Глава девятая

Понедельник, раннее утро.

Эдвин сел в кровати так резко, словно в плохом фильме ужасов резко сменили план. Конечно же! Маргаритки! Он вдруг все понял — их смысл, почему они так важны, почему они снились каждую ночь с того дня, как он потерял рукопись.

5.47. Мягким зеленым светом мерцал на часах жидкий неон. Рядом спала жена, мурлыча и похрапывая, похрапывая и мурлыча, занавеска на окне качалась от легкого сквозняка, вдох-выдох, вдох-выдох: медленный вдох, длинный выдох. 5.47 утра, а Эдвину хотелось подпрыгнуть и заорать «Эврика!». Он схватил одежду и, на ходу надевая штаны, запрыгал по коридору. Маргаритки! Ну конечно! Ликуя, он выскочил на улицу. Остановился. Вернулся, пнул кота и опять выбежал наружу. Опадала мелкая морось, мягкая, словно роса, но Эдвин ее не замечал. Он помчался по умытым зарей улицам к ближайшему метро.

Когда он доехал до своей станции, душа его пела. Прыгая через две ступеньки, он взлетел к выходу, ворвался в каньон Гранд-авеню и понесся по тротуару. Пальто мантией развевалось за спиной.

— Отдай деньги, козел! — крикнул местный уличный громила, проявив некую деловую сметку: встать ни свет ни заря, чтобы трясти первую волну пассажиров.

— Пардон, — выпалил на бегу Эдвин. — В следующий раз.

Он промчался по Гранд-авеню, подскочил к дверям здания № 813 и принялся стучать ладонями в дверь, пока охраннику не обрыдло настолько, что он пошел смотреть, откуда шум. Эдвин, засветив удостоверение, вприпрыжку кинулся через холл к грузовому лифту.

Вот и Склад Уборщика и Мусорное Отделение № 3: Рори стоял к нему спиной и бросал бумагу в мусоросжигатель. Подвальный воздух уже густел от затхлых паров и серы.

— Джимбо! — заорал, подбегая, Эдвин. — Маргаритки! Откуда ты знаешь про маргаритки на обложке? Я вложил рукопись в конверт перед тем, как…

Но это оказался не Рори. Кто-то в его форме — какой-то лоботряс с рыжими волосами и острой бородкой — обернулся, сонно посмотрел и сообщил:

— Рори? Он уйти. Эдвин оторопел.

— Уйти? — Его, скорее, поразила жуткая безграмотность незнакомца, чем смысл сказанного. — Он уйти?

— Правильный.

— Правильный? Он уйти? Что за кошмарный безграмотный диалект у вас? Куда уйти Рори?

— Уйти домой.

— Домой? Сегодня он не работает?

— Сегодня нет. Завтра нет. Всегда нет. С работой всё.

— С работой всё? Что за безгра… — Тут Эдвин понял, что фраза построена правильно. — Ушел с работы?

— Правильный. Звонить сюда, сказать: «Я должен переосмыслить свои возможности».

— Так и сказал? Тип кивнул:

— Так и сказал.

Эдвин собрался уходить, толком не соображая, что же делать дальше.

— Н-да, дело плохо.

— Вы мистер Эдвин, из книжного, так?

— Так. А что? Тип рассмеялся:

— Такой, как Рори описывать, точно.

Эдвину удалось подкупить этого демонического уборщика, пообещав бесплатные экземпляры следующего выпуска «Путеводителя по дамскому либидо» (или «дрочилкиных картинок», как между собой эту серию называли профессионалы), и парень нацарапал адрес Рори на клочке оберточной бумаги. Многоквартирный дом недалеко от Гранд-авеню.

— Если бегом, десять минут.

