Но, как это нередко бывает в подобных случаях, начал тотчас сам же искать всякие утешающие объяснения. Я часто бывал на заводах, не имевших в то время организованных проектно-конструкторских бюро. "Несомненно, утешал я себя, - изготовление опытных образцов будет очень стеснять работников завода, отвлекать их от первостепенной сейчас задачи - дать возможно больше уже принятого оружия. А после войны можно будет опять приступить к опытам и исследованиям". Увы, никто в то время не предполагал, что война затянется на четыре года и принесет с собой неслыханные потрясения во всем мире! Все мы тогда рассчитывали, что война быстро окончится, - и это было нашей общей огромной ошибкой...
      Разумеется, присутствующие на заседании члены Оружейного отдела заинтересовались, как обстоит дело с автоматическими винтовками за границей. Я сообщил все, что знал об этом. Нигде еще не приступили к перевооружению армий и к выдаче в войска значительного количества автоматического ручного оружия. Во время секретных командировок мне удалось узнать, что автоматическая винтовка системы Маузера образца 1913 года, признанная в Германии наилучшей, заказана на заводе Маузера в Оберндорфе всего в количестве пятисот экземпляров. Во Франции также в 1913 году был закончен один образец, но никаких сведений о его системе и о количестве заказанных экземпляров у нас не было. Французы, несмотря на то что Россия состояла с ними в военном союзе, тщательно скрывали от нас все свои усовершенствования. Недавнее донесение русского военного агента в Париже говорило, что французы не придают особого значения автоматическим винтовкам и более интересуются походными кухнями.
      Все это нас несколько успокаивало. Однако мы не учитывали одного чрезвычайно важного обстоятельства: в случае затяжной войны и необходимости вводить новые виды оружия слабая военная промышленность царской России не смогла бы быстро перестроиться на новое производство, и мы опять отстали бы намного от более развитых капиталистических государств, как это и случилось впоследствии. Теперь, конечно, в свете исторической перспективы эта роковая ошибка каждому ясна. Но в те горячие дни все находились под гипнозом идеи о кратковременной войне - и не только мы, военные инженеры, но и подавляющее большинство высшего командного состава в штабах всех государств и армий.
      Промедление смерти подобно...
      Во время заседания мы услышали звуки военной музыки и подошли к окнам. По Литейному проспекту, направляясь к вокзалу для отправки на фронт, проходил лейб-гвардии Московский полк. Офицеры и солдаты - молодец к молодцу, рослые, хорошо сложенные, с отличной выправкой; они шли батальон за батальоном, четко отбивая шаг под бравурный марш; позади двигались пулеметные команды, которые были теперь в каждом полку.
      Толпа, привлеченная красивым зрелищем и звуками оркестра, заполнила тротуары по обе стороны улицы. Махали фуражками, платками...
      Бодро, молодцевато проходили мимо наших окон нескончаемые ряды солдат... Каждый на плече держал свою трехлинейную винтовку - плод работы русских оружейников, заводов, нашего Оружейного отдела.
      То были наши винтовки!
      У каждого в патронташе и в подсумках находились только что введенные остроконечные патроны, на разработку которых потратили столько трудов и усилий...
      То были наши патроны!
      В пулеметных командах - новые, облегченные образцы пулеметов Максима с новейшими станками...
      То были наши образцы, испытывавшиеся и введенные под руководством Оружейного отдела! И нам казалось, что сила такого полка несокрушима.
      Оркестр внезапно смолк, но вместо музыки раздалась размеренная дробь барабанов.
      - Теперь можно быть спокойным за пулеметное дело, - громко сказал Филатов, один из зачинателей обучения вновь сформированных команд стрельбе из пулеметов.
      Многие молча кивнули ему в ответ. Каждый из нас знал, что русская армия успела уже загладить в этом отношении те ошибки, которые были допущены в русско-японскую войну. Новый русский пулемет образца 1910 года куда совершеннее пулеметов, стрелявших на полях Маньчжурии! И по количеству их русская армия шла впереди других государств: у нас на каждую дивизию тридцать два пулемета, а в иностранных армиях - не более двадцати четырех.
      Мы могли гордиться также и другими образцами нашего стрелкового оружия. Русская трехлинейная винтовка заслужила всеобщее признание в предшествующих битвах. Револьвер образца 1895 года был также одним из лучших...
