- Почему же бросил? - напряженно слушая старика, спросил Степанов.
      - Каторжанин он был. Казаки-староверы его едва до смерти не убили. Чуть живой ушел. Клятву взяли, чтоб молчал.
      - Он и молчал?
      - Мне сказал, больше никому.
      - Стало быть, дурак, коли от своего счастья отказался! - засмеялся Иван.
      - У нас свои законы, таежные. Даденное слово блюдется строго, сурово ответил Тарас Маркелович.
      - А жив он, Черный-то? - спросил Иван.
      - Жив. Поклон мне прислал недавно. Сюда просится.
      - Нет уж, оставь!
      Степанов вскочил и, дергая рыжие усики, подражая Шпаку, пробежался по комнате до порога и обратно.
      - Нет, дорогой Тарас Маркелыч, ты уж не того... не бери, - крикливо продолжал он. - Нам каторжные не нужны. Ежели не сумел он извлечь для себя полезности, пускай забудет про это, а раз клятву дал - тем паче. Все было давно и быльем поросло...
      - А я ему уже известие послал, - спокойно проговорил Суханов, словно не замечая тревожного настроения хозяина. Ему забавно было видеть, как волнуется Иван Александрович, бегает по комнате и тормошит свои рыженькие усики.
      - Да на кой он тут сдался, на кой?
      - Он штрейгер башковитый. Дело хорошо знает, - попробовал возразить Суханов.
      - Да что мне его штрейгерство! - окончательно взъерепенился Степанов. - Болтать начнет всякое! Я-де, мол, открыл золото! Он открыл! На нашей-то казачьей земле!
      - Несуразное вы говорите, Иван Александрыч. От его разговора вреда никакого не будет, да и болтать он не станет, не такой человек.
      - Станет или нет, мне неизвестно, только скажу вам напрямки: без моего на то согласия всяких сибирских шаромыжников в работники не нанимать!
      Суханов снова посмотрел на него с удивлением. "А беспаспортные, а каторжные, которых братья Степановы брали сотнями за ничтожную оплату? Откуда они? Не из Сибири?" Но Тарас Маркелович промолчал. Он видел, что Иван опьянен не только от выпитого перед ужином вина, но и от своих слов, от власти и богатства. Не входя в длительные объяснения, управляющий доложил о найме бухгалтера и закупке у Буянова материалов и инструмента.
      Степанов разгневался окончательно. Особенно возмутила его сделка с Буяновым.
      - Что же выходит, и покупать больше не у кого? - взлохмачивая и без того ершисто торчавший рыжий вихор, кричал Иван. Он все еще не мог позабыть коварства Буянова, пытавшегося завладеть его золотом.
      - Подождите, Иван Александрыч, не кричите зря-то... Из конторы было такое распоряжение, купить именно у Буянова. И человек был послан. Тут не моя вина.
      - Какое такое распоряжение? - спросил Степанов.
      - Господин Шпак с Митрием Александрычем подписали. Хорошо, что я узнал об этом, а то бы втридорога пришлось платить.
      - Почему втридорога?
      - Вы же золотопромывательную фабрику строить задумали!
      Вошел Митька. Он был в широком цветном халате, в легких, красного цвета козловых ичигах. За последнее время он заметно располнел, раздался в плечах. Суханову он искренне обрадовался.
      - Какую это ты бумагу подмахнул, чтоб струмент у купчишки Буянова купить? - набросился на него брат.
      - Бумагу? Буянову? - Митька закрыл глаза, старался что-то сообразить, но, видимо, ничего не вспомнил. Тряхнув головой, он засмеялся:
      - Чудной ты, брательничек, человек, а еще в князья метишь... Разве я могу припомнить, сколь мне за день разных приказаньев приходится подписывать!
      - А ты, дурак, не подписывай. Мне присылай, - заявил Иван.
