- Посланник, кажется, немного удивлен, - заметила она, - вы незнакомы с женщинами моей веры, сударь?
      - Я не знакомлюсь с женщинами, не проявляющими должной скромности, жестко ответил Калед, - адресуя эти слова Абулу. - Там, где находятся мужчины, женщины не должны показываться в таком виде.
      Абул пожал плечами.
      - Тем не менее госпожа Сарита показывается, и у меня нет на это возражений. А если их нет у меня, то вам, Ахмед бен Калед, как гостю, также не следует возражать против этого.
      Это замечание обидело гостя. Оба они поступили не правильно, а причина их раздора - вот она, стояла между ними, с выражением удивленного интереса, который, в данном случае, мало мог помочь делу. Более того, Абул заметил, что Бобдил внимательно наблюдал за этой сценой, не пропустив ни одного слова! Его отец сам был виновен в неучтивом обращении с гостем, к тому же их родственником, и все из-за простой женщины, которой сделали замечание!
      Этот эпизод еще больше испортил отношение сына к отцу и, кроме того, несомненно должен был стать известным Айке, которой подобная история могла лишь только понравиться.
      Абул почувствовал негодование, но сдержался и произнес:
      - Мы прервали твой отдых, извини нас. Мы идем к клеткам с птицами.
      Сарита молча отступила в сторону. Она провела уже достаточно много времени в этом обществе, чтобы понять случившееся и догадаться о его последствиях, и корила себя за то, что подошла к Абулу. Конечно же, ей не следовало этого делать в этот момент, когда он находился в компании странного мужчины, но не подумала об этом. И все из-за двойственности ее положения - она и Абул не считали ее одной из женщин Альгамбры.
      Она печально подумала, что Абул, если бы он учел свои интересы, то не должен бы был защищать ее. Но в то же время она знала, что если бы он этого не сделал, то в душу бы ей закралось ощущение предательства. Вдруг сердце у нее остановилось на мгновение, чтобы потом бешено забиться, отчего на лице ее выступил пот, а в душу заполз ледяной страх.
      - Что с тобой? - подбежала к ней Кадига. - Тебе плохо, Сарита? Почему ты не обратишься к врачу калифа? Он очень хороший лекарь.
      Некоторое время Сарита была не в состоянии Ответить, и Кадига обняла ее, и почувствовала дрожь, бьющую хрупкое тело. Она знала, что за этими судорогами должен последовать приступ тошноты, после которого Сарита будет чувствовать себя как обычно, хотя и очень усталой.
      - Пойдем назад в башню, - сказала Кадига, - разреши мне послать за господином Абулом.
      - Не надо, - Сарита покачала головой, - все уже проходит. Со мной не случилось ничего такого, о чем стоило бы беспокоиться. Я немного отдохну, когда пройдет тошнота, и все. - Она потерла пальцами брови:
      - Наверно, я съела что-нибудь неподходящее для моего желудка.
      Внезапно Кадига страшно побледнела. В голову ей пришла ужасная мысль.
      Не может быть... Но где-то в глубине души Кадига понимала, что это не только невозможно, но и весьма вероятно. Если она обдумает картину медленного ухудшения здоровья Сариты, если внимательно оценит все симптомы...
      Свои медицинские познания Кадига получила от матери, которая была известным аптекарем. Но Кадиге, занимающей в Альгамбре сравнительно низкое положение, редко приходилось проявлять и использовать свои знания, вследствие чего они постепенно ею забывались. Однако забылись не настолько, чтобы не приметить, как ей теперь казалось, очевидное. Но что она могла сделать со своим подозрением? Поделиться с кем-нибудь она не могла, а промолчать - это могло стоить Сарите жизни.
      - Кадига, ты побелела как бумага! - воскликнула Зулема, поддерживающая Сариту за другую руку. - Ты тоже заболела?
      Кадига медленно покачала головой.
      - Нет.., нет, я в порядке. Я вот о чем подумала-..
      Идем, давай вернемся в башню, там Сарита сможет прилечь.
