Они побросали свои факелы под ноги, чтобы те не мешали им держать оружие, и довольно зарычали при мысли о том, что им предстоит сразиться всего лишь с эльфийкой, варваром и рыцарем, который едва стоит на ногах и вот-вот выронит меч.
Они уже приготовились броситься вперёд, как вдруг…
— Фелафрекен хаэрдингас, беон маэгенхеард! Феотан! Брегеан!
Высокий голос Ллиэн заставил монстров на мгновение остановиться, и от удивления они далее утратили часть своего боевого пыла. Но им было уже не суждено спастись. Ни Утёр, ни Фрейр, ни даже Цимми, несмотря на свои магические познания, не понимали заклинаний королевы Высоких эльфов. Однако магия рун, жестокая, разрушительная, неодолимая, наполняла их сознание и заставляла тела каменеть. Утёр упал на колени. Ему казалось, что его голова раскалывается, и он глухо застонал, чтобы избавиться от чар.
Фрейр тоже пошатывался и тряс головой, словно пёс, вылезший из воды. Он опустил меч и повернулся боком к гоблину, который уже занёс для удара свою огромную дубину, утыканную гвоздями. Что до Цимми, то он упал на пол пещеры и напрасно старался подняться, помогая себе здоровой рукой и отчаянно моргая, словно внезапно ослеплённый ярким светом
— Что ты сделала? — простонал Утёр, обращаясь к Ллиэн.
Гоблины стояли в нескольких метрах с занесённым оружием в руках, но, казалось, были слабы, как новорождённые, и едва могли удержать свои тяжёлые мечи. Они мелко дрожали, тела их были как тряпичные, и они вряд ли смогли бы даже защищаться.
— Феотан! Хаэль хлистан!
Новый крик Ллиэн вырвал её спутников из оцепенения, и они бросились вперёд.
Утёр одним прыжком вскочил на ноги, с такой силой и ловкостью, которых уже давно в себе не чувствовал. Перед ним стоял огромный гоблин с красными глазами, разинув пасть и исходя слюной от возбуждения. Он держал над головой саблю, словно собираясь разрубить противника пополам, но опускал её так медленно, что Утёр не мог удержаться от смеха. Он вонзил собственный меч прямо в разверстую глотку монстра. Лезвие меча вышибло несколько зубов, рассекло плоть и вышло из затылка гоблина, отчего на рыцаря хлынул поток чёрной крови.
Ллиэн и Фрейр тоже бросились вперёд. Утёр увидел обезглавленное тело гоблина, бесформенной массой рухнувшее на пол, словно огромный срубленный дуб, и различил блеск серебряного кинжала, который, оставив серебристый след в воздухе, разрубил сверху донизу тело ещё одного монстра. Потом он заметил, что его спутники снова зашатались и, застонав, опустились на пол. В то же мгновение Утёр сам ощутил жестокую слабость, которой, судя по всему, были охвачены и они.
Магия обострила их чувства и влила в них силы для единственного удара по противнику, но почти сразу окончательно истощила их, и теперь они были полностью лишены энергии, слепы и глухи и едва могли стоять на ногах.
Остальные гоблины, застывшие от ужаса при виде мгновенной смерти трёх своих собратьев, в беспорядке отступили назад, но теперь заметили внезапную слабость противников. Они снова стали приближаться, но уже без прежней вялости, как вначале, — разъярённые, щёлкающие зубами, словно волки, они побросали щиты и, встав вплотную друг к другу, образовали единую массу, ощетинившуюся копьями.
Ллиэн хотела броситься им навстречу, но, полностью ослабев, тоже упала на колени, бессильно цепляясь за каменные выступы стен.
Всё было кончено.
Плача от беспомощности, Ллиэн могла лишь поднять глаза на приближающихся монстров и открыто взглянуть в лицо смерти.
— Ллиэн!
Утёр бросился к ней, словно утопающий, теряя последние силы. Она протянула к нему руку, но расстояние между ними было слишком большим, и рыцарь слишком ослаб, чтобы приблизиться к ней.
Вдруг кто-то резко оттолкнул её в сторону, заставив застонать от боли.
