Так во время войны высшие стратегические интересы заставляют доблестного генерала ради сохранения всей армии бросить на произвол судьбы отдельные батальоны, попавшие в окружение. Часто подобный приказ может отдать даже отчаянный храбрец, беспримерный героизм которого снискал всеобщую славу.
На тайном языке братства из Обители Спасения в Сартене на Корсике – Черных Мантий – слова «наступила ночь!» означали, что обреченным членам банды уже вынесен смертный приговор. Это делалось во имя высших интересов, из осторожности, когда над всей шайкой нависала серьезная угроза. Приговор этот, приводившийся в исполнение ради безопасности всего чудовищного Братства, звучал иногда и по-другому. Мы уже рассказывали, что порой в таких случаях повелевали: «Отрубить ветку!».
Итак, «наступила ночь». Благодаря нашим объяснениям, читатель, надеемся, лучше поймет, как по-разному отреагировали на эти странные слова все те, кто их услышал. Представителей власти эта фраза лишь немного удивила, и они тут же забыли о ней; заговорщики пытались понять смысл прозвучавшего приказа; все, кто приехал из Парижа, замерли в тревожном ожидании.
Для всех это был опасный и волнующий момент. Ведь даже высокопоставленные члены совета не знали, кто в данный момент руководил операцией.
Номинальным главой Черных Мантий был полковник Боццо. Но на него часто влияли другие, более могущественные силы. Лекок и Николя были моложе и решительнее, они по очереди склоняли чащи весов то в одну, то в другую сторону. Но знаменитая операция, которую проводил Николя, давала ему сейчас реальные шансы победить Лекока.
Однако до сих пор все, кто вставал у Лекока на пути, умирали…
Ужас сковал Николя, но красавец быстро овладел собой. Он не ожидал получить такого внезапного и сокрушительного удара в этой схватке, из которой должен был выйти победителем. Его сугубо частная дуэль неожиданно превратилась в генеральное сражение.
Николя обвел взглядом присутствующих и сказал, стараясь придать своему Голосу твердость и одновременно припугнуть всех остальных:
– Я не знаю этого человека и требую оградить меня от гнусных оскорблений.
И Николя брезгливо отодвинулся от Луво. Трубадур метнул из-под полуопущенных век острый взгляд на красавца.
– Господа, – холодно проговорил Лекок, обращаясь к парижанам, – мы с полковником Боццо – секунданты месье Николя. Обвинение, которое ему, похоже, предъявляют, настолько неожиданно…
– Настолько невероятно! – перебил его полковник.
– Настолько невероятно, – повторил Лекок, – и мы так заинтересованы в выявлении истины, что требуем, чтобы месье комиссар полиции продолжил публичный допрос. У меня не укладывается в голове, что нашего друга может что-то связывать с этим типом.
– Безусловно, не может, – вскричал шевалье. – Руку даю на отсечение.
Комиссар вновь потребовал от преступника, чтобы тот повторил свое признание.
– Ну что ж! – произнес, наконец, Трубадур. – Вижу, что терять мне нечего… Если бы мы встретились с Шамуазо в лесу с глазу на глаз, я бы ему живо шею свернул, разве не так? Но с ним был парень, с которым я ехал в одном дилижансе из Алансона. Этот миляга оказался настоящей маленькой цепкой обезьяной. Ночь, говорите, наступила? Зажгите свечку! Ну что, принц? Да он такой же принц, как я король! Скорее мои стоптанные башмаки превратятся в дамскую туфельку, чем он станет каким-нибудь герцогом! Здорово же мне отплатили! Эта вчерашняя женщина, Тереза Суда, вроде бы ничего плохого мне не сделала, как, впрочем, и месье барон. Но меня взяли за горло, мне сказали: «Делай, что говорят, а не то худо будет!» Тогда я смеялся, но теперь мне не до смеха! Добрый день, соседи! Тем хуже для меня, тем лучше для этой вонючки Шамуазо! Хе! Принц! Жандармы спасли месье барона от пули, а вот ты точно попался!