      Сарита чувствовала себя уже лучше и не хотела ложиться на диван в прохладной, продуваемой ветром, спальной галерее своей башни. Но вдруг ее накрыла глубокая сонливость, и она согласилась полежать, решив, что это поможет ей в борьбе с ее непонятным, недугом. - - Я останусь с тобой, сказала Кадига, - и если тебе понадоблюсь, то ты найдешь меня внизу, во дворике. - И она спустилась по лестнице, сопровождаемая озадаченной Зулемой.
      - Что с тобой, Кадига? Тебя что-то беспокоит?
      - прямо спросила она.
      Кадига нахмурилась.
      - Лучше тебе об этом не знать, Зулема.
      Кадига тяжело вздохнула.
      - Да, но лучше тебе об этом не знать. Пойди во дворец и приготовь для Сариты отвар из жасмина, ты же знаешь, как он ее освежает.
      Зулема сначала, казалось, собиралась заупрямиться, но потом к ней вернулась ее прежняя сговорчивость. Если Кадига не хочет делиться с ней своими проблемами, то это просто невежливо - настаивать. И она отправилась выполнять данное ей поручение.
      Кадига ходила по живописному дворику вокруг фонтана и до боли сжимала пальцы рук. Если то, о чем она подозревала, было правдой, то она и сама была замешана в этом. Ведь это она смешивала и выдавала Сарите ядовитое средство. Медленно и, как бы против воли, открыла она маленький инкрустированный ящичек, стоящий на кедровом сундуке у стены. В углу ящичка невинно стоял сосуд. Кадига уставилась на него так, словно сквозь кожу могла определись его ингредиенты. Что в нем было? И почему она была так уверена в том, что злое начало заключено именно в нем?
      Но Сарита не ела и не пила ничего, чего бы не ели и не пили другие люди, ничего, за исключением этого средства. Она часто в отсутствие господина Абула ела с другими женщинами в серале. Когда же она обедала одна, то Кадига и Зулема ели вместе с ней. Конечно, кроме того, она ела еще и фрукты и сладости, но слишком нерегулярно, чтобы при их помощи можно было аккуратно дозировать какое-то смертельное снадобье.
      Но если смесь в сосуде содержала яд, то его мог туда положить ни кто иной, как госпожа Айка. И в этом была причина страха Кадиги. Она сразу же поверила в то, что жена калифа могла придумать и привести в исполнение подобный план. О мстительности Айки знали в Альгамбре все. Но доказательств тому не было. Если же она пойдет к калифу и расскажет ему эту историю, то ему сразу станет ясно, что она считает виновной его жену. А так как она не сможет привести доказательств ее вины, то та сможет обвинить ее в лжесвидетельстве. И потребует, чтобы Кадиге во имя справедливости отрезали язык, и суд поддержит вынесение подобного приговора.
      Кадига вздрогнула - перед ее глазами встала картина приведения в исполнение подобного приговора, которое она видела еще маленькой девочкой на базаре в Гранаде. Человек обвинил своего соседа в краже овцы, но она была найдена в овраге.
      Оказалось, что она просто запуталась в колючем кустарнике. Жена этого человека воззвала к суду, сосед смягчился, но закон был неумолим. Даже калиф ничего не мог сделать в данных обстоятельствах, и приговор привели в исполнение.
      Кадига пошла наверх и остановилась возле спящей женщины. Лицо ее было восковым, а дыхание - затрудненным. Судорожные движения горловых мышц во сне сопровождались испуганными подергиваниями бровей. : Кадига могла бы начать составлять собственное средство для Сариты, но интуиция, основанная на том, что она знала о действии этого яда, подсказала ей, что его действие зашло уж слишком далеко, чтобы его можно было обратить просто прекращением его приема. Если кто-нибудь и сможет что-нибудь сделать, то только Мухаммед Алахма, врач калифа. Но как сказать ему правду, не рискуя...
