Опыт недавней пиратской заварушки и неожиданная (просто сказочная!) встреча с Богословским открыли в Сергееве понимание того, что он втянут в весьма серьезные дела и действовать необходимо предусмотрительно и осторожно. Для Бразилии адвокат оставил контактный телефон и адрес доверенного лица, – обстоятельства требовали срочных советов. Сергеев, не обращая внимания на поздний час, позвонил с подведенного на корабль телефона нужному абоненту: разговаривать начали на английском, затем трубку передали женщине, с которой можно было продолжать разговор на русском, – она-то и была доверенным лицом. Не называя имен и фамилий, вполне иносказательно, обменялись информацией по известному обоим коду: посторонний слушатель мог убедиться в том, что ведется заурядный разговор мимолетных знакомых, цель которого передача приветов и наилучших пожеланий третьему лицу. Абонент даже не стал уточнять длительность стоянки судна и номер причала, – ясно, что такая информация была абсолютна доступна.

Сергеев был уверен в четкости работы конторы Магазанника: он не удивился, когда через сутки, сойдя утром с трапа на причал, заметил в отдалении, около ангаров, прижавшийся в тени массивный форд, около которого маячила фигуры адвоката и двух ладных парней, про которых говорят – люди без страха и упрека. Такие парни обычно служат в воздушно-десантных войсках, где не требуются грузные верзилы, а необходимы поджарые, выносливые, проворные бойцы, не отяжеляющие лишним весом свои парашюты. Они умеют все рассчитать и предусмотреть, в том числе, и тот вид оружия, каким удобнее в мгновение ока поразить противника.

Понятным жестом адвокат предложил Сергееву пройтись за ворота порта. Машина укатила вперед и поджидала доктора в отдалении. Когда Сергеев влез на переднее сидение (адвокат был за рулем), парни отошли на несколько шагов от автомобиля и закурили. Полномочный представитель Магазанника передал Сергееву увесистую пачку долларов, попросил расписаться в ведомости за обе получки, высказал похвалы за сообразительность:

– Богословским точно стоит заняться серьезно по многим причинам. – заверил адвокат (для чего, собственно, он и прибыл с усиленным конвоем). – Его появление в Бразилии может иметь некоторое развитие, но прежде необходимо разобраться в том, какими мотивами и целями руководствуется ваш старый знакомый.

Сергеева, конечно, интересовал возможный исход таких контактов (судьба заблудшего друга была ему не безразлична). Но, прежде чем перейти к более доверительным разговорам, адвокат ознакомил Сергеева с небольшим документом, являвшимся по существу подпиской о неразглашении коммерческих, юридических и организационных тайн фирмы, в которую был принят доктор на работу. Узел явно затягивался, но Сергеева это не пугало: он пришел в новую сферу деятельности и она его интересовала. Ему хотелось разобраться во всех тонкостях новой работы, вникнуть во все присущие ей тайны, – он никого не собирался предавать и, тем более, стучать на фирму или против ее. Он быстро поставил подпись и возвратил документ.

Адвокат продолжал размышлять вслух:

– Вспомните, как Аркадий Натанович определил варианты отношений с Богословским? Были уточнения на сей счет или он все отдал вам на откуп?

– Мы не обсуждали так уж детально возможные ситуации. – отвечал Сергеев. – Но, исходя из общих представлений, его нельзя отталкивать, а скорее следует вовлечь в совместную деятельность.

– Какую линию поведения вы предлагаете выбрать во взаимоотношениях с Александром, особенно, если тот действительно пожелает следовать со мной на судне в Чили? – спросил в свою очередь Сергеев.

Адвокат, после подписания документика (так он выразился, видимо, чтобы смягчить серьезность акции), повел беседу явно более доверительно, изменилась даже конструкция фраз, они стали короче, но человечнее, проще. Его, бесспорно, удовлетворило то, что Сергеев всем своим видом свидетельствовал полнейшую лояльность. Он словно показывал, что формальности его не заботят, – ему хочется заниматься делом.

– Александр Богословский для нас – "черный кот в темной комнате". Здесь можно обсуждать несколько вариантов его появления: во-первых, он может быть представителем официальных сыскных структур либо России, либо любой другой страны, в том числе, и такой мощной организации, как Интерпол.

