На суде превосходно действовал Иванов (Сергеев не ведал за ним таланта оратора и юриста-казуиста): он своей аргументированной речью и массой благодарственных писем по поводу ударного труда "приезжего светила" разделал сутяг под орех.

Милые подружки, веско насупившись, успешно разыгрывали из себя оскорбленную невинность и требовали у суда "серьезного наказания клеветников". Правда, вечером, дома у Сергеева, они весело и проворно сбросили с себя доспехи вместе с исподним, – вот тогда и был заключен внебрачный союз, – союз восторгов и добронравия на всю оставшуюся жизнь. Девы клялись в окончательной верности до гроба, а Сергеев заранее, вперед, благородно отпускал им обязательные грехи. Жаль, что силы уже были неравными, – годы берут свое!

Сергеев еще и еще раз низко кланялся, отдавая должное сложностям работы судьи. Он пытался распознать его метод, позволяющий распутывать сложные клубки эмоциональных поворотов, нелогичных утверждений, кучи вздора, никакого отношения не имевшего к юриспруденции, – весь этот мусор вываливали обычно обе стороны, ведущие тяжбу. Через некоторое время Сергееву, наконец, показалось, что он проник в тайны метода: судья, бесспорно, прежде всего определял, кто врет больше, а кто меньше; кто благороден, а кто продажен, как дешевая, опустившаяся до нельзя, портовая проститутка.

В перерыве между судебными баталиями, Сергееву позвонил из столицы Магазанник: спросил, не стоит ли "разобраться по мужски" с пустозвонами-администраторами больницы. Он многозначительно уточнил: "Чтобы не царствовал лицемер к соблазну народа" (Книга Иова 34: 30). У него, оказывается, была возможность "дать такую команду в Питер". Но Сергеев ответил решительно настроенному другу словами любимого Псалма (16: 4-5): "В делах человеческих, по слову уст Твоих, я охранял себя от путей притеснителя. Утверди шаги мои на путях Твоих, да не колеблются стопы мои".

Странным было другое: когда зачитали оправдательный для Сергеева приговор суда, пригвоздивший к позорному столбу больничных иуд, гнев как рукой сняло. Сергеев только на ходу прикинул цифры ущерба, нанесенного администрацией больницы государству: оказалось, что соотношение возвращенного долга и затрат на склоку, организованную компанией дуроломов, равнялось – один рубль к пяти. То есть нанимая адвоката, выплачивая госпошлину администрация угробила пять тысяч рублей больничных денег – "низашто, нипрошто"! Наверное, уменьшив зарплату сотрудникам, чем-то обделив больных.

Сергеев как-то углубился в простую арифметику, раскрывающую тайну бедности нашего государства: в год МВД России регистрирует около полутора миллионов преступлений против собственности (59% от общего количества). Умножив все только на пять тысяч рублей, Сергеев схватился за голову: он был готов прямо сейчас начать душить собственными руками всех тех идиотов, а их в России тьма, которые транжирят таким образом казенные деньги. Конечно расчеты были вольные и грубые, но даже они впечатляли.

Сергеев вспомнил свои воинские годы, когда ему пришлось изучать, так называемое, "организационное оружие", широко используемое против бестолковой России странами НАТО. Великие и изощренные умы разрабатывают, маскируют, подкидывают бездарным политика бесперспективные экономические программы, втягивают Россию в локальные войны, в соучастие в них, только ради того, чтобы истощить нашу страну.

Психологи и социологи передовых государств давно посчитали сколько в России болванов, клинических дебилов, алкоголиков, наркоманов, казнокрадов и делают ставку именно на них. Надо ли так трудиться, убиваться, когда даже в рядовой больнице, без всякой вербовки, открывается по собственному почину пятая колонна из собственных администраторов, готовая активно наносить вред своему государству, истощать его бюджет, отнимать у пациентов и честных медицинских работников кровное.

Сергееву было понятно, что Закон – формален, он выполним только тогда, когда подготовлено правосознание граждан. Но можно ли надеяться на прогресс, применительно к нашему бестолковому демосу! Свергнутая партия коммунистов, уже очищенная от отпетых идиотов и садистов, постепенно училась выправлять ситуацию: фильтровала кадры, вовремя исправляла отдельные завихрения руководителей. Теперь эту безуспешную сцепку Совести и Закона никто не компенсировал.

