ДЖИНКС

Июнь 1884

«В последнее время он такой обидчивый», — подумала Джинкс.

Иногда ей хотелось сказать ему, чтобы он убирался — он ведь может найти кого-то еще, кто будет позировать ему! Джинкс рискнула взглянуть на него, и глаза ее расширились от негодования, когда она увидела, что он отложил свою палитру и кисть и пристально смотрит в сторону долины.

— Если ты уже покончил на сегодня с живописью, Райль Толмэн, то по крайней мере мог бы мне об этом сказать, — взорвалась она. — Ты никогда не думал, что от позирования я могу и устать?

Он рассмеялся, но когда посмотрел на нее, она увидела, что глаза его туманны, как и небо.

— Извини, — сказал он, подняв кисть и тряпку, — может быть, нам стоит вернуться?

— Вернуться? — переспросила она. — Ты тащишь меня почти на самую вершину горы, в то время как нам полагается дома учить французские глаголы, и вот теперь, порисовав всего лишь час, хочешь спуститься вниз?

Он не ответил. Джинкс подпрыгнула, расправив юбку. О, какой простой была ее жизнь до того, как в этом году она неожиданно для себя не стала размениваться во всех направлениях. «Взрослеешь», — сказала ей мама.

Джинкс не возражала бы против взросления, если б только при этом можно было обойтись без тюрнюров, шиньонов и кружевных жабо.

— Подожди, я помогу тебе, — Райль подал ей руку.

— Оставь меня в покое, — проворчала она, — знаешь, я ведь не разобьюсь.

Это был еще один ненавистный ей атрибут взросления. Мальчишки обращались с ней теперь по-другому — даже Райль, ее собственный брат.

— Что с тобой происходит в последнее время? — требовательно спросила она. — Ты обращаешься со мной, как с фарфоровой чашкой, которую боишься разбить.

— Я обращаюсь с тобой абсолютно так же, как и раньше, — сказал он, укладывая краски.

Она взглянула ему через плечо и поразилась тому, как он ее изобразил: томные зеленые глаза, растрепанные рыжие волосы и полные красные губы.

— Разрази меня гром, — задохнулась она, использовав любимое мамино выражение. — Ведь я совсем не такая, какой ты меня нарисовал!

Райль схватился за холст:

— Это называется художественное видение.

Он отвернулся, но она увидела, как покраснели его уши, и почувствовала себя виноватой. Ей нравилось дразнить другого брата, Карра, и смотреть, как он надувается, словно индюк, но видеть расстроенным Райля она не любила.

— Ну что, готова идти?

— Пожалуй.

Он все еще не смотрел на нее, светлые его волосы густой челкой падали на лоб. «Райль такой красивый», — подумала Джинкс. Сейчас, когда она оправилась от шока, вызванного тем, что он изобразил ее совершенно взрослой, она почувствовала себя даже польщенной. Джинкс наблюдала, как он сворачивает мольберт и убирает холст.

Когда они стали спускаться по крутой горной тропке, Райль взял ее за руку, и на этот раз она не возразила. Справа от них, через реку, находился приграничный город Глэд Хэнд, Орегон. Он лежал между двумя горными грядами, там, где Гремучая река впадала в прозрачнейшее озеро.

— Необыкновенно красиво, правда?

— Река?

— Ну, река тоже, но я имел в виду Хэрроугейт.

О, прямо под ними стоял дом — отсюда он смотрелся совершенно чудесно. Он стоял на бугре, зеленые террасы и цветущие кусты волнами красок сбегали к воде. Конические крыши четырех серых каменных башен дома в средневековом величии уходили к небу. Одна башня образовывала огромное окно в гостиной, которое выходило на озеро, и еще одна окаймляла винтовую лестницу главного холла. Башни-близнецы смотрели на реку, быстро текущую на запад между шершавых скал, вспененные ее воды спешили к устью, к Тихому океану. Пока Джинкс смотрела на все это, в ворота имения въехала карета, из нее вышел один из маминых пациентов. Так как доктор Джо была женщиной, к ней как к врачу все еще относились с подозрением, но на много миль вокруг она была единственным эскулапом, поэтому приемная ее всегда была полна…

— Ну что, разве не прекрасно? — снова спросил Райль.