      Не успели мы отойти от окон и занять места, как снова послышались звуки приближающейся музыки. Хор конных трубачей на белых лошадях открывал марш гвардейской конно-артиллерийской бригады, казармы которой были расположены неподалеку.
      Зрелище это еще более красивое. Здесь не было тесно сплоченных, сомкнутых рядов пехотного полка; с лязгом и грохотом проходили батареи; шестерки сильных и крупных лошадей тянули орудия, выкрашенные в защитный цвет. Каждая батарея имела лошадей определенной масти: перед нами проходили золотисто-рыжие, вороные, гнедые кони. Они рысили, вздымались на дыбы...
      В этот момент в зал заседаний вошел начальник Главного артиллерийского управления генерал Кузьмин-Караваев, прослуживший многие годы в этой бригаде.
      - Бригада, смирно! Равнение направо! - раздалась команда.
      Музыка смолкла. Это командир бригады, увидев в окне нашего зала своего бывшего начальника, салютовал ему.
      Рядом с Кузьминым-Караваевым стояли известные своими научными трудами и изобретениями члены комитета. Я видел профессора Артиллерийской академии Забудского, выдающегося ученого в области внешней баллистики. Рядом с ним стоял генерал Трофимов, получивший также широкую известность своими научными трудами, в особенности исследованием действия шрапнели. Здесь же присутствовали постоянные члены Артиллерийского комитета и профессора академии: профессор Дроздов - исследователь труднейших теоретических вопросов по внутренней баллистике; Гр. Забудский - крупнейший специалист по пороховому делу; Дурляхов - талантливый конструктор многих систем лафетов, в особенности для орудий береговой артиллерии; Киснемский, работавший над порохами прогрессивного горения; Шмидт фон дер Лауниц - известный изобретатель дальномеров; Соколов - конструктор пулеметного станка и нескольких систем дальномеров...
      Отправлявшаяся на фронт артиллерийская бригада, имевшая всю материальную часть, разработанную под руководством этих лиц, как бы отдавала комитету последнюю честь перед началом жестоких боев с противником...
      Как гордились мы тогда блестящим видом этих частей, уходивших на фронт! Но как беспочвенна и напрасна, однако, была наша гордость! Мы немногим отличались в этом отношении от толпы обывателей, привлеченных красивой картиной и бодрящей музыкой.
      Уже спустя несколько месяцев нам пришлось испытать жестокое разочарование. В пехотных полках оказался громадный недостаток винтовок, а в артиллерии катастрофически не хватало снарядов. Помимо всего прочего, сильно недоставало артиллерийских орудий, в особенности тяжелых.
      Любуясь маршем артиллерийской бригады, мы, как специалисты-инженеры, оценивали в эти минуты вооружение артиллерии главным образом с точки зрения ее качеств. И многие из нас забывали в тот момент вопрос о количестве.
      Ведь русская 76-миллиметровая полевая пушка была одной из лучших. Она обладала прекрасными боевыми свойствами, и это признавали даже враги. После русско-японской войны к ней были приняты панорамный прицел, более совершенный лафет со щитом, а также фугасные гранаты, недостаток которых так остро чувствовался на полях Маньчжурии. Однако таких легких пушек у нас полагалось на корпус девяносто шесть, а в Германии - сто восемь.
      Отличный образец представляла и русская полевая гаубица образца 1909 года, назначенная для поражения навесным огнем противника, засевшего в окопах, а также для разрушения полевых укрытий. Но русский корпус имел всего двенадцать полевых гаубиц, а германский корпус - в три раза больше. Отставание огромное!
      Еще хуже обстояло дело с тяжелой артиллерией. Начало 900-х годов знаменовало собой эпоху введения в различных государствах мощных орудий крупного калибра, стрелявших весьма сильным зарядом, обладавших большими начальными скоростями и более дальнобойных. Эти орудия придавались полевым войскам для разрушения тех препятствий, против которых была бессильна полевая артиллерия.