      Сарита зашевелилась во сне, схватившись руками за горло и застонала. Неужели она будет вот так стоять и наблюдать за тем, как она умирает?
      Кадига повернулась и почти бегом побежала по лестнице. Совесть продолжала бороться в ней со страхом.
      Абул вернулся в башню в середине дня. Он оставил гостя в гостиной с Айкой. Там она сняла с лица покрывало, поскольку находилась в компании мужчины из своей семьи. Ее сопровождала женщина, которая молча стояла на некотором расстоянии от них, пока они разговаривали, сидя на диванах, стоящих посредине комнаты.
      Абул попытался восстановить внешне дружественные отношения с гостем. Калед, казалось, хотел того же, оба слишком сильно были затянуты паутиной общественных отношений, чтобы позволить себе проявить обоюдную неприязнь. Но Абул понимал, что гость обижен и возмущен, и что это возмущение и обиду он передаст тестю, вместе со всеми подробностями этой истории, расскажет ему и о христианской наложнице неподобающего вида, и о его влюбленности, приводящей к потворству и послаблению по отношению к ней. Абул не знал, что может сделать для того, чтобы предупредить последствия этого. Он не мог изменить Сариту и сделать ее похожей на женщин Альгамбры. Однажды он попытался и чуть было не потерял ее. Вот и в это утро он ничего не мог сделать, ничего, кроме как защитить ее, хотя и не знал к чему это приведет.
      Мог ли он попросить ее быть более осторожной? Но она могла воспринять такую просьбу как оскорбление. Он любил ее такой, какая она есть, так какое право имел он просить ее притворяться, чтобы избавлять его от неловкости на публике? Возможно, он не является никем другим, кроме как глупцом, одурманенным любовью, каким его, безусловно, попытается выставить Калед. Но он совсем не был уверен в том, что его волнует, что подумают о нем люди.
      Глава 16
      - Вот ответ на записку моего отца.
      Айка аккуратно свернула пергамент в трубочку и отдала его ожидавшей Нафиссе.
      - Смотри, чтобы тебя никто не видел.
      Как будто она сама об этом не беспокоится, - подумала Нафисса насмешливо, кланяясь и принимая от своей госпожи пергамент. Уж наверное, госпожа Айка совершенно уверена, что она постарается сделать так, чтобы об этом поручении никто не узнал. Если кто-нибудь в стенах Альгамбры проведает о том, что она способствует тайной переписке предательского характера, ее тут же приговорят к смерти, несмотря даже на то, что она не более чем слуга и не может ослушаться приказа.
      Айка подошла к окну, из которого могла видеть ускользнувшую Нафиссу.
      На небе висела полная луна, освещавшая пространство хрупким, серебряным светом, столь непохожим на летний - золотой и обильный.
      Ночь, казалось, становилась прохладнее от лунного света, а заснеженные горные вершины подступали еще ближе, тем самым как бы еще сильнее остужая воздух.
      Во дворце царила полная тишина, стояла глубокая ночь, и только часовые на башне хранили бдительность. Ее дядя с друзьями, вероятнее всего, отдыхают, если только не находятся сейчас в объятиях альгамбрских гурий. Подобные увеселения были всегда доступны для гостей.
      А Абул? Он тоже сейчас в объятиях гурии? Теперь уж недолго ему там находиться, - подумала Айка с удовлетворением. Бобдил рассказал ей о ссоре, которая произошла сегодня утром из-за этой женщины, и дядя намекнул ей о том, что сердится на Абула, хотя и сделал это невероятно тонко, так что ее молчаливые слуги ни о чем не догадались. Но Айка поняла, что зерно обиды упало на удобренную почву и должно было скоро пустить корни вражды.
      А ее отец прислушается к Каледу.
      Она отошла от окна, слишком возбужденная и полная триумфа, чтобы спать. Пока еще рано было считать цыплят, но яйца были уже теплыми.
      В башне Абул лежал возле Сарита. Он думал, что теперь она заснула, но до этого она очень долго бодрствовала. Он положил руку ей на бедро. Не последовало никакого ответа с ее стороны, никакого, даже непроизвольного подергивания кожи, которое всегда следовало за его прикосновением.
