Штаб армии выехал с одним из первых эшелонов. В Тарту осталась только небольшая оперативная группа для организации переброски войск.
      Выгрузка происходила в районе Острув-Мазовецкий, в 70-90 километрах от линии фронта.
      К середине октября передислокация была закончена. Прибыли три стрелковых корпуса: 98, 108 и 116-й, а также средства усиления. Соединения и части рассредоточились в лесах вокруг Острува-Мазовецкого.
      Через несколько дней приехал командующий 2-м Белорусским фронтом генерал-полковник Г. Ф. Захаров. Невысокого роста, страдающий излишней полнотой, он, зайдя ко мне, грузно опустился на стул.
      - Хочу посмотреть одну из ваших дивизий. Кто тут у вас под рукой?
      - Рядом располагается девяностая стрелковая дивизия генерал-майора Лященко, - доложил я.
      - Прикажите завтра в восемь часов построить весь личный состав, распорядился командующий.
      О генерал-полковнике Захарове я слышал много нелестного. Говорили, что он опытный генерал, но чрезмерно самолюбив, явно переоценивает свои знания и потому сковывает инициативу подчиненных. Рассказывали также, что он бывает порой грубым, не обладает необходимой выдержкой.
      Однако после первой встречи с командующим мне показалось, что разговоры о его тяжелом характере мало похожи на правду.
      На следующее утро полки 90-й Ропшинской Краснознаменной ордена Суворова дивизии построились четырехугольником по краям большой поляны. Генерал-полковник Захаров приехал точно в назначенное время, обошел части, приветливо поговорил с воинами и остался доволен.
      Надо сказать, что дивизия была полнокровной, хорошо обученной. В полках имелось много участников боев под Ленинградом. Я всемерно добивался того, чтобы не только офицеры, но даже солдаты и сержанты после ранения возвращались в свои части, не разрешал без необходимости эвакуировать раненых дальше армейских госпиталей. За это мне иной раз попадало, но в дивизиях сохранялся костяк ветеранов, укреплялись боевые традиции. В 90-й дивизии тоже служило много ветеранов. Это с одобрением отметил командующий фронтом.
      После смотра командующий приказал собрать всех офицеров дивизии.
      С трудом поднявшись на толстый пень, генерал обратился к собравшимся с небольшой речью. И только тогда, слушая Захарова, я понял, что разговоры о его недостатках не так далеки от истины. Ни с того ни с сего он вдруг завел такой разговор:
      - Запомните, что вы прибыли не куда-нибудь, а на Второй Белорусский фронт. Я не позволю вам нарушать наши славные традиции, потребую точного выполнения всех моих приказаний...
      И скажу откровенно, я с удовлетворением встретил долетевшую к нам вскоре весть о том, что Захаров отзывается в распоряжение Ставки, а на его место назначен Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский, талантливый военачальник и обаятельный человек.
      Как только маршал Рокоссовский вступил в должность командующего фронтом, я немедленно поехал к нему с докладом о состоянии армии.
      - Будете проводить смотр войскам, товарищ маршал? - спросил я, окончив доклад.
      - Дивизии у вас хорошие? В боях участвовали?
      - Да, дивизии укомплектованы, все имеют боевой опыт.
      - Ну что ж, верю вам, смотреть пока не буду. Распорядитесь, чтобы сюда подъехали ваш начальник штаба и командующий артиллерией. Начнем готовить наступление с наревского плацдарма.
      На совещание к маршалу Рокоссовскому собрались все командующие и начальники штабов армий, входящих во 2-й Белорусский фронт. В намечаемой операции должны были участвовать четыре общевойсковые и одна танковая армии, а также танковые, механизированный и кавалерийский корпуса. Им предстояло нанести главный удар с плацдарма на правом берегу реки Нарева в направлении на Млаву, а затем повернуть основные силы ударной группировки на северо-запад, на Мариенбург, и отсечь немецко-фашистские войска, находившиеся в Восточной Пруссии. Двум общевойсковым армиям и танковому корпусу предстояло нанести вспомогательный удар на Быдгощь (Бромберг) с целью расширить фронт прорыва, обеспечить заходящий фланг главной ударной группировки и не допустить отхода врага за Вислу.
