X

ОДИССЕЯ МАДАМ САЛАДЕН

В Саладене, этой примечательной уже в столь юные годы личности, было очень много от женщины, точнее, от старухи. Впрочем, наш век удивительно богат на согбенных подростков. Мы узнаем это из писем, книг, произведений искусства, словом, встречаем сих морщинистых юношей повсюду, даже на картинах — в образах амуров. Херувиму всегда пятнадцать лет, но он уже давно не проказничает: у него болят зубы, он боится сквозняков, носит под костюмом фланелевое белье и смеется над утраченными иллюзиями.

Любая старуха, досконально изучившая повадки детей, не смогла бы действовать лучше Саладена; е го ловкость тем более заслуживает одобрения знатоков, что мы отлично понимаем: он, конечно же, не мог уделить слушком много времени изучению ребячьих характеров, ибо с самого младенчества только тем и занимался, что совершенствовал свой талант шпагоглотателя.

Саладен прекрасно заглатывал железо — как в прямом, гак и в переносном смысле; мы еще увидим этого одаренного юношу на сцене театра, столь же знаменитого в определенных кругах, как и театр мадам Канады.

Замешательство Саладена, вызванное встречей с господином герцогом де Шав, продолжалось не более двух-трех секунд. Смуглолицый герцог не знал имени юнца; он и видел-то Саладена всего лишь раз, да и то в таких обстоятельствах, о которых светский человек, преследовавший женщину из простонародья, нередко и вспоминать не хочет.

Внезапно Саладену пришла в голову мысль воспользоваться сложившейся ситуацией.

Призвав на помощь все свое врожденное нахальство, он решительно сменил тактику и вместо того, чтобы защищаться, ринулся в наступление.

— Если вы поспешите, ваша светлость, — бросил он, — вы, быть может, еще застанете ее там… Не бойтесь: сторож нас не услышит, к тому же этот бравый вояка, кажется, ничего и не заметил.

Герцог покраснел. Чтобы отразить подобную атаку, даже являясь великим грандом Португалии и имея дело всего лишь с мерзкой и нищей старухой, необходимо подобрать точное и меткое слово, которое поставит мерзавку на место.

Герцог с трудом говорил по-французски.

Он промолчал и сделал вид, что уходит. Саладен бесцеремонно остановил бородача: юнец хотел использовать все преимущества своей победы.

— Сейчас ты увидишь, как я умею избавляться от злых людей, — заявил он Королеве-Малютке. — Если я захочу, он даст нам денег. Смотри!

И преградив противнику путь, Саладен нагло заявил:

— Женщина в моем возрасте все видит, все запоминает, у меня глаз — алмаз. Я с самого начала заметила, как вы ходите вокруг нас кругами, и сказала себе: вот красивый брюнет, но он зря теряет время, ведь если я не вмешаюсь — совсем чуть-чуть, ведь добродетель нашей красавицы подобна чистому золоту…

— Вы только посмотрите на него! — внезапно оборвал юнец свой монолог, поскольку герцог отстранил его с дороги, намереваясь следовать дальше. — Он еще и презирает нас! Эй, послушайте, где же ваша щедрость? Дайте несколько монеток крошке, и кое-кто замолвит за вас словечко, шепнет кое-кому на ушко пару фраз о том, какой вы хороший…

И Саладен нахально протянул руку.

Герцог де Шав поколебался, но потом положил на раскрытую ладонь старухи золотую монету, предварительно поцеловав с почтительной нежностью кончики пальцев ребенка.

Затем герцог сказал:

— Я запрещаю вам говорить обо мне с матерью этой девочки.

Мимо проезжал фиакр. Саладен испытывал жгучее желание подбросить в воздух Королеву-Малютку, как он обычно поступал в часы триумфа со своим картузом, и тут же на лету поймать ее; однако юнец удовлетворился тем, что радостно зашептал:

— Спасены! Господи Боже ты мой, спасены! Спасибо, Провидение! Пешком бы мы далеко не ушли, нас схватили бы уже через полчаса… Ты видела, моя козочка, как я расправляюсь со злодеями? Теперь мы помчимся к твоему папочке в карете!