— Да, пожалуй, да, просто я никогда не задумывалась над этим.

— Джинкс, как ты думаешь, что скажет отец, если услышит, что я не хочу посвящать себя семейному бизнесу?

— Не думаю, что это ему очень понравится. Он рассчитывает на то, что когда-нибудь ты сможешь заменить его.

— Но так не должно быть, ведь Карр — старший.

— Карр? — Джинкс свистнула. — Не думаю, чтобы отец хотел передать дело ему.

— Но ведь по логике вещей он должен, особенно если принять во внимание, что я на самом деле не Хэрроу.

— А если и так. — Она сорвала травинку и бессознательно стала крутить стебель между пальцами. — А что ты будешь делать, если не войдешь в лесопромышленный бизнес отца?

— Учиться живописи.

— И тебе придется уехать, чтобы учиться живописи?

— Всего на год или на два. Но было бы куда хуже, если б я вошел в семейный бизнес. Я бы почти все время отсутствовал, как отец. Чего я больше всего на свете хочу, Джинкс, так это учиться искусству, а потом вернуться и жить здесь, в Хэрроугейте, и заниматься живописью. — Он запнулся. — С тобой… и со всеми остальными.

— Но тебе совсем не нужно уезжать куда-то, чтобы учиться живописи, Райль. Ты ведь уже сейчас замечательный художник.

— Отец думает, что живопись — для неженок. Но ты не должна меня жалеть, — сказал он с неожиданной злостью.

Она остановилась и пристально на него посмотрела.

— Почему ты сердишься на меня? Что я сделала плохого?

— Ничего. Просто я… Просто я не хочу быть лесопромышленником, как отец и как хочет Карр! Между прочим, ему уже шестнадцать! Ума не приложу, почему отец не хотел его взять в дело еще пару лет назад.

«Но мне-то понятно, почему», — подумала Джинкс.

Когда Джинкс и Райль пришли домой, вся семья уже собралась в хэрроугейтском холле, ожидая, что отец присоединится к ним, чтобы вместе поужинать. Все оживленно обсуждали что-то.

— Ваши двоюродные братья приедут навестить нас, — сказала мама, легкая улыбка светилась в ее карих глазах. У Джо Хэрроу были волевое лицо и ярко-рыжие волосы, которые она унаследовала от своих ирландских предков. Киф, младший из детей Хэрроу, радостно прыгал в предвкушении этого визита.

— Завтра они приедут! — объявил он. Эдит сняла невидимую ниточку с лифа и расправила юбку.

— Я очень надеюсь на то, что они уже научились вести себя как следует.

«Ну и ну!» — подумала Джинкс. Эдит было только двенадцать, но мама говорила, что через пару лет она сделает какого-то мужчину счастливым обладателем милой женушки, и Джинкс, которой ничего не стоило вырвать страницу из книги младшей сестры, решила, что если для того, чтобы стать хорошей женой, надо быть такой, как Эдит, то пусть уж лучше она останется старой девой.

Джинкс не знала, почему Райль стал таким мрачным, и сказала ему:

— Мы ведь давно не видели кузена Эрика. Эрик был ее любимцем — самым красивым из братьев, и она думала, как романтично то, что он бежал в матросы, будучи в том же возрасте, что и Райль сейчас. Через четыре года Эрик уже получил звание помощника капитана и в двадцать четыре года ожидал присвоения звания капитана. Скоро он должен был плавать на одном из парусников Хэрроу. Шестнадцатилетний Карр грубо фыркнул:

— Кузен Эрик! У него ведь даже и фамилия другая!

— Но он член нашей семьи! Совсем необязательно быть кровным родственником, чтобы являться членом семьи!

Джинкс знала, почему Карру все это не нравится. Он не выносил всех, кто был выше его, и это означало, что ему не нравился никто, кроме Эдит.

— Кузен Эрик — сын тети Эйлин, — горячилась Джинкс. — А поскольку тетя Эйлин сейчас замужем за дядей Уилли, это значит, что Эрик и Уит — члены семьи, даже если они и носят фамилию Магилликутти.

