«Если же его войско начинало отступать, он часто один восстанавливал порядок: бросаясь навстречу воинам, обратившимся в бегство, он удерживал их поодиночке и, хватая за горло, поворачивал лицом к врагу» (Свет. Юл. 62).

Цезарь умел быть непритязательным в еде. «Вина он пил очень мало: этого не отрицают даже его враги. Марку Порцию Катону Ути-ческому, его упорному противнику, принадлежат слова: «Цезарь, единственный из всех, трезвым приступил к ниспровержению республики» (Свет. Юл. 53).

Цезарь добился от своих воинов редкой преданности; в Галлии в его войсках не было ни одного мятежа.

Находясь в Галлии, Цезарь внимательно следил за событиями в Риме и ухитрялся сохранять влияние в народном собрании, не давая возможности Помпею овладеть симпатиями плебса. Золото и прочую богатую добычу Цезарь отсылал в Рим и использовал для подкупа должностных и влиятельных лиц.

За время отсутствия Цезаря в Риме произошли серьезные изменения: Красе погиб на войне с парфянами (в Месопотамии), Юлия, дочь Цезаря и жена Помпея, умерла. Столкновение между Цезарем и Помпе-ем становилось неизбежным.

В Риме Помпеи был самым могущественным человеком, и сенат был ему покорен.

Срок полномочий Цезаря в Галлии истекал. Цезарь хотел, чтобы либо ему продлили полномочия, либо разрешили заочно выставить свою кандидатуру на выборах в консулы на 48 г. до н. э. Но сенат постановил, чтобы Цезарь сложил с себя командование, распустил все свои войска и как частное лицо вернулся бы в Рим.

Помпеи хорошо понимал, что Цезарь не только не распустит войска, а постарается стянуть их со всей Галлии и начнет гражданскую войну.

О дальнейших событиях историк Аппиан пишет:

«Итак, с обеих сторон война была начата и открыто объявлена. Сенат полагал, что войско из Галлии прибудет к Цезарю не очень скоро, а он не отважится с малыми силами пойти на столь дерзкое дело. Поэтому сенат предписал Помпею набрать 130 тысяч италийцев, главным образом – ветеранов, опытных в военном деле, а также и чужеземцев из наиболее храбрых племен, живших по соседству с границами Римского государства. На ведение войны постановили выдать Помпею государственные средства, а если понадобится, то обратить на военные нужды и свои частные средства. А в города с величайшим рвением и быстротой послали за новыми средствами.

Цезарь же прежде всего послал за своими войсками. Он всегда предпочитал действовать скорее страхом неожиданности и смелости, чем основательностью подготовки. Поэтому в столь великой войне он решил прежде всего совершить нападение с 5 тысячами человек и вовремя успеть захватить выгодное положение в Италии. Центурионов (военачальников) с небольшим отрядом наиболее храбрых воинов, переодетых в гражданское платье, он выслал вперед, чтобы они проникли в Аримин (совр. Римини в Северной Италии) и внезапно захватили бы этот город, который является первым в Италии на пути из Галлии. Сам Цезарь вечером под предлогом нездоровья ушел с ужина, покинув своих приближенных. Он сел на колесницу и направился в Аримин, а всадники следовали за ним на некотором расстоянии. Быстро доехав до реки, которая называется Рубикон и служит границей Италии, Цезарь остановился. Глядя на течение воды, он стоял в раздумье, взвешивая в уме каждое из тех бедствий, которые последуют, если он с вооруженными силами перейдет эту реку. Наконец, приняв решение, Цезарь сказал своим спутникам: «Если я не перейду эту реку, друзья мои, то это будет началом бедствий для меня, а если перейду, то это станет началом бедствий для всех людей». Сказав это, он стремительно, как бы по вдохновению свыше, перешел через Рубикон, добавив: «Да будет жребий брошен!»