Но проза жизни быстро опустила Сергеева на грешную землю. Расшаркиваясь перед разлучницей Закона – Клотильдой, распахивая, как собственное сердце, перед ней дверь и пропуская усталую толстуху вперед, Сергеев, содрогнувшись и завибрировав, оценил вид сзади. Прозрение было настолько очевидным, что недавняя "фритюрница греха" стала представляться ему уже "субъектом влечения" с приятным русским именем Татьяна.

Присмотревшись внимательно, Сергеев утвердился в том, что парик Танюша вовсе не носит, а обладает волосами приятного, естественного темно-русого цвета, одежду и обувь подбирает со вкусом, носит ее с изяществом, а духи употребляет французские, с тонким ароматом.

Сергеев тут же вспомнил один стишок поэта Игоря Сельвинского, заканчивающийся строфой: "Она говорила мне: "Образумьтесь! Карьеру кладете вы на весы". А я размышлял среди всяких презумций: "Кого цвета на ней трусы?"

Ситуация была не совсем схожая: Сельвинского допрашивала белогвардейская контрразведка в лице пикантной женщины, трусами которой, скорее всего, стоило интересоваться в другое время и при других обстоятельствах.

Сергееву в этом смысле давался полный карт-бланш, но его интересовал больше не цвет, а размер и фасон трусов Танюши. Скорее всего такое смещение восприятия определялось дальтонизмом, впрочем, – кто знает?

Ясно одно: женщина "до того и после" – две разные натуры, влекущие или отталкивающие неодинаково, а судебные споры при этом – вещь второстепенная. Как все же несовершенно сознание мужчины. Оно не способно устоять против женских чар, особенно, если избранница якшается с нечистой силой. Но какая женщина откажет дьяволу? "Жена сказала: змей обольстил меня, и я ела" (Бытие 3: 13). Скорее всего, прав Венедикт Ерофеев, ставя простенький вопрос: "И почему Василиса должна уходить к Иванушке, если ей и с Кощеем хорошо"?

Напрашивались и пошлые выводы: может быть, это сам Всевышний так устроил человека – мужчину и женщину, – чтобы жажда соития была неуправляемой. Универсальная каверза Создателя прицеливает мужскую плоть на все, что ходит, летает и ползает, но, главное, – что призывно пищит и стреляет глазами. Как не вертись, но получалось, что привлекала Сергеева гневливая Фемида не верхней, с позволения сказать, мудрой частью тела, а нижней – явно глупой и вульгарной. Опять грешник Венедикт Ерофеев вставил лыко в строку, напомнив Сергееву о могуществе "смрадных и грешных отверстий ниже пупа".

С первого взгляда оценивая подобные закономерности, Сергеев проникался удивлением, как наивный и доверчивый молодожен. Но хорошо поразмыслив, теперь уже как опытный естествоиспытатель, он разобрался в гениальной Божьей логике: во-первых, Бог дарует повышенную сексуальность тем, кто является носителем того генофонда, в распространении которого заинтересована Божья воля; во-вторых, сексуальность, как не странно, является могильщицей плоти. Ежу понятно: последовательное и многократное инфицирование уретры и истощение мужской силы задумано Творцом для предотвращения жизни вечной, то есть для профилактики бессмертия.

Вспоминая позже судебные дрязги, Сергеев откровенничал сам с собой: не гоже переигрывать в святость – лучше вовремя повиниться. Психоаналитики, психотерапевты в некотором смысле – весьма коварные люди. Им нравится наблюдать за тем, как жизнь проверяет представителей людского племени на вшивость.

Такой грех знал за собой и Сергеев: он тоже порой сознательно конструировал исследовательскую ситуацию, подвергал клинической провокации своих коллег. В том заключался не только чисто научный интерес, но и непреодолимое желание заняться психогогикой – спасти для общества, перевоспитать еще несколько заблудших овечек.

Присутствовал здесь и азарт охотника, хищника, желающего заглянуть в глаза злоумышленнику, загнанному в угол, расковырять на дне его души в толстом слое тины греха хотя бы маленькие намеки на осознание черной подлости.