Саладен остановил фиакр и на глазах у сторожа сел в него; страж ворот с любопытством следил за комичной старухой с прелестной девочкой на руках; когда же фиакр, увозивший странную парочку, окончательно скрылся из вида, этот человек еще долго ходил взад-вперед, бурча себе под нос:

— Ну и хитрюга же эта дамочка, а тот смуглорожий на солнце перегрелся, не иначе… А может, он и есть папаша этой хорошенькой овечки, и дело тут в каком-нибудь адюльтере, а то и хуже… чего только в Париже не бывает!

Фиакр катил в сторону площади Сен-Виктор; Саладен приказал кучеру:

— Площадь Пантеона.

Юнец уже успел выработать четкий план. Саладен хотел сбить со следа любую погоню.

Жюстина обожала ездить в фиакре; аккуратно усевшись на переднее сиденье, она расправила свою пышную юбочку, как это делают взрослые дамы, и спросила:

— А далеко ли живет мой папочка?

— Нет, — ответил Саладен, думая совершенно о другом.

«Этот чернобородый мулат наверняка готов будет заплатить сотни, а то и тысячи франков, чтобы заполучить девчонку и вручить ее матери вместо букетика цветов, — соображал юнец. — Когда я вновь обрету дарованный мне природой облик симпатичного мальчугана, я вполне могу явиться в роли спасителя… Но вдруг этот тип меня узнает? Рука у него, судя по всему, тяжелая… Нет, пожалуй, я предпочту сто франков мадам Канады. Это, конечно, скромнее, зато и безопаснее».

— Мне скучно! — воскликнула Королева-Малютка. — Мы слишком долго едем.

Саладен посадил ее к себе на колени.

— Сейчас мы поменяем экипаж и поедем еще быстрее, — ответил парень, и, высунувшись из окошка, приказал: — Остановитесь на улице л'Эстрапад.

— В доме из чистого золота, — начал рассказывать он, и Королева-Малютка вновь запрыгала от восторга, — у тебя будет экипаж, украшенный рубинами и запряженный четырьмя козочками с розовыми и голубыми рожками.

— Но ты сама выглядишь, как нищенка, — доверительно прошептала Королева-Малютка.

— Это для того, чтобы обманывать злодеев, — ответил юный волк.

Фиакр остановился. Саладен посмотрел сначала в одно окошко, потом — в другое, расплатился с кучером деньгами герцога и только тогда помог Жюстине выбраться из экипажа.

Взяв ее за руку, Саладен вошел в кондитерскую, чтобы возобновить запас сладостей; ради успеха предприятия он готов был на любые затраты.

Однако поразмыслив, юноша несколько умерил свой пыл и принялся рассуждать:

«До победы пока еще далеко. Если бы у меня в городе была комната, мы бы отправились туда, я снял бы свои обноски и переодел девчонку. Не могу же я допустить, чтобы папаша Эшалот и мадам Канада заподозрили меня в похищении ребенка; и уж тем более мне не хочется, чтобы они узнали в ней вчерашнюю малышку. Тогда они того и гляди разжалобятся! Однако места для переодевания у меня нет, придется тащиться к Лангедоку, в „Сороку-воровку“. Тем более, что я не в курсе, куда двинулся теперь Французский Гидравлический театр… Пройдено лишь полпути. За работу!»

— Скажи мне, — выходя из кондитерской, резко спросил он ребенка, — как тебя зовут, любовь моя?

— Ты же знаешь: Жюстина, — удивилась девочка.

— Жюстина — а дальше? — осведомился Саладен. Королева-Малютка застыла с раскрытым ртом.

— Но ты же сама знаешь, — повторила она.

— Разумеется, разумеется, знаю, — торопливо закивала старушка. — Я просто хотела услышать это от тебя, сокровище мое. А где ты живешь?

— Ты же знаешь, что у нас! — воскликнула малышка.

Саладен еще раз возблагодарил демона, покровительствующего волкам, пославшего ему, Саладену, глупую Красную Шапочку.

— А где это «у нас», дорогуша? — ласково поинтересовался он.

— Над канатной плясуньей, конечно! — нетерпеливо топнула ножкой девочка.

«Маленькие дети поразительно похожи на собак, — подумал счастливый Саладен. — Когда на пса забывают надеть ошейник, к которому прикреплена пластинка с адресом хозяев, — все, пиши пропало!»