Быстро подойдя к Аримину, Цезарь на рассвете захватил его и двинулся дальше, оставляя свои военные отряды на удобных позициях. Все окрестное население Цезарь старался привлечь на свою сторону либо силой, либо гуманным отношением. Повсюду началось паническое бегство в страхе и слезах. Никто толком ничего не знал, и все думали, что Цезарь идет с несметным войском» (Ann. Г. В. II, 34-35).

Свой путь к власти Цезарь начал, когда ему еще не было двадцати лет; он перешел Рубикон 10 января 49 г. до н. э., когда ему было уже за пятьдесят.

«После взятия Аримина как бы широко распахнулись ворота перед войною во всех странах и на всех морях, и вместе с границей провинции были нарушены и стерты все римские законы; казалось, что не только люди в ужасе мечутся по Италии, но и сами города, снявшись со своих мест, мчатся, враждуя друг с другом.

В самом Риме, который был затоплен потоком беженцев из окрестных городов и селений, власти не смогли поддержать порядка ни уговорами, ни приказами. И немногого недоставало, чтобы город сам себя не погубил в этом великом смятении и водовороте. Повсюду буйствовали противоборствующие страсти и неистовые волнения. Помпея, который был ошеломлен не менее других, теперь осаждали со всех сторон Помпеи бежал из Рима. Консулы бежали, не совершив даже обычных жертвоприношений перед дорогой; бежало и большинство сенаторов с такою поспешностью, что они захватывали с собой из своего имущества первое попавшееся под руку, словно имели дело с чужим добром. Были и такие, которые раньше горячо поддерживали Цезаря, а теперь, потеряв от ужаса способность рассуждать, без всякой необходимости дали себя увлечь этому потоку всеобщего бегства.

Но самым печальным зрелищем был вид города Рима, который накануне великой бури казался подобен кораблю с отчаявшимися кормчими, несущемуся по волнам и брошенному на произвол судьбы» (Плут Цез. ХХХШ-ХХХГ7).

На пути к Риму Цезарь не творил никаких жестокостей, более того, он старался демонстрировать свою гуманность. Поэтому, когда он подошел к столице, паника улеглась, и он стал хозяином Италии без кровопролития.

«Цезарь нашел Рим в более спокойном состоянии, чем ожидал, и так как много сенаторов оказалось на месте, он обратился к ним с примирительной речью, предлагая отправить делегацию к Помпею, чтобы достигнуть соглашения на разумных условиях. Однако никто из них не принял этого предложения либо из страха перед Помпеем, которого они покинули в опасности, либо не доверяя Цезарю и считая его речь неискренней.

Народный трибун Метелл хотел воспрепятствовать Цезарю взять деньги из государственной казны и ссылался при этом на законы. Цезарь ответил ему: «Оружие и законы не уживаются друг с другом. Если ты недоволен моими действиями, то ступай прочь, ибо война не терпит никаких возражений. Когда же после заключения мира я отложу оружие в сторону, ты можешь появиться снова и ораторствовать перед народом. Уже тем, – добавил он, – что я тебе все это говорю, я поступаюсь моими правами: ведь и ты, и все мои враги, которых я здесь захватил, – все вы находитесь целиком в моей власти».

Сказав это Метеллу, Цезарь направился к казне, и так как не нашел ключей, то послал за мастерами и приказал взломать дверь. Метелл, одобряемый похвалами нескольких присутствовавших, вновь стал ему противодействовать. Тогда Цезарь решительно пригрозил Метеллу, что убьет его, если тот не перестанет ему досаждать. «Знай, юнец, – прибавил он, – что мне гораздо труднее сказать это, чем сделать». Эти слова заставили Метелла в страхе удалиться, и все средства, необходимые для предстоящей войны с Помпеем, были доставлены Цезарю быстро и беспрепятственно» (Плут. Цез. XXXV).

Помпеи в панике бежал в Грецию, хотя основная масса его войск находилась в Испании. Цезарь отправился в Испанию, чтобы разбить войска Помпея, и ценою величайших опасностей сумел этого достичь.

