Г р у н е р т. Помилосердствуйте, какой же я враг народа? Сами изволили у меня всякий раз жареные...
      Р е к е л ь. Неисполнение долга карается по всей строгости...
      Г е н а р т. Долг мирного человека спокойно ожидать решения битвы.
      Р е к е л ь. О вас, господин режиссер, речь особо! Сеять в народе клевету на его друзей преступно!
      Г р у н е р т. Помилуйте, ваше высоко... (Кланяется.)
      Р е к е л ь. Не откланивайтесь: мы скоро увидимся.
      (Круто повернувшись, направляется к выходу.
      Следом - первый повстанец.)
      11.
      Генарт, Грунерт, Клоц, фрау Грунерт.
      Г е н а р т (вслед ушедшим). О вас, господин поджигатель, в свое время речь пойдет тоже особо!
      Ф р. Г р у н е р т. Что смотрит король? Стоило бы ему выйти из крепости, приказать...
      Г р у н е р т (кричит). Молчать! Чтобы я от тебя ни одного слова про короля не слышал! (Хватаясь за голову.) О-ох, Господи, засадят, запрут, разорят, погубят, о-о-ох!..
      К л о ц. Никогда не надо приходить в отчаяние, хотя бы ради своего достоинства.
      (В дверь неожиданно врывается запыхавшийся Данини.)
      12.
      Генарт, Грунерт, Клоц, фрау Грунерт, Данини.
      Д а н и н и. Господа, господа! Наконец-то все кончилось!
      В с е. Что кончилось?.. Что такое?
      Д а н и н и. Повстанцы решили сдаться.
      Г е н а р т. Невозможно!
      Д а н и н и. Сдать город, отступить.
      К л о ц. Немыслимо! Кто вам сказал?
      Д а н и н и. Я вам говорю! Слышал своими ушами.
      Г р у н е р т. Что же будет с городом?
      Д а н и н и. Город займут пруссаки.
      К л о ц. О-о! Но это немыслимо, прямо немыслимо...
      Г р у н е р т. А русский жив?
      Д а н и н и. Что сделается этому дьяволу!
      Г р у н е р т. Ну, пока он жив, никогда не поверю, чтобы разбойники сдались!
      Д а н и н и. Да он сам, сам отдал приказ, чтобы отступали!
      Г е н а р т. Ты, милейший, бредишь!
      Д а н и н и. Ах, ты Господи! Слушайте, слушайте, как это было. Дайте пива - задыхаюсь.
      (Фрау Грунерт уползает за стойку.)
      Д а н и н и. Итак. Вчера я встретил нашего почтенного маэстро. Оказывается, решил отвезти свою жену подальше от греха, а перед тем не утерпел - наведать закадычного приятеля.
      Г р у н е р т. Это кого же?
      Г е н а р т. Русского.
      Г р у н е р т. Ах, что вы говорите!
      Д а н и н и. Да-с. Я с ним. Приходим...
      К л о ц. Куда?
      Д а н и н и. В ратушу.
      В с е. Да что вы!.. Неужели?.. В самую ратушу?
      Д а н и н и. Да-с, в самую ратушу. Композитор там свой человек. Он по лестнице - я за ним, он в коридорчик - я следом, он в дверь - и я тут как тут. Он за ширмочку... здесь уж я струсил, не пошел...
      Г р у н е р т. А там что, за ширмочкой-то?
      Д а н и н и. А там... само провизорное правительство.
      Г р у н е р т. За ширмочкой?
      Д а н и н и. Да.
      Г р у н е р т. Правительство?
      Д а н и н и. Да, да.
      Г р у н е р т. Хе-хе!..
      Г е н а р т. Что же дальше?
      Д а н и н и. Дальше? Дальше я узнал, в какие руки попала судьба нашего королевства.
      Г р у н е р т. Т-ш-ш!
      (Данини делает несколько глотков пива из поднесенной хозяйкой кружки и продолжает говорить, наслаждаясь впечатлением, какое рассказ производит на слушателей.
      Крадучись, входит Марихен.)
      13.
      Генарт, Грунерт, Клоц, фрау Грунерт, Данини, Марихен.