Адвокат призадумался, затем многозначительно продолжил:

– Надеюсь, Александр Георгиевич, вы понимаете, что современный бизнес идет рука об руку, будем так говорить, и с некоторыми нелегальными структурами. Вы в этом могли убедиться на примере пиратского налета на судно. Посему нашей фирмой могут интересоваться многие официальные службы.

Опять немного подождав, выбирая слова, адвокат продолжил рассуждения:

– Второй вероятный вариант – это личный бизнес, тут он может воспринимать нас, как конкурентов; третий вариант – того проще: Богословский желает сотрудничать с нашей фирмой. Последнее – наиболее предпочтительно для нас. Вот, исходя из таких основных посылок, следует, по моему мнению, определять нашу реакцию.

Адвокат выжидающе посмотрел на Сергеева, – будут ли у того вопросы.

– Если я правильно вас понял (кстати, хотелось бы знать, как можно вас величать в официальной и неофициальной обстановке?), – вопрошал Сергеев, – Моя задача склонить Богословского к сотрудничеству при любом раскладе.

– Александр Георгиевич, называйте меня Феликсом, в любой обстановке, без стеснения, пожалуйста. А вот относительно ваших задач необходима маленькая поправка: вам никогда, никого не нужно "склонять к сотрудничеству", – этим в нашей фирме занимаются другие. Вы должны для всех выглядеть просто отличным доктором, которого наняли на судно исключительно для того, чтобы заботиться о возможных больных. Рейсы наших судов максимально протяженные и администрация фирмы заинтересована в вашей непосредственной медицинской работе. Вот официальный алгоритм вашей деятельности, – в таком ключе и стройте отношения с бывшим другом; пусть ваша непричастность к делам конфиденциального характера станет для него очевидной. Другое дело, что для дел внутренних, касающихся стратегических интересов фирмы, ваш опыт психолога и наблюдательность бывшего военного имеет большое значение. События показывают, что и здесь вы оказываетесь на высоте. И еще просьба, – берегите себя, не забывайте о собственном здоровье, вовсю тратьте деньги, выдаваемые вам на мелкие расходы, помните, что дома основной капитал собирается на вашем личном счете.

Бесспорно, Сергееву было приятно слышать такие речи, – от удовольствия он даже несколько смутился и помня, что "ковать железо нужно, пока горячо", посчитал возможным уточнить некоторые детали, касающиеся его личной жизни:

– Феликс, скажите откровенно: поощряются ли в нашей фирме браки с иностранками?

– А сколько таких браков вы предполагаете заключить, док? – с доброй усмешкой спросил адвокат.

– Скорее всего один, но на всю оставшуюся жизнь, если, конечно, все благополучно сложится. – отвечал ему в тон Сергеев.

– Ну, в таком случае у фирмы острых вопросов не будет, наоборот, вам с удовольствием помогут, поздравят и будут опекать вашу новую семью, как и вас самого. Так что действуйте смело и решительно. – пожимая руку Сергееву, отвечал адвокат.

Попрощавшись и с двумя другими парнями, Сергеев направился в центр города, – ему хотелось пошляться по магазинам и отыскать что-нибудь приятное, редкое, поощрительное для Сабрины и ее дочери, с ними он переговаривался по телефону на каждой стоянке, а иногда и по радио во время рейса. Конечно, в таких разговорах с Сабриной не было лишних откровений, но увлеченные друг другом мужчина и женщина способны понимать все с полуслова. Сергеев почему-то все больше и больше уверялся в ее верности и серьезности намерений. А для него с какого-то момента такая вера стала главным стимулом.

Закончили погрузку тюков, которыми забили почти все трюмы под завязку. Александр появлялся несколько раз, но контактировал больше с капитаном, да со вторым помощником, непосредственно ведающим погрузочными работами. Понятно, что Богословский беспокоился за качество крепежа груза, требовал полнейшей предварительной зачистки и просушки трюмов. Практически чистой оставалась палуба и за контейнерами планировали зайти в Буэнос-Айрес – столицу Аргентины. Александр появился перед самым отплытием, привез хорошее вино, фрукты. Выпили в каюте доктора на посошок, туда же пригласили капитана.

Договорились, что Богословский будет встречать судно в первом порту выгрузки – в Вальпараисо, на юге Чили. Туда Александр собирался вылететь самолетом. Затем, вдоль всего побережья Чили он будет сопровождать пароход. для него специально приготовят просторную каюту, которую в былые времена занимал первый помощник капитана – замполит. Прощаясь два Александра обнялись и традиционно пожелали друг другу – "До скорой встречи".