– Вот смеху-то! – повторил Пистолет. – Месье комиссар, вам не достаточно показаний? Тогда спрашивайте, вам подкинут еще!
И парень весело глянул на Лекока.
– Господа! – медленно проговорил Николя. – Всем известны и мое происхождение, и мои несчастья. Клеветники хотят выпить мою священную кровь до последней капли. Пожалуйста! Я не опущусь до того, чтобы оправдываться, защищаться и опровергать чудовищное и нелепое обвинение, выдвинутое против меня. Зачем мне нужна была смерть этой бедной женщины, Терезы Сула? Почему я принял вызов месье барона? Что общего между мной и этим подонком, которого мои враги натравили на меня, как бешеного пса? Я благодарю всех, кто любил меня, и прощаю всех, кто меня преследовал. Поскольку мне нет больше места во Франции, я вынужден ее покинуть… Очевидно, этого и добиваются!
– Да, этого и добиваются! – в ярости вскричал шевалье. – Конечно, именно этого они и хотят! Ну и шельмы сидят в правительстве!
– Защитим Его Королевское Высочество! – возопил племянник дю Молар. – К оружию!
– Умрем достойно! – прорычали братья Портье де ля Грий.
Дамы-заговорщицы разразились горькими рыданиями. Старый воспитанник Политехнического института поспешно отступил на второй план со словами:
– Несчастный король! Несчастная Франция!
Граф де Шанма изо всех сил удерживал Поля Лабра.
– Полковник Боццо, – произнес, наконец, генерал, – я искренне верю, что вы, как и многие другие, были обмануты этим человеком. Но теперь, надеюсь, вы прозрели. Я попал в число подозреваемых и не могу оказать давления на этих чиновников. Велите им поторопиться.
– Генерал, ах, генерал! – ответил трепещущий полковник. – Я уничтожен, я раздавлен, я ошеломлен! Умоляю, ни о чем меня не просите! Я просто не в состоянии!.. Выговорите с трупом! Я уверен, что не переживу этого!
Поль Лабр вырвался, наконец, из рук графа де Шанма и направился к полицейским.
– Господа, – заявил он, – все, кого вы обвинили сегодня в преступлении, должны предстать перед судом. И я прошу вас считать меня с этой минуты своим пленником.
– Лишь бы добраться до Его Королевского Высочества! – подытожил Пистолет.
Чиновники окончательно растерялись. Они взволнованно совещались и громко ссорились.
Но комиссар полиции прекратил споры, сухо заметив мировому судье:
– Мы не будем больше это обсуждать! У меня персональные инструкции!
Дела Черных Мантий были хорошо продуманы и отлажены. Никто не знал всех возможностей этой организации. Лекок сам обеспечил операции в Нормандии надежное прикрытие, и теперь, ценой огромных потерь, с удовольствием разрушал воздвигнутые собственными руками бастионы.
Месье Лекок был великим и страшным преступником. Однако сейчас все его усилия разбивались о стены им самим построенной крепости из инструкций и распоряжений, спущенных сверху и прилетевших в провинцию издалека.
Все «люди из Парижа» внимательно следили за выражением лиц местных чиновников и не могли не заметить состояния сына несчастного Людовика. Аббат X… и доктор Самюэль подошли к Николя и тихо шепнули:
– Мы с вами, принц, держитесь!
В пользу Николя говорили миллионы Матюрин Горэ. И еще на его стороне были сердца пылких нормандских дворян; пользуясь нерешительностью властей, эти люди призывали к оружию, окружив своего короля, как преданная гвардия.
Полковник стоял между заговорщиками и чиновниками; он был сильно встревожен, но прятал в складках бледных дряблых щек скептическую улыбку. Однако даже он дрогнул, когда Лекок подошел к Николя и строго сказал:
Принц, больше нет смысла скрывать ваш истинный титул, ведь из-за него и разыгрался весь этот фарс. По-моему, правительство почтет за честь дать своим жандармам соответствующие инструкции. Вас здесь никто не подозревает, к тому же всем известно, где вас можно найти. Тот, кто захочет вас разыскать, сделает это без труда. Удалимся же!
