Твой Карл.
      *) Бела Кун (1886-1939), венгерский коммунистический деятель, один из организаторов и руководителей венгерской компартии. Нарком иностранных дел в венгерском советском правительстве (1919). После поражения революции эмигрировал в СССР. Расстрелян.--Прим. Ю. Ф.
      **) Зигмунд Кунфи--член социал-демократической партии, в начале 1919 года министр просвещения в кабинете Кароле, принимал участие в установлении Венгерской республики.--Прим. О. Шюддекопфа.
      3.
      К. РАДЕК
      ПИСЬМО МИНИСТРУ ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ ГЕРМАНИИ ГЕРМАНУ МЮЛЛЕРУ
      Написано от руки.*
      1 июля 1919 г.
      Господин министр!
      Я узнал из газет то, что не посчитало нужным сообщить мне министерство иностранных дел: что советское правительство Украины назначило меня своим дипломатическим представителем в Берлине и что немецкое правительство отказалось вступать в дипломатические отношения с рабоче-крестьянским правительством Украины. В мою задачу не входит выносить суждение по тому поводу, что немецкое правительство, признавшее в качестве украинского правительства Скоропадского, царского генерала, главу юнкерско-капиталистической белогвардейской банды на Украине и помогавшее ему оружием--даже тогда, когда ваш коллега по партии Шейдеман принадлежал к правительству Макс фон Баденского, -- отказывается признать правительство украинских народных масс. Эта политика является всего лишь частью политики Германии относительно России, политики, определяемой контрреволюционной ненавистью к рабочей революции и мелкобуржуазной верой в могущество победоносного капитала Антанты, политики, в результате которой Германия, отрезанная от сырьевых источников России, которые могли помочь повысить занятость рабочих в стране, отрезанная от русского народа правительствами, созданными и водруженными с помощью немецкого оружия, Германия выдана на милость--или немилость--Антанты, и вынуждена смотреть на то, как созданные ею с целью блокирования России так называемые "окраинные
      *) Указание О. Шюддекопфа.--Прим. Ю. Ф.
      государства" теперь по указке Антанты блокируют Германию. Близок день, когда немецкий народ сам вынесет уничтожительный приговор этой политике. Узнав о решении немецкого правительства, я пишу к Вам, чтобы обратить Ваше внимание на то, что Министерство иностранных дел в ответе на радиотелеграмму украинского правительства совершенно исказило историю моего ареста.
      Министерство иностранных дел заявляет, что при рассмотрении моего дела не будут приняты во внимание политические соображения. Но это противоречит фактам. Я был арестован ... января на основании приказа об аресте от 16 января, в котором говорилось, что меня подозревают в том, что я во время январских волнений помогал Ледебуру и Ген*. при совершении ряда преступлений, как то--нарушение общественного порядка, подрыв закона о взрывных материалах и т.д. Сам этот арест является актом политической борьбы, а не юридическим мероприятием, поскольку--как показало следствие--прокуратура не располагет не только ни одним фактом, но даже не имеет в наличии факта, позволяющего подозревать меня в совершении преступления, на котором оно могло бы основать свой приказ об аресте. Меня было приказано арестовать на основании общих рассуждений, возникших из известного вам мировоззрения прусской прокуратуры, что коммунист, да еще--к тому же! -- русский! -- не может не участвовать в преступлениях, которые связаны с нарушением общественного порядка, взрывными веществами и тому подобными жуткими делами. Следователь не получил от прокуратуры ничего, что он мог бы расследовать. Поэтому он принялся расследовать найденные у меня документы. Это были статьи и брошюры, частью готовые к печати, из которых, однако, вытекало, что они должны служить распространению принципов коммунизма и поэтому даже, со своей точки зрения, решительно возражали против всякой попытки захвата власти, прежде чем большинство рабочего класса обратится к коммунизму. В статьях, опубликованных в бременском "Коммунисте" до январских волнений, я обозначил предстоящий период коммунистической политики как период агитации и организации. В одной из брошюр, найденных у меня в виде рукописи, об уроках берлинской гражданской войны, где описывается развитие и перспективы немецкой революции, я критикую коммунистическую политику, поскольку в январские дни она не смогла кратко и доходчиво объяснить массам, что в тот момент нельзя было думать о захвате власти, хотя этого мнения придерживался в том числе и центральный комитет коммунистической партии Германии. В других написанных или переданных мною сообщениях я также самым настойчивым образом предостерегаю от актов насилия.