Карр многозначительно взглянул на Райля и пробормотал себе под нос: «Только люди, носящие фамилию Хэрроу, члены семьи».

Джинкс увидела, как сжались губы Райля. Она открыла было рот, чтобы запротестовать, но, очевидно, их разговор слышала и Джо, потому что она посмотрела на дочь и предостерегающе сказала:

— Джинкс…

— Мама, Карру нельзя позволять…

— Хватит уже об этом, Джинкс.

— Хватит уже о чем? — в дверях стоял Митч Хэрроу, красивый мужнина в коричневом костюме и бежевом галстуке. Карр повернулся к отцу:

— Мама говорит, ты будешь учить Уита продавать лес! Если ты можешь взять в дело Магилликутти, то почему не можешь взять и меня?

Эдит хлопнула его по руке и с тревогой взглянула на потемневшее лицо отца:

— Он возьмет тебя в дело, Карр, возьмет.

— Ты знаешь? — Киф дернул Джинкс за рукав. — Они приедут на поезде! Карр оперся о каминную полку.

— Ну и что с того? — спросил он. — Все в наше время ездят на поездах.

— Но только не я, Карр, — Эдит надула губы. — Ты ведь знаешь, что я не люблю поездов.

— И не я, — засмеялась их мать с другого конца комнаты.

Лицо Джинкс просияло:

— Райль, ты помнишь, как мы в первый раз поехали на поезде в Миллтаун? Еще кузен Эрик учил меня играть на гавайской гитаре. Ты знаешь, он обещал мне привезти такую, когда снова будет на Гавайях, — она повернулась к отцу:

— Корабль Эрика был на Гавайях с прошлого года?

— И даже не раз, — улыбнулся Митч.

— О, отлично! Держу пари, он привезет мне гавайскую гитару.

«Лето обещает быть таким прекрасным», — подумала она. Таким необычным, какого она никогда-никогда не забудет. Джинкс сжала руку Райля.

— Как приятно снова увидеть кузена Эрика!

Райль не ответил ей.

ДЖО

Июнь 1884

«Райль, похоже, был не очень-то рад предстоящему визиту», — подумала Джо.

Но Карр был им откровенно возмущен и, как всегда, вымещал свое возмущение на Райле. Она вздохнула. Ох, если б только Карр был повыше, может быть, тогда он не стал бы так изводить Райля и тогда ей не пришлось бы постоянно извинять его непроходящую жестокость. Ее беспокоила горечь Карра, она и сама немного понимала его чувства, потому что затаила в глубине души обиду.

После всех этих лет — неважно, сколько времени ей понадобилось на то, чтобы полюбить Райля Толмэна, — ей до сих пор было больно видеть его рядом с мужем, похожего на него как две капли воды.

Митч отрицал, что мальчик, которого он привез в дом пятнадцать лет назад, был его собственным сыном, но Джо ни на минуту не сомневалась в этом. Иначе и быть не могло, принимая во внимание его ясные голубые глаза и золотистые волосы. Если только он не лгал ей, думала она, тогда, может быть, она могла бы простить. Если б он только признался в любовной связи и в том, что Райль его незаконный сын, может быть, это бы облегчило камень, лежащий на ее сердце. Вот сейчас на другом конце комнаты Карр опять загнал отца в угол:

— Я знаю, мы могли бы здорово приумножить наш бизнес, отец, если б только имели землю в одном из северных заливов. Например, в Пуже-Саунд, где есть глубоководье.

Джо не слышала, что ответил ему отец, потому что, глядя в глаза старшего сына, она видела тени прошлого.

…Открытие железной дороги Хэрроу в 1882 году было большим событием для Митча. Он владел уже почти всем вокруг: деревней Глэд Хэнд и маленьким Миллтауном на берегу, так же как и лесозаготовками и большинством гор и лесом между ними. Все работали на Хэрроу-лесопромышленника. Вокруг были магазины и конюшни компании, корабли и даже больница компании, в которой Джо была единственным врачом. Иметь еще и свою железную дорогу уже много лет было мечтой Митча.

