Иштван Фекете

Лисёнок Вук

Солнце садилось. На прощание оно ещё раз заглянуло в лес, где удлинились тени и тихо заворковали горлицы с кроткими глазами. В красном свете утопали стволы деревьев; с жужжанием возвращались домой пчёлы, и в звонкую песню сливались сотни птичьих голосов.

Потом пение стихло, и когда вместо полыхавшего за холмом пламени рассеялся пепел от потухших облаков, лишь чёрный дрозд продолжал распевать с весенним жаром, но этого неисправимого гуляку не трогало, что скажет о нём лес.

От земли уже шёл тёплый пар, и деревья в цвету посылали друг другу душистые весточки с малютками ветерками, которые застряли здесь после какого-то весеннего урагана и обжились в кронах цветущих черешен.

В долине, где протянулось озеро, всё громче разговаривали лягушки, хрипло кричали цапли, ссорившиеся из-за ночлега, и, со свистом рассекая крыльями воздух, летали дикие утки.

Жужжа и гудя носились крупные вечерние жуки, а за ними, как тени, серые летучие мыши.

Чёрный дрозд тоже готовился ко сну. Его флейта звучала уже тихо, нерешительно, и повсюду в гнёздах певцы собирались закрыть глаза, когда он отрывисто вскрикнул отчаянным голосом, и всё живое попряталось в тень гнёзд. С треском разорвал тревожный крик дрозда глубокую тишину, и из-под куста вылез лис Каг, гроза здешних мест.

Глаза его горели зелёными огоньками, и, казалось, он не обращал внимания на дрозда, чей вопль, как проклятие, понёсся за ним вдогонку. Каг с шага перешёл постепенно на бег, и дрозд не полетел за ним. Тишина и серебристая мгла окутали лес, – ведь луна уже поднялась над долиной, где воцарились туман и мрак.

Каг залёг под кустом.

– Погоди, Черномазый! Не долго тебе мешать моей охоте! Было бы у меня поменьше хлопот с малышами, я сломал бы тебе свистульку.

Задрав кверху влажный нос, он ловил носящиеся в воздухе запахи, как силки – птиц.

– Идёт Инь, – сказал он сам себе. – Ей надоело ждать. Такая нетерпеливая! Точно на каждом кустике висит по куску мяса.

Из тени выскользнула тень. Каг пропустил вперёд свою жену, которая была уже, конечно, не такой привлекательной молодой лисичкой, как в феврале, когда сверкал снег и Каг искусал до крови полдюжины рыцарей лисов, отбив у них Инь, которая потом покорно последовала за ним в лисий замок на берегу озера.

Велика была любовь, многочисленно потомство. А теперь велика забота. Инь исхудала, её красивая мохнатая шубка облезла, и она теряла терпение, если Каг долго не нёс добычи.

– Инь, – позвал её Каг, – я здесь.

– Где ты шатаешься? Где еда? – Инь оскалила зубы.

Каг был терпеливым, хорошим мужем. Нелёгкое дело вырастить столько малышей!

– Не злись, Инь. Еда есть, но я не смог притащить её, и Черномазый накричал на меня. Я спрятал добычу. Иди по моему следу и принеси сюда. Я постерегу тебя.

Водя по земле носом, Инь бежала по свежему следу Кага. Что-то белое сверкнуло в темноте. Полная подозрения, она остановилась, но подул ветер, и нос её уловил самый прекрасный запах, какой только можно пожелать.

Она подняла с земли тяжёлого гуся и затрусила к мужу.

– Не сердись, Каг, вечно меня донимают заботы, оттого я такая злющая. Куча хлопот с малышами, – сказала она, положив возле себя гуся.

– Нельзя всегда злиться, – возразил Каг, – ты же знаешь, только о вас я и думаю. Я с трудом подобрался к гусям, ведь их стерегут. Шум поднимать я не хотел. Пришлось ждать. Лишь этот подвернулся мне, но, скажу тебе, он и не пискнул.

Усталая Инь нежно прилегла возле мужа.

– Отдохнём немного, потом отнесём добычу.

– Нет, закуси хорошенько, – сказал Каг. – То-то и беда, что в брюхе у тебя пусто. Я тоже люблю малышей, но не стоит ради них себя губить.

