Серега стоял как замороженный. На фига было вырываться вперед, стучало у него в голове. На фига, на фига… Подошел ухмыляющийся Луги, ухватил за плечо, рывком выдрал его из строя, прошипел:

– Ну, гаденыш, посмотрим, так ли ты хорош… Не разонравишься ли милорду невзначай!

И подволок его к основанию креста. Милорд Жанивский продолжал гаденько-сладенько улыбаться ему поодаль, привязанный к кресту непрерывно что-то скулил и постанывал в вышине. Сереге сунули в руку факел.

– Я… – сказал Серега и осекся, – я не буду. Не…

Он хотел уж было сказать – не смогу, но одернул себя. Здесь “не смогу” прозвучит как признак слабости. Подобного признания ему уж точно не простят. Могут и сжечь вместо бедолаги, а могут и вместе с ним. И его не спасет, и сам пропадет. А ведь он здесь не просто так. Ему, как Штирлицу, дело следовало сделать, невзирая ни на какие гестапы…

– Батюшке моему… – начал он, тщательно подбирая слова и направление разговора, – клятвенно обещал, что не убью того, кто не угрожает напрямую мне или моим близким…

Милорд тут же подскочил к Сереге. Собачонка, возмущенно тявкнув, слетела с плеча. Глаза у милорда, ядовито-зеленые, как две свернувшиеся в клубок гусеницы соответствующей раскраски, впились ему в лицо.

– Этот слабак угрожает мне – и моей армии… Жги! Я приказываю!

– Милорд! Ваше благородие! В лагере вашей светлости и под руководством столь прославленного воина, как вы, даже этот несчастный наверняка очень быстро превратится в стоящего вояку. Ваше руководство… тренировки ваших новобранцев поставлены столь разумно…

Грубая лесть – самая действенная лесть, думал Серега, глядя в моментально помягчевшее лицо милорда Жанивского. И усилил натиск:

– Помилованный и знающий, что только вам он обязан своей жизнью, этот… этот недочеловек будет служить вам не за страх, а за совесть. Величие и милость милорда… – Он замолчал, просто-напросто не зная, что плести дальше. Милорд Жанивский стоял мечтательно притихший, с полузакрытыми глазами. Серега порылся в памяти, и, махнув на все рукой, продолжил: – Трусь лбом о порог милости вашей. Вы ж как светило – согреваете нас благостью и этим… лучезарностью. Да сохранит Всевышний вашу жизнь, как мы будем хранить каждый ваш день!

Всевышнего, похоже, он упомянул зря. Припоминая, какие именно планы у этого садиста на волю Всевышнего в его жизни… Милорд тут же размежил веки и одарил Серегу злым пронзительным взором.

– Хранить каждый мой день, говоришь… Погляжу! Но прежде… Жизнь я ему оставлю, может быть. Но… Нельзя же уйти отсюда без зрелищ. Эй, дайте ему нож! И поджигайте этого! А лесенку – оставьте!

Сереге кто-то сзади тут же сунул в руку нож с грубо обделанной занозистой деревянной рукоятью. Приговоренный к сожжению страшно завыл сверху. Подбежавший стражник сунул сразу два факела в солому, и она тут же занялась. Потянуло едким дымком горящей прелой травы.

– А ты, – повернулся Жанивский к Сереге, – можешь его спасти… С моего соизволения! Если успеешь, конечно. Ну… Но – не сметь тушить огонь или что-то еще там делать! Все, что тебе позволяется, – это только вытащить из огня этого бедолагу! Понял?!

Последние слова его благородию пришлось произносить в пустоту. Потому как Серега, не дожидаясь повторного пршлашения, уже лез вверх по утлой, дергающейся под ногами во все стороны лестнице. Торопливо перепилил веревки на щиколотках у бедолаги. Тот, не дожидаясь его команды, сразу же задрал ноги чуть ли не к плечам – вязки соломы внизу горели уже вовсю. Едкий дым лез в глаза. Слава богу, ветерок сносил его до какой-то степени в сторону, а еще он пока что предусмотрительно задерживал дыхание. Пока удавалось… Рывком отчекрыжил веревки на руках – его собственные штаны уже то ли тлели, то ли и вовсе горели, времени посмотреть вниз и поахать как следует никак не удавалось выкроить, недосуг все, знаете ли, было, – и они оба кубарем скатились вниз по споро покрывающейся язычками пламени лестнице. Штаны на Сереге и вправду горели, сжимая голени в обручах невыносимой боли, которую он только сейчас и начал замечать.