И Эдвин побежал. Как ветер (хотя к этому времени его аллюр начал терять задор и несколько раз приходилось останавливаться от колик в боку). Дом Рори оказался обшарпанным зданием возле пустыря, огороженного ржавой металлической сеткой. Великий Калиевый Бум совершенно не затронул эти места. Район старался — хоть и безуспешно — стать пристанищем для низшего класса богемы, где художники, драматурги и прочие обломки общества на свой манер бы воплощали фантазии в стиле Джека Керуака. А затем погряз в нищете рабочего класса, с низкой квартплатой за высокий уровень преступности и жизнью от получки до получки. Злобные граффити и названия группировок расцвечивали стены, обозначая территорию, словно собачьи метки. Кто знает, невидимые границы чьих владений пересекал сейчас Эдвин, какие тайные протоколы гетто нарушал?

Сверху на него уставились темные окна. Входная дверь на несмазанных петлях открылась даже не со скрипом, а со стоном. Из патронов торчали разбитые лампочки — осколки стекла ни выкрутить, ни заменить. Тьма и плесень, больше ничего. Эдвин постучал в дверь Рори — сначала легонько, потом громче. Тишина. Когда глаза постепенно привыкли к темноте и стали различать предметы, он заметил, что на дверной ручке висит картонка. Очень простая: «Ушел на рыбалку».

Затем из теней позади выступила фигура:

— Мистер Эдвин?

— Да? — Он медленно обернулся, ожидая худшего. Лицо все еще скрывалось во мраке. Голос низкий и звучный.

— Если не ошибаюсь, вам Рори нужен?

Голос Эдвина прозвучал тонко и пискляво — почти вознесся на воздушном шарике:

— Да. Предположение верное.

— Он говорил, что вы можете прийти.

— Он скоро вернется? Когда мне зайти? В ответ — низкий смешок.

— Нет, мистер Эдвин. Он ушел.

— Ушел? В смысле, на рыбалку?

— Нет. Он ушел. Съехал на прошлой неделе. Эдвин нервно прокашлялся и подавил дрожь в голосе:

— И как его теперь найти?

— Да нет. — Снова смешок. — Его вы, мистер Эдвин, не найдете. Это он вас найдет. — Голос растворился в темноте, фигура растаяла.

Потрясенный, но все еще окрыленный Эдвин выскочил на улицу, с трудом сдерживая шаг. (На самом деле шаг его был настолько скор, что будет точнее сказать не «выскочил», а «удрал».)

И по пути пронесся мимо большой доски объявлений со свежей надписью большими жирными буквами. Рекламировался некий проект, но Эдвин читать не стал. И напрасно — текст наверняка показался бы ему интересным:

ОЧЕНЬ СКОРО! ФОНД РОРИ П. УИЛХАКЕРА ПРЕДСТАВЛЯЕТ ПРОГРАММУ «ВОССТАНОВИМ ГОРДОСТЬ ГЕТТО». ЖИЛЬЦЫ ЭТОГО ДОМА ВЫСТУПИЛИ С РЕВОЛЮЦИОННОЙ ИНИЦИАТИВОЙ: ВЗАИМОВЫГОДНЫЙ КООПЕРАТИВНЫЙ ТАЙМШЕР С ГАРАНТИЕЙ 500% ПРИБЫЛИ. НЕ ВЫСЕЛЯЮТ НИКОГО! «У НАС ВСЕ ВПЕРЕДИ!»

Когда Эдвин вернулся на Гранд-авеню, утренний час пик был в самом разгаре. Эхо белого шума транспорта рикошетом билось меж домами, а волны людей набегали и расплескивались по сигналу светофора. Пересекая авеню на углу 41-й улицы, он, как обычно в этом месте в это время, сказал:

— Я ненавижу этот ебаный город.

Сегодня — День Д. Последний акт. Мистер Мид вернулся из очередной увеселительной поездки, которую сам себе профинансировал, и ждет рассказа о «чудесной новой книге по самосовершенствованию». Эдвин должен уйти достойно. Он придумал и отрепетировал различные финалы — от возвышенного («Мистер Мид, вы меня глубоко разочаровали. Вы руководите издательством, как второсортной студенческой газетой, поэтому я считаю, что мне пора двигаться дальше») до вызывающего («Скотская рожа! Тошнотина! Плевал я на тебя! Я ухожу! Слышишь? Ухожу!»). Эдвин даже подумывал о сжатой невербальной развязке — крепко дернуть мистера Мида за нелепый хвостик, — но в глубине души понимал, что исход нужен не такой. Последуют угрызения совести, жалкие просьбы о пощаде, злорадство Найджела. Расставание с Мэй. Возможно, навсегда.

