- Как какими? Обыкновенно! - Сунул руку под шубу и высыпал на тарелку, как горох, целую горсть желтеньких "таракашек". - Всех угощай! Поминки справляю: отца в тайге оставил.
      - Пожалста... слушаюсь... - ворковал официант, гремя бутылками и подносом.
      Пили все, начиная с поваренка и кончая капитаном. Пили день, пили ночь и весь следующий день. Допились до того, что капитан разрешил Тараске командовать пароходом.
      Тараска знал одну-единственную команду: "Отдать якорь!" - которая и была моментально выполнена.
      Под истошные крики "ура" "Пермяк" остановился напротив какой-то деревушки. Разгулье продолжалось. Над рекой висело медноголосое эхо пьяных выкриков и пароходных гудков. Сначала труба лениво дымилась, но к вечеру машина заглохла. На пароходе к этому времени все спали мертвецким сном.
      - Что это пароход посреди реки стоит? - спросили у мужиков приехавшие в деревню стражники.
      - Стало быть, надо, коли стоит, - уклончиво отвечали мужики, успевшие побывать на пароходе и угоститься.
      Стражники сели в лодку и отправились на пароход - узнать, что случилось.
      На палубе раздавались храп и пьяное бормотанье.
      - Это што ж такое, а? - спросили стражники у проснувшегося поваренка.
      - Упились вдрызг, - тараща глаза на представителей власти, промычал поваренок. - Вот он якорь велел отдать, - поваренок указал рукой на Тараску, спавшего полусидя в камбузе.
      - А капитан где? - спросил стражник.
      - В ванне... Заснувши... - виновато ответил поваренок.
      Капитана вытащили из ванны.
      - Не резон, господин капитан, - помогая ему одеваться, укоряюще говорил стражник.
      - Ни шиша! Выпил, да и все... Ну и помянули! Еще выпьем, а потом поедем, - оправдывался капитан.
      - А мы думали, тут все померли.
      Тараске вылили на голову ведро воды.
      - Вина хошь, дядя? За отца моего выпить хошь? - кричал он толстоносому стражнику.
      - Нет, ты уж, любезный, не тратился бы, - отнекивались стражники нерешительно. - Уж вы поезжайте...
      - Шабаш! Гуляем! - орал Тараска.
      Через час и стражники были пьяны. Что было потом, Тараска помнил смутно. Кто-то его бил, он кого-то колотил, потом ему скрутили руки, спустили вниз по трапу, и ему казалось, что он проваливается в бездонную пропасть...
      Очнулся Тараска в холодной этапной, без единого "таракашка" в кармане... А ведь когда садился на пароход, под шубой было не меньше тридцати фунтов золота...
      - Все, брат, взяли, - продолжал Тарас Маркелович. - Вот так же и тебя ограбили... Кому ты золото продал? Иностранной компании. Это похуже тех стражников. Ты, брат, знаешь, кто такой Хевурд...
      - Я ему ничего не продавал, - возразил Митька.
      - А кому продал? Эх ты, парень! Мне один добрый человек все твои похождения описал... Вот оно, письмо-то! Ты ведь и сам не знаешь, что натворил... Наше золото перекупщики сцапали... Хевурд больше половины тебе недоплатил!
      - Неужели обманул? - изумленно спросил Митька. - Никак бы не поверил: такой вежливый, обходительный, можно сказать, простецкий человек...
      - Мало того, можно тебя под суд закатать! Ты закон нарушил. Все золото мы обязаны казне сдавать.
      - Я ефтих законов не знаю, - хмуро произнес Митька. Самым удивительным было для него то, что золото попало английской фирме и господин Хевурд оказался обманщиком и мошенником.
      - В Сибирь упекут тебя, голубчика, там узнаешь все законы, продолжал Тарас Маркелович. - Это еще не все, милый человек. Слава-то какая пойдет... А зачем разболтал, как да сколько мы добываем золота? В таких делах надо тайну великую соблюдать, а ты незнамо какого инженера привез... Эх, Митрий, Митрий, широко шагаешь, сечь тебя некому... Суханов укоризненно покачал головой.
      - Инженер - человек хороший... Образование по этому делу имеет, насупив брови, сказал Митька.