И правда, – проговорил старина полковник. – Чего мы здесь ждем? Пойдемте, друзья мои.
Черные Мантии вновь заняли те же места, что и в начале спектакля. Лекок оказался в центре группы. Он тихо шепнул старику:
– Полковник! Дайте мне самому довести это дело до конца. Опасность еще не миновала. Ночь все еще продолжается!
Его взгляд встретился со взглядом Николя. Тот процедил сквозь стиснутые зубы:
– Ты не сможешь уничтожить меня Приятель-Тулонец!
Лекок расхохотался, и смех его жег сильнее укуса.
– Ты все еще надеешься на свои миллионы? Думаешь, что представляешь для нас какую-то ценность, не так ли? – сказал Тулонец. – Николя, бедный Николя! Ты не стоишь теперь и шести су! Твои миллионы провалились ко всем чертям: с Матюрин Горэ случился сегодня утром апоплексический удар.
– Она умерла? – побледнел Николя.
– Да! Старуха – покойница, – зловеще произнес Лекок. – Вот почему для тебя наступила ночь в середине дня, мой Николя! – добавил он.
Красавец отшатнулся, словно к его ногам подползла холодная скользкая гадюка.
– Наступила ночь, – в свою очередь проговорил Николя. – Иди к черту! Отрубите ветку!– с отчаянной решимостью вскричал он.
И взмахнул своим белым платком, словно вытирая пот со лба. И тут в зарослях грянул выстрел. Лекок покачнулся и вскрикнул от боли.
– Я так и знал: в этом лесу прячется не один волк! – воскликнул Пистолет. – Вперед, Шамуазо! На охоту!
– Всем стоять! – повелительно рявкнул Лекок. – Это всего лишь царапина.
Пуля скользнула по его щеке, и из ранки текла струйка крови. Лекок подал знак виконту Аннибалу Джоджа, тот склонился почти до земли и незаметно протянул Полю Лабру какое-то письмо. Поль взглянул на эту бумагу и изменился в лице. Не говоря ни слова, он направился прямо к Черным Мантиям.
Увидев его, Николя задрожал. Так как члены организации не шевелились, повинуясь приказу Лекока, красавец бросился к заговорщикам, бормоча:
– Спасите! Он хочет меня убить!
Местные дворяне храбро выстроились в ряд, заслонив своего короля. Даже жандармы с разрешения чиновников присоединились к защитникам Николя: инструкции, полученные из Парижа, были четкими и жесткими.
Поль был безоружен. Он не сделал ни одного угрожающего жеста, однако свободно прошел мимо двух братьев Портье де ля Грий, замерших, как изваяния, справа и слева от Николя: складывалось такое впечатление, что молодых людей внезапно парализовало. Поль схватил Николя за грудки в тот момент, когда красавец уже вытащил пистолет, и сказал:
– Я, Поль Лабр, барон д'Арси, инспектор полиции, объявляю вам: вы арестованы именем короля.
Затем юноша повернулся к жандармам, которые спешили к нему, опередив чиновников, и добавил:
– Вот мое полицейское удостоверение. – Потом, снова взглянув на Николя, Поль проговорил: – Я думаю, вам нужно позаботиться о хорошем адвокате.
Произнеся эти слова, юноша пошатнулся и рухнул прямо на руки генерала де Шанма, который стоял за его спиной. Падая, Поль прошептал:
– Я поклялся скорее умереть, чем снова вернуться в полицию. Но я поклялся вернуться в полицию, если это понадобится для того, чтобы отомстить за моего брата. Я не солгал и теперь умираю.
Удостоверение было заполнено как положено, на нем красовались все нужные подписи и печать полицейской канцелярии. Согласно этому документу инспектор полиции Поль Лабр направлялся для проведения расследования в департамент Орн.
Именно это удостоверение и пришло сегодня с утренней почтой; о нем и спрашивал графиню де Клар Лекок.