Эдвин остановился у киоска Луи выпить последнюю чашку кофе.

— Два кофе, — вздохнул он, вынимая бумажник. — Один обычный и один…

Но Луи — с неизменной обслюнявленной сигарой в зубах — не дал ему договорить:

— Как всегда?

— Да. — От радости у Эдвина чуть сердце из груди не выпрыгнуло. — Как всегда. Я буду, как всегда. Я прихожу к вам каждое утро и хочу такой, как всегда.

Луи кивнул:

— Побольше пены, мускатный орех, корица и щепотка шафрана. Конечно, сушеного.

— Спасибо, Луи. — Эдвин был тронут до глубины души. — Огромное спасибо.

— Я — Тед, парнишка. «Луи» — торговая марка. Мы — собственность «Кока-Колы».

— Все равно спасибо, Тед. Я буду скучать по тебе. Правда.

— Как скажешь, парнишка.

И Эдвину стало легко на душе. Оттого, что он работает в таком непредсказуемом городе, оттого, что Луи (или Тед) назвал его «парнишка». Оттого, что можно действовать на нервы Мэй и ненавидеть Найдже-ла. И так не хотелось, чтобы все это в одночасье рухнуло.

Он расплатился и собрался уходить. Тут-то и возник лимузин.

Лоснящийся, длинный и обсидианово-черный. Появился из ниоткуда, словно акула, и бесшумно скользил за Эдвином, пока тот шел по тротуару. Эдвин не сразу понял, что его преследуют. Он повернулся, лимузин притормозил. Тонированное стекло опустилось, и появилась рука, вся в золоте. Она поманила Эдвина.

— Рори?

— Добрый день, мистер де Вальв.

Эдвин всмотрелся. В машине сидел Рори — в дорогом костюме из итальянского шелка, рядом — ослепительная женщина с лучезарной улыбкой.

— Эдвин, не забыл мою жену, Сару? Сияющая Сара выглянула в окно:

— Приветик, Эдди!

— Сара? Простите, мы знакомы?

— Корпоративная вечеринка, — напомнил Рори. — Ты принял ее за уборщицу. Попросил вычистить пепельницы.

— Правда? Простите, не помню.

— Ну разумеется, нет. — Голос Рори звучал дружелюбно и спокойно. Он улыбался так безмятежно, что напоминал буддийские статуи. Улыбка полного покоя, полного блаженства.

— Рукопись была у тебя, — сказал Эдвин. — Все это время.

— Вот я и думал, когда же ты догадаешься. Когда, наконец, проверишь график на тот день и поймешь, что утром мусор не увозили.

— Я понял по маргариткам. Ты сказал, что видел их, но рукопись лежала в конверте. Значит, ты должен был в него заглянуть. Пока я рылся в мусоре, да?

— Нет. Раньше. Когда я увидел, что ты бежишь к лифту — я все это время держал палец на кнопке «закрытие дверей», кстати, — то понял, что ты выбросил нечто важное. — Рори рассмеялся мягким и тревожащим смехом, абсолютно (если такое возможно) лишенным злорадства. Смех этот звучал в унисон с потоками самой вселенной. — Да, пришлось тебе повозиться из-за меня, верно? Когда я наблюдал, как ты роешься в огромной куче мусора, мне было так приятно. — И снова этот умиротворенный смех.

— Но почему?

— Почему? Потому что ты не нравишься мне, Эдвин. И никогда не нравился. Ни теперь, ни раньше. И моей жене тоже. Правда, милая?