      Если бы следствие не ставило перед собой никаких политических целей, то, выяснив такие обстоятельства, меня тут же бы освободили. При этом прокуратура все равно не могла бы возбудить против меня дело на том основании, что я, как представитель центрального комитета русских советов рабоче-солдатских депутатов, то есть верховной власти России, по приглашению Берлинского совета рабоче-солдатских депутатов, то есть в то время верховной власти в Германии, легально прибыл в качестве делегата на конгресс советов рабоче-солдатских депутатов, что я открыто, под собственным именем, выступал в Берлине на съезде коммунистической партии, но скрывался после январских событий под чужим именем, чтобы избежать судьбы Либкнехта и Люксембург. Хотя прокурор, в силу, вероятно, незаурядного по нашим временам чувства юмора, представил это использование чужого паспорта для защиты жизни как поступок с корыстными целями-
      *) Так в документе. Возможно, речь идет о Генрихе Дорренбахе, командире Народной морской дивизии, активном участнике коммунистического восстания в Германии, в решающий момент поддержавшем Ледебура.--Прим. Ю. Ф.
      так утверждается в приказе от 19 февраля--чтобы перевести малозначительное нарушение, а именно использование чужих документов, в разряд тяжкого преступления, однако ему нехватило мужества отменить первый приказ об аресте и, за неимением материалов для следствия, поставить меня перед судом на основании второго приказа об аресте. Он не мог это сделать, так как знал, что ни один суд не примет во внимание его утверждение, что член русского правительства живет в Берлине под чужим именем с целью спекуляции продовольственными карточками--ибо к этому сводится подозрение, что я обзавелся фальшивыми документами в корыстных целях. Точно так же он не мог привлечь меня к суду на основании обвинения в разжигании классовой ненависти, потому что найденные у меня статьи либо были уже напечатаны и не вызвали вмешательства юридических властей против опубликовавших их газет, либо имелись в рукописи, то есть не могли представлять собой правонарушения, не говоря уже о том, что содержание статей лишало прокурора всякой надежды на то, что меня осудят, несмотря даже на растяжимость понятия "подстрекательство".
      Итак, чтобы держать меня в тюрьме, пришлось вести следствие о мнимых преступлениях. Но поскольку не было ничего пригодного для расследования, следователь занялся сбором материала к моей биографии. Он расспрашивал меня о моей деятельности до и во время войны, о моей деятельности в качестве члена русского правительства, он даже обзавелся отзывами членов бывшего немецкого посольства в Москве. Когда и с этим было покончено, он перешел к литературно-историческим штудиям. Мне были предъявлены фантастические сообщения немецких журналистов, в которых описывалось, какое грандиозное впечатление произвело на Ленина известие о моем аресте, или же выражалось восхищение моим литературным талантом, затем в ход пошли мои старые статьи, которые при кессельской цензуре немецкая буржуазная пресса перепечатывала из московских "Известий". Все это времяпрепровождение не имело ничего общего с преступлением, в котором меня обвиняли, однако это никого не трогало, поскольку прокуратура имела возможность заявить в прессе, что следствие продолжается. Наконец, удалось разыскать живых "свидетелей". Так, допросили господина, который заявил, что видел меня в машине с Эйхгорном--что неправда, но даже если бы это было так, это не имеет ни малейшего значения, поскольку, по показаниям свидетеля, это происходило до январских волнений. Второй свидетель--страшно произнесть! -- видел у пивной во время беспорядков машину, про которую кто-то сказал, что я там сижу. Так это или нет--он не знает. Третий во время беспорядков видел во главе толпы человека, про которого сказали, что это Радек. Во время очной ставки со мной он заявил, что это был другой человек. Наконец, из Гамбурга за государственный счет привезли свидетелей, один из которых собщил страшный и точный факт, что ему кажется, что он в период с ноября (когда я был за границей) до января видел меня в гамбургской ратуше, но не может в этом поклясться, а второй явно хотел создать мне алиби, утверждая, что видел меня в Гамбурге 7, 8, 9 января--то есть в те дни, когда я, якобы, совершал преступления в Берлине. Достигнув этого пункта, когда появилась возможность, что найдутся свидетели, которые будут клясться, что я в период январских волнений плавал с Леттов-Форбеком в открытом море, следователь заявил мне, что он закрывает следствие, с тем чтобы господин прокурор получил возможность со своей стороны приступить к аналогичным изысканиям.