      - Слов нет, может, он и хороший, да мало мы его знаем. Пока и без него могли бы обойтись...
      - Без инженера нам только нельзя... Весь Шихан исследовать надо, попытался возразить Митька, но Суханов не дал ему договорить.
      - Рано об этом думать, хозяин. Прежде надо самим изучить. Где оно есть, так мы и без посторонних справимся. Дело знакомое. Ты меня, старика, послушай. Я тебе не враг и чести своей ни перед кем не запятнал. Вот ты задумал жениться, самостоятельность приобрести, несколько пудов золота ахнул... Понимаю, любовь и всякое прочее, сам был молодой... М-да... С братом теперь на ножах, мать обидел, все это не только для тебя, и для дела плохо. Вдовушка тебе приглянулась, ну что ж, твое дело. Но почему со мной не посоветовался? Я бы мешать не стал и без всяких передряг такую свадьбу сварганил бы, все черти заплясали бы! Отдельный дом тебе нужен? Будет дом. Только напополам дело сечь, как ты задумал, нельзя. Большое дело больших капиталов требует, рассечешь его, все рухнет. Думку о дележке выкинь из головы. Мой совет таков будет: иди к матери, в ноги поклонись и прощения попроси, да и с братом помириться надо. А что тобой сделано, того не воротишь.
      - С Ивашкой мириться не стану! Лучше и не уговаривай, Тарас Маркелыч! - горячо запротестовал Митька.
      - Надо помириться, надо! Брось, Митрий, ерепениться, - упрямо твердил Суханов.
      - Разделюсь я с ними, вот и весь сказ.
      - Ну что ж, коли так, твое дело... Только знай, служить я у тебя не буду. С Иваном останусь...
      Это был последний довод Тараса Маркеловича. Ему было жаль молодого, необузданного парня. Ивана же он не любил за его жадность и лукавство. Но больше всего было жаль прииск, дело, в которое он вкладывал опыт, силы, знания.
      Митька никак не ожидал, что Тарас Маркелович может остаться с Ивашкой. С первых дней работы на прииске он полюбил Суханова за его прямой и решительный характер, за его умение обращаться с народом. Рабочие и старатели не только боялись его, но и уважали.
      - Неужели ты меня на самом деле бросить хочешь, Тарас Маркелыч? искренне огорченный и напуганный, взмолился Степанов.
      - Не послушаешься - брошу, - твердо заявил Суханов.
      - Трудно мне с ним помириться, - тяжело вздохнул Митька, чувствуя, что старик не изменит своего решения.
      - Знаю. Но ты меньшой и ради дела уступить должен. Ну, живите врозь, шут с вами, только сук не рубите, на который вас посадил счастливый случай.
      - А мать? Она проклясть меня собиралась.
      - Страшно, да не очень... Матери обидно, вгорячах всякое сказать может, обижаться тут не следует, на то она и мать. Мать я сам уговорю, но сходить тебе следует домой. Постыдят, побранят, не без этого, да и заслужил ты, удалой молодец... А свадьбу надо сыграть потише да попроще, и так, наверное, на всю округу нашумели... Я вчера на прииске двух лазутчиков поймал, из других компаний подосланы. Охрану надо покрепче иметь... Так-то, молодец, ступай и мирись...
      В дверь постучали. Вошла Зинаида Петровна. Она почти насильно ввела за собой закутанную в белую шаль Олимпиаду. Вдова стыдливо опустила голову и не знала, куда девать руки.
      Митька, изменившись в лице, поздоровался и суетливо стал усаживать гостью на диван.
      Тарас Маркелович видел ее первый раз. Румяные щеки Олимпиады горели, утолщенная верхняя губа маленького чувственного рта чуть заметно вздрагивала.
      "Экая сытая телушка", - подумал Суханов и, не желая смущать молодых людей, молча вышел. Ушла и Печенегова.
      ...При содействии Суханова и Печенеговой Митька Степанов помирился с родными, жить же временно остался у Зинаиды Петровны. Там же поселился и Петр Эммануилович Шпак. Тарасу Маркеловичу было поручено строить для молодых большой новый дом. Богатые новые хоромы начал строить Иван Степанов. В городе Зарецке, при посредничестве Шпака, братьям Степановым был открыт неограниченный кредит.