      Д а н и н и. Маэстро, значит, направился прямо, а я - по стенке, по стенке, тихонько к самой ширмочке, за которой, собственно, все и происходило. Никто меня не заметил - толкотня там, точно в королевской приемной: все торопятся, всякий старается попасть в покои...
      Г р у н е р т. В чьи покои?
      Д а н и н и. К русскому.
      Г р у н е р т. А он и живет там?
      Д а н и н и. Не выходит оттуда. Слышу - рычит. Если, говорит, вы не хотите, чтобы на ваши головы обрушилось проклятье всего народа...
      Г е н а р т. Лицемер!
      Д а н и н и. ...вы должны, говорит, выиграть решающее сражение. Если, говорит, мы его примем здесь, то все погибло... Тут ему кто-то возражать: народ, говорит, ни одной баррикады до сих пор не сдал, а вы хотите, чтобы он покинул позиции.
      К л о ц. А русский?
      Д а н и н и. А русский в ответ: надо, говорит, собрать свои силы и повести наступление, а обороной ничего не достигнешь... Вот как раз в это время пруссаки и начали канонаду. Шум поднялся у них - ужас! Только через минуту вылетает из-за ширмочки наш композитор и говорит: наступает немецкая народная война...
      Г е н а р т. Как же наступает?
      Д а н и н и. А вот так...
      К л о ц. Уйдут в горы, в леса и будет новая тридцатилетняя война... Боже мой, Боже мой!
      Г р у н е р т. Судьбы народов решают за ширмочкой? А?!
      (Слышится отдельный шум.)
      Г р у н е р т. А русский что?
      Д а н и н и. Ни ест, ни пьет, да что там - вот уже неделя, как он не спал, и хоть бы что! Отдает приказы, куда послать подкрепление, где что поджечь. Лежит на кожаном диване...
      М а р и х е н. Вовсе не на кожаном, а на шелковом, в цветах и с коронами! И никого к нему не пускают, стража кругом королевская... Я сама...
      (Шум голосов, внезапно вспыхнув за дверью, врывается в пивную и словно оглушает собою хозяина и гостей. Они, как сидели - кучкой заговорщиков, плечом к плечу - так и остались, только шеи вытянули по направлению к двери.
      Группа бойцов Венского Академического легиона останавливается у входа. Они вооружены карабинами, оборваны и грязны.)
      14.
      Генарт, Грунерт, Клоц, фрау Грунерт, Данини, Марихен, венские легионеры.
      П е р в ы й л е г и о н е р. Ну, что я вам говорил? Славное заведение!
      В т о р о й. Проклятая страна!
      Т р е т и й. Легче в честном монастыре напиться пьяным, чем в этом городе найти сегодня кружку пива!
      Ч е т в е р т ы й. Зато как нам обрадовались! Ха-ха-ха!
      П е р в ы й (к фрау Грунерт). Какое приятное лицо у этой дамы.
      (Легионеры хохочут.)
      П я т ы й. К чорту шутки! Пива!
      Г р у н е р т. Господа... м... м... многоуважаемые революционеры...
      П е р в ы й л е г и о н е р. У вас головная боль?
      Ч е т в е р т ы й. Опасайтесь, как бы к ней не прибавилась зубная...
      (Хохот.)
      Г р у н е р т. Не осталось никаких напитков, почтенные...
      Т р е т и й л е г и о н е р. Скорее поверю лютеранскому пастору, чем саксонцу!
      В т о р о й л е г и о н е р (наступая на Грунерта). Вот что, ты, кофейная гуща! В Вене и Праге не мало винных погребов выкачали мы на улицу без участия наших желудков. Если ты предпочитаешь полить содержимым своего подвала мостовую, то... (наводит карабин) поторопись намотать на свою голову еще одно полотенце!
      (Данини, Генарт и Клоц бросаются в стороны, Грунерт - за стойку.)
      Ф р. Г р у н е р т. Ах!
      (Легионеры смеются. Расставляют столы и стулья, усаживаются.
      Грунерт спешит налить пива.
      Входит группа солдат саксонской армии. Они держатся тихо, сторонкой. На их лицах - усталость и недовольство.
      Позже появляется ночной сторож.)
      15.
      Генарт, Грунерт, Клоц, фрау Грунерт, Данини, Марихен, венские легионеры, саксонские солдаты, ночной сторож.