Сергееву по каким-то плохо осознаваемым признакам показалось, что Александр чем-то озабочен и та озабоченность выходит за пределы тривиальных обязанностей рачительного хозяина. С некоторой многозначительной грустью он смотрел на Сергеева, избегая прямого взгляда в глаза. Но то могли быть и просто домыслы, причем, не судового врача, а человека, который уже долго болтается по морям вдали от родного дома.

В Буэнос-Айрес пришли через несколько суток в первой половине дня. Порт встретил судно гудками буксиров и встречных пароходов, да специфической суетой горбатых кранов, резкими криками докеров. Сергееву нравились работяги-буксиры – мощные, маневренные, поражавшие своей лихой деятельностью. По такой слаженной работе двух буксиров, обнимающих судно, как заботливые дети одинокую мать, можно судить об уровне работы всего порта. Элегантность швартовки парохода повышает тонус у экипажа, создает уверенность в том, что и вся погрузка будет осуществлена качественно и в минимальный срок. Сергеев также, как и все моряки, любил это патриархальной слово – пароход, хотя век паровой тяги давно закончился. "Новогрудок" был наделен мощным дизелем, в разобранный цилиндр которого спокойно влезал механик, выполнявший ремонтные работы.

Пароходы такого класса проектировались, строились и сходили со стапелей заводов ГДР. Два смежных класса этих красавцев в шутку называли – "немецкой местью" за Сталинград и за Берлин. Трудно сказать, ненароком или сознательно, но германские конструкторы внесли свою ложку дегтя в бочку меда. Наверное, непросто утверждать добрые морские отношения двум странам, бывшим во Второй мировой войне заклятыми врагами.

Эти суда, имея массу положительных качеств, обладали каким-то противным дефектом остойчивости и требовался тщательный контроль за расположением и креплением груза. Ибо в шторм, если происходила первичная подвижка разномастных ящиков, сыпучки и контейнеров, то в дальнейшем от качки такое смещение нарастало катастрофически быстро. При определенном градусе крена судно совершало переворот – оверкиль. Так трагически гибли некоторые российские торговые суда в бушующем океане. Суда же, построенные на Ленинградских заводах, выдерживали и более мощные бури и штормы.

Сергеев, безусловно, не упустил возможность общения с милым его сердцу Буэнос-Айресом. Но продолжительность общения была недолгой, ибо набросать контейнеры на верхнюю палубу – дело плевое и скорое. Пожалуй, больше времени потребовалось для дозаправки горючим, водой, стирки белья, покупки продуктов. К вечеру пароход рванул на Юг, к Магелланову проливу, благополучное прохождение через который для моряка – событие знаковое.

Как водится, по закону подлости, шторм поджидал "Новогрудок" в узких и извилистых проходах Магелланова пролива. Близость ледяной Антарктиды добавляла перцу к морским переживаниям, все стучали зубами от холода. Но не только хорошее, но и плохое, в конце концов, заканчивается: выползли из опасного пролива в Тихий океан и сразу почувствовали различие, прежде всего, цветовой гаммы воды, неба, побережья, а затем и температуры воздуха.

Атлантика отличается приятной голубизной, Тихий океан – зеленью темного бутылочного стекла. Говорят, что существуют и различия уровней океанов, примерно на полтора метра.

Поднимаясь вверх, к экватору, ощущали потепление. Экипаж вовсю развлекался ловлей вкуснейшей ставриды: поедали ее в несметном количестве, закусывая сочными фруктами, прихлебывая вино, выдаваемое по государственной норме. Смельчаки к обязательному штофу добавляли еще и некоторую меру из собственных запасов. Дело это, впрочем, не лишнее, ибо уже после трех месяцев рейса у многих "крыша поехала". Сергееву приходилось активно проводить сеансы иглотерапии и прибегать к легкой суггестии.