— Да, — улыбаясь по-прежнему, ответила она. — Мы тебя терпеть не можем. — Они говорили об этом, словно о некоем простом и очевидном факте. Таким тоном утверждают, например, что «небо голубое» или «дождь падает вниз, шарики поднимаются вверх».

— Вы меня ненавидите? — Эдвин был просто ошарашен.

— Мы презираем тебя. — В лимузине открылся какой-то секретный отсек, и Рори сунул в него обе руки. — Думаю, тебе это пригодится. — Он протянул через окно толстую рукопись.

Эдвард сунул в урну свежекупленный кофе и принял пачку бумаги с изумлением и недоверием. Она была уже без конверта, обмотана резинками, но по-прежнему увесистая. Те же наклейки маргариток, то же письмо свернуто и всунуто внутрь. Да, мистер Суаре, мы встретились опять…

— И поверь мне, — сказал Рори. — Ли Бок на самом деле работает. Да, солнышко?

Жена хихикнула и шлепнула его по руке:

— Ой, ну перестань.

Эдвин снова переключил внимание на бывшего уборщика с женой:

— А лимузин, одежда… Откуда все?

— Ах, это… — прищелкнул языком Рори. — Просто купили. Как только поймешь, что деньги — не математика, а, скорее, органика, и все станет на свои места.

— Но…

— Я вложил деньги в краткосрочные казначейские облигации на 4,85% и в первоклассные акции и прокрутил их до вступления в силу требования о раскрытии информации в течение суток. Прибыль вложил в несколько паевых инвестиционных фондов, основную сумму — снова в акции и обналичил средства за среднесрочный период. Затем остается лишь снова вложить прибыль и повторить все сначала. Между восточным и западным побережьем четыре часовых пояса и разница в три часа, вот я и смог прокрутить деньги несколько раз в день. Далее я получил общую прибыль с разницы во времени… и вот, пожалуйста.

— И все это за неделю?

— Нет, что ты. За пару дней. Часовые пояса, Эдвин. Все дело в часовых поясах. Представь, что твои вложения — гигантский снежный ком, который катится с одной горы на другую. Расстояние сокращается, одновременно скорость увеличивается, снежный ком растет. А достигнув наибольшей массы, останавливается. Деньги делают деньги, Эдвин. Импульс наращивает массу. Хотя я просто цитирую эту книгу. — Слово «книга» он произнес с благоговением.

— Это… это невероятно, — сказал Эдвин.

— Вовсе нет. Элементарная органическая экономика. Конечно, все изменится, как только об этом узнают. Система разрушит сама себя — как снежный ком, дорастая до огромных размеров, останавливается. Но к тому времени в основу экономики лягут уже микрокооперативные экономические циклы. А вот следующий шаг самый трудный — «заставить деньги плясать».

— Плясать? — переспросил Эдвин.

— Да. Плясать под твою дудку, а не наоборот. Деньги — катализатор, а не самоцель. Хотя я снова цитирую этого мудрого автора. Вот книга, — сказал Рори, — ты просто обязан ее напечатать.

— Безусловно. Приступлю к редактуре прямо сейчас.

— На самом деле, — продолжал Рори, — опубликуй как есть. Не меняй ни единого слова. Ни единого. Там все на месте, Эдвин. Заменишь часть — потеряешь целое.

— Не могу ничего обещать. Ты посмотри, какая огромная. Не меньше тысячи страниц.

— Ни единого слова, — повторил Рори. — Ни единого. Да, вот еще, чуть не забыл. «Рейнджерc», а не «Рейдерc», глупая твоя башка. — Он произнес это с той же безмятежностью и отстраненностью. — Прощай, Эдвин. Больше не желаю тебя видеть никогда.

Окно бесшумно закрылось, и длинный гладкий лимузин заскользил в потоке транспорта по Гранд-авеню.

— Будь я проклят, — произнес Эдвин (так оно впоследствии и оказалось).