Цезарь вернулся в Рим, и сенат провозгласил его диктатором (это была экстраординарная должность сроком на шесть месяцев). Но через 11 дней Цезарь сложил с себя полномочия диктатора, объявил себя консулом и двинулся против Помпея.

Их силы были неравны. У Помпея в Греции было 7 тысяч всадников и 45 тысяч пехотинцев, у Цезаря – только 1 тысяча всадников и 22 тысячи пехоты. В войске Цезаря помимо римлян и италийцев были также и варвары-галлы (см. Ann. Г. В. II, 70)1.

На севере Греции, в Фессалии, на равнине около города Фарсала 6 июня 48 г. до н. э. произошла решительная битва.

«Прежде чем конница Помпея успела перейти в атаку, вперед устремились когорты (отряды) Цезаря, которые, против обыкновения не метали копий и не поражали неприятеля в ноги, но по приказу Цезаря целили врагам в глаза и наносили раны в лицо. Цезарь рассчитывал, что молодые воины Помпея, кичившиеся своей красотой и юностью, не привыкшие к войнам и ранам, более всего испугаются такого нападения и не устоят, устрашенные не только опасностью потерять жизнь, но и угрозою остаться обезображенными. Так оно и случилось. Помпеянцы стали отступать перед поднятыми вверх копьями, теряя отвагу при виде направленного против них оружия; оберегая лицо, они отворачивались и закрывались. В конце концов они расстроили свои ряды и обратились в позорное бегство, погубив все дело, ибо победители немедленно стали окружать и, нападая с тыла, рубить вражескую пехоту.

Когда Помпеи с противоположного фланга увидел, что его конница рассеяна и бежит, он перестал быть самим собою, забыл, что он Помпеи Магн (Великий). Он более стал похож на человека, которого божество лишило рассудка» (Плут. Цез. XLV).

Помпеи пал духом и обратился в бегство. В сопровождении немногих спутников ему удалось добраться до моря и погрузиться на корабли. Он поплыл в Египет, надеясь найти убежище у юного царя Птолемея XIII, который царствовал совместно со своей сестрой Клеопатрой VII.

Цезарь, не сотворив никаких жестокостей по отношению к побежденным и отобрав у них только деньги, бросился вдогонку за своим главным врагом.

Помпеи успел доплыть до Египта, ласково был встречен египтянами и тут же был ими коварно убит. Когда Цезарь прибыл в Александрию, ему преподнесли голову и перстень Помпея.

О дальнейших событиях историк Дион Кассий пишет так:

«Цезарь, увидев голову Помпея, принялся оплакивать его, выражая сожаление о случившемся, называя его согражданином и зятем и перечисляя все услуги, какие они оказали друг другу. Он заявил, что не только ничем не обязан убийцам, но даже стал порицать их и приказал украсить голову Помпея, возложить ее на костер и предать погребению. Этим Цезарь заслужил похвалу, а притворством своим поставил себя в смешное положение. Ведь с самого начала он неудержимо рвался к власти, всегда ненавидел Помпея как своего противника и соперника, во всем ему противодействовал, да и эту войну затеял только ради того, чтобы погубить его и захватить первое место в государстве. Цезарь устремился тогда в Египет только для того, чтобы, если Помпеи еще жив, убить его. А теперь он притворялся, что скорбит о нем, и изображал негодование за его убийство.

Цезарь, считая, что у него больше не осталось врагов, долгое время пробыл в Египте, взыскивая денежную контрибуцию и разбирая раздоры между Птолемеем и Клеопатрой» (Дион Касс. 42, 8-9).

В Риме не сразу поверили в победу Цезаря, но когда увидели перстень Помпея, присланный из Египта, то сразу предали память погибшего поруганию, а Цезаря безоговорочно признали своим повелителем.

