3. ТРИ ФИЛИППА

Низенькое оконце кабачка «Адамово яблоко» выходило на поросший буками склон, который спускался ко рву замка Келюс. Меж деревьями вилась проезжая дорога, ведущая к деревянному мосту, перекинутому через глубокий и широкий ров. Рвы окружали замок с трех сторон и упирались в пустоту на обрыв Ашаза.

Рвы осушили после того, как были разрушены стенки, державшие воду, и с той поры там ежегодно брали два укоса великолепного сена для конюшен маркиза.

Недавно как раз пошел второй укос. Из кабачка, где сидели восемь наших героев, было видно, как косцы под мостом метали сено в копны.

Вода из рвов была спущена, но сами они сохранились в неприкосновенности. Их откосы круто поднимались к склону.

Для вывоза сена из рвов был прокопан проезд, который соединялся с дорогой, проходящей под окнами кабачка.

Крепостная стена начиная от дна рва, до первого этажа изобиловала бойницами, но человек мог проникнуть внутрь только через единственное отверстие в ней: это было низкое окно, находящееся как раз под постоянным мостом, которым уже давным-давно заменили подъемный. Окошко это было закрыто решеткой и прочными ставнями. Оно служило для освещения и пропуска воздуха в баню замка, просторный подземный зал, еще сохранивший следы былого великолепия. Как известно, в средние века, особенно на Юге, бани отличались большой роскошью.

Часы на башне донжона только что пробили три. В конце концов ужасного головореза красавчика Лагардера тут не было и его тут не ждали, так что после первого испуга виртуозы шпаги очень скоро оправились и вновь принялись бахвалиться.

— Я вот что тебе скажу, дружище Плюмаж, — объявил Сальданья. — Я с удовольствием дал бы десять пистолей, чтобы увидеть твоего шевалье де Лагардера.

— Со шпагой в руке? — отхлебнув глоток вина и цокнув языком, осведомился гасконец. — Ну что ж, только в этот день ты, дорогуша, причастись и вверь себя милосердию Божьему.

Сальданья сдвинул шляпу набекрень. Как ни странно, пока еще никто никому не отвесил пощечины, не заехал кулаком, но дело, похоже, шло к этому. И тут Штаупиц, сидевший у окошка, воскликнул:

— Успокойтесь, ребята! К нам жалует господин де Пероль, фактотум принца Гонзаго.

Действительно, на дороге показался верхом на коне господин де Пероль.

— Мы тут слишком много болтали, но ни о чем не договорились, — поспешно вступил Галунье. — А надобно вам знать, друзья, что де Невер со своим секретным ударом стоит целой груды золота. Хотите разом разбогатеть?

Нет смысла говорить, каков был ответ сотоварищей Галунье. Он продолжал:

— А раз так, то позвольте действовать мне и мэтру Плюмажу. Что бы мы ни втолковывали этому Перолю, поддакивайте нам.

— Договорились! — раздался согласный хор голосов.

— Во всяком случае, — усаживаясь, закончил брат Галунье, — те из нас, чью шкуру не продырявит шпага Невера, смогут заказать панихиды по убитым.

Вошел Пероль.

Галунье первым почтительно стянул с головы колпак. Остальные тоже обнажили головы, приветствуя вошедшего.

Пероль держал под мышкой большой мешок с деньгами. Он швырнул его на стол и сказал:

— Вот, храбрецы, вам на винишко!

После этого глазами пересчитал присутствующих и заметил:

— Превосходно, все в сборе. А сейчас я в нескольких словах расскажу, что вам предстоит сделать.

— Мы внимательно слушаем вас, добрейший господин де Пероль, — отозвался Плюмаж, опершись локтями на стол. — Итак?

Остальные подхватили:

— Мы слушаем.

Пероль встал в позу оратора.

— Сегодня вечером, — начал он, — часов около восьми вот по этой самой дороге, что проходит под окошком, сюда приедет один человек. Он будет верхом. Коня он привяжет к мостовой опоре, после чего спустится в ров. Видите там, под мостом, низкое окно, закрытое дубовыми ставнями?

— Прекрасно видим, добрейший господин де Пероль, — ответил Плюмаж. — Битый туз! Мы же не слепые.

— Этот человек приблизится к окну…

— Ив этот момент мы окружаем его, да?

— Со всей учтивостью, — со зловещей улыбкой произнес Пероль. — И можете считать, что вы заработали свои деньги.

— Ризы Господни! — воскликнул Плюмаж. — Милейший господин де Пероль вечно сказанет что-нибудь, от чего животики можно надорвать!

— Значит, все ясно?

— Конечно. Но, надеюсь, вы еще не покидаете нас?