Глава десятая

Эдвин де Вальв проскакал наверх по ступенькам и так быстро крутнул дверь дома 813 по Гранд-авеню, что сбил с ног нескольких замешкавшихся. Пробежал мимо стойки охраны и понесся к лифтам. Тяжеленную рукопись он прижимал к груди, словно младенца или дорогую сердцу мысль.

Все получилось! Он спасен. Последняя сигарета выкурена, завязаны глаза, команда «пли» прозвучала… но Эдвин Великолепный, Гудини каморок, как-то выпутался. «Никакая тюрьма не удержит меня! — хотелось кричать ему. — Я смеюсь судьбе в лицо».

Добравшись до четырнадцатого/тринадцатого этажа, он улыбался так широко, что казалось, вот-вот порвутся лицевые мышцы. Двери лифта разъехались, и он спринтерски рванул по коридору.

— Мистер Мид давно ждет тебя! — крикнула Мэй. — Ты опоздал!

— Я люблю тебя, Мэй! — воскликнул он, пробегая мимо. Из своего кабинета высунулся Найджел и постучал по часам:

— ТВЖ.

— Аббревиатуры твои достали уже, урод висячий, рукопись у меня! — И гордо воздел ее над головой обеими руками — словно обезвреженную бомбу, словно отрубленную голову врага. И проскочил в полированные двери, и оказался в просторном кабинете с прекрасным видом из окна.

— Ты опоздал. — Мистер Мид даже не поднял головы. Он сидел за столом, который широкой полосой красного дерева отделял Его Королевскую Особу от Эдвина. — А я уже собрался уезжать. На писательский семинар в Вакому. Я основной докладчик и на самолет опаздывать не могу. Ну? — Он глянул из-под своих восьмиугольных очков. Эдвин бросил рукопись на стол.

— Вот оно, сэр. Самосовершенствование, как я и обещал. Все, как я говорил.

— Господи Иисусе, она же в фут толщиной. Сколько тут страниц?

— Здесь… — Эдвин поспешно глянул на верхний угол последней страницы. — Тысяча сто шестьдесят пять, сэр.

— Господи помилуй, это не рукопись, это целая книжная серия.

— Безусловно, я буду сокращать. Оставлю только интересные куски.

— Ладно, Эдвин. — Мистер Мид отъехал в кресле назад, заложил руки за голову. — Теперь продай ее мне.

— Простите?

— Продай мне рукопись. Разрекламируй. С чего начинается? Чем захватывает читателя? На чем делается акцент? На кого рассчитана? Содержание? Стиль? Давай выкладывай.

На этом месте Эдвин медленно подошел к окну, открыл его и прыгнул в бездну.

— Сэр, я как раз этим занимаюсь. Я консультировался в отделе маркетинга, чтобы понять, как лучше ее позиционировать среди книг, ipso facto, этого жанра. Так сказать. (Сомневаешься — скажи по-латыни.)

— Ясно. Значит, говорил с отделом маркетинга, — повторил мистер Мид.

— Говорил.

— Нет, не говорил. В отделе маркетинга ничего о книге не знают. Ожидая, когда ты удостоишь меня своим визитом, я не просто гузку просиживал. Я позвонил в отдел маркетинга и поговорил с Сашей. Она ничего не знает. Как и в отделах дистрибуции, рекламы или оформления. Никто, кроме Мэй. Никто во всей редакции ничего не слышал об этой рукописи. Я уже тоже начал сомневаться. Уже думал, хочешь обхитрить старого дядюшку Леона. Да и Найджел говорил, что ты редко появлялся на прошлой неделе.

Ну да, потому что Найджел — ядовитая гноесосная жаба, у которой вместо крови желчь.

— Ну да, потому что Найджел не знает, что я работаю дома, посвящаю все свое время и ресурсы этому потрясающему проекту.

— Время и ресурсы? Тогда скажи, каковы основные темы книги?

— Темы?

— А структура? Больше случаев из жизни или статистики? Она для определенной возрастной группы или для этого жуткого «широкого круга читателей»?

— Ну, сложно объяснить в таком смысле.

— Ты ведь не читал ее, так?

