Ллиэн поднялась, все еще пошатываясь, и пошла вдоль зарослей букса.

Костер, оставленный людьми, все еще тлел, и его окружало густое облако дыма. Потом Ллиэн увидела шалаши из веток вокруг кострища – но никаких признаков жизни. Стоя неподвижно в серебристом свете луны, прямая и светлая, как береза, эльфийка прислушивалась к возобновившимся лесным шорохам. Глухое уханье совы. Торопливые скачки кролика или белки. Вдалеке – жалобный вой волков. Ллиэн вздрогнула при мысли о том, что те могли напасть на их след, и решила пройти еще немного в глубь этого поселения людей.

Дымящийся костер занимал его центральную часть. Это был не обычный походный костер, а целое замысловатое сооружение – нагромождение корней и сучьев, присыпанное землей. Она узнала и жаровню с углями – она уже видела такие раньше у границы леса. Люди жгли также мертвые деревья, чтобы получать из них древесный уголь, который зимой отапливал их жилища. Сначала Ллиэн хотела подойти поближе к костру, чтобы согреть Рианнон, но от едкого дыма щипало глаза, а запах горелого мяса вызвал у нее тошноту, заставив отступить к одному из двух ближайших шалашей. По-прежнему прижимая дочь к себе, Ллиэн вышла на середину поляны, двигаясь осторожно, словно лань, пришедшая на водопой. Резкий порыв ветра всколыхнул кроны деревьев у нее над головой и взметнул вверх закрученный столб дыма. Ллиэн машинально обернулась к костру, и сердце у нее в груди подскочило. В следующий миг костер снова затянули синеватые клубы дыма, но она была уверена, что видела пару человеческих грязных ног, торчавших из кучи угля. Потом ветер опять развеял дым, и Ллиэн четко различила между уцелевших веток черные, обугленные ноги человека, которого засунули головой в костер. Вот откуда шел этот ужасный запах горелого мяса… Человек был поджарен на медленном огне своего собственного костра, начиная с головы.

Ллиэн в ужасе попятилась и отступала до тех пор, пока не наткнулась на стену шалаша. Она вскрикнула и резко отшатнулась. Здесь лицом вниз лежал другой человек, и его спина была утыкана стрелами.

Эльфийскими стрелами.

Ллэндон начал войну.

С наступлением ночи в поместье чуть посвежело. Целый день под палящим солнцем, звеня от жужжания тысяч мух, привлеченных потом людей и животных, сам воздух над площадкой для молотьбы дрожал от ритмичных ударов тяжелых цепов, отделявших зерно от плевел. Те, кто не был в поле, занимались стрижкой баранов, прядением льна и шерсти, сбором меда и фруктов, выжиманием виноградного и яблочного сока. Поднимая облака пыли, то и дело приезжали телеги, нагруженные ячменем, овсом и пшеницей. Вдобавок к этой пыли над веялкой поднимались тучи шелухи, которая при малейшем порыве ветра устилала дорожки, поднимаясь даже к подножию господского замка. Но теперь вся эта удушливая пыль и шелуха осели на крышах саманных домов и хозяйственных построек, словно серый снег. День был долгим, поэтому почти все обитатели поместья уснули после того, как замковый капеллан прозвонил вечерню. На закате, согласно обычаю, в поле выходили сборщики колосьев – женщины, дети или крепостные слуги, которые подбирали упавшие колосья и срезали солому, чтобы выстелить ею крыши своих хижин или загоны для скота – до того как явятся лучники для охраны урожая ночью. Другие солдаты, потея в своих стальных кольчугах, целый день охраняли горы пшеницы, ссыпанной под навесом, пока их начальники устанавливали размеры налога для каждого двора в пользу господского дома и церкви. Налог был довольно скромным, учитывая размеры поместья, и шел только на содержание замка и прокорм лошадей Систеннена Благословенного.

Поместье было расположено вдалеке от высоких крепостных стен Лота, от Черных Границ, от войны. Систеннен сражался бок о бок с Пеллегуном в героические времена Десятилетней войны с Безымянным Зверем, и за его отвагу ему было пожаловано баронство. Но это было давно… Сейчас барон уже состарился и мирно доживал свои дни в крепости, служившей ему замком. Это было простое укрепленное сооружение, древнее, еще деревянное, построенное на вершине холма, над деревней, где жило сотни две душ, защищенное рвом и земляной насыпью, на которой высился частокол из мощных обструганных бревен, окруженный с внешней стороны зарослями ежевики. Единственным прочным строением во всем поместье была церковь – приземистый каменный куб с возвышавшейся над ним небольшой звонницей, – но колокола еще не повесили. Систеннен принял новую веру лишь совсем недавно (что принесло ему прозвище Благословенный), а поместье было не слишком богатым, чтобы оплатить работу литейщика.