      Митька с Олимпиадой собирались отправиться после венца в Петербург. На столицу хотелось взглянуть и себя показать.
      Ч А С Т Ь В Т О Р А Я
      ______________________________
      ГЛАВА ПЕРВАЯ
      Офицер британских королевских войск Бен Хевурд, вернувшись с утренней верховой прогулки, стоял возле крыльца коттеджа и наблюдал, как Рем, мальчишка-мулат, вываживал на корде чистокровную арабскую лошадь вороной масти по кличке Ночь. Лошадь была высоконогая, подвижная, с коротким хвостом и, видимо, не особенно покорная. Она резко вскидывала сухую продолговатую голову, круто выгибала точеную шею и рвалась в ворота конюшни.
      - Короче повод, Рем! - крикнул Бен Хевурд.
      Чисто выбритый и свежий, одетый в фиолетового цвета куртку, он провожал лошадь спокойными, коричневыми глазами и слегка улыбался. Бен Хевурд был доволен утренней поездкой. Он был так хорошо настроен, что даже забыл дать большеглазому Рему очередной щелчок в лоб, от которого подросток-мулат забавно скалил белые, крепкие зубы, стараясь изобразить на искаженном лице подобие приятной улыбки. Это было очень смешно. Бен Хевурд любил иногда развлечься и пошутить...
      Причиной его великолепного настроения была не только утренняя прогулка верхом. Сдалась, наконец, дочь немецкого банкира Эльза и пообещала стать его женой. Эта двадцатидвухлетняя девушка была строга и упорна. Однако после того разговора об отце, его доходах, Эльза разрешила целовать себя. Расспрашивала о многом и даже о том, во сколько оценивается золотник золота. Бен показал ей письмо от отца. Мистер Хевурд писал, что в Оренбургской губернии два местных жителя открыли богатейшие золотые россыпи, приглашал сына приехать погостить и журил его за некоторые легкомысленные поступки. Перед молодым человеком открывались в связи с согласием Эльзы блестящие перспективы.
      С бодрым, радостным чувством он отправился на службу. Однако очень скоро радость его была омрачена. Полковник официально и сухо сообщил ему, что на завтра его вызывают для секретной беседы в генеральный штаб. Это было так неожиданно, что Бен Хевурд растерялся. Да и было отчего. Офицеров редко вызывали в генеральный штаб. Причину вызова, по-видимому, не знал и командир полка.
      Всю ночь Бен Хевурд ломал себе голову, вспомнил свои крупные и мелкие проступки, но ничего подходящего не находил.
      Скверно было на душе у молодого Хевурда, когда он на другой день шел к высокому начальству. Молчаливый и вежливый офицер в чине майора повел его по мрачной, из черного мрамора, лестнице, застланной мягким ковром, затем шли по длинному коридору, полутемному, несмотря на то что под потолком висели люстры.
      В кабинете со стенами, увешанными картинами, за длинным письменным столом, в кресле с высокой спинкой сидел пожилой седеющий генерал с круглой, гладко выбритой головой. На толстоватом носу генерала были надеты очки, прикрывавшие тусклыми стеклами большие серые глаза.
      Бен Хевурд много раз видел это лицо на журнальных фотографиях. Там оно выглядело добродушнее и привлекательнее.
      - Вы сын Мартина Хевурда? - гортанным, захлебывающимся голосом спросил генерал.
      - Да, сэр! - чересчур громко от сильного волнения ответил Бен.
      - Я не глухой, капитан. Говорите потише.
      - Виноват, сэр.
      - Вы, я вижу, волнуетесь! Ничего, это пройдет... Не желаете ли отправиться в длительное путешествие? - неожиданно спросил генерал.
      - Смотря куда, сэр... если вы спрашиваете о моем желании. Обычно у военных об этом не спрашивают.
      - Вы хотите сказать, что вас можно послать и на тот свет? Нет, пока вы поедете только в Россию к своему отцу... Вы, кажется, единственный сын?
      - Благодарю вас. Это действительно так, сэр, - охваченный радостью, ответил Бен.