      - Почему тебе? Что, Митрий Степанов не хозяин? А к тому же тебя часто дома не случается... На рыбалке все пропадаете... - Митька ехидно усмехнулся и, подмигнув правым глазом, показал на дверь. Иван зашмыгал носом и отвернулся к окну. Отодвинув занавеску, он увидел подходившего к крыльцу Шпака. За палисадником пофыркивали запряженные в тарантас кони, на которых приехал инженер. У Шпака был теперь особый выезд - пара белоногих, рыжей масти рысаков, купленных тоже у Печенеговой.
      Войдя в гостиную, Шпак поздоровался со всеми за руку. Старика Суханова он окинул с ног до головы настороженным, прощупывающим взглядом и начал расспрашивать о поездке в город. Суханов отвечал неохотно и немногословно. Ивану все это неинтересно было слушать, а хотелось скорее узнать, что будет отвечать инженер старику управляющему по поводу строительства золотопромывателыюй фабрики на Родниковской даче.
      - Вы, кажется, привезли бухгалтера? - спросил Шпак.
      - Привез.
      - Очень печально, - с сожалением проговорил инженер.
      - Какая же тут печаль? - шумно передвинувшись на стуле, отозвался Тарас Маркелович.
      - Я без вас пригласил другого, - ответил Шпак. - Очень знающий человек.
      - Не знаю, кого вы пригласили, но я, как управляющий, считаю себя вправе нанимать работников, - поглядывая на инженера сбоку, резко сказал Суханов.
      - Я тоже нанимал, как управляющий... По моему мнению, в ваше отсутствие эти обязанности исполнял я, - пожимая плечами, ответил Шпак.
      - Так-с, так-с, Петр Эммануилыч... Все это верно-с, - не без иронии согласился Суханов. - Вы без меня задумали и фабрику строить, и дома, и конторы, а вот где все это надо строить, об этом не подумали. А если и подумали, то плохо.
      Шпак, к великому удивлению Ивана, нисколько не обиделся. Не переставая посмеиваться, он стал крутить аккуратно подстриженную бородку.
      - Продолжайте, Тарас Маркелович, продолжайте, - сказал он, поощрительно кивая головой, и весело подмигнул Ивану.
      - Тут и продолжать нечего, Петр Эммануилович. Строить фабрику на Родниковской даче, - нарочно подчеркивая предпоследнее слово, сказал Суханов, - нельзя! Вы это сами знаете!
      - Ошибаетесь, уважаемый!
      Шпак вскочил со стула и быстро вышел в прихожую. Через минуту он возвратился с объемистым портфелем в руках. Щелкая замками, торопливо расстегнул его и вынул несколько бумажек.
      - Вот, дорогой мой Тарас Маркелович, неопровержимое доказательство того, что Родниковская шахта самая богатая на всем Синем Шихане.
      Инженер положил бумажки перед Сухановым и снова торжествующе улыбнулся. За этой наигранной беспечностью чувствовалось глубоко скрытое волнение. Неожиданный и резкий протест Суханова смутил его. Надо было выставить какие-то веские аргументы.
      Суханов, не читая бумажки, отодвинул их на середину стола, глухо покашливая, твердо сказал:
      - Не будем спорить, а лучше проверим еще раз.
      - Вы мне, значит, не доверяете? - перебирая бумажки трясущимися пальцами, тихонько спросил Шпак. Он встревожился не на шутку.
      - Я и себе не доверяю, любезный Петр Эммануилович. Семь раз примерь, как говорится, а один раз отрежь, - ответил Суханов. Он видел, что инженер начинает серьезно волноваться.
      - Правильно говорит Тарас Маркелыч. Чем спорить, лучше еще раз проверить, - вмешался все время молчавший Митька.
      Отказавшись от ужина, Тарас Маркелович уехал на прииск. В дороге он перебирал в памяти события сегодняшнего дня. Он понимал, что за хитрыми словами Шпака, за его усмешками скрывалось что-то большое и важное. Уж не разгадал ли он, этот полунемец-полушвед, его тайну, не дающую ему покоя?
      Некоторое время назад, исследуя породу на Заовражной даче, Суханов обнаружил в ней платину и скрыл свою находку не только от главного инженера, но и от Степановых. Он знал, что братья совсем обалдеют от нового богатства и разнесут весть о нем по всему округу. После разговора с Василием Кондрашовым, который состоялся между ними в пути из города на прииск, он окончательно утвердился в этом намерении.
