Игорь Федоров
      Песня про Бояна
      - Ну что ж, слушайте. Было это давно, еще при крепостном праве... - Да нет, дед, какое ж крепостное право... - Не мешай! Вот, псово отродье! Впрочем, правду говорит. Очень давно это было, еще до крепостного... Все люди еще вольными были. Где хотели - там жили. Если враги не мешали. А врагов тогда много было. На юг, в степи басурманы жили, а в Крыму - вообще, немцы. - Да какие немцы, дед? - А ну, вон отсюда! Говорю, немцы. Как мне рассказывали, так и я говорю. Вы его не слушайте. Болтает, что взбредет в голову... Так вот. В Киеве князь сидел. И в других городах - тоже. Люди, как водится, хлеб растили. Но были еще люди, не князья, не дружина, не пахари. Ходили они меж сел, песни пели, новые слагали. Вот про таких эта песня. Тьфу ты, чего это я без бандуры. Это же песня. Ее петь надо. Сейчас я... Вот и они, эти двое, тоже ходили с бандурой, пели... - Да не было тогда бандур, дед. - Как не было? А что же было? - Кобза была. Про кобзарей вы рассказываете... - Ты смотри! Что-то знает уже. Может и из тебя что-то путное выйдет. Если мешать не будешь. Люди ведь не к тебе пришли, а меня записывать. Еще что-то вякнешь - совсем выгоню. Ну вот, слушайте. Та як на пiвдень от Чернiгова, Та й на пiвнiч вiд чужого степу, Ще як сонечко не встигло встати, Йшли собi два чоловiки... Первый из них был уже совсем старым. С седой бородой, весь седой. На плечах он нес сумку переметную. Долгая рубаха, до пят. Веревкой подпоясанный, и на голове - тоже веревка, чтоб волосы не падали на лицо. Идет, и что-то под нос себе бормочет. Второй - моложе, почти мальчик. Тоже в рубахе, и еще в штанах широких. Он несет на плечах кобзу, с интересом оглядывается по сторонам, внимательно прислушивается к старому. И вдруг спрашивает: - Дедушка, а почему вас Бояном кличут? - Может потому, что баю много. И дальше себе идут. Идут так они почти целый день. Только иногда садятся передохнуть. А когда солнце встает уже совсем высоко, садятся пообедать. Еды немного. Хлеб, мед, вода. Едят неторопясь, а младший все расспрашивает. - Дедушка, а вы в какого бога верите? В нового или старого? - А, в какого-нибудь. Я в человека верю. В то, что он все сможет. А раз человеку бог нужен, помогать, то и в бога верю. Понимаешь? - Странно как-то. - Ну ничего. Еще поймешь... Что-то копаемся мы сегодня. Наверное, прийдется в степи ночевать. Пойдем напрямик, чтоб быстрее... И они поднимаются, сворачивают с дороги, и идут дальше. Действительно, скоро сядет солнце. Надо поторапливаться. Разговаривают меньше. Только когда начинаются сумерки, дед говорит: - Все-таки придется в степи... Ищи место. Лучше всего - какой-нибудь курган. - А почему курган? - Потому, что на курганах, обычно, лисы водятся, в норах. - Ну и что? - А то, что волков там нет. Не любят они друг друга. Вспомни, во всех сказках об этом говорится. - Так то в сказках... - А сказки кто сочиняет? Такие же люди, как мы с тобой, которые ходят много, много видят... Так что, ищи курган. - А чего его искать. Вон он. Курганы, слава богу, хорошо видно. - : Ну и пошли туда. Костер сегодня будем разжигать? - Как скажете. Мне все равно. Так вот, разговаривая, пришли они к своему месту. Сели на склоне. Поужинали. И, как всегда бывает вечером в степи, когда тепло, никуда не надо торопиться, звезды сияют, и есть собеседник, слушающий тебя, разговорились. - Понимаешь, сынок, нельзя в песнях говорить тем же языком, что и в обычной жизни. Сказка должна запоминаться. Песня тоже. Иначе - зачем же ее сочинять? Вот представь себе, хочешь