      Учитывая тяжелое положение наших тогдашних союзников американо-английских войск в Арденнах и просьбу тогдашнего премьер-министра Англии У. Черчилля, Ставка сократила сроки подготовки операции. Мы вынуждены были начинать ее, невзирая на неблагоприятный прогноз погоды.
      С 1 января 1945 года началась перегруппировка войск армии. Погода стояла хотя и не слишком холодная, но очень ветреная. Часто шел обильный снег. Передвигались исключительно ночью, самым строжайшим образом соблюдая маскировку. Во избежание каких-либо случайностей всем шоферам было приказано вынуть лампочки из фар автомашин.
      В полной темноте по узким занесенным снегом дорогам шла пехота, двигались автомашины, артиллерия, обозы. Прямо по целине тяжело ползли танки.
      Для поддержания порядка на маршрутах штаб армии организовал усиленную комендантскую службу и службу регулирования. Комендантами маршрутов были назначены мои заместители. Кроме того, мы выделили 11 комендантов участков и 40 офицерских постов регулирования.
      Все, от генерала до рядового, понимали, что нам предстоит действовать на главном направлении и наш успех или неудача могут оказать влияние на всю фронтовую операцию. Вот это и помогло скрытно за восемь суток перевести войска из районов сосредоточения на исходное положение.
      Мне вспоминается незначительный на первый взгляд эпизод, который тем не менее убедительно показывает высокую сознательность личного состава армии. Как-то в дни перегруппировки я сопровождал маршала Рокоссовского, ехавшего ночью на плацдарм. Дорога была скверной, и командующий разрешил шоферу на несколько минут включить фары.
      У какого-то мостика нашу машину остановила девушка-регулировщица. Сначала она принялась весьма энергично отчитывать шофера, однако, увидев наши папахи, сбавила тон и сказала с укоризной:
      - Эх, товарищи начальники, сами приказы пишете и сами же их нарушаете!
      Маршал Рокоссовский от души рассмеялся:
      - А ведь верно заметила!
      - Верно-то верно, но зачем же так ругаться? - сказал я регулировщице.
      - А что же мне с вашим шофером делать? Благодарить его, что ли, за нарушение приказа?
      - Молодец! - похвалил ее маршал. - Хорошо несете службу.
      - Служу Советскому Союзу! - звонко ответила девушка и, наклонившись к шоферу, сердито шепнула ему: - А ты свет все же выключи!
      Оборона противника была глубоко эшелонированной. Всего насчитывалось четыре оборонительные позиции, усиленные различными инженерными сооружениями. Имелось также несколько сильно укрепленных опорных пунктов.
      Действовать нам предстояло на плоской равнине небольшими перелесками и невысокими холмами. Узкие и неглубокие речки замерзли и не являлись сколько-нибудь серьезным препятствием. Таким образом, местность была благоприятной зля наступления с участием всех родов войск, но требовала соблюдения маскировки.
      После оценки характера обороны противника и особенностей местности Военный совет армии выработал решение, сущность которого сводилась к следующему.
      Главные усилия сосредоточить на плацдарме севернее Пултуска, в полосе шириной всего в 7 километров. После мощного удара и прорыва обороны врага для развития успеха и овладения основным узлом сопротивления противника городом Цеханувом в прорыв ввести 8-й танковый корпус генерал-лейтенанта Попова. Одновременно двум стрелковым дивизиям предстояло нанести вспомогательный удар в юго-западном направлении, выйти в тыл вражеским войскам, оборонявшим Пултусский узел сопротивления, и во взаимодействии с правофланговыми соединениями 65-й армии генерал-полковника Батова разгромить Пултусский гарнизон.