Страхи Джо, связанные с железной дорогой, оказались безосновательными, и они вернулись домой в целости и сохранности, каждый из них хотел что-то свое: Джинкс — гавайскую гитару, Киф — пони, а Карр — стать лесопромышленным магнатом.

— Я целых два дня провел с бухгалтером компании, — сказал он Джо. — Мама, ничего удивительного в том, что папы вечно нет дома, ведь в компании столько всего происходит! Сколько лет мне должно быть, чтобы отец взял меня в дело?

— Теперь я знаю, кем буду, — сказал Карр матери. — Я буду финансовым магнатом.

— Да, конечно, будешь. — Джо с улыбкой повернулась к высокому мальчику, спокойно ожидавшему, когда с ним заговорят. — А ты, Райль, без чего ты не можешь жить, ты уже понял?

— Я принес это домой, видишь? — Он протянул ей корзину. Она была устлана шерстяным детским одеяльцем, а сверху прикрыта другим. Райль откинул его. Внутри голодно мяукали шесть маленьких черных котят.

— Ой, они еще слепенькие! — воскликнула Джо. — Какая прелесть! А где их мама?

— Ее переехала телега. Это случилось в доках, как раз когда мы расположились на ленч в Миллтауне. Дядя Уилли сказал, что котята слишком малы, чтобы выжить без мамы, но я сказал, что ты сможешь их спасти. Ты ведь сможешь, мама, правда? — В его голубых глазах была мольба.

— Им нужно молоко, — ответила она. — Материнское молоко. Райль, у меня очень мало времени, я должна плыть по реке с мистером Прайсом. Его жена должна родить. — Джо бросила взгляд, полный сожаления, на мужа. — Мы поставим корзину в кухню у плиты, и я покажу тебе, Райль, как их кормить.

— Я помогу, — предложила Джинкс.

— Мама, — запротестовал Карр, — я хочу рассказать тебе о том, как счетовод следит за всеми нашими деньгами.

— Придется, дорогой, подождать с этим, пока я вернусь. У меня сейчас нет времени ни на что, кроме того, чтоб показать Райлю, как кормить котят.

Через десять минут после отъезда Джо Джинкс и Райль сидели в кухне, на коленях каждый бережно держал черный шарик меха и уговаривал крошечное животное пососать кусочек тряпки, смоченной в молоке. Киф смотрел на них широко открытыми глазами, а Эдит с Карром поблизости не было видно.

Ночь эта оказалась необыкновенно долгой для доктора Джо, солнце уже осветило верхушку горы Глэд Хэнд, когда она вернулась в долину. Она приказала мальчику отвести на конюшню лошадь и, беспрестанно зевая, прошла по двору к кухонной двери. Она решила, что только бросит мимолетный взгляд на котят Райля, так как была совершенно уверена в том, что спасет их. Открыв дверь, она услышала какой-то скребущий звук. Джо повертела головой, прислушиваясь, но все уже стихло. Надо будет не забыть поговорить с Пенфилдом о мышах, подумала она.

Закрыв дверь, Джо тихонько подошла к черной железной плите. Если Райлю и Джинкс удастся выходить котят, это может сократить количество мышей в Хэрроугейте. Она склонилась над корзиной и увидела, что одеяло, которое Райль так бережно постелил, сейчас лежало на подозрительно тихих комочках. Джо откинула его и ахнула. Котята были задушены! Крошечные их тельца были еще теплыми. Она вспомнила звук, который услышала, входя в кухню. С ощущением болезненной тяжести в желудке она поняла, что это не могли быть мыши. Джо постаралась отбросить подозрения. Она упала на пол и заплакала.

— Джо? Джо?

Это был Митч, его голос вернул ее к действительности. Она обнаружила, что все еще смотрит на Карра, вспоминая черные тельца на дне корзины.

— Ты выглядела так, как будто унеслась на много миль отсюда, — сказал Митч. Она улыбнулась.

— Я вспоминала, как ты строил свою дорогу.

— И это была еще та работенка, да, отец? — Карр и не старался скрыть своего самодовольства.