По рассказам индийских мудрецов, свирепые хищники устраивают между собой в джунглях настоящие побоища и жестокие поединки. Если бы не эти схватки, в Индии давно не осталось бы ни одного человека: всех бы сожрали кровожадные звери. Мы живем в Европе, и у нас нет тигров. Зато у нас говорят, что ворон ворону глаз не выклюет. Но не следует слепо доверять пословицам. Ведь даже народная мудрость позволяет себе порой ошибаться. Шакалы наших городских дебрей грызутся часто и, благодарение Богу, нередко убивают друг друга. Сведущие люди утверждают, что злейший враг нашего волка – это другой волк.
Месье Лекок победил.
Смерть Матюрин Горэ, развеявшая в прах все планы красавца Николя, наступила в самый подходящий момент и не должна была вызвать у Черных Мантий никаких подозрений. Но в этой кузнице преступлений запоминается каждый шаг. Впрочем, ничто так не ценится здесь, как свершившийся факт. Зачем копаться в причинах, когда важен результат?
В самом деле, никому и в голову не пришло выяснять, почему это старуха вдруг окочурилась. Конечно, она отправилась на тот свет удивительно вовремя; но вообще-то, эта ведьма хлестала вино в таких количествах, что другой на ее месте давно бы сдох, как собака.
Рядом с кроватью Матюрин увидели не одну, а целых три бутылки с «лекарством». Все они оказались пустыми. Больше ничего не обнаружили, а главное, не нашли денег в ларе, служившем старухе сейфом.
Похороны ее были бедными, никто не пришел проводить Матюрин в последний путь, кроме маленького нищего ученика викария, которого старуха называла Фанфаном.
В округе было немало разговоров о зловещем крошечном ножичке в руках калеки Винсента; но больше всего поиздевались крестьяне над несметным богатством фермерши, которое так долго будоражило воображение соседей и испарилось сразу после смерти Матюрин.
На следующий день «люди из Парижа» тронулись в обратный путь. Они все же увозили с собой довольно приличный куш. Шато-Неф-Горэ пустили с молотка.
Но этим дело не кончилось. Примерно через месяц в Мортефонтэн началось просто-таки паломничество законников и юристов. Местным жителям пришлось вновь поверить в богатство покойной «нищенки». Несмотря на брешь, пробитую в капиталах старухи Черными Мантиями; несмотря на грабеж, учиненный ордами стряпчих; несмотря на несчастную судьбу подставных лиц и на предательство многих доверенных особ; несмотря на налоги, судебные издержки и прочее, и прочее, – одним словом, несмотря ни на что, состояние Горэ, вложенное в недвижимость, оказалось огромным, невероятным! Оно до сих пор считается, пожалуй, самым солидным во всей западной Франции.
И унаследовал его Винсент Горэ, калека, в кармане у которого никогда не было больше тридцати пяти су. Стоит ли говорить о нашествии крыс, кинувшихся на этот жирный кусок пирога? Хромому бедняге присвоили титул герцога… История повторяется.
Пока Черные Мантии добирались до Парижа, в прекрасной почтовой карете ехали в алансонскую тюрьму невезучий сын несчастного Людовика, Поль Лабр и Клампен по прозвищу Пистолет.
Луво остался в Ля Ферте-Масе; даже теперь Трубадур не смог уйти от свой судьбы, принявшей облик неумолимого Шамуазо.
Поль, воспользовавшись своим удостоверением, чтобы ускорить арест Николя, потом добровольно признал себя пленником.
На полпути к Алансону Пистолет тихонько шепнул Полю:
– Месье барон! Дело – прежде всего, не правда ли? У меня на руках оказался маленький хромой миллионер; сейчас он ждет меня, сидя под замком в гостинице «Лебедь на распутье» в славном городе Ля Ферте-Mace. Нужно с этим разобраться. И потому на ближайшей остановке я вынужден буду распрощаться с вами: мой другой протеже остро нуждается в человеке, который способен найти выход из любого положения и всегда вытаскивает выигрышный лотерейный билет! Уже много лет я отношусь к вам с искренней симпатией. Мне будет жалко, если мы с вами больше никогда не увидимся! Но теперь мне самое время предстать перед разбогатевшим калекой, который мечтает пообедать в шикарном парижском кафе. Вас не смогут посадить в тюрьму, это ясно. Но нашему Николя достаточно лишь помириться с Лекоком, а? И вот тут-то на сцену должен выступить третий персонаж этой замечательной пьесы – месье Бадуа. Я уважаю его за глубокий ум. Скажите ему, что мне известны все подробности дела, связанного с дверью, помеченной желтым мелом. Если я понадоблюсь вам, вызовите меня через того же господина Бадуа; он знает, как меня найти. Тогда я потрачу день-другой, чтобы поставить пятый акт этой драмы и потрясти зрителей неожиданной развязкой пятой картины!