      - Вот и отлично... Будем откровенны, мой мальчик. Я давно знаю вашего отца, вас видел еще ребенком, когда вы с отцом и матерью уезжали в Россию. На Урале открываются все новые месторождения золота и ценных руд, - лениво перелистывая в папке бумаги, говорил генерал. - Британское правительство очень заинтересовано в деятельности компании, возглавляемой вашим отцом...
      Бен Хевурд не знал, что сидящий перед ним генерал был заинтересован в делах отца прежде всего как акционер, вложивший в концессию свой личный капитал.
      - Ваш отец пишет нам, что он сейчас очень нуждается в хороших помощниках. Мы нашли, что вы можете помочь ему, как человек, знающий Россию. Вы жили там в детстве, знаете русский язык, обычаи.
      Бен почтительно склонил голову. Он понимал, что в таких случаях подтверждать что-либо или дополнять не следует. Кроме того, ему порядком надоели уже и лондонские туманы, и офицерские кутежи. Русскую зиму в уральских степях, конный спорт казаков и степных кочевников - все это он помнил и любил. Ведь он учился в России в кадетском корпусе, а потом в юнкерском училище. "Отлично было бы, если бы Эльза согласилась поехать со мной", - подумал он.
      Когда разговор принял непринужденный, полуофициальный тон, Бен Хевурд сказал об Эльзе генералу.
      Генерал, насупив седые брови, грубовато ответил:
      - Не запутайтесь в этой немецкой юбке. Вы, очевидно, знаете, что оружие, из которого в свое время в нас стреляли буры, продавал им немецкий банкир, отец вашей девицы.
      Бен Хевурд досадливо поморщился. Не надо было говорить генералу о невесте.
      - Да... я вас должен предупредить, чтобы вы меньше откровенничали с этой немкой. Она не должна знать, что вы едете в Россию. Вы поедете туда не как офицер, а как совладелец фирмы "Зарецк инглиш компани". Вы путешественник, изучающий природные богатства России. Ваш путь будет проходить через Афганистан. Вас должно интересовать состояние среднеазиатских границ, экономика пограничных районов, административное управление и так далее. Подробную инструкцию вы получите дня через два. В России вам следует заиметь знакомых, приобрести в местном обществе вес. Вам придется вращаться среди казачьего офицерства, вы будете жить в центре оренбургского казачества. Изучайте его быт. Он интересен и романтичен.
      - Отец пишет, что два каких-то казака открыли новые россыпи, заметил Бен Хевурд.
      - Вот и познакомьтесь с ними. Непременно. Это ваши будущие конкуренты. Мы вкладываем большие капиталы в промышленность Урала, и нам не нужны сильные конкуренты.
      Через неделю Бен Хевурд, захватив с собою двух слуг, в том числе мулата Рема, выехал в Россию. После длительного путешествия он прибыл в резиденцию своего отца.
      По дороге из Оренбурга в Зарецк он случайно познакомился с молодым казачьим офицером, окончившим кадетский корпус и училище, с Владимиром Печенеговым. Вновь испеченный хорунжий ехал в станицу Шиханскую, в вотчину своего покойного родителя. Знакомство оказалось очень важным для Бена и нужным. Во время пути Владимир Печенегов знакомил путешественника с достопримечательностями Оренбургской губернии, со структурой управления казачьих войск. Отпрыск печенеговского рода не подозревал, что Хевурд офицер и знает Россию. Владимира Печенегова, этого безусого офицерика, без особого труда удалось уговорить остановиться в городе Зарецке и заехать к его отцу.
      - Откуда этот красивый и легкомысленный офицер? - оставшись вдвоем с сыном, спросил мистер Хевурд-старший.
      - Это мой новый друг, сын войскового старшины.
      Бен рассказал отцу, как он познакомился с ним в одной из станиц.
      - Значит, это сын Зинаиды Петровны!
      Мартин Хевурд встал с кожаного кресла, подошел к Бену и похлопал его по плечу.
      - Недурное начало. Отличное знакомство!
      - Ты знаешь его родителей? - несколько удивленный, спросил сын.
      - Я знаю его мачеху. О-о! Это довольно приятная женщина...