      Германия уже в 1902 году ввела тяжелую полевую гаубицу, а в 1904 году - полевую тяжелую пушку. С очень большим запозданием, а именно лишь в 1910 году, в царской России были закончены разработка и испытания 107-миллиметровой скорострельной пушки и 152-миллиметровой тяжелой гаубицы. По своей системе эти образцы опять-таки считались лучшими орудиями того времени. Но какое ничтожное количество их было! Ко времени войны удалось сформировать на всю русскую армию всего лишь восемь дивизионов, развертываемых при мобилизации в двадцать. Этих орудий у нас так мало, что полевую тяжелую артиллерию могли придавать только отдельным армиям. В то же время у немцев в каждом корпусе было по шестнадцати тяжелых гаубиц или пушек.
      Плохо было и с осадной и крепостной артиллерией. В период 1909-1913 годов в России были разработаны новые образцы этой артиллерии. Они также отличались своими хорошими качествами и по величине начальной скорости, и по весу снаряда и разрывного заряда, и по дальности стрельбы. Но ввиду крайней медленности всех работ и испытаний, а также из-за отсутствия соответствующих кредитов новые орудия ко времени войны так и не были заготовлены.
      Главная причина такой чудовищной медлительности в техническом перевооружении русской армии заключалась, конечно, в общей отсталости царской России и, в частности, чрезвычайно слабом развитии военной промышленности по сравнению с Западной Европой. Факт этот общеизвестен, и о нем не стоит много говорить.
      Но были также и другие причины. К числу их относилась, например, неудовлетворительная организация работ по военным изобретениям и усовершенствованиям. Взять хотя бы Артиллерийский комитет. Здесь работало немало талантливых и крупных специалистов. Но в какие условия они были поставлены! Во всех мероприятиях чувствовалась бедность средств, стиль "малого размаха".
      В каждом отделе комитета полагалось не более двух - четырех работников. Дел же сыпалось, как из рога изобилия! Еле успеешь доложить какой-либо вопрос, как поступает уже следующий. Так приходилось докладывать по нескольку вопросов каждую неделю, то есть на каждом заседании комитета. Но ведь всякая тема требовала основательной подготовки, наведения различных справок, поисков и изучения соответствующей литературы, посещения заводов. В то же время надо было присутствовать на опытах и на вечерних заседаниях и различных комиссиях. Жизнь была в высшей степени суматошной, беспокойной. Расширение состава комитета откладывалось: не отпускали средств. Все это, конечно, плохо отзывалось на развитии дела. Многие серьезные темы нуждались в обширном обмене мнениями и вызывали часто весьма горячие споры. Докладчик, который излагал на заседании содержание темы, должен бил вносить и проект постановления. Он подвергался разнообразным перекрестным вопросам. Поэтому мы называли комитетский зал заседаний "залом перекрестного допроса". После прений составлялась окончательная редакция решения. Затем журнал сдавался в канцелярию комитета для перепечатки, сбора подписей и производства необходимых распоряжений. Сам же докладчик немедленно переходил к следующей работе. Как будет исполнено решение комитета, какие последуют мероприятия - за всем этим докладчик не имел времени следить. Он крутился как белка в колесе, рассматривая все новые и новые дела. Важные и неважные - все были в одной куче, неисполненных дел не должно было быть, за этим строго следили.
      Много напрасно потерянного времени отнимала работа, называвшаяся в комитете "ассенизацией", то есть работа по рассмотрению различных невежественных предложений и изобретений; они донимали нас своим количеством.
      Основной недостаток заключался, таким образом, в том, что комитетские работники не имели возможности проверять осуществление тех или иных решений. Они не были в состоянии добиваться выдачи необходимых нарядов, вырывать из тощих карманов скупого министерства нужные средства, следить за изготовлением опытных образцов на заводах и т. п. Дела двигались большей частью самотеком, не было постоянного работника, всецело отвечающего не только за правильность своего доклада в комитете, но и за скорейшее проведение дела во всех последующих многочисленных инстанциях.
      Необходимо иметь в виду, что при введении какого-нибудь орудия приходилось одновременно рассматривать необычайно большое количество самых разнообразных вопросов. Здесь имело значение не только само орудие, но и устройство лафета. Далее следовал "выстрел", то есть конгломерат множества деталей, необходимых для производства выстрела: гильза, капсюльная втулка для воспламенения, заряд пороха, сорт пороха, различные образцы снарядов с дистанционными трубками и взрывателями. При проектировании нового снаряда на сцену выступали сложные теоретические вопросы внутренней баллистики. Затем следовала "стрельба", включающая не менее сложные вопросы внешней баллистики, составление таблиц стрельбы, разработку приборов для ведения стрельбы и т. д. и т. п.
