Спальню уже заполнял серый рассвет, тускло освещая раскиданные в беспорядке вещи.
      Оглядев себя с ног до головы, она сняла с ковра маленькую на золотой цепочке иконку, поцеловала ее и начала быстро креститься. Но молитва не помогла. В воображении она уже видела себя с большим животом, темными пятнами на лице, рыжеголового, похожего на Ивана ребенка...
      ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
      На третий день после приезда в станицу Бен Хевурд рано утром вышел на берег реки. Покуривая длинную трубку, он наблюдал, как мулат Рем купал и чистил щеткой лошадь.
      К реке спускался небольшой, засыпанный мелкой галькой, отлогий скат, по которому казаки ездили за водой и гоняли на водопой скотину. Гальку эту нанесла полая вода, колеса укатали ее и превратили в твердую дорогу.
      Окончив чистить лошадь, Рем, не замечая на пригорке хозяина, наклонившись, выискивал глазами красивые цветные камешки и клал их в карман.
      Хевурд сердито крикнул на слугу, приказал ему вести лошадь домой.
      Ведя в поводу коня, Рем стал медленно подниматься по скату. Хевурд пошел за ним.
      Им встретилась Маринка. Она остановилась и с нескрываемым любопытством стала разглядывать Рема. Хевурд, в свою очередь, рассматривал девушку-и, пораженный ее красотой, невольно остановился.
      - Скажите, как вас звать? - не спуская с Маринки пристальных улыбающихся глаз, спросил Хевурд.
      Маринка быстро повернула голову и вздрогнула. Иностранец, о котором она уже слышала от Микешки, был одет в голубую косоворотку. В серых с холодноватым оттенком глазах его было что-то чуждое и отталкивающее. Она хотела молча пройти мимо, но дорогу загораживал конь; с другой стороны стоял Хевурд.
      - Скажите свое имя, - настаивал он, подходя все ближе и ближе.
      - А для чего вам это нужно? - немного оправившись от смущения, дерзко спросила Маринка.
      Хевурд видел, как лицо девушки облилось ярким румянцем. Пожалуй, у себя на родине мистер Хевурд нашелся бы, как ответить, но здесь для простой, как ему казалось, дико-красивой казачки он не сразу нашел подходящие слова.
      - Такое лицо и фигура могут околдовать любого мужчину, - улыбаясь, проговорил англичанин.
      Маринка никогда еще не слышала от мужчины таких слов.
      - Я не колдунья, - гремя ведрами, проговорила она и, переложив коромысло с правого плеча на левое, слегка нахмурилась. - Пустое говорите. Колдуны бывают не такие.
      - Волшебницы-феи часто принимают образ хорошеньких девушек, продолжал Хевурд. - Но я согласен, чтобы вы меня приворожили, и поэтому хочу знать ваше имя!
      - Мариной меня зовут, - ответила она и стала рассматривать красавца коня с лоснящейся после купания кожей, который беспокойно дергал головой и таскал на поводу слугу-мулата.
      - Марина-а! - проговорил Хевурд.
      - Разве это плохое имя? - спросила девушка.
      - Наоборот, в этом имени есть красота, - задумчиво ответил Хевурд, вспомнив, как проездом через Варшаву он встретил в одной компании польскую цыганку, которая сказала ему: "Вам нужна жена, похожая характером на Марину Мнишек, понимаете?" - "Не понимаю", - признался он откровенно. "Коварному человеку нужна коварная жена", - ответила цыганка.
      - Да, Марина - это прекрасное имя, - посматривая на девушку, проговорил он тихо. - Была у вас в Смутное время царица Марина, красивая, вроде тебя... но несчастная.
      - Может, и была, - смущенно ответила Маринка и, неожиданно улыбнувшись, добавила: - Не будет и вам счастья: с пустыми ведрами навстречу попалась.
      - Что значит - с пустыми? - не понимая ее, спросил Хевурд.
      - Если бы я назад шла, с водой, тогда было бы все хорошо!
      - Чепуха, предрассудки! - пожимая плечами и усмехаясь, сказал он беспечно.
      - Вот конь у вас... ох какой! - любуясь на прекрасную породистую лошадь, продолжала Маринка.