      Хевурд тряхнул головой и сухо рассмеялся.
      - Если мать или мачеха моего нового друга имеет отношение к нашему делу, то ты должен, отец, дать некоторые разъяснения, - сказал Бен.
      Лицо старика приняло жесткое выражение, небольшие сузившиеся глаза смотрели пронзительно и строго.
      - Все, что имеет отношение к золоту, касается и нашей компании! - не сразу заговорил Мартин Хевурд. - Только не советую спешить. Поспешишь, как говорят русские, - людей насмешишь. Тебе не стоит здесь долго задерживаться. Поскорее поезжай в гости к своему новому другу. Поживи там как можно дольше и непременно подружись с его матерью. Возьми с собой четверку хороших лошадей - эта дама очень любит лошадей, - подари ей, черт побери, кобылу или двух, арабского жеребца в придачу. Внуши ей, что тебя не интересует желтый металл, и не жалей денег! Не забывай, что ты находишься в России. В этой стране любят жить на широкую ногу. Внуши ей, что ты такой же шалопай, как и твой друг, молодой Печенегов. Он, кажется, сегодня утром уже подмигивал нашей горничной. Но, во всяком случае, держись так, чтобы не было повода сказать, что сын Хевурда - подлец. На этом пока закончим. Теперь расскажи мне, что делается в нашей старой доброй Англии?
      - Бейп и Филипс подарили ее величеству алмаз величиной с голубиное яйцо, - ответил Бен.
      - Это мне уже известно. Еще что?
      Бен стал рассказывать о каком-то офицере, который получил двойное повышение в чине и высокую награду.
      - В чем заключались его доблести?
      - Порядочно уничтожил буров, а недавно отличился в подавлении крупного колониального восстания.
      - Такие люди далеко идут, - проговорил мистер Хевурд с одобрением.
      - Да, он очень способный офицер, - подтвердил сын.
      - В России имеются не меньшие возможности приобрести славу и почет. Колоссальные возможности!
      Мартин Хевурд потряс в воздухе рукой, потом, опустив ее, длинными сухими пальцами взял сигару, аккуратно обрезая кончик, продолжал:
      - Эта страна сказочно богата! И здесь глупый царь с ленивыми и пьяными министрами. Министров и многих чиновников, не вводя себя в большие убытки, можно покупать их же собственными деньгами.
      - Каким образом? - спросил Бен. Ему было приятно, что отец разговаривает с ним откровенно, как равный с равным.
      - Русским золотом, я хотел сказать. Русскими драгоценными камнями, русской рудой, лесом, пенькой, наконец, дешевым русским хлебом и водкой!
      - Лондон об этом знает? - осторожно спросил Бен.
      - Да, я говорю это не одному тебе. Сейчас, после войны с Японией, Россия сближается с Германией. Очень важно то, что Соединенные Штаты Америки уже протягивают руки к Дальнему Востоку. И даже сюда - на Урал! Совсем недавно из-под нашего носа янки выхватили платиновые прииски. Платиновые! Черт бы их побрал, - гневно как будто его обокрали или бессовестно обманули, говорил мистер Хевурд.
      Молодой Бен хорошо знал привычку отца говорить людям одно, а делать другое. Даже ему он очень редко высказывал свои истинные мысли. Но сегодня Мартин Хевурд говорил то, что было у него на душе. И Бен понял, что отец уже считает его настоящим мужчиной, с которым можно разговаривать откровенно.
      ГЛАВА ВТОРАЯ
      На другой день после отъезда из Зарецка Митьки Степанова Доменов, запершись в своем кабинете, долго корпел над какими-то письмами. Закончив, отправил их с доверенным человеком в Петербург. С Марфушей после происшествия в ее спальне не виделся. Вечером Авдей Иннокентьевич пришел к дочери. Самодовольно поглаживая вислый живот, уселся на хрупкий стульчик, насмешливо спросил:
      - Чего киснешь?
      - Закваска плохая, - отложив в сторону недочитанную книгу, ответила Марфа, поглядывая в окошко.
      - Плохо тебе живется, ой как плохо! - притворно качая головой, продолжал Доменов. - Отец, как Мишка Топтыгин, в своей берлоге, а ты - в своей... Хочешь, веселиться поедем?