      С о л д а т ы. Добрый вечер!
      Л е г и о н е р ы. Servous! Servous!
      П е р в ы й с о л д а т. Пожалуйста, по кружке пива...
      В т о р о й л е г и о н е р. Они все еще не отучились просить...
      В т о р о й с о л д а т. Мы у себя дома.
      П я т ы й л е г и о н е р. Когда влепят в череп пулю, будет все равно где - у себя дома или в гостях у соседей.
      Т р е т и й с о л д а т. В наших обычаях предпочитать просьбу требованиям.
      Т р е т и й л е г и о н е р. Ха! Вот почему саксонских солдат не видно на баррикадах: их еще туда не попросили!
      (Входит ночной сторож. Пьет у стойки водку, потом набивает и раскуривает трубку, присаживается на ступеньках. Оттуда безмолвно и бесстрастно следит за происходящим.)
      П е р в ы й с о л д а т. Неправда!
      Т р е т и й с о л д а т. Мы исполняем свой долг.
      В т о р о й л е г и о н е р. Исполнять долг - значит подчиняться приказам. Вы пользуетесь отсутствием команды и ничего не делаете.
      Д а н и н и. А разве русский не командует?
      В т о р о й л е г и о н е р. Не будь его - на моем месте сидел бы пруссак.
      Г е н а р т. Говорят, что он решил оставить город?
      П е р в ы й с о л д а т. Уже трубили сбор к отступленью.
      В т о р о й л е г и о н е р. Вы готовы удрать и без сбора!
      Ч е т в е р т ы й л е г и о н е р. Вот мы, - мы еще подеремся!
      (Легионеры шумно одобряют товарища, смеются, пренебрежительно кивают в сторону саксонских солдат.
      Входят возбужденные группы инсургентов-граждан и солдат коммунальной гвардии. Последние - те же обыватели, но лучше вооружены и носят бело-зеленые перевязи на рукавах.
      В дальнейшем появляются отдельные повстанцы из ремесленников и рудокопов, подростки, солдаты и гвардейцы.
      Кабачок утопает в немолчном гуле. Реплики, которые доходят до слуха зрителя - резкие выкрики особенно возбужденных или озлобленных людей.
      Подвал превращается в казарму.)
      16.
      Генарт, Грунерт, Клоц, фрау Грунерт, Данини, Марихен, венские легионеры, саксонские солдаты, ночной сторож, инсургенты-обыватели, гвардейцы, ремесленники, рудокопы, подростки.
      П е р в ы й и н с у р г е н т. Мы присягали конституции, а нас заставляют позорно бежать!
      П е р в ы й г в а р д е е ц. Среди нас есть такие, которым дела нет до конституции!
      В т о р о й и н с у р г е н т. Кто мог отдать такой бессмысленный приказ?
      Т р е т и й л е г и о н е р. Тут измена!
      Д а н и н и. Это русский, русский приказал!
      (Крики: Ложь, ложь! Позор!)
      Ч е т в е р т ы й л е г и о н е р. Кто морочит вам головы? Послушайте!
      П е р в ы й л е г и о н е р. Тише, дайте сказать!
      (Голоса: Пусть говорит! Дайте сказать венцу! Тише!)
      Ч е т в е р т ы й л е г и о н е р. Кому пришла дурацкая мысль бросить позиции, на которых пруссаки сломали себе шею? Какая баба поверит, что это приказал русский? Скорей пруссак увидит свои уши без зеркала, чем затылок этого славного парня!
      (Одобрительные возгласы и смех.)
      Т р е т и й л е г и о н е р. Все дело в том, что в правительстве сидят трусы!
      П е р в ы й с о л д а т. Несчастье в поляках, которые командуют!
      Ч е т в е р т ы й л е г и о н е р. Поляки - молодцы!
      П е р в ы й г в а р д е е ц. Зачем русский захватил власть? Мы не знаем его! Он нам чужой!
      Ч е т в е р т ы й л е г и о н е р. Власть достается храбрым!
      (Буйной волной вздымается шум. Его пронизывают отрывистые, несвязные слова: Власть! Русский! Трусы! Власть! Позор, позор!