      Если мой безосновательный арест явился актом политической борьбы против коммунизма, то мое длящееся уже четыре с половиной месяца пребывание в тюрьме есть акт чистого насилия. И зеленую улицу этому применению насилия дал прусский министр юстиции Гейне, который, проигрноровав декларируемый министерством иностранных дел принцип невмешательства в незаконченное следствие, с трибуны ландстага заявил общественности, что мое участие в январских беспорядках доказано и рекомендовал меня как "международного преступника" вниманию подчиненных ему (!) органов правосудия и приданной его юстиции добровольцев. И те, и другие оказались достойны своего хозяина. Апелляционный суд первого земельного суда отклонил ходатайство моего защитника о моем освобождении из-под ареста, обосновав это решение тем, что, хотя это никак не доказано, надо мной тяготеет подозрение в участии в январских беспорядках. Добровольное правосудие уже 13 июня пыталось привлечь меня к ответу: из казармы напротив в меня несколько раз стреляли. Все попытки замазать это дело разбиваются о высказывания солдат, которые подтверждают не только выстрелы, но и то, что перед стрельбой в казарме шел разговор о том, что я нахожусь во дворе. В довершение всего, юридические власти отказываются перевести меня из этой тюрьмы, в которой от добровольцев меня отделяет всего лишь деревянная стена, в которой я до недавнего времени был свидетелем того, как забивали арестованных в марте, как упражнялись в стрельбе по живым мишеням, в Моабитскую тюрьму, где, как утверждает мой защитник, я буду в большей безопасности*. Я не знаю, по каким причинам юридические власти держат меня в этой тюрьме, в которой сейчас содержат кратковременно лишь уголовных преступников, находящихся под следствием. Я лишь хочу обратить Ваше внимание на то, что если в один прекрасный день господам офицерам надоест терроризировать Германию под прикрытием правительства Носке, если они возьмутся за какие-то дела сами, то, конечно, препроводить в царство небесное еще одного вождя мирового коммунизма им будет гораздо проще оттуда, где нет других политических заключенных, в отличие от Моабита, где их сотни. Я не сомневаюсь, что потом окажется, что официальные власти этого вовсе не хотели, но можете быть уверены, что мое правительство не посмотрит ни на какие уважительные причины, по которым члена центрального комитета советов рабочих и солдатских депутатов, после незаконного ареста, держат месяцами в заключении в тюрьме с наиболее благоприятными возможностями для несчастного случая.
      Вы можете проверить все мои утверждения, не вмешиваясь "в незаконченное следствие". Для этого только нужно--и кстати, это Ваша обязанность, --поскольку немецкие граждане и служащие, являющиеся заложниками в России, головою отвечают за мою безопасность--потребовать от министерства юстиции конкретизации доказательств, собранных против меня во время пятимесячного следствия. Министерство юстиции не сможет назвать Вам ни одного даже самого ничтожного факта, который мог бы доказать, что в моем случае дело идет об охранном аресте. Тем самым я Вам заявляю, что этот охранный арест уже сейчас составляет угрозу для моей жизни. Вы знаете, что в момент военного путча эта угроза станет явью. Я обращаю ваше внимание на то, что, если вы не выполните ваш элементарный долг как министр иностранных дел и не положите конец этому незаконному задержанию члена русского и представителя украинского правительства, то вы ответственны не только за мою безопасность, которая вас явно не слишком волнует, но за безопасность немецких граждан, которых мое правительство сочло вынужденным взять в качестве заложников за меня.
