История Горбуна (№1) - Юность Лагардера

— Вот моя надежда! Милая Винчента, к нашему общему сожалению, не подарила мне наследника, однако меня утешает та мысль, что, когда я упокоюсь в Мантуанском соборе, герцогский престол займет достойный государь!

— Что вы такое говорите, братец? — недоуменно распахнула голубые глаза Дория.

Карл-Фердинанд пожал плечами:

— Кому же еще мне завещать мое герцогство? Филиппу Гонзага, нашему дальнему родственнику, который живет во Франции? У него и так куча денег и вдобавок богатые друзья, герцоги Орлеанский и Неверский… К чему бы ему лишние хлопоты с Мантуанским наследством? Так что знайте, дорогая моя Дория, что свой титул и герцогство я завещаю малышу Анри!

Рене с женой изумленно глядели друг на друга. Не сон ли это? Неужто их первенца и впрямь ожидает такое счастье?

VII

СЕРДЕЧНЫЕ ДЕЛА

Общеизвестно: деньги часто дают повод для раздоров и распрей, так что жены начинают люто ненавидеть мужей, матери сыновей, братья сестер… Бывало, из-за наследственных споров даже вспыхивали войны!

Немудрено, что Рене почувствовал себя неловко.

— Но как же… — сказал он. — Ведь после суда… — Хозяин запнулся.

Карл-Фердинанд передал младенца кормилице, поправил кружевное жабо, опустился в кресло и небрежно ответил:

— Вы имеете в виду эту тяжбу? Безделица! Герцог Мантуанский не нуждается в герцогстве Гвасталльском.

И он повторил Лагардерам то, что писал им в своем недавнем письме:

— Я сам ни за что не посмел бы оспаривать последнюю волю покойного моего тестя. Но император желал непременно оставаться сюзереном[17] Гвасталльского герцогства — равно как и Мантуанского. Вы, конечно, помните, какие он со своей стороны принял меры?

— Разумеется, — в один голос подтвердили Рене и Дория.

Гонзага достал табакерку и взял понюшку испанского табаку.

— Императорские войска заняли город без моего ведома, и я очутился в двусмысленном положении. Мне пришлось принять власть над Гвасталлой, а затем меня силой заставили подать иск в парижский парламент… Что ж, я проиграл и, как видите, счастлив! Но довольно о делах — у нас еще будет время вернуться к ним. Дайте мне отогреться душой в вашем уютном доме!

И Карл-Фердинанд послал Дории взгляд, полный вспыхнувшей в нем с новой силой страсти:

— Вы, кузина, по-прежнему прекрасны! Точнее сказать, ваши чары стали еще более неотразимы…

Поистине гениальным актером был герцог Мантуанский! Ему не составило никакого труда обмануть доверчивых родителей Анри. Они ни на секунду не усомнились в его искренности и поверили, что герцог и впрямь не добивается Гвасталльского наследства, а в их глухие края его привели исключительно родственные чувства и забота о будущем Анри.

Итак, Карл-Фердинанд, по его словам, отогревался душой — а Пейроль тем временем предавался скорее плотским наслаждениям.

Сюзон Бернар, хорошенькая брюнетка с атласной кожей, нрав имела веселый, натуру страстную, и ей очень недоставало мужского общества.

Этим-то и воспользовался негодяй Пейроль. Как ни был он тощ и сутул, затворнице Сюзон он показался самим Амуром, сыном Венеры!

Победу он одержал легко: стоило лишь войти и улыбнуться… Вдобавок, не слишком надеясь на свою внешность, юный проходимец обещал красотке жениться.

— Я честный дворянин и добрый католик, — говорил он. — Даю вам слово, прелестная Сюзон: стоит вам захотеть — и вы станете госпожой де Пейроль!

Бедная девушка и без того уступила бы ему, а уж надежда сделаться почтенной замужней дамой и вовсе вскружила ей голову.

Отныне дверь в спальню Сюзон больше не запиралась…

Однажды ночью Сюзон не спалось. При жемчужном свете полной луны она думала о своей жизни — о нынешнем блаженстве и о грядущем счастье. Сюзон свято верила клятвам человека, который сейчас беспокойно метался во сне подле нее.

— Через несколько недель я выйду замуж и последую за Антуаном сначала в Версаль, а потом в Мантую… Ах, как сладко, должно быть, жить в Италии!