      - Чудесный конь! - согласился Хевурд, обрадованный тем, что девушка начинает с ним попросту разговаривать. - Я на нем первые призы брал, это очень дорогая лошадь! Князь Урусов мне за нее десять тысяч рублей давал!
      - А вы его пустите на байгу? - спросила Маринка. Это сейчас интересовало ее больше всего.
      - Непременно! Я люблю скачки не меньше, чем ваши казаки, - признался Хевурд, не предполагая, что перед ним стоит его будущая и самая опасная соперница. - Вы поедете на праздник? - посматривая на изменившуюся в лице девушку, спросил он.
      - Может быть, - неопределенно ответила Маринка и, снова загремев ведрами, стала спускаться под гору к реке.
      Бен Хевурд, помахав ей вслед рукой, направился к дому. Он был доволен этим маленьким приключением и уже надеялся по возвращении в Лондон рассказать в кругу друзей, за бокалом вина о своем экзотическом романе с юной красавицей казачкой...
      В саду Хевурда встретил Владимир Печенегов и позвал завтракать.
      - Где вы пропадаете? - спросил Владимир. - Мы вас целый час разыскиваем!
      - Э-э! Дорогой мой! Вы долго спите и многое теряете! - поднимая палец кверху, многозначительно проговорил Хевурд.
      - Пока что я еще ничего не потерял, а хорошо выспался. А вы что изволили найти?
      - О-о, я открыл чудо! - произнес Хевурд, улыбаясь большим, неприятным ртом.
      - В чудеса я верил, когда был маленьким, но все-таки любопытно, что за чудо?
      - Встретил на берегу реки девушку. И влюбился по самые уши.
      - Может быть, русалку встретили? Не смейтесь, здесь у нас водятся.
      - Без шуток, хорунжий! Эта девушка - как греческая богиня! Такую достаточно один раз увидеть - и уже больше никогда не забудешь.
      - Вы так восторженно говорите, что можно, действительно, поверить в чудо. Расскажите подробнее, - настаивал Печенегов.
      - Я могу сказать только одно, что зовут эту очаровательную русалку Мариной, что у нее великолепные длинные косы, глаза как две спелые вишни, ну а фигура... ведь я уже говорил вам... фигура богини.
      В столовую вошла Зинаида Петровна и, поздоровавшись с молодыми людьми, оправляя на плечах синий японский халат, села за стол.
      Хевурд с удовольствием оглядел уставленный закусками стол и дорогую посуду.
      - Мистер Хевурд встретил на берегу реки какую-то красавицу Марину и с первого взгляда влюбился в нее. Каков! - отрезая ножку цыпленка, заговорил Владимир.
      - Ей очень понравился мой конь, - шутил Хевурд. - Очевидно, он произвел больший эффект, чем хозяин.
      - Марина, говорите? - прищуривая левый глаз, задумчиво спросила Зинаида Петровна. - Лошадью вашей любовалась?
      - Да, да! Я видел, как у нее вспыхнули глаза. Очевидно, казачки любят породистых лошадей.
      - Это особенная казачка, - встряхнув головой, сказала Печенегова. Всматриваясь в улыбающееся лицо Хевурда, она продолжала: - В такую девушку немудрено в влюбиться. Это знаменитая в станице наездница. Вам с ней, видимо, придется поближе познакомиться.
      После бокала шампанского хозяйка рассказала, как Маринка взяла на прошлогодних скачках все призы.
      В свой первый приезд, возвращаясь из станицы Шиханской, Зинаида Петровна, не пропускавшая ни одной ярмарки, завернула в станицу Никольскую, с давних пор славившуюся по всему Оренбургскому краю большим скотоводческим рынком. Два раза в год туда съезжались кочевники, уральские и оренбургские казаки, многочисленные торговцы, купцы и прасолы. Скачки происходили на окраине станицы. Огромный, пыльный, утоптанный скотом выгон заполнился тысячной толпой.