Карета остановилась. Меняли лошадей.
Через два часа Пистолет сидел в номере гостиницы «Лебедь на распутье». Клампен уже успел разбудить Винсента Горэ и сообщить ему о смерти его матери; теперь бывший охотник на бездомных кошек сурово говорил хромому бедняге:
– Звереныш! Если ты хочешь взять меня в опекуны, поклянись слушаться меня беспрекословно. Я дам тебе все вареное и жареное, а также воспитание, ванну и чистое белье, блестящие ботинки, кормежку пять раз в день и кувшин грушевки. Тебе нужно лишь возблагодарить Бога за такое счастье – или я брошу тебя на произвол судьбы!
XXV
КАРТИНА ПОСЛЕДНЯЯ. СЦЕНА ПЕРВАЯ
Прошло три месяца. Наступил декабрь того же 1838 года. Весь Париж в очередной раз забурлил, взволнованный делом, которое рассматривалось в суде присяжных. Дело и впрямь было весьма интересным и пикантным: в нем фигурировал труп, замурованный в комнате на последнем этаже знаменитой башни Преступления на Иерусалимской улице, владельцем которой был всем известный папаша Буавен.
Обвиняемый в этом преступлении и сам по себе был весьма романтичной личностью. Красивый молодой человек с утонченными благородными манерами, он довольно долгое время провел в преступной среде: теперь же, попав на скамью подсудимых, он даже произвел некоторую сенсацию.
Безусловно, сын несчастного Людовика, претендовавший на престол, оказался самозванцем. Но во Франции мнимый принц всегда будет более популярным, чем настоящий.
Кроме преступления с налетом некоторой театральности, то есть убийства месье Жана Лабра, замурованного в старой башне на углу набережной Орфевр и Иерусалимской улицы, Луи-Жозефа-Николя по прозвищу принц или герцог Бурбонский обвиняли также во многих других злодеяниях, среди которых выделялось убийство вдовы Терезы Сула, в свое время хорошо известной в районе Префектуры.
Эта трагедия произошла далеко, в Нормандии, где мнимый сын Людовика XVI стал героем оригинального романа.
Нужно признать: образ Матюрин Горэ и легенда о ее богатстве не потрясли воображение парижан. Пересуды зевак превратили таинственную «хозяйку департамента Орн» в смелую интриганку, красивую, умную, честолюбивую – словом, что-то вроде нормандской княжны Таракановой. Одни говорили, что ей двадцать лет, другие – что сорок. Одни утверждали, что она была невинна и умерла от любви, другие – что она была порочна и ее зарезали. Но все сходились на том, что заговорщики обожали прелестную Матюрин.
Но больше всего любителей посплетничать поражало то, что по некоторым сведениям убийца Жана Лабра и Терезы Сула принадлежал к таинственной преступной организации, члены которой до сих пор не имели обыкновения представать перед судом присяжных; речь шла о знаменитых Черных Мантиях.
Говорили даже, что мнимый принц был чуть ли не предводителем Черных Мантий и главой братства из Обители Спасения на Корсике.
Всеобщее любопытство достигло высшей точки. Заседания суда уже шли, и дело Николя рассматривалось одним из первых.