На ночь убирали подъемный мост и запирали ворота на засов, преграждая единственную дорогу, что вела из деревни внутрь крепости. Привалившись к створкам ворот, двое стражников дремали, завернувшись в плащи. Эка важность – охрана… Что тут сторожить до тех пор, пока урожай не будет свеян и жниво не сожжено?.. Тогда придется охранять телеги, везущие на мельницы зерно, а обратно муку. Потеря урожая означала бы голодную смерть для всей деревни еще до зимы. А до тех пор кого бояться, кроме жалких бродяг, в которых даже дети швыряются камнями, да еще волков или лис – но те не подойдут близко к ограде.

Вдруг залаяла собака, отчего один из стражников вздрогнул и подскочил. Потом отряхнулся, подняв в воздух тучу мучнистой пыли, которая забилась ему в ноздри и заставила расчихаться. Подобрал с земли камень и наугад швырнул туда, откуда все еще раздавался собачий лай.

– Заткнись!

Собака глухо зарычала, но следующий камень угодил прямо в нее, отчего она умчалась, жалобно поскуливая.

– Глупая псина!..

Стражник ощупью отыскал свой кожаный шлем, свалившийся с головы во время сна, и, тяжело вздохнув, надел его. Потом медленно поднялся и оперся на копье. Он чувствовал, как ломит все тело, и плотнее завернулся в плащ. После дневного зноя воздух казался холодным, почти ледяным, и даже нечего было выпить, чтобы согреться. Внезапно он услышал над головой хриплый крик хищной птицы и посмотрел вверх, но успел заметить лишь смутное белое пятно, промелькнувшее в темноте. Кажется, это был кречет – для сокола птица была слишком крупной,– из-за бело-серого оперения показавшийся почти призрачным. Стражник некоторое время стоял, задрав голову, но птица больше не появлялась. Потом он бросил взгляд на своего по-прежнему спящего напарника и перевел глаза на приставную лестницу, стоявшую возле бревенчатого частокола, по которой можно было подняться на узкую дозорную дорожку (из гладко спиленных верхушек бревен). Громко шмыгнув носом, стражник начал медленно подниматься по перекладинам, поскрипывающим под его тяжестью. Забравшись наверх, он спустил штаны и щедро помочился на кусты ежевики, росшие снаружи.

Тут послышался резкий клекот, а следом за ним – какой-то шорох в глубине рва. Стражник наклонился, но не разглядел ничего, кроме смутных теней.

Однако эльфы хорошо его видели.

Один из них резко выпрямился, сжимая в руке копье, и всадил его в горло стражнику, словно гарпун. Послышался отвратительный булькающий звук. Потом эльф откинулся назад, с усилием увлекая за собой стражника, который свалился в ров. Без сомнения, он был уже мертв, когда его тело коснулось земли, но эльф, на которого он до этого опорожнил свой мочевой пузырь, все равно вонзил ему в спину кинжал – с такой яростью, что это вызвало улыбки у его товарищей.

Это были зеленые эльфы – обитатели леса, которых очень редко можно было увидеть за его пределами. Они были ниже ростом, чем большинство их собратьев, и прозвали их так из-за муаровых одежд, отливавших зеленым и коричневым, словно осенняя листва, а вовсе не из-за цвета своей кожи – она была бледно-голубоватого оттенка, как и у всех остальных. Тонкие и хрупкие, как подростки, они не смогли бы на равных участвовать в открытом сражении с людьми, но зато умели передвигаться совершенно бесшумно и мастерски стреляли из лука – именно они обучали этому мастерству эльфов из других кланов.

Тилль, предводитель их небольшой группы, повернулся к деревне и прислушался, чуть поводя остроконечными ушами. Потом осторожно выпрямился, слегка поглаживая по голове своего сокола, чтобы успокоить его. Тилль был следопытом, и ему не было равных в искусстве скрываться, словно растворяясь в воздухе, и скользить как тень, оставаясь незамеченным, но в то же время безошибочно угадывая присутствие врага или обнаруживая его след. Он знал язык животных, а также деревьев, чьи молчаливые послания читал в узорах веток и коры. Сейчас он снова подбросил сокола в воздух и не отрывал от него глаз, пока тот облетал спящее поместье, чтобы вернуться с донесением.

Кажется, никто не встревожился. По знаку Тилля два эльфа поднялись и прижались спиной к частоколу. Третий взобрался им на плечи, и по этой живой лестнице все остальные перебрались через забор, не произнеся ни слова и не издав ни единого звука – не было слышно даже шороха одежды или позвякивания серебряных кинжалов.