      Его переполняла глубокая депрессия, тело его изнывало от нужды, как будто не сумело удовлетвориться прошедшими часами любви. Но эта нужда была гораздо более сложной, нежели просто телесная неудовлетворенность. Она происходила от отсутствия духовного контакта. О, Сарита пыталась убедить его в том', что находится душой с ним, но притворство ее было очевидным для того, кто знал ее также хорошо, как себя самого. Она делала все то же самое, что и обычно, и издавала те же звуки, что и всегда, но все же не сумела его обмануть. По какой-то причине он все же позволил ей продолжать притворство и теперь чувствовал к себе презрение. Ему следовало прекратить это, сказать ей, что, если она не в настроении, то ей совсем не нужно симулировать возбуждение, что подобное притворство является самым большим оскорблением, которое женщина может нанести мужчине.
      Но раньше Сарита бывала не в настроении для любви?
      Он позволил этому продолжаться, потому что боялся остановиться, боялся признать свое поражение. А потом она нежно прикасалась к нему, и целовала, но не так, как делала это обычно - как бы в благодарность за доставленное удовольствие, а по-другому - с грустью, которая сначала поразила его, а потом наполнила гневом на нее за то, что она не доверила ему правды. Он скрыл свой гнев так же, как она пыталась скрыть свое физическое безразличие к его ласкам, и, в конце концов, она уснула. Как это могло случиться к тому, что фундамент их любви оказался столь зыбким, в то время как он считал его прочным как сталь. Стараясь не потревожить спящую, он соскользнул с дивана и оделся. Потом, в первый раз после истинного начала их любви, вернулся в свои собственные апартаменты, где в одиночестве встретил рассвет.
      Сарита проснулась рано. Рука ее автоматически потянулась к тому, кто обычно лежал с ней рядом, но уткнулась в пустое пространство. Удивившись, она позвала его, но ответом ей была тишина, и она поняла, что совершенно одна. Почему он ушел, не сказав ей ни слова?
      Она откинулась на подушки, вспомнив тот ужасный обман.. Она не смогла провести Абула, и все же они продолжали телодвижения, но избегали смотреть друг на друга так, как делали это в моменты полного слияния; тогда, когда их души соединялись, так же как и тела в той кульминации, которая была временами подобна взрыву или мягкому падению, а временами быстрому прыжку вниз головой, от которого захватывало дух и который заставлял ее экзальтированно хохотать.
      Зачем она притворялась? Ведь так просто было сказать, что она устала. Он бы ничуть не обиделся и не воспринял это как отказ. Но какой-то глубоко сидящий в ней страх не позволил ей сказать правду. Как могло случиться, что она устала, для того чтобы заниматься любовью? Может быть, внутри нее сидит рак, пожирающий ее изнутри? Если она признается себе в этих симптомах, значит признает и то, что с ней происходит что-то серьезное. До сих пор она боролась, заставляя вести себя, как обычно, не обращая внимания на свою немощь, но больше она не может этого делать. Сарита постаралась вздохнуть, но в горле ее как будто застрял комок, не дававший доступ воздуху. Она конвульсивно глотнула и на какой-то миг у нее возникло такое чувство, будто она тонет. На глазах ее появились слезы отчаяния. Она не слышала, как открылась дверь и осознала, что к ней пришла Кадига только тогда, когда та встала возле ее кровати.
      - Ты напугала меня, - Сарита поспешила вытереть слезы.
      - Извини, - я не хотела беспокоить тебя на тот случай, если бы господин Абул все еще был с тобой.
      При этих словах из глаз Сариты снова брызнули слезы, нос ее заложило, а рот наполнился слюной, которую она не могла сглотнуть.
      Кадига стала стучать ей по спине, пока она не перестала задыхаться.
      Сарита в полном изнеможении упала на диван.
      Глаза ее наполнились страхом смерти.