Вначале Ллиэн не узнала Цимми — настолько высоким он показался ей с земли. Цимми смеялся, и глаза его излучали энергию. Его словно переполняла уверенность в собственной непобедимости, которая позволила им одолеть первых противников, но в отличие от остальных он не потерял её. Выступив вперёд, навстречу приближавшимся гоблинам, он провёл носком сапога дорожку в пыли, очерчивая кругом своих спутников, потом выпрямился во весь рост и начал бросать в стены мелкие камешки, одновременно притоптывая каблуком о землю. Эта лихорадочная пантомима могла бы показаться смешной, но Ллиэн почувствовала, как в ней пробуждается какое-то смутное тревожащее воспоминание. Тут же из глубин пещеры послышался глухой гул. Земля под ногами задрожала, и сверху дождём посыпались пыль и щебёнка. Гоблины принялись беспокойно оглядываться, словно звери, угодившие в западню. В следующее мгновение свод пещеры рухнул на них с адским грохотом. Мельком увидев торжествующий жест Цимми, Ллиэн тут же вспомнила об огромных пластах вывороченной земли, обрушившихся на них в Гврагедд Аннвх. Затем мастер-каменщик, повелитель земли и камней, исчез под грудами обломков.
Факелы были сломаны, завалены камнями или засыпаны пылью. Ллиэн, судорожно скорчившись на полу, не могла удержаться от крика. Но ни один булыжник или даже самый маленький каменный осколок не упал на неё. Внутри очерченной Цимми границы круга земля осталась неповреждённой, и свод над ним уцелел, тогда как все вокруг представляло собой беспорядочное нагромождение камней, покрытых густым слоем пыли, ставших надгробиями для гоблинов. Б пещере было абсолютно темно — даже Ллиэн, изо всех сил всматриваясь в темноту, могла видеть лишь на два локтя перед собой.
— Ллиэн!
Она узнала голос Утера, звучавший тревожно, на грани отчаяния. Почти сразу же послышался голос Фрейра, который окликал рыцаря, тоже испуганный. Скорее всего, они не видели магического обряда Цимми, и внезапно рухнувший свод пещеры стал для них полной неожиданностью. Наверняка им обоим казалось, что они остались в одиночестве в кромешной темноте, откуда не выберутся, поскольку смогут двигаться только ощупью, а никто из остальных не уцелел… Эльфы в отличие от людей никогда не боялись наступления ночи и не испытывали стремления защититься от неё, зажигая факелы и масляные лампы, с риском сжечь свои деревянные дома, но, несмотря на это, Ллиэн понимала своих спутников.
Утёр снова окликнул её, и теперь его крик прозвучал душераздирающе. Ллиэн вскочила и бросилась к нему.
— Я здесь! — закричала она, опускаясь на колени рядом с ним и касаясь кончиками пальцев его щеки.
Утёр резко вздрогнул и посмотрел на неё, как слепой, потом провёл рукой по лицу и рукам Ллиэн и порывисто обнял её.
— Ты жива! Ллиэн, говори со мной, я тебя не вижу…
— Я здесь, — повторила она. — Со мной ничего не случилось, с Фрейром тоже. Цимми спас нас всех, обрушив свод пещеры на гоблинов… Они все мертвы, и даже если кто-то выжил, они по ту сторону завала.
— Отличная работа, мэтр Цимми! — закричал Утёр.
Но никто не ответил.
— Цимми?
Ллиэн почувствовала, как её сердце сжимается. Она нигде не видела его…
— Цимми?.. Ллиэн, ты его не видишь?
Ллиэн прищурилась, пристально всматриваясь в непроницаемый мрак пещеры. Но вокруг были сплошные завалы, со всех сторон окружавшие их, словно стены колодца, и уходившие вверх, насколько хватало глаз. Потом она различила исковерканное тело гоблина, который стонал в луже чёрной крови, полураздавленный обломками камней. Рядом с ним слабо светилась догорающая головешка — всё, что осталось от его сломанного факела. Ллиэн выпустила руку Уте-ра и, подойдя к слабому огоньку, осторожно прикрыла его руками.