«И началось тогда великое, можно сказать, состязание влиятельных лиц государства в стремлении превзойти друг друга лестью и щедростью почестей, предоставляемых голосованием Цезарю. Кликами и всем своим поведением они выказывали великое рвение, как будто Цезарь был здесь и все видел. Они сразу поэтому уверовали, что сами одаривают Цезаря, а не делают все это по необходимости.

Римляне разрешили Цезарю поступить со сторонниками Помпея так, как он хочет, не потому, чтобы у него не было этого права (он сам взял его), а чтобы была видимость законности его действий.

Под предлогом сложившейся в Африке обстановки (там находилась часть приверженцев Помпея) они в присутствии всех предоставили Цезарю право объявлять войну и заключать мир по своему усмотрению на случай, если он совсем не станет советоваться по этим вопросам ни с народом, ни с сенатом. Так или иначе это право было у него и раньше, поскольку он имел такую силу; все войны, которые он вел, за исключением немногих, он прекращал по собственному усмотрению. И все прочее мог он иметь, не считаясь с их волей, однако им хотелось казаться еще полноправными и независимыми гражданами, и все это они предоставили ему голосованием. Он получил то, что не было позволено никому. Все выборы должностных лиц, за исключением тех, которые происходили в собраниях плебеев, стали зависеть от него.

Итак, все было проголосовано и утверждено. Цезарь тотчас вступил в должность диктатора, хотя находился вне Италии, и назначил начальником конницы (высшая военная должность) Марка Антония, который еще не был претором (у римлян была принята определенная последовательность должностей). Консул утвердил это, хотя авгуры (жрецы) яростно протестовали, заявляя, что никому не полагаемся быть начальником конницы более шести месяцев. За это они подверглись жестоким насмешкам. В самом деле, зная о том, что Цезарь в нарушение всех традиций избран в диктаторы на год, они пустились в самые серьезные рассуждения по поводу должности начальника конницы» (Дион Касс. 42, 19-21).

В Египте Птолемей XIII и его сестра Клеопатра VII никакой реальной власти не имели. Они были еще очень молоды, и от их имени распоряжались враждующие между собой группировки жрецов. Когда Цезарь прибыл в Египет, верх держала партия Птолемея, а приверженцы царицы Клеопатры (в том числе и она сама) были даже изгнаны из Александрии.

Клеопатра попыталась найти в Цезаре защитника. Дион Кассий об этом пишет следующее:

«Сначала Клеопатра вела свою тяжбу с братом у Цезаря через других людей, но как только она разведала его натуру (был он сластолюбив в высшей степени и имел дело со многими разными женщинами, с кем попало), она написала ему, заявляя, что друзья ее предали и ей необходимо самой лично защищать свои интересы. Ибо была она прекраснейшей из женщин и находилась тогда в самом расцвете красоты. У нее был чудеснейший голос, и благодаря своему обаянию она умела разговаривать со всяким. Видеть и слышать ее было великое наслаждение, поэтому она и могла повергнуть любого: и человека хладнокровного, и немолодого. Цезаря она решила поразить этим обычным способом и возложила на свою красоту все надежды на достижение благоприятного исхода дела. Она попросила разрешения предстать пред его очами. Получив его, она красиво оделась, однако с таким расчетом, чтобы вид ее был преисполнен достоинства и вместе с тем вызывал бы сострадание. С таким замыслом она прибыла в Александрию и ночью тайно от Птолемея проникла во дворец.

Цезарь, увидя ее и едва услышав ее голос, мгновенно был покорен ею, а наутро он послал за Птолемеем и стал пытаться их помирить; Цезарь, намеревавшийся прежде быть судьей над Клеопатрой, стал теперь ее защитником.