— Нет, друзья, я тороплюсь, — ответил Пероль и уже сделал шаг к двери.

— Как! — удивился гасконец. — Вы уходите, не сказав нам имени того, кого мы должны будем… окружить?

— А зачем вам его имя?

Плюмаж мигнул, и тотчас наемные убийцы недовольно зароптали. А Галунье даже выказал обиду.

— И вы даже не скажете нам, кто тот почтенный господин, на которого мы будем работать? — не унимался Плюмаж.

Пероль пристально взглянул на него. На лице его появилось беспокойство.

— А вам не все ли равно? — бросил он, пытаясь принять высокомерный вид.

— Очень даже не все равно, добрейший господин де Пероль.

— Но ведь вам так хорошо заплатили!

— А может мы не считаем, что нам хорошо заплатили, милейший господин де Пероль.

— Друг мой, что ты этим хочешь сказать?

Плюмаж встал, и все остальные последовали его примеру.

— Черт возьми, приятель! — бросил он, резко изменив тон. — Давайте поговорим в открытую. Мы все тут учителя фехтования, а следовательно, дворяне. А я к тому же гасконец, то есть дворянин самых голубых кровей. И наши рапиры, — тут он хлопнул по своей, которую не снял, — желают знать, что им предстоит сделать.

— Присядьте, пожалуйста, — любезно предложил брат Галунье, придвинув табурет доверенному лицу Филиппа Гонзаго.

Остальные выражали шумное одобрение Плюмажу. Пероль было растерялся.

— Друзья мои, — произнес наконец он, — ну, уж если вам так хочется это знать, то вы сами могли бы догадаться. Кому принадлежит замок?

— Маркизу де Келюсу, черт подери! Добрейшему сеньору, у которого жены не доживают до старости, Келюсу-на-засове.

И что дальше?

— Дальше? А вы не догадались? — с простодушным видом удивился Пероль. — Вы работаете на маркиза де Келюса.

И вы верите этому? — с наглым видом обратился Плюмаж к сотоварищам.

— Нет, — ответил брат Галунье.

— Нет, — дружно зашумели остальные. Впалые щеки Пероля слегка покраснели.

— Что это значит, прохвосты! — вскричал он.

— Потише! — остановил его гасконец. — Мои благородные друзья ропщут, так что поберегитесь. Лучше потолкуем мирно, как порядочные люди. Если я правильно вас понял, дело обстоит следующим образом: маркиз де Келюс узнал, что некий дворянин время от времени проникает в его замок через нижнее окно. Так?

— Да, — кивнул Пероль.

— Ему также известно, что мадемуазель Аврора де Келюс любит этого дворянина?

— Совершенно верно, — подтвердил Пероль.

— Это вы так утверждаете, господин де Пероль. Таково, по-вашему, объяснение нашего съезда в харчевне «Адамово яблоко». Кое-кто мог бы счесть это объяснение правдоподобным, но у меня есть основания считать его лживым. Вы, господин де Пероль, сказали нам неправду.

— Черт меня побери! — воскликнул тот. — Это уже наглость!

Но его голос утонул в криках наемных убийц:

— Давай, Плюмаж, говори! Выложи ему все! Гасконец не заставил себя упрашивать.

— Во-первых, мои друзья так же, как я, знают, что ночной посетитель, предназначенный для наших шпаг, не кто иной как принц…

— Принц! — хмыкнул, пожав плечами, Пероль. Плюмаж продолжал:

— Да, принц Лотарингский, герцог де Невер.

— Ну, в таком случае вы знаете гораздо больше меня, — заметил Пероль.

— Ризы Господни! Это ведь не все. Есть еще кое-что, чего мои благородные друзья, возможно, и не знают. Аврора де Келюс не является любовницей господина де Невера.

— Даже так? — бросил Пероль.

— Она — его жена! — отрубил Плюмаж. Пероль побледнел и пролепетал:

— Откуда ты это знаешь?

— Знаю, и это главное. Откуда — это вас не касается. А сейчас я вам докажу, что знаю и еще кое-что. Они тайно обвенчались четыре года назад в Келюсской церкви, и, если сведения мои верны, вы и ваш благородный патрон…

Плюмаж с издевательским видом снял с головы шляпу и закончил:

— Были, господин де Пероль, свидетелями этого обряда. Пероль не стал отрицать.

— Ну, и к чему вы клоните, повторяя эти сплетни? — только и спросил он.

— К тому, чтобы открыть имя светлейшего сеньора, которому мы будем служить сегодня ночью, — отвечал гасконец.

— Невер женился на мадемуазель Авроре вопреки воле ее отца, — объявил Пероль. — Господин де Келюс жаждет отомстить. Чего проще.