— Как разжечь огонь? — крикнула она.
— Что? Ты нашла факел?!
— Скажи мне, как его разжечь? Я не умею!
— Э-э-э… ну, просто надо не давать ему погаснуть.
Фрейр презрительно фыркнул и ощупью направился к Ллиэн, идя на звук; её голоса, пока не заметил крошечные тлеющие угольки.
— Сейчас я этим займусь, — заявил он.
Варвар опустился перед угольками на колени, словно священник перед алтарем, потом оторвал полоску ткани от лохмотьев мёртвого гоблина и осторожно поднёс её к пламени, одновременно слегка раздувая его. Вскоре ткань задымилась, потом загорелась. Фрейр подобрал ещё один обломок факела, сделанного из связанных ореховых прутьев, и осторожно обмотал их горящей полоской ткани. Пламя начало потихоньку разгораться, пожирая сухое дерево, и наконец стало давать достаточно света.
Теперь Фрейр и Утёр тоже смогли увидеть вокруг нагромождения камней, поднимавшиеся до самых сводов пещеры, и поняли, что им придётся карабкаться по ним, чтобы продолжать путь, — с риском вызвать новый обвал.
— Похоже, мэтр Цимми опять не рассчитал свои силы, — пробормотал Утёр.
Фрейр высоко поднял факел, освещая неповреждённый круг земли и горы каменных обломков. Но никаких следов Цимми не было видно.
Никаких…
Трое спутников долго молчали, словно оглушённые исчезновением Цимми, не в силах поверить, что он стал жертвой своего собственного колдовства. Утёр, который чувствовал, что в горле стоит ком, заметил свой меч, валявшийся на земле, и неверными шагами направился к нему. Он вложил меч в ножны, и металлическое бряцание глухо и мрачно отдалось под сводами туннеля. Потом обернулся к Ллиэн.
— Нужно идти дальше, — сказал он.
Стоя на коленях в пыли, рядом с изуродованным трупом гоблина, Ллиэн не шелохнулась с тех самых пор, как нашла факел.
— Без него это все не имеет смысла… Нам никто никогда не поверит, — прошептала она.
Рыцарь опустил голову — усталый, отчаявшийся, побеждённый, почти на грани слез. Без Цимми, без остальных гномов, которые вместе с ними отправились в это путешествие, без кольца Гаэля, доказывавшего его принадлежность к Гильдии, кто поверит рассказу королевы эльфов, сбивчивым речам варвара или его собственному свидетельству? Бедный влюблённый рыцарь, опутанный эльфийскими чарами…
— Нужно его найти!
Ллиэн и Утёр одновременно обернулись при этих словах Фрейра. Размахивая факелом, который бросал отблески на его всклокоченную шевелюру и искажал грубые черты его лица, выпрямившись во весь рост и с вызовом глядя на сплошную массу камней, варвар медленно указал пальцем в какую-то точку среди обломков.
— Там.
В том месте, куда он указывал, ничего не было. Все то же самое, что и вокруг: земля, камни, хаос.
— Цимми здесь, — уверенно сказал Фрейр. — Нужно копать.
Утёр переводил глаза с варвара на огромную массу камней. Неужели им придётся разгребать завал, рискуя вызвать оползень, который погребёт под собой их всех?
— Это бесполезно, — тихо проговорил он.
Но Фрейр не отвечал. Он воткнул свой факел в расселину и вытащил первый камень из завала. Когда он отшвырнул его, раздался страшный грохот, докатившийся до самого свода, и тонкие струйки песка поползли с высоты каменных нагромождений, словно ручейки.
— Это бесполезно, Фрейр! — резко повторил Утёр.
Варвар с проклятием схватил следующий камень и обернулся к рыцарю. Его лицо покраснело от напряжения и было залито потом. Ничего от прежней весёлости в нём не осталось.
— Только смерть бесполезна! — закричал он, бросая камень к ногам Утеря. — Помогай!
Утёр почувствовал, как в нём нарастает гнев. Он бросился к варвару, схватил его за руку и швырнул на землю.