      - Что со мной, Кадига? Я скоро умру, я чувствую это.
      Кадига покачала головой в ужасе от той правды, которую знала. Потом она внезапно повернулась и выбежала из башни. Она побежала по кипарисовой аллее в позолоченную приемную калифа. На ее пороге она остановилась, встреченная тройкой вооруженных мужчин.
      - Какое у тебя здесь дело, женщина?
      - У меня неотложное дело к калифу, - сказала она голосом, близким к шепоту. - Мне необходимо немедленно поговорить с ним.
      Один из солдат покачал головой.
      - Он прощается с гостями около ворот крепости. Если у тебя к нему дело, обратись к нему в те часы, когда он будет справлять правосудие.
      Кадига повернулась, чтобы уйти. В конце концов, она попыталась предотвратить это. Едва ли это ее вина, если калиф не пожелает ее выслушать, но тут перед ней встали глаза Сариты, полные ужаса и страха, и она остановилась.
      - Я подожду калифа здесь, - сказала она. Солдаты бурно запротестовали, заявив, что служанке не пристало находиться в подобном месте, так как таким, как она, калиф не дарует аудиенции.
      - Я служанка госпожи Сариты, - сказала она, как могла, твердо, господин Абул выслушает меня.
      Потом, не дожидаясь, что они выпихнут ее из приемной силой, она села на полу возле колонны и стала ждать.
      Стражники обменялись взглядами и пожали плечами. Когда дело касалось пленницы из башни, оно часто принимало необычный оборот.
      Так что, когда Абул, мрачный после несчастливой ночи и принужденных дружеских прощаний с Каледом, вернулся в свои апартаменты, чтобы приготовиться к дневным заботам, взгляд его упал на темную фигуру Кадиги.
      Завидев его, она вскочила и устремилась ему навстречу:
      - Мой господин Абул, я очень прошу вас...
      - Женщина сказала, что у нее к вам личное дело, - прервал ее один из стражников. - Она была очень настойчива и сказала, что оно касается женщины из башни, и мы подумали, что будет лучше, если мы позволим ей остаться. Но если вы хотите, чтобы мы удалили ее, мой господин...
      Абул жестом велел ему замолчать. Он посмотрел на Кадигу, стоящую тут же, в глазах ее была тревога.
      - Пойдем, - сказал он тихо и прошел в палату.
      Стражник прикрыл за ней дверь, и она постаралась вернуть себе мужество, несколько подтаявшее за долгие минуты ожидания.
      - Какое у тебя дело ко мне, Кадига?
      В его мягком тоне и спокойном взгляде было нечто, придавшее ей сил.
      - Я боюсь говорить, мой господин калиф, но все же не могу молчать.
      - Тебе нечего бояться, - сказал он, ставя бокал на стол. - То, что будет сказано в стенах этой комнаты, останется исключительно между нами. Так что о госпоже Сарите ты должна мне сказать?
      - Я думаю.., думаю.., мой господин, думаю, что она проглотила нечто такое, что не пойдет ей на пользу.
      Колени Кадиги дрожали, ладони вспотели, Ну вот она и сказала, сделала признание, целиком отдавшись на милость Мули Абула Хассана.
      - Ты знаешь, когда Сарита проглотила это вещество? - спросил, наконец, Абул.
      - Думаю, регулярно, в течение многих недель, мой господин.
      - Ты знаешь, кто давал его ей?
      Кадига увлажнила губы.
      - Я сама, мой господин.
      Абул понял ее правильно.
      - Как ты делала это?
      Ноги Кадиги подогнулись, она сгорбилась и наклонила голову, как бы пытаясь преодолеть свой ужас. Если она скажет, султанша сможет обвинить ее в чем угодно.
      - Не бойся, - сказал Абул, скажи. - Он протянул к ней руки и поставил ее на ноги. - Нет никакой нужды тебе сидеть на полу. Сядь сюда, - и он подтолкнул ее к дивану - Сядь.
      Кадига повиновалась ему.