Молодой царь, совсем еще мальчик, неожиданно увидев сестру во дворце, вскипел гневом и, выскочив на улицу, стал вопить, что его предали, и в конце концов на глазах у собравшейся толпы сорвал с головы царскую диадему и швырнул ее на землю. Так как из-за этого возникло большое смятение, то воины Цезаря схватили Птолемея; египтяне, однако, уже поднялись. С первого же натиска они могли бы взять дворец, напаводновременно с суши и с моря; римляне не были в состоянии оказать им сопротивление, поскольку не позаботились ни о чем, полагая, что находятся среди друзей. И это случилось бы, если бы Цезарь не вышел бесстрашно к египтянам и, стоя в безопасном месте, не пообещал бы им сделать все, что они хотят.

Затем Цезарь появился в многолюдном собрании, поставил рядом с собой Птолемея и Клеопатру и прочел завещание их отца, в котором было написано, чтобы они по египетскому обычаю вступили друг с другом в брак и царствовали бы совместно, а чтобы римский народ их опекал. Сделав это, он прибавил, что ему как диктатору, имеющему всю власть над римским народом, подобает проявить заботу об этих детях и обеспечить исполнение воли их отца. Царство он отдал им обоим, а Арсиное и Птолемею Младшему, их сестре и брату, пожаловал Кипр. Страх настолько овладел Цезарем, что он не только ничего не отнял у египтян, но еще добавил им из своего. Таким образом он в тот момент водворил спокойствие» (Дион Касс. 42, 34 – 36).

Впоследствии египтяне снова напали на римлян, причем столь внезапно, что Цезарь еле успел спастись вплавь.

Александрия находилась как бы в центре водоворота, где клокотали различные страсти. В этой борьбе Птолемей XIII погиб: он утонул в Ниле.

«Цезарь покорил Египет, но не превратил его в римскую провинцию, а преподнес Клеопатре, ради которой вел войну с египтянами. Боясь, однако, как бы египтяне, отданные во власть женщины, не затеяли снова государственный переворот, и из опасения, что римляне разгневаются на него за связь с Клеопатрой, Цезарь приказал ей для видимости выйти замуж за ее другого брата, за Птолемея XIV, и на словах передал власть им обоим. На деле же Клеопатре предстояло править одной, ведь муж ее был еще ребенок, и ей благодаря благоволению Цезаря не было ни в чем преграды, так что под видом брака с братом она владела властью совместно с ним, а в действительности царствовала одна и жила с Цезарем» (Дион Касс. 42, 44).

Цезарь, однако, не намеревался остаться в Египте навсегда и думал как о возвращении в Рим, так и о продолжении борьбы с сыновьями Помпея и с его приверженцами, находившимися в Африке.

Тем временем Фарнак, царь Боспора (государство на территории Восточного Крыма и части кавказского побережья), решил воспользоваться удобным моментом, и пока римляне были заняты междоусобиями, попытался отобрать у них Понтийское царство (северная часть Малой Азии). Фарнак был уверен, что Рим сейчас не в состоянии с ним воевать.

Но Цезарь, получив известие о столь дерзком намерении Фарнака, бросил все свои египетские дела и с невероятной быстротой устремился против боспорского царя и встретился с его войсками у реки Зелы (в Малой Азии).

«Варвар, потрясенный и напуганный гораздо более быстротой Цезаря чем его войском, еще до встречи с ним несколько раз посылал вперед вестников с предложением избежать битвы на любых условиях. Среди прочего Фарнак ставил себе в особую заслугу то, что не принял сторону Помпея, и рассчитывал склонить Цезаря к миру, поскольку тот торопился в Италию и в Африку; он надеялся после ухода Цезаря снова легко взяться за войну.

Заподозрив это, Цезарь благосклонно принял первое и второе посольство, чтобы совсем неожиданно напасть на Фарнака, когда тот будет надеяться на мир. А когда прибыло третье посольство, Цезарь среди прочего стал обвинять Фарнака в том, что тот покинул благодетеля своего Помпея. Цезарь не стал медлить и в тот же день, как был, прямо с дороги вступил в схватку; некоторое время его теснила конница вместе с секиро-носцами, а затем он победил с помощью тяжеловооруженной пехоты. Фарнака, бежавшего к морю и затем пытавшегося силой пробиться в Бос-пор, задержали и убили.