      Среди участвующих в скачках наездников особенно привлекала внимание собравшихся стройная чернобровая казачка на рослом, игреневой масти коне. Одета она была в старые казачьи с лампасами шаровары и в пестрые татарские ичиги. "Черт, а не девка! - раздавались из толпы голоса. - Сидит-то как, отчаянная! Гляди, так и приросла к седлу!" - "Вот угодит кому-нибудь в жены раскрасавица этакая!" - "Такая и плеткой отстегает за мое почтение". - "Говорят, она колдовством занимается. Глаза может отвести..." - "Закрой хайло-то! А зенки вылупленные вытащи на время и спрячь в известное место, чтобы не отвела". - "Вот нашелся придурок!" "Жеребчик под ней ладный!" - "А что, возьмет да придет первой. Вот будет сраму-то казачкам!" - "Там зарецкие купчишки, гляди, каких поджарых вывели. Говорят, такие кони зайцев догнать могут". - "Пошли! Пошли!" загалдела толпа. "Кто ведет?.. Впереди кто?.. Ой, ой! Пропали мои ребрышки!" - "Чего над самым ухом орешь?.."
      Началась обычная в таких случаях давка. Толпа хлынула куда-то в сторону.
      Для молодых трехлетних лошадей было установлено по кругу три заезда с первыми призами: первый круг - две версты, приз казачье седло; второй три версты, приз двадцать пять рублей; третий круг - пять верст, приз пятнадцать рублей и серебряные часы марки Павла Буре.
      С самого начала, в первом круге, на большой серой лошади вперед вышел Родион Буянов и повел за собой всю смену.
      Однако во второй половине круга Маринкин Ястреб начал быстро обходить серого жеребца. Вытянув тонкую шею, Ястреб легко и свободно обогнал своего соперника и далеко вырвался вперед.
      Охваченный азартом скачки, Родион Буянов глянул на девушку сердито блеснувшими глазами, стал усиленно нахлестывать лошадь нагайкой, но догнать Ястреба ему все-таки не удалось.
      Результат скачки был настолько неожиданным, что многие казаки и богатые прасолы, ставившие деньги на тренированных породистых лошадей, остались в проигрыше.
      Много денег выиграл Кодар. Он хорошо знал силу Ястреба. Случайно выиграла и Зинаида Петровна, поставившая не на лошадь, а на понравившуюся ей наездницу.
      Во втором и третьем заездах так же легко и свободно все призы взяла Маринка.
      Смущенную девушку стащили с седла и, подбрасывая вверх, куда-то понесли. Толпа орала исступленно.
      - Замуж беру! Сватов засылаю! - кричал тогда подгулявший Матвей Буянов. - Хошь за сына иди, а хошь за меня! Я человек вдовый, голубушка моя, краса писаная.
      Петр Лигостаев и Кодар насилу вырвали Маринку из рук хмельной и буйной толпы и увезли на постоялый двор.
      Там Маринка впервые встретилась с Зинаидой Петровной.
      Поселившись в станице Шиханской, Зинаида Петровна вскоре вспомнила о необыкновенной девушке и позвала ее к себе в гости. Маринка долго колебалась. Как-то не хотелось ей идти к малознакомой госпоже в дом. Но верх взяло девичье любопытство.
      В одно из воскресений Маринка надела свое лучшее платье из темно-синего сатина и пошла вместе с поджидавшей ее Дашей.
      Зинаида Петровна встретила ее на крыльце и, крепко, бесцеремонно расцеловав, повела в комнаты. В сатиновом простеньком платьице Маринка показалась Печенеговой еще более красивой, чем на ярмарке. "Ее бы одеть по-настоящему!" - глядя на девушку, подумала Печенегова и, решительно подойдя к шкафу, вытащила василькового цвета платье. Несмотря на протесты Маринки, заставила надеть его.
      - Вот теперь посмотри на себя, - сказала Зинаида Петровна дрогнувшим голосом.
      Маринка подошла к трюмо и робко заглянула в него. Она не узнала себя. Из зеркала смотрела на нее незнакомая красавица с обнаженными плечами и приоткрытой грудью. Платье было длинное, оно почти касалось свежевыкрашенного пола.
      "А если бы показаться на улице в таком наряде?" - подумала Маринка и почувствовала, как загорелось от стыда ее лицо и часто застучало сердце.