      Наконец, надо было разрешить вопрос о новой конструкции передков, зарядных ящиков и всей прочей второстепенной материальной части данной системы орудия.
      По многим вопросам необходимо было запрашивать мнение какого-либо другого учреждения. Следовало получить также заключения командующих войсками военных округов. Мы называли такие запросы "похоронами по первому разряду". Проходило обыкновенно шесть - восемь месяцев, пока собирались соответствующие комиссии, пока они в целом ряде заседаний высказывали свое мнение, пока поступали заключения от всех округов.
      Артиллерийский комитет обыкновенно называли "муравейником труда и знаний". Но, повторяю, страшным его бичом являлась крайняя медлительность. Комитет стремился всеми мерами к тому, чтобы дать русской армии наиболее совершенное оружие, и эту свою задачу выполнял неплохо. Но вместе с тем комитет мало обращал надлежащего внимания на фактор, имеющий в военном деле особенно важное значение, а именно на фактор времени.
      Техническая отсталость страны, незначительная сеть военных заводов, малое количество отечественных конструкторов и изобретателей, отсутствие проектно-конструкторских бюро всегда были причинами постоянного запаздывания в деле перевооружения русской армии новыми образцами.
      Положение накануне первой империалистической войны еще более усложнилось. Назревали грозные события. Наши противники усиленно готовились к борьбе. Все это обязывало учреждения военного министерства отбросить прежние методы ведения дел и вложить колоссальную энергию в разрешение всех насущных вопросов. Командным верхам царской армии, воспитывавшимся на культе преклонения перед создателем русской военной силы Петром I, были отлично известны его памятные слова: "Промедление времени смерти подобно". Как часто приходилось слышать на различных заседаниях эти слова! К ним все, однако, привыкли, и они не производили абсолютно никакого впечатления, оставаясь, увы, только словами.
      "Потом трудов своих создал я вас", - гласила надпись на памятнике Петру I, поставленном перед казармами Преображенского полка.
      Великим потом трудов надо было ковать техническую мощь русской армии перед грандиозными событиями, надвигавшимися на Россию.
      Колоссальной важности события следовали одно за другим. Немцы уже заняли Люксембург и вступили в пределы Бельгии, начиная свое "захождение правым плечом" на Париж. Между сербами и австрийцами шли ожесточенные схватки. Начались повсюду первые пограничные стычки. Англия наконец открыто объявила Германии и Австро-Венгрии войну. Весь европейский материк пылал в разгоревшемся пожаре империалистической войны. Позднее искры достигли и Азии: на стороне Антанты выступила Япония, став союзником России.
      В России с первых же дней войны были закрыты высшие военные учебные заведения: все обучающиеся ушли на фронт. Закрылись и наша Артиллерийская академия и офицерская стрелковая школа, где мне постоянно приходилось бывать для испытания новых образцов оружия и где я читал лекции офицерам переменного состава. Эти меры объяснялись теми же соображениями о молниеносном окончании войны: нет теперь времени на длительное обучение в академиях, как и нет места для различных опытных работ.
      Спустя несколько дней после описанного мной заседания в Артиллерийском комитете я был вызван к начальнику нашего управления генералу Кузьмину-Караваеву. Он предложил мне отправиться в Японию для переговоров по снабжению русской армии оружием и патронами, а также для приемки всего того, что уступит России японское правительство. Меня посылали в качестве специалиста по оружейной и патронной части. Нашу миссию возглавлял заведующий артиллерийскими приемками генерал Гермониус.
      Сборы были недолги: мы считали, что Япония быстро отпустит нам некоторое количество оружия из своих запасов. Захватив с собой лишь небольшие чемоданчики, в двадцатых числах августа мы уже катили в сибирском экспрессе на восток.
      Встречные поезда попадались главным образом воинские. По Северной дороге двигались пехотные полки, артиллерия, казачьи части. Помню, что шли уже второочередные части, с более долгим сроком мобилизации. Путешествие было довольно скучным, ожидали все время свежих газет и тогда подолгу обсуждали телеграммы о ходе военных действий.