Однако юнец продолжал настойчиво расспрашивать малышку:

— Готов поспорить, что ты знаешь, как зовут твою мать! — ласково произнес он.

— Мамочка, — ответила Жюстина и добавила: — Ее называют еще Глорьеттой… Ты не знаешь, почему?

— В путь, к «Золотому Дому»! — воскликнул Саладен. — Даже в раю не найдется столь чистого ангелочка, как ты! Иди сюда, я причешу тебя получше.

Он толкнул калитку, ведущую в темную аллею, и мгновенно снял с Королевы-Малютки шапочку, заменив ее клетчатым платком. Девочка хотела было рассердиться, но хитрец тут же принялся восхищенно оглядывать ее и даже захлопал в ладоши от удовольствия:

— Ах! Какая же ты красавица! Если бы ты только могла посмотреться в зеркало! Твой папа просто проглотит тебя, как конфетку!

И Саладен подхватил удивленную и испуганную девочку на руки. План его заключался в том, чтобы второй кучер не смог описать внешность малышки, даже если полиция и выйдет на след старухи с ребенком. Поэтому сейчас он целиком укутал Жюстину концами своей старой шали.

Он продолжал весело улыбаться, суля ребенку золотые горы и всяческие чудеса, расточал перлы своего красноречия, расписывая прелести «Золотого Дома».

Оцепеневшая Королева-Малютка больше не смеялась, но и не плакала.

Так они подошли к стоянке фиакров, где Саладен выбрал экипаж, запряженный парой выносливых коней.

— Плачу за каждую минуту, проведенную в пути, — заявил юнец, усаживая девочку в коляску. — Улица Сен-Поль, в Марэ. Поезжайте помедленнее, в экипаже больной ребенок.

Королева-Малютка, уже устроившаяся на подушках, услышала слова своей спутницы и воскликнула:

— Да нет же, я вовсе не больна! — Саладен забрался в фиакр.

— Замолчи, глупышка! — прошептал он, подмигивая. — Ты же видишь, что я просто хочу над ним подшутить!

— А я не хочу подшучивать над ним! — закричала Жюстина, внезапно приходя в ярость, как это свойственно избалованным детям.

— Я совсем не больна, а ты просто врушка! — визжала она.

Саладен принялся напевать песенку, а про себя думал:

«Рано или поздно, все равно придется ее усыпить, чтобы нанести визит Лангедоку. Давай, сокровище, ори, все равно ты попалась. Скоро ты у меня попляшешь!»

Когда фиакр тронулся, парень прекратил петь; Королева-Малютка, надувшись, исподлобья поглядывала на него. Внезапно он резким движением сорвал с себя вуаль, а следом за ней — и чепец, и пристально уставился на ребенка своими круглыми глазами; так он делал всегда, когда хотел напугать собеседника.

Королева-Малютка открыла рот, чтобы закричать, но не смогла выдавить из себя ни звука. От изумления и страха крик застрял у нее в горле.

Саладен вновь принялся напевать. Не прекращая своих вокальных упражнений, он плотно закрыл дверцы и одну за другой опустил все шторки, так что в фиакре воцарилась кромешная тьма.

— Теперь ты меня узнала? — нарочито грубым голосом спросил Саладен. — Я великий волшебник. Я глотаю сабли, ножи, кинжалы, бритвенные лезвия и змей. Ты сказала, что я урод, и за это я теперь везу тебя к людоеду.

Слова юного негодяя сопровождались несколькими выразительными гримасами, вполне соответствовавшими смыслу его речей.

Дрожа всем телом, Королева-Малютка закрыла лицо руками.

— И людоед сожрет тебя! — страшным голосом заключил Саладен.

Ручки Королевы-Малютки соскользнули со щек и упали на колени. Она опустила голову и беззвучно зарыдала.

Это был настоящий, жестокий урок жизни.

В ходе нескольких судебных процессов, потрясших и ужаснувших все общество, был выявлен один мерзкий секрет: оказывается, проще и быстрее усыпить ребенка, заставив его не улыбаться, а плакать. Бесчеловечные создания, у которых нет времени укачивать своих крошек, принуждают малышей рыдать.