Одиннадцатого декабря, накануне того дня, когда убийца Жана Лабра должен был предстать перед присяжными, в лавке славного Шаво, торговца билетами, место в зале суда стоило пять луидоров. Заведение Шаво находилось на углу улицы Глатиньи, в подвальчике. Торговец был очень вежлив с дамами…
Но вот что произошло часов в девять вечера, в темную холодную пору, когда прохожие, кутаясь в плащи и накидки, торопятся в тепло своих домов.
На углу улицы Арле-дю-Пале и набережной Орфевр остановился фиакр. Из него вышли два человека. Один из них заплатил кучеру, и фиакр уехал.
Двое мужчин несколько минут подождали на мостовой. Один из них был высоким, другой – низеньким. Высокий – надменный и важный – был укутан в роскошную шубу. Второй – низенький – дрожал от холода в черной шелковой ватной душегрейке, которая делала маленького человечка похожим на старого священника. Но вот странная пара направилась на Иерусалимскую улицу.
Высокий что-то мурлыкал себе под нос, низенький, стуча зубами, говорил:
– Что ж ты хочешь, Приятель-Тулонец, я и в самом деле питал слабость к этому мальчику. Он казался таким благоразумным! Я даже хотел выдать за него свою маленькую Фаншетту. Ты хорошо подумал?
– Безумец! – проворчал высокий. – Дело Шанма провалено, дело Горэ провалено! Разве можно было дотягивать до апоплексического удара? Нет, решено: этого человека ликвидируют.
Низенький тяжело вздохнул.
Они свернули за угол Иерусалимской улицы. Когда они проходили под фонарем, вы вряд ли узнали бы блистательного полковника Боццо и его спутника месье Лекока де ля Перьера. Оба были загримированы куда лучше, чем артисты на театральной сцене.
Войдя в башню, Лекок попросил у мальчика, служившего в заведении папаши Буавена, ключ от комнаты № 9.
– Она занята, – ответил мальчишка. – Свободны комнаты № 7 и № 8.
– Что ж… Подашь два литра вина, два окорока и два сыра в комнату номер восемь, – распорядился Лекок.
В этой комнате раньше жил Поль Лабр. Комнату № 7 занимала покойная матушка Сула. А дверь комнаты № 9 была когда-то помечена желтым мелом.
Теперь папаша Буавен, борясь с конкурентами, превратил помещения последнего этажа в отдельные кабинеты.
Лекок помог своему спутнику подняться по винтовой лестнице.
– Забавная история, полковник, – усмехнулся он, когда они добрались до мансарды. – Младший брат жил здесь, в комнате, где мы с вами находимся, а старший вошел в соседнюю. Случайность! Этот идиот Николя заморочил вам голову неосуществимыми планами, многоходовыми комбинациями, смахивающими на дешевую мелодраму. Генерал, которого должны были убить, жив-здоров, я видел его вчера с младшей дочерью. Черт возьми! Эта крошка очаровательна – несмотря на падение с Нового моста и купание в Сене. Я не планирую крупномасштабных операций, однако вы увидите, как пойдет дело!
Появился мальчик с заказанными блюдами. Ему велели, чтобы посетителей комнаты № 8 никто больше не беспокоил. Месье Лекок запер дверь и произнес:
– Полковник, я люблю хорошо прожаренные каштаны. Я думаю, что Поль Лабр нам еще понадобится. Он сейчас придет в комнату № 9. Этот юноша занят своими и моими делами… Красивый мальчик, не правда ли? Давненько мы с ним знакомы… Инспекторское удостоверение сослужило ему неплохую службу…
Лекок сел возле полковника и вытащил часы.
– Через тридцать минут, – изрек он, – наша очередь. Внимание!
За перегородкой, в мрачной комнате, где зарезали Жана Лабра, собралось четыре человека.
Трое из них выглядели довольно бедно: поношенные костюмы, стоптанные башмаки… Четвертый же был одет с иголочки во все новое: орехового цвета драповый плащ, шотландские клетчатые штаны, лакированные туфли и блестящая шелковая шляпа.
Он был молод, трое остальных – явно постарше. Юноша раздувался от гордости и хитро улыбался; трое других стояли, понурившись, глаза их были грустными и боязливыми, спины сгорбились, ноги дрожали. Пришибленный вид делал этих людей удивительно похожими друг на друга; казалось, это ночные птицы, которых вдруг извлекли из темных щелей и вытащили на яркий дневной свет.