      Братья Степановы с первых же шагов новой жизни стали нагло обманывать людей, которые за гроши добывали им волшебный металл. Едва сменив свои заплатанные, испачканные дегтем шаровары на новенькие, из дорогого сукна, они уже перестали замечать нищенские лохмотья приискателей, валивших на Синий Шихан несметными толпами, и думали теперь лишь о том, чтобы извлечь из этого полуголодного люда побольше пользы для себя. Суханов достоверно знал и то, что их прииском интересуются иностранные компании, которые вырастали на русской земле как грибы. Это подтвердили и разоблаченные лазутчики. Невольно вспомнились Тарасу Маркеловичу слова Василия Кондрашова:
      - "Инглиш компани" ищет не только золото и драгоценные уральские камни, но и платину. Их конкуренты, американцы, уже добывают платину во многих районах Урала.
      Рассказал Василий Тарасу Маркеловичу и об англо-бурской войне, о том, как англичане из-за золота и алмазов убивали тысячи ни в чем не повинных людей.
      После этого разговора Суханова еще больше стала терзать тайна открытия залежей платины. Кому принесет пользу открытое им богатство? Больше станет денег у рыжего Ивашки Степанова, наденет его курносая Аришка еще несколько пестрых, нелепых платьев, Митька купит еще десяток рысаков. Печенегова, присосавшись к Ивану, выпишет новую партию заграничных вин и французских духов, положит себе в карман не одну лишнюю тысячу. Ну, а Шпак? Что будет иметь этот образованный инженер? Он тоже получит свое: и славу, и богатство, и власть. Может быть, из-за платины прольется чья-нибудь кровь, и падет она на седую голову Тараса Маркеловича. Может быть, разбогатеют еще больше иноземцы.
      Страшной начинала казаться Тарасу Маркеловичу его находка. В прежние времена он бы гордился ею, сейчас она тяготила его, давила, как непомерный груз. Может быть, потому, что стар стал? Интерес к жизни потерял? Или потому, что думает он теперь не только о своей жизни?..
      ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
      Бен Хевурд в сопровождении хорунжего Владимира Печенегова появился в станице Шиханской. Особенное впечатление на казаков произвел не сам англичанин, приехавший верхом на чистокровной арабской лошади, а его молоденький слуга - черноголовый и кудрявый, как барашек, мулат Рем.
      Казачата провожали гостей до самого печенеговского дома.
      - На чертененка похож, - сказал пастушонок Сашка. - Эй, дегтем мазанный, смотри! У тя ось-то в колесе, а чакушка-то в осе; колесо покатилось, лошадь задом поворотилась, в хомуте шея, под хвостом шлея, давай поедем ты да я, ишо матанька моя! - под смех таких же сорванцов-мальчишек кричал Сашка.
      Рем, сидя на козлах тарантаса рядом с кучером, скалил зубы и корчил такие рожи, что казачата приседали от хохота.
      - Скажи что-нибудь по-свойски! Хала-бала, в бане чертиха жила, тебя родила, да помыть забыла, ты, наверно, мыться не давался, так копченым и остался, - зубоскалил Сашка.
      - Купать конь айда! - крикнул Рем, когда тарантас остановился у дома Печенеговой. Смышленый мальчуган уже немного научился говорить по-русски.
      - По-нашему тараторит, вот леший, а! - удивился Сашка. - Как тебя зовут, слышь? - с опаской подходя ближе, спросил он.
      - Я Рем, Рем Джонсон, Британия! - тыча себя пальцем в грудь, закричал в ответ мулат. - Олл райт, русска господин, хрошо, хрошо!
      - Рем Джонсон, господин-сковродин! - озорно тряхнув головой, залился смехом Сашка. - Может, и я господин, а?
      Так произошло первое знакомство Рема Джонсона с шиханскими казачатами. Разговор между новыми знакомыми, может быть, продолжался бы и дальше, если бы его не оборвал резкий окрик Хевурда. Он что-то крикнул своему слуге на английском языке, тот сразу же замолчал и скрылся в доме.