– Их много, Каг. Им не хватит…

– Поешь, Инь; когда отнесём гуся домой, я попробую раздобыть ещё одного. Или двух. Но ты должна есть, ведь от тебя уже только кожа да кости остались.

Притянув к себе гуся, Инь перегрызла ему шею с такой лёгкостью, точно отсекла ножом. Потом время от времени слышался лишь хруст косточек. Когда она добралась до гусиной головы, Каг сказал:

– Не сломай себе зубы. Голова у гуся очень твёрдая.

Затем Инь после уговоров мужа обглодала ещё ноги и крыло.

Каг не притронулся к гусятине.

– Ещё успею поесть, – сказал он, – мне попались два Чуса; я не голодный.

Чус – это ящерица, которая любит греться на песочке, и Каг обычно ел ящериц на обед. Еды на один зуб, да и не больно вкусно, но голодные лисы неразборчивы.

– Пошли! – сказал Каг, подхватив гуся.

И две тени двинулись к лисьему замку на берегу озера. Ноша была нелёгкой, и Каг погодя опустил её на землю.

– Мне взять? – подползла к нему Инь.

Каг ничего не ответил. Его слух уловил какой-то тихий шорох. Лисы застыли на месте. Шорох стих.

Водя носом по земле, Каг сделал небольшой кружок. Потом вдруг остановился и засмеялся.

– Здесь Унка. Хочешь её, Инь?

Унка была из семьи лягушек, и теперь, как только над ней загорелись зелёные фонарики, глаза Кага, она, дрожа, поползла в траве.

– Я сыта, Каг. Пошли.

Каг схватил лягушку, и та не успела квакнуть, как он проглотил её.

Инь пошла дальше. Теперь она была впереди. Поблизости от лисьей крепости Инь и Каг спрятались, – ведь лисий закон повелевает:

«Так осторожно входи в свою нору, точно она не твоя».

Было тихо. Луна сонно плыла по небу. В озере что-то плескалось, может быть, рыба, а может быть, и выдра Лутра, которая в это время охотится.

Лёгкие струйки ветра приносили с собой чистые запахи леса.

Инь прошмыгнула в старую лисью крепость; около входа в неё росли маленькие кустики, а на холмике стоял высокий дуб, корни которого, точно огромные пальцы, обхватывали небольшой песчаный бугор.

Это была старая лисья нора. Не из лучших, потому что в ней всегда осыпался песок и попадал в глаза лисятам, но зато легко было наводить порядок и поблизости ничего не стоило раздобыть пищу.

Каг положил гуся у входа, а Инь потащила вовнутрь. Целиком заполнив отверстие, большой гусь кое-как продвигался. Следом за ним, чихая, полз на брюхе Каг, – песок попадал ему в нос.

– Тихонько, Каг, – шепнула Инь, – малыши спят.

Узкий коридорчик стал шире, и за сенями открылось логово, похожее на корытце, где, возвышаясь тёмной горкой, тихонько посапывало восемь лисят.

Инь обнюхала их.

– Ну, разве они не прелестны? Посмотри, Каг!

Сидя в углу, Каг почёсывался, – ведь, как известно, в лисьей шерсти полно блох.

– Из них вырастут сильные, зубастые лисы. Будет сразу видно, что у них была хорошая мать.

– С тобой, Каг, легко быть хорошей матерью, – расчувствовалась Инь. – Но погляди, погляди.

Мохнатый клубок зашевелился. Маленький носик испытующе поднялся кверху, и хотя глазки ещё едва открылись, лисёнок, перешагнув через остальных, – те запищали – подполз к гусю и стал грызть его кровавое горло.

– Этому цены нет, – сказал Каг, и глаза его засверкали от гордости. – В нём кровь деда, а тот был первым в своём роду. Пусть он зовётся Вук, как его дедушка. Вук – это значит, что все лисы должны убираться с его дороги, если он вышел на охоту. Помоги ему, Инь!

Инь отрывала небольшие кусочки для кровожадного малыша, который моментально глотал их.

По норе постепенно распространился тяжёлый дух от гусиных потрохов, и тут зашевелилась вся кучка лисят.