      На главном направлении готовились наступать 108-й и 98-й стрелковые корпуса, усиленные артиллерией и танками. Один стрелковый корпус находился во втором эшелоне.
      На левом же крыле армии оборону держал всего один стрелковый полк, растянутый по фронту на 10 километров.
      Таким образом, нам удалось создать в полосе прорыва значительное превосходство над противником и в силах и в средствах.
      Между прочим, именно в это время у меня произошли серьезные разногласия с нашей разведкой. Вначале было известно, что где-то в районе Цеханува находится танковая дивизия. Потом разведчики решили, что она ушла под Варшаву или даже еще южнее. Предположение это основывалось только на том, что там были захвачены солдатские книжки, принадлежавшие военнослужащим этой танковой дивизии.
      Мне такие аргументы показались недостаточно убедительными. Это могли быть документы бывших танкистов интересовавшей нас дивизии. Ведь к 1945 году гитлеровцы уже не имели возможности возвращать всех выздоровевших после ранений обратно в свои части. Поэтому я считался с возможностью встретить в глубине обороны противника танковую дивизию и сознавал необходимость подготовиться к отражению ее контратаки.
      Маршал Рокоссовский на первых порах был склонен поддержать доводы разведки.
      - Вы переоцениваете силы противника, - сказал он мне, когда я доложил ему о намерении не придавать противотанковую артиллерийскую бригаду и тяжелый танковый полк ни одному из корпусов, а оставить их в своем резерве.
      - В первые эшелоны выделено и без того достаточно сил, - обосновывал я принятое решение. - Пусть эти части на всякий случай находятся у меня под рукой. Ведь если даже разведка права, их можно будет в любой момент использовать на нужном направлении.
      Немного подумав, командующий фронтом согласился. Дальнейшее развитие событий показало, что предосторожность эта была не лишней.
      Наступление началось 14 января. Ровно год назад в этот день мы атаковали противника с ораниенбаумского плацдарма. Теперь те памятные места остались в глубоком тылу. Перед нами лежала колыбель германского милитаризма - Восточная Пруссия.
      Накануне вечером я приехал на наблюдательный пункт. Кажется, все готово. На всякий случай еще раз позвонил командирам корпусов. Те подтвердили, что у них действительно все готово.
      Только погода не радовала. Ночью густо шел сырой снег. К утру стало еще хуже - все вокруг затянуло непроглядным туманом. Протяни вперед руку - и пальцев не разглядишь.
      Нечего было и думать об использовании в подобных условиях авиации, хотя по плану намечалось, что в ночь перед наступлением будет произведено не менее 1000 самолето-вылетов, а утром на участке прорыва начнут действовать две штурмовые авиадивизии.
      За два часа до начала артподготовки позвонил командующий фронтом:
      - Ну как, будем наступать или подождем, пока рассеется туман?
      - Оттягивать начало, по-моему, не стоит, люди будут нервничать. К тому же противник может обнаружить сосредоточенные на исходных позициях войска.
      Маршал Рокоссовский ничего не ответил, положил трубку. Как видно, погода и его сильно беспокоила. Он понимал, что туман не только заставляет отказаться от применения авиации, но и значительно снизит эффективность артиллерийского и минометного огня.
      Прошло около часа в напряженном ожидании. Снова позвонил командующий фронтом:
      - Начнем точно в назначенное время. Откладывать не будем.
      Я поднялся на наблюдательную вышку, что, впрочем, было совершенно бесполезно. Позвонил генералу Поленову:
      - Как дела?
      - Туман очень густой, - встревоженно ответил командир корпуса.
      - Что думают командиры дивизий?
      - Они считают, что нужно наступать.
      - А вы уверены в артиллеристах?
      - Уверен, не подведут.