      - От кого может родиться такой человек? - спросил курносый, с неровно постриженной головой парнишка.
      - Такие люди из дикарей выходят, - шмыгая облезлым носом, объяснил Сашка. - А родят их карие лошади...
      Эти сведения он почерпнул из сказки, рассказанной Микешкой. А во всех сказках Микешки неизменно фигурировали лошади, резвые и умные, помогавшие людям преодолевать трудности и выходить победителями из самых невероятных положений. Эти чудо-кони могли мгновенно превращаться в любого зверя, птицу, в богатыря, в красавицу, и наоборот.
      - Не ври, - возразил ему курносый Степка, - этого никогда не бывает.
      - Нет, бывает...
      Неизвестно, чем бы кончился этот спор, если бы к ребятишкам не подъехал Микешка.
      Микешка приехал поговорить с Сашкой о предстоящих скачках.
      - Не хочется мне на степановском коне скакать, - говорил он не то сам для себя, не то обращаясь к мальчишке. - Митька-дурак не понимает, что надула его Печенежиха. Конишка жиденький. А скакать-то двенадцать верст, не выдержит. Твоя кобыленка, не гляди, что вроде горбатая, большой запас силы имеет!
      Сашка должен был скакать на молодой кобылице табунщика Куленшака. Она была небольшого роста, вислозадая, с несуразно выпуклым, похожим на небольшой горб крупом, но с необычайно удлиненным экстерьером и приходилась сестрой лигостаевскому Ястребу, только от другой матери.
      - На скачках не зевай. Башкиры из Акзяра таких зверей привели, говорят, зайцев догоняют. Вот иностранец тоже, сказывают, каких-то породистых привел... На первых кругах до нагайки и не дотрагивайся, не маши, она не любит этого. Далеко вперед тоже не вырывайся. Поводья придерживай, сам посылай ее вперед только пятками. Старайся держаться вровень сильным лошадям и до последнего круга береги силы. С половины круга начинай помахивать нагайкой. Ежели прибавит ходу и станет заметно обходить, так и держи. Когда начнешь последних обскакивать, шибче крикни и даже немножко подстегнуть можно. Она, едрена корень, только Ястребу уступить может. Ну, а Марише не грех и уступить...
      ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
      Еще в первый свой приезд владетельница печенеговской усадьбы удивила казаков неслыханной дерзостью: незванно-непрошенно явилась на станичную сходку, куда женщинам испокон веков приходить было запрещено.
      Придя в управление, она небрежно кивнула присутствующим головой и, не обращая внимания на казаков, села на подоконник. По-мужски закинув ногу на ногу, выставила напоказ зеленые, восточного покроя шаровары, татарские ичиги, расшитые позолоченными узорами, и стала похлестывать по голенищу короткой, мелко сплетенной нагайкой.
      Собравшиеся на сходку казаки притихли. Все замолчали.
      - Извините, господа станичники, что я вам помешала, - заявила Печенегова. - У меня неотложное дело. Я жена войскового старшины Печенегова и вступила во владение имением, дарованным предкам моего мужа самим государем императором! Я переселяюсь сюда на жительство и желаю вместе с моим сыном, окончившим кадетский корпус, быть членом вашего общества и пользоваться всеми правами и привилегиями.
      Казаки переглядывались. Удивился и сам атаман станицы Турков.
      Гордей Севастьянович, гулко откашлявшись, крутнул по привычке конец отвислого уса, отпустил в душе по адресу гостьи и мрачно помалкивающих станичников несколько ругательств, но вслух сказал:
      - Спасиба, ста, на добром слове, Зинаида Петровна. Живите промежду нас и здравствуйте, не обидим, ета, по-божески, значит... М-да!
      Вспомнив полученные им от Печенеговой подарки, он посчитал себя обязанным добавить:
      - Наша достопочтенная Зинаида Петровна здесь, у нас, на пользу отечества поставит, ета, конский завод, чтоб жеребцов с нашими кобыленками случать...
      Почувствовав, что брякнул несуразное, Гордей Севастьянович неловко замолчал.