      - Куда? Что-нибудь опять придумал? Уж я вижу...
      - Ох, какая ты у меня умница! Замуж бы тебя выдать, да скушно одному-то будет, побраниться не с кем. На Синий Шихан поедем, к братьям Степановым в гости...
      - Ни за что на свете! - шумно вставая с кушетки, крикнула Марфа.
      - Стыдно небось? - спросил Авдей. - Подумаешь, поцеловал! Дело холостяцкое... Ты ведь сама повод дала...
      - Еще чего выдумаете?
      - И выдумывать нечего. Зачем в девичью повела? Ты знаешь, что он женится?
      - Ну а мне-то что?
      - Ежели бы по щекам не отхлестала, к тебе бы непременно посватался... Погоди, погоди, не егози! Об этом надо всурьез подумать.
      - Не хочу думать! И вспоминать не хочу!
      - Да ведь он тебе понравился! Чего врать-то!
      Марфа не отвечала. Встряхнула головой, поправила упавшие на плечи волосы. Да, с Митькой сначала ей было хорошо. Если бы не его неожиданная грубая выходка, все могло обернуться по-другому. Щеки девушки снова обжег румянец. Покусывая губы, она вспомнила стоявшего посреди комнаты парня, растерянно потиравшего скулу, и улыбнулась. "Зачем я его ударила? - вдруг мелькнуло у нее в голове. - Можно было бы как-нибудь по-другому. А тут еще появился папаша... Нехорошо все как вышло! Если бы не эта глупая пощечина, почему бы и не поехать, не посмотреть родничок святой Марфы? Дома такое однообразие, такая скукота!"
      - Ну что ж, ангел мой, собирайся! - словно подслушав ее мысли, продолжал Авдей Иннокентьевич.
      Зная, что отец если что задумал, то все равно настоит на своем, Марфа молча кивнула головой.
      Выехали через два дня на двух тарантасах. В переднем ехал с дочерью Доменов, в заднем - пристав Ветошкин, высокий, костлявый, с редкими желтыми усиками. На новый прииск начальство на первых порах валило валом. Оправившись после болезни, заторопился сейчас туда и Ветошкин.
      У Доменова еще не было определенного плана. Он ехал посмотреть на месте дело, поближе познакомиться с хозяевами, а там видно будет... Единственно, с кем не особенно хотелось Авдею Иннокентьевичу встречаться, это с Тарасом Сухановым. Своенравный и гордый старик! Если уж он за что взялся, из рук не выпустит. Сам не возьмет и другим не даст. Трудно с ним поладить. Но надо...
      Вскоре Авдей Иннокентьевич пересел к Ветошкину. Марфа осталась одна. Часто сворачивали на казачьи бахчи, останавливались около шалашей караульщиков, распивали бутылочку и закусывали сочными арбузами. На одной из бахчей черный, загорелый казачонок, в больших, не по росту штанах, подпоясанных толстой веревкой, притащил чуть не пудовый арбузище. Авдей Иннокентьевич срезал ножом верхушку, вынул часть мякоти и вылил в образовавшуюся пустоту бутылку водки. Снова прикрыл верхушкой и густо обмазал сырой глиной.
      - Что же такое получится? - спросил Ветошкин.
      - А вот завтра попробуешь... Это, брат, такое хлебово, королям только пить, - ухмыляясь, ответил Авдей Иннокентьевич, отнес свое изобретение в тарантас и положил под козлы.
      Поехали дальше. По дороге навстречу тянулись подводы, нагруженные хлебом и арбузами. Высокорогие быки тащили тяжелые арбы. Сытые кони, помахивая хвостами, резво бежали вперед. В синем мареве августовского дня по степи навстречу тарантасам медленно двигались таинственные курганы, заросшие седым кучнистым ковылем. За курганами поднималась большая грозовая туча. Солнце, как шторкой, прикрывалось облачком. Тусклой змейкой блеснула молния, отдаленно и глухо прогремел гром. Воздух посвежел, ветерок пошевелил сухие травы, резче запахло полевыми цветами и горькой полынью.
      Старая волчица с выводком хотела перебежать дорогу, но не успела. Положив на вытянутые лапы острую морду, вытянулась в густой траве, глядя на тарантасы. Волчата, шевеля тонкими ушами, озирались и хватали друг друга зубами. Волчица мордой ударила одного из них и сердито заворчала. Волчонок тоненько заскулил и, отскочив в сторону, притих в траве. Вдруг что-то со свистом упало на землю и прикрыло зверька. Через секунду крылатый беркут взвился к небу, унося в острых когтях трепетавшего волчонка. Насторожив уши, захрапели кони. Отвлеченная конским запахом, волчица слишком поздно заметила, как хищник улетел с ее волчонком.
      Сквозь сладкую, томительную дремоту Марфа слышала, как кучер проговорил, удерживая рванувшихся коней:
      - Где-то близко волки.
      - Коршун! Коршун! Зайца поймал! - закричал Доменов.
      - Да это никак волчонок, - поправил его кучер, вглядываясь в улетающего беркута.
      Неожиданно позади что-то треснуло. Авдей Иннокентьевич велел остановиться. Оказалось, вино перебродило в сладкой мякоти, взорвало арбуз и испачкало все в тарантасе. Авдей Иннокентьевич вылез. Отряхиваясь, ржал, как пристяжная лошадь. Ветошкин, очищая новый, пропахший водкой мундир, бранился.
      Сумерками, когда начал накрапывать крупный дождь приехали в Шиханскую и остановились в доме атамана Гордея Туркова.
      Всю ночь гости пировали.
      - Делов тут у нас, Авдей Иннокентьевич! - размахивая вилкой с пельменем, говорил Турков. - Степановы мильонщиками стали, дома строят! А меньшой женится.
      - На ком? Больно скоро! - настороженно спросил Авдей Иннокентьевич.
      Атаман так распалил его богатством шиханских россыпей, что он готов был бежать к Степановым и немедленно расстроить свадьбу. "Моя-то по харе заехала, надо же было дурехе, - мысленно сокрушался Доменов. Он много пил и напряженно думал. - Глупо упускать случай! И дочь бы пристроил, и новое дело пристегнул. Из такого зятя можно веревки вить, можно ноги ему путать, когда брыкаться начнет".
      - Кто невеста-то? - переспросил он Туркова.
      - Вдова наша здешняя. Как будто ему, балде, девок не хватило, отвечал Гордей Севастьянович. - Вон у меня четыре крали, любую бери!
      Турковские крали, окружив Марфу, щебетали, как сороки. Все они были рослые, с толстыми губами, высокогрудые, словно под кофточками было втиснуто по пшеничной булке. "Бойкие, глупые, сытые, - рассматривая хозяйских дочек, думал Авдей Иннокентьевич. - Если всех четырех запрячь в сабан, потянут..."
      - Ить ни разу не намекнул Митька-то, что жениться собирается. Я бы ему живо сосватал. А то нашел... На вдове, говоришь? Кто ж такая? допытывался Доменов.
      - Да это станичная наша, Липка Лучевникова. Голь перекатная. Мужа-то на японской войне убили, а она у свекра жила. Да Спиридон, подлец, снохачом, слышь, хотел заделаться... Ха-ха! Ну и маненько скандал получился... Ах, грехи наши тяжкие! С лица, конечно, воду не пить, но все же...
      - Красивая, значит?
      - Более того... уж очень в приятном теле...
      Гордей Севастьянович, покосившись на жену, крякнул и расправил ладонью пестрые усы.
      - Тэ-экс! - протяжно произнес Авдей Иннокентьевич.
      Утром чуть свет он разбудил дочь.
      - Собирайся. На Синий Шихан поедем.
      - Мне-то что там делать? - попыталась возразить Марфа. - Я здесь с девушками побуду, за ежевикой пойдем.
      - А родник-то ведь твоим именем назван. Забыла, ангел мой? Помолимся вместе.
      Пришлось ехать.
      Авдей Иннокентьевич не стал сразу осматривать прииск, а сначала подъехал к новенькому, еще пахнущему смолой домику Суханова. Здесь же помещалась и приисковая контора.