      - Давай будем говорить прямо, - сказал Абул. - Ты ведь начала говорить о яде?
      Кадига медленно кивнула.
      - И ты.., давала его?
      Она снова кивнула.
      - В чем, Кадига?
      Кадига видела перед собой палача с занесенным над ее головой ножом, чувствовала его железную хватку, слышала крики возбужденной толпы. Она не в силах была говорить.
      - Если ты не скажешь это, Кадига, то зачем вообще сказала мне что-то?
      Абул старался сохранить терпение, хотя и не понимал, почему женщина не хочет рассказать все до конца.
      - Потому что думаю, что она умрет, если врач не поможет ей, судорожно сглотнула Кадига. - Отрава проникла уже глубоко и я не знаю никакого способа остановить ее действие. Но, возможно, Мухаммед Алахма знает его?
      - Но как он сможет найти противоядие, если ты не скажешь, кто подсыпал яд и какова его природа?
      Голос его не выдал той паники, которая охватила его, когда он узнал, что жизнь Сариты висит на волоске. Жизнь без Сариты.., без этого трепетного и такого живого существа.., она была бы непереносима.
      - Скажи мне, - он был уже не в силах скрывать своего отчаяния и Кадига ответила ему.
      - Думаю, он содержался в снадобье, которое она принимала против зачатия.
      - И ты смешивала это снадобье?
      Кадига кивнула.
      - Из.., из зелья, которое готовит... - Кадига не могла подавить свой страх. - Она обвинит меня в лжесвидетельствовании, мой господин, и мне отрежут язык.
      - Тише, замолчи, - сказал он, кладя руку ей на плечо, - никто и ни в чем тебя не обвинит. Я уже сказал тебе, что все, что ты скажешь мне, останется между нами.
      Кадига продолжала всхлипывать, поэтому он вышел на коллонаду в надежде на то, что утренняя прохлада успокоит его, если вообще, что-либо могло его сейчас успокоить.
      - Ты ведь говоришь о госпоже Айке, не правда ли?
      Он взглянул на нее через плечо.
      Кадига кивнула, хотя и не перестала всхлипывать.
      - И ты думаешь, что Сарита уже несколько недель принимает этот яд?
      Она еще раз кивнула.
      - Действие его медленно, мой господин. Но по-моему, оно уже стало...
      - Я знаю, что уже произошло, - неожиданно жестко прервал он ее, но жесткость эта была направлена целиком на него самого, так как он винил себя в том, что не сумел распознать саритиного нездоровья.
      - - А что, ты не знаешь, яды всегда так действуют?
      - Некоторые, да, мой господин, но у меня нет такого опыта, как у Мухаммеда Алахмы.
      - Да, если кто и сумеет ей помочь, то только он.
      Ну иди в башню и ухаживай за Саритой. Об остальном я сам позабочусь. Тебе нечего бояться, - продолжал он. - Защита калифа пока еще кое-что значит здесь, наградить же он может так, как никто.
      Кадига посмотрела на него глазами, затуманенными слезами, в которых, однако, страха уже не было.
      - Да, мой господин Абул, - сказала она и поспешила в саритину башню.
      Оставшись в одиночестве, Абул почувствовал, как отчаяние вползает ему в душу. Так, значит, Сарита сейчас находится в цепких объятиях насланной на нее болезни. Он слишком хорошо знал, что это такое, чтобы не бояться худшего. Она потеряна для него. Но тут к нему пришла решительность. Он не позволит этому случиться. Сарита должна победить. Он придаст ей сил, сделает все, чтобы она не поддалась действию отравы. Она молода, здорова, а Мухаммед Алахма - прекрасный лекарь и алхимик. Он сделает так, что Сарита поправится.
      Абул прошел обратно в комнату и распахнул дверь и приемную.
      - Немедленно пошлите за Мухаммедом Алахмой. Пусть он ждет меня здесь.
      Удивленные стражники проводили взглядами калифа, который поспешно вышел из приемной.