ты сказать в песне, что у тебя красивая возлюбленная. Если ты просто споешь: "У меня красивая возлюбленная, она прекрасней всех на свете!", то тебя никто и слушать не станет, а потом не вспомнит никто. Так вот... - А как надо? - Ну, например, так: "О, моя кохана, Твоп очi, мов глибокi криницi, Твоп руки, мов зграя лебедiв, Твоп стегна, мов злива водоспаду, Твоп груди, мов гроно винограду, Якщо я тебе не бачу, моя кохана, То я вмираю..." - Как это... красиво... Это тоже вы сочинили? - Да нет, куда мне, это из одной очень старой книги. Очень старой... Вот так вот и надо петь. Или хоть приблизительно так. - Ну ладно, дедушка, тут я согласен. Когда о любимой, то так и надо. А когда, скажем, о войне? Как тут? - Про войну пускай летописи рассказывают. А кобзари должны про красоту петь, про землю родную, про людей, которые на ней живут. И так петь, чтобы люди, слушая их, лучше становились, добрее. - Так война, это тоже про наших людей. Про их подвиги. - Какие там подвиги. Нет их на войне. Грязь есть, страдания, кровь... Не для песен это. Песня, как и сказка, должна быть любой, красивой. Ну зачем эта война? - Не знаю. Может быть, вы в другие времена росли. Красивые. А сейчас, я чувствую, все иначе. Бурное время. И становится еще более бурным. И не нужна никому эта война, а вот воюют. - Наверное, все-таки кому-то нужна... - Так вот для того и необходимо о ней рассказывать, чтоб знали люди, как это плохо. Чтоб не начинали снова. - Не знаю... Не понимаю я тебя как-то... Может быть и правда, старый я уже, в мире этом чего-то не понимаю. Помирать надо. Только тебя выучу, и помру. - Да что вы, дедушка, не говорите так... - А почему не говорить, если правда? Очень хочется, чтоб песни мои не пропали, чтоб помнили меня. А я зачем?.. Сам не знаю. Только ты, мой ученик, и держишь меня на этом свете. Ну ладно. Заболтались мы что-то. Спать пора. Завтра снова с утра пойдем. Надо бы и до села уже дойти. Еда почти кончилась. - А что, вы снова будете на меня руки налагать? - Да. - А зачем это? - Тебе что, не нравится? - Да нет, нравится. Но странно как-то. Зачем? - Ну, так я тебе свою силу передаю. Знания. Полезно это. Так что, не бойся. Это очень важно, чтобы ты не путался. - А когда я засыпаю так, то что вы делаете? - Тоже сплю, рядом. - А если вы меня не разбудите, что будет? - Так и будешь спать. Кроме меня, никто тебя не разбудит. - Ой, дедушка, а если вы сами себя так усыпите, руки наложив, то кто же вас разбудит? Как же тогда? - Как-как, так и будет... Ладно, хватит. Спать. Дед положил правую руку на лоб юноше, который уже давно лежа смотрел на звезды. Тот сразу же закрыл глаза, дыхание стало спокойнее, мышцы растеклись по земле. Левую руку дед подсунул под затылок, став для этого на колени, и заговорил резким, каким-то не своим даже, голосом. - Спишь. Глубоко и спокойно спишь. Слышишь только мой голос. Ты все хорошо запоминаешь. У тебя замечательная память. Особенно на песни. Ты и сам умеешь их сочинять. У тебя это замечательно выходит. У тебя замечательно выходит сочинять и запоминать песни. Потом вытащил левую руку из-под головы и засунул под спину юноше, а правой начал водить над его телом - ногами, руками, животом... - У тебя крепкое здоровье, ты никогда не будешь болеть. Никакая болезнь к тебе не пристанет. Все несчастья обойдут тебя стороной. Ты будешь жить долго, так долго, как сам захочешь. И дети у тебя будут здоровыми и красивыми. Спина у деда устала, он пересел юноше на ноги, тот все равно спал. Теперь руки перетекали с головы на бедра, медленно, словно