      Казаки, ухмыляясь в бороды, ниже склонили головы.
      Хохот грянул после того, как Печенегова вышла из управления. Долго потом вспоминали казаки речь станичного начальства. Высмеивая диковинную затею молодой барыни, говорили между собой:
      - Лучше бы ей самой ребятишек рожать, а не конскую породу выращивать.
      - Муженек-то, вишь, тоже любил чужим конишкам свои узды примеривать и бабенку, видно, приучил с лошадями вожжаться.
      Никто тогда всерьез не поверил в успех задуманного Печенеговой дела.
      На другой день Петр Николаевич Лигостаев рассказывал своим домашним, как барыня в зеленых татарских шароварах явилась на сходку и какую произнес станичный атаман речь.
      - Я бы тоже такие с охотой надела, - с улыбкой посматривая на отца, заметила Маринка.
      - Еще ничего не выдумаешь? - сердито поджимая губы, спросила Анна Степановна. - И то моду взяла - Гаврюшкины штаны надеваешь. Срам один...
      - А в них верхом хорошо ездить, - возразила Маринка.
      - Это верно, - согласился Петр Николаевич и добавил: - Тебе бы, дочка, надо мальчишкой родиться.
      - Ты тоже старый потатчик! - вскипела Анна Степановна. - Скоро дочь-то на самом деле в казака превратишь и шашку заставишь привесить. Барыня-то вон всем пример дает, в штанах ходит, как киргизка, прости господи.
      Маринка, не желая перечить матери, ушла в горницу и, присев к окну, начала довязывать пуховый платок. Брови девушки трепетали от тихой, загадочной улыбки.
      Как-то в ауле, куда Маринка приехала навестить Василия, она в присутствии Кондрашова и Кодара сказала, что в длинных, связанных у щиколотки шальварах удобно работать, готовить пищу, стирать одежду, доить коров и кобылиц, а главное, скакать на коне.
      Услышав это, Кодар улыбнулся и пообещал подарить Маринке азиатские шальвары...
      Тогда Маринка посмеялась над его обещанием, а вот сейчас, после слов отца, ей захотелось получить подарок и выехать в таком виде на скачки. Вот было бы разговору!
      Скачки она ожидала с нетерпением. Да и не только одна Маринка ждала их. Вся станица готовилась к предстоящим состязаниям.
      В этом году мусульманский праздник курбан-байрам совпадал с престольным праздником в одной из крупных станиц. Ожидалась большая байга и козлодранье... Готовилась к скачкам и Зинаида Петровна Печенегова. Чтобы создать себе репутацию щедрой госпожи, она выделила в качестве призов двух породистых жеребят, два казачьих седла и уздечки, отделанные чеканным серебром.
      Предприимчивая женщина задумала извлечь из конного завода немалый доход. Несколько месяцев назад, когда табуны ее прибыли из приуральских степей в станицу Шиханскую, казаки увидели необычайных жеребят с уродливыми экстерьерами. Однако к концу лета их совершенно нельзя было узнать. Они превратились в рослых, тонконогих стригунков, сильных и выносливых. Тогда казаки повели было на печенеговские конюшни своих кобылиц. Но Зинаида Петровна потребовала, чтобы за обгул каждой матки казаки своими семенами засевали на ее поле осьминник овса. Плата была чрезвычайно высокая. Охотников случать кобылиц нашлось немного.
      ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
      Как-то утром к печенеговской усадьбе подъехал Кодар. Под ним был крупный, бурой масти конь с лохматой, низко свисающей гривой и тонкими белыми ногами. Кодар легко спрыгнул с коня, прикрутил поводья к передней луке, развязал переметную суму, достал какой-то сверток и, оставив коня на свободе, вошел в калитку.
      На гостя набросились собаки. Однако Кодар не растерялся: плетью он заставил всю свору с визгом отскочить прочь.
      - Эй, постой, знаком, куда ты? - крикнул Рукавишников.
      - Барыня нада! Салям тамыр!