В слезах младенцев содержится мощное снотворное, действие которого погружает малышей в крепкий сон. Те изверги, что время от времени предстают перед нашими судами, держа ответ за гибель своих сыновей и дочерей, отлично это знают; похитительницы детей тоже прекрасно осведомлены об этом.

Заставить ребенка спать, когда он этого не хочет, — такая же тонкая наука, как и укрощение диких лошадей с помощью голода и страха.

Но говорят — и эти сведения более всего отягощают наши сердца — что беспросветная нищета знает свои особые средства усыпления. Чтобы заработать на хлеб и тем самым прокормить ребенка, надо трудиться без отдыха, ни на миг не отвлекаясь от своего дела. Времени укачивать младенца нет. Плач ребенка — это его способ зарабатывать на жизнь.

Саладен знал все. Несколько минутой смотрел на плачущую Королеву-Малютку, содрогавшуюся от нервных всхлипываний. Девочка больше не пыталась ни кричать, ни открывать глаза.

В душе Саладена не было места жалости. Сердце этого подростка было твердо и холодно, как камень. Нет сомнений, этот мальчик должен был далеко пойти.

Наблюдая таинственное действие слез, мало-помалу погружавших девочку в сон, он сидел и размышлял.

«Бьюсь об заклад, еще ни на одной ярмарке не было такой хорошенькой зверюшки, — думал Саладен. — До чего же ладно скроена! Что за плечики! А ножки! Вот будет забавно, если она через несколько лет станет мадам Саладен! А что? Почему бы и нет? Может быть, ее будут называть даже мадам маркизой де Саладен, ибо я твердо намерен занять достойное место в жизни. И я пробьюсь наверх, действуя с настойчивостью и упорством ломовика!»

Юноша пожал плечами и расхохотался.

— Много воды утечет за это время, — проговорил он, — однако моя идея не столь уж глупа. Можно ведь глотать настоящие сабли, а не старое ржавое железо, и показывать эти фокусы в великосветских гостиных, нарядившись в шелковый жилет и повязав на шею батистовый галстук, и получать за свою работу тысячефранковые билеты, а не жалкие монетки в два су. Папаша Симилор, пока совсем не ополоумел, умел держать нос по ветру и посещал салоны банкиров и полковников. Когда-нибудь я непременно вытяну из него, что же кроется за волнующими словами: «Будет ли завтра день?» Любопытно, жива ли еще эта компания Черных Мантий. Если жива, мы до них доберемся, а если нет, то ее можно и воскресить.

Жалобный стон сорвался с губ Королевы-Малютки.

— Заткнись! — грубо сказал Саладен.

— Ой, мамочка! — всхлипнул ребенок. — Иди сюда, ко мне, прошу тебя!

— Заткнись! — повторил Саладен.

Жюстина вздрогнула и затихла.

Саладен приподнял одну из шторок, чтобы в фиакре стало немного светлее. Негодяй хотел получше рассмотреть свою добычу.

— Вот это да! — произнес он. — Овчинка стоит выделки! Девчонка не успеет и глазом моргнуть, как станет первой ученицей мадемуазель Фрелюш, единственной наследницы мадам Саки.

«Судите сами, — вернулся он к прерванным размышлениям, — все зависит от положения, которое ты занимаешь в обществе. Есть люди, которые крадут золото мешками, но не подвергаются и четверти тех опасностей, что грозят мне, пожелавшему заполучить несчастные сто франков. Однако сперва требуется набить руку, поэтому приходится начинать с малого».

Фиакр остановился перед домом № 17 по улице Сен-Поль.

— Кучер, — сказал Саладен, — мой маленький больной уснул у меня на коленях, я не хотел бы напрасно будить его; спросите, пожалуйста, живет ли здесь мадам Герине.

Кучер слез с облучка, направился к дому и через минуту вернулся. Когда он заглянул в фиакр, Саладен уже успел нацепить свой чепец и взять Жюстину на руки.

Разумеется, в доме никто не знал никакой мадам Герине. Саладен сделал вид, что очень огорчен, и, глубоко вздохнув, произнес:

— Ах ты, Господи! Бывают же подлые люди! Мне дали неправильный адрес. Что ж, делать нечего… Отвезите нас на угол бульвара Монтрей и Триумфальной улицы… Взгляните, какой он бледненький, бедняжка!