что-то разминая, распихивая. Теперь он чаще делал руками так, будто смывал с них что-то, сбрасывал. - Все, что я тебе говорю, ты запоминаешь хорошо и надолго. Ты хороший певец, хороший сочинитель, здоровый и живучий. Тебе нравится ходить по людям, петь им, в этом вся твоя жизнь. Другой ты и не представляешь. Наконец он совсем устал. Эта работа требовала очень больших сил. У него таких уже не было. Пора заканчивать. - Ты тоже умеешь накладывать руки. У тебя это хорошо выходит. Люди тебя слушаются. Утром, когда ты проснешься, ты забудешь, что я тебе сейчас говорил. Но, когда надо будет наложить руки, ты все вспомнишь. А сейчас спи. Глубоко и спокойно. Проснешься с первыми лучами солнца, бодрый и счастливый. И все у тебя будет хорошо получаться. Спи. Дед встал, отошел в сторону, тяжело дыша, вытирая вспотевший лоб. Вытер руки о влажную траву, потом о рубаху. В голове стоял гул. Мало уже сил, очень мало. Еще несколько таких присыпов, и можно будет в самом деле, руки на себя наложить. Все равно, никому уже ни в чем помочь не смогу. Ну и ладно. Вся сила в ученика пошла. Он парень хороший, все сделает, что надо. Боян,- сам он почти никогда не называл себя этим именем, а вот сейчас вспомнилось почему-то,- вернулся к спящему, сел рядом, засмотрелся в небо, и задумался. Вот, жизнь шумит вокруг. Даже ночью шумит. Что-то шерудит в траве, воет кто-то вдали, птицы... И, наверное, в земле тоже живут, кроты какие-то. И вон там, в звездах, тоже кто-то живет, я уверен. И все понимают, зачем они живут. А вот я... Впрочем, и я понимаю, теперь понимаю. Сколько людей меня слушало, сколько людей хоть на капельку стали добрее благодаря мне. Нет, не даром все это. А теперь вот ученик. Он тоже пойдет петь, тоже людей лучшими делать. Хорошо как... Хорошо все-таки, что мой учитель научил меня руки накладывать. Иначе сколько пришлось бы ученика учить, не успел бы. А моего учителя - его. А мой ученик - своего. Так и продолжается жизнь. Неожиданно что-то загудело, нечеловечески заорало, застучало... Дед сначала испугался, он никогда не слышал таких звуков. Быстро, насколько мог, вскочил, всматриваясь в темноту. Выискивая направление на звуки. Но вдруг темноты не стало. Яркое и какое-то белое пламя вырвалось из-под кургана - с другой его стороны - осветило степь вокруг, аж до самого горизонта. Дед припал к земле и пополз на вершину кургана - интересно ведь, что там такое, хоть и страшно. Еле-еле высунул голову, да так и застыл. С другой стороны кургана, у самого его подножия, творилось что-то невероятное. Дед напряг зрение, присматриваясь, стараясь все запомнить. Но как описать то, для чего в языке нет слов. Ну, вот эта... это... строение... с круглыми окнами, но каким-то образом окнами-наоборот, потому что они не для освещения комнат, а сами освещают двор. А двор-то, что это на нем такое? Какая-то копна блестящая. Да еще и с ногами. И еще одна, бегут куда-то, Сели. А из "хаты" тем временем вылазит что-то, тоже блестящее... Снова копна? Не, это уже какая-то гусеница огромная, тьма-тьмущая ног, глаза большущие, как бочки... Сорвалась с места и куда-то побежала, к горизонту. Куда это она? Неужели, в село? Ой, аж муторно... И свет странный какой-то, неживой, не как костер, впрочем, земля вокруг обожжена, прокурена. И какой-то грохот стоит, как при грозе, только дольше намного. Какое-то оно нечеловеческое все. Откуда ж такое? И зачем? Но вот грохот немного стихает. Первая копна вытащила откуда-то какую-то лапу и начала грызть землю. А свет в хате или что оно там такое трепещет, мигает. Или