— Нет, сэр. Не совсем. Не per se.[6]

Мистер Мид вздохнул, отодвинул стул и встал. Надевая пиджак, нагнулся и нажал кнопку внутренней связи:

— Стив, распорядись о машине. У меня в двенадцать рейс, я должен успеть.

Эдвин выпрямился, решив применить вариант «Скотская рожа! Тошнотина!», шагнул вперед и произнес:

— Сэр, на прощанье мне хочется сказать…

— Для начала предложи пять тысяч долларов и семь процентов с первых десяти тысяч тиража, дальше обычное повышение. Пусть будет аванс пятнадцать тысяч долларов, только не отдавай британские права или первую сериализацию. «Букингем Пресс» скулила насчет прошлых обязательств заграничных продаж, нужно бросить им кость.

— Что?

— Не расстраивайся, сынок. — Мистер Мид складывал папки в портфель. — Я не прочел и половины того, что приобрел для «Сутенира», когда сам заключал контракты. Только не забудь, что в печать ее надо отправить к середине августа. Впиши ее в план вместо книги мистера Этика. И скажи об этом художникам. Предупреди, что эскиз обложки мне нужен через две-три недели. Придется перепечатать каталог или сделать вкладыш. Мистера Этика нет, поэтому нам придется засучить рукава. — Он закрыл портфель, накинул на плечи шарф. — Слыхал? Его не выпустили под залог?

— Да, сэр. Нам очень жаль. Я всем говорил в редакции, что мистер Этик был важнейшей частью нашей…

— Ну его к черту. Придурок. Всем известно, что надо уничтожать бумажные следы, если переводишь фонды на Каймановы острова. В первую очередь смотрят в бумаги. Как бы то ни было, популярность его серии упала. Последние шесть выпусков ушли в возврат, нас уже завалило. «Барнс-энд-Ноубл», «Бордеро», даже «Amazon.com» — все отказываются. Ехидные шуточки в прессе. Джей Лено просто веселится. «Мистер Этик? В тюрьме? Ей-богу, ха-ха!» Тут ничего не поможет. Придется ставить крест на всей серии. Так что эта книга, Эдвин, должна быть на высоте.

Эдвин облизал пересохшие губы:

— Все, что в моих силах…

— Все, что в твоих силах? Этого мало. Сделай, что в силах Найджела. Или Мэй. — Он легонько хлопнул Эдвина по плечу. — Шучу, Эдди. Расслабься. Кстати, о Найджеле… я распорядился вычесть из твоей следующей зарплаты деньги за его галстук. Я сам люблю пошутить. Но, Эдвин, право же, мужские галстуки трогать — ни-ни.

И он ушел («ату его! скатертью дорожка!»), а Эдвин остался в кабинете с прекрасным видом из окна и столом из красного дерева. Взял рукопись, пролистал. Мистер Мид не посмотрел ее, даже резинку не снял. «Я ведь мог надуть его, — подумал Эдвин. — Мог принести пачку чистой бумаги с титульным листом». Уходя, выключил свет.

— Да, — сказал он себе, — век живи — век учись.

Глава одиннадцатая

— Мистер Суаре? Это вы? Здравствуйте, меня зовут Эдвин де Вальв. Я звоню насчет…

— Суаре нет. Он в пустыне или в какой-то еще дыре.

В трубке сильно трещало, будто Эдвин позвонил в другое столетие. В другое время. Другое пространство. Или на обратную сторону Луны. Или еще дальше, в городок Райские Кущи, что на юге округа Дейкоб. Изначально город назывался Соляные Копи — высушенные на солнце соляные шахты привлекли сюда инвесторов. Но отцы-основатели быстро переименовали его в Райские Кущи, дабы заполучить железную дорогу вместе с легковерными поселенцами. («Райские Кущи! Шикарное название. Это место по мне».) То есть большинство местных жителей — простаки. Этот городок, затерянный в глуши, плавился в жаре и безвестности. Пустыня — единственный непреложный факт его существования, и где-то в этой пустыне сгинул Тупак Суаре. Эдвин ушам своим не верил.