— Цимми мёртв, пойми ты это, болван несчастный! И мы тоже умрём, если ты не успокоишься!
Фрейр одним прыжком вскочил на ноги. Он потёр щеку, очищая её от грязи, и начал медленными шагами, словно боец перед началом поединка, приближаться к рыцарю, выставив вперёд руки с раскрытыми ладонями, явно собираясь вцепиться ему в горло.
— Слушайте!
Оба повернулись к Ллиэн, услышав её голос, и затаили дыхание. Вначале они ничего не услышали. Затем до них донёсся слабый шорох, понемногу становившийся все отчётливее, и наконец он превратился в глухой стук, ритмичный и непрерывный, доносившийся из глубины завала.
Они инстинктивно попятились и прижались к стене пещеры, охваченные тревогой, слушая шорох осыпающихся камней, которые подкатывались к их ногам, и глухой стук, нарастающий с каждой минутой.
Вдруг каменная преграда задрожала, и вниз обрушились камни самых разных размеров — от маленьких до огромных, в человеческий рост. Но вместо того, чтобы полностью рассыпаться, обломки, кажется, ещё сильнее сплотились, а потом раздвинулись, образуя проход между двумя каменными стенами.
Трое спутников, стоя вплотную друг к другу, нерешительно улыбались, не осмеливаясь поверить в свои ожидания, поражённые и охваченные вновь вспыхнувшей надеждой. И наконец показался Цимми, весь покрытый пылью, белый как привидение. Он улыбнулся им, откинул капюшон и отряхнул свои короткие каштановые волосы и бороду.
— Неужели вы поверили, что мастер-каменщик может погибнуть под каменным обвалом? — смеясь, спросил он. — Это, право, было бы…
Он не договорил. Чёрное лезвие сабли вонзилось в его шею с нечеловеческой жестокостью, разрубая плоть и погружаясь в сердце.
Цимми умер, даже не вскрикнув. Он так и не увидел огромного гоблина, который неожиданно вырос над ним, не услышал крик ужаса, вырвавшийся у королевы Ллиэн, и не почувствовал жестокой боли от удара. Он начал медленно оседать, потом рухнул на землю, вырвав саблю из руки гоблина.
Фрейр издал звериное рычание и бросился на гоблина. Он схватил его за уши и изо всех сил ударил о скользкую стену. Послышался ужасающий хруст, и на стену брызнула чёрная кровь монстра. Однако тому удалось нанести удар когтистой рукой по животу варвара, оставив на нём тройной кровоточащий след. Затем гоблин выпрямился и заревел. Он представлял собой страшное зрелище — из его ран струилась кровь, впитываясь в серую пыль под ногами, одежда была разорвана в лохмотья, и он больше напоминал дикого зверя. Фрейр бросился на гоблина, но тот вцепился ему в горло, вонзив свои кривые когти в кожу варвара, отчего из шеи Фрейра тут же брызнула кровь, словно сок из переспелого плода.
— Эгле орк кеосан эльф аэтэлинг!
Гоблин швырнул Фрейра на землю, как; тряпичную куклу, и обернулся к королеве эльфов. Ллиэн перехватила его взгляд и вытянула вперёд руку.
— Хаэль хлистан!
Но заклинание, древнее, как эти горы, которому не мог сопротивляться ни один монстр, на сей раз не подействовало. В два прыжка гоблин оказался рядом с Ллиэн и уже тянул когти к её шее. Утёр с яростным воплем выхватил меч, и удар, нанесённый им, был настолько сильным, что оружие едва не вылетело из рук. Он собирался вонзить меч в шею гоблина, но тот оказался проворнее, и лезвие отсекло лишь его кисть, упавшую на землю, словно огромный отвратительный паук. Ллиэн тоже бросилась вперёд и вонзила в грудь гоблина серебряный кинжал. Монстр рухнул на колени, обливаясь кровью. Потом он скорчился, словно огромный узловатый древесный корень, и затих. Ллиэн вырвала кинжал из раны.
Никто не произнёс ни слова. Не прозвучало ни крика победы, ни вздоха облегчения.