— Да, ничего не было бы проще, если бы бедняга На-засове знал про этот брак. Но господину де Келюсу ничего не известно. Ризы Господни! Старый хитрюга не стал бы отправлять на тот свет самого богатого жениха Франции. Все давным-давно уладилось бы, если бы господин де Невер сказал старикану: «Король Людовик желает женить меня на своей племяннице принцессе Савойской, но я этого не хочу. Я тайно обвенчался с вашей дочерью». Но бедняжку принца пугает репутация Келюса-на-засове. Он обожает свою жену и боится за нее.

— И каков вывод? — прервал его Пероль.

— А таков, что мы работаем не на господина де Келюса.

— Это же ясно, — подтвердил Галунье.

— Как день, — зашумел хор голосов.

— Ну, и на кого же вы, по-вашему, работаете?

— На кого? Хм… Кровь Христова! На кого? Вы знаете историю трех Филиппов? Нет? Ну, тогда я вам расскажу ее в двух словах. Это три высокороднейших дворянина, чтоб мне пропасть! Один — Филипп Мантуанский, принц Гонзаго, между прочим, ваш господин, разорившееся и севшее в лужу высочество, готовый задешево продать душу первому встречному дьяволу; второй — Филипп де Невер, которого мы тут поджидаем, а третий — Филипп Французский, герцог Шартрский. Все трое, прах меня побери, красивы, молоды и блистательны. Даже если вы попытаетесь себе вообразить самую крепкую, высокую, небывалую дружбу, вы будете иметь разве что слабое представление о той любви, какую питали друг к другу три Филиппа. Так говорили о них в Париже. Королевского племянника, если позволите, мы оставим в стороне, он к нашему рассказу отношения не имеет. Мы будем заниматься только де Невером и Гонзаго, этими Пифием и Дамоном13.

— Черт возьми! — воскликну Пероль. — Уж не собираетесь ли вы обвинить Дамона в том, что он желает смерти Пифию?

— А что, — отвечал Плюмаж, — подлинный Дамон, живший во времена сиракузского тирана Дионисия, был богат, а у подлинного Пифия не было ежегодного дохода в шестьсот тысяч экю.

— Каковой доход, — вставил Галунье, — имеется у нашего Пифия и единственным наследником какового является наш Дамон.

— Вы чувствуете, милейший господин де Пероль, насколько это все меняет? — продолжал Плюмаж. — Я добавлю, что у подлинного Пифия не было столь прекрасной возлюбленной, как Аврора де Келюс, а подлинный Дамон не был влюблен в красавицу или, верней сказать, в ее приданое.

— Совершенно верно, — вторично вставил Галунье. Плюмаж наполнил свой кубок.

— Господа, — сказал он, — я пью за здоровье Дамона… я хотел сказать, Гонзаго, который завтра получит шестьсот тысяч дохода и мадемуазель де Келюс, если Пифий… я хотел сказать, Невер сегодня ночью уйдет из жизни.

— Здоровье принца Дамона Гонзаго! — закричали наемные убийцы, предводительствуемые братом Галунье.

— И что вы на это скажете, господин де Пероль? — торжествующе заключил Плюмаж.

— Чушь! — буркнул тот. — Клевета!

— Вы позволили себе грубость. Пусть мои доблестные друзья рассудят нас. Я беру их в свидетели.

— Ты сказал правду, Плюмаж! — зашумели доблестные друзья.

— Принц Филипп Гонзаго, — пытаясь сохранить достоинство, объявил Пероль, — выше подобных оскорблений, и ему нет нужды оправдываться.

Плюмаж остановил его:

— Вот что, милейший господин де Пероль, присядьте-ка. Пероль отказался, и тогда гасконец силой усадил его на табурет, после чего обратился к своему помощнику:

— Ну как, Галунье, перейдем к более тяжким оскорблениям?

— Плюмаж! — произнес нормандец.

— Раз господин де Пероль не сдается, настал, дорогуша, твой черед взять слово.

Нормандец залился краской до ушей и опустил глаза.

— Но я не умею выступать публично, — пролепетал он.

— Попробуй! — предложил Плюмаж, закручивая усы. — Битый туз! Наши друзья простят тебе твою неопытность и молодость.

— Рассчитываю на их снисходительность, — промямлил робкий Галунье.