Будучи от природы довольно холодным прагматиком, Сергеев добавлял к страсти исследователя еще и специальные знания, мобилизовал дисциплинированный интеллект, тренированную волю. Стоило его сильно задеть за живое, он переходил из амплуа вялого наблюдателя в статус навигатора. Эффект зомбирования интересами чистой науки, конечно, здесь присутствовал. Но в его поступках скрывалась и явная сублимация та, которая дорогого стоит.

Как правило, личности, похожие на Сергеева, чрезмерно маскулинны за счет бывшей военной или спортивной агрессивности. Хотя на первый взгляд они кажутся мягкими, рассеянными – не от мира сего. Они знают себе цену и строго блюдут свое право. Им известно, что "лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал". Женщина может "повязать" таких типов только изящной нежностью и предупредительностью, не допускающими фальши.

Но не стоит применять к ним лобовой прессинг. Настойчивость навигатора в достижении воспитательных целей определена психологической природой. Любимый вариант психогогики состоит из проводки своего корвета через опасные рифы психологических и юридических ошибок, допускаемых штатными болванами. На таком полигоне осуществляется сложный научный эксперимент.

К сожалению, навигатора меньше интересуют люди сами по себе, но больше – закономерности их поступков. Только на выверенном материале навигатор строит теоретическую концепцию, делая это с удовольствием интеллектуального гурмана.

Лучше не нарушать задумчивость таких белых ворон, иначе вызовешь жесткую ответную реакцию. Она доведет противника до полного истощения – до невроза, гипертонического криза, инфаркта миокарда. И все это будет преподано нападавшему в бескомпромиссной и весьма изощренной форме только потому, что навигатор бережет свою самость, независимость, индивидуальность.

Желание кого-либо обидеть, отмстить здесь даже не ночевало. "Молитесь о нас; ибо мы уверены, что имеем добрую совесть, потому что во всем желаем вести себя честно" (К Евреям 13: 18).

Взвешивая на чашах известных весов сознательное и бессознательное, определенное и неопределенное, Сергеев выстраивал любопытные схемы, радуясь своему мастерству, как дитя, успешно сокрушившее новую игрушку. Но все абстракции – пустое по сравнению с Божьей истиной. Все это дань шизотимности и аутизму исследователя.

Выстраивая в цепочку предметы своих наблюдений и наказывая вероотступников, навигаторы приносят пользу государству хотя бы тем, что выявляют законченных дураков и подлецов, выставляют их на всеобщее обозрение и осмеяние. "Согрешающих обличай пред всеми, чтоб и прочие страх имели" (1-е Тимофею 5: 20). Однако Сергеев понимал, что нет оснований для окончательного обольщения продуктивностью таких деяний: "Ибо написано: "погублю мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну". Где мудрец? Где книжник? Где совопросник века сего? Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие?" (1-е Коринфянам 1: 19-20).

Сергеев был уверен, что корни современной "гуманитарной катастрофы", захватившей Россию, лежат на поверхности истории: они давно проникли в сознание ее лидеров, да и народа в целом. Наше общество воспитано длительными и многочисленными экспериментами, творимыми всякими "грозными", "великими", "светлейшими", "мудрейшими" повелителями. Настрадавшись, простой народ закрепил на генетическом уровне, наверное, лишь одно достойное свойство – тягу к справедливости, которая прорывается у него со слезами, за призрачный блеск которой отдельные смельчаки шли на эшафот.

Современные же деятели в основном занимаются политическими глупостями, – они еще просто не вышли из грудничкового возраста. Разочаровавшиеся находят забвение в вине и анархизме. Но мало кто усвоил простое речение: "Учениями различными не увлекайтесь; ибо хорошо благодатию укреплять сердца, а не яствами, от которых не получили пользы занимающиеся ими" (К евреям 13: 9).

Сергеев напряженно вдумывался хотя бы в такие простые цифры: рецидив криминала среди тех, кто прошел дисциплинарный батальон не выходит за границу 5%, а среди отсидевших в заурядной тюряге – 70%. В том состоит ясное подтверждение условий для очевидной душевной коррозии, возникающей у нестойких людей, попадающих под прессинг патологической воли толпы. Россия стараниями наших властителей, особенно в большевистскую эпоху, всегда оставалась холодной темницей для собственного народа, в которой не было места для истинной дисциплины, но было принуждение, насилие, ломка личности, особенно незаурядной.