      Печенеговой неожиданно пришло в голову отдать ей платье совсем. Однако Маринка от такого подарка отказалась. Ей неприятна была бесцеремонная навязчивость богатой барыни.
      ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
      После завтрака Бен Хевурд и Владимир Печенегов по приглашению Ивана и Митьки Степановых поехали осматривать Синешиханский прииск. Вместе с ними отправились Зинаида Петровна и Марфа. На переднем тарантасе сидели Печенегова и Хевурд. За кучера правил Иван Степанов. На заднем вместе с Марфой сел Владимир. Рядом с тарантасом верхом на высоком гнедом жеребце гарцевал Митька; увлеченный ездой, он заставлял жеребца прыгать через все канавы, которые попадались ему на пути, и не замечал того, как Печенегов, склонившись к плечу Марфы, шептал ей на ухо такие словечки, от которых молодая женщина краснела и отодвигалась к стенке тарантаса.
      - Марфа Авдеевна, бежим в Африку, а? - говорил Владимир Печенегов Марфе.
      - Вот глупости! Мне и тут хорошо.
      - Жестокая вы женщина! Если вы меня не полюбите, пущу себе пулю в лоб или выкраду вас. На тройку - и умчу!
      - Лучше уж стреляйтесь. А то Митя догонит и голову с плеч снесет. Вы его мало знаете.
      - Чучело гороховое ваш Митя. Клоун рыжий! Ему бы в цирке конюхом служить, навоз чистить! Везет же таким обормотам!
      Марфа, отвернувшись, стала смотреть на однообразную степь. Белесое море высокого ковыля шевелил горячий полуденный ветер. Вдали над верхушками приуральских гор расплывалось лиловое марево. Это ветер гнал пронизанную солнечными лучами серую пыль.
      Печенегов, чувствуя, что, завравшись, наговорил лишнего, с такой же удивительной легкостью, с какой умел изрекать всякие пошлости, стал просить прощения. Но Марфа, не поворачивая головы, упорно молчала. Ей было обидно. Митя был некрасив, но ласков и добр, а главное, он любил ее. И Марфа знала, что стоило ей сказать мужу о том, как ведет себя и как отзывается о нем этот хорунжий, - и Митя жестоко проучил бы его.
      Золотоносные пески начали промывать в длинной, сколоченной из досок колоде. Промывку производили в присутствии Тараса Маркеловича и Шпака, не отходивших от колоды ни на шаг. Здесь же находился и Василий Кондрашов, который приготовился составлять особый акт. Сегодня должен был окончательно решиться спор между Шпаком и Сухановым.
      Для проверки были приготовлены кучи породы. Обнаруженное в каждых ста пудах промытой руды золото вместе с шлифовым песком лабораторно исследовалось и запечатывалось в отдельные банки. Породу брали из разных штреков.
      Разработка на прииске велась самым примитивным способом. Рабочие прорывали неглубокие траншеи - штольни, выбрасывали породу на тачки и вывозили на лошадях или же выносили вручную к драгам, на берег ручья.
      Всеми проверочными работами руководил Дементий Мартьянов, невысокий, горбатенький, с кудлатой головой человечек, принятый недавно на службу Тарасом Маркеловичем. Суханов знал его еще по Сибири. Мартьянов раньше сам был владельцем небольшого прииска в Бодайбо, но продал его и приехал искать фарт на Урал. Привел он с собой крепкую артель опытных старателей, которые при найме на работу единодушно потребовали, чтобы начальником над ними поставили Дементия.
      - Справедливый человек и дело знает, - заявили они.
      Тарас Маркелович препятствовать не стал. К тому же выяснилось, что артель вся целиком состоит из староверов и Мартьянов у них вместо попа.
      С первых же дней Мартьянов доказал, что он действительно человек хозяйственный и хорошо знает золотое дело. За короткий срок удалось повысить добычу почти вдвое. По своему собственному плану Мартьянов начал строить глинобитные хаты, в которых и поселил своих рабочих отдельным хутором. В деревянных бараках старатели жить отказались. "Клопов и в Сибири много, - заявил Мартьянов. - А тут из глины хоромы можно построить. Мои люди привыкли на особку жить". Быстро выросший хутор прозвали "староверским городом".