      - Вот и я так думаю. Прикажите, чтобы все командиры имели компасы и уточнили азимуты. Иначе собьются в тумане.
      Орудия, которые на участке прорыва стояли чуть ли не колесо к колесу, открыли огонь в 10 часов. Артиллеристам пришлось действовать вслепую, по заранее пристрелянным целям.
      На этот раз артиллерийская подготовка была построена своеобразно. В каждой дивизии по одному батальону поднялись в атаку на одиннадцатой минуте после начала артиллерийского огня. Противник, рассчитывая, что обстрел первых траншей, как всегда, будет длительным, постарался укрыть живую силу в убежищах. Передовые батальоны 108-го корпуса почти без боя овладели первой траншеей, а 98-го - и второй. К этому времени артиллерия перенесла огонь в глубину, а главные силы дивизии первого эшелона завязали бой за вторую и третью траншеи. Пехота противника, поддерживаемая танками, часто переходила в контратаки.
      Бой шел в густом тумане. Ни я, ни командиры корпусов не могли видеть, насколько продвинулись вперед боевые порядки дивизий.
      Отсутствие авиации, трудности управления артиллерийским огнем, разрозненные и малоэнергичные действия наших танков непосредственной поддержки пехоты привели к тому, что до темноты задача дня полностью решена не была. Оборону противника удалось прорвать только на глубину до пяти километров, причем основную тяжесть боя приняла на себя пехота.
      На следующий день сопротивление противника возросло. Со своего НП я видел, как большая группа танков ударила в стык двух наших наступающих корпусов. Это подошла 7-я танковая дивизия противника, та самая, которую наши разведчики считали переброшенной на другой фронт.
      Вот тут и пригодились противотанковая артиллерийская бригада и тяжелый танковый полк, которые я держал в своем резерве. Первым выдвинулся для отражения вражеской контратаки танковый полк. Наши новые танки ИС огнем с дальних дистанций наносили противнику большие потери. Бой принял исключительно упорный характер. Населенный пункт Тоцинец трижды переходил из рук в руки. На отдельных участках противник начал теснить наши части.
      Сильную контратаку фашисты предприняли и против нашего левого фланга. Части 207-й пехотной дивизии, в которой, как говорили, в первую мировую войну служили солдатами Гитлер и Геринг, несколько оправились от нашего внезапного удара. К ним на помощь подошел один из полков 7-й танковой дивизии.
      Я связался с генералами Поленовым и Фетисовым. Они доложили, что сила вражеских контратак все возрастает.
      - На направлении контратаки танков развертывается артиллерийская бригада, - сообщил я командирам корпусов. - Но используйте и свои противотанковые средства. Отбивайтесь!
      Час спустя генерал Поленов позвонил сам и сообщил о большом скоплении танков и пехоты противника в роще против 173-го полка.
      Я приказал сосредоточить по роще огонь 400 орудий и гвардейских минометов. Очередная контратака врага оказалась сорванной.
      Был момент, когда танки противника прорвались к наблюдательному пункту 90-й дивизии. Но командир батареи истребительно-противотанкового дивизиона Жарков смело выдвинул им навстречу свое подразделение и отогнал их.
      Командующий фронтом потребовал доложить обстановку, сообщить, почему замедлилось продвижение.
      - Контратакуют танки! - доложил я. - Ведем бой с танковой дивизией.
      - А вы не ошибаетесь? Против вас и вправду действует танковая дивизия?
      - Это установлено совершенно точно, товарищ маршал. Уже имеются пленные из всех ее полков.
      - Пленных доставьте ко мне, - сказал К. К. Рокоссовский. - Буду докладывать в Ставку.
      В создавшейся обстановке я решил ввести в бой 8-й танковый корпус, не ожидая прорыва обороны противника на всю тактическую глубину. Корпус мы ввели двумя колоннами под прикрытием огня специально созданной сильной артиллерийской группы.