      Кодар приветливо махнул казаку рукой и скрылся в коридоре. Он толкнул первую попавшуюся ему на пути дверь. В светлой комнате, куда он вошел, его поразило множество картин, сверкающих позолотой рам, на которых были изображены обнаженные женщины. Решив, что ему оставаться здесь не годится, Кодар открыл другую дверь. Это был кабинет бывшего войскового старшины. Здесь тоже оказалось много картин. На одной из них женщина смотрела на блюдо, где лежала отрубленная человеческая голова.
      Кодар оторопел. Он сам был художником и мог выткать на ковре бешено мчавшийся по степи табун лошадей, или одиноко тоскующего у прикола сосунка-жеребенка, или группу играющих возле юрты детей, или же бородатых аксакалов, сидящих за чаепитием.
      Голова же Иоанна Крестителя, обрамленная густыми спутанными волосами, произвела на Кодара жуткое впечатление. Он долго не мог оторвать взгляда от этого лица с полузакрытыми глазами. Никогда Кодар не думал, что можно так хорошо выразить человеческую мысль, застывшую на мертвом лице.
      Забыв обо всем на свете, Кодар стоял как зачарованный. Его мысли оборвал раздавшийся за стеной звонкий женский голос:
      - Даша! Ну где ты там пропала!
      Сначала послышалось шлепанье босых ног, затем распахнулась дверь кабинета.
      Кодар повернул голову. На пороге стояла полураздетая, с распущенными косами Зинаида Петровна.
      На мгновение Кодару показалось, что с картины сошла та самая женщина, которая держала на блюде мертвую голову. Женщина ахнула и скрылась за дверью. Вслед за тем шумно открылась вторая дверь, высунулась другая женская головка и также быстро исчезла.
      Через несколько минут все выяснилось.
      Печенегова, быстро одевшись, вошла в кабинет. Зябко кутаясь в пуховую шаль, присела на диван. Кодар, приложив руки к груди, низко поклонился, слегка искажая русский язык, певучим голосом проговорил:
      - Извиняй. Я немножко испугал тебя.
      И сконфуженно умолк. Его смущало здесь все: и яркий утренний свет, и большие картины в тяжелых позолоченных рамах, и бронзовые подсвечники на письменном столе, заваленном книгами.
      Зинаида Петровна с любопытством вскидывала свои зеленые кошачьи глаза на стоявшего посреди комнаты Кодара, одетого в шелковый зеленого цвета бешмет, подпоясанный сиреневым кушаком. Голова у него была большая, гладко выбритая. Глаза черные, выразительные, с ярко поблескивающими, быстро двигающимися зрачками. Нос прямой и правильный, с чуть заметной горбинкой. В руках он держал объемистый куржум - сумку, сотканную им самим из разноцветных шерстяных нитей. Куржум был чем-то наполнен и завязан сверху тонким сыромятным ремешком.
      - Нам хотелось хорошее с тобой знакомство завести. По нашим обычаям, мы тебе подарки привезли.
      Развязав куржум, Кодар вытащил оттуда и расстелил на полу небольшой пестрый ковер. На нем с удивительным мастерством был выткан косяк кобылиц, пригнанных на водопой вместе с жеребятами к берегу широкого степного лимана. Некоторые лошади, вытянув шеи, жадно припали к воде, другие резвились на песчаном берегу. В отдалении, на небольшом бугорке, стоял косячный жеребец с высоко и гордо поднятой головой.
      - О, это прекрасно! - Зинаида Петровна взялась за край ковра и руками приподняла его. - Какой он тяжелый!
      - Чистая верблюжья шерсть, - спокойно ответил Кодар.
      - Не знаю, чем вас благодарить. Вы такой милый... Да, да! - В подтверждение своих слов она протянула ему для поцелуя руку.
      Но Кодар только низко поклонился. До протянутой и повисшей в воздухе руки он не дотронулся.
      Ей понравился этот степной богатырь, который не раболепствовал перед ней, как это делали другие, и держался с достоинством.
      - Где вы купили такую прелесть?
      - Нигде не покупал, сам делал.
      - Вы умеете ткать такие замечательные ковры? - удивилась Зинаида Петровна.