      Проходя мимо части дворца, в которой обитали его жены, Абул непроизвольно сжал рукоятку кинжала, лежавшего во внутреннем кармане его платья, потому что перед его мысленным взором встало лицо Айки. Он тут же заставил себя вынуть из кармана руку и выкинуть ее образ из головы и не знал пока, что будет с ней делать, но понимал, что для того, чтобы придать Сарите сил и тем самым помочь ей справиться со смертельным недугом, ему необходимо иметь ясный и незатуманенный думами о мести разум.
      Наконец, он вошел в башню. Кадига стояла у входа на галерею, и он поманил ее.
      - Ей хуже? - прошептал Абул так, что Сарита не могла его услышать.
      Кадига кивнула.
      - Но она должна знать, что будет здорова снова. Это ясно?
      - Да, мой господин, но у Зулемы такое нежное сердце, что я не знаю...
      - Если Зулема не может держать себя в руках, то она должна уйти, сказал Абул быстрым шепотом. - Объясни ей все, как считаешь нужным.
      С этого момента никто не должен приближаться к Сарите, кроме меня, Мухаммеда Алахмы, тебя и Зулемы, если ты считаешь, что ей можно доверять.
      - О, конечно, можно, мой господин. Если она найдет в себе силы, чтобы спокойно ухаживать за Саритой, это будет прекрасно. Лучшей сиделки и представить себе нельзя.
      - Отлично, - он кивнул и пошел к лестнице.
      - Абул? - спросила Сарита слабым голосом, и попыталась сесть и улыбнуться. - Я все еще в постели, ужасно стыдно, правда?
      - Ничуть, - ответил он, - тебе следует несколько дней оставаться в постели, милая.
      - Но мы ведь должны ехать в Мотрил, - сказала Сарита, изо всех сил борясь с желанием откинуться на подушки.
      - Мы и поедем в свое время, - он присел на краешек дивана, - Кадига, принеси халат и тапочки.
      Сарита прислонилась к нему, будучи слишком смущенной и изможденной для того, чтобы удивиться тому, что они так странно ее одевают.
      - Что случилось? - спросила она, наконец, когда Абул понес ее по лестнице. - Куда ты меня несешь?
      - В мои апартаменты, где ты будешь у меня на глазах, - сказал ей Абул. - А когда ты поправишься, у нас с тобой будет очень важный и, возможно, неприятный разговор. Ты кое-что скрывала от меня и мне это очень не нравится.
      Слова Абула почему-то подействовали на Сариту успокаивающе. Если бы она должна была умереть, он не стал бы так разговаривать с ней.
      - Ты думаешь, я выздоровлю, Абул?
      Он посмотрел на нее сверху вниз. В глазах ее была боль и ужас, но в них была еще и вера, вера в него, в его суждения. Она была его единственным оружием против яда.
      - Что за глупости, Сарита? Почему ты не должна выздороветь? Ты просто устала и подцепила какую-то инфекцию. Мухаммед Алахма вылечит тебя, и ты отдохнешь. Если бы ты раньше сказала о своем нездоровье, все не зашло бы так далеко.
      - Но я не привыкла плохо себя чувствовать, - попыталась она объясниться, - я думала, что все пройдет. Не сердись на меня.
      Он улыбнулся ей, а сердце наполнилось любовью и ужасом.
      - Я действительно немного сержусь, но ты заслужишь прощение, если будешь следовать в точности врачебным предписаниям и тогда поправишься.
      И он дотронулся губами до ее лба, холодного как лед.
      - Я могу идти сама, - сказала она, опусти меня, и увидишь, что я вовсе не так уж больна.
      - Нет.
      У Сариты не было ни сил, ни желания спорить.
      С приходом Абула ее покинуло ужасающее чувство одиночества и страх смерти.
      Когда калиф пришел в свои апартаменты, Мухаммед Алахма уже ждал его в приемной.
      - Мой господин калиф, - поклонился почтенный врач, почти касаясь пола бородой, - чем я могу вам служить?