      После этого темпы нашего продвижения возросли. Я приказал не прекращать наступления и ночью, чтобы не дать противнику возможности закрепиться на следующем рубеже.
      На всякий случаи позвонил командующим соседними армиями генералам Н. И. Гусеву, П. И. Батону, А. В. Горбатову и предупредил их о том, что гитлеровцы, возможно, вновь попытаются осуществить контратаки силами танковой дивизии.
      - Они постараются теперь выбрать для удара другое место, так что будьте наготове, - посоветовал я соседям,
      И действительно, утром танковая дивизия появилась в полосе наступления 3-й армии генерала Горбатова, несколько потеснила передовые его части, но и на этот раз успеха не добилась.
      16 января сопротивление противника было сломлено. Войска армии прорвали вражескую оборону на всю глубину и вышли на подступы к городу Цехануву. Прорыв достигал 17 километров по фронту и 20 в глубину.
      В тот же день нам вместе с войсками 65-й армии генерал-лейтенанта П. И. Батова удалось овладеть городом Пултуском. Гитлеровцы, вообще привычные к громким названиям, именовали его "бастионом восточной обороны". Каменные стены старой крепости были достаточно прочными, форты связаны мощной системой огня. На улицах города противник возвел баррикады, в подвалах домов устроил огневые точки, подступы к Пултуску прикрыл минными полями н инженерными заграждениями.
      Первыми ворвались в город пехотинцы капитана Немирова. За ними неотступно следовали артиллеристы офицера Заболотного. Почти в центре города наши подразделения соединились с частями 65-й армии, штурмовавшими Пултуск с юго-запада.
      17 января командиры 108-го и 98-го стрелковых корпусов удачно ввели в бой свои вторые эшелоны н перешли к преследованию противника. Теперь все решала стремительность наших действий.
      Еще в период подготовки к наступлению во всех стрелковых дивизиях было выделено по батальону, личный состав которых особенно настойчиво учился действовать ночью. Сейчас эти батальоны, усиленные несколькими танками, артиллерией и саперами, мы использовали в качестве передовых отрядов. Танки, включенные в состав передовых отрядов, несли на броне десанты автоматчиков.
      Основные силы дивизий следовали за передовыми отрядами на дистанции от 2 до 5 километров в постоянной готовности к развертыванию. Артиллерийские орудия двигались со снятыми чехлами, расчеты находились непосредственно у пушек. Непрерывно велась разведка.
      За день войска успевали проходить по 25-30 километров. Танковые части шли впереди пехоты, выходя на фланги отступающего противника, угрожая тылам.
      Командиры немецко-фашистских соединений теряли управление и вынуждены были оставлять в населенных пунктах указатели путей отхода. Вражеские штабы бежали впереди своих частей. Арьергарды и отряды прикрытия состояли из наспех собранных остатков разбитых пехотных и специальных подразделений.
      Вереницы пленных потянулись под конвоем автоматчиков в наш тыл.
      19 января, на четыре дня раньше намеченного срока, наши войска овладели несколькими крупными опорными пунктами противника, в том числе городом Цеханувом. Пройдя с боями за трое суток свыше 60 километров, 2-я ударная армия вместе с 48-й и 65-й армиями приблизились к границам Восточной Пруссии.
      В ночь на 20 января было получено боевое распоряжение штаба фронта, перенацеливавшее нас на север, в направлении Остероде, Дейтш-Айлау.
      Противник, усилив свою группировку севернее Лидзбарк пятью полками, начал оказывать более упорное сопротивление. В районе Дейтш-Айлау гитлеровцы имели последний оборонительный рубеж, прикрывавший подступы к нижнему течению рек Висла и Ногат, а следовательно, к городам Мариенбургу и Эльбингу. Немецко-фашистское командование понимало, что с прорывом его возникла реальная опасность отсечения советскими войсками всей восточно-прусской группировки, и потому старалось любой ценой остановить нас у границ Восточной Пруссии.