Рот Митча сжался.

На другом конце комнаты Райль, очевидно, позабывший про Карра, смотрел на Джинкс. Джо почувствовала, что внутри нее закипает тревога. В том, как Райль в последнее время смотрел на Джинкс, было что-то, названия чему она не могла подобрать.

Она встала и взяла мужа за руку:

— Пойдем поужинаем?

Джинкс закружилась по комнате, глаза ее засверкали.

— Ведь нам предстоит веселое лето, правда? — Она на ходу обняла Кифа и чмокнула Райля в щеку. Он порозовел и опустил голову.

За ужином Райль сидел очень тихо и как только кончил есть, выскользнул из комнаты. Джо подумала, что, вероятно, присутствие в Хэрроугейте Эрика будет для них просто благословением Божьим. По крайней мере, Джинкс будет о ком думать.

КИФ

Июль 1884 — июль 1886

Киф думал, как здорово быть младшим, когда мама дома и кусок пирога, достающийся ему, больше, чем чей-либо, исключая, конечно, Карра.

— Карру надо больше есть, — говорила мама, — чтобы он мог вырасти большим, как ты и Райль.

Но всякому было ясно, что больше Карр не вырастет. В действительности он вовсе и не хотел лишнего пирога, а съедал его просто для того, чтоб он не достался никому другому. Точно так же он поступал и с последним печеньем, и с лучшим куском мяса. В вопросах, не касавшихся Карра, мама всегда была справедливой. Вечерами или по выходным дням, когда она была дома, Киф мог играть во все игры, и другие дети не смели убегать, когда была его очередь водить во время игры в прятки. Но по рабочим дням, когда мама принимала пациентов или когда ее вызывали к больному, было не очень-то здорово быть всего лишь десятилетним. Поэтому лето и приезд кузенов не принесли особенной радости Кифу.

Карр, который, как и всегда, желал говорить о бизнесе, вцепился в Эрика, как только они приехали.

— Если бы у нас был завод в одном из северных заливов, мы, наверное, могли бы продавать в три раза больше, чем сейчас, правда?

— Возможно, я не очень-то в этом смыслю. — Эрик был большим и рослым, первым помощником на одном из парусников Хэрроу, но не хотел говорить о делах. Он был слишком занят лицезрением того, как Джинкс дергает струны гавайской гитары, которую он привез ей с Гавайев. — Но толк в погрузочных операциях я знаю. Они непросты, даже с новыми колесными приспособлениями.

Киф подумал, что очень жаль, что отец уехал на следующий после приезда кузенов день. Если бы отец был дома, Эрик не носился бы по двору, как мальчишка, думал Киф, не плавал бы с ними, не ездил бы на велосипеде и не делал бы всех тех вещей, которых не делают взрослые мужчины. И конечно же, Эрик давал уроки игры на гавайской гитаре Джинкс. Куда бы Джинкс ни шла, Райль плелся позади нее вместе с кузенами, и все они вились вокруг Джинкс.

Киф забрался на свой любимый тополь и прислонился к шершавой коре. Вместо радостей лето принесло ему пока одни сплошные огорчения. И тут он с отвращением услышал хихиканье Эдит. Он посмотрел вниз: Карр и Эдит сошли с тропинки и шли через поле по направлению к тополю, на котором он сидел. Киф затих, надеясь, что они пройдут мимо, не глядя вверх.

— Ты просто ужасен, Карр, — сказала Эдит, — папа здорово бы тебя отделал, если бы узнал о той дырке, что ты проделал в стене маминого кабинета.

— Он не узнает — если только ты проболтаешься.

— Ну я-то не собираюсь болтать. Ведь тогда он заделает дыру и ты не сможешь рассказывать мне обо всех этих голых женщинах. — Она снова хихикнула, и Киф увидел, что они стоят прямо под тополем. Он напрягся. Голые женщины? Какие голые женщины?

— Давай сядем, — предложил Карр. Киф со своего насеста увидел, что они садятся, и услышал слова Эдит:

— Ты что, заболеваешь, Карр? У тебя такой горячий лоб.