      - Да. Этому научила меня моя мать, - тихо ответил Кодар. В его словах слышалась гордость и уважение к матери.
      - У вас прекрасная мать! Вы понимаете, что это... это... Печенегова, ища подходящее слово, пощелкала пальцами. - Это искусство, талант! Понимаете?
      - У нас в аулах многие умеют так делать; только одни мастерят хорошо, другие хуже. Мать наша хорошо знала это дело. Умела коня из глины вылепить, коров и разных птиц.
      - От кого же она научилась?
      - От своей матери.
      - У вас ковры ткут обыкновенно женщины, а вы... джигит.
      - Когда маленький был, помогал матери. Теперь без такой работы не могу.
      - Но чем же я отплачу за этот великолепный подарок? Садитесь, гостем будете! - Зинаида Петровна пододвинула ему кресло. Сама взяла колокольчик, позвонила. Потом прилегла на диван и сбросила с маленьких ног раскрашенные туфли.
      - У вас очень хорошие кони, - присаживаясь на кресло, заговорил Кодар. - Я знаю эту породу. У меня есть небольшой косяк кобылиц. Я бы хотел пустить их в ваш табун.
      - Вы хотите улучшить породу коней? Но, кажется, ваши аксакалы противятся этому?
      - Наши аксакалы любят сильных лошадей и не хотят, чтобы ушла от них выносливость. Слабые кони не могут вынести наших буранов. А я думаю, что если жеребенок родится здесь, то он привыкнет и к этому. У нас так говорят: от хорошего дерева растут и хорошие листья.
      "Он, кажется, умен", - подумала Печенегова, внимательно рассматривая его.
      - Вы грамотны?
      - Могу читать, писать. Арабскую письменность знаю.
      Говорил он мягким, приятным голосом, делая твердые, но неправильные ударения.
      - А по-русски?
      Вошла Даша и позвала Зинаиду Петровну завтракать.
      - Хочешь, я буду учить тебя русской грамоте? - неожиданно для самой себя проговорила Зинаида Петровна, когда девушка вышла.
      - По-русски тоже умею, - ответил Кодар. - Меня научил один очень хороший человек, он...
      - Кто он такой? - спросила Печенегова.
      - Он - русский учитель...
      В столовой, куда пригласила своего гостя Печенегова, Кодар увидел много незнакомых ему людей. Здесь был Владимир Печенегов, молодой офицер с белокурыми волосами и неприятным, угристым лицом, и его новый друг Бен Хевурд, одетый в простую русскую косоворотку. Кодар принял его за купца. Рядом с ними сидел рыжий Иван Степанов, напротив - инженер Шпак.
      Кроме Ивана Степанова, хорошо знавшего Кодара, на гостя все посмотрели, как на большую и необыкновенную в этом доме редкость. Увидев вытканный Кодаром ковер, особенно заинтересовался им Хевурд-младший. Но он стал спрашивать Кодара не о коврах, а о породах лошадей, их выносливости и резвости. Бен Хевурд даже полюбопытствовал, сколько "мистер Кодар" надаивает в день кумыса.
      - Один турсук, - неохотно ответил тот.
      - Почему так мало?
      - Нам хватает. Больше жеребятам оставляю.
      Кодар пил чай из блюдечка, поставив его донышком на вытянутые пальцы.
      - На скачках будешь? - спросил его Иван, знавший лошадей Кодара и чувствующий в нем соперника.
      - Не знаем. В байге будем скакать.
      - Значит, козла драть станешь! Вот, барин, умора-то!
      Иван запросто ткнул локтем в бок Хевурда и, не замечая гримасы на его лице, продолжал:
      - Посмотрите, как они будут козленка потрошить.
      - А что это такое? Я в детстве слышал об этом, но никогда не видел.
      - А вы расспросите его, он вам расскажет.
      Бен Хевурд повернулся к Кодару.
      - Так просто говорить - непонятно будет. Надо посмотреть...