      Цель моего письма--установить эту ответственность и лишить министерство иностранных дел возможности утверждать, что оно было не информировано и что к нему никто не обращался. Мое правительство, несмотря на то, что следователь всячески
      *) Неясно, почему в конце письма указано, что оно написано из следственного изолятора Моабит, если Радек только требует еще туда своего перевода. Шюддекопф считает, что Радек был переведен в Моабит в самом начале августа 1919 г.--Прим. Ю. Ф.
      задерживает информацию обо мне, в курсе дела. А через него будут информированы также венгерское советское правительство, Жан Лонг, МакДональд, Модильяни, а также социалистические партии нейтральных стран. Пусть все знают, господин министр, имеете ли Вы право апеллировать к ним относительно актов насилия со стороны Антанты.
      Берлин, Моабит, следственная тюрьма.
      1 июля 1919. Карл Радек
      член русского и представитель
      украинского советского правительства
      член Центрального комитета
      Коммунистической партии России
      . Цит. по: Baron S.H. Plekhanov in War and Revolution, 1914--17.--International Review of Social History (Amsterdam), 1981, vol. 25, pt. 3, p. 346--348.
      . Senn A.E. The Myth of German Money During the First World War. --Soviet Studies, 1976, vol. 28, 1, p. 83--90.
      . Possony T. Lenin: The Compulsive Revolutionary. Chicago. 1964, p. 183, 192.
      . The Unknown Lenin. Yale University Press. 1996, p. 12.
      . Николаевский Б.И. Тайные страницы истории. М. 1995, с. 257, 260.
      . Написано рукою Алексинского. -- Прим. Ю.Ф.
      . Написано рукою Алексинского. -- Прим. Ю.Ф.
      . Написано рукою Сватикова. -- Прим. Ю.Ф.
      . Архив гуверовского института, колл. Б.И. Николаевского, ящик 150, папка 11. Из папки бумаг Департамента полиции. Машинописная копия. Конец октября 1917 г., нов. ст. (датировано по содержанию). -- Прим. Ю.Ф.
      . Здесь и далее в оригинале нумерация нарушена. -- Прим. Ю.Ф.
      . Пропуск в документе. -- Прим. Ю.Ф.
      . Пропуск в документе. -- Прим. Ю.Ф.
      . Пропуск в документе. -- Прим. Ю.Ф.
      . Пропуск в документе. -- Прим. Ю.Ф.
      . Пропуск в документе. -- Прим. Ю.Ф.
      . Русская мысль, 8.V. 1956.
      . Русская мысль, 17.V.1956.
      . Русская мысль, 14.VI.1956.
      . Новое русское слово, 6.VII.1956
      . Русская мысль, 23.VIII.1956.
      . Ящик 151, папка 12.
      . Эту слежку я видел сам.
      . Письмо на бланке газеты Бурцева "Общее дело".
      Fritz T. Epstein. Zwischen Compiegne und Versailles, geheime amerikanische Militardiplomatie in der Periode des Waffenstillstandes 1918/19: die Rolle des Obersten Arthur L. Conger. - Vierteljahrshefte fur Zeitgeschichte III, 4. Oktober 1955. Stuttgart, 412-445. О реакции командования сухопутными войсками см.: H.Phelps. Aus den Groener-Dokumenten. II: Внешняя политика командования сухопутными войсками вплоть до заключения мира. Deutsche Rundschau, 76, 1950, стр. 616-625; Wilhelm Groener. Lebenserinnerungen, Gottingen, 1957, S. 484 и далее, а также Dorothea Groener-Geyer. General Groener, Soldat und Staatsmann. Frankfurt a. M. 1955, S. 136 и далее.