— Какая хорошенькая девочка, — заметил кучер.

— Это мальчик, но такой хиленький, что все принимают его за девочку, — объяснил Саладен.

Он поцеловал ребенка, плотно закутанного в старую шаль, и кучер вновь занял свое место.

Пока фиакр ехал от улицы Сен-Поль до бульвара Монтрей, выходящего к заставе у Тронной площади, Саладен безжалостно разделался с нарядом Королевы-Малютки. Негодяй оставил ей лишь нижнюю юбку без турнюра. В процессе этой операции он обнаружил на груди, возле правого плеча девочки родимое пятно.

— Смотри-ка! — воскликнул Саладен, с любопытством разглядывая эту природную отметину. — Настоящая вишенка! Да какая прелестная! Наверняка мамочка все время целовала ее. Да, этот знак мог бы создать мне кучу проблем, если бы находится на лице малышки. К счастью, он не виден, если только наша красавица не станет носить вызывающе открытых платьев!

Таким образом, дружески болтая с самим собой, славный юноша отвлекся от вишенки, которая могла служить лишь объектом любопытства, поскольку ее никак нельзя было продать, и обратил свой взор на золотой крестик, висевший у малютки на шее; цепочка крестика была сделана из того же благородного металла.

— Я не стал бы надевать эту вещицу на девочку за просто так, — задумчиво пробормотал Саладен.

Затем, словно вспомнив о чем-то, воскликнул:

— Ну-ка, посмотрим! Только что я говорил, что лучше бы дети гуляли в ошейниках, словно щенки спаниелей. Любящей мамочке пришла в голову та же самая мысль!

Саладен повернул крестик: на его обратной стороне было отчетливо выгравировано:

«Жюстина Жюстен, улица Лакюе, номер 5. Мадам Лили».

— Ага, — проворчал юнец, извлекая из глубин бездонного кармана жуткого вида нож с основательно сточенным лезвием, — все это нам давно известно. Я досыта налюбовался на горести и беды, причиной которых были такие же вот крестики; даже в пятом акте драмы не всегда удавалось расхлебать эти неприятности… Сначала я сцарапаю надпись на кресте, а потом, быть может, срежу и ее вишенку.

Несколькими уверенными движениями Саладен уничтожил кончиком страшного ножа выгравированные на металле слова. Довольный своей предусмотрительностью, юнец засунул драгоценность поглубже в карман, и произнес:

— В такой работе, как моя, мелочей быть не может! Теперь — приступим к главному! Если мне удастся получить у Лангедока свои вещи, дело в шляпе!

Кучер остановил коней. Поправив на голове чепец, Саладен выпрыгнул из фиакра и подошел к облучку.

— Ребенок уснул, и я не хочу его будить, — заявил юный негодяй, — а мне надо уладить кое-какие дела на ярмарке; на это мне потребуется не менее четверти часа. У вас честное лицо, к тому же я запомнила ваш номер. Посторожите мое сокровище, и вы получите хорошие чаевые. Если малыш проснется, постарайтесь не давать ему говорить: слова надрывают его крохотную больную грудь. У него уже начался бред. Не правда ли, так жалко смотреть, когда болеет такой ангелочек? Он хочет видеть свою мамочку, а та, бедняжка, давно уже умерла… Ах, Господи ты Боже мой!

Тут Саладен вытер вуалью глаза и продолжал:

— А я — всего лишь бабушка, и, видит Бог, если я решилась продать кое-какие вещи на ярмарке, то только для того, чтобы у малютки был хлеб и все необходимое. Ах он, мой золотой! Ах он, мой бесценный!

И Саладен рысцой припустился вниз по Триумфальной улице, а потом свернул за угол возле Тронной площади.

День клонился к вечеру. Было не меньше пяти часов пополудни.

Теперь ярмарка выглядела совсем не так, как утром. Между балаганами образовались огромные пустые пространства; хозяева шатров, все еще красовавшихся на своих местах, тоже явно готовились к скорому отъезду.

Ничего другого Саладен и не ожидал; впрочем, отступать ему было некуда. Гибкий, словно дикий обитатель джунглей, он осторожно продвигался вперед.