      - Нет, ты все-таки скажи, - приставал захмелевший Иван. - На наших казачьих скачках участвовать будешь? Вот этот господин, - кивая на Хевурда, продолжал Иван, - заморских лошадей привел, хочет наших степных обтяпать! Да мы на своих мухортеньких всех позади оставим! Видал, каких аргамаков наша любезная Петровна пригнала! Львы!
      Печенегова, изобразив на своем лице улыбку, кивнула головой. Развязность Ивана последнее время начинала ей надоедать, да и по станице о ней шли самые нелестные слухи. Но приходилось пока терпеть. Все оплачивалось чистым шиханским золотом.
      - Вы имеете свой косяк? - с любопытством рассматривая Хевурда, спросил Кодар.
      - Он имеет самых породистых лошадей, - заметил Владимир Печенегов, не принимавший до этого участия в разговоре.
      Владимир Печенегов был недоволен обстановкой в доме. Половину дома занимали чужие люди, какой-то нелепый Митька Степанов, напомаженный Иван, почти все время торчавший около мачехи и без всякого стеснения заходивший к ней в спальню. И этот еще инженер Шпак с усиками, хитро косившийся на Митькину Марфу. "Препротивная рожа", - думал о нем Владимир.
      Шпак был мрачен и молчалив. Не дождавшись конца завтрака, он уехал на прииск. Последнее время его начал беспокоить новый бухгалтер, оказавшийся довольно опытным служащим, отлично знающим свое дело. Он сумел быстро войти в курс не только учета и отчетности, но и в процессы всех работ. С особенной тщательностью он занялся капитальными затратами. Новый бухгалтер потребовал, чтобы образцы пород складывались в особые ящики и в запечатанном виде доставлялись в специально открытую для этого лабораторию. Там золотоносная порода обрабатывалась и устанавливался процент содержания золота под личным наблюдением самого Тараса Маркеловича. Кроме того, по настоянию того же бухгалтера управляющий издал приказ о введении на прииске двойной бухгалтерии и о количественном учете всех материально-технических ценностей.
      Шпаку ничего другого не оставалось, как внешне смириться с этими мероприятиями, но он отлично понимал, что Суханов при помощи бухгалтера нанес ему ответный удар. Тарас Маркелович почти переселился на Родниковскую дачу и занимался вместе со своим кучером Микешкой какими-то дополнительными исследованиями, которых Шпак опасался больше всего. Побаивался он и кучера. Этот смуглый широкоплечий парень стал настоящим телохранителем управляющего и ходил за ним по пятам, как волкодав, не признавая никакой другой власти. На Шпака он смотрел с презрением и явной насмешкой.
      На Родниковскую дачу Шпак ехал по срочному вызову Суханова для каких-то объяснений. Приказание Суханова Шпаку передал Микешка грубо и резко, взбесив этим инженера до последней степени.
      ...После завтрака Зинаида Петровна задержала у себя Кодара.
      Не спуская с гостя смеющихся, прищуренных глаз, она стала расспрашивать его о жизни. На вопрос, почему он не женится, Кодар загадочно улыбнулся, но ничего не ответил.
      Прощаясь с гостем, Зинаида Петровна просила его заезжать в любое время. Кодар в знак благодарности низко поклонился и, попрощавшись, уехал.
      ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
      Под утро, когда пропели вторые петухи, Зинаида Петровна еще лежала на кровати с открытыми глазами. Только что она с большим трудом выпроводила Ивана. Его ласки и заносчивое чванство становились для нее тягостными, невыносимыми. Кроме того, Зинаиду Петровну смутил и заставил задуматься этот вольный кочевник. Раньше все азиаты, ходившие в широких пестрых халатах, были для нее полудикими существами, которых можно было и не считать за людей. Но Кодар...
      Зинаида Петровна закрыла глаза, и сразу же ей показалось, что она видит перед собой могучие плечи в зеленом бешмете, широкий сиреневого цвета кушак, высокий лоб Кодара. Узкие с насмешливым прищуром глаза, казалось, неотступно следили за каждым ее движением. "Уж не больна ли я? подумала Печенегова. - А если... хуже?" - охваченная удручающим предположением, она быстро вскочила с кровати и подошла к висевшему на стене зеркалу.