кара это? Может, и в самом деле боги? Да нет. Удивительно очень, даже для богов. Трепещет свет, трепещет... И в воздухе чем-то странным пахнет... Только бы не заснуть... Он все-таки заснул, почти под утро, утомленный, истощенный этой удивительной ночью. Проснулся оттого, что ученик тряс его за плечо. - Дедушка, вставайте уже, проснитесь, время идти. - Да слышу, слышу, оставь... И сразу же посмотрел вниз. Нет. Ничего уже нет. Куда-то делось оно. Только земля пожженная и осталась. Значит, малый ничего не увидел. А может, приснилось? Нет, такое не приснится. И пожженное - вот оно. - Что вы, дедушка? Что-то случилось? - Нет, нет, ничего. Пошли уже. Так они и пошли. Снова напрямик, коротким путем, к ближайшему селу, петь песни, кормиться самим, нести радость людям. - А что, сынок, если умру я сейчас, что ты будешь делать? - Да что вы говорите такое? Не умрете вы. - Ну, а все-таки? - Что буду делать? Дальше, без вас уже пойду, петь, на мир смотреть... - А куда именно пойдешь? - Куда? На юг дальше нельзя, там кочевники обитают, могут убить... На запад и восток тоже далеко не пойдешь. Наверное, назад поверну, в Чернигов, все родные земли. - А кем ты был там, в Чернигове? - Вы же знаете, из княжеской семьи я, не князь, конечно, но какой-то его родич. Не знаю точно. А чего вы снова спрашиваете? - Да так... - А, понимаю, проверяете. Да не бойтесь, не пойду я жить в терем, не интересно мне это. Пить, есть, спать... Тьфу! Мне ходить между людей, петь песни гораздо интересней. Да и что там, у князей, увидеть можно, для новых песен? Вот в дружину, может, пойду. Слышал я, что князь на кочевников собирается. Разбить их раз и навсегда, чтоб не трогали. А вот тогда уже можно и песни петь. А может и про наш поход песню сложу. Хоть вы и говорите, что это не для песен, но мне кажется... - Ну и слагай, раз кажется. Может что-то и выйдет. Только не забывай, песня доброй должна быть. Ну и ладно... А теперь - к работе. Степь широкая, где-то за небосклоном слышны петухи, наверное сегодня уже будет село. Утренняя прохлада. Гомон птиц. И только два человека в округе - старый и малый. Немного их еще, только двое. Но уже недолго осталось. Скоро будет еще двое, потом еще, а потом уже совсем много. - Напряги свою память... - Так вы же знаете, я все чудесно запоминаю. И никогда не забываю. - Да, знаю, говорил ты мне. И все-таки, напряги. Слушай новую песню. Пока только слова. Музыку сам потом подберешь. А сейчас - главное... Слушай. Только не останавливайся. Идем, идем дальше, надо еще много куда успеть. Все дальше и дальше... Так вот... Не в степу чистому, та й не в лiсi густому, Не на горi високiй, та й не в яру глибокому, Стопть собi хата, та не проста, а чарiвна, На ногах курних, дах льодом вкритий, Сама круг себе оберта?ться, I нэкого до себе не пуска?. Коло хати живуть звпри дикiп, небаченi, Хто пх побачить, той у камiнь оберта?ться, А дихають вони полум"ям, а пдять землю сиру, А живе в тiй хатi... Вот так они идут и поют. Давно это было, очень давно. Так давно, что и не помнит никто. И что до этого с ними было - это совсем другая песня. И что потом с ними было - это совсем другая песня. Да и не знаю я ее. И этой не знал, пока не запел. А что слушали меня, то поклон вам низкий. Думаю, все записали? А то где вы еще такое услышите? Я старый уже, пацан этот - маленький еще слишком. Когда я ему все передам? Может не успею уже? А если не успею, то хоть вы, то что записали, людям покажите. Иначе, зачем все? Вот и ладно. Счастливо... Заходите еще... Если успеете... Но мы не успели...