Вдруг она удивленно приподнялась на локте. Пейроль вполголоса произносил какие-то отрывочные слова.

— Уж не о нашей ли любви?

Она с радостным любопытством прислушалась… И тут ее лицо исказилось и застыло; ужас сковал ее члены. Антуан де Пейроль грезил вовсе не о ласках! Невнятные слова вырывались из его уст, лишь иногда Сюзон могла кое-что разобрать, — но и этого оказалось довольно.

— Какой ужас! — прошептала она. — Какой ужас! Вот что говорил ее любовник:

— Отравление… наследство… старый герцог умирал долго… избавиться от Лагардеров… огромное богатство… яд… Подстроить несчастный случай в горах…

Долго ли продолжалось это сонное бормотание? Да всего несколько минут.

Но Сюзон они показались вечностью. От страха пот лил с нее ручьями. Она едва дышала.

Неужто тот, кто спит сейчас возле нее, — гнусный отравитель, убийца? Неужто они с герцогом Мантуанским — сообщники? Неужто эти двое задумали какое-то преступление против семьи Лагардеров?

Разум Сюзон отказывался поверить в такое злодейство, однако сердце у нее все же было не на месте.

Проснувшись, Антуан увидел, что рядом никого нет, удивился, потянулся, зевнул и подумал про себя: «Что-то раненько она поднялась. А, должно быть, ее позвала хозяйка. Хороша девица! Жаль бросать ее так скоро! Я даже готов сдержать свое обещание и жениться на ней; она того, право слово, стоит… Но нет, месье де Пейроль, служба герцогу прежде всего!»

А пока он так вот лениво размышлял, бедняжка Сюзон, потрясенная, как никогда в жизни, освежала утренней прохладой горевшее лицо и глядела на розовевшие в лучах восходящего солнца горные вершины.

«Что же мне делать? — думала она, ломая руки. — Что же мне делать?»

Казалось бы, чего проще: отправиться к госпоже де Лагардер и все ей рассказать! Однако Сюзон обуревали сомнения.

Дория была строга к себе и к окружающим и держала слуг лишь безупречного поведения — после первой же провинности она, хорошенько отчитав, увольняла их.

— Если я во всем признаюсь, — рыдала Сюзон, — она прогонит меня! А ведь я так люблю малютку Анри и так предана его матери!

Поразмыслив, бедняжка пришла вот к чему: «Хозяйка все равно не поверит мне. Мало ли что может наговорить человек, которого мучают кошмары. Да и смею ли я обвинять монсеньора герцога Мантуанского? Ведь госпожа Дория — сестра ему!»

Герцог встал перед ней как живой — простой, милый, приветливый, ведущий с хозяином дома долгие задушевные беседы… Неужели обходительный вельможа отравил Гвасталльского государя и хочет отправить на тот свет семью Лагардеров?

— Нет! — решила она. — Я и заикнуться про такое не смогу!

Несколько раз Сюзон Бернар приступала к Пейролю с расспросами, но тот свято хранил свои секреты и ничего не рассказывал ей. Он только смеялся над женским любопытством и крепко целовал горничную, так что, в конце концов, она совершенно успокоилась и втихомолку радовалась тому, что не поддалась первому побуждению: «Кабы я открыла рот, госпожа де Лагардер немедленно прогнала бы меня!»

Но она все-таки сказала своему возлюбленному:

— А знаете ли вы, сладкий мой, что вы порой говорите сами с собой по ночам? Мне иногда даже страшно делается!

Пейроль не на шутку перепугался: «Что же я такое наболтал?»

Однако виду не подал, а спокойно пожал плечами и отвечал:

— Знаю, знаю! Меня частенько донимают жуткие кошмары. — Он помолчал с минуту и продолжал: — Кинжалы… яд… покойники… это началось в ту самую ночь, когда я приехал в Гвасталлу на зов дорогого батюшки и он скончался у меня на руках! — Антуан тяжко вздохнул и притворился, будто утирает слезы: — Как же я любил своего отца! Никого у меня больше не осталось на земле после его смерти… Какое счастье, что я повстречал вас, Сюзон, carissima mia[18]! Что бы я делал в этой скорбной юдоли без вашей ласки, вашей красоты?

На том и успокоилось сердце Сюзон; она теперь даже смеялась, вспоминая, как бессонной ночью вслушивалась в страшные слова, слетавшие с губ ее милого жениха.