Цезарь понимал, что победа эта не слишком выдающаяся, однако она была совсем не похожа на другие, потому что в один и тот же день и час он пришел, увидел и победил врага. Всю добычу, хотя она была велика, он отдал воинам» (Дион Касс. 42, 47-48).

О победе над Фарнаком Цезарь послал в Рим предельно лаконичное сообщение: «Пришел. Увидел. Победил». Он не считал нужным распространяться подробнее об этой скромной победе.

Из Малой Азии через Грецию Цезарь отправился в Рим, «собирая всюду под любым предлогом большие суммы денег. Одни деньги он брал под тем предлогом, что они были обещаны Помпею, а другие требовал сверх того, предъявляя еще какие-то претензии. Цезарь делал это не по злобе, а потому, что расходы его были велики и ему предстояли еще большие траты на войско, триумфы и другие роскошества. Одним словом, он заботился о деньгах, говоря, что две вещи добывают, охраняют и расширяют власть: войска и деньги; и то и другое взаимозависимо, ведь войско держится на деньгах, а они добываются оружием, если не хватает одного, то вместе с ним исчезнет и другое. Так Цезарь всегда думал и говорил на эту тему. Однако он никому не причинил никакого зла. Он прибегал к займам не только у частных лиц, но и у городов. Займами он именовал те сборы денег, для которых не было иного приличного названия, взыскивал их не менее строго, чем те деньги, которые ему причитались, и не был намерен когда-либо вернуть их. Он говорил, что израсходовал свое состояние ради государства и поэтому теперь прибегает к займам. По этой причине он, вернувшись в Рим, не стал отменять долгов, хотя плебс этого очень хотел; Цезарь говорил, что он сам много должен» (Дион Касс. 42, 49-50).

Цезарь не без оснований торопился в Рим, где было очень неспокойно. Обстановка осложнялась тем, что войска Цезаря, стоявшие в окрестностях Рима и готовые к отправлению в Африку на войну против помпеянцев, подняли мятеж.

В этих условиях Цезарь мог полагаться только на свое самообладание, находчивость и смелость.

Вот что пишет историк Дион Кассий:

«Волнения в легионах встревожили Цезаря. Ведь его воины надеялись на очень многое, и хотя они получили от него не менее того, что им причиталось, однако это было меньше, чем они ожидали; поэтому они подняли шум. Большинство их находилось в Кампании, готовясь отплыть в Африку. Так вот, они чуть было не убили своего командира Саллюстия (впоследствии он, удалившись от политики, прославился в веках как историк).

Когда Саллюстий, спасшись от них бегством, направился в Рим к Цезарю, чтобы сообщить о случившемся, множество воинов бросилось его преследовать; они в числе прочих, попавшихся им, убили двух сенаторов.

Цезарь, как только узнал об их приближении, хотел сначала послать против них преторианскую когорту, но, опасаясь, как бы она не присоединилась к восставшим, стал спокойно ждать, пока они не подойдут к предместью Рима.

Когда они прибыли, он послал узнать, чего они хотят и с какими требованиями пришли. Так как они ответили, что им нужен сам Цезарь, то он разрешил им вступить в город, но без оружия, приказав вынуть мечи.

Они стали говорить Цезарю, что перенесли много страданий и опасностей и достойны за это получить то многое, на что надеялись. Затем они потребовали, чтобы Цезарь отпустил их в отставку, чем поставили его в очень трудное положение. Они выдвинули такое требование не потому, что им действительно хотелось вернуться к частной жизни, отнюдь нет, ведь алчность стала их второй натурой, и им хотелось быть воинами. Поступили они так, рассчитывая запугать Цезаря и добиться всего, чего хотят, так как ему предстоял поход в Африку.

