. Мозолят глаза своим видом. Для чего, я вас спрашиваю, оплачиваются все эти дорогие госпиталя и лазареты?
      _Анна-Мари_. Я не хочу, чтобы он так ушел.
      _Тайный советник_ (пылко). Ну, конечно же, конечно же, мы позовем нашего воина сюда, сударыня. Сочувствие раненым героям - высшая добродетель немецких женщин.
      _Господин Шульц_ (пожимает плечами). Рецидив настроений в стиле мадонны. (Тайному советнику.) Как вам угодно. Эй, вы! Фронтовик. Камрад! Герой! Присаживайтесь к нашему столу.
      Раненый оглянулся и, не останавливаясь, идет дальше.
      _Анна-Мари_ (догоняет его почти у дверей; настойчиво, тихо). Мы не хотели вас обидеть. Мы очень просим вас.
      _Раненый_. Что ж, если это так... (Следует за ней.)
      _Господин Шульц_. Ну, первым делом хорошенько смочить горло. Вам, надо полагать, немножко странно здесь, а? После грохота и мерзости фронта вдруг мирные, солидные бюргеры уютно сидят за стаканом вина. Цветник красивых женщин. Песенка. День для труда, вечер для отдыха. Вечерний досуг. Ну-с, а теперь расскажите нам что-нибудь вы.
      _Раненый_. Нет. Мои рассказы здесь не к месту. Я не стану ничего рассказывать, пока эта девка там распевает.
      Неловкое молчание.
      _Господин Шульц_. Ого-го! Вот это называется - рубить сплеча. (Шумно.) Люблю гордых испанцев. Не хотите рассказывать - не надо. В конце концов зачем отбивать хлеб у военных корреспондентов?
      Пауза. Слышно лишь пение шансонетки.
      _Шансонетка_.
      Да, красный крест мой стяг.
      Да, я решила так.
      Да, красный крест,
      Да, красный крест,
      Ура, ура, ура!
      _Раненый_. Я лучше пойду. Я только мешаю.
      _Тайный советник_. Что вы, что вы. Герой - всегда желанный гость.
      _Господин Шульц_. Даже если он лишен салонных манер.
      _Анна-Мари_. Я вас не хотела обидеть. Верьте мне, прошу вас. (Протягивает ему руку.)
      _Раненый_ (берет ее руку). Благодарю. (Уходит.)
      _Господин Шульц_ (качает головой). Сумасшедший дом.
      _Тайный советник_. Очаровательно. Очаровательно. Подлинная немецкая женственность.
      _Шансонетка_ (повторяет припев).
      Красный крест сюда,
      Да, этим я горда.
      За красный крест, за красный крест
      Ура!..
      _Господин из австрийского посольства_ (аплодирует двумя пальцами). Прэ-э-э-лестно. Прэ-э-э-лестно.
      9
      Крестьянский двор. Отец Томаса - старый крестьянин,
      одет в полугородской костюм; суровое, недоверчивое лицо.
      Старик чинит деревянные грабли.
      _Анна-Мари_ (входит). Вы - господин Матиас Вендт?
      _Отец Томаса_. Да.
      _Анна-Мари_. Я знакома с вашим сыном.
      _Отец Томаса_. Приходит много людей, которые знают моего сына.
      _Анна-Мари_. Здесь, значит, он родился. (Осматривается. Широкий холмистый ландшафт. Вдали - смутные очертания гор.)
      _Отец Томаса_ (с мягкой насмешкой). У нас тут и глядеть не на что, фрейлейн.
      _Анна-Мари_ (взглядывает на него). Не любопытство привело меня сюда.
      _Отец Томаса_. Было бы умнее, если бы он остался здесь. Скот не бывает благодарным или неблагодарным. Пашня не бывает благодарной или неблагодарной. Люди же всегда готовы убить того, кто хочет им добра.
      _Анна-Мари_. Он в списках пропавших без вести. Я очень беспокоюсь.
      _Отец Томаса_. Беспокоиться нечего.
      _Анна-Мари_. Вы что-нибудь знаете о нем?
      _Отец Томаса_ (тихо, ровно). Я его вижу.
      _Анна-Мари_. Вы его видите?
      _Отец Томаса_. Да, иной раз. Томас лежит на дне глубокой ямы. Он бледен и не может шевельнуться. Время от времени сверху скатываются комья земли.
      _Анна-Мари_ (наклонившись вперед, напряженно слушает). Вы это видите?
      _Отец Томаса_. Он не один. Но никто не может ему помочь. Он шевелит губами. Он говорит...