Инь едва успевала подносить к их ртам кусочки мяса. Хрустели косточки, и малыши, пыхтя, порой вместе с перьями, уничтожали остатки гусятины.

– Им стоит приносить еду. – В глазах Кага светилась радость.

От гуся осталась уже только лапа, и её раздирали между собой лисята.

Инь тут же подскочила к ним.

– Хватит! Идите спать!

Она выхватила у них кость и затолкала всех в глубину логова, где вскоре опять выросла сопящая кучка. Лисята уснули.

И Каг вздремнул капельку. Инь обсосала косточки, потом прикоснулась к его спине:

– Каг, нам пора идти. Считанные часы – время охоты. К рассвету надо вернуться домой, ведь тогда Гладкокожий человек уже ходит по лесу, а он считает, что всё принадлежит ему, и убивает свободный народ, кусая издали своей проклятой молниебойной палкой.

Каг так зевнул, что чуть не свернул себе челюсть. Весь день добывал он пищу. Но в эту пору нет покоя лисам-родителям. Малыши только и делают, что едят да спят. Потом их придётся учить, и тогда останется ещё меньше времени для охоты. Инь уже поползла к выходу.

– Я пойду к воде.

– А я, пожалуй, попытаю счастья возле деревни. Давненько не наведывался я туда.

Инь скрылась в осоке, а Каг присел на бугре и снова зевнул.

– Ни днём, ни ночью не видит теперь покоя лисий народ; удивительно, что мы не спим на бегу.

Луна поднялась уже высоко, и вокруг неё тускло мигали звёзды. Над озером разносились громкие звуки лягушачьего концерта, и воздух пропитан был тяжёлым ароматом цветов. Каг немного потряс головой, чтобы ударявшие в нос запахи не отбили ему нюх.

– Какая вонь! – проворчал он. – В ней нет ничего живого.

Для лиса в аромате цветов не было никакого прока.

Тут с озера донёсся громкий плеск, потом шум летящей птицы.

– Инь промахнулась, – покачал головой Каг и решил не говорить жене, что слышал её неудачную атаку. – Она, пожалуй, обидится, – подумал он, а Каг в таких случаях проявлял великодушие.

– Ба, сюда идёт Су, – тихо проговорил он, и сразу его сонливость как рукой сняло.

Он приник к земле. А у подножья холма, ни о чём не подозревая, перебирал маленькими лапками ёж Су.

Лис раздумывал, стоит ли тратить на него время, – ведь ёж легко в руки не дастся. Он весь утыкан колючками, и если чует беду, спрятав голову и лапки, превращается в колючий шарик, – тут к нему уже не подступишься.

Если при нападении мне удалось бы схватить его за нос, – размышлял Каг, – у меня был бы лакомый кусочек, и он тут, под рукой.

Ёж даже теперь не замечал опасности. И лис стремительно набросился на него. Но головка у Су очень маленькая. Каг с шипением отпрыгнул в сторону: в ступни ему впились колючки, из носа пошла кровь, а ёж спрятался в свою колючую крепость.

– Было бы у меня время, – кипел от гнева Каг, – я бы спустил с тебя твою знаменитую шкуру! – Он толкнул ежа и едва удержался, чтобы не напасть снова на этот колючий шарик.

От толчка Су откатился подальше, но сам не шевелился.

– Я тут, как щенок, играю с Су, а тот колется, – проворчал Каг, облизывая нос. – В норе малыши ждут мяса. Инь надрывается, я же баклуши бью. Су, мы ещё встретимся! – Он заскрежетал зубами и припустил к деревне, где возле птичников ему всегда что-нибудь попадалось.

Каг нёсся во весь дух, мелькая, как тень. Иногда останавливался и тогда, задрав кверху нос и насторожив уши, улавливал звуки, более тихие, чем вздох.

На краю луга он что-то учуял. Свернул туда, откуда плюхнуло теплом, и через несколько шагов перед ним вспорхнула какая-то птица.

– Ну, лети, – улыбнулся Каг, – что-нибудь ты оставила и мне. – И маленькие яйца из гнезда бесследно исчезли в желудке у лиса.