Мы уже видели эту троицу в том же самом месте, за делом, которое им вновь предстояло повторить, но которое вселяло в них теперь волнение и страх.
Их звали Куатье по кличке Лейтенант, Ландерно по кличке Тридцать Третий и Котри по кличке Будильник.
Как и в прошлый раз, они принесли с собой необходимые инструменты: Куатье – кирку, Ландерно – мастерок каменщика, а Котри – столярные принадлежности.
Элегантным молодым человеком был наш друг Клампен по прозвищу Пистолет, бывший охотник на кошек, знаменитый путешественник и знаток театрального искусства. Его роскошный костюм, пожалуй, не очень ему шел. Шикарный плащ стеснял движения и не давал парню вести себя естественно. Голубая блуза и шелковая шляпа лишь подчеркивали болезненный вид кожи и бледность безбородых щек. Но парень был несказанно доволен собой. И на месте пастуха Париса[20], выбиравшего самую очаровательную из трех богинь, он, несомненно, присудил бы главный приз за красоту самому себе.
– Здешняя обстановка вас смущает, – обратился он менторским тоном к трем остальным мужчинам после непродолжительного молчания. – Это понятно: я и сам немного робею. Как говорят артисты в Бобино, мандраж бьет. Хотя я и присутствовал при трагической сцене кончины котика матушки Сула. В то время меня увлекали страсти, свойственные юности: женщины, лимонад и так далее… Это могло далеко завести… И тогда я решительно порвал с Меш, моей албаночкой, несмотря на то, что обожал ее.
Пистолет вздохнул и продолжал:
– Нужно уметь отрезать любимую мозоль! А теперь я пристроился к наследству одного хромого бедолаги – как единственный опекун несчастного калеки. У нас с ним – миллиард ренты, и мы оба швыряемся деньгами, вращаясь в высшем обществе. Я, конечно, мог бы вас огорчить, это точно. Но после того, как я неоднократно нокаутировал месье Лейтенанта в реке возле угольной баржи, так, что у этого господина под водой искры из глаз сыпались, я больше не хочу никого травмировать.
– Вы славный молодой человек, месье Клампен, – сказал Лейтенант, пытаясь быть вежливым. – Вы же видите, что мы приняли ваше приглашение и пришли.
– Но не так радостно, как на свадьбу, не правда ли? – ухмыльнулся парень. – Вы все трое уже не те, что прежде. Вы изнываете от желания вернуться домой. Так вот, я вытащил вас сюда, чтобы помочь Полю Лабру! – заявил Пистолет.
Услышав это имя, трое отверженных вздрогнули. А Клампен продолжал:
– Это молодой барон, один из моих друзей, не такой состоятельный, как мы с хромцом, но славный малый. Я решился ради него оставить ненадолго своего подопечного наедине с преподавателями: я, знаете ли, занялся воспитанием и образованием бедного калеки… Но сегодня я сказал себе: раз я начал дело комнаты № 9 еще с месье Бадуа, я должен довести расследование до конца. Месье барон согласился с тем, что сюда придут три мерзавца и облегчат себе душу, рассказав о подлинном убийце его старшего брата Жана.
– Это невозможно! – мрачно прервал его Куатье по прозвищу Лейтенант.
– Нас взяли за горло! – простонал Котри по прозвищу Будильник.
А Ландерно, по прозвищу Тридцать Третий, воскликнул:
– Уж лучше в окно – и вниз головой на мостовую!
– А еще мы собрались здесь для того, – невозмутимо продолжал Пистолет, – чтобы помочь Полю Лабру изъять отсюда останки этого самого брата; тогда Поль сумеет отдать несчастному последний долг, похоронив невинную жертву на кладбище Пер-Лашез. Мы все знаем, что тело не покидало этой комнаты!
Бандиты переглянулись.
– Иначе – официальная встреча у королевского прокурора! – заявил Клампен. – Я все сказал. Даю вам три минуты на размышление.