      _Анна-Мари_. Что он говорит?
      _Отец Томаса_. Он говорит: "Не забывайте". (Безразлично.) Ну, мне пора. (Берет грабли.) До свиданья, фрейлейн. (Удаляется.)
      _Анна-Мари_. На эти деревья он лазил, по этим лугам он бегал, срывал, может быть, цветок, от которого произошел вот этот. О Томас, я могла бы умереть за тебя, когда тебя нет со мной. А когда ты со мной, у меня нет ни одного слова для тебя.
      10
      Улица. Торопливо идущие люди.
      _Раненый_ (стоит на углу). Все куда-то торопятся, все чем-то заняты. Как ни в чем не бывало. На уме - дела, женщины, развлечения. Разве эти люди не знают, что все они у меня в долгу? Ну, не наглость ли это? Они смотрят сквозь меня, точно и я - частица этой улицы. Подойти бы вон к тому толстяку с самодовольной рожей, ткнуть его в пузо: "Эй, дружок. Руку у меня оттяпали, видите? Вы должны мне руку". Воображаю, как бы он вытаращил на меня глаза!
      Анна-Мари приближается.
      _Раненый_ (уставившись на нее). Заметит ли она меня? Нет. И она, конечно, пройдет мимо.
      _Анна-Мари_ (замечает, останавливается, колеблется, быстро подходит). Почему вы стоите здесь? Ждете кого-нибудь?
      _Раненый_. Да, жду.
      _Анна-Мари_. Жаль. А я хотела попросить вас проводить меня. Я должна вам кое-что сказать.
      _Раненый_. Я не жду кого-нибудь определенного.
      _Анна-Мари_ (про себя). У него лоб Томаса. Вы проводите меня?
      _Раненый_. Вы хотите, чтобы я пошел с вами?
      _Анна-Мари_. Да.
      _Раненый_ (оглядывая свою потертую военную форму). Вот в таком виде мне можно пойти с вами?
      _Анна-Мари_. Да, конечно. Идемте.
      _Раненый_ (возбужденно). Подумайте только, какой я дурак. Я стоял здесь и смотрел на людей и думал: люди злы, думал я, люди неблагодарны, бессовестно неблагодарны. Но вы посмотрите на ту девушку. Какие у нее добрые, веселые глаза. А этот седой господин, верно, ни одного нищего не пропустит, чтобы не подать ему. Люди вовсе не злы. Только загнанны, только забот у них ужасно много. Люди друг другу помогают, люди добры. Надо только поближе к ним присмотреться.
      _Анна-Мари_ (улыбаясь его горячности). Ну, конечно, конечно. Идемте же.
      11
      Южная Италия. Пустынный ландшафт. Ширь. Вдали море.
      Знойное солнце, вибрирующий воздух. Античный храм.
      Видны только высокие ступени и подножие облупившихся колонн,
      землисто-серых, огромных: все это - на фоне глубокой синевы неба.
      _Томас_ (сидит на ступеньках, один, сгорбившись, затерянный в огромном просторе ландшафта). Если ты обрек меня на деяние, боже, зачем ты связал мне руки, забросил сюда, окружил меня соблазнами? Здесь слышен голос моря, здесь земля звенит, здесь кровь моя пульсирует в ритме стиха. Я не могу заглушить свои песни, они звучат все громче. Глаза мои наполнены страданием тысяч. Но я не пал духом. Я проникся муками каждого солдата. Ибо ты так повелел, боже. Неужели же все это напрасно?
      Я не могу больше вынести этой звенящей тишины. Она растворяет крик, живущий во мне, крик миллионов, которым я нужен. То, что я с такой мукой вырвал из моего сердца - певучая красота, равнодушная, безжалостная, - она опять со мной.
      Унеси меня из этой страны, боже. Открой мне путь к деянию, к которому ты приговорил меня. Защити меня от меня самого, боже.
      _Незнакомый пожилой господин_ (появляется на нижней ступени храма. Одет во все белое. Носит темные очки). Вы из немецких военнопленных?
      _Томас_. Да.
      _Незнакомец_. Почему вас в числе других не послали на водопроводные работы?
      _Томас_. Я болен.
      _Незнакомец_. И вас никуда не переводят из этой малярийной местности?
      _Томас_. Я надеюсь, что вскоре буду обменен. Вы - член следственной комиссии?
      _Незнакомец_. Нет. Я произвожу здесь раскопки.
      _Томас_. Во время войны?
      _Незнакомец_. Прошлое остается все тем же прошлым, несмотря на войну.