Где-то в деревенских курятниках прокукарекал разок петух.

– Я уже иду! – затрусил, приободрившись, Каг, ведь яйца пришлись ему по вкусу. – Иду; ну, покричи, золотой гребешок! Хоть я и без того найду дорогу, – с улыбкой прибавил он.

Возле садов ветерок был насыщен тёплыми живыми запахами. Для Кага это был истинный «аромат». Спёртый воздух курятников притягивал его, как магнит.

Опять прокукарекал петух.

– Я, правда, хотел отправиться в другое местечко, – лис покрутил хвостом, – но нельзя отказаться от такого любезного приглашения. Я живу в норе, но приличия знаю. – И перемахнув через плетень, он побежал к дворику, где кричал петух.

– Здесь я ещё не бывал, – прошептал Каг, – не мешает быть начеку. Не знаю, стережёт ли дом Вахур, один из тех псов, что не стыдятся служить Гладкокожим. Позор! Замечательные у нас родственнички!

В садовой калитке была такая щель, что Каг мог свободно пролезть через неё. Но он остановился. Лис не любил незнакомые лазейки, сулившие обычно опасность. За калиткой его могла подстерегать неожиданная неприятность, и Каг застыл возле щели. Дул нехороший ветер. Лис тщетно морщил нос, – не доносилось ни шороха, но в воздухе чувствовалось напряжение, какое-то волнующее ожидание; Каг не понимал чего именно, но явно ощущал это.

Он лёг ничком на землю. Тут он увидел, что впереди вырастает тень почти так же медленно, как растёт трава, и принимает форму большого носа.

За калиткой его подстерегал Вахур, подлый предатель, который, позоря свободный народ, служил Гладкокожему человеку.

Кагу было не до раздумий.

Он стремительно развернулся, и крепкие ноги понесли его обратно к плетню. Он слышал, как за его спиной Вахур перебирал своими быстрыми лапами. Каг нёсся, спасая свою жизнь, а Вахур – свою честь, – ведь славно было бы положить утром на хозяйский порог лиса. Вся деревня признала бы его. Хозяин с любовью смотрел бы на него своими удивительно проницательными глазами и ласково гладил бы мягкими руками. А в лунные ночи родичи по всей деревне поднимали бы громкий лай в его честь…

Но Каг был далеко не прост. Ещё раньше, приближаясь к деревне, он изучил обстановку и нашёл, куда можно удрать, где такой лаз, через который легко проскользнёт лиса, а собака в нём непременно застрянет.

Но Вахур оказался крепким малым. Он втиснулся в щель и, несмотря на боль в ободранных боках, понёсся дальше!

Каг добился большого преимущества, но ещё не был в безопасности. Луг окутался молочно-белым туманом, поглотившим лиса, но Вахур по нюху мчался за ним с быстротой ветра.

– Только бы до ручья мне добраться, – думал Каг, – только бы до ручья…

От тумана поседели ракитовые кусты. Проскочив через них, лис с громким плеском прыгнул в воду. Но, сразу свернув в сторону, пробежал немного по дну, потом вылез на песчаный откос и спрятался под ракитовый куст, росший на том же берегу, по которому мчался Вахур.

Тут и пёс добежал до ручья. Он слышал всплеск, его по-прежнему преследовал лисий запах, и, не раздумывая, он оттолкнулся задними лапами и перемахнул на другой берег.

Каг только того и ждал.

– Убирайся подальше, болван! – прошептал он и побежал обратно к деревне старой дорогой.

Пёс ещё шире раскрыл глаза, – ведь давно пора бы увидеть Кага, но его нос улавливал только тонкие чистые ароматы, среди которых не было вполне определённого запаха лисьей норы.

– Не мог я его упустить, – подумал он и стал перебирать своими длинными ногами в таком быстром темпе, который долго выдержать невозможно. Немного спустя остановившись, Вахур в нерешительности огляделся. Он чуял только свежие, бездушные запахи луга и наконец понял, что лис перехитрил его. Дрожа от бешенства, описал он полукруг по росистой траве. Безрезультатно. Пошёл обратно по собственному следу. Безрезультатно. Перепрыгнул через ручей и там опять уловил запах Кага, но уже более слабый, потому что пала роса.

– Он меня одурачил! – прохрипел пёс. – Убежал по воде. Позор мне! – метался он на берегу, пока не нашёл под ракитником лисье лежбище. – Здесь он лежал, отдыхал, а я носился без толку.

От злости шерсть у него встала дыбом, и он с наслаждением разорвал бы лиса на части.

Вахур затрусил по тропке, по которой раньше шла погоня, а теперь мчался к деревне Каг.

Пёс находил лисьи следы, но не обращал на них внимания, считая, что они остались с тех пор, когда Каг спасался от него, а хитрый лис бежал по проторённой дорожке именно для того, чтобы Вахур не почуял его свежего запаха, а если бы и почуял, то принял за старый.

В деревне сонно тявкали собаки, и пёс с грустью думал, что они лают не в его честь и ещё хорошо, если эта история останется в тайне, ведь иначе все будут насмехаться над ним и в лунные ночи с издёвкой судачить: «Вы слышали? Гав-гав! Вы слышали, как хитрый Каг обставил зазнайку Вахура? Вахур нас опозорил, а он ещё кичится своей породой и смотрит на нас свысока, когда хозяин берёт его на охоту. Где же был Вахур со своим знаменитым нюхом и силой, которой так гордится? Каг утащил у него из-под носа гуся, а когда Вахур чуть не настиг лиса, тот, бросив свою добычу, наскочил на него и вздул хорошенько. Вахур же, скуля, побежал к хозяину, с которым так гордо прогуливается». Всё это, конечно, неправда, но такой слух пройдёт по деревне, его безусловно разнесут собаки, которые ничуть не лучше людей.

При мысли об этом Вахур приуныл.

Возле садов ему повстречалась большая белая овчарка.

– Я слышала, Вахур, с какой необыкновенной скоростью ты нёсся, – сделала она ему комплимент. – Что случилось?

– И ты слышала? – с удивлением спросил Вахур. – Я тоже слыхал. Поэтому и вышел. Если не ошибаюсь, волкодав Курра гнался за Кагом, за этим воришкой, но лис перехитрил его. Уж этот, видишь ли, Курра сказал бы мне! Это моя профессия. Да он завистник и теперь посрамлён. Но, пожалуйста, не распространяйся об этом. Курра в дружбе со мной.

– Не беспокойся, Вахур, – сказала овчарка и, вильнув хвостом, убежала, так как ей не терпелось разгласить потрясающую новость.

И когда звёзды стали гаснуть, деревню уже обошла весть, что Курра опозорился, преследуя Кага, который обошёл его и унёс в пасти большого гуся, но так ему, Курре, и надо. Почему он не позвал Вахура, знаменитого охотника, мастера в этом деле?

Вахур улыбнулся, но потом неодобрительно потряс головой:

– Уж этот Курра, уж этот Курра! Ну почему он меня не позвал? Я тут, и, в конце концов, это моя профессия.

А бедняга Курра и знать не знал о своём великом позоре, – ведь он был в гостях у своей невесты в соседней деревне…

Когда Каг по старой дорожке добрался до лазейки в плетне, где чуть не застрял Вахур, он остановился. Отдуваясь от усталости, пролез через щель и, выбравшись снова из сада значительно дальше, побежал вдоль заборов.

– Так! Теперь ты поищешь мой след, знаменитый…

Опять закукарекал петух.

– Хорошо тебе кричать, глупый гребешок, – Каг сердито оттопырил губы.

– Вахур стережёт твою голову. И чуть ли не на мою беду ты меня звал… Хап! К счастью, Цин, я тут как тут. Я чуть не выразился непочтительно. – И он схватил мышку, которая брела сонная домой после визита к полевым родственникам.

Лис проглотил Цин и сменил гнев на милость.

Он прошмыгнул в другой сад, где забор обветшал и дорожки заросли бурьяном. Прежде он уже бывал здесь и знал, что в боковой стенке курятника выломана доска.

Осторожно крадясь сквозь высокий бурьян, он и не заметил, как добрался до дворика, где было не меньше бурьяна и под единственным деревом стоял курятник.

Каг остановился возле него. Лис прекрасно всё помнил. В боковой стене и теперь не хватало доски, но он не любил незнакомые лазейки и поэтому постоял минутку. Поднял свой чуткий нос и замер от удивления: в воздухе стоял опьяняющий запах свежей крови.

Тут из тёмного птичника как будто донёсся какой-то шорох. У Кага шерсть встала дыбом.

– Кто-то меня опередил!

И он знал, этот «кто-то» ещё в птичнике. В его птичнике.

Лис тихо сунул мордочку в щель, паук не поднимет больше шума, ползя по стене. В воздухе не чувствовалось опасности, и Каг широко раскрыл глаза, чтобы увидеть виновника кровопролития.

Сначала взгляд его остановился на белых куриных перьях. Курица лежала на земле, а шею её точно обвивало боа. Боа поднималось и опускалось – оно дышало. Гнев Кага не знал границ. Маленький убийца был тут у него под носом, но он с таким наслаждением высасывал драгоценную горячую кровь, что ничего не замечал.

Это была ласка Чирик, которая убивает курицу лишь для того, чтобы, перегрызя ей горло, выпить кровь.

Наказание не замедлило последовать. Лязгнули острые лисьи зубы, и ласка уже навсегда перестала быть опасной для сна кур.

Разгрызанная на куски Чирик отправилась вслед за Цин, которую, впрочем, очень любила, – ведь при виде мыши ласка не смотрит ни на что больше. У мышей она не только выпивает кровь, но и съедает всю мягкую тушку с кожей и костями. Теперь же Чирик и Цин встретились. Люди говорят: «На том свете все встретимся».

Каг одобрял такую встречу. Закусил он отлично. Потом он выволок во дворик курицу – лис считал, что она вполне сойдёт, только горло в крови – и опять заглянул в птичник.

Там на насесте сидело несколько кур; лишь теперь, почувствовав опасность, они закудахтали.

– Ну вас к чёрту, дуры! Кто же вас обижает? – И когда разозлённый кудахтаньем, он уже приготовился прыгнуть в птичник, с улицы донёсся шум.

Окаменев, Каг прислушался. Кто-то стучал в окно.

– Кум! Проснись! Это я, ночной сторож. Куры больно расквохтались. Не мешало бы тебе поглядеть, не залез ли к ним какой гад.

Стало тихо. Куры тоже замолчали, и лис уже вознамерился стащить одну с насеста, как вдруг в доме хлопнула дверь и по двору запрыгал свет фонаря.

– Спасибо, кум. Сейчас взглянем. – И фонарь направился к Кагу.

Медлить было нельзя. Схватив лежавшую на земле курицу, Каг стал пробираться через бурьян, который, плотно смыкаясь над ним, скрывал его. До него ещё долетел какой-то негодующий возглас, да и то едва различимый, – ведь лис трусил уже по середине луга, где зябкие цветы укрылись белым полотнищем тумана.

На краю рва Каг положил курицу на землю. – А я, неблагодарный, ещё поносил бедняжку Чирик. Если бы не она, то пришёл бы домой с пустыми руками, и Инь не спустила бы мне. Ты, Чирик, была молодчиной, но точно жажда тебя изводила, – сказал он с ехидной улыбкой и напился свежей воды из ручья.

Потом, снова взяв курицу, перепрыгнул на другой берег. К этому времени деревня уже погрузилась в молчание. Сонно тявкала иногда то одна, то другая собака, и луна пробиралась куда-то за лес. Затем бодро, весело зазвонил к заре колокол, и маленькие звёздочки, засыпая, сомкнули глаза.

– Не хватает мне ещё опоздать. – Лис, отдуваясь, бежал с курицей через лес. Курица была нетяжелой, но её перья щекотали Кагу нос, и кроме того ему приходилось быть настороже, потому что куриный запах заглушал все прочие.

Деревья в лесу начали уже выплывать из тумана. Где-то у озера нежно щёлкал соловей, и серый небосвод в это раннее майское утро постепенно, едва заметно голубел.

Каг мчался с курицей в зубах.