Вдобавок от горничной не могло укрыться то обстоятельство, что дружба между Лагардерами и их знатным родичем день ото дня крепла.

Однажды Сюзон суетилась вокруг Дории, занимаясь ее утренним нарядом, а та задумчиво говорила:

— Право, не знаю, на что решиться… Мы оказались в весьма трудном положении — так не выручит ли нас твой беарнский здравый смысл?

— Всем сердцем рада служить вам, сударыня, — горячо ответила служанка. — Чем я могу помочь вам?

Неторопливо расчесывая солнечно-золотистые волосы, Дория рассказывала:

— Речь идет о будущем моего сына… Как ты знаешь, Сюзон, по закону герцогство Гвасталльское — наше; нам осталось только поехать туда и вступить во владение. Но, видишь ли, милейший герцог предложил нам заключить с ним договор… Он хочет соблюсти семейные традиции, и ему жаль, что это богатое герцогство переходит не к итальянцам, — и я, пускай только отчасти, согласна с ним: ведь я тоже происхожу из рода Гонзага…

— Но, сударыня, — отвечала Сюзон, — вы еще и мать маленького Анри де Лагардера!

— Потому-то я и колеблюсь!

— Я хорошо знаю вас, сударыня: вы не захотите навредить своему сыночку, этой невинной крошке!

— Что ты, Сюзон, никто и не собирается лишать его того, что принадлежит ему по праву! Мой кузен предлагает полюбовную, дружескую сделку. Он испросит дозволения у короля быть герцогом Мантуанским и Гвасталльским. Мужу он для начала даст большого отступного, а затем и порядочную ренту. С этими деньгами Рене сможет стать герцогом и пэром Франции, а Анри, когда подрастет, будет герцогом Гвасталльским!

— Ох! — восторженно воскликнула Сюзон. — Вот бы славно!

Но Дория покачала белокурой головкой и вздохнула:

— Я боюсь за мужа и за сына… Французское королевство ведет много войн, а в Италии спокойно и тихо. Сюзон, ты не знаешь Лагардеров! Когда у этих людей в руке шпага, в них словно бес вселяется! Они идут навстречу смерти с презрительной улыбкой и с сияющим взором. Когда мой муж станет герцогом, ему дадут под начало полк — и прощай наша здешняя тихая жизнь! Мы поселимся в людном Париже или роскошном Версале, а не то — в каком-нибудь пограничном городке на угрюмом туманном севере. Прямо дрожь берет! А с годами я начну бояться за сына — он ведь наверняка пойдет в Рене!..

— Что ж, сударыня, — заключила Сюзон, — делайте так, как вам сердце подсказывает… Ведь и вправду тем, кто больше всего дорог вам, в Италии будет безопаснее, чем во Франции.

— Ах, Сюзон, — снова вздохнула Дория, — твои рассуждения справедливы. Но нам так не хочется огорчать герцога!

В тот же вечер простодушная горничная без всякого злого умысла пересказала Антуану этот разговор. Пейроль прикинулся, будто болтовня невесты ничуть не занимает его, и небрежно отмахнулся.

— Терпеть не могу женских сплетен! — сказал он. — Иди-ка лучше сюда да поцелуй меня, моя красавица!

На утро он отыскал своего хозяина и в укромном уголке передал ему слова Сюзон.

— Вот и чудесно! — обрадовался Гонзага. — Я едва не умер здесь от тоски и скуки. И как только удалось мне выдержать эти нескончаемые две недели?! Хозяин — деревенский простофиля, кузина невыносимо добродетельна, а мальчонка только и умеет, что пищать да реветь! — И, доверительно положив руку на плечо Антуану, он объявил: — Отправляйся в По, купишь мне там любую безделицу. Да смотри — в первой же лавке не бери, походи по городу, загляни в несколько трактиров… Можешь даже поколотить какого-нибудь мужлана… Главное, чтобы в городе тебя запомнили как человека герцога Мантуанского. Потом покупай что придется и уезжай…

— Куда, государь?

Гонзага указал на вершины, закрытые черными тучами:

— Туда, высоко в горы… Возьми побольше золота — сейчас его у меня много. Отыщи там нескольких молодцов понадежнее — французов ли, испанцев — неважно, лишь бы жили не в ладах с законом… контрабандистов, к примеру. Им не часто приходится видеть луидоры. Будь осторожен, ни в коем случае не забывай, что они люди гордые, и остерегайся оскорбить их. Все они готовы на убийство, но любят, чтобы к ним относились с уважением. Предупреди, что их услуги вот-вот понадобятся.