      _Томас_. Чудовищное настоящее обрушилось на все живое, а вы роетесь в прахе прошлого?
      _Незнакомец_. В этих местах стояли большие города, велись сражения, государства возникали и рушились, бурлило тщеславие, стонали рабы, сверкало искусство, наживалась алчность, жажда деятельности толкала людей за моря. А для чего? Для того, чтобы я стоял здесь, растирал между пальцами щепотку пыли и размышлял.
      Я не хочу быть одним из миллиардов, которые для будущего человека явятся щепоткой пыли и пищей для минутного размышления; я предпочитаю быть тем, для кого эти миллиарды жили.
      _Томас_. Что это? Бред? Вы, сударь, усвоили себе философию, которая парализует всякое хорошее побуждение. Борьба против войны - это не бессмыслица! Она не может быть бессмыслицей!
      _Незнакомец_ (прислонившись к колонне; тихо). Действие загрязняет душу. Лишь созерцание - благо.
      _Томас_. Я не мог бы жить, если бы это было так. Все во мне кричит: иди и действуй!
      _Незнакомец_. Видите ли, молодой человек, и я когда-то "действовал".
      Я входил в правительство одной из наших колоний. Что это значит, здесь, в этой части света, имеют лишь слабое представление. Тамошние правители обладают большей властью, чем любой король в Европе. Я стоял перед вопросом - посылать или не посылать войска для покорения одного ненадежного горного племени. Я послал войска, я начал войну. Тысячи людей погибли. Но я победил. Край был усмирен. В нем стали насаждать цивилизацию: построили железные дороги, школы, больницы, комфортабельные гостиницы. Был организован транспорт, торговля, лучшие памятники искусства отправлены в европейские музеи... (Он умолкает - неподвижная, белая фигура на фоне одной из колоссальных коричневатых колонн. Тишина. Зной.)
      _Томас_. А дальше?
      _Незнакомец_. Удовлетворения, однако, я не чувствовал. Я подал в отставку и вернулся в Европу.
      Я сидел в своем парке, прекраснейшем парке, унаследованном мною от многих поколений. Я сидел и размышлял. Все мои предки были энергичными людьми. Среди них были воины, мореплаватели, крупные государственные деятели. Школьники заучивают их имена, вписанные (с мягкой иронией) "в анналы истории", как принято говорить. Не удивительно, стало быть, что я предпринял упомянутую экспедицию. (Снова умолкает.)
      Томас, сгорбившись, сидит неподвижно.
      _Незнакомец_. Спустя три года я сделал удивительное открытие.
      Горцы, о которых я рассказывал, посылали в Европу послов. Без моего ведома. К очень высокопоставленному лицу. С трепетной просьбой - отменить мою карательную экспедицию. Высокопоставленный господин был растроган и собирался предпринять известные шаги, ибо в ту пору он читал филантропические книги. К тому же судьбой горцев заинтересовалась и некая чувствительная дама, близко стоящая к означенному господину. Но господин был еще и спортсменом, а в эти дни яхта его потерпела поражение на гонках. Это поглотило его внимание, и он упустил из виду дело горцев или даже совсем забыл о нем.
      _Томас_. Что же было дальше?
      _Незнакомец_. Ничего не было.
      Будь сила ветра в тот день на одну десятую балла больше или меньше, сманеврируй команда яхты чуть ловчее, - и я бы не двинул моей карательной экспедиции, не погибли бы тысячи людей, не были бы построены железные дороги, ребят этого народа не посылали бы насильно в школы, музеям пришлось бы обойтись без драгоценных произведений искусства. И, возможно, остался бы на моем посту в колониях, "действовал" бы уже не столь энергично и был бы, следовательно, лишен удовольствия познакомиться с вами. (Прикасается к шляпе.)
      _Томас_. Кто вы?
      _Незнакомец_. Некто, изменивший лицо мира в результате простой случайности. (Кланяется и уходит.)
      12
      У Анны-Мари. Убранство комнаты нарядное, несколько кричащее,
      в крайне современном вкусе.
      _Анна-Мари_ (входит с раненым). Идемте. Не бойтесь. Я вас не съем.
      _Раненый_ (нерешительно следует за ней). Вы подобрали меня на улице. Вы меня не знаете, вы добры ко мне. Какую цель вы преследуете?
      _Анна-Мари_. Я чувствую, что с вами поступили несправедливо. Это все.
      Экономка появляется на ее звонок.
      _Анна-Мари_. Луиза, подайте нам что-нибудь вкусное. Холодное мясо, сыр, торт - все, что есть в доме. Чай я приготовлю сама.