Цезарь ответил им только одно: «Вы правы, граждане. Вы изнурены тяготами и ранами». На все остальное он не ответил вообще ничего, тотчас же уволил их в отставку, как будто в них совсем не нуждался, и пообещал полностью уплатить всем, отслужившим положенный срок.

Слова эти подействовали на воинов так, что настроение у них моментально изменилось, особенно потому, что он назвал их просто гражданами, а уже не воинами. Присмирев от опасения, как бы им жестоко не пострадать, они, всячески умоляя, стали говорить, что все ему обещают и хотят вместе с ним идти в поход и продолжать войну.

Цезарь ответил: «Я нисколько в вас не нуждаюсь, однако отдам вам причитающееся вознаграждение, чтобы никто не говорил, что я, воспользовавшись вами в опасный момент, впоследствии оказался неблагодарным;

раз вы не захотели воевать вместе со мною, хотя вы еще крепки телом и можете выдержать войну до конца».

Цезарь, произнеся эту хитрую речь (в действительности он в них очень нуждался), наделил их всех земельными участками из общинных и частных владений в разных местах на очень большом расстоянии друг от друга' чтобы бывшие его воины не представляли опасности для местного населения и не были бы готовы взяться за мятеж, что могло бы случиться, если бы они жили в одном месте. Что касается причитающихся им денег, которые он сулил им перед каждым, так сказать, делом, то часть их он обещал выдать сразу, а часть – выплатить в скором времени с процентами.

Этими словами он до такой степени покорил их, что они утратили всякую наглость и даже преисполнились к нему благодарности.

Цезарь добавил: «Вы получили от меня все, ни одного из вас я не буду принуждать нести военную службу, если, однако, кто-либо по своей воле захотел бы вместе со мной довершить оставшееся, того я охотно возьму назад». Услышав это, они весьма возрадовались, и все единодушно захотели снова взяться за войну.

Цезарь, отставив из них тех, которые как более умеренные могли бы прожить земледелием, остальных взял обратно к себе в войско. С ними он поступил так: особенно дерзких и способных сотворить большое зло он из Италии, дабы они не затеяли там мятежа, перевел в Африку и с удовольствием под разными предлогами использовал их в особо опасных делах; так он одновременно и от них избавился и ценою их жизни победил своих врагов. Он был человеколюбивейшим из людей и сделал очень много добра воинам и другим, но страшно ненавидел смутьянов и обуздывал их самым жестоким образом» (Дион Касс. 42, 52-54).

Катон Утический. Бронза. Волубилис (Марокко). Музей

В конце 47 г. до н. э. Цезарь направился в Африку, где с большим войском засели уцелевшие помпеянцы; он разгромил их в битве при Тапсе в апреле следующего года. Последний непоколебимый защитник республиканских принципов Марк Порций Катон покончил с собой в североафриканском городе Утика и вошел в историю с прозвищем «Утический». Гай Саллюстий Крисп, бывший в те годы сторонником Цезаря, а впоследствии отошедший от политики и посвятивший себя литературной деятельности, дал сопоставительную характеристику Цезаря и Катона как двух самых выдающихся людей той эпохи:

«Почти равные по происхождению, возрасту и силе красноречия, они были одарены величием духа, равно как и славой, в одинаковой степени, но каждый по-разному в соответствии со своей индивидуальностью. Цезарь был велик своими благодеяниями и щедростью. Катон – безупречностью жизни. Первый сделался знаменитым благодаря мягкости и состраданию, второй пользовался уважением из-за своей строгости. Цезарь снискал себе славу тем, что давал, помогал, прощал, Катон – тем, что ничего не дарил. В одном несчастные видели себе прибежище, в другом злодеи – свою гибель. Цезаря хвалили за обходительность, Катона – за твердость. Наконец, Цезарь взял себе за правило постоянно работать и непрерывно действовать; внимательно относясь к интересам друзей, он пренебрегал своими; ни в чем не отказывал, что было достойно подарка; для себя он жаждал высшего командования, армии, новой войны, где могла бы засверкать его доблесть. Катон, напротив, стремился к умеренности и нравственной чистоте, но больше всего его отличала присущая ему суровость. Он не любил состязаться богатствами с богатым, интригами с честолюбцем, но с энергичным человеком соревновался в храбрости, со скромным – в стыдливости, с нравственным – в воздержанности. Он предпочитал быть, а не казаться хорошим. Поэтому, чем меньше он искал славы, тем больше она сопутствовала ему» (Салл. Заг. Кат. LIV).