Понятно? Тогда иди и собирайся в дорогу. Вернешься через три дня, а я тем временем все здесь подготовлю. Торопись!

VIII

КАК ГОНЗАГА ВСТУПИЛ В ПРАВА НАСЛЕДСТВА

Опасения, которыми Дория де Лагардер поделилась с Сюзон Бернар, а та — по простоте душевной — со своим мнимым женихом, были использованы коварным герцогом Мантуанским в своих целях.

Поняв причины, заставлявшие Лагардеров колебаться, Карл-Фердинанд начал действовать.

Часто, целуя малыша Анри, он вздыхал и шептал с тревогой и горечью:

— Бедный мой ангелочек! Король так честолюбив… Страшно подумать… ох уж эти бесконечные войны! Нет, все же величайшее из благ это жизнь! Племянник, не дай тебе Бог изведать ужасы войны! Но ведь ты будешь принадлежать королю Франции!..

Рене вздрагивал от этих слов. Сына он любил безумно, до обожания, однако же он был человек военный. В его жилах текла горячая кровь, и он полагал, что Лагардерам суждено не только носить, но и как можно чаще обнажать шпагу. Столько его родичей сражалось и полегло на поле брани, что мысль о подобном конце для сына казалась ему хотя и грустной, но все же вполне естественной. Он думал так: «Карл-Фердинанд, конечно, не трус. Просто он, как и все в тех землях, — солдат для парадов. Он наверняка считает, что шпага — это только украшение. Но не таковы мы, Лагардеры!»

Однако Дория, прочитай она мысли мужа, не согласилась бы с его рассуждениями. Ей рисовалось поле боя, освещенное кроваво-красными лучами закатного солнца. Там, среди окоченевших трупов и молящих о помощи раненых, лежит ее Анри, ее бесценное сокровище — бледный, мундир изорван и запачкан кровью, — а рядом стоит, опустив грустную морду, его конь…

— Ах, — вздыхала она, — пускай он лучше будет герцогом в Гвасталле, нежели пэром во Франции! Нет, я не допущу, чтобы моего сына убили!

Материнские чувства взяли в ней верх, и она предложила своему зятю следующее:

— Можно сделать вот как. Мы с мужем отдаем вам титул и права, признанные за нами парижским парламентом, и вы получаете Гвасталльское герцогство. Мы с Рене и Анри селимся во дворце моего покойного отца, причем вы даете нам хорошую ренту, чтобы сын наш был обеспечен, — на этом я настаиваю особо… Раз вы полагаете, милый кузен, что моя дорогая сестрица Винчента не сможет подарить вам наследника, то вы завещаете все своему племяннику. Согласны ли вы на это, мой друг?

Разумеется, Карл-Фердинанд был согласен! Предложение Дории устраивало всех. Только вот… что скажет король?

— Я не сомневаюсь, — отвечала Дория, — что его величество одобрит наши намерения. Мы же знаем: Людовик XIV не любитель напрасного кровопролития. Он ничего не делает без причины и за оружие берется лишь затем, чтобы защитить свое государство или своих подданных. Итальянские дела не касаются его напрямую.

Гонзага спросил еще:

— А что скажет Рене?

Но белокурая красавица только рассмеялась — муж боготворит ее и, конечно же, согласится на все!

В тот же вечер Дория де Лагардер — она была дочерью Евы, а потому ловким дипломатом — без труда убедила супруга в том, что он сам придумал этот хитроумный ход. Рене хотел своей семье только блага, и договор с герцогом Мантуанским пришелся ему по душе.

Его жена воротится на свою прекрасную родину, обретет прежнее положение в свете, прежних друзей — они будут жить вдвоем без забот и тревог, уверенные, что их сын не погибнет на войне и получит баснословное Гвасталльское наследство.

На другой день свояки уселись за стол друг против друга и составили проект соглашения, которое Гонзага должен был передать на утверждение Королю-Солнце. Обговорив все, они скрепили документ своими подписями и печатями.