Упав на колени возле Цимми, Фрейр зарыдал. Слушать это было невыносимо. Ллиэн тоже опустилась на землю рядом с варваром и попробовала хоть как-то перевязать порезы от когтей гоблина. Затем Утёр осторожно поднял тело Цимми и положил его в центре защитного круга. Он скрестил руки гнома на груди и вложил в них гоблинскую саблю, убившую его. Гномы верили, что никому не дано без оружия в руках войти в Валгаллу — рай для воинов. Цимми, конечно, не мог с полным основанием считаться воином, но Утёр не знал, как ещё оказать ему посмертную честь. Он жалел, что раньше не изучил погребальные ритуалы гномов, чтобы воздать своему товарищу последние почести, достойные его ранга, его доблести и его дружбы… Но к чему теперь сожаления?.. Он заметил кольцо Га-эля на левом мизинце гнома и вспомнил, что Цимми едва не погиб из-за этого кольца в Гврагедд Аннвх. Утёр осторожно снял его с пальца мёртвого гнома и, не глядя, сунул за пазуху. Разве могло оно теперь иметь какую-то ценность?..
Оплакивая смерть своего товарища, Утёр оплакивал также свои последние рухнувшие надежды.
Глава 20
Страх
Снег покрыл дома и улицы Лота, а вместе с ним пришёл ледяной холод. Ночь не успокоила души и не развеяла страхи. Монахи украсили церковь огромными гобеленами, изображающими Таинства Веры, но испуганная толпа, пришедшая к мессе, при виде их опускала глаза и заламывала руки: архангел Гавриил в своих блестящих доспехах, с длинным мечом в руке, больше походил на эльфа, чем на королевского рыцаря…
Улицы, таверны и площади опустели.
По ним ходили только вооружённые солдаты в бело-голубых туниках, а также гномы — вояки, торговцы и шлюхи, — громко похвалявшиеся, что не боятся эльфов.
Но вскоре жители Лота заметили, что гномы тоже понемногу исчезают из города — словно крысы, покидающие корабль в предчувствии кораблекрушения. Они уезжали тайно, и никто не замечал, когда именно. Не то чтобы их отсутствие кого-то всерьёз огорчило, но люди невольно начали чувствовать себя одинокими.
Уже на другой день после костра на городской площади церковь во время служб была заполнена лишь наполовину. Ночью кто-то сжёг гобелен с изображением архангела Гавриила… Один из монахов наутро был найден мёртвым… Его застывший обескровленный труп обнаружили стражники. Тут же поползли слухи, что на теле монаха не обнаружилось ни одной раны, а лицо было искажено от ужаса. Одни говорили, что он встретился с призраком убитого серого эльфа и тот своими длинными пальцами вырвал из его груди сердце и выпил всю кровь, словно вампир. Другие клялись, что эльфы на самом деле не покинули город, а лишь затаились и теперь выходят на улицы по ночам, чтобы охотиться на людей. В городе один за другим рождались самые невероятные слухи. Хотя находились и такие люди, кто утверждал, что монах просто был пьян, споткнулся и расшиб себе голову…
Все заперлись у себя в домах, разожгли камины и сидели молча, насторожённо прислушиваясь к давящей тишине, нависшей над городом. Сама эта тишина казалась им чем-то сверхъестественным…
Даже когда дров больше не осталось, никто не отважился выйти из дому и отправиться за ними в лес. К вечеру второго дня город словно закутался в белый саван. Улицы и крыши покрывал густой слой снега, стекла в окнах заледенели, ледяной ветер задувал в дома сквозь каминные трубы и дверные щели. Люди целыми семьями забивались в постели, прижавшись вплотную друг к другу, или жгли мебель вместо дров.
На третий день королевские стражники взломали двери и насильно заставили горожан выйти из домов. Им было велено снова открыть торговые лавки и таверны. Рыбаков и дровосеков вывели из города под конвоем, но озеро замёрзло, а повозки, нагруженные дровами, застряли в снежных ухабах. Пеллегун приказал открыть королевские амбары и устроить раздачу хлеба горожанам. Двух человек вздёрнули на виселице за то, что они пытались сбежать из города. Теперь стража днём и ночью охраняла все городские ворота.