Вальпараисо открылся на горизонте почти плоской гранью, – сочетанием волнующегося моря и блистающей кромкой бетонного пирса. Уже за ним громоздился спящий берег, отгороженный от остальной Латинской Америки зубчатой линией гор. Было раннее утро, – город еще спал, дремал и порт, не принимавший суда при малейшем волнении на море. Богатая страна Чили редко тратила деньги на строительство защитных молов, ограждающих бетонные пирсы от бушующего океана. В том чувствовалась немецкая рачительность и строгий расчет: суда за свой, а не государственный, счет болтались на рейде; нужные же Чили грузы всегда транспортировались через благоустроенные порты. Когда накапливались средства, только тогда (не в ущерб национальной экономике, благосостоянию населения) начинались затраты на последовательную модернизацию многочисленных мелких портов и перевалочных терминалов.

Открытые причальные громадины вытягивались обнаженной кинжальной гранью и швартовка к ним была чревата нанесением разящих ран пароходу. В опасных условиях работа береговых и судовых кранов исключается. Разномастная компания пароходов ждет успокоения волны на рейде. Иногда здесь, в открытом море, накапливалось их большое количество и облупленные посудины, покачивались и подпрыгивали на волнах словно поплавки старых рыбацких сетей. На палубах томящихся каравелл не видно людей, – жизнь замерла, усталые моряки пытаются компенсироваться легкой выпивкой и крепким сном; в некоторых портах к ним, прямо в жадные объятья, подвозят сменных девочек.

В сторону "Новогрудка" от пирса рванулся мощный катер. Сергеев догадался, что близка встреча с Богословским. И точно: Александр, как опытная морская обезьянка, вскарабкался по шторм-трапу на борт парохода. Видимо, что-то подогревало его ретивость. Поздоровавшись с капитаном, обменявшись недлинными речами с судовой администрацией, Александр с бутылкой прекрасного чилийского вина явился к судовому врачу, – такое внимание к медицине на обычных пароходах бывает редко. Команда оценила шаги буржуя по достоинству. Но у Александра, разумеется, была своя корысть.

Он не стал темнить, а прямо с порога заявил другу, что "сдался на милость победителя" и теперь они работают "под единым флагом". Сергеев глазом не моргнул и продолжал следовать логике индифферентного наблюдателя. Его задача анализировать, а не вербовать. Он с удовольствием распивал предложенное вино, закусывал фруктами и тянул приватную беседу в том ритме, какой задавал Александр. Богословского заинтриговало наличие Библии у Сергеева:

– Сан, а разве в первой стране социализма сейчас уже свободно читают Священное Писание? – спросил немало удивленный буржуй.

– Саша, ты отстал, не идешь в ногу со временем, – в России теперь все можно. А Библия, вернее, Евангелие – то есть Новый завет, у меня появилась только в возрасте тридцать лет. Мне повезло: в приемном покое моей больницы работала санитарка, верующая; разговорившись с ней как-то, я узнал ее тайну и попросил приобрести для меня Святое Евангелие, что она и сделала с большим удовольствием и совершенно конфиденциально. Такая книга тогда стоила большие деньги – пятьдесят рублей. Была она издана в Петрограде в 1915 году на славянском и русском языках, так я и читал ее, сравнивая звучание текстов. Эту мудрую книгу я прочитал залпом, за несколько дней и ночей и понял, что "дорогая партия – наш рулевой" обобрала мой интеллект дочиста, отняв возможность узнать Святую истину еще в годы глупого детства. Дальше – больше: я приобретал всеми правдами и не правдами многие святые книги: Библию, Тору, Коран. Но моя славянская душа приняла все же только православие.

Богословский пристально вгляделся в лицо друга, словно оценивая его искренность и спросил:

– Как ты относишься к разночтениям в Евангелиях от Матфея, Марка, Луки и Иоанна? Не поражает ли тебя упрощенность, даже приземленность, многих трактовок, притч, философских идей?.

– В этом я не вижу ничего странного. – отвечал Сергеев. – Нас с тобой здесь только двое, но описывать эту каюту мы будем по разному и в зависимости от того, для кого готовим такое описание. Я врач и моя речь будет сориентирована на профессиональное восприятие, ты коммерсант – ты обратишь внимание на иные детали, используешь другие сравнения. Для разговора с заурядной личностью мы выберем простые слова и несложные образы, ученому адресуем "закрученные", научные понятия.

Сергеев взял в руку бокал с приятным, искрящимся красным вином, посмотрел на него, обратясь к свету, вливающемуся в иллюминатор и, играя в многозначительность, произнес:

– Древний мыслитель Филократ заметил: "Не может статься, чтобы одно и то же думали те, кто пьет вино и кто воду".