      Herbert Helbig. Die Trager der Rapallo-Politik. Gottingen, 1958; Gunder Rosenfeld. Sowjetrussland und Deutschland 1917-1922 . (Восточный) Берлин 1960.
      Особую благодарность хотелось бы выразить руководителю Политического архива г-ну советнику посольства I класса д-ру Йоганесу Ульриху за разрешение пользоваться архивом и служащим отдела за их постоянную помощь и поддержку.
      Гельбиг, там же стр. 11-27; Отто-Эрнст Шюддекопф "Левые справа, национально-революционные меньшинства и коммунизм в Веймарской республике", Штутгарт, 1960, гл. 8, стр. 65-67.
      Д-р Виктор Науманн (8 мая 1865 г. - 10 октября 1927 г.) имел уже во время I мировой войны, когда он был журналистом, вследствие своих многочисленных связей, большое политическое влияние, в том числе на рейхсканцлера графа Гертлинга (см. его книгу "Документы и аргументы", изданную посмертно в 1928 г. д-ром Паулем Майлером). В январе 1919 г. он пишет тогдашнему министру иностранных дел, графу Брокдорф-Рантцау, вслед за чем получает от него приглашение прибыть в Берлин для беседы. (Министерство иностранных дел, Германия, 122, No 2, том 6, "Министерство иностранных дел с 1 февраля по ноябрь 1925 г., стр. 1024). Затем, с 6 февраля по 18 августа 1919 г., Науманн - руководитель службы новостей министерства иностранных дел (посланник и директор), представляющий доклады непосредственно министру иностранных дел. Вероятно, вследствие конфликта из-за подписания мирного договора, он подает в отставку и в конце ноября 1919 г. покидает дипломатическую службу. Но, кажется, и со своим начальником, заместителем министра иностранных дел Эрнстом Фр. Лангвертом фон Зиммерн он соглашался не всегда. В архиве Брокдорф-Рантцау находится его секретная записка о беседе в июне 1919 г. с рейхспрезидентом Эбертом по поводу его отставки, где он называет назначение Науманна, произошедшее по совету Лангверта и посланника фон Бергена, ошибкой. Эберт называет Науманна "занимательным собеседником, которому все аплодировали, но который решительно не соответствовал занимаемой должности. Попытки Науманна снова поступить на дипломатическую службу в качестве посла, которые он продолжил и при Штреземанне, потерпели неудачу, Науманн жил в Мюнхене. Его жена, Альма Науманн-Ревин, переехала после смерти своего мужа к родным в Венесуэлу, где и умерла. Архив Науманна обнаружить не удалось.
      Документ 5.
      Разрозненные сведения о Карле Мооре можно найти в: Фридрих Гееб "Albert Berner und die Unionsdruckerei, ein Lebenswerk", Берн, 1946, стр. 51-53; "Das grune Husli", воспоминания Германа Грейлиха", изд. Гертрудой Медичи-Грейлих, Цюрих, 1942; высказывания Карла Моора о причинах участия в выборах в "Schwezer Blatter fur Wirtschafts und Sozialpolitik" ("Швейцарский журнал экономической и социальной политики") ХХ, Берн 1912, стр. 171-178, с историческими сведениями; Петер Биллер "Альберт Штек, 1843-1899, основатель социал-демократической партии Швейцарии", Ольтен, 1960; Й.Белли "Красная полевая почта при исключительном законе против социалистов", Берлин, 8.А. 1926; Франц Бергхоф-Изинг "Социалистическое рабочее движение в Швейцарии", Лейпциг, 1895; Й.Лангхарт "Анархическое движение в Швейцарии от истоков до настоящего времени и его руководители" Берн, 1909. Благодарю г-на Берта Андреаса (Versoix-Genf) за хронологическую таблицу с основными датами жизни Карла Моора.