Не зная о смерти Блейда, не получая никаких новостей по эстафете от Гильдии, оставаясь слепыми и глухими, неспособными справиться с бурей, которая начинала назревать в их собственном городе, король Пеллегун и его сенешаль были обречены на томительное ожидание. Они послали вооружённых рыцарей в окрестности города, приказав разыскать эльфов, где бы они ни были, но те вернулись ни с чем, полумёртвые от холода. Тогда Пеллегун и Горлуа поспешно нацарапали на маленьких клочках пергамента — как раз таких, чтобы можно было привязать их к лапке почтового голубя, — короткие послания, адресованные всем осведомителям из Гильдии во всех частях королевства. Послания содержали всего один вопрос: чем сейчас заняты эльфы? Разумеется, отправку этих посланий нельзя было доверить никому из слуг.
Стражники, охранявшие голубятню, едва не свалились со скамей, увидев короля и самого важного сановника королевства, красных и запыхавшихся, которые не останавливаясь миновали их и подошли к тяжёлой дубовой двери, ведущей в башню.
— Открывай! — нетерпеливо закричал Горлуа стражнику, у которого была на поясе связка ключей.
Тот нашёл нужный ключ и вставил его в замок, но дверь не открывалась.
— Ну, что там? — недовольно спросил король.
— Не знаю, сир, — отвечал стражник. — Дверь как будто что-то удерживает изнутри.
— Толкни посильней!
Увидев, что дверь слегка приоткрылась, Пеллегун быстро подошёл к ней. Сквозь узкую щель пробивался сероватый свет. И вместе с ним — резкий отвратительный запах. Это не была обычная вонь голубятни — запах птичьего помёта и прелой соломы, устилавших пол. Это было явно что-то похуже…
— Стража, ко мне! — закричал Горлуа, спускаясь на несколько ступенек. — Взломайте дверь!
Потом схватил короля за рукав и оттащил его от двери. Подоспевшие стражники просунули под дверь наконечники копий, орудуя ими, словно рычагами.
Король и Горлуа спустились в караульную и в ожидании уселись на скамьи.
— Выпей за короля, — сказал Горлуа начальнику стражи, который поспешил налить им дрянного вина в глиняные стаканы.
Они втроём разом опрокинули стаканы и немного согрелись. Горлуа объявил второй тост за королевскую стражу. В этот момент появился стражник, спустившийся с голубятни. На его лице было неприкрытое отвращение.
— Сир, мы открыли дверь. Но лучше вам самим взглянуть…
Эта фраза, судя по всему, не слишком понравилась королю. Он вскочил, швырнул глиняный стакан на пол и бросился к узкой лестнице, ведущей в голубятню.
В ноздри ему снова ударила жуткая вонь. Он поднял полу плаща, закрыв себе рот и нос, и перешагнул последние ступеньки.
Пол был усеян мёртвыми голубями, уже начавшими разлагаться. Густой слой птичьих трупов был примерно в локоть высотой. Здесь же лежали тела двух глухонемых, покрытые многочисленными мелкими порезами и запёкшейся кровью, — словно голуби сражались с ними в убийственной нелепой схватке. Крысы, взявшиеся непонятно откуда, устроили себе настоящий пир, уничтожая разлагающуюся плоть.
Горлуа, стоявший позади короля, смертельно побледнел — не столько от ужаса, который вызвала в его душе эта сцена, сколько от уверенности в том, что он знает причину этой чудовищной бойни. Несчастные узники каменной башни, лишённые всех надежд и охваченные отчаянием, решились на такое гнусное действо, чтобы прекратить своё жалкое существование… Тут Горлуа перехватил взгляд стражника, и за миг, пока тот не отвёл глаза, изображая прежнее почтение, прочёл в них столько ненависти и презрения, что на сей раз он, дворцовый сенешаль, первый приближённый короля, был вынужден опустить голову.