— Я знаю, у меня в последнее время что-то болит горло. Ой, Эдит, я не хочу, чтоб ты заразилась от меня.

— Ох, бедняжка, ты ведь никогда не болеешь.

«Много она знает, — подумал Киф. — С Карром вечно случается что-то, о чем он не рассказывает маме. Например, горло, которое он прятал от нее пару недель назад, и плешь от вырванных волос, которую он прячет прямо сейчас под кепкой. Много она знает!»

Через два года, когда Кифу исполнилось уже двенадцать лет, он начал больше обращать внимания на девчонок. Грудь Джинкс больше, чем у мамы, думал он, а у Эдит — совсем маленькая, хотя судить о ее форме подо всей этой одеждой и нелегко.

Он выбрал день, когда мама взяла Эдит за покупками, и забрался на свой любимый тополь, чтоб все это не торопясь обдумать. День, томный и теплый, клонился к вечеру. И со своего насеста Киф хорошо видел дом, поле и землю у подножия тополя. Он как раз наблюдал за кругами, которые описывал стервятник, когда появился Карр, ведущий под уздцы лошадь. И, Боже правый, со стороны дома шла Эдит, размахивая при ходьбе шляпой так, как будто бы ей наплевать на все на свете. «Они с мамой, должно быть, рано вернулись», — подумал Киф. Эдит остановилась, тщательно огляделась по сторонам и понеслась через луг. Карр ждал ее в тени деревьев, и она, смеясь, бросилась к нему в объятия. Карр тоже смеялся, да как! Киф ни разу не видел, чтоб Карр так смеялся!

Эдит было четырнадцать лет, но Карр, будучи на четыре года старше сестры, стоял с ней вровень. Они целовались и ласкали друг друга так, как будто не виделись не несколько часов, а несколько лет. Потом они плюхнулись в высокую траву, Карр расстегнул лиф Эдит и осторожно прикоснулся к ней. Они долго шептались, и слова их Киф не всегда мог разобрать. Кажется, они говорили что-то вроде «я скучал по тебе».

— Я думал, что умру, когда услышал, что мама берет тебя с собой, думал, мы не сможем увидеться.

— Поцелуй меня.

— Я люблю тебя, Эди.

— Поцелуй меня, Карр, скорее.

Они еще долго барахтались там, под деревом.

Когда Киф позднее слез с дерева, он уже знал, что больше никогда не вернется к этому тополю.

В течение следующих нескольких недель Киф пытался было подружиться с городскими мальчишками, но его ровесники уже уехали работать на лесопилки Хэрроу, а дети помладше парами нападали на него. Мама сказала, что они просто завидуют тому, что он живет, как они говорят, «в замке», и тому, что он сын хозяина.

— Они хотели бы, чтоб их семьи тоже были богатыми, — сказала она.

Он с удовольствием объяснил бы им, что они дураки, если думают, что быть богатым — здорово. Как-то он попытался пообщаться со своей тетей, овдовевшей сестрой отца, но она служила старшей сестрой в больнице и не могла уделять Кифу много внимания. Поэтому очень скоро он прекратил ходить в Глэд Хэнд и оставался на этой стороне реки. Их репетитор, видя неприкаянность Кифа, начал учить его играть в шахматы, и Киф был вне себя от радости, выиграв у «него в первый раз.

— Я сегодня обыграл мистера Хендерсона в шахматы, — объявил он за обедом.

— В самом деле обыграл, — кивнул Хендерсон. — Здорово отделал меня. Мама улыбнулась:

— Поздравляю, дорогой!

— Да, здорово, — сказал отец, — я и не знал, что ты научился играть в шахматы.

Карр издал отрывистый горловой звук. Потом изобразил широкую улыбку и сказал:

— Еще интереснее то, мистер Хендерсон, что я не знал, что вы играете в шахматы. Может быть, вы как-нибудь научите меня, я тоже хотел бы у вас выиграть.

— Конечно, господин Карр, когда вам будет угодно, — с натянутой, хотя и вежливой улыбкой ответил Хендерсон.

— Папа, не думаете ли вы, что мистеру Хендерсону пора прекратить называть меня «господином Карром»? В конце концов я уже не ребенок.

— Конечно, ты прав, — сказал Митч. На следующий день Киф услышал, как его родители ссорятся. Он сидел на стене, около башен, а они разговаривали при открытых окнах в своей комнате, как раз над головой Кифа. Теплый летний ветерок донес до него голос мамы:

— Почему бы тебе не попытаться с Карром? Ты слушаешь, что говорит Райль.

— Райль не старается навязать мне свое мнение.

— Я не хочу обсуждать разницу между ними, Митч, но ради Бога — ведь Карр тоже твой сын, а ты ведешь себя с ним как с чужим.

— Он и есть чужой, Джо. Не пытайся убедить меня, что не знаешь, что кроется за этими желтыми глазами!

— А почему ты не берешь его в дело?

— Я скажу тебе, почему. Потому что он все такой же маленький тиран, каким был и двух лет от роду, когда так пихал Райля, что бедный малыш аж чернел от боли. Карр стал сейчас просто более утонченным тираном, вот и все.

— Митч!

— Извини, дорогая, но тебе не следует давить на меня. Я очень бы хотел, чтобы мы могли сделать с ним то, что сделал Уилли с Уитом, — послать его в школу вместо того, чтобы учить дома. Как я хотел бы, чтоб Карр уехал и у меня перестала бы болеть об этом голова.

Кифу очень понравилась эта идея, он помечтал о том, как приятна была бы его жизнь без старшего брата. Если Карр уедет, как уехали Эрик и Уит, тогда в Хэрроугейте их останется только четверо и Эдит снова станет прежней. И Джинкс с Райлем, может быть, тоже. Киф не понимал, что происходит с Райлем. Несколько месяцев он везде ходил один со своими красками и мольбертом и все так же писал портреты Джинкс.

Но теперь она снова лазила с ним в горы, так что если между ними и пробегала кошка, то сейчас они все уладили.

Пятница началась как обычно, и ничего особенного не происходило до самого ужина — определенно ничего такого, что указало бы Кифу на то, что очень скоро мир его развалится на части.

Отец сказал за ужином:

— Думаю, пора нам осознать, что мальчики наши взрослеют.

Мама удивленно посмотрела на него так, как будто бы она этого не знала.

— Когда мне было пятнадцать лет… — начал он, и Киф расслабился, потому что и раньше слышал эту историю, — я уже сам был в бизнесе. Мой отец одолжил мне немного денег, и я купил себе топор и пятнадцать акров хорошего леса. С этого и начался лесной промысел Хэрроу.. — Отец откинулся на спинку стула и улыбнулся сидящим за столом. — Это было тридцать девять лет назад в Бэнгоре. — Он перевел взгляд с Райля на Kappa. — К чему я клоню, мальчики: вы уже переросли вашего учителя. Вам пора идти либо в университет, либо в бизнес.

Карр в нетерпении сполз на краешек стула, а Райль склонился над тарелкой, как будто все шло не так, как ему бы хотелось.

— Я вырос с учителем, так же как и вы, — продолжал Митч, — но теперь все изменилось. Теперь либо надо идти в Гарвард, либо в Эужен, чтобы получить образование в колледже. Кто-нибудь из вас, ребята, хочет так поступить?

— Я хочу пойти в семейный бизнес, отец, — быстро сказал Карр. Митч откашлялся:

— А ты, Райль?

За последние два года Райль поработал в разных лесозаготовительных лагерях Хэрроу, и, похоже, это ему понравилось. Но теперь он не сразу ответил и вопросительно посмотрел на Джинкс.

— Райль?

— О, я… я тоже не хочу уезжать, сэр.

— Итак, ни один из вас не хочет ехать в университет. Хорошо, по мне, так это хорошо. Следующий вопрос — о компании. Если кто-то из вас, ребята, не хочет идти в лесопромышленную компанию Хэрроу, то сейчас как раз такой момент, когда надо об этом сказать. — Киф подумал, что отец с надеждой смотрит на Карра. Как будто он хотел, чтоб Карр сказал, что не желает идти в компанию. Но Карр сидел молча, глядя перед собой немигающими желтыми глазами. Райль открыл рот, как будто собирался что-то сказать, но Карр опередил его:

— Поскольку я собираюсь стать бизнесменом, отец, я не вижу причин, по которым должен терять время на уроки. Я намереваюсь посвятить себя практическим делам, сэр. Первым делом я хотел бы купить землю на севере, там, где имеется глубоководье, и открыть филиал.