Второй стражник проснулся и подскочил, но тут же с воплем ужаса снова опрокинулся в пыль. Над ним стояли три эльфа с серебристо поблескивающей кожей, словно покрытые чешуей, с искаженными ненавистью лицами. Они одновременно принялись наносить ему беспорядочные жестокие удары своими длинными кинжалами. Человек, очнувшийся ото сна только затем, чтобы погрузиться в настоящий кошмар, был слишком напуган, чтобы кричать – и даже для того, чтобы умереть. Он смог лишь слабо взвизгнуть, словно побитая собака, и, жалко извиваясь, попытался уползти вдоль частокола, чтобы избежать смертоносных ударов. Тилль, зарычав от ярости, растолкал остальных и прыгнул на спину стражнику. Одной рукой он схватил его за волосы, другой – резким и точным ударом перерезал горло.

Человек судорожно забился в пыли, а группа невысоких существ замерла, переводя дыхание и прислушиваясь к малейшему шороху.

Наконец, убедившись, что все спокойно, Тилль велел им открыть ворота и опустить подъемный мост. Потом выскользнул наружу и дважды издал громкий резкий свист, которого было трудно ожидать при виде его хрупкой фигуры. Тут же вдалеке, в поле, появилось множество высоких тонких силуэтов, быстро помчавшихся к нему.

Ллэндон, напротив, шел медленно, безразличный к мелькающим вокруг теням, которые бесшумно проносились мимо. Его голова была опущена, а руки обхватили плечи, словно ему было холодно. Рядом с ним шли Кевин-лучник, держа наготове одну из своих легендарных серебряных стрел, и Дориан, младший из братьев королевы Ллиэн. А теперь и единственный… Они остановились рядом с Тиллем, и король Высоких эльфов поблагодарил следопыта кивком головы, не сказав ни слова. Затем Тилль обернулся и сделал знак своему отряду, после чего зеленые эльфы, следуя за ним по пятам, растворились в ночи. Он тоже ничего не сказал, но Ллэндон знал, о чем он думает. Эльфы не любили войну и боялись смерти. В отличие от людей, гномов и монстров они не любили убивать. Ллэндон уже заметил лежавшее во рву тело стражника с рассеченной копьем шеей. Для них одного этого было уже много… Ллэндон бесстрастно следил, как они исчезают, направляясь в сторону своей любимой лесной обители, а потом еще долго стоял неподвижно, глядя в темноту, пока первые крики, донесшиеся из поместья, не вывели его из оцепенения.

Везде повторялся один и тот же кошмар.

Ледяная рука сдергивала льняное или шерстяное покрывало с огромной общей кровати, где спали целыми семьями, стаскивала на пол главу дома и при малейшей попытке сопротивления наносила удар кинжалом; искаженные и бледные вампирские лица повелительно шептали что-то на непонятном языке – но эти приказы эхом отдавались где-то внутри головы, и люди выбегали на улицу – мужчины, женщины и дети, голые или полуодетые, онемевшие от страха,– между тем как пламя уже лизало соломенные крыши их глинобитных хижин. Ллэндон шел, постепенно убыстряя шаги, и, наконец, побежал по охваченным пламенем улицам, а затем по тропинке, ведущей на вершину холма, где возле крепости суетились вооруженные люди. Другие эльфы еще оставались позади, когда он поравнялся с группкой растерянных солдат, которые столпились перед дверью, толком не зная, что делать. Они заметили его, лишь когда он оказался совсем рядом, и все одновременно попятились при виде его лица. Ллэндон, не разбирая, нанес удар кинжалом в самую гущу людей, и в лицо ему брызнула кровь. Раздались крики, и чьи-то руки вцепились в него. В этот момент подбежали другие эльфы, тоже крича. В жестокой стычке в ход шли и кулаки, и кинжалы, со звоном ударявшие в стальные кольчуги. Один из стражников упал с остекленевшими глазами, но в освободившемся пространстве вырос другой и ударил коротким мечом прямо в живот Ллэндона, заставив его вскрикнуть от боли. Однако мечи людей не были предназначены для того, чтобы колоть – слишком тяжелые и закругленные, они представляли собой оружие для рубки, рассекающее доспехи, плоть и кости. Колющий удар не мог причинить особого вреда. Однако Ллэндон отступил назад, с трудом переводя дыхание после резкого удара, отчего противники воспрянули духом. Серебряная стрела вонзилась в горло командиру стражников, но сердца людей уже загорелись смертельной яростью, и глаза засверкали в отблесках пожара. Сомкнув свои деревянные щиты, подбитые медными гвоздями, они оттеснили эльфов назад ударами мечей и копий. Однако их надежды не оправдались: эльфы возникали отовсюду, своими длинными кинжалами нанося удары по рукам и лодыжкам и рассекая кольчуги, и людей снова охватил ужас.