Рыча от гнева, Пеллегун сапогами расшвырял птичьи трупы, лежавшие ближе всего к порогу, освобождая себе проход, и вошёл внутрь, оглядывая гниющие останки. Заметив голубя с кольцом на лапке, он наклонился, отцепил крошечный свёрток пергамента, прикреплённый жёлтой кожаной ленточкой — обычное рядовое донесение, — и с проклятьем швырнул его на землю. Затем скользнул взглядом по опустевшим гнёздам в углублениях стен и насестам, откуда свешивались на цепочках мёртвые птицы со свёрнутыми шеями. Ни один голубь не уцелел…
— Уберите эту дрянь! — рявкнул он. — И пусть мне
принесут все послания, которые будут найдены! Через час!
Он резко оттолкнул Горлуа, сбежал вниз через ступеньку и, расталкивая стражников, пажей и слуг, не расступавшихся достаточно быстро, направился в свои покои. Сенешаль вошёл за ним несколько минут спустя, захлопнул дверь и прислонился к ней, с трудом переводя дыхание. Ужасный шрам, пересекавший его лицо, пульсировал в ритме вдохов и выдохов и был заметнее, чем всегда.
— Это ты! — заявил король, указывая на него обвинительным жестом.
— Что — я?
— Гильдия — это ты! Изворачивайся как хочешь, но мне нужно знать, что происходит!
Горлуа сделал королю знак говорить тише. В тронном зале, где они находились, стоял огромный камин, и его трубы гораздо лучше пропускали звук, чем дым…
— Что происходит, Горлуа? — спросил король, потирая шею. — Они уехали вот уже… десять дней назад. И мы ничего не знаем, кроме того, что было в послании этой Маольт!
— Но события развиваются так, как мы и предусмотрели, сир.
— О да, все прекрасно! Маольт написала, что королева Ллиэн со своими спутниками отправляется на поиски Гаэля в Болотные Земли и твой наёмник с ними. Ну и что? Они нашли Гаэля? Или все погибли? Об этом ничего неизвестно!.. Все эльфы ушли из Лота, и король Рассуль готовится к войне… Прекрасно! Но к войне против кого?
Он указал на окно, затянутое тяжёлой бархатной портьерой.
— Послушай, что говорят люди там, на улицах! Они замёрзли! Они голодают! Им страшно! Они смертельно напуганы! Они подозревают, что эльфы напустили на них порчу, и ещё чёрт знает что! Из-за того что твой проповедник обвинил эльфов в колдовстве, горожане в самом деле в это поверили!
— Это вам пришла мысль использовать монахов…
— Да, верно.
Пеллегун наконец успокоился и задумчиво взглянул на старого товарища по оружию.
— Но монахи проповедуют уже так давно, а толку от этого чуть…
Он снова повернулся к занавешенному окну, сквозь которое доносился глухой уличный шум.
— Три четверти жителей этого города по-прежнему верят в лесных духов, в старых богов и во все что ни попадя. В деревнях и того хуже. Они поклоняются Солнцу, источникам, камням… А у монахов с их единственным Богом на уме одни грехи и покаяние. Вот
увидишь, люди скоро их всех перебьют. И, право же, тем самым окажут им услугу.
— Это было бы жаль… — начал Горлуа. — Монахи…
Он замолчал, не закончив фразы, потом сел на своё место рядом с троном, вновь обретя обычное достоинство и сдержанность.
— Ну, говори, — нетерпеливо приказал Пеллегун.
— Монахи нам понадобятся позже, — продолжал Горлуа. — Без эльфов жизнь людей будет слишком печальной. И они захотят верить во что-то прекрасное, возвышенное и в то же время достижимое. Так почему же не в рай, что обещают монахи? Как же! В рай после смерти! Ты говоришь о вознаграждении?
— Именно! Бог, который не предлагает ничего хорошего на этой земле, зато обещает все, чего можно пожелать, на небе, — разве это не чудесно? Чем беднее люди здесь, тем богаче они будут после смерти. Кто мог бы мечтать о лучшем?
Пеллегун слегка улыбнулся и кивнул.
— Если так, я подумаю о том, чтобы увеличить подати!
Двое друзей расхохотались, и этот смех разрядил обстановку. Пеллегун подошёл к трону и сел рядом со своим советником. Горлуа хотел ещё что-то сказать, но король жестом остановил его и некоторое время смотрел на сенешаля в задумчивости. Затем на его лице снова появилась насмешливая улыбка.
— Когда сжигали эльфа, в толпе, я полагаю, были и гномы?
— Да, были… Там были все жители нижних кварталов.
— Да, но главное — гномы… И именно гномы, эти гнусные уродливые недомерки, пожиратели камней, заставили сжечь эльфа!
Горлуа некоторое время подумал, потом с сомнением покачал головой.
— Не пойдёт.
— Да почему? Пойдёт, если людей убедить в том, что это была не их вина!
Он наставительно поднял палец.
— Гномы, дружище. Они всегда ненавидели эльфов и натравили жителей нашего славного города на прекрасный, ни в чём не повинный волшебный народ. Отныне в Лоте больше не будет ни музыки, ни чудесных эльфийских украшений, ни волшебных одежд, меняющих цвет… А все почему? Потому что старый Болдуин и его свора бородатых демонов, восставших из недр земли, ослепили нас блеском своего золота и своих топоров… Вот что должны говорить монахи.
— Что ж, можно попробовать.
Пеллегун поднялся с трона и движением руки отпустил сенешаля.
— Действуй. Используй всех — монахов, солдат, воров, шлюх… С этого дня я хочу, чтобы народ дал имя своей ненависти.
Факела хватило всего на несколько часов. Целыми днями они шли в кромешной тьме — сначала их вела Ллиэн, потом глаза обоих мужчин привыкли к темноте настолько, чтобы по крайней мере не спотыкаться на каждом шагу. Однако они утратили всякое ощущение времени. Их вёл вперёд один лишь инстинкт выживания. Иногда они останавливались и проваливались в тяжёлый свинцовый сон, ещё не успев опуститься на землю, потом просыпались в той же темноте, терзаемые голодом, слизывали влагу с сырых стен, чтобы утолить жажду, и в молчании шли дальше.
Никто не произнёс ни единого слова после гибели Цимми. Они давно покинули его магический круг, но не переставая думали о нём.
Без Цимми они даже не знали, куда идут. Туннель мог быть и проходом, через который шли гномы Унак-ха, о чём рассказывал им Цимми, но мог быть и старым руслом ледника или, ещё того хуже, вёл в Чёрные Земли. Но их это больше не заботило. Каждый шёл сам по себе, уже за гранью усталости, за гранью надежды. Через какое-то время Фрейр, споткнувшись, выронил меч, но даже не попытался его поднять.
На каждой остановке Ллиэн смотрела на Утера, и её сердце разрывалось, когда она читала на его лице смертельную усталость и опустошение. Его щеки заросли бородой, глаза запали, кожа была серой от грязи, а кожаные доспехи разодраны во многих местах. В нём не осталось ничего от того юного рыцаря, который выезжал из Лота, горделиво приосанившись под восторженными взглядами толпы. Это был лишь крайне изнурённый человек, в котором одна только гордость своим званием королевского рыцаря могла поддерживать жизнь. Он ни разу не пожаловался и ни на шаг не отстал от своих спутников, но Ллиэн знала, что он на пределе своих сил. Фрейр шёл довольно быстро, широкими, в несколько локтей, шагами; она сама, как и все эльфы, обладала гораздо большей выносливостью, чем люди. Но Утёр не смог бы долго продержаться в таком ритме.
Ллиэн очень хотелось замедлить шаг и почаще останавливаться, но им нельзя было терять времени.
Мясо волка давно было съедено, обглодано до костей, и ничего съестного больше не осталось. Сколько времени люди могут продержаться без еды? Ллиэн не знала. Она и сама начинала страдать. Серебряная коль-чуга стала натирать ей плечи, кожаный пояс, на котором висел кинжал, царапал кожу, она была голодна и едва могла идти…
Внезапно Ллиэн резко остановилась. Она почувствовала кожей словно покалывание мельчайших, почти неощутимых иголочек, то, чего ещё не различали глаза и не слышали уши: тонкий писк, царапанье, шелковистый шорох и какое-то волнообразное движение под сводами пещеры.