      Проработав месяц, Мартьянов понял, что главная роль на прииске принадлежит Шпаку. Это было заметно по тому, как он начал разворачивать строительство обогатительной фабрики. Удивляло Мартьянова лишь то, что такой опытный человек, - а в этом Мартьянов уже успел убедиться - начинает дело не с того конца. Мартьянову, всю жизнь искавшему золото и стремившемуся во что бы то ни стало разбогатеть, совсем не трудно было понять, что строить на Родниковской даче обогатительную фабрику нельзя. Даже по простым поверхностным признакам, по состоянию породы можно было определить, что золото жильное и, наверное, быстро кончится.
      Решив себя проверить, Мартьянов тайно от всех исследовал почти всю окружность, сделал большое количество пробных шурфов и убедился, что его догадки правильны. Ничего не подозревая, он выложил свои расчеты перед инженером Шпаком, надеясь заслужить благодарность за предупреждение. К его изумлению, Шпак и сам подтвердил, что золота здесь мало, но фабрика все же будет строиться для других целей.
      - Для каких же? - удивленно спросил Мартьянов.
      - А это уж разреши мне знать. Я здесь главный инженер.
      Сдерживая бешенство, Шпак приблизился к растерянному управляющему шахтой вплотную и раздельно проговорил:
      - За самовольство и воровство принадлежащего хозяину золота знаешь что, милый мой, бывает? Я тебя, сукин сын, туда загоню, откуда не возвращаются! Понял? Вздумай только цыкнуть! Здесь такое богатство, что тебе и во сне не снилось, - медленно и загадочно продолжал инженер. - Об этом знаю один я. Будет или не будет золото, я гарантирую тебе и твоей артели повышенный заработок. Вот получи задаток. Ты мне еще пригодишься.
      Шпак сунул Мартьянову пачку денег и шепотом добавил:
      - Узнает хоть одна дута - пеняй на себя.
      Перед контрольной проверкой вечером он зашел к Мартьянову.
      В маленькой мазанке горела керосиновая лампа. Свет ее падал на широкую, стоявшую около чисто побеленной печки кровать, покрытую цветным одеялом. Дементий Мартьянов сидел у стола и шил из новых овчин тулуп. Одет он был в черную косоворотку, подпоясанную узким ремнем. На ногах белые шерстяные носки, заправленные под широкие, с казачьими лампасами шаровары. Происходил Мартьянов из амурских казаков, но от казачества давно отстал.
      - Здравствуйте, Дементий Иванович, - войдя в избушку, проговорил Шпак.
      - Добро пожаловать, Петр Эммануилыч.
      Мартьянов встал и отложил овчины в сторону. Сутуля горбатые плечи, пододвинул инженеру табуретку. Он понял, что неожиданный визит такого гостя не сулит ничего приятного, и приготовился к большому разговору. В то же время он чувствовал, что разговор этот должен осветить всю загадочную историю с постройкой фабрики.
      - На этих днях состоится контрольная проба. Будет проверять особая комиссия. Мне нужно, - твердо закончил Шпак, - чтобы проба подтвердила на Родниковской даче большой запас золота.
      - Как же это можно сделать? - после длительного и мрачного раздумья спросил Мартьянов.
      Шпак пристально смотрел на него своими круглыми прилипчивыми глазами. Он сразу же увидел смятение управляющего шахтой.
      - Тебе лучше знать, как это делается, - ответил Шпак.
      - Не занимался. Не знаю, - еще больше помрачнев от шпаковского взгляда, тихо отозвался Мартьянов. На самом же деле он знал много случаев, когда старатели увеличивали пробу при первой промывке. Чаще всего идти на это заставляла нужда. Загонит какой-нибудь хозяйчик артель старателей в глухую тайгу и начнет разработки. Бывало, сверкнет сначала фарт, а потом вдруг исчезнет золото, словно по колдовскому наваждению, исчезнет все до песчинки. А тут зима лютая наступает. Если хозяин прекратит разработку, расторгнет договор, тогда рабочий ложись на землю и помирай с голоду за сотни верст от населенного пункта.