      Как мы и предполагали, германцы направили свой главный удар на запад. Россия получила возможность закончить мобилизацию своих сил. Для сосредоточения русских войск этот вопрос имел первостепенное значение; если бы германцы напали в первую очередь на Россию, она должна была бы очистить передовой театр войны и сосредоточить свои армии по линии крепостей во избежание частичных поражений. Скорейшее выяснение главного удара германской армии - на запад или на восток - являлось тогда одной из самых ответственных задач. На организацию соответствующей разведки было обращено колоссальное внимание. И первый орден в ту войну был назначен организатору разведки за исключительно быстрое и исчерпывающее выяснение этого важнейшего вопроса. Это был тот самый офицер с лицом Наполеона, сопровождавший меня в секретные командировки за границу в 1913 и 1914 годах.
      Несмотря на встречные воинские поезда, передвижение наше шло довольно удачно, без всяких остановок и задержек в пути. Мы миновали Урал, пересекли степную полосу Западной Сибири с ее базграничными просторами, гигантскими реками и мостами, зорко охраняемыми многочисленными патрулями. Далее пошла сибирская тайга - унылая, мрачная, с непроходимыми болотами, с повалившимися или торчащими вверх засохшими деревьями, вздымающими к небу свои искривленные сучья.
      Во Владивостоке нас как громом поразило известие о разгроме 2-й русской армии генерала Самсонова в Восточной Пруссии. Оно даже омрачило радость от сражения под Гумбиненом, блестяще выигранного русскими. Мы стали обсуждать причины поражения самсоновской армии.
      Мы знали, что немцы применяли в больших масштабах тяжелую артиллерию. Это морально подавляло наши необстрелянные части. А у Самсонова артиллерии почти не было! Но главная причина - это слишком ранний переход в наступление 2-й армии, когда она не была еще полностью готова к боевым, действиям. Здесь сказалось стремление русского главного командования во что бы то ни стало честно выполнить свои обязательства перед французами и оттянуть на себя германские силы, не сообразуясь со степенью готовности своих армий. Эта цель была достигнута: несколько германских корпусов были сняты с французского фронта для переброски на русский. Снятие этих корпусов сильно повлияло на исход генерального сражения на Марне, когда был приостановлен марш немцев к Парижу. Казалось, что и русское командование было вправе ожидать в трудные часы помощи от своих союзников. Увы, как горько нам пришлось в этом разочароваться!
      По прибытии во Владивосток мы выехали, не теряя времени, в Японию. Морское сообщение между Владивостоком и японским портом Цуругой поддерживалось как русскими, так и японскими судами. Один раз в неделю отправлялся наш пароход Добровольного флота, а другой раз - японский, "Хазан-Мару". Нам пришлось отправиться на последнем, так как по расписанию он уходил раньше.
      Пароход имел небольшой тоннаж. Ввиду военного времени пассажиров почти не было. Кроме нашей миссии, ехал только японский консул во Владивостоке, считавший своим долгом проводить нас до берегов Японии. Ехала еще кучка русских купцов, подрядчиков, промышленников, направлявшихся в Японию в надежде оживления торговых оборотов во время войны. Это была стая волков, почувствовавшая приближение добычи.
      Долго двигался "Хазан-Мару" по владивостокскому рейду, пока не вышел в открытое море. Безбрежная даль расстилалась перед нами; несмотря на осеннее время, море было тихое, спокойное; легкие дуновения ветерка вызывали еле заметную рябь на яркой темно-синей поверхности воды...
      Постепенно тьма сгустилась, взошел месяц, море заблистало серебристыми огнями, картина стала еще более чарующей!
      Невеселы, однако, были мои думы.
      Какую странную судьбу, думалось мне, имеет русская армия! Постоянный недостаток оружия, постоянные поиски его во время войны! Война с Германией давно ожидалась, давно велась соответствующая подготовка, и все-таки через несколько дней после ее объявления явилась необходимость в посылке за 12 тысяч километров особой миссии в поисках оружия!
      Ведь Россия не вела ни одной войны, во время которой царская армия имела бы достаточно вооружения.