Тем же вечером Гонзага вошел в комнату к своему сообщнику, успевшему уже вернуться после трехдневной отлучки, со зловещей улыбкой протянул ему документ и сказал:

— Ну-ка, плут, прочти, поклонись мне пониже и признай, что я таки оказался похитрее тебя!

Пейроль проглядел бумагу и согнулся в глубоком поклоне:

— Признаю себя побежденным, государь! Только не знаю, чем более тут следует восхищаться — вашей ловкостью или же простодушием ваших… хм… благородных родичей.

Гонзага счел нужным похвалиться:

— Я вложил сюда все силы. Это настоящее произведение искусства!

— Вы совершенно правы, — поддакнул мошенник. — С этой бумагой, монсеньор, вам не страшны никакие суды, никакие обвинения!

Гонзага повернулся к нему спиной и с презрением бросил через плечо:

— А ты только и можешь, что в открытые двери ломиться! Дальше все пойдет само собой!

Он хотел было горделиво удалиться, но Пейроль несмело остановил его. Антуан, сам того не ожидая, привязался к Сюзон… Запинаясь, он спросил:

— Поскольку ваша светлость предусмотрел все случайности и Лагардеры добровольно отказались от Гвасталльского герцогства, надо ли непременно обращаться к этим… головорезам?

Карл-Фердинанд расхохотался. Подойдя с надменным видом чуть ли не вплотную к собеседнику, он прошептал:

— Ты же читал! Ты что, ничего не понял? Ведь там написано, что я обязуюсь платить этим чертовым Лагардерам чуть ли не королевскую ренту, да еще завещаю герцогские права их сыну — потомку каких-то помещиков! Думаешь, я вот так, за здорово живешь, отдам этим людям половину доходов, а себе оставлю какие-то жалкие гроши? Плохо же ты меня знаешь! Не бывать этому гасконскому щенку Гвасталльским герцогом! А от Винченты я скоро избавлюсь — может, разведусь, может… Короче говоря, избавлюсь, женюсь на девушке в моем вкусе — белокурой, похожей на кузину Дорию, и возьму за ней огромное приданое!

Пейроль снова низко поклонился:

— Я давно понял, что служу великому и весьма дальновидному государю.

Гонзага сухо кивнул и вернулся к себе. Он думал: «Хорошо, что конец уже близок. Рядом с Дорией я схожу с ума… Как жаль, что нельзя уничтожить только ее мужа и сына, а эту роскошную женщину оставить себе!»

Два дня спустя герцог Мантуанский и Антуан де Пейроль садились на коней, а Сюзон Бернар, укрывшись за занавеской, смотрела на них нежным взглядом и утирала слезы.

Они уезжали якобы в Версаль.

Рене предложил немного проводить их, но Карл-Фердинанд вскричал:

— Даже и не думайте! Будьте благоразумны! Вам завтра предстоит отправляться в дальнюю дорогу, так что нужно поберечь силы. Давайте же, Рене, обнимемся на прощание!

Дория подставила кузену щечку — и очень удивилась, когда тот в ответ холодно поднес к губам ее руку.

Гонзага упрекал себя: «Очень плохо! Я все еще не разлюбил ее… Похоже, я не успокоюсь, покуда она не умрет. Тогда только удастся мне позабыть мою белокурую кузину…»

Итак, следуя совету герцога Мантуанского, Рене и Дория де Лагардер собрались в дорогу. Муж и жена едут верхом, а маленький Анри вместе с верной Сюзон Бернар путешествуют в карете.

В порту все сядут на корабль и направятся в Ливорно, а оттуда через Болонью, Модену и Парму — в Гвасталлу. Этот маршрут хорошо знаком чете Лагардеров — когда-то они выбрали его для своего свадебного путешествия…

В те времена дороги, особенно вдали от больших городов, были очень и очень небезопасны, поэтому позади следуют трое нанятых Рене де Лагардером могучих беарнцев, трое бывших королевских солдат, настоящих исполинов — верхом на лошадях, с пистолетами в руках и палашами на боку. Все они местные уроженцы, и нет причин сомневаться в их преданности.

Дория — в мужском наряде и вооруженная шпагой — радостно и бесстрашно смеется:

— Милый, нам не пристало никого бояться: твоя жена в драке не оплошает и сумеет постоять за себя!

Сюзон, чтобы прогнать печаль, поет старые беарнские песни. Она грезит о женихе. Ей нравится путешествовать, а пуще того — мысленно рисовать картины счастливой жизни в Гвасталле, где через несколько недель будет сыграна ее свадьба с Антуаном де Пейролем.