      Мною найдены некрологи на смерть Карла Моора в: "Berner Tagwacht" 1932, NoNo 163, 165. Эмиль Вебер "Пионеры свободы, сто биографий передовых борцов за свободу, право и культуру", Берн 1943. "Vorwarts" No 276 от 14 июня 1932 г. и "Arbeiter Illustrierte Zeitung", Берлин 10 июля 1932 г. с большим и документированным некрологом Альфреда Куреллы.
      "Историко-биографический лексикон Швейцарии", т. 5, Гессенбург 1929, нем. изд. д-ра Г.Триболета и доклад австро-венгерского посланника в Берне барона Мусулина от мая 1917 г. No 68 Д министру иностранных дел графу Чернину в Домашнем, придворном и государственном архиве, Вена РА I карт. 960. Я выражаю глубокую благодарность Австрийскому Государственному архиву за предоставленные мне фотокопии этого и других докладов барона Мусулина, а также г-ну государственному архивариусу доценту университета д-ру Л.Миколецки (Вена) за дружескую поддержку. Поиски в записях рождений и крещений в Генеральном архиве земли Баден в Карслруэ и в Нюрнбергском Государственном архиве были, к сожалению, безрезультатными. Фамилия отца иногда ошибочно пишется "Buerette" и "Birnette".
      Эти не поддающиеся проверке, но вполне вероятные данные взяты из упоминавшегося некролога Альфреда Куреллы. Карл Радек, который познакомился с Моором в 1904 г. в Берне, также пишет в своем берлинском дневнике, что Карл Моор был членом I Интернационала. (Отто-Эрнст Шюддекопф "Карл Радек в Берлине, глава немецко-русских отношений в 1919 г."; "Архив социальной истории, Ганновер 1962, том II, стр. 151)
      Эти сведения взяты из упомянутого выше доклада австро-венгерского посланника в Берне и кажутся надежными. Барон Мусулин также сообщает, что Карл Моор переехал в Швейцарию только после смерти своего отца.
      Это единогласно утверждают все швейцарские источники. Его урна захоронена на кладбище Бремгартен-Берн, за могилой ухаживали до 1972 г. по распоряжению президента профсоюза железнодорожников в Берне национального советника Г.Дюби. Этими и другими ценными сведениями я обязан библиотекарю швейцарского объединения профсоюзов в Берне г-ну Вилли Келлеру.
      Приводимые в источниках даты вступления в эту должность колеблются между 1 октября 1893, весной 1894 и 1895 г.
      Швейцарская журналистка Эмми Моор написала автору следующее: "Некоторое время, когда "Tagwacht" только начала выходить, и была очень бедной газетой, Loosli совместно с Карлом Моором возглавлял редакцию. Он рассказывал мне, что у них тогда не было даже бюро, и что они вместе писали свои статьи в кассовом зале центральной почты Берна. А когда почта закрывалась, то они дописывали статьи просто в зале ожидания вокзала. Потом шли к наборщику и, пока тот не заканчивал работу, оба - большие Bohemiens - до закрытия сидели в кафе. А потом обычно еще раз заходили к наборщику, чтобы до утра просмотреть гранки." (Письмо автору от госпожи Эммы Моор от 8 августа 1962 г.).
      У "Berner Tagwacht" в августе 1901 г. было 4500 подписчиков. Спор внутри партии принимал очень личные формы. В феврале 1896 г. Моор, как прежде в Базеле, был арестован якобы за преступление против нравственности по отношению к 17-летней девушке, но был оправдан. Противники Моора, которые называли его "смесью Рейнеке-лиса, Ричарда III и Казановы", хотели добиться его отставки. Но большинство Рабочего союза стояло за Моора, так что дело дошло до раскола в партии, который был преодолен только в 1900 г. после смерти Штека.