      В разгар шума в дверях появляется Бакунин. Его не замечают. Он - без шляпы, в помятом фраке и галстухе; его шевелюра всклокочена, брови рассечены чертой; он стоит, заложив руки в карманы брюк.)
      17.
      Генарт, Грунерт, Клоц, фрау Грунерт, Данини, Марихен, легионеры, солдаты, ночной сторож, инсургенты, гвардейцы, ремесленники, рудокопы, подростки, Бакунин.
      П е р в ы й и н с у р г е н т. Мы не признаем власти, которая сдается!
      Ч е т в е р т ы й л е г и о н е р. Только силой заставят нас покинуть город!
      П е р в ы й с о л д а т. У пруссаков больше пушек, чем у нас карабинов. Они погребут нас под развалинами!
      М а р и х е н (пронзительно кричит). Русский, русский!
      (Почти мгновенно воцаряется тишина.
      Толпа расступается, образуя широкое дефиле от ступенек до авансцены.
      Ни звука.
      Бакунин сходит по ступеням, медленно идет меж шпалер, глядя прямо перед собой, останавливается, как бы в нерешительности.
      Толпа смотрит на него и ждет.
      В открытой двери показывается Галичек. Узнав Бакунина, он бросается к нему. Следом за Галичком входят студенты-чехи и поляки, декорированные пистолетами, ружьями, саблями.)
      18.
      Генарт, Грунерт, Клоц, фрау Грунерт, Данини, Марихен, легионеры, солдаты, ночной сторож, инсургенты, гвардейцы, ремесленники, рудокопы, подростки, Бакунин, Галичек, студенты-чехи и поляки.
      Б а к у н и н (хватая Галичка за руку и сжимая ее, тихо). Смотри... Смотри... Так гибнут революции...
      Г а л и ч е к. К нам идет помощь.
      Б а к у н и н. Чем больше народу соберет это восстание, тем страшнее будет его крушение.
      Г а л и ч е к. Я только что получил сведения: сюда спешат мадьяры.
      Б а к у н и н (насторожившись). Мадьяры?
      Г а л и ч е к. Они стояли на границе. Они узнали, что здесь революция.
      Б а к у н и н. Кто послал их?
      Г а л и ч е к. Они взбунтовались, зарубили своих офицеров и прискакали в Саксонию.
      Б а к у н и н. Их много?
      Г а л и ч е к. Эскадрон.
      Б а к у н и н. Ах, лучше б они ударили по Праге! (Вдруг поворачивается к толпе.) Друзья! я получил важное донесение. Отойдите, дайте нам говорить.
      (Толпа все так же безмолвно отступает и стоит сплошной, недвижной стеной. Ожидание написано на всех лицах.)
      Б а к у н и н. Что слышно из Богемии?
      Г а л и ч е к. Ничего.
      Б а к у н и н. Проклятье! Послушай, нет ли у тебя денег?
      Г а л и ч е к. Я, может быть... соберу среди друзей...
      Б а к у н и н. Непременно, непременно собери! У Рекеля не осталось ни гроша. Без денег нам не поднять Богемии. Слушай. (Обнимает Галичка и страстно шепчет ему.) В Богемии народ вооружен до зубов. Он только ждет сигнала. Но в Праге нет сильных рук. Мы должны захватить все нервы движенья, должны дать ему голову. Отправляйся тотчас к восставшим мадьярам. Передай им восторг саксонского народа и приказ его правительства немедля возвращаться в Богемию, бунтовать мадьярские войска и вместе с ними итти на Прагу. Скажи, что мы разбили пруссаков, что наши силы громадны, что нам не надо помощи. Скажи, что в Праге готовится кровавый поход на Дрезден, что нужно разбить и взять Прагу. О, это будет победное шествие! Спеши, мой друг!
      Г а л и ч е к. Как же здесь? Вы решили отступить?
      Б а к у н и н. Мы должны продержаться, чего бы это ни стоило! Дай обнять тебя. Слушай, мы должны, мы не можем не победить! (Шепчет.) С одним членом провизорного правительства и тайно от других я заключил договор: Саксония поможет чехам, если они возьмутся за оружие. Ступай и скажи об этом своим братьям.
      Г а л и ч е к. Вы - первый гражданин моей прекрасной родины!