Лейтенант поднял голову, и глаза его мрачно сверкнули.
– Ах вот как?! – вскричал юноша. – Я вижу, у тебя все такой же кровожадный взгляд, Лейтенант, несмотря на твою мирную профессию продавца свежей рыбы! Знаю я твои проделки! Успокойся, внизу обедает месье Бадуа. Ну, за работу!
Три негодяя поколебались, потом Лейтенант пробурчал:
– Ну ладно… Придется нам через это пройти. Прежде чем Тулонец что-нибудь узнает, мы, возможно, успеем добраться до Англии.
Ландерно, не говоря ни слова, принялся срывать со стены деревянную обшивку. В один миг панно напротив окна отлетело в сторону. Тем временем Котри развел гипс. Куатье первым ударил по полой стене так, что по всей комнате пошел гул.
Вдруг в дверь постучали. Все трое замерли и ощерились, словно дикие звери, почуявшие, что их собираются посадить в клетку. Куатье весь напрягся и, демонстрируя свои мускулы, процедил:
– Малыш, если ты нас продал, тебе крышка!
Пистолет рассмеялся и направился к двери со словами:
– Я только покупаю, но не продаю! Недоверчивые мерзавцы! Опустите руки! Это брат жертвы, который позволит вам не спешить на гильотину, поскольку глубоко презирает вас. Он понимает, что вы – только никчемные, слепые орудия, послушные исполнители чужой воли. И сейчас от вас требуется лишь полное признание, которое поможет наказать истинного вдохновителя этого преступления, злодея и убийцу.
Пистолет распахнул дверь. В комнату вошел Поль, а следом за ним – месье Бадуа с продолговатым ящиком в руках. Комната была такой узкой, что, закрыв дверь, барон и его спутник оказались совсем рядом с бандитами.
Когда три года назад Куатье в первый раз стукнул по стене, ему предстояла долгая и кропотливая работа. Теперь все было по-другому. Потребовалось всего несколько ударов, и гипсовая кладка разлетелась. Все увидели жалкие человеческие останки, уже даже не скелет.
Поль Лабр, бледный, как мел, и покрывшийся с ног до головы холодным потом, начал допрос. Бандиты отвечали искренне и с долей уважения к месье барону. Весь их рассказ сводился к следующему.
Здесь ждали генерала де Шанма; вошел какой-то человек, и его тут же зарезали. По документам, найденным в чемодане, злодеи поняли, что ошиблись: это был Жан Лабр. На следующий день, прихватив бумаги своей жертвы, Тридцать Третий отправился к мэтру Эберу, нотариусу с улицы Вьей-дю-Тампль, чтобы попытаться прибрать к рукам наследство, оставленное по завещанию Жану Лабру.
Разделив между собой вещи убитого, бандиты разошлись по домам и занялись своими делами. Все трое утверждали, что стали потом «честными». Однако признались, что ежемесячно получали вознаграждение от настоящего организатора преступления, месье Николя по прозвищу принц или герцог Бурбонский.
Странная это была сцена. Пока негодяи говорили, Бадуа и Пистолет бережно вынимали из дыры в стене человеческие останки и укладывали их в продолговатый ящик. Когда печальная миссия была выполнена, Поль Лабр сам взял ящик и молча вышел из комнаты. За ним поспешил месье Бадуа.
Прежде чем исчезнуть, Пистолет сказал:
– Однажды я уже потрепал Лейтенанта, с меня хватит. Одно время я водил дружбу с мадам Ландерно; надо признаться, очень красивая женщина! Я не удивлюсь, если месье барон захочет встретиться с вами в суде, так что рекомендую вам быстренько распродать свое барахло и отправиться в дальние края, навстречу весне. А я сейчас пойду позавтракаю с моим хромцом в отдельном кабинете, в обществе великосветских дам. Мне необходимо проветриться: я весь пропитался вашими запахами. О, этот аромат простолюдинов! Что ж, позвольте откланяться. И просьба, встретив меня на улице, не здороваться со мной.