      В таких случаях рабочие доставали свое припрятанное Золотишко и бросали в пустую породу. Или насыпали в ружейный патрон вместо дроби золотого песку и выпаливали куда-нибудь в штольню. Обрадуется хозяин, глядишь, магарыч поставит по случаю богатого золота и продолжает вколачивать денежки в землю.
      Мартьянову непонятно было, кого хотел нагреть инженер. Для чего и кому был нужен обман, в который Шпак втягивал его?
      Несколько раз Мартьянов при встречах с Сухановым порывался сказать обо всем управляющему прииском, но страх перед всесильным инженером, которого безропотно слушались даже сами хозяева, сдерживал Мартьянова. Он знал, что веры будет больше главному инженеру, а не ему, таежному бродяге, у которого было немало грехов на душе.
      - Не могу я втемную играть, Петр Эммануилыч, - попробовал возразить Мартьянов. - Я тоже должен знать, для чего делаю.
      - А для чего ты самовольно разведки делал? - в упор посматривая на Дементия, спросил Шпак.
      - По любопытству своему. Леший попутал. По земле хожу, ногами топчу, хотелось знать, что она скрывает в себе. Для пользы дела старался.
      - Для своей пользы ты старался. Сколько украл золота, сказывай?
      - Ежели бы я украл его, то промолчал бы, как вам не грех, Петр Эммануилыч!
      На самом деле Мартьянов добыл при разведках всего несколько золотников... Но как докажешь это?
      - Грехи подсчитаем после, Дементий Иванович. Тебе много молиться надо. Ты ведь, кажется, на Кочкарском прииске меновую лавку держал, дружил с приставом Щерстобитовым. Спиртонос-то Кулагин, кажется, тебе родственником доводился?
      При последних словах Мартьянов вскинул сухое остроносое лицо и часто заморгал. Его всклокоченная рыжая борода затряслась. Длинная, похожая на дыню голова глубже вдавилась в горбатые плечи. Всей щуплой согнутой фигуркой он напоминал съежившуюся черную перепуганную кошку. Он был пригвожден осведомленностью Шпака к скамье. Ему показалось, что в избушке стало тесно, не хватало воздуха. Как мог проникнуть в его тайны этот беспощадный человек?
      Мартьянов и не предполагал, что инженер Шпак, работая на английскую компанию и находясь в самых близких отношениях с горнополипейской стражей, знал всю подноготную анонимного Кочкарского общества, где Мартьянов владел меновой лавкой, вместе с приставом Шерстобитовым обирал так называемых "вольноприносителей" и случайно участвовал в убийстве и ограблении богатого спиртоноса Кулагина.
      - Не будем, Петр Эммануилыч, сродственников вспоминать, - после длительного молчания, взяв себя в руки, проговорил Мартьянов. - Мы теперь и с вами близкая родня.
      - Ты только не забывайся, Дементий Иванович! По-родственному и будем помогать друг другу. Помни, что проверка должна дать хорошую пробу. Повторяю, не забывай, что любопытных людей я не терплю, - жестко, с угрозой в голосе продолжал Шпак и, поднявшись с табурета, собрался уходить.
      - А как же, Петр Эммануилыч, с золотишком? - замявшись спросил Мартьянов.
      - С каким золотишком?
      - Для хорошей пробы песок нужен.
      - Да у тебя любые сорта есть! - усмехнувшись, ответил Шпак.
      - Зря смеетесь, ваше благородие, - дрожащим голосом проговорил Мартьянов. - Золотых запасов я с собой не вожу.
      - А ты поищи. Используй, что на Родниковской намыл. Да смотри, кочкарского не подложи! То золото совсем другого сорта.
      - Подлец! - прошептал вслед вышедшему инженеру Мартьянов и дал волю своему гневу. - Я тебя, иуду, еще выведу на свежую воду! Ты еще не знаешь Дементия Мартьянова!
      И еще что-то выкрикивал после выпитого спирта старый амурский казак. Он не подозревал, что Шпак ушел не сразу, а постоял напротив открытого окна, притаившись в темноте.