– Ну… – прозвучало над ним в вышине, когда он вдоволь накатался по утоптанной земле, гася одежонку. Серега вымученно скосил глаза и увидел нерешительно как-то мнущегося рядом милорда Жанивского. – Спасать его тебе было ни к чему. Хочешь, докажу это прямо сейчас? – Местный бог и господин приосанился, прочистил горло многозначительным кашлем. И взревел: – Ты, недостойный! – Надо думать, относилось это к спасенному. – Не думаешь же ты, что я тебя и в самом деле помиловал?!

– Слово милорда… – перепуганно пискнул тот.

– Мое слово?! Оно мне и принадлежит. Я сказал, что один из вас, недостойный стать мужчиной, должен стать пеплом, и я это слово сдержу! Но, поскольку он пожалел тебя… ПОЖАЛЕЛ! А мужчина жалеть не должен, то есть настоящий мужчина жалеть просто не может! Стало быть – или он, или ты. Ты или…

– Он! – завопил худосочный, лежавший буквально на расстоянии вытянутой руки от Сереги. И захлебнулся в кашле – наглотался все-таки дыма, мерзавец. – Конечно, он, господин милорд его высокоблагородие!

– Дать тебе факел? – почти благожелательно сказал милорд. И ласково, отечески так улыбнулся.

– Да! – вопил спасенный. – Дайте мне факел, ваша милость, я сожгу его прямо счас…

– Видел? – Жанивский повернулся к Сереге. – Не следовало тебе его спасать. Но так и быть, пощажу. Сильный, выносливый, пригодишься. Но только вот что, э-э…

Субтильный красавчик поманил его пальцем и скорым шагом потопал к своему задрипанному сзади замку. Сереге даже вставать на ноги не пришлось – чья-то мощная рука ухватила его за шиворот и поволокла следом. Открылась дверь – должно быть, это был черный ход. Его заволокли за порог, бросили на мощенный прохладным камнем пол. Тащивший его, так и оставшийся неизвестным, тут же развернулся и утопал в направлении двора. В поле зрения начавшего кое-как подниматься с пола Сереги был теперь только милорд Жанивский. Крайне изящно опустивший свой обтянутый зеленым бархатом зад в крохотное креслице – на взгляд Сереги, годное разве только на то, чтобы обезьянок принимать. Не крупнее макаки.

– Крестьянин, – благожелательно спросил милорд, – хочешь земли? И открепительную грамоту от всех моих прав и на тебя, и на всех твоих домочадцев?

Ага, сказал сам себе Серега, значит, рекрутский набор проводился строго в пределах личных деревенских владений милорда. Надо бы учесть – вдруг да пригодится…

– Не теряйся, крестьянин, не бойся. – ласково прокурлыкал между тем зеленый силуэтик в креслице. – Не рассержусь. Итак, хочешь?

Серега задрал руку, старательно почесал подмышку. Смущенно так признался:

– Хочу…

– А! – Жанивский довольно улыбнулся, завозился в кресле – ну ни дать ни взять обезьянка перед получением банана. – Тут, видишь ли, дело кое-какое имеется. Моя невеста, прежде чем выйти замуж, возжелала получить некое Зеленое Око. Чтобы я его – ей на радость – прямо тут, во дворике, расположил. Любовь и все такое… сам понимаешь, крестьянин, должен я постараться выполнить пожелание дамы моего сердца.

“Ишь как гладко чешет”, – хмуро подумал Серега. Сейчас ему и в самом деле следует расстараться, чтобы бедная Лиза, не дай-то бог, не отказалась выйти за него замуж…

– Мои люди, э-э… нашли это Зеленое Око. Но, чтобы его перенести, много дней потребуется. А свадьба должна состояться через три дня. Должна!

Эк его корячит, размышлял Серега, наблюдая, как Жанивский нервно обкусывает себе ногти. Холеные, кстати, и идеально подстриженные.

– Но возможно… есть один раритет. По преданию, спрятан он в могиле рыцаря Геркая. Могилу, конечно, охраняют пасели… Но ты, крестьянин, ведь знаешь, как с ними бороться? Ты вообще сильный, могучий…

Серега отстраненно покивал. Откажешься, крутилось у него в голове, и на костер могут. Дурак ты, Серега. А еще сэр Сериога! Вот тебе и гибель от руки молившего до этого о спасении…

– Беда в том, что не знаю я, как сей раритет доподлинно выглядит. И никто не знает. И в описаниях нет.. Известно только, что рыцарь Геркай при помощи его не раз спасал как друзей, так и замки их от осады и истребления, перенося их в другие места. Также и войска, изготовившиеся к нападению, переносил он в тыл врага. И после смерти… ну, родственнички, конечно, засуетились. Но, увы! Никто не мог опознать сей раритет доподлинно. В лицо, так сказать. А рыцарь Геркай себе могилу снарядил заранее – не слишком богато, но… Оружие, рыцарское снаряжение, дары любви от прекрасных дам… Одних шарфов, говорят, набралась куча со стог сена! Да и не было возможности пошарить там особо – через три дня после кончины, как и положено, на могилу явились пасели… В общем, иди и разыщи! Ежели не найдешь, то и думать не смей от меня скрыться! И учти – не найдешь, так я и тебя, и всю твою семью живьем сожгу! Всех, всех изничтожу!

Милорд напыжился, с губ у него летела слюна. Серега с удивлением взглянул на него, потом перевел взгляд на собственные ноги. М-да. Не след являться к могиле древнего рыцаря в подобном виде. В сожженных чуть ли не до задницы штанах.

– Одежду дайте, – заявил он требовательным тоном. – В таком виде – и к знатному сеньору – да его высокоблагородие призрак тут обидеться может, и до смерти обидеться причем…

– Он и так уже мертв, смерд! – взвизгнул милордишко.

– Да? Ну так он до моей смерти обидится, милорд. А вы ж сами понимаете, что вот мне-то как раз и нельзя помирать. Раньше задания…

Жанивский враз успокоился, заулыбался даже. Чудак. О его ли задании речь…

Серега переоделся в принесенное (уже во второй раз на дню переодевался, как и положено герцогу).

Надо отдать должное, милорд на него не поскупился. Только не поймешь, с кого он содрал одежонку – рыцарей, как заметил Серега, у Жанивского в замке не было, одни только стражники, набранные, судя по их замашкам, из самого что ни на есть отребья. А одежка самого милорда была бы Сереге явно маловата. Но то, что принесли – черная крепкая ткань, вполне приличный пошив: и штаны, и камзол с рубахой скроены как на благородного, по краю воротника скромное черное же шитье с редкими вкраплениями бисера того же цвета, – явно шилось не на стражника милорда. И размер оказался точь-в-точь, а этого крайне трудно бывало добиться прежде, учитывая несоразмерную длину рук и ног, совмещенную с крайней худобой… Впрочем, за последние дни (или уже месяц?) он ощутимо поплотнел в плечах и бедрах. Точно, поплотнел…

В завершение картины Серега водрузил себе на голову объемистый черный берет – со стальной шапочкой внутри вместо подкладки. Интересные здесь моды! Потом нагло заявил трущемуся поблизости милорду Жанивскому (тот, как и король Федя, находился рядом. Похоже, просто боялся, как бы не сбежал смерд проклятый.)

– Как благородный смотрюсь, а?

Жанивский покривил злобно губы, но ничего не сказал – боялся, видно, и словом задеть посланца, пока раритет не принесен. – С кого, интересно, ваше высокоблагородие, одеяньице-то содрано? Ну да это меня не касается. Меч вот еще пожалте, ваше сиятельство. Батюшка сказывал, что против пасели меч сподручнее…

Жанивский сначала побелел от такой наглости. А потом и позеленел – в тон своему бархату. И стал самой натуральной жанивской зеленью. М-да, жанивская зелень все перебьет. Интересно, это все же как – строго в смысле цвета… или имеется в виду еще и способность милорда издавать некие специфические ароматы? Эх, спросить бы прямо сейчас и в лицо, но ведь и сжечь могут тут же и тоже прямо сейчас, не дожидаясь и раритета…

Принесенный меч оказался длинной оглоблей. На манер, точнее, размер в размер с Клотильдиной. Серега застегнул на груди пряжечку заспинных ножен, мельком оглядел лезвие – вроде бы ровное, щербин не заметно – и пожаловался:

– Эх, не точено лезвие-то…

– Иди! – У милорда, стоявшего рядом, аж скулы повело в разные стороны от злобной и бессильной в данный момент ярости. – Ступай, смерд! Иди и принеси мне, что обещал, а не то… Стража! Проводить до точки и ждать там!

Похоже, в деле магии местный милорд, так сказать, и впрямь был “впереди планеты всей”. Потому как стража, цепко подхватив Серегу под локоточки, поволокла не наружу, во двор, а внутрь замка. Впереди споро бежал обезьянистый милорд Жанивский, разнося по всему коридору запах тяжелых, смердящих чем-то особо нехорошим благовоний. Такими благовониями только нужники поливать. Им от этого все равно хуже не станет. Не то что ему, Сереге… Отворилась дверь, они все вместе влетели в какую-то комнатенку, темную, прямо как Серегина будущность в этом дивном местечке.

– На могилу рыцаря Геркая! – сорвавшимся на фальцет голосом возопил во всю мочь месье Жанивский.

Полыхнуло алым, белым, синим – родимый триколор, короче говоря…

Они дружной компанией очутились на небольшом холмике посреди самого настоящего луга – вон и петля речушки вилась в отдалении, и стеночка леса на горизонте присутствовала. Пышным ковром росла вокруг местная сине-зеленая травка – во всех видах и фасонах сиренево, лазорево и ало полыхали на ней и в ней цветочки всех размеров. Пахло незнакомо, странно, но все же это был именно запах прогретого теплыми лучами пойменного луга, сладковатый, пряный, терпкий и приторный одновременно. Вовсю и на все лады жужжала вокруг местная насекомая фауна, в вышине, в лазорево-синем небе, купалась в просторе неизвестная Сереге птаха и заливисто свистела на все лады. И нигде не было ни следа, ни напоминания о замке милорда Жанивского. Кроме разве что его охранников рядом и его самого вместе с ними, родимого и зелененького…

– Вот! – возвестил милорд и уморительно так притопнул ножкой – ни дать ни взять карапуз, бьющийся в очередной истерике. – Здесь, прямо перед нами, и есть могила Геркая. Во-он туда глянь, крестьянин, на закат…

Серега кое-как сориентировался. Светило над головой, но клонится к закату. А клонится – приблизительно туда. Стало быть…

Смотреть следовало по направлению к точке поворота речной петли. Там, как раз на середине расстояния между ними и излучиной, вздымался холмик гораздо солиднее того, на котором стояли они. Посолиднее, поувесистее. Вполне тянувший и на курган, погребальный курган. Ничего такого особенного вокруг него не просматривалось, однако. Над верхушкой кургана сиренево-лазоревые небеса сгущались в этакую легкую дымку. Словно бы там то ли дымок парил, то ли облачко гнуса-саранчи в брачный сезон…

– Вот! – чуть ли не радостно заявил милорд – Тебе, крестьянин, следует пройти туда. Стража здесь тебя подождет. А у меня – дела. Буду в замке тебя ждать, открепительные грамоты писать.

Силуэтик в зеленом выкрикнул: “В замок Жанив!”, опять полыхнуло родимым российским триколором. И шер ами Жанивский испарился, будто бы его тут и не было никогда. Магическое переносное устройство работает? У него, похоже, между замком и этой точкой что-то вроде метро… постоянно действующего к тому же. А это наводило на всякие интересные мысли…

Стражники, числом целых шесть штук, переглянулись. Издевательски заухмылялись, но пожалуй, особого уж ехидного злорадства в их ухмылках не было. Просматривалось скорее совсем другое, если только Серега не ошибался, но даже вот так просто подождать его тут, на холмике, – и то было не шибко радостно для служивых. Не по себе им отчего-то было…

– Ну, че ждешь? – угрюмо вопросил тот, у кого морда была и поширше, и постарше. – Ступай, чего уж там… Не боись, семье уж как-нибудь да сообщим, чтоб не ждали…

– Спасибо, – от самого чистого сердца поблагодарил Серега и, подумав, добавил: – Добрый вы, однако, дядя.

Мордатый старейшина засмущался, засопел, отворачиваясь в сторону.

– Ты, это, паря… Ты от них лучше больно не бегай. Только сам намучаешься. Ляг, да и бес с ними. Толку от беганья никакого. Только им радость, тварям гадким…

– Учту, – громко сказал Серега и, уже сходя с холмика, обернулся и отвесил советчику поклон. В наилучшей д'артаньяновской манере – с отмашкой беретом и исполненным достоинства кивком головы. У стражников глаза резко покруглели…