      Отечественная война 1812 года... Массовая потеря оружия во время боев и отступления от Немана в глубь России; кровопролитный бой под Бородином, в котором выбыла половина русской армии; крайний недостаток ружей для прибывающих пополнений... Оружия неоткуда взять!
      Севастополь... Крайний недостаток в русских войсках нарезных ружей. Прибытие в Севастополь стрелкового батальона, вооруженного штуцерами, празднуется, как великое событие! Восемьсот штуцеров батальона, а с другой стороны - вся английская армия и значительная часть французской, вооруженные более совершенным нарезным оружием...
      Русско-турецкая война 1877-1878 годов... Еще за семь лет до этого утверждается винтовка Бердана No 2. Имеется отличный образец для вооружения русской армии. Но к началу войны новые винтовки успели выдать лишь в гвардейский и гренадерский корпуса, а остальная армия идет в бой с устаревшими винтовками Крнка.
      Настал 1914 год... Вновь раздались первые выстрелы на рубежах России, и мне предстоит теперь быть действующим лицом в новой главе очень старой истории, именуемой "В поисках оружия".
      В стране четырехсот островов
      Двуликий Янус
      На второй день после выхода из Владивостока наш пароход уже приближался к берегам Японии.
      Чуть брезжил рассвет, показалась земля. Силуэты высоких гор виднелись вдалеке, розоватым светом восходящего солнца сияли эти горы. Перед нами была страна, о которой так много рассказывали удивительных вещей, легенд, историй, как о самом оригинальном уголке земного шара. Страна четырехсот островов - так нас учили еще в школе..
      Берег все приближался. Розоватый свет окрашивал теперь уже не только верхушки гор, а заливал всю их громаду. Понемногу мы стали различать отдельные контуры остроконечных вершин, суровых утесов, изрезанных гребней, окаймленных то здесь, то там угрюмыми чащами леса. На пологих холмах около деревушки с причудливыми пагодами можно было разглядеть желтые квадраты рисовых плантаций. Береговая полоса поражала обилием маленьких заливов, бухт, мысов, перешейков, островков.
      Мы шли вдоль гористых кряжей Японии, круто возвышающихся из темно-зеленых пучин океана. Под нами было самое глубокое место на земном шаре - водяная пропасть в десять тысяч метров.
      Наконец пароход причалил к пристани Цуруги. На ней масса народа. После взаимных приветствий нас тесно окружила японская толпа - пестрая, оживленная. Со всех сторон предлагали всевозможные услуги, японские рикши буквально тащили нас и наш багаж на свои колясочки, несколько корреспондентов, перебивая друг друга, забрасывали разными вопросами. Одни предлагали показать город, другие уговаривали немедленно посетить его окрестности.
      Положение было довольно неловкое. Из него вывел нас живущий в Цуруге представитель русского Добровольного флота, который нанял несколько рикш, других отстранил, и мы направились прямо по первой попавшейся дороге, чтобы избавиться от любопытства толпы. Сделав некоторый крюк, мы повернули обратно и подъехали к вокзалу железной дороги, ведущей в Токио...
      С жадным вниманием следил я из окна вагона за часто меняющимися картинами природы неизвестной страны. Мне вспомнилось одно выражение из прочитанной недавно книги о Японии: "Природа Японии - это двуликий Янус". И действительно, с внешней стороны она приветливая, роскошная и богатая, но в то же время она и непокорная, коварная, гибельная. С незапамятных времен эта природа привлекала к себе красотой, ласковостью, но в то же время не давала человеку ни на минуту сложить руки и успокоиться.
      В Японии постоянно встречаешься с фактами, которые подтверждают правильность этой мысли. Дорога из Цуруги на Токио извивается вначале среди сильно гористой местности. Опять громоздились перед нами отвесные скалы, недосягаемые кручи, изредка покрытые лесом. И среди склонов гор каждый удобный участок был обработан для посева риса; то здесь, то там виднелись японские крестьяне, копошившиеся на своих маленьких квадратиках рисовых полей. Огромный труд и настойчивость нужны для того, чтобы вырвать в этих местах у земли ее скудные плоды.
      Через час или два пути от Цуруги мы увидели следы ужасного разрушения, которое было произведено потоками, бежавшими с гор после сильного ливня. Вдоль русла маленького ручейка, теперь опять еле заметного в своем каменистом ложе, железная дорога была снесена на протяжении нескольких километров, и наш поезд шел по свежей временной насыпи, с временными чуть живыми деревянными мостами. Насколько сильно разливается ручей от горных потоков, насколько могуч делается тогда напор его воды, можно было видеть хотя бы по разрушенным стропилам железных мостов на этом участке. Стальные мостовые фермы, снесенные потоком на несколько сажен в сторону, валялись под откосом, в русле ручья.
      Наводнения, землетрясения и постоянные пожары - три стихийных бича Японии, и никакая сказочная фееричность и красота природы не могут загладить тех опустошений, которые ежегодно поражают эти места. В стране восходящего солнца насчитывают до ста пятидесяти вулканов, из них пятьдесят действующих. По количеству вулканических извержений ей нет равных. Вся история Японии полна описаниями страшных катастроф, которые так часто обрушивались на ее жителей, - здесь и разрушение городов и селений, здесь и гибель десятков тысяч людей от колебаний почвы, от образования трещин, от сопровождавших землетрясения пожаров, от оседания поверхности земли в океан и опустошительных наводнений...
      Весть о прибытии русской военной миссии уже разнеслась вдоль дороги. На каждой станции толпилось много любопытных. А в Нагое - самой гористой провинции на пути в Токио - нам устроили даже особую встречу. На перрон вышли представители города, тепло приветствовавшие миссию по случаю прибытия в их страну. Сердечность японцев произвела на нас большое впечатление. Надо отметить: чем ближе мы узнавали народ Японии, тем все больше убеждались, . что, несмотря на недавнюю войну, к нам, русским, относятся очень доброжелательно. Но только народ. Другое дело правительство... И в этом смысле Япония оказалась тоже двуликим Янусом.
      Вскоре мы выехали на равнинную местность. Всюду виднелись вспаханные поля, главным образом рисовые плантации. Мы обратили внимание на весьма своеобразную систему водоснабжения этих земельных участков. Вода из водоемов проводилась по пустотелым стволам бамбуковых деревьев, которых так много произрастает в Японии. Мимо нас мелькали японские деревеньки с примитивным и незатейливым хозяйством. Домики были похожи на карточные. То тут, то там стояли оригинальные каменные фонари, в которых теплились лампадки, зажженные суеверными жителями в честь умерших предков.
      Далее железная дорога потянулась по берегу Тихого океана. Показалась играющая под лучами солнца лазурь безбрежного моря - с белоснежными парусами рыбачьих лодок, с песчаной отмелью прибрежной полосы и типичными японскими соснами, вздымающими к небу свои искривленные сучья.
      Мы ехали в Японию, почти ничего не зная толком о ней - о ее обычаях, хозяйственной жизни, культурном облике. Никто из нас не понимал ни слова по-японски. Из-за поспешности отъезда не успели даже захватить словарь или самоучитель. Но зато мы были хорошо подготовлены к выполнению своей миссии: каждый из нас отлично знал вооружение японской армии, материальную часть артиллерии, конструкции и боевые свойства орудий, снарядов, ружей, пулеметов.
      Во время долгого путешествия я частенько прикидывал, что может из ручного огнестрельного оружия предоставить нам правительство микадо. Была надежда получить старые винтовки образца 1897 года системы Арисака. С этими винтовками японская армия шла против России в 1904-1905 годах, так что мы на себе испытали все их боевые качества. Ко времени мировой войны эта винтовка была заменена более новой системой того же Арисака - образца 1905 года.
      Японская винтовка 1897 года по своему устройству принадлежала к современному оружию. У нее был магазин на пять патронов и так называемый скользящий затвор. Отличалась она от русской трехлинейной того времени главным образом тем, что имела несколько меньший калибр. Благодаря этому японская винтовка обладала даже несколько лучшими баллистическими качествами. Все же подавляющая часть государств не приняла для своих винтовок такого калибра, так как господствовало мнение, будто малокалиберные пули должны обладать обязательно и меньшей убойной способностью.
      Однако мне самому пришлось исследовать этот вопрос в связи с разработкой нового патрона для автоматической винтовки. Я стал подробно изучать действие 6,5-миллиметровой винтовки Арисака.