      Тусклая предосенняя ночь была тихой и душной. Только на рассвете Шпак пришел к себе на квартиру, и раздевшись, встал у окна.
      Над прииском с хрипловатым высвистом разливались звуки петушиных голосов. Тоскливо и нудно завывала привязанная на цепи собака Мартьянова, купленная им недавно в станице и еще не привыкшая к новому хозяину. А может быть, и не суждено ей привыкнуть к новому хозяину! Шпак подумал об этом и вздрогнул. Из окна была видна врытая в бугор штольня. Ее темное отверстие походило на разинутую пасть, а ручки брошенных тачек торчали вверх, словно тигриные клыки, готовые вцепиться в горло. Инженер поежился и резко захлопнул окно...
      Когда Бен Хевурд в сопровождении братьев Степановых, Марфы и Печенеговой прибыл на Родниковскую дачу, у староверского городка на старых дуплистых ветлах сидели и угрюмо каркали вороны. У избушек, выбеленных известью, в кучах нарытого песка копались детишки, одетые в холщовые рубашонки. Заметив приближающиеся тарантасы, они подняли головенки, вытирая руками грязные носы, с любопытством разглядывали нарядных гостей, высокую лошадь, на которой гарцевал одетый в новую казачью форму Митька.
      Гостей встретили Суханов, Шпак, Василий Кондрашов и Микешка.
      - А это кто? Белобрысый, в белой косоворотке? - спросил Василий, показывая на вылезавшего из тарантаса Хевурда.
      - Товарищ и гость хорунжего Печенегова, - поспешил ответить инженер Шпак.
      - Это тот самый англичанин, который арапчонка привез и лошадей на скачки будет пущать! - сказал Микешка, успевший познакомиться с маленьким слугой мистера Хевурда. - Ох, и потешный парень!
      - Откуда он здесь появился? - допытывался Василий.
      Тарас Маркелович, стиснув зубы, мрачнея в лице, тихо ответил:
      - Сын управляющего "Зарецк инглиш компани"... путешествует...
      - Понятно, - кивнул головой Василий, глядя на Хевурда и Шпака, помогавших женщинам вылезти из тарантаса.
      - Напрасно вы допускаете, Тарас Маркелович, разных путешественников на прииск, да еще во время исследовательских работ, - заметил Василий.
      Суханов и сам был недоволен этим.
      - А что мне делать, коли у этих шалопутных братцев ума на копейку, а фанаберии на весь целковый! Баб притащил и этого... Уйду к чертовой бабушке, брошу все и уйду!
      Вокруг приехавших стала собираться толпа свободных от работы людей, одетых пестро и рвано. Впереди всех выдвинулся приисковый сторож Мурат, широколицый юноша с узенькими глазками, в коричневом стеганом длиннополом бешмете, с ружьем в руках и кривой саблей на боку. Рядом с ним стоял пожилой китаец Фан Лян с тонкими усиками и жиденькой на затылке косичкой. Склонившись к своему артельному старосте Архипу Буланову, он говорил:
      - Это, наверное, большие начальники, очень большие, а?
      - Да не махонькие... Посмотрим!
      Архип разгладил черную большую бороду и стал пристально рассматривать приехавших людей. Ему бросилась в глаза Марфа, которую вел под руку Владимир Печенегов.
      - И родятся же такие, брат, на свете бабы. Душу может сжечь такая краля! И побить и полюбить есть кого!
      Буланов был слегка навеселе. Браво расправив плечи, он лихо подкрутил черный ус и прищурил диковато блестевшие под густыми бровями глаза.
      - У тебя, Архип, усы, как у горного исправника.
      - Ты, Фан Лян, меня не дразни. Горный мне не черт, не сват, а скорпиён. Не вспоминай ты эту ядовитую змеищу! Зачем он тебя требовал?
      - Хочет выгнать из артели, - показывая белые крепкие зубы, ответил Фан Лян.
      - Как это выгнать? - круто повернувшись лицом к китайцу, спросил Архип.
      - Говорит, что есть такой закон. Корейцы, китайцы, маньчжуры будут уволены с прииска.