Даже на самом высоком государственном уровне в нашей стране долгое время бытовали тюремные законы – власть пахана, которому, конечно, нет дела до самочувствия и здоровья своих подопечных и, тем более, до их душевного равновесия. Отсюда и тот широко распространенный стиль поведения российского гражданина, – полнейшая апатия, анархизм или бестолковое бунтарство.

Иван Бунин неоднократно говорил о том, что обижаются и мстят только лакеи. К лакейству, а не дружелюбию, не к взаимопомощи, приучали всю нацию длительное время. Антон Чехов призывал выдавливать из себя раба каждый день и час хотя бы по капле. Но выдавленную каплю рабства правители тут же компенсировали вливанием грандиозной дозы авторитаризма.

Проблема выживания, чаще физического, анатомического, а уж потом душевного, всегда остро стояла перед гражданином "великой России". Переход на животный уровень мироощущения остается актуальным для россиянина и по сей день. Ибо многими основательно забыты вещие слова: "Братолюбие между вами да пребывает. Имейте нрав несребролюбивый, довольствуясь тем, что есть. Ибо Сам сказал: "не оставлю тебя и не покину тебя", так что мы смело говорим: "Господь мне помощник, и не убоюсь: что сделает мне человек?" (К Евреям 13: 1, 5-6).

В любом цивилизованном государстве тяга общей массы людей к городскому комфорту проходит известное чистилище: большинство мигрантов селится в некой резервации (например, в Бруклине). Там непроверенная, негодная особь будет перегрызать глотку подобной себе гадине. Поднимутся в другую, более высокую общественную страту, как правило, только воистину достойные. Такой режим ассимиляции и селекции освобождает нормальное общество от социальных вампиров, распахивает врата перед прогрессивной евгеникой. "Ибо, если мы, получивши познание истины, произвольно грешим, то не остается более жертвы за грехи, но некое страшное ожидание суда и ярость огня, готового пожрать противников" (К Евреям 10: 26-27).

В заурядной земной жизни большинство людей позволяет себе отступление от вполне очевидных праведных принципов, надеясь на сиюминутные блага. Но это ошибка. Даром дается только сыр в мышеловке. Для всего остального требуется стойкая вера. "Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом" (К евреям 11: 1). В сознание социальной группы основательно вбита порочная практика – сколачивание хоть малой, но монолитной по реакциям собачьей стаи, еще хуже если формируется волчья стая.

Сергеев, как опытный психотерапевт, прекрасно понимал, что такой вариант борьбы за жизнь, за место под солнцем заимствован у несовершенных социальных отношений, свойственных подросткам (реакция группирования). Это настолько распространенное явление, что многие его даже не осознают, не замечают, хотя оно является ярким подтверждением низкого уровня цивилизованности всей нации. Специалисты подсчитали, что Россия по уровню цивилизованности отстает, например, от Дании, Швеции, на пятьсот лет.

Любой маленький чиновник-начальничек, проживающий в босяцкой среде, тащит в учреждение своих родственников, подчиненных подбирает по принципу "лично известен", "лично предан", опробованному еще великим казуистом Ульяновым-Лениным. Кстати, отечественное понимание единой команды кардинально отличается от цивилизованного восприятия. У них – это группа людей, объединенных единой целью, но остающихся независимыми личностями с чувством собственного достоинства. У нас – такое объединение цементируется круговой порукой, рабской (собачьей) преданностью.

В современной России, как заметил академик Александр Панченко, чиновник – это всегда человек, занимающий не свое место, прежде всего из-за недостатка ума и совести. Такой начальничек объединяет и связывает по рукам и ногам стайку верных людей лишь для того, чтобы она с дружным лаем могла в нужный момент навалиться на отщепенца. На том строилась вся система советского коллективизма. Коллектив, по существу, всегда выступал в роли единого доносителя, экзекутора, корчевателя инакомыслия. Такой социальный атавизм вышел из примитивной деревенской среды – людской и животной.

Известно, что если на деревенской улице тявкнула главная сука, привязанная, конечно, у порога самого большого и богатого дома, то ей обязаны вторить из под своих подворотен все остальные шавки. Улица в момент заливается единым собачьим стоном, пусть только на ней появится неизвестная, нежелательная персона. Сергеев отдавал себе отчет в том, что такой универсальной схемой будут руководствоваться новые администраторы больницы, в которой ему сподобилось работать. Отучить таких деятелей от своеобразной формы социальной адаптации невозможно. "Но с ними случается по верной пословице: пес всегда возвращается на свою блевотину, и вымытая свинья идет валяться в грязь" (2-е Петра 2: 22).

Усердием истории сформировано клеше своеобразной душевной проституции, помогающее сохранить свою биологию, выжить в условиях тоталитарного режима. Сергеев отдавал себе отчет в том, что в его построениях бытует грех излишней гиперболизации. Потому он не собирался брать копье на перевес и бросаться с критикой вперед, на ветряные мельницы.

Его останавливало замечание одного из любимых писателей-поэтов Венедикта Ерофеева: "А то, что я принимал за путеводные звезды, оказалось – потешные огни". Более решительный человек может и упростит ситуацию, напомнив, что в местах своза фекалий зарождается специфический запах. С такими выводами спорить бесполезно. Не замечать такое может только профессиональный золотарь, давно погубивший обоняние.

Миссия Сергеева, как врача, не критиковать язвы жизни, а лечить всех без исключения бестолковых дурашек. Но тут ему на память пришло другое замечание, равное исповеди великого прорицателя (Венедикт Ерофеев): "Двенадцать дней не пью, и замечаю, что трезвость так же губительна, как физический труд и свежий воздух". Вот кардинальный ответ на вопрос: "Почему в России так много пьют"?

Даже в состоянии сильного алкогольного наркоза Россия не могла отказаться от своих несчастий – все в одночасье вылезло наружу. Известно, что стартует стагнация с малых форм бюрократии, но финиширует – полным согласием извлекать личную пользу любыми способами. А это и есть социальная проституция – уродливый эмбрион, который зачат в душе практически каждого от самого рождения.

Александр Пушкин в свое время напомнил об особенностях российского архетипа: "Упрямый дух нам всем подгадил: в родню свою неукротим, с Петром мой пращур не поладил и был за то повешен им". Гинекологам, акушерам еще предстоит разбираться с тем, что же происходит с горемычным плодом, воспринимающим даже обычные звуки жизни через специфическую биологическую, водно-белковую преграду. Он пребывает в нирване, в медитации, тренируя интроверсию и, может быть, начинает воспитывать в себе противоречивые качества.

Может быть от того взрослые и дети так любят сон – это упоительное напоминание о былом. Но благодатная погруженность в самонаблюдение, внутренний мир, личные переживания и размышления взрывается чрезмерными внешними раздражителями. Тут начинает формироваться экстраверсия, никогда не дающая ощущений полной защищенности, покоя, благополучия.

Может ли испуганный плод не волноваться, когда пьяный папа колотит по животу маму. Не лучшие ощущения, если кругом бушует война или раздаются звуки железного рока. Замечено, что большинство новых представлений, интересов имеют свойства внешнего мира. Но в душевную копилку откладывается только пережитое и отстоявшееся внутри. Интересно, как при этом зарождается подлость и приспособленчество, способность торговать душой и телом?

Видимо, тяжелая борьба с внутренними и внешними раздражителями отведена эмбриону. Вот почему интровертов меньше, чем экстравертов. Сама жизнь беременной женщины в нашей стране не выглядит счастливой. От великого страха такой совместной жизни (мать-плод) зарождается у ребенка свойство социальной мимикрии. Хорошо, что Творец максимально расширил пределы психических колебаний и оставил плоду выбор свойств: интроверсии (божественного начала) или экстраверсии (дьявольской сущности).

Наверное, представительство таких качеств в популяции является маркером социального благополучия. Лишь немногим Бог дарует на всю жизнь великое счастье быть белой вороной. Из-за неосознанной зависти эстраверты так ненавидят свою психологическую противоположность – интровертов. Они превращают ее в мишень для бездарных агрессии, инсинуаций, интриг, сплетен. Безусловно, прав Блез Паскаль, который сподобился осчастливить мир своим присутствием аж с 1623 по 1662 год: "Стоит пожелать сделать из человека ангела, и получишь зверя".

Об этом феномене хорошо осведомлены психотерапевты. Они готовы идти на риск: предлагают себя в качестве приманки, дабы раскрыть психологические свойства своих визави, побудить их опустошить гадкую флегмону, выпустить гной проституирующей души. Такой метод в науке называется острый опыт. Интроверты тоже огромные мастера вызывать огонь на себя. Им не приходится особенно стараться. Весь стиль их поведения (погруженность в себя, отвлеченность, задумчивость, рассеянность) вызывает у экстраверта непреодолимое желание нанести трусливый удар в спину.

Такие страсти стимулируются безнаказанностью, потаенностью интриги. Не случайно большинство пенологов – экстраверты, выбравшие науку о наказании и назвавшие ее заумным латинским словом poenitentiarius – исправительный. Подавляющее большинство таких экспериментаторов легально реализуют врожденную агрессию, распирающую душу. Интроверт не станет мстить. Он ограничится чувством брезгливости и увеличением дистанции от еще одного жалкого флагеллата. Внешние объекты его интересуют только тогда, когда принято решение включить их в сферу внутреннего мира. Даже любимую женщину, жену интроверт воспринимает как пеларгонию, временно поселенную в комнатной оранжерее. Формула матримониальных отношений для интроверта предельно проста: "Жены, повинуйтесь мужьям своим, как прилично в Господе. Мужья, любите своих жен и не будьте к ним суровы" (К Колоссянам 3: 18-19).

Вот с такими невеселыми мыслями Сергеев, успешно закончив судебные баталии и взыскав все, что ему полагалось в качестве компенсации за моральный ущерб, явился в канцелярию больницы с заявлением об увольнении по собственному желанию. Объяснять ничего не стал, получил окончательный расчет, и перенес трудовую книжку в ту пароходную контору, которую указал ему Магазанник. Там лишние вопросы никто не задавал, выдали увесистый аванс в российской валюте и обещали очень скоро позвонить домой. А пока приятные ребята из пароходства, прекрасно разбирающиеся в мирских страстях предложили не терять оставшееся до отплытия время, а решительно удариться в развлечения и пьянку.

Как известно у российского моряка выбор развлечений довольно ограничен, но это его не заботит, – профессионал не впадает в истерику. Затравка, пока еще голова соображает хоть как-то, начинается с избранных, любимых, алкогольных напитков. Сергеев тоже не стал мудрить: не теряя времени, он зашел в ближайший ливизовский магазин, где его внимание традиционно привлек джин "Капитанский" и тоник "Kinley" – продукция The CocaCola Company. "Будем поощрять отечественного производителя, даже того, который спрятался за иностранную марку" – решил новоиспеченный моряк-благодетель. Эликсир жизни Сергеев, как в лучшие морские времена, приобрел в соотношении, представляющемся знатоку своеобразным золотым сечением: три бутылки джина по 0,75 на три двухлитровых галлона тоника.

Такие компоненты не требуют закуски и легко регулируют накал священнодействия. Ориентировка идет исключительно на настроение исполнителя: если необходимо быстро войти в рауш-наркоз, то можно подтянуть гайки – сократить присутствие тоника; если же на горизонте появляется интеллигентная дама (что, конечно, бывает крайне редко. Зачем настоящему моряку интеллигентная дама, – для заумных разговоров что ли, – так не время и не место!

Однако в исключительных случаях такое тоже возможно, – тогда джин деликатно разбавляется тоником по вкусу и по задачам. Беседа будет журчать и литься ласково, нежно, приближая теплую парочку к двуспальной койке с кружевными наволочками, розовыми простынями и пододеяльниками, атласным покрывалом.

Кстати, можно, по обоюдному согласию, поменять систему чередования в таком спектакле: сперва – прямо в койку, затем уже – разбавлять джин тоником. Интеллигентность обоих партнеров при этом практически не страдает. Во-первых, потому, что у моряка ее не бывает от рождения ("глас вопиющего в пустыне" – От Марка 1: 3); во-вторых, та, которая сразу прыгает в койку, наделена такой высокой степенью интеллигентности, что ее испортить ничто не способно ("где нет закона, нет и преступления" – К Римлянам 4: 15). Вообще, если к цинизму врача да прибавить коммерческую деловитость моряка торгового флота, то получается великолепное содружество творчеств: конечно, коммунизма на той основе не построишь, но поживешь на славу!

Все примерно так и случилось. Только горемычный Сергеев, отяжеленный продукцией ЛИВИЗа и перспективами прощания с родиной, вышел на Демидов мостик, как вперся взглядов в примечательный женский зад, способный принадлежать только одной нервической особе – адвокату Танюше!!! Гордая злость судебных разбирательств сама собой, даже не булькнув, перетекла в соблазнительную вульгарность. "Не параноики же мы?! Ну, конечно, и не эстеты!" – подумал Сергеев. "Ты свистни – тебя не заставлю я ждать"! – так пелось в советском шлягере.

Нужно ли в таких случаях гневить Бога? На мягких рессорах морской доктор, явно озабоченный балансом сперматогенеза, так необходимого для душевной гармонии в длительном плаванье, бросается вдогонку за уплывающей мечтой. И она – вот она: еще помнящая свой позор в судебном споре, конечно, не пропускает реальной возможности поставить на колени силою особых чар доверчивого, ищущего душевности и жарких объятий hypermetros-а.

Его дом – за углом! О Боги!… Она не только не знала слова фригидность, – она еще с шестого класса школы с усиленным изучением французского языка (французы всегда по особому помогали России) искренне верила, что ночь именно для того и создана, чтобы с закрытыми глазами летать на воздушных шарах или покачиваться на сказочных дирижаблях!

Оказалась, к счастью, что многие женщины-адвокаты – суперинтеллигентные дамы. Правда, у Сергеева в тот день не нашлось кружевных наволочек и розовых простыней. Он, честно говоря, вообще, даже не успел застелить койку. Активная девастация шустрых головастиков и яйцеклеток началась быстро и решительно! Академик Константин Иванович Скрябин, ели бы не умер к тому времени, сорвал бы с груди Золотую Звезду Героя Социалистического Труда и вручил бы ее обоим уничижителям порока.

Вся прелюдия началась в ванной, во время совместного приема душа (исключительно для экономии времени): там же, под нежными струйками журчащей воды, стремительно вошли в виртуозное скерцо, – оба просто потеряли голову, решив, что они в консерватории, на высокой сцене, перед ответственным жюри, выступают в сольном концерте! "Кто сказал, что любовь умерла"?

В мозгу Сергеева все время в каком-то бешеном ритме свербили строки стихов Василия Федорова: "И взгляд мой безумен, и вид мой ужасен. Спокойным и тихим я просто опасен". Опасность такую ликвидировали совместными усилиями.

Затем голова перешла на другой марш восторгов: "Если стану счастливым, если стану спокойным, если стану ленивым, для борьбы недостойным". У Танюши появилась заметная одышка. "Да, тренировать ее надо в кроссах"! – успел подумать Сергеев.

Василий Федоров лихо спас положение, заявив: "От полдневной истомы, от вечерней прохлады, от уютного дома, от цветущего сада унесут меня с топотом кони огненной масти"… – именно в этот момент, на слове "масти"… оба, поскользнувшись на обмылке, шлепнулись в чашу ванной, причем Танюша оказалась сверху, а Сергеев – снизу! В горячке, веса подруги он даже не почувствовал, зато ее поразило новое качество. Поэт Василий тут же многозначительно заявил: "Пропадай оно пропадом, мое тихое счастье"!

Незаметно, но логично с точки зрения сексопатолога Щеглова, подвигнулись к откровенному безумию, ненасытности, – к бескрайнему вампиризму! Какую все же великолепную подготовку дают в Санкт-Петербургском Университете юристам широкого профиля! Сергеев от всего сердца благодарил ректорат и преподавательский коллектив славного вуза страны!

Сперва открылось потаенное, напоминающее нечто французское: "Ибо от избытка сердца говорят уста" (От Матфея 12: 34). Затем возник эффект священного призыва: "Входите тесными вратами; потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими" (От Матфея 7: 13).

Оба со временем прозрели и немного помечтали о полигамности (так,… только чтобы взъерошить волосы на соответствующих местах): "Мирись с соперником твоим скорее, пока ты еще на пути с ним, чтобы соперник не отдал тебя судье, а судья не отдал бы тебя слуге, и не ввергли бы тебя в темницу" (От Матфея 5: 25).

Заключительная нега была наградой за все переживания и каждый сказал себе и другу: "Я стал разумнее всех учителей моих; ибо размышляю об откровениях Твоих" (Псалом 118: 99).

Позднее, когда отлеживались на тахте под пледом, шалили избирательно, с помощью разных несложных приемов, пришла иная жажда: тогда наслаждались охлажденным джином с тоником. Сергеев, не был бы эскулапом, если бы не спросил очаровательницу (как в том анекдоте):