Богословский тоже взглянул на вино в луче солнца, но задал почему-то совершенно глупый вопрос:

– Мы же знаем, что Иисус и Апостолы давно умерли, – кто может подтвердить, что до нас дошла правда о их вере?

Сергеев поднял на него смеющиеся глаза:

– Саша, вспоминай чаще слова Диогена Лаэртского: "Лучшие советники – мертвые".

Богославский встрепенулся и выпалил:

– Что ты имеешь ввиду?

– Только то, что, будь они живы, находясь среди нас, – их никто не признал бы пророками, – помнишь? "Нет пророка в своем отечестве". – с расстановкой произнес Сергеев. – "Человек скорее верит в истинность того, что предпочитает". – Вот ты, Александр, и выбери себе веру по предпочтению: или крест – или деньги, или совесть – или беспредел.

– Чувствую, что о делах веры, мне лучше с тобой не говорить. – миролюбиво заметил Богословский. – Расскажи лучше о себе, о твоей жизни после Нахимовского училища. Времени и вина у нас много, спешить не куда. Потом и я поведую тебе о своих земных странствиях.

Разговор, действительно, получился долгим, неспешным, но временами эмоциональным. Стало смеркаться, ужин им притащили в каюту, не раз и не два ходили друзья за "добавкой" – за следующей бутылкой вина. Холодок и отчужденность, свойственные давно не встречавшимся друзьям, постепенно проходили. Не заметили, как снова нырнули в прошлую жизнь, в молодые годы, в нелегкую стихию казарменных юношеских бдений.

Поднимаясь вверх вдоль побережья Чили, "Новогрудок" последовательно заходил в порты Антофагаста и Арика. Грузили и выгружали тюки и контейнеры: здесь главным распорядителем был Богословский. Вообще, Александр оказался весьма деловым, контактным и энергичным менеджером. Однако Сергеев, приглядевшись по внимательнее, стал замечать некоторое своеобразие контактов Александра, – они носили определенную избирательность, трактовать которую можно было двояко. Но для окончательных и категоричных выводов информации недоставало.

Богословский сопровождал судно до столицы Перу – портового города Лима. Здесь он распрощался с капитаном, Сергеевым и командой, – была выплачена приличная премия от фрахтователя. Дальше судно поплыло в Колумбию и встало под погрузку в Буэнавентуре. Сергеев мысленно подгонял время ибо грезило прохождение через Панамский канал и поход в Каракас, в Венесуэлу, где его с нетерпением ждала Сабрина. Разговоры с ней по телефону и радио превратились в приятную и обязательную, идущую от самого сердца, традицию. Все проходит, заканчивается в конце концов и самое длительное, утомительное плавание тоже когда-то подходит к финалу: прошли канал, нырнули ненадолго в Картахену, обогнули темечко Южной Америки, омываемое Карибским морем и радостным солнечным утром были подхвачены двумя мощными буксирами, потащившими в долгожданный порт на швартовку.

Издалека Сергеев вычислил манящую женскую фигурку, у ног которой нервно подергиваясь от томительного ожидания суетился благородный коккер-спаниель с чудесным именем Граф. Все русские сентиментальны и тому имеется объяснение: в них так много намешено генетической разномастности, что потребность в перепадах настроения, в переливах эмоций становится жизненно необходимой. Агрессивная взрывчатость должна обязательно уравновешиваться жалостью, радостью, любовью, проще говоря, сентиментальностью. Так образуется специфическая национальная черта характера, которую каждый русский тащит на себе, как тяжелый груз, неудобный крест, на котором он обязательно сам себя и распнет.

Если нет такой смены эмоций, то славянин легко соскальзывает в алкоголизм, либо в лихость, доходящую до бандитизма. Вылечить такие болезни медицинскими средствами или тюрьмой невозможно. Их можно похоронить только перевоплотив генофонд нации: скажем, основательно подселив в него немецкие хромосомы, или еврейские, или скандинавские. Такой евгеникой, собственно, и пытались заниматься монархи. Но, на беду общую, придурки большевики основательно занялись селекцией быдло: сколько теперь столетий понадобится для реставрации хотя бы того, чего удалось достигнуть к семнадцатому году? Можно себе представить! Теперь, что бы очистить нацию от мусора, необходимо даже простой вопрос супружества поставить на контроль. Только если каждая дева и желторотый повеса, желающие иметь детей, поймут, что на этом пути они соприкасаются с "национальной задачей", может случиться невероятное и приятное, одновременно. Супругам необходимо основательно изучать генетику, а не сексологию!