      - Пойдем, и я объясню тебе, - Абул внес Сариту в свою спальню и положил ее на диван, тихо велев Кадиге остаться с ней пока он поговорит с врачом.
      - После у врача будут к тебе вопросы, - добавил он.
      - Но почему? - начала было Сарита, но смолкла, потому что сердце ее снова зачастило. Абул смотрел на нее, видя, что она изо всех сил старается перенести вновь охватившую ее боль.
      - Ты не можешь помочь ей? - спросил он Кадигу. Женщина закусила губу и покачала головой, но все же наклонилась и слегка приподняла Сариту, просунув руки ей под спину.
      - Что у нее внутри? - резко спросил врач.
      Он подошел к дивану без приглашения и теперь смотрел на то, как Сарита борется с болезнью.
      - Неизвестно, - Абул жестом велел ему отойти. - Я скажу тебе то, что знаю.
      Мухаммед Алахма выслушал его со всей серьезностью. Потом Кадига рассказала ему о симптомах, о медленном течении болезни, о быстром и неожиданном ухудшении.
      - У вас есть сосуд, в котором была отрава?
      Кадига сходила за ним в башню и отдала в руки врачу. Тот перелил содержимое сосуда в блюдо, понюхал его, поднес к свету и снова покачал головой.
      - Я ничего не могу об этом сказать, но знаю, господин калиф, подобные яды, и на этой стадии надежда на выздоровление очень мала.
      Сердце Абула сжалось - сжалось, как лимон, из которого выдавливают сок, и в вены ему устремился горький сок потери.
      - Вы должны что-то сделать, - сказал он. - Я не верю, что нет никакого средства. Должно быть что-то, что вы можете ввести ей, с тем чтобы обезвредить яд.
      Мухаммед Алахма подумал, что еще минуту, и он схватит старика за горло и вытряхнет из него ответ.
      - Иногда, - сказал, наконец, врач, - бывают вещи, которые могут в таких случаях помочь, но я не знаю, что ей дать, если мне неизвестна природа яда. Назовите мне яд, мой господин калиф, и, может быть, я смогу что-нибудь сделать.
      Абул стоял, не двигаясь с места. Он чувствовал, как испугалась Кадига. Только один человек мог сказать, какой именно яд дали Сарите. Это означало, что он должен действовать немедленно и без оглядки на последствия, но иного выбора у него не было.
      - Я назову вам его, - сказал он.
      Он послал за визирем, который выслушал его указания с полнейшим самообладанием: в сераль должны были войти вооруженные люди с тем, чтобы привести Айку в зал суда.
      Абул вернулся в свои апартаменты, туда, где врач осматривал Сариту, которая лежала, задыхаясь и в холодном поту.
      - Я приготовлю рвотное, - сказал Мухаммед Алахма калифу. - Оно будет способствовать выведению яда из желудка, но это все, что я могу сделать для больной, пока не узнаю названия яда.
      - Я быстро назову его, - решительно заявил Абул. - Кадига, позови Зулему, чтобы она помогла тебе.
      Зулема пришла уже через несколько минут, и Абул оставил женщин и лекаря, а сам пошел в маленькую мечеть, "чтобы приготовить себя к тому, что он должен был сделать.
      О прибытии в гарем солдат сообщила встревоженная служанка, увидевшая их из нижней залы. Женщины перестали болтать, забросили свои занятия и в спешке бросились укрывать лица, переглядываясь друг с другом в страхе от этого неожиданного визита. Единственными мужчинами, когда-либо посещавшими гарем, были только визирь и калиф. Встав по стенкам, женщины с ужасом смотрели своими подведенными глазами на то, как в зал врываются солдаты в остроконечных шлемах, с кривыми ножами на поясах.
      - Где госпожа Айка? - разорвал тишину голос старшего офицера.
      Сначала ему никто не ответил, но потом одна из них сказала:
      - Госпожа Айка еще не спускалась сегодня из своих апартаментов.
      Офицер обратился к служанке, которая смотрела на все это широко открытыми глазами.