      Кругом по буграм, как птичьи гнезда, лепились мазанки, сушилось белье, где-то пели и играли на гармонике, на солнцепеке копошились ребятишки. Знакомая картина!
      Тарас Маркелович встретил старого приятеля деловито и сухо. Вместе когда-то бродяжничали по Сибири, но потом пути их разошлись. Авдей Иннокентьевич неожиданно и быстро разбогател. А Тарас все, что наживал, спускал.
      Прошли в чистенькую горницу с белым, только что настланным полом. Пожилая миловидная женщина в синем сарафане, "из каторжных", как определил опытным взором Доменов, принесла кипящий самовар и, молча поклонившись, вышла.
      - Ты что же, решил чаем меня наливать? - разводя руками, спросил Доменов. - Ведь сколько лет не виделись!
      - Если хочешь, велю подать. Только меня не неволь, - хмуро сказал Суханов. Он сам заварил чай и поставил чайник на конфорку. На Марфушу бросил ласковый, изучающий взгляд. Было видно, что девушка ему понравилась.
      Марфа смирно сидела в конце стола и тоже с любопытством рассматривала сурового и спокойного старика.
      - Так и не выпьешь? - приставал Доменов, наливая себе третью рюмку.
      - Ты, Авдей Иннокентьевич, знаешь мой характер. Чего же зря толковать. Уже лет пять как пошабашил.
      - Вот и тебе бы бросить надо, - заметила Марфа.
      - Кшы под стол, не твое дело, - огрызнулся Авдей Иннокентьевич. - У хозяев скоро свадьба. И там не выпьешь?
      - Тебе и про свадьбу известно?
      - Нашел чему дивиться. Весь город знает, что Митрий Степанов на вдове женится. Ради этого я и приехал.
      Марфа удивленно посмотрела на отца и потупилась.
      - На свадьбу, что ли, приглашен? - с иронией спросил Тарас Маркелович и сбоку посмотрел на покрасневшую Марфу.
      - Свадьба-то как бы со слезами не вышла, - загадочно проговорил Доменов.
      - Бывает и так. Только ты непонятное что-то говоришь.
      - Пристав приехал следствие вести.
      - Какое такое следствие? - Суханов поднял кверху клочкастые седые брови.
      - Будто не знаешь?
      Доменов усмехнулся, налил рюмку водки, выпил; прожевывая свежий огурец, продолжал:
      - Кому твой молодой хозяин несколько пудов золота продал?
      - А это уж его дело. Мы ведь тоже не знаем, куда и сколько другие продают. Значит, вот с чем ты приехал!
      - Мое дело десятое... парня жалко... Дело-то Сибирью пахнет.
      - Ежели уж судить, то тут надо копнуть всех промышленников, - веско заключил Суханов и замолчал. Он знал доменовскую ухватку - от него легко не отделаешься.
      - Значит, Дмитрия Александровича судить будут? - встревоженно спросила Марфа.
      - Ты, дочка, выдь-ка да погуляй на свежем воздухе, - вместо ответа сказал Доменов.
      - Почему же ты мне ничего про это не говорил? Наверное, как-нибудь уладить можно...
      Марфе искренне стало жаль Дмитрия Степанова. По правде сказать, она не особенно сильно рассердилась на него.
      - Видал, какие у него заступники? - с поощрительной улыбкой посмотрев на дочь, сказал Доменов. - Ладно, когда надо будет, мы тебя в адвокаты наймем, а сейчас ступай-ка. Может, самородок найдешь... Тут ведь золотище-то лопатой гребут. Иди, у нас тут мужской разговор.
      Марфа поблагодарила хозяина и вышла.
      - Говори-ка напрямик, любезный Авдей Иннокентьевич. Не люблю я пустую породу с места на место пересыпать, - когда захлопнулась за Марфой дверь, сказал Тарас Маркелович.
      Доменов что-то обдумывал и ответил не сразу. Выпил, разгладил широкую бороду. Прищурив под густыми бровями хитрые кабаньи глаза, в упор спросил:
      - Как идет работа? Фартит, поди, богато?
      - О таких делах много не говорят. Но запирать на замок прииск не собираюсь. Теперь ответь ты на мой вопрос: что тебе нужно?