      - Это почему? - допытывался Буланов.
      Архип был старостой и вожаком большой артели. С ним работали башкиры, киргизы, татары, мордвины, чуваши и русские. Это была сплоченная артель, состоявшая почти из одних холостяков. Жили старатели на товарищеских началах, ели из общего котла и поровну делили свой заработок. Артель считалась самой трудолюбивой и давала большой процент выработки.
      - Начальник мне сказал, что китайцы и корейцы ненадежные люди, они говорят про русское начальство плохие слова и подбивают воровать золото.
      - Он сам первейший вор и злодей! Сукин сын! - гневно проговорил Буланов. - Что ты ему на это ответил?
      - Я ему сказал, что китайцы умеют работать, искать золото, строить фанзы. Почему их надо прогонять? Он говорит, что нет, китайцы - мошенники, бунтовщики. Скажи, брат Архип, больше исправника есть начальники или нет?
      - Есть, Фан Лян, начальники и побольше, чем исправники, но почти все они сами мошенники и сукины дети, а самый главный злодей - это... это... в Петербурге сидит.
      Буланов, широко раскрыв рот, громко захохотал. Подмигнув артельному старосте, тоненько засмеялся и китаец.
      - Ты чего гогочешь? - оглянувшись на сидящего поодаль Архипа, спросил Суханов с раздражением. Он слышал весь этот разговор, но не обратил на него особого внимания. Немало наслушался он уже на прииске хлестких ругательств по адресу царя.
      - Да вот Фан Лян, Тарас Маркелыч, меня смешит, спрашивает, кто у нас после пристава самый главный сукин сын?
      - А ты и рад стараться всех паскудить! Смотри у меня!
      Тарас Маркелович погрозил ему пальцем и пошел навстречу подходившему Митьке.
      Слышал слова Архипа и Василий Кондрашов. Он давно приметил артельного старосту, говорившего густым басом и часто под хмельком распевавшего не совсем дозволенные песни.
      Однажды Василий попытался заговорить с ним, но из этого ничего не вышло. Буланов сразу замкнулся.
      - Откуда родом-то? - спросил его Василий.
      - А мы, господин начальник, - особенно подчеркивая с преувеличенной вежливостью слово "начальник", ответил Архип, - мы без роду, без племени, трескаем пельмени, глотаем яйца всмятку, танцуем вприсядку, песни распеваем, винцо попиваем, на дуде свищем да золотце ищем; что найдем, проедим да пропьем, а потом сапоги дегтем смажем и брюху кукиш кажем; в тайгу идем, глядишь, чего-нибудь и найдем; так и живем, не сеем и не пашем, поем и трепака пляшем...
      - Весело живете... Слышал я ваши песенки...
      Буланов медленно повернул к нему свою большую кудлатую, как у цыгана, голову и уже без балагурства, раздельно сказал:
      - Мы ведь для себя только поем, господин начальник; извините, может, не так я вас величаю. Песни наши не всем понятные и не каждому по сердцу приходятся. В тайге родились, толстому кедру молились, топором да ножичком крестились; серые людишки - медвежий картуз и оленьи портишки. Не слушайте, господин хороший, наших срамных песен, не дай бог жена узнает, хлопот не оберетесь из-за наших бродяжьих напевов.
      Василий тогда еще понял, что за балагурством артельного старосты скрываются вольные и смелые мысли, что он своим складным и метким словом привлекает людей и пользуется среди рабочих довольно большим авторитетом. Но все попытки Василия завести с этим явно незаурядным человеком серьезный разговор ни к чему не привели.
      - Разные мы люди, ваше степенство. Вы бухгалтер, образованный человек, а мы бродяжки, господом богом обиженные, книжные премудрости для нас хуже дремучей тайги.
      - А читаете все-таки книжки-то? - спросил Василий.
      - Читаем, а как же! Про Бову-королевича читывали артельно, вслух. Книжка, я вам скажу, завлекательная! Направо махнет мечом - улица мертвых, налево - переулок!.. На японцев бы такого богатыря послать, он бы их там всех расчихвостил!
      ...Сейчас Василий подошел к Буланову и, поздоровавшись, запросто спросил: