ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Возвратившись из церкви, Иван Степанов в ожидании, пока соберут на стол, вышел во двор и по прирычке бросил взгляд на амбар, но ничего подозрительного не заметил. Пристроенный Митькой замок висел на месте.

Сейфа у Степановых не было, золото они хранили в бочонках. Каждый день Иван собирался перенести бочонки в горницу, в подпол. Но там не было запора, ключ же от амбара он носил всегда с собой.

Поэтому хватились только к вечеру, когда Аришка, растолкав пьяного Ивана, попросила ключи. Ей потребовалась мука.

Погоня во главе с Иваном выехала ночью и помчалась по большому шляху. Задержаться пришлось потому, что лошади были угнаны в ночное. Кроме того, по станице прошел слух, будто Митька сбежал вместе с Олимпиадой Лучевниковой. Слух этот распустила работница отца Николая, случайно услышавшая накануне Митькин разговор с попом. Иван, сев на коня, сначала поскакал к вдове. Застав ее дома, он изругал ни в чем не повинную Олимпиаду и осрамил на всю станицу.

Тем временем Митька проехал на крепких, выносливых конях больше ста верст. Еще засветло он был в городе. Последнее время он часто ездил туда с управляющим Сухановым закупать материалы, инструменты, нанимать рабочих. Поэтому Митька знал в городе несколько постоялых дворов. В одном из них он и остановился. Передав Микешке шашку, велел ему сидеть в тарантасе и никуда не отлучаться, а сам, почистив одежду от дорожной пыли, отправился в ближайший трактир. В этом заведении он бывал вместе с Сухановым и наблюдал, как решались за расстегаями многочисленные коммерческие дела. Здесь же сбывалось тайно привезенное из степей золото. Его скупали сам трактирщик и специальные люди. Но это были подставные лица. В действительности же главным скупщиком была, как поведал Митьке в свое время Тарас Маркелович Суханов, иностранная компания, возглавляемая Хевурдом.

В трактире было малолюдно и тихо. Минуя встрепенувшихся официантов, Митька подошел к буфетчику и небрежно кинул на стойку золотой червонец. Он уже прежде приметил, что так всегда делали приходившие сюда щеголи. На Митьке была казачья одежда: широкие брюки с голубыми лампасами, заправленные в лакированные сапоги, узкий ремешок с золотым набором на шелковой сиреневой рубахе. Все это шло к его высокой статной фигуре и давало повод думать, что приехал сынок богатого казачьего атамана или прасола.

– Что прикажете? – почтительно склонив голову, спросил буфетчик. – Не угодно ли за столик?

– Красного вина налей, – ответил Митька, косясь на молодого человека с усиками, евшего с ложечки за ближайшим к буфету столиком пышный бисквит.

– Бутылочку прикажете? Стаканчик? И еще что? – ворковал буфетчик сладким голосом.

– Давай бутылку и вон этова, что тот, в черном пиджаке, ест. – Митька указал пальцем в направлении посетителя, евшего бисквит, и вдруг неожиданно спросил улыбнувшегося буфетчика: – Слушай, приятель, а ты, случаем, не знаешь, где тут англичанин Хеворд проживает, а?

– Господин Хевурд? – вежливо поправил буфетчик. – Можно показать… Вы что, приезжий?

Господин в черном пиджаке при этих словах положил на стол чайную ложечку и повернул голову в сторону казака.

– Да, только что приехал, – ответил Митька.

– Если угодно, простите… я не знаю, с кем имею честь, – продолжал буфетчик.

– Я Степанов… с Синего Шихану… с прииска…

В прошлый наезд он почувствовал, что слова «Синий Шихан» имеют прямо-таки магическую силу. Продавцы, услышав, кто покупатель, бросались показывать и упаковывать товары как угорелые. Митьку и Суханова тащили в особые помещения, угощали вином, чаем. И сейчас кушавший за столом молодой человек так быстро вскочил, словно сидел на остром шиле.

– Прошу прощения, – степенно подойдя к Митьке, проговорил посетитель. – Очень рад слышать вашу фамилию и желал бы с вами познакомиться… Я близко знаком с господином Хевурдом… Не угодно ли к столу?

– Спасибо, – немного опешив, промямлил Митька. – А кто вы такой будете? Тоись, с кем имею честь? – подделываясь под тон буфетчика, спросил он грубоватым голосом.

– Инженер Петр Эммануилович Шпак. Я служил у господина Хевурда и недавно получил, как говорится, отставку.

– По золотому, значит, делу?

Митька оглядел инженера с ног до головы.

– Совершенно верно. Я геолог, исследователь. Чрезвычайно рад знакомству. Простите, не знаю вашего имени и отчества.

– Димитрий Лександрыч. Будем знакомы.

Степанов добродушно улыбнулся и протянул Шпаку руку. Ему сразу понравился этот вежливый господин, да еще инженер по золотому делу, и к тому же хорошо знающий англичанина Хевурда. Митька принял приглашение и сел за столик.

Петр Эммануилович умело и с большим тактом выбирал вина и закуску, по каждому случаю советовался с новым знакомым. Однако Митька, плохо разбиравшийся в гастрономических тонкостях, просто сказал:

– Пусть дают, что у них тут есть… Только выпивать я буду мало… У меня серьезное дело. Самого англичанина Хевурда повидать надо.

– А вы, Дмитрий Александрович, не беспокойтесь… Это я могу устроить… С господином Хевурдом вы познакомитесь завтра.

– Да нет, зачем завтра!.. Мне он сегодня нужен. Ежели можно, я очень буду просить вас… Никакой оттяжки дело не терпит. Понимаете?

Шпак минуту соображал, каким путем узнать у этого степного богача причину такой спешки. «Мне везет, черт побери», – мелькнула в голове ликующая мысль. Но он чувствовал, что надо быть весьма осторожным и не испортить впечатления, которое он произвел на богача.

– Я отлично понимаю вас, господин Степанов. Бывают такие дела, что и минуты нельзя помедлить… Но не знаю, дома ли сегодня господин Хевурд и сможет ли он вас принять…

– Ежели дома, то сможет. Это такое дело… я думаю, он не откажется. Вы только покажите, где он живет, а я сам зайду, – после двух рюмок вина заявил Митька.

– Разумеется, я не вправе спрашивать, почему вам так спешно нужно иметь свидание с господином Хевурдом. Коммерческая тайна – залог делового благополучия…

– Правильно, Петр Эммануилыч… Да я и не люблю, когда меня расспрашивают. Лучше потом сам расскажу, ежели будет нужно.

«Этот степной волчонок хоть и дик, но хитер», – подумал Шпак.

Шпак еще не подозревал, что волчонок сам лезет очертя голову прямо в пасть тигру. Почувствовав властную силу золота, он одним махом, без особых раздумий, решил избавиться от рабской семейной зависимости и зажить самостоятельно. Он не жалел денег, ибо знал, что на Синем Шихане желтого песка хватит на долгие годы, благо сам он теперь не пачкал рук в грязной воде.

– Вы меня пока ни о чем не расспрашивайте. Если хотите, то приезжайте к нам. Я покажу вам кое-что, – потягивая из стаканчика вино, продолжал Митька. – Мне сейчас этот англичанин во как нужен! – проводя ребром ладони по шее, закончил он.

– Знаете что, Дмитрий Александрович… Я здесь живу, в гостинице… Может быть, зайдете ко мне в номер, и закуску можно туда потребовать. Вы там отдохнете, а я наведу справки о Хевурде, – предложил Шпак.

Немного подумав, Митька согласился и вместе с любезным хозяином поднялся наверх. Двухкомнатный номер с мягкой, обитой бархатом мебелью поразил его. После грязных постоялых дворов, где он останавливался с Сухановым, он очутился в чистой, уютной комнате, в которой пахло цветами и было прохладно. «Вот бы мне так зажить», – подумал он и, вспомнив о бочонках с золотом, спросил:

– Сколько стоит такая квартера?