Как же благодарна она герцогу Мантуанскому! Этот великодушный вельможа сам предложил своим родственникам без промедления, не дожидаясь его возвращения из Версаля, вступить во владение Гвасталльским герцогством. Тогда, мол, ему легче будет говорить с горделивым Бурбоном.

— Ваше величество, — сможет сказать он, — приговор парижского парламента исполнен. Прочее зависит от воли Вашего величества. Вот проект соглашения, которое мы с Лагардерами передаем вам для одобрения — или же неодобрения…

Скоро стемнеет. Полиловевшие высокие вершины закрывают солнце. По долинам, где шумно кипят бешеные потоки, ползет густой туман.

Дышать все труднее: вот-вот грянет гроза, тяжелые, набухшие дождем тучи опускаются ниже и ниже, будто стремятся соединиться со стелющимися по-над землей туманами.

Еще полчаса, и дорога тонет в темноте. Лошади замирают на месте.

Рене находится по правую руку от кареты. Беарнцы спрашивают его:

— Что будем делать?

Молодой человек задумывается. До Лурда, где можно найти если не гостиницу, то хотя бы комнату для женщин с малышом, еще два часа езды. Но в горах гроза особенно опасна: страшна молния, страшны поваленные деревья, оползни…

Лагардер не успевает принять решение — до него доносится пронзительный женский вопль:

— Рене! Сюда! На помощь!

Что правда, то правда: отец малыша Анри и впрямь имел, как и многие счастливые мужья, скверную привычку «смотреть на все глазами жены», как говорится в народе. Но это вовсе не мешало ему оставаться одной из лучших шпаг Европы. Гонзага прекрасно знал о талантах Рене-фехтовальщика: когда-то им приходилось мериться силой на Гвасталльских турнирах. Памятуя об этом, Карл-Фердинанд решил взять на службу четырех молодцов — тех самых, что нанял его сообщник в день похорон Сезара де Пейроля.

Эта компания стоила благородному герцогу очень недешево.

Бретеры[19] любили хороших коней и модное платье. Будучи дворянами, они требовали высокой платы и не позволяли дурно с собой обращаться. Но зато они были истинными мастерами клинка — записными дуэлянтами, известными во всей Италии. В фехтовании секретов для них не существовало.

Можно было положиться и на их умение молчать.

Кстати сказать, они жили по своему кодексу чести — и за все блага мира не встретили бы пулей человека, вооруженного одной лишь рапирой.

Покуда Карл-Фердинанд расточал в поместье Лагардеров родственные ласки и расставлял погибельные сети, его наемные убийцы укрывались в горах и смертельно скучали. Им недоставало привычных прелестей итальянской жизни: ведь одно-два убийства — и бретер может целый месяц жить в свое удовольствие, кутить, играть в бассет, ухаживать за красотками, ночевать в чистой траттории… короче говоря, предаваться всем смертным грехам и притом аккуратнейшим образом посещать церковь.

Пейроль появился как раз вовремя: молодцы заявили ему, что еще день-другой и они нарушили бы соглашение и вернулись домой.

Наш приятель утешил их:

— Отдых кончился, вы срочно нужны герцогу. Как только дело будет сделано, он рассчитается с вами, и вы немедленно исчезнете. Впрочем, можете быть уверены: вернувшись в Гвасталлу, герцог не забудет вашей службы и непременно заплатит вам еще.

Четверка приободрилась.

Маленький отряд скакал по горным тропам, где закружилась бы голова даже у мула. Путь указывали контрабандист и беглый каторжник, которые вели остальных к месту задуманного преступления.

В лесу они встретились с бандитами, нанятыми Пейролем несколько дней назад. Эти разбойники не хотели, чтобы их видели даже в какой-нибудь захолустной деревушке: встреча с королевским правосудием грозила им множеством неприятностей.

Их было десятеро — десять грубых мужланов, истинных зверей по натуре. За поясом у каждого торчал длинный нож, за спиной висел большой мушкет, а в кармане лежала праща — бесшумное и надежное оружие. Каждый из них мог уложить кулаком быка.

В честь Пейроля они даже немного приоделись. Этот тощий верзила платил щедро и в срок, так что деньги они собирались отработать честно.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.