«Отец, как видно, не очень-то рад это слышать», — подумал Киф.

Джинкс сказала: «Райль…», — но он покачал головой, и она не стала больше ничего говорить.

Тогда Митч сказал:

— Отлично, остаток лета вы можете предаваться безделью. Но в сентябре время игр для вас будет окончено.

Карр пропел:

— С каким же удовольствием я жду сентября, сэр!

Райль снова взглянул на Джинкс:

— Я тоже, отец, — сказал он. Но Райль совсем не выглядел счастливым, и Джинкс, казалось, вот-вот заплачет.

— Мистер Хендерсон, — продолжил отец, — этой осенью не вернется.

У Кифа от удивления открылся рот. Старый Хендерсон каждое лето уезжал навестить свою овдовевшую мать в Ванкувер, но к осени он всегда возвращался.

— Я нашел англичанку из хорошей семьи, которая и будет вашей наставницей, девочки. Мисс Пенниройал приедет в сентябре, примерно в то время, когда мальчики поедут в Миллтаун учиться ремеслу. — Глаза его остановились на Кифе. — А вы, молодой человек, поскольку вам не пристало брать уроки рукоделия и размахивать веером, поедете в частную школу.

Отец продолжал что-то говорить, но Киф больше его не слушал. Они отсылают его — именно так, как хотели поступить с Карром! «Им не нужен Карр, но я тоже не нужен», — подумал он.

Позже мама долго говорила с Кифом, а он кивал и улыбался, и говорил, что учиться в Массачусетсе будет очень здорово. Но потом он открыл кран в ванной комнате и долго плакал.

ДЖИНКС

16 июля 1886

«Ну, теперь Карр никогда не заткнется», — с отвращением подумала Джинкс. С того момента, как он понял, что его действительно собираются взять в дело, он только и делал, что носился по комнате, рассказывая о том, каким великим магнатом будет.

— Вот увидишь, отец! Ты никогда об этом не пожалеешь. Я буду настоящей находкой для дела. Стоит тебе только сказать одно слово, и я найду отличный лесистый участок земли на севере. Я думаю… — и он пустился в длинные разглагольствования по поводу того, как собирается расширить бизнес и как когда-нибудь станет владельцем дюжины железных дорог и собственником кораблей, на которых сможет путешествовать по всему свету. Он поедет на охоту в Африку, и головы горных львов и диких кабанов будут украшать его библиотеку.

— Только не за столом, Карр, — пробормотала Джо.

Карр будет делать и то и это. «Что ему действительно стоит сделать, — подумала Джинкс, — так это заткнуться!» Она бы обязательно стукнула его под столом по коленкам, если б могла достать! Райль был каким-то очень тихим, но и то, кто смог бы говорить под непрестанную болтовню Карра? Кроме того, Райль уже пропустил возможность высказаться. Он мог бы сказать отцу, что хочет стать художником, но не сделал этого. Теперь вот он уедет в город, а она останется здесь, в Хэрроугейте, совсем одна!

Будет ли он скучать по ней так, как она по нему? Ей не хотелось думать о том, что Райль уедет. Она почувствовала, к своему удивлению, что веки ее защипало, как будто бы она вот-вот заплачет. Джинкс поморгала и взглянула на Кифа, сидящего на другом конце стола. Он тоже не выглядел радостным, бедняга. Она могла поклясться, что он не хочет ехать в эту частную школу. Но что еще мог придумать отец, если Хендерсон уехал?

Джинкс тоже будет скучать по нему, конечно, он старый пень, но такой милый. «И что-то нас теперь ждет? — подумала она. — Какая-то старая дева будет учить их реверансам и рукоделию и внушать им, что следует и чего не следует делать молодым леди».