– Два рубля в сутки, – ответил Шпак, удивляясь Митькиной наивности.

– А ить совсем пустяки… А наш управляющий черт его знает на каком-то вонючем постоялом дворе останавливается, а тут два рублишки за такие партаменты!..

Митька уже совсем забыл, что несколько месяцев назад он получал от матери целковый только в большие праздники и считал это за великое богатство.

– Ежели целый дом купить вот с такой мебелью, сколько будет стоить?

– Смотря какой дом, Дмитрий Александрович. Приличный особняк, в десять – двенадцать комнат, можно приобрести за двадцать тысяч рублей. Вас это интересует?

– А как же!

– Жилой или для коммерческих целей?

– Вот именно, семейно жить… Ну, об ефтом деле можно будет особо покалякать, а сейчас, пожалуйста, узнайте про англичанина. Он очень богатый человек али как? Наличность у него есть?

– Насчет наличности не знаю… Но вообще господин Хевурд имеет солидный капитал. Могу позднее подробно вас познакомить с делами «Зарецк инглиш компани». А теперь разрешите попытаться выполнить вашу просьбу. Располагайтесь как дома.

«Артельский парень, – подумал Митька, когда Шпак ушел. – Видать, обходительный, образованность имеет… Денежки, наверное, водятся, как барин живет… А что, на самом деле, купить тут дом, привезти Олимпиаду и зажить по-господски. От Ивашки отделиться, половинную долю потребовать. Черт с ним, с Синим Шиханом! Пусть там Тарас Суханов песок моет. Иногда можно и наезжать самому, чтобы Ивашке кулаком пригрозить. Пусть не забывает, кто нашел золото, да не вздумает мошенничать…»

– А то, дурак, землю продал и двести рублев прикарманить хотел, идиёт! – меряя шагами комнату, вслух выругался Митька.

Возбуждение продолжало расти, усилилась злоба и на брата, и в особенности на вздорную, курносую свояченицу. Но неприятен и тягостен был и свой поступок. Точно вор, сломал замок и увез бочонки.

– Все буду делать вам назло, шалопутные… И дом куплю, и на Липке женюсь, – успокаивал себя Митька. – Я еще вам покажу, язви вас в душу!

Вошел коридорный и предложил самовар.

– Пшел к чертям! Чего лезешь, когда тебя не спрашивали! – сердито крикнул Митька и ощетинился, как рыжий кот. Коридорный, пятясь задом, бесшумно исчез. Степанов подошел к окну и отдернул штору. По улице, поднимая пыль, протрусили два киргиза на мохноногих, саврасых лошадках, промчался рысак, запряженный в черную лакированную коляску. Неподалеку в саду заиграл духовой оркестр. Медные трубы гудели протяжно и нудно. Они нагнали на Митьку тоску. На тротуаре, прямо напротив окна номера, раздался густой, хрипловатый бас, громкое чертыхание и звонкий женский смех. Митька высунулся из окна. Мимо окон медленно шла высокая в белом платье девушка в соломенной широкополой шляпе, со свернутым в руках зонтиком. На шаг позади грузно двигались двое мужчин: один – чернобородый, в длинном коричневом пиджаке, другой – огромного роста, с отвислым животом под широкой чесучовой пижамой с массивной позолоченной палкой, которой он яростно размахивал в воздухе. Часто он, останавливаясь, стучал по тротуару и кого-то бранил. Белокурая миловидная девушка оборачивалась, лукаво щуря чистые голубые глаза, закидывая назад красивую голову, весело и задорно смеялась.

Толстый мужчина был Авдей Иннокентьевич Доменов, чернобородый – Роман Шерстобитов, а девушка, привлекшая Митькино внимание своим беззаботным весельем, – дочь Авдея Иннокентьевича Марфа.

– Супостат этот всех наших приисковых модниц с ума свел… А потом вижу, сукин сын…

– Папа! – предупреждающе крикнула девушка и топнула ножкой в синем башмаке.

– А ты ступай вперед и не слушай, – отмахнулся Доменов. – Вижу, лиходей на Марфушку взгляд кидает, в дом зачастил. Тэ-экс, думаю… Рожа-то у тебя смазливая, на фортепьянах брянчишь, а вот как ты работать, не знаю, будешь… Проследил, вижу, парень дошлый… Ну, а ежели бабенки на него зарятся, так это не в диковинку, усики там и прочее… Мужчина казовый… Наблюдаю за ним дальше, специальных людишек поставил. Знаю, что инженер наш в меняльную лавку захаживает, золотишком промышляет… Хотел его выпороть да в дальнюю дорожку на Бодайбо направить, смотрю, дочь заступается, другие тоже… Ну взял да и прогнал…

«О ком это они?» – подумал Митька.

Выйдя из гостиницы, Шпак столкнулся на улице с Доменовым. Хотел было перебежать на другую сторону, но Доменов его окликнул. Пришлось остановиться и выслушивать от этого самодура разные дерзости. Особенно неприятно Шпаку было встречаться с его дочерью, на которой Шпак едва не женился. Начитавшись романов, впечатлительная Марфа с первой же встречи заинтересовалась им. Петр Эммануилович только того и хотел. Невеста была красивая и богатая… Но ему не повезло. Выгнал его тогда Авдей Иннокентьевич с позором. Хорошо, что Хевурд заступился. Сейчас Доменов, остановив Шпака, как ни в чем не бывало поздоровался, играя заплывшими глазками, спросил:

– Чем теперь, Петр Эммануилович, промышляете?

– Пока ничем, Авдей Иннокентьевич, – сдержанно кланяясь поодаль стоявшей Марфе, ответил Шпак.

Девушка наклонила головку и торопливо стала застегивать у зонтика замок. Роман Шерстобитов, покуривая длинную папиросу, что-то тихо ей говорил и на Шпака, с которым почти не был знаком, не обращал внимания.

– Значит, не у дел? Тэ-экс, – разглаживая расчесанную на обе стороны пышную бороду, сказал Доменов. – А где Степанов с Шихана? У кого он остановился?

– Кажется, на постоялом дворе, – замялся Шпак.

Ему вовсе не хотелось, чтобы Митька встретился с этим степным владыкой. Доменов не только занимался добычей золота, но и торговал скотом и имел винокуренный и конный заводы.

– Не финти, Петр Эммануилович, – грубо отрезал Доменов. Помолчав, решительно добавил: – Разыщи его и приведи ко мне. Ежели обиду помнишь, так сам виноват… Больно тогда скоро чужую шапку начал на свою голову напяливать, а башка-то мала оказалась… Подрасти малость. Умен будешь, мешать не стану… Иди, да просьбу мою не забудь, – почти с угрозой закончил Доменов.

От этих слов Шпака даже в пот бросило. Надо было поторопиться и обо всем доложить Хевурду. Он знал, что в это время управляющий всегда находится у себя в кабинете, просматривает многочисленные газеты и журналы. Это был его предвечерний отдых. Шпак зашел в управление и позвонил по телефону. Выслушав его, Хевурд охотно согласился немедленно принять владельца Синешиханского прииска.

Через несколько минут Шпак подвел Митьку к чугунной решетке. Задержавшись у калитки, дал несколько советов и наставлений, как называть хозяина и как вести себя. Однако о Доменове пока умолчал.

– А вы разве не пойдете? – спросил Митька.

– Нежелательно видеть этого господина. Он на меня немножко обижен… Я только недавно отказался от службы в их компании…

– Отчего же?

– Так, знаете… Условия неподходящие…

– Приезжайте к нам на Синий Шихан, все условия предоставим. Мне управляющий говорил про инженеров… Нужны они нам будут.

– Признаться, я уже думал об этом. Надеюсь, после беседы с господином Хевурдом вы не откажетесь от совместного ужина?

– Там видно будет, – не задумываясь, ответил Митька и быстро зашагал к парадному подъезду.

Если номер, который занимал инженер Шпак, произвел на казака впечатление, то обстановка в комнатах Хевурда его просто ошеломила. Мягкие ковры, бронзовые люстры на потолках, массивная кожаная мебель, кресла и диваны с высокими спинками, тяжелые драпировки на дверях и окнах – все это просто давило на него своей внушительностью.

Хевурд встретил его посредине большой, застланной ковром комнаты и с улыбкой протянул ему длинные, жесткие руки.

– О-о! Вы не можете себе представить, дорогой коллега, – кажется, Дмитрий Александрович? – как мне приятно в лице вас приветствовать такого знаменитого человека! Русская империя никогда не забудет вашего замечательного открытия!

– Мы о вас тоже наслышаны, господин Хеворд, – перемогая хрипоту, ответил Митька, проваливаясь в мягкое, удобное кресло.

Услышав искажение своей фамилии, хозяин повел седой бровью.

– Что о нас говорить, мистер Степанов. Мы маленькие коммерсанты, копаемся на чужой земле, а вы хозяин, русский деловой человек! Мы работники вашего государства…

Как ни наивен был Митька, но и он понял, что этот седой, остроскулый человек, называя себя «маленьким коммерсантом», начинает плутовать, словно плохой игрок в дурачка. «Всем известно, что он несусветный богач, а говорит дребедень», – подумал Степанов и насторожился.

Все же велеречивые излияния Хевурда придали Митьке смелости. Посматривая на хозяина, Митька соображал: «К чему он ведет этот разговор? Ладно, мы тоже не лыком шиты».

Какой-то лысый человек, в коротенькой, зеленого цвета куртке, принес большой круглый поднос. На тарелках лежал тонко нарезанный сыр, кусочки мяса, мелкие рыбешки и желтые лимоны. Все это было поставлено перед гостем на стол.

– По русскому обычаю, сначала гостя накорми, напои, а потом веди разговор… Так я говорю?

– Правильно. Только вы уж извините, выпивать не хочется… Я в трактире пил. У меня к вам дело есть.

– По маленькой рюмочке можно. Вы, я вижу, очень аккуратный молодой человек, это похвально.

Англичанину понравилась Митькина непосредственность и деловитость. Кроме того, он терпеть не мог пьяных людей.

– Ради нашего знакомства, мистер Степанов, по одной рюмочке!

Хевурд наполнил рюмки.

– Ну что же, по одной так по одной, – согласился Митька. Опрокинув в рот вино, он, морщась, добавил: – Это какая-то пакость! У нас так водку на красном перце настаивают и от лихоманки пьют…

Взявшись за бока, Хевурд откинулся на спинку кресла и громко расхохотался.

Видя веселое настроение хозяина, Митька, не дав ему опомниться, сразу же приступил к делу:

– Можно у вас про одну вещь спросить?

– Спрашивайте сколько угодно… Как вы это сказали про коньяк? Пакость, что это такое?

– А просто настойка ваша невкусная…

– Ах так! Ну извините! Я вас слушаю.

– Почем вы продаете золото?

Хевурд вытаращил глаза и, как бык на огонь, уставился на Митьку. Такого нелепого вопроса он никак не ожидал.

– Простите, мистер Степанов, я вас не понимаю.

– Чего же тут не понимать? Вы свое золото продаете? Я тоже хочу продать, а вот цены-то и не знаю… Чтобы не продешевить, пришел совета у вас попросить. Вы тут все знаете…

– Есть же скупочные конторы, они вам скажут цену и определят кондицию.

– А что такое кондиция? – откусывая кусочек жесткого сыра, спросил Митька.

– Кондиция – это чистота металла, качество, так называемая проба. Вы, конечно, знаете, что такое проба?

«Как можно иметь богатство таким варварам?» – удивляясь Митькиному невежеству, подумал Хевурд.

– О пробе слыхал… На колечках, на крестиках полагается пятьдесят шестая, кажется, а ишо не знаю… Но наше золото, не сумлевайтесь, чистое.

– И много у вас золота? – осторожно спросил Хевурд, разгадавший, наконец, что требуется этому дикарю.

– Когда взвесим, видно будет, – неопределенно ответил Митька, чувствуя, что в вопросе англичанина кроется какое-то нехорошее любопытство.

– Отлично. Отлично. Вы хозяин своего дела. Я понимаю, что трудно входить в наш мир. Мне очень приятно с вами познакомиться. Я согласен дать вам добрый совет и помощь… Будьте так любезны, приходите завтра, и мы все устроим…

– А нельзя ли сегодня?

Митька вздохнул и нахмурился. Он хотел поскорее разделаться с золотом, чтоб позабыть о нем. Да и побаивался погони. Вдруг нагрянет брат вместе со стариком Сухановым, да еще казаков прихватит! Он почему-то больше всего стыдился Тараса Маркеловича, который уже кой-чему его научил и относился к нему, как к родному сыну.

– Завтра поздно будет, – решительно встряхнув рыжими кудрями, заявил Митька Хевурду.

– Вы весьма нетерпеливы, молодой человек. Вам, как я понимаю, срочно нужны деньги. Отлично.

Хевурд подошел к телефонному аппарату и снял трубку…

Сумерками Митька с Микешкой привезли бочонки в условленное место. Заключили сделку быстро. Степанов получил сто тысяч рублей. Через подставных лиц, при содействии инженера Шпака, золото купил Хевурд, заработав на этой операции огромную сумму. Кроме того, там оказались редкостные по величине самородки, которые купили бы музеи.

Часов в одиннадцать вечера Шпак повез Митьку к Авдею Иннокентьевичу Доменову. Шпак побоялся не выполнить поручения бывшего хозяина, да и Степанов охотно согласился.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

У Авдея Иннокентьевича собрались золотопромышленники. Чествовать нового, молодого промышленника решили в узком кругу. В богатом доме на центральной улице Зарецка царили простые нравы. Можно было отлично закусить, выпить, бросить соленое словцо. Хозяин иногда под пьяную руку отплясывал русскую. Он был вдовцом. За столом распоряжалась Марфа. За Митькой ухаживали наперебой. Он уже был навеселе.

Митька сидел рядом с Марфой и млел от запаха дорогих духов. Один раз даже запросто обнял девушку за стройную талию. Она немножко съежилась, покраснела и больно наступила ему на ногу.

В просторной горнице, обставленной на купеческий лад, за большим столом сидели Роман Шерстобитов, хорунжий Парфен Гурьев и приисковый врач Бикгоф. Они расспрашивали Митьку о Синем Шихане, но тот отвечал невпопад, много пил какой-то вкусной настойки и злился, что ему мешают говорить с Марфой.

Шпак заиграл на рояле, и казачий офицер увел Марфу танцевать. В белом платье с широким розовым поясом она соблазнительно подкидывала ножки и легко выгибала сильную, стройную фигуру. Потом вышел Авдей Иннокентьевич да так притопнул, что стены задрожали. В Митьке тоже забурлила подогретая вином удалая казачья кровь. Он выскочил на середину комнаты и отколол такого трепака, что развеселил всех.

– Ну как, гостек-то понравился? – улучив минутку, спросил у дочери Доменов.

– Он, папа, такой забавный!.. – Марфа поняла, что отец спросил о Степанове неспроста. Историю со Шпаком она не забыла: просидела тогда две недели взаперти да еще родитель пригрозил отправить ее в уральский скит к тетке. Петра Эммануиловича она сегодня, казалось, не замечала, да и тот, побаиваясь Доменова, старался на девушку не смотреть.

Вообще Марфе приисковый, чиновничий и торговый мир давно надоел. Появление грубоватого казака повлияло на нее, как прохладная степная свежесть. Ее взволновала молодая сила его горячей руки, с которой еще не сошли жесткие мозоли. Видела она и то, как он смотрел на нее, и не стыдилась его взгляда.

– Надолго приехал Дмитрий Александрыч? – обмахиваясь веером, спросила она у отца.

– А ты желаешь, чтобы он погостил? Ничего не имею против… Парень молодой, как жеребчик… Выездить можно, хорошо пойдет в упряжке… Иди к нему, развлеки…

Между тем Шпак, склонившись к Митьке, говорил:

– Прелесть какая девушка… Вот вам и невеста. Самая богатая во всем округе…

– Я за богатством не гонюсь, – лениво отвечал Митька. – А вы давно ее знаете?

– Да, порядочно… жил у них на прииске.

Плавно, вразвалочку, подошла Марфа. Шпак встал, уступив ей место, сказал несколько пустых фраз и отошел к мужчинам.

– Бывает же такое… – поглядывая сбоку на девушку, проговорил Митька и покачал головой.

– О чем вы, Дмитрий Александрыч? – помахивая веером, спросила Марфа.

Они сидели у открытого, выходящего в сад окна. Было уже далеко за полночь. За кустами акации, над крышей какой-то пристройки, перемигивались звезды. Небо, как показалось Митьке, было похоже на Марфины глаза. В них тоже светились неяркие, ласковые звездочки.

– Случай такой, Марфа Авдеевна, – продолжал притихший Митька. – Золото я ведь как раз нашел у Марфина родника. Святая такая была. Когда наследник наши места посещал… тоись нынешний инператор… вот и назвали в честь той святой Марфы… Родничок-то там у нас бойкий, вода в нем, как в чугунке, кипит, ну и промывала земельку, может быть, мильён лет… Сколько она там песчинок желтеньких намыла! Много! Вот и вас, вишь, Марфой зовут, бывает же…

– Неужели правда, что так родник называется? – спросила Марфа, тронутая словами Митьки.

– Да ей-богу же! Мы там с братом пахали… Земля около этого родника вся наша. Заставил он меня колоду чистить… Не люблю вспоминать и рассказывать, а вам ничего, могу рассказать… Стал я труху из-под конского месива выгребать, гляжу, что-то блестит… Думал, стеклышко какое, а потом разглядел и догадался – золото… Вот ить какая история! Счастливая, наверно, была эта самая святая…

– Это вы счастливый, Дмитрий Александрыч, – тихо, с грустью в голосе проговорила Марфа.

– Сам ишо не знаю… Вроде как и счастливый… А вот сегодня продал на сто тысяч золота, а сам чего-то боюсь…

– Чего же вам бояться? Вы же в святом роднике умывались…

– Сколько раз. Там водичка чистая, как лед, холодная… А сейчас можно умыться? – тряхнув головой, вдруг спросил Митька. – Голова такая тяжелая… Куда ни приедешь, везде пить надо…

– Вам нехорошо? – тревожно и участливо спросила Марфа.

– Голову бы смочить и лицо сполоснуть…

– Идите за мной, – решительно проговорила девушка и поднялась.

Прошли две большие полутемные комнаты и очутились в третьей, едва освещенной привернутой лампой. За полураздвинутой шелковой занавеской виднелась кровать. Несколько стульев вокруг маленького, уставленного флаконами столика игриво выпятили точеные ножки. Все здесь было пропитано нежными запахами. У Митьки еще пуще закружилась голова.

– Кто же здесь живет? – спросил он, пораженный необыкновенной обстановкой.

– Это моя комната. Подождите здесь.

Марфа оставила Митьку посреди спальной, щелкнув замком, скрылась за следующей дверью, задернутой голубой гардиной. Митька слышал, как она чиркала спичкой, что-то передвигала. Через минуту вернулась с чистым полотенцем в руках и провела гостя в ванную. Пока он мылся и освежал лицо, она дожидалась, сидя за столиком. Прищурив улыбающиеся глаза, о чем-то задумалась и даже не слышала, как он вошел с мокрыми руками и с капельками воды на рыжих бровях.

Марфа поднялась и подала ему полотенце. Он долго тер влажное лицо, шею. А она стояла около него, тоже белая и чистая, словно молодая березка после дождя, смотрела куда-то в сторону. Митька видел ее плечи, колечки завитых волос на шее, волнующее его колыхание груди. Митька качнулся, точно стоявший позади него бес подтолкнул его к ней. Кинув полотенце себе на плечо, словно недоуздок, сорванный с головы взбунтовавшегося коня, схватил ее своими ручищами за талию, рывком притянул к себе и начал целовать. Марфа, не ожидавшая этого, сначала замерла от страха, но опомнившись, сильно толкнула его в грудь и несколько раз хлестнула по щеке. Он попытался было поймать ее за руку. Началась возня. В это время скрипнула дверь. Марфа отскочила и спряталась за ширмой. Митька обернулся. На пороге с длинной папиросой в зубах стоял Авдей Иннокентьевич Доменов. Заметив, что дочь увела гостя, он пошел почти вслед за ними и все время стоял за дверями.

– А ты, оказывается, как кот, уже знаешь, где сметанка, а где сливочки… Тэ-экс!..

Митька опустил голову и руки.

– А ты, Марфенька, уж его и повела! Ай-яй-яй! Ну ладно… За то, что хорошо по усам дала, хвалю. А тебе, гостек, следовало бы кости помять, да уж бог с тобой… Не стану… Добрый я сегодня… А теперь пошел вон, болван! Вон, пока не рассердился!..

– Да мы… – залепетал Митька.

– Ступай!

Доменов поднял толстую, тяжелую руку и показал на дверь. Косясь на него, Митька бочком выскользнул из девичьей комнаты.

На другой день при помощи Петра Эммануиловича, которого Митька взял с собой, закупив множество подарков, ни минуты не медля, он выехал в Шиханскую. План его был такой: загладить вину перед Липочкой, быстро обвенчаться, нанять квартиру и приступить к строительству дома в городе. Но еще по дороге все его планы были нарушены.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Не успел Гордей Турков опомниться от злосчастной эпидемии открытия золотых приисков, внезапного степановского богатства, едва убрала жена его, Феодосия Дмитриевна, в глубокие сундуки Ивашкины подарки, как произошло еще одно немаловажное событие.

В станицу Шиханскую нежданно-негаданно на паре резвых чистокровных коней, запряженных в легкий закрытый экипаж, прикатила молодая Печенегова. Постукивая высокими каблучками, небрежно посмотрев на усатых писарей, прошла прямо в комнату атамана и предъявила документы на владение печенеговской усадьбой.

Гордей Севастьянович вынужден был пригласить гостью к себе домой. От ее зеленоватых с поволокой глаз, вольных, не женских речей, от особенного вкуса привезенных госпожой Печенеговой вин и настоек Гордей Севастьянович растерялся. В присутствии Печенеговой ежеминутно краснел, щелкал каблуками, покусывая кончики своих усов, ходил за барынькой по пятам и делал для нее все, что она требовала: нанял плотников для ремонта большого печенеговского дома, восстановил конюшню, устраивал пикники и даже взял на себя поручение скупать для будущего конного завода овес и сено.

Перед отъездом в Оренбург Печенегова всех членов семьи Туркова оделила подарками и этим расположила к себе всю семью. Не забыла она также нанести визит братьям Степановым, смутила своими вольностями Аришку, показала ей новые городские моды, подарила какие-то сарафаны и не раз заставила покраснеть Ивана и Митьку.

– Черт, а не баба! – решил после ее ухода Иван и, посмотрев на курносую жену, прищурил глаза и закрутил рыжие усики. На пикнике эта дамочка пила с ним на брудершафт и так развольничалась, что едва не довела бог знает до какого соблазна. Старший Степанов вздыхал и облизывал обветренные губы. «Ить народится же на свет божий такая анафема», – с испуганным восхищением думал Иван, ловя себя на мысли, что все время льнет к Зинаиде Петровне и с презрением поглядывает на свою жену…