Сергеев, по привычке впадая во вселенские обобщения, успевал разглядывать встречающих, то есть думать и о мирском, близком. Теплое чувство гордости распирало его грудь и штаны спереди: он-то понимал, что стоит на правильном пути селекции, ибо породнение с потомками казачества, успевшего еще и умыкнуть испанские хромосомы, – дело достойное, далекое от большевистских установок и бредней. Сергеев точно знал, что спасает генофонд нации. Хотя, по совести говоря, плевать он хотел сейчас на нацию и ее генофонд, – ему бы добраться поскорее до ласкового тела любимой. Он уже и койку расстелил в каюте!

Стоит ли говорить о том, что встреча получилась прочувствованной, – команда, измотанная длительным рейсом, взирала на женскую и собачью радость, откровенно проливая "скупую мужскую слезу". Ну, а Сергеева распирало изнутри счастьем полноценного мужчины, которого ждут, любят, ценят почти, как свет в окне. Граф прыгал и лаял, норовя облизать всю физиономию хозяину. После небольшой коечной преамбулы (удержаться было невозможно – видит Бог!), быстро расправившись с портовыми формальностями и захватив мешок с подарками, Сергеев плюхнулся на заднее сидение огромного форда. Граф неотступно пас хозяйку и расположился на сидении рядом с водителем.

Сергеев всегда усаживался сзади, за Сабриной. Она никак не могла понять мотивов таких маневров, ей хотелось видеть его сидящим рядом. Но он любил наблюдать ее исподтишка: в зеркальце отражалось лицо, сзади он видел ее шею, волосы – и уже начинал балдеть. Что было бы, если перед ним еще и маячили бы литые колени, двигающиеся бедра, упругая грудь, практически не скрываемая тонкой блузой? Даже от одного представления об этом гормоны начинали хлестать так, что подвижные части тела вели себя неприлично!

Размеры и комфорт автомобиля все время провоцировали Сергеева на здоровую мужскую агрессию: на секунду закрыв глаза, он ощущал себя в спальне, на полу, на шкуре русского медведя; у него начинало сводить челюсти и появлялся приятный зубной зуд, который медленно переползал к другим очагам здоровья. Можно помешаться от такого волнения! А она еще просит сесть рядом!

Он часто напоминал ей, что у него слабые ноги – они его не держат, когда она попадает в поле зрения, – в такие минуты его неудержимо тянет прилечь вместе с ней. Она же, шалунья, всегда пользовалась эффектом пластилина, воска, жившем в беззащитном мужском сердце, как в скромных яичках слона: она, играя в сомнамбулу, медленным, томным голосом предлагала выпить по чашечке кофе. Они там все в Венесуэле и Колумбии помешаны на кофе. Сергеева это просто бесило, – он и без кофе не знал как успокоить наполнение бушующей кровью Corpora cavernosa penis. Так можно дойти до жениховского эпендидимита. "Поздно пить боржом, Клава, когда отказали почки"! А здесь речь шла о более важном органе! – о том, что определяет продолжение жизни на Земле, о глобальной, геополитической катастрофе!

"Надо же быть патриотами, Сабрина"! – часто вещал Сергеев в забытьи. К тому же у Сергеева, как у всех тонкокожих, была повышенная тактильная чувствительность: он страдал от прикосновений к бархатной коже Сабрины, ее же активность вызывала мгновенную и однозначную реакцию, как возмездие за длительное мужское ожидание, как вздыбленная Стела защитникам Ленинграда, неожиданно вырвавшаяся из клумбы, на площади перед Московским вокзалом!

Никакими отвлекающими мыслями нельзя было успокоить городской пейзаж! Но наивысшая пытка через наслаждение, которой мастерски пользовалась Сабрина, было испытание образом распахнутой груди. Сабрина не носила бюстгальтер. И пытка та вырывалась сама собой, словно под взглядом Сергеева – просто мистика! Он уже не понимал: толи сам невзначай расстегнул последнюю пуговку блузки, толи у Сабрины был устроен какой-то хитрый автоматический привод! Сергеев был головастый мужик – он понимал, что его аномальная реакция на женскую грудь было следствием блокады во время Великой Отечественной, – тогда только грудь матери спасла его от смерти. Но сейчас, когда голодные времена отступили, Сергеев продолжал с огромным вкусом, неустанно лобызать эту головокружительную загадку природы, с которой сама Сабрина обращалась без должного пиетета. Сергеев готов был принять этот орган на постоянное хранение, но никто не собирался ему его уступать! Маленькие женские хитрости для того и существуют, чтобы держать доверчивых мужчин на коротком поводке!