— В пустыне?

— Да. Сухая такая, бесплодная. Знаете, нет? Мистер Суаре проводит там время в медитациях и всяких мистических занятиях. Пребывает в гармонии со Вселенной. По мне, так он просто двинутый придурок.

— А с кем я имею честь разговаривать?

— Имею честь? Имею честь? Ну ты и сказанул, тоже мне, грамотей. Кто я? Джек Макгрири. Он у меня снимает жилье, вот с кем имеешь честь. Он должен мне за два месяца. Так что если ты кредитор, то разговор окончен.

— Нет-нет. Я — из «Сутенир Инк.». Мистер Суаре прислал нам рукопись, нам она понравилась, и мы хотим ее напечатать этой осенью.

Длинная пауза, сопровождаемая треском. Эдвин подумал было, что связь прервалась, но нет — голос на другом конце провода зазвучал вновь:

— Предлагаете контракт или что-то в этом роде?

— Да, именно. Давайте я пришлю мистеру Суаре по факсу стандартный договор — «рыбу», как мы его называем, — чтобы он его просмотрел и связался с нами. Есть у него факс?

— Конечно. Отправляйте в городскую библиотеку Райских Кущ. Если он не в пустыне, значит, там торчит. В первый раз вижу, чтобы человек такую чертову уйму книжек прочитал. По мне, так он просто чокнутый червяк. У меня где-то валяется факс библиотеки. Подождите.

И вот Эдвин отправил двенадцать страниц юридических заумностей и подводных камней мистеру Суаре, предложил аванс три тысячи долларов и пять процентов авторского дохода. К его большому удивлению, ответ пришел всего через несколько часов. Один листок со словами «Принимаю все как есть». Эдвин озадачился. Как есть? Это неслыханно. «Рыба» без изменений? Но в «рыбе» подразумеваются изменения. Для этого ее и придумали. В текст внесли несколько вопиющих пунктов специально для их удаления, чтобы агентам и писателям приходилось что-то требовать, а издателям — идти на «уступки». Например, печально известный пункт об опционе, согласно которому автор должен предоставить «Сутениру» две свои следующие книги, готовые и в полном объеме, а издательство полгода решает, нужны они ему или нет. Или пункт об истечении срока контракта: автор практически теряет авторские права на свою книгу даже после того, как она распродана и уценена. Или пункт, позволяющий «Сутениру» удерживать «некоторую сумму» из авторских по причине возможных возвратов книги. (В мире книгоиздания порядок таков: если товар не продается, книготорговцы возвращают его за полное возмещение убытков. Больше ни в одной отрасли подобное не практикуется.) Так как «некоторая сумма на случай возвратов» не определена, «Сутениру» иногда удавалось удержать пятьдесят процентов авторского дохода на случай простой вероятности такого возврата. Или пункт, требующий от автора вернуть аванс за 6 (шесть) месяцев, если посчитают, что произведение «не подходит с редакторской точки зрения»? Наличный аванс возврату не подлежит, но «Сутенир» все равно пытался. Или же вот такой безобидный пункт — относительно «электронных прав и других технологий, нынешних и будущих».

Эдвин был ошеломлен. Мистер Суаре согласен подо всем этим подписаться — подо всем — и ради чего? Скудный аванс, жалкие авторские. Он все еще моргал от изумления, когда заметил под изначальным посланием приписку: «Все изменения в контракте должны исходить от вас, мистер Эдвин. Вы прекрасно знаете скрытые в нем подвохи. Наличный аванс возвращается по требованию? Мистер Эдвин, право же, вы думаете, я настолько глуп? Внесите изменения — сами знаете какие, — и я с радостью подпишу контракт. Живите, любите и учитесь. Тупак Суаре».

И опять, опять это чувство. Словно кто-то за тобой подглядывает через плечо, на два шага предугадывает каждое твое действие. Эдвин собрался с мыслями, глубоко вздохнул и взял контракт…