Эх, не то было при холостяцком житье! Тогда курица отправилась бы к нему в брюхо, вслед за Чирик, и он сладко вздремнул бы где-нибудь под кустом. Но теперь прежде всего – дети, и он пускал слюнки, держа в пасти нежную курятину, которая представлялась ему ещё более недоступной, чем дикие утки, со свистом разрезавшие над ним воздух. Отцовские чувства пустили глубокие корни в сердце Кага, и он любил свою семью.

Но он был голоден, того нельзя отрицать.

Опустив курицу на землю, он посмотрел по сторонам. Лес постепенно оживал. Громко насвистывал песню чёрный дрозд, а Каг предпочёл бы не слышать резких звуков. Он от души ненавидел Черномазого, который при виде лиса разражался громкой бранью, и тогда все знали, куда направляется Каг.

То здесь, то там шевелились ветки, на которых сидели маленькие птички, но они не представляли для Кага никакого интереса.

– Вас поймать, так на один зуб. – Он повернул в другую сторону. – Да мне до вас и не добраться, – вздохнул он и тут же упал ничком, как подкошенный, потому что прямо на него шёл заяц Калан, с глупой мордой и длинными ушами, которые у зайцев особенно приметны.

Калан остановился. Похлопал ушами и, вытаращив близорукие глаза, поглядел направо, налево, точно многое мог увидеть. Но надо отдать должное глазам зайца. Что-то он увидел. Что-то белое, резко выделяющееся среди зелени, омытой росой, – белую курицу.

В яйцевидной голове Калана наконец зародилось подозрение, и он проворно зашевелил ушами.

Дрожа от волнения, Каг прижался к земле. Выглядывая между травинками, он видел: Калан кое-что заподозрил, и знал: заяц ближе не подойдёт. Лис ждал лишь, чтобы тот посмотрел в другую сторону. Приготовившись к прыжку, Каг так напряг мышцы, что они чуть не лопнули, и, наверно, покачнул какую-нибудь травинку; так как Калан, чтобы лучше видеть, встал на задние лапы.

Прыгнув, Каг полетел, как стрела, выпущенная из лука, но Калан, оттолкнувшись сильными задними ногами отскочил в сторону и, коснувшись всеми четырьмя лапами земли, помчался от него с бешеной скоростью.

У Калана тоже были детишки. Не только ради себя, но и ради них он старался. Пока не кончился кустарник, Каг имел некоторое преимущество, – ведь Калан мог бежать пока только по прямой, – и уже чуть не догнал зайца, но тут начался лес с высокими старыми деревьями, и Калан применил старую заячью уловку: бег зигзагом.

С быстротой молнии сворачивал он между деревьями то влево, то вправо, и лис, скрежеща от злости зубами, видел, что заяц на глазах удаляется. Он приложил все свои силы и ловкость. Но тщетно. Тут уже рассвело, наступило утро. Каг остановился.

– Нет мне сегодня удачи, – тяжело дыша, пробормотал он. – Не хватало ещё только, чтобы кто-нибудь унёс мою добычу. Он пулей понёсся обратно и, взяв курицу, побежал к лисьей крепости на берегу озера.

Ему надо было пересечь широкую просеку, возле которой вчера вечером он заставил Инь поесть гуся. Каг не любил широкую просеку: она вся проглядывалась, и там на росистой траве, словно отпечатанные, оставались его следы.

Чтобы осмотреться, он приостановился, и тут – холодная дрожь пробежала по его спине: самая опасная порода людей, егерь с молниебойным ружьём шёл по просеке прямо к нему. Следом за ним собака. Егерь что-то мурлыкал себе под нос. А у Кага, спрятавшегося под кустом, мороз пробирал по коже.

Но было бы ошибкой считать, будто он дрожал сейчас за свою шкуру. Нет. В случае опасности – один прыжок, и лиса бы след простыл, к тому же ветер дул в его сторону, и собака ничего не почуяла бы. Другого боялся Каг и недаром.

Егерь теперь громко распевал, и в его песне часто повторялись слова «моя милая». За ним мирно плелась собака; она лишь раз остановилась. Тогда егерь тоже остановился и спросил:

– Ну что, старина?

Собака стояла, дрожа всем телом, и смотрела на какой-то куст. А Каг думал:

– Ах, надо же быть таким неосторожным дураком, как я!