      _Раненый_ (с внезапной подозрительностью). Богатые произносят пышные речи, похлопывают нас по плечу, угощают на вокзалах жидким кофе и дешевыми сигаретами. Издеваются они над нами, что ли? (Настойчиво.) Ведь вы не такая, правда?
      _Анна-Мари_. А если бы я была такой?
      Раненый с ужасом смотрит на нее, собирается встать.
      _Анна-Мари_. (Смеется над его наивным испугом.) Успокойтесь. Просто вы мне нравитесь.
      _Раненый_. Извините. Но богачи обычно соловьем разливаются: ты, мол, и герой, и кровь свою проливал, и всякое такое. А когда протягиваешь руку за помощью, никого дома нет. Все это так бессмысленно. Ты - калека, женщины даже не хотят смотреть на тебя, сам себе становишься в тягость. За что? Кто теперь верит в отечество? Вы верите в отечество?
      _Анна-Мари_. Может быть, в этом все-таки есть какой-то смысл. Я помню одно стихотворение. Называется "Мы ждем".
      _Раненый_. А, знаю. Это Томаса Вендта. Да. Хорошее стихотворение. Но иной раз, когда вспомнишь, что ты калека, - никакое стихотворение не помогает.
      _Анна-Мари_. Ну вот. Чайник закипел. Посмотрим, что нам принесла Луиза. Гм. Неплохо. (Ест. Протягивает ему.) Закусывайте.
      _Раненый_. Здесь так уютно, так хорошо. Красивые вещи вокруг. (Показывая на маленькую статуэтку.) Как этот дикарь язык высунул!
      _Анна-Мари_. Это редкая вещь. Привезена с Явы.
      _Раненый_. Странно. Чего только не бывает на свете. Вот сидишь - и около тебя красивая девушка, и она кормит тебя всякими вкусными вещами. Странно.
      _Анна-Мари_. Сколько вам лет?
      _Раненый_. Девятнадцать минуло. Какие у вас белые, руки. Я хотел бы дотронуться до них.
      _Анна-Мари_. Почему вы этого не делаете?
      _Раненый_. Вы хотели мне что-то сказать.
      _Анна-Мари_. Да. Хотела. (Гладит его по волосам.) Но вы дрожите весь.
      _Раненый_. Я дрожу?
      Анна-Мари встает. Ходит взад и вперед.
      _Раненый_. (Следит за ней взглядом.) Я никогда не знал настоящей девушки. Только таких - с улицы. В этом городе живет одна девушка, она когда-то любила меня. Но такой, каким я стал, я все не могу решиться пойти к ней. Вот уже шесть дней... (Умолкает, не спуская глаз с Анны-Мари.)
      _Анна-Мари_. Почему вы замолчали? Как вас зовут?
      _Раненый_. Пауль.
      _Анна-Мари_ (стоит перед зеркалом, старается поймать в зеркале его взгляд, медленно.) Когда ты меня наконец поцелуешь, Пауль?
      Раненый целует ее шею, плечи, грудь.
      _Господин Шульц_ (входит с тайным советником). Простите. Мы помешали.
      _Тайный советник_. Тысячу извинений. Следуя настойчивому приглашению господина Шульца...
      _Раненый_. Кто этот господин? Что угодно этому господину? Какие права у этого господина? Неужели вы тоже из... из таких?
      _Анна-Мари_ (Шульцу). Как вы смели без предупреждения?
      _Господин Шульц_. Прошу без кинодрам, мой ангел. Перед господином советником нам ведь стесняться нечего. Ну, словом, прежде всего сядем. (Сидится.) Ситуация, по-моему, достаточно ясна. Я позвонил, не застал тебя: пора пить чай, мы сами себя пригласили. Твой гость нисколько нам не помешает. Правильно? Можно ли что-нибудь возразить против такого великодушного толкования вещей? (Раненому.) Кстати, ваше лицо мне знакомо. Ага! Наш гордый испанец из "Скачущего кенгуру". Феноменальная память на лица, верно? А теперь давайте чай пить. Так-то.
      _Раненый_. Я ничего не понимаю. Это страшнее, чем на фронте. Я ничего не понимаю.
      _Господин Шульц_. Незачем все понимать, почтеннейший. Знание - смерть или что-то в этом роде, как говорит наш великий национальный поэт. Сначала чай, затем философия, говорю я, Густав-Лебрехт Шульц, крупный промышленник из Мюльгейма-на-Руре. Великолепна эта яванская статуэтка. Не правда ли, дорогой советник? Привез ее как-то из небольшого кругосветного путешествия.