      Мы решили ввести на правом фланге второй эшелон армии, 116-й стрелковый корпус. Сделать это требовалось быстро. Отказавшись от составления обычного в таких случаях боевого приказа, я послал к генералу Фетисову офицеров оперативного отдела с картой. Они на месте дали все необходимые указания. Корпус был поднят по тревоге и введен в бой.
      Продолжая сохранять прежний стремительный темп наступления, несмотря на усилившееся сопротивление противника, войска армии совершили тактический маневр - поворот фронта на север - и к 25 января вышли к рекам Висла и Ногат. Нам удалось в нескольких местах с ходу форсировать эти значительные водные преграды.
      Фронт наступления расширился до 50 километров. Передовые отряды достигли предместий Эльбинга. Правее нас, северо-восточнее Эльбинга, вышла к морю 2-я танковая армия генерала Вольского. Восточно-прусская группировка противника оказалась отрезанной от Центральной Германии.
      Позднее, 11 апреля, газета "Красная звезда" писала в передовой статье "Творцы победы": "В самых сложных и трудных условиях наши офицеры не раз пробивали быстрый и верный путь к победе. Вспомним хотя бы смелый маневр из района Пултуска до Эльбинга. За двенадцать дней войска прошли в боях свыше 200 километров".
      В период наступления соединения 2-й ударной армии заняли около 2000 населенных пунктов, в том числе города Цехаиув, Дейтш-Айлау, Христбург и Мариеибург, уничтожили 26200 и взяли в плен более 1100 гитлеровских солдат и офицеров. Пять раз за эти полмесяца войска армии получали благодарность в приказах Верховного Главнокомандующего.
      В конце января мы предприняли попытку овладеть городом Эльбингом. Однако это не удалось. Противник, стремясь сохранить сообщение с Восточной Пруссией, упорно оборонял город. Его гарнизон, состоявший из остатков разбитых в недавних боях 43 различных частей и соединений, насчитывал 10 тысяч человек. Кроме того, здесь имелось еще до 4000 фольксштурмовцев.
      Тогда к наступлению на город было решено привлечь больше сил. К исходу 2 февраля гарнизон Эльбинга фактически оказался в окружении.
      Начались ожесточенные бои за город. Утром 7 февраля в Эльбинг были посланы пленные немецкие солдаты для передачи начальнику гарнизона нашего требования о немедленной сдаче. Мощные громкоговорящие установки передавали текст ультиматума на немецком языке. В город мы забросили большое количество листовок.
      Срок ультиматума истек в 12 часов, но ответа мы так и не получили. Оставалось одно - начать решительный штурм.
      И вот штурмовые группы, число которых было увеличено, стали методически, последовательно овладевать опорными пунктами вражеской обороны. Особенно прочные из них блокировались, затем к ним подтягивали артиллерию крупных калибров и огнем прямой наводки разрушали сооружения.
      В боях за Эльбинг широко использовались бутылки с зажигательной жидкостью. Для прикрытия действий штурмовых групп, а также выдвижения танков и артиллерии ставились дымовые завесы.
      Для имитации пожаров в домах, мешающих продвижению, применялись дымовые гранаты. Их забрасывали обычно в нижние этажи. Дым распространялся по всему дому, и у противника создавалось впечатление, что начался пожар.
      Под прикрытием дымовой завесы был захвачен, например, костел, в котором засели гитлеровские автоматчики и пулеметчики. Их, как тараканов, выкурили оттуда десять наших химиков во главе с младшим лейтенантом Мушевым.
      Вначале химики бросали дымовые гранаты, а под их прикрытием поджигали дымовые шашки. Противник был ослеплен и, боясь окружения, оставил костел.
      Уверенно действовал в уличных боях молодой командир батальона Алексей Сидоров. Ему было всего 23 года, но он уже зарекомендовал себя способным организатором боя. Сидоров начал воевать еще под Москвой, потом сражался под Медынью, Юхновом, Жиздрой. Мне стало известно его имя вовремя боев под Ленинградом. Сидорова часто ставили в пример на разных совещаниях, о нем писали в нашей армейской газете "Отважный воин". Действия его батальона в Эстонии были обобщены и рекомендованы для распространения. И вот теперь в Эльбинге молодой офицер снова хорошо показал себя. Его батальон одним из первых ворвался в город. Умело применяя маневр, Сидоров настойчиво пробивался к Эльбингской судоверфи и захватил ее, уничтожив при этом значительную группу противника.
      Бои за Эльбинг, продолжавшиеся в общей сложности целую неделю, закончились полным разгромом вражеского гарнизона. В ночь с 9 на 10 февраля город был взят. В результате этого положение полуокруженной восточно-прусской группировки немецко-фашистских войск еще более ухудшилось. Для отхода на запад у нее оставалась теперь только узкая коса Фриш-Нерунг.
      Пока часть сил армии вела бои за Эльбинг, остальные войска держали оборону на фронте до 120 километров. Им приходилось сдерживать отчаянный натиск гитлеровцев, пытавшихся пробиться к Эльбингу из Восточной Пруссии и из-под Данцига. Южнее Эльбинга части противника упорно пробивались за Вислу.
      В первых числах февраля через полосу обороны соседней с нами 48-й армии стали прорываться на запад части нескольких пехотных дивизий. Теперь генерал Н. И. Гусев позвонил мне и предупредил об опасности.
      - Спасибо, Николай Иванович, - ответил я. - Постараемся встретить их как следует.
      Мы успели подготовиться и нанесли противнику удар во фланг. В бой вступили стрелковые соединения корпуса генерала Фетисова и танкисты генерала Фирсовича. Только за одну ночь было взято около 20 тысяч пленных.
      Пленен был весь 391-й пехотный полк. Но командира полка и штаб сразу захватить не удалось. Они были взяты только на другой день. Я приказал привести ко мне командира полка полковника Ганса Клаузена.
      В тот день у меня были писатели Илья Эренбург и Михаил Брагин. Они пожелали присутствовать на допросе.
      Вначале Ганс Клаузен держался самоуверенно.
      - Это только случайность, что вам удалось захватить меня в плен, - гордо заявил он. - Мой полк еще боеспособен и прорвется к Эльбингу. Мои солдаты геройски сражаются...
      Такое нахальное заявление меня рассердило. Хлопнув ладонью по столу, я довольно невежливо сказал:
      - Вы лжете, полковник!
      Клаузен встал, вытянулся.
      - Ваш полк еще вчера сдался, - продолжал я, - Где это вы болтаетесь, полковник? Почему бросили солдат? Шкуру свою захотелось спасти?
      Эренбург молча улыбался, покусывая мундштук. трубки. Брагин что-то записывал в свеем блокноте.
      Самоуверенность слетела с Ганса Клаузена. Он побледнел и как-то сразу ссутулился.
      - Прикажите, чтобы построили триста девяносто второй немецкий пехотный полк, включая артиллерию и обозы, - сказал я начальнику разведки. - А вы, господин полковник, лично поведете своих людей в тыловой лагерь.
      Клаузен побледнел, энергично затряс головой.
      - Нет, господин генерал, не могу... Я офицер германской армии, забормотал он.
      Но я не отменил решения, и пленный немецкий полковник, низко опустив голову, нетвердыми шагами вышел из кабинета.
      Впоследствии об этом эпизоде рассказал Михаил Брагин в книге "От Москвы до Берлина", вышедшей в 1948 году.
      Полковник Клаузен, конечно, лицемерил, когда говорил о высокой боеспособности своего полка. Моральный дух немецко-фашистских войск, попавших в полуокружение в Восточной Пруссии, сильно пошатнулся. Гитлеровские солдаты начали понимать, что фашистская Германия безнадежно проиграла войну и для них в создавшейся обстановке самое лучшее - сдаться в плен. И они сдавались в одиночку и группами. Порой доходило до смешного.