На крохотной вилле произошли некоторые изменения: Булька ощенилась и за ней бегали приятные малыши, неистово моросящие на паркет (ковры пришлось снять). Граф пытался командовать потомством, но его мало кто слушал. Дочь Сарбины подросла и набиралась специфической женской нежности. Подарки произвели достойное впечатление. Сабрина и Анна спрашивали, для чего такое количество шуб и теплых вещей, и когда получили ответ Сергеева о русских холодах, добавили во взгляды серьезности и глубокомыслия.

Сергеев имел возможность наблюдать в подробностях то, с каким удовольствием женщины любых возрастов готовятся к новой роли: примеряют доспехи, особенно, если те отличаются изяществом, и подчеркивают неотразимые природные данные актрисы. Затем путешественник был награжден великолепным ужином, рассказами о местных новостях и тем домашним уютом, комфортом, которые мужчину-бродягу приводят в совершенное оцепенение, ибо он боится спугнуть придвинувшееся к нему счастье.

Стоит ли распространяться о том, что ночь была и лунная, и безумная. В Сергееве с первых же мгновений интимного альянса проснулось особое чувство гордости и самодовольного удовлетворения. Он, как опытный врач, ясно почувствовал, что его подруга беременна. А настроение и поведение Сабрины совершенно точно свидетельствовали о виновнике биологических перемен. Нет на свете более счастливого существа, чем женщина, готовящаяся стать матерью ребенка от любимого человека. Особенно, когда точно известно, что он этому страшно рад. Вокруг таких событий Сергеев с Сабриной разыграли маленький водевиль:

– Сдается мне, мадам, что вы время не теряли даром в мое отсутствие?! – деланно грозно и многозначительно начал допрос Сергеев. – Пора исповедоваться и каяться в грехах прелюбодейства.

Сабрина отвечала в тон ему:

– Мои оправдания развалились в этой постели, играют роль самодовольного соблазнителя, решительно и бесповоротно опозорившего беззащитное, доверчивое и наивное существо. Даже у Бульки больше перспектив выглядеть добропорядочной особой, нежели у меня. Ее соблазнитель хоть не пытается бросать ее и сбегать в далекие и бесконечные морские путешествия.

Сергеев прекратил трепаться и уточнил некоторые чисто медицинские детали. Надо знать, что беременные, благополучные женщины страшно любят такие профессиональные разговоры. К врачу-женщине у пациентки всегда присутствует недоверие, идущее от чувства конкуренции. Разговор с доктором-мужчиной получается серьезнее, доверительнее, целебнее. Такое общение с сильной половиной вселяет уверенность в женщину, опасающуюся за здоровье уже двоих, – собственное и ожидаемого ребенка, – оно часто превращается в акт выдачи страхового полиса, в весомую психотерапевтическую поддержку. Кроме того, советуясь с врачом-мужчиной, женщина получает возможность уяснить мужскую, а не женскую логику. Сергеев наградил "пострадавшую" сотней горячих поцелуев и это было оценено по достоинству.

Шутя, чтобы испытать подругу на прочность, он заявил о том, что категорически сворачивает активную супружескую деятельность, дабы не навредить плоду, и перебирается спать в другую комнату: Сабрина оторопела, даже приподнялась, отжавшись руками от пастели. Поза пантеры, готовящейся к прыжку, всегда была роковой для Сергеева (у каждого свой пунктик!), – он рванулся на Сабрину с такой энергией, что моментально вышиб из ее сознания подозрения в супружеской предусмотрительности. Оргии тем и хороши, что они оргии! – безумие и неограниченный восторг. Ну, а когда они с доставкой на дом, в неограниченном количестве и на постоянной основе, по заявкам и без них, то такая жизнь, видимо, и называется безоблачным счастьем.

Сергеев неоднократно замечал особое кокетство, появляющееся у счастливой женщины: Сабрина неожиданно попросила рассказать подробности зачатия ребенка.