Голосом маленькой девочки, отвечающей на вопросы из катехизиса, Галунье начал речь:

— Господин де Пероль имеет все основания считать своего господина безукоризненным дворянином. Вот одна подробность, которую мне удалось случайно узнать. Я ничего дурного в ней не вижу, хотя иные злонамеренные души могут расценить ее по-другому. Когда три Филиппа вели в Париже веселую жизнь, настолько веселую, что король Людовик пригрозил сослать племянника в его владения… да, а происходило это года три назад, и я тогда служил у одного итальянского врача по имени Пьер Гарба, ученика небезызвестного Экзили14…

— Пьетро Гарба-э-Гаэта! — прервал его Фаэнца. — Я знавал его. Большой был мерзавец.

Брат Галунье мягко улыбнулся.

— Это был человек степенный, — поправился он, — мирного нрава, истово верующий, ученый, как не знаю кто, а занимался он составлением благотворных микстур, которые сам он называл бальзамом долголетия.

При этих словах все виртуозы шпаги разразились хохотом.

— Битый туз! — бросил Плюмаж. — Да ты великолепный рассказчик. Продолжай!

Господин де Пероль вытер со лба выступивший пот.

— Принц Филипп Гонзаго, — продолжал Галунье, — частенько навещал добрейшего Пьера Гарба.

— Тише! — невольно вскрикнул Пероль.

— Громче! — закричали храбрецы.

Они от души веселились, тем паче что знали: цель этого спектакля — увеличение платы.

— Продолжай, Галунье, продолжай! — кричали они, тесней окружив нормандца и Пероля.

А Плюмаж, ласково погладив своего помощника по затылку, произнес прямо-таки отеческим тоном:

— Ризы Господни! Малыш имеет успех.

— Мне очень жаль, — промолвил Галунье, — что я вынужден повторить слова, которые, похоже, не по нраву господину де Перолю, но истина состоит в том, что принц Гонзаго весьма часто навещал Гарба, вне всяких сомнений, чтобы набираться у него знаний. И как раз в это время юный герцог де Невер стал чахнуть.

— Клевета! — крикнул Пероль. — Гнусная клевета! Галунье с невинным видом поинтересовался:

— Мэтр, а разве я кого-нибудь обвинял? Подручный принца Гонзаго до крови прикусил губу, а Плюмаж бросил:

— Милейший господин де Пероль больше не будет таким невоздержанным.

Тот вскочил.

— Надеюсь, вы мне позволите уйти отсюда? — со сдержанной яростью осведомился он.

— Ну, конечно! — смеясь от всей души, отвечал гасконец. — Мы даже проводим вас до замка. Добряк Келюс, наверно, уже проснулся, так что мы объяснимся с ним.

Пероль рухнул на табурет. Лицо его позеленело. Безжалостный Плюмаж протянул ему стакан.

— Выпейте, подкрепитесь, — предложил он. — А то у вас такой вид, будто вам худо. Всего глоточек… Не хотите? Тогда просто посидите, придите в себя и позвольте говорить этому плуту-нормандцу. Он красноречивей, чем адвокат в парламенте.

Брат Галунье благодарно поклонился Плюмажу и продолжал:

— Начались толки: «Ах, бедный молодой герцог де Невер умирает». Забеспокоились и двор, и город. Еще бы, Лотаринг-ский дом — один из самых знатных домов во Франции! Король осведомлялся о его здоровье. Филипп, герцог Шартрский, был безутешен…

— Но еще безутешней, — прервал его Пероль, сумевший придать своему тону проникновенность и убежденность, — был Филипп, принц Гонзаго!

— Боже меня упаси противоречить вам! — воскликнул Галунье, чья неизменная любезность должна бы послужить примером всем спорящим. — я даже уверен, что принц Филипп Гонзаго был крайне огорчен, и вот доказательство тому: каждый вечер, облачившись в ливрею лакея, он приходил к мэтру Гарба и всякий раз с унылым видом повторял: «Это слишком затягивается, доктор, слишком затягивается!»

В низеньком зальце кабачка «Адамово яблоко» сидели сплошь убийцы, и тем не менее все они содрогнулись. Холодок пробежал по спине у каждого. Плюмаж грохнул кулаком по столу. Пероль, не промолвив ни слова, опустил голову.

— Как-то вечером, — продолжал брат Галунье, непроизвольно понизив голос, — Филипп Гонзаго пришел раньше, чем обычно. Гарба пощупал ему пульс, тот был лихорадочно частый. «Вы сегодня много выиграли в карты», — сказал Гарба, хорошо знавший принца. Гонзаго рассмеялся и ответил: «Напротив, я проиграл две тысячи пистолей», — но тут же добавил: «Невер хотел сегодня пофехтовать в академии, но у него нет даже сил держать шпагу». «Значит, это конец, — пробормотал доктор Гарба. — Возможно, завтра…» Но, — поспешил добавить почти ликующим голосом Галунье, — каждый день приносит свои сюрпризы.