      Командир отделения 588-го стрелкового полка 142-й дивизии сержант Платонов, возвращаясь в роту с КП батальона, заблудился и попал в засаду. Около тридцати гитлеровцев окружили сержанта, схватили его и обезоружили.
      Платонов не растерялся. Мобилизовав свои скудные знания немецкого языка, он стал доказывать:
      - Все равно ваше дело швах. Гитлер капут
      Гитлеровцы долго колебались, но сержант все же сумел их убедить. 27 солдат во главе с офицером объявили себя пленными Платонова и пошли за ним...
      В январских и февральских боях наши войска захватили большие трофеи: многочисленную боевую технику, оружие, автомашины, склады с обмундированием и продовольствием. Но были трофеи и другого рода.
      Однажды мне доставили любопытную находку. Майор Данилов и лейтенант Сарусенко из 23-й артиллерийской дивизии в населенном пункте Янушау, в замке графа Людендорфа, бывшего начальника имперского генерального штаба, обнаружили коробку. В ней оказались ордена и медали Людендорфа - всего 34 наградных знака. Находку эту мы отправили в штаб фронта.
      Овладев Эльбингом, 2-я ударная армия в основном закончила свои боевые действия на территории Восточной Пруссии. Теперь обстановка требовала быстрого ввода в бой войск, развернувшихся на западном берегу Вислы.
      Здесь 65-я армия генерала Батова еше в первых числах февраля правым флангом вышла к Висле севернее города и крепости Грауденц, а левым флангом форсировала реку. Однако дальнейшее продвижение нашего соседа было приостановлено противником, который, опираясь на крепость Грауденц, удерживал плацдарм на восточном берегу Вислы. Фронт 65-й армии растянулся на 60 - 80 километров.
      Маршал К. К. Рокоссовский поставил перед войсками 2-й ударной армии задачу форсировать реку Вислу в районе Нойснбурга и, наступая по западному берегу в северном направлении во фланг противнику, "свернуть" его оборону и, так сказать, попутно овладеть городом и крепостью Грауденц на восточном берегу реки.
      Оставив в обороне 98-й корпус генерал-лейтенанта Анисимова, мы передвинули два других корпуса на левый фланг.
      Из состава 65-й армии нам была передана 37-я гвардейская стрелковая дивизия, которой командовал генерал-майор Сабир Рахимов. Я уже слышал об этом первом генерале-узбеке и был рад познакомиться с ним.
      37-я гвардейская дивизия стояла перед самым Грауденцем. Штаб ее находился на северо-западной окраине Ницвальде. Тут я и встретился с Рахимовым.
      Невысокий, с неистребимым южным загаром на скуластом длинном лице, с тяжелым подбородком и коротким широким носом, генерал-майор Сабир Умар-оглы Рахимов коротко, но очень точно доложил о состоянии дивизии. В его докладе сквозили меткие характеристики некоторых командиров, и это свидетельствовало о том, что генерал часто бывает в частях и подразделениях, хорошо знает своих подчиненных.
      Рахимову было 13 года. Свыше двадцати лет он прослужил в армии. Свою первую боевую награду - орден Красной Звезды - получил за участие в боях с басмачами. По всей Средней Азии - от седого Каспия до высокогорного Гарма прошли кавалеристы, среди которых был Рахимов.
      В Великую Отечественную воину Рахимов вступил под Ельией в 1941 году. Он был тогда заместителем командира мотомехполка. Здесь его ранило. Вернувшись в строй, Рахимов стал командиром полка, а потом дивизии, воевал на Дону, под Таганрогом, на Кубани, в Донбассе, на 1-м и, наконец, на 2-м Белорусском фронтах.