      Вероятно, с 1906 по 1910 г. он жил в Германии. На партийном съезде 1906 г. в Ольтене Моор в большой речи выступил за Бернскую резолюцию по военному вопросу, требовавшую от солдат в случае, если их будут использовать против бастующих рабочих, отказа от выполнения приказа и финансовой помощи солдатам. Эта резолюция была принята. (Базельская "Vorwarts" No 36 от 13 февраля 1906 г. о съезде социалистической партии в Ольтене и военный доклад No 13 майора фон Бюло-Штолле от 26 октября 1903 г. J.Nr 106/03 в "Министерство иностранных дел, папка: Европа, Generalia. 82: Социал-демократия в Швейцарии", том 14). В 1912 г. Моор написал статью "Право женщин участвовать в выборах", он и тогда еще называл себя редактором.
      Письменные сообщения автору от г-жи Дженни Гримм (Берн, 6 июля 1962 г.) и Вилли Келлера (Берн, 6 июля и 8 августа 1962 г.). Надгробную речь в Берне держал тов. Оскар Шнеебергер, член совета общины, похороны состоялись 16 июня в крематории Берлин-Вильмерсдорф при активном участии КП Германии. Поиски архива Карла Моора не дали результатов, возможно, он находится в Москве.
      Членами комитета были: Гиальмар Брантинг (Hjalmar Branting), вождь шведской социал-демократии, П.И.Трульстра (Troelstra), руководитель Голландской братской партии и Камилл Гюисман (Camille Huysmans), бельгийский социалист, секретарь II Интернационала. О предыстории Стокгольмской конференции см.: Густав Майер "Воспоминания", Мюнхен, 1949, стр. 252 и далее. Майер, который, как и Моор, был прекрасно знаком с руководителями международной социал-демократии, прибыл в Стокгольм с одобрения германского правительства в качестве наблюдателя и регулярно посылал отчеты в Берлин. В этом отношении он играл в Стокгольме ту же роль, что и Моор.
      В.И.Ленин "Полное собрание сочинений", 5 издание, М., 1964, том 31, стр. 560, прим. 149. Автор указывает немецкое издание, (Восточный) Берлин, 1960, том 25, стр. 527, прим. 70. О Борбьерге см. Вернер Гальвег "Возвращение Ленина в Россию в 1917 г.", Лейден, 1957, стр. 100, прим. 96.
      См. речь Ленина "По вопросу о положении в Интернационале и задачах РСДРП" от 29 апреля (13 мая) 1917 г. на 7 Всероссийской конференции РСДРП. В.И.Ленин "ПСС", op. cit., том 31, стр. 441. Автор указывает немецкое издание, там же, том 24, (Восточный) Берлин 1959, стр. 297.
      Сообщение 2 отделения Временного Генерального штаба No 5935 от 25 марта 1917 г. Центральному Бюро министерства иностранных дел "о поездке швейцарского социалистического лидера Карла Моора (Mohr - sic!) в Милан и его намерении распространять в итальянской социал-демократии мысли о заключении мира" (Министерство иностранных дел, папка "Европа. Generalia, 82: Социал-демократия в Швейцарии" том 15). Эту поездку упоминает и австро-венгерский посланник в Берне в уже цитированном докладе.
      См. опровержение члена федерального совета Шультеса в "Bund" от 13 августа 1918 г., приложение I, о поручении правительства Моору в связи с его поездкой в Москву. Австрийский посланник, который сообщает об этом 14 августа (доклад 105/В), упоминает намек Шультеса на "подчеркивание германофилии и услуг, оказанных Моором Германии" (Австрийский домашний, придворный и государственный архив, РА XXVII, Швейцария, карт. 62).
      Автор руководствуется здесь, в частности, письмом к нему Б.И.Николаевского от 25 августа 1962 г., где Николаевский утверждает, что относительно того, был ли Моор платным агентом немецкой разведки, по его мнению, не может больше существовать никаких сомнений. В первый раз Н. услышал об этом 40 лет тому назад от Теодора Либкнехта, который вел в своей газете "Volkswille" борьбу за выяснение обстоятельств убийства своего брата Карла. Н. пишет, что у него сохранились письма Теодора Либкнехта об этом.