Старый Систеннен, стоя возле двери замка, босой и полураздетый, в одних лишь холщовых штанах, еще толком не проснувшийся, ошалело моргал, глядя на языки пламени, пожирающего его поместье, и не мог понять, что происходит. Его руки бессильно повисли, меч волочился по земле, а бесполезный щит тяжело упирался в бок. Он смотрел на небольшой отряд людей, в смятении отступающих под напором эльфов, и в ушах у него звенело от их предсмертных криков и пронзительного визга чужаков. Стрела, прилетевшая откуда-то из темноты, оцарапала ему щеку, и это, наконец, вывело его из оцепенения. Он инстинктивно заслонился щитом и быстро отступил к двери. Но было уже поздно. Эльфы одновременно с ним оказались у входа в замок и ворвались внутрь. Его железный щит содрогнулся от удара клинка. Систеннен изо всех сил рубанул мечом по ускользающей тени – так что рука у него сразу онемела. Он даже не увидел, как упал его противник – перед ним сразу же оказался другой эльф, потом еще один – зубы их были оскалены, как у волков, глаза сверкали. Он снова попятился назад и отступал до тех пор, пока не уперся спиной в длинный дубовый стол, стоявший посреди зала. Систеннен попытался обогнуть стол, но при этом оказался уязвимым сбоку и вдруг почувствовал, как в руку вонзился острый эльфийский кинжал. Он изо всех сил ударил противника локтем в лицо, и тот опрокинулся. Он наносил беспорядочные удары ногами и кулаками, потом схватился за меч. Позади кто-то закричал – это были женские голоса. Старый барон почувствовал, как его меч перерубил копье какого-то эльфа, и продолжал размахивать им во все стороны, как одержимый. Но тяжелый стол, к которому он по-прежнему прислонялся спиной, мешал его движениям. И вдруг от резкого удара чужого клинка у него перехватило дыхание. Он почувствовал, как живот заливает горячая волна крови. Новый удар – и он вдруг ощутил холодный камень пола у самой щеки и пыль на губах.

– Остановитесь!

Систеннен хрипло дышал, уткнувшись лицом в пол и обливаясь потом. Теперь он видел вокруг одни только ноги в тусклых отблесках свечей. Одна свеча упала и продолжала гореть на полу. Это было опасно – каменные плиты повсюду устилала солома, и мог вспыхнуть пожар. Старик попытался поднять голову, но шея уже не слушалась. Сам воздух вокруг звенел от криков и лязга оружия. Систеннен чувствовал, как глаза заливает пот, но даже не мог его стереть. Сальная свеча на полу затрещала – огонь добрался до пучка соломы, и тот мгновенно загорелся. Систеннен попытался задуть пламя, но ему не хватило воздуха. Вокруг по-прежнему мелькало множество чужих ног. Неужели никто не видит этой проклятой свечи? Наконец чей-то замшевый сапог наступил на свечной огарок и погасил его. Систеннен улыбнулся, глубоко вздохнул и испустил дух.

– Он мертв?

Какой-то эльф опустился на колени возле барона и приподнял его голову за волосы. Глаза Систеннена были по-прежнему открыты, но жизнь уже ушла из них. Прислонясь к длинному дубовому столу, держась за бок и осторожно вдыхая воздух маленькими глотками, Ллэндон долго смотрел на старика, словно хотел его узнать. Он закрыл глаза, пытаясь мысленно представить лицо Утера. Но это было так давно, а все люди похожи в глазах эльфов. Те же грубые, примитивные черты, те же бороды и морщины… Как Ллиэн могла его полюбить?

Ллэндон с гримасой боли отошел от стола. Каждый вздох отдавался в груди, словно удар кинжала. У него наверняка сломаны ребра… Он поймал встревоженный взгляд Дориана и быстро выпрямился, снова обретая свою горделивую осанку.

Повернувшись спиной к телу поверженного врага, он оглядел зал. Небольшая кучка женщин, детей и стариков забилась в угол, столпившись вокруг монаха в грубой рясе, чья тонзура лишь подчеркивала страшную худобу.

– Эй ты, иди сюда!

Божий слуга вздрогнул, но потом собрался с силами и медленно приблизился к королю Высоких эльфов, опустив глаза,

– Как твое имя?

– Я брат Элад, капеллан в этом поместье.

– Ты знаешь, кто я, Элад?

– Для меня вы дьявол, – прошептал монах.

Ллэндон насмешливо фыркнул, но тут же едва не застонал от боли.

– Нет, монах, я не дьявол. Я Ллэндон, король Высоких эльфов, правитель Элиандского леса. Ты запомнишь?

Монах быстро поднял глаза и на мгновение встретился с взглядом зеленых глаз эльфа, величественного, несмотря на покрывавшие его лицо пот, пыль и засохшую кровь.

– Когда увидишь Утера, скажи ему…

Ллэндон указал подбородком на лежавший в пыли труп Систеннена.

– Скажи ему, что я убил его отца.