Егерь приказал собаке:

– Вперёд, Финанц!

Она скрылась под кустом и принесла оттуда остатки от вчерашнего ужина Инь, обглоданное гусиное крыло. Виляя хвостом, положила крыло к ногам хозяина.

– Чтоб тебе взбеситься! – ругался про себя Каг; он с удовольствием перегрыз бы собаке горло.

Егерь почесал за ухом и вместо «моя милая» сказал нечто другое, чего Каг не понял, да и к лучшему, что не понял, а потом егерь добавил ещё:

– Это гусь мельника. Постой, рыжая бестия!

Но рыжая бестия не стояла, а лежала всего шагах в двадцати от егеря и, если бы была человеком, то схватилась бы руками за голову.

– Ищи, старина! Ищи! – Егерь погладил собаку по голове, и она уже припустилась по следу, по вчерашним следам Инь и Кага, тащивших в нору гуся.

Скрежеща зубами, Каг смотрел вслед ей и егерю, пока они не скрылись на откосе, ведущем к озеру. Несколько раз он вскакивал, горя нетерпением последовать за ними и поглядеть, что они будут делать, но затем вновь испуганно жался к земле – ведь человек в любую минуту мог вернуться, и хотя любовь к семье глубоко врезалась в его сердце, жизнь он любил ещё сильней.

Тут уже начала высыхать роса. На цветах жужжали пчёлы и уносили на лапках жёлтые шарики пыльцы. Громко куковала кукушка, и там, где пригревало солнышко, в воздухе струилось тепло. Зелёный дятел скрипел так, как скрипят спицы в быстро вращающемся колесе, и нежно пел удод, чей голос всегда доносится издалека, чуть ли не из минувших времён, и не говорит ни о чём, но если мы его не слышим, то с грустью убеждаемся, что весна прошла.

Но всего этого Каг не слышал. Он слышал только биение собственного сердца и думал, что ожиданию не будет конца. Он было успокоился, когда из-за холма появилась фигура егеря, но лес – свидетель: лисицы в таких случаях обычно не очень-то радуются.

Охотник громко пел, часто повторяя «моя милая», и время от времени гладил собаку, которая при этом пронзительно гавкала и бесилась от радости.

– Хорошо, старина Финанц. Мы их нашли, – сказал егерь. – Хозяин любит старого пса. Вот обрадуется старший егерь! – И он широкими шагами мерил просеку, которую люди прорубили лишь для того, чтобы бедным лисам приходилось при каждом шаге быть начеку на этих светлых прогалинах, где нельзя ни самим скрыться, ни скрыть свои намерения.

У Кага чуть отлегло от сердца, и он смотрел вслед егерю, который уже удалился, но ещё слышно было его пение и похожий на весёлый смех лай собаки.

Схватив курицу, Каг с быстротой ветра помчался к лисьей крепости. На бегу он с беспокойством обнаружил, что следы егеря и собаки ведут прямо туда. Всё же он надеялся, что они обошли его хорошо замаскированный дом.

Возле лисьей крепости он спрятался, ведь лисы не лезут, очертя голову, даже в собственную нору. Он посмотрел по сторонам и прислушался, – ни подозрительного шороха, ни шума. Осторожно пополз он ко входу, который пока ещё не был ему виден среди густого кустарника. Тут Кагу бросился в нос запах человеческих сапог и, подняв голову, он оцепенел.

У входа в лисью крепость ветер со свистом раскачивал какое-то страшилище, которое оставил там человек, чтобы стеречь нору, пока он не вернётся. Каг с дрожью смотрел на колышущийся предмет и знал, что сюда приходил Гладкокожий. Он слышал внизу возню Инь, слышал тихий писк лисят, но не мог сдвинуться с места, потому что при малейшем дуновении призрак шевелился и, таинственно шелестя, говорил: «Нельзя!». Сто раз готов он был перепрыгнуть через загадочный предмет, но каждый раз останавливался, так как налетал ветер и зловеще шуршало белое привидение, которое было всего лишь газетой, оставленной там егерем, чтобы никто не осмелился выйти из лисьей крепости, пока не придут люди с собаками, ружьями, лопатами и не истребят семью Кага.