Узнав о самоубийстве Катона, Цезарь огорчился, сказав: «Ненавистна мне твоя смерть, Катон, потому что тебе ненавистно было принять от меня спасение» (Плут. Кат. LXXII). Вполне возможно, что Цезарь помиловал бы его. Сын Катона героически погиб в Греции в 42 г. до н. э. в битве при Филиппах, сражаясь с войсками последователей Цезаря. Дочь Катона была женой того Брута, который стал убийцей Цезаря и относительно которого у Цезаря были подозрения, что он его сын; после гибели Брута она покончила с собой.

Вернувшись в Рим из Африки, Цезарь справил три триумфа: египетский, понтийский и африканский – в честь победы над Египтом, над Фарнаком в Понте и над приверженцами Помпея в Северной Африке.

Последний триумф фактически был триумфом за победу в гражданской войне, поэтому Цезарь позаботился о том, чтобы придать ему более приличную внешность. Официально это был триумф в честь победы над Юбой, одним из царей Северной Африки.

«Сына царя Юбы, еще совсем маленького мальчика, вели в триумфальной процессии. Он попал в счастливейший плен, так как впоследствии, став взрослым, он из варвара-нумидийца превратился в одного из самых ученых греческих писателей.

После триумфов Цезарь принялся раздавать воинам богатые подарки, а народу устраивал угощения и игры. На 22 тысячах столов было устроено угощение для всех граждан. Он устроил также игры: гладиаторские бои и морские сражения.

Затем была произведена перепись граждан. Вместо 320 тысяч человек, насчитывавшихся прежде, теперь оказалось налицо всего 150 тысяч. Такой урон принесли гражданские войны, столь значительную часть римского народа они истребили – и это еще не принимая в расчет бедствий, постигших остальную Италию и провинции!

После этого Цезарь был избран в четвертый раз консулом и затем отправился с войсками в Испанию против сыновей Помпея, которые, несмотря на свою молодость, собрали удивительно большую армию и проявили необходимую для полководцев отвагу, так что поставили Цезаря в крайне опасное положение. Большое сражение произошло около города Мунды (около совр. Кордовы). Цезарь, видя, что неприятель теснит его войско, которое сопротивляется слабо, закричал, пробегая сквозь ряды воинов, что если у них уже нет стыда и совести, то пусть они возьмут и выдадут его этим мальчишкам.

Осилить неприятелей Цезарю удалось лишь с большим трудом. Противник потерял свыше 30 тысяч человек; у Цезаря же пала тысяча самых лучших воинов. После сражения Цезарь сказал своим друзьям, что он часто сражался за победу, теперь же впервые сражался за жизнь.

Эта война была последней, которую вел Цезарь. Триумф по случаю этой победы (отпразднованный в октябре 45 г. до н. э.), как ничто другое, огорчил римлян. Не к лицу Цезарю было справлять триумф над несчастиями отечества, гордиться тем, чему оправданием пред богами и людьми могла служить одна лишь необходимость. Ведь Цезарь победил не чужеземных вождей и не варварских царей, но уничтожил детей и род человека, знаменитейшего среди римлян, попавшего в несчастье. К тому же сам Цезарь прежде ни через посланцев, ни письменно не сообщал о своих победах в гражданских войнах, но стыдился такой славы.