      Николаевский убежден, что Моор являлся упоминаемым в немецких документах под именем "Байер" ("Baier" или Bayer, Beier) агентом немецкого военного атташе при немецкой миссии в Берне. Но исследования в журнале личного состава Политического Архива министерства иностранных дел показали, что оба, Моор и Байер, записаны отдельно, что говорит против предположения Николаевского. Агент (доверенное лицо) "Байер" встречается в собрании документов Z.A.B.Zeman "Германия и революция в России 1915-1918 г.г.", Лондон 1958, где он указан как агент немецкого военного атташе Нассе. Нассе, о котором очень интересно и увлекательно пишет Густав Майер в цитированных выше "Воспоминаниях", был только помощником военного атташе майора фон Бисмарка.
      См. вышеупомянутое сообщение австро-венгерской миссии в Берне от 4 мая 1917 г.
      Доклад барона Мусулина от 25 августа 1917 г. графу Чернину за No 133 С приложенным сообщением Моора (Австрийский дом., придв. и гос. Архив, Вена, РА I, карт. 960). См. документ 1.
      Густав Майер "Воспоминания", там же стр. 267-281.
      Наверняка в это время в Стокгольме у Моора были также контакты с жившими там представителями Заграничного Бюро ЦК РСДРП(б), Карлом Радеком и Фюрстенберг-Ганецким, с которыми тесно общался и Густав Майер.
      Г.Майер, там же, стр. 262. Письмо Ленина в "Собрании сочинений", том 35, (Вост.) Берлин 1962, стр. 295-301, впервые опубликовано в 1930 г. Русск. текст по: Ленин, "ПСС" изд. 5, М. 1964, том 49, стр. 447.
      Швейцарский социалист Роберт Гримм ездил с согласия немцев весной 1917 г. в Россию, пребывание в которой он, несмотря на свою известную про-антантскую позицию, пытался использовать для того, чтобы содействовать через члена Федерального совета Гоффмана немецко-русским переговорам о сепаратном мире. Он вынужден был покинуть Россию и по решению упомянутой Лениным комиссии Циммервальдских левых оставил свой пост председателя Международной Социалистической Комиссии (июнь 1917 г.). Это решение было утверждено осенью 1917 3 Циммервальдской конференцией в Стокгольме.
      Не имея возможности подробно вдаваться здесь в эту, ставшую сегодня снова столь актуальной тему, отсылаем читателя к оценке положения дел в кн. "Левые справа", op. cit., стр. 51-52, а также прим. 12 и 13 на стр. 412-413.
      Отто-Эрнст Шюддекопф "Карл Радек в Берлине" op. cit. стр. 152. О поездке Байера в Россию через Берлин см.: Zeman "Германия и революция в России" op. cit., стр. 71 и далее.
      См. док. 2. "Копия выдержанного в форме частного письма отчета агента Байера, который намеревается сопровождать Иоффе в его скорой поездке в Москву". С этой пометкой действительный советник посольства и исполнительный советник Диего фон Берген (Diego von Bergen) представил 4 августа 1918 г. министру иностранных дел фон Гинтце отчет Моора от 1 августа. Фон Гинтце сделал на нем пометку от руки: "Командованию сухопутными войсками. Многое верно, многое ошибочно. Г. 5/8" (Министерство иностранных дел. Документы, касающиеся общих вопросов России. Россия No 61, том 160, 23 июля - 5 августа 1918: AS 3573).
      Л.Красин был позднее уполномоченным по делам внешней торговли Советского Союза. Сокольников - членом Политбюро партии большевиков, образованного 10 (23) октября 1917 г., Ларин - экономист-теоретик, принадлежавший ранее к меньшевикам; Менжинский стал в январе 1926 г. руководителем ГПУ.
      Байер имеет в виду убийство немецкого посла графа Мирбаха левыми социал-революционерами, которые этим поступком во время V Всероссийского съезда Советов хотели добиться разрыва отношений между Российским правительством, к которому они еще принадлежали, и Германией.
      Телеграмма в Вену от 11 августа 1918 г. (Австрийский домашний, придворный и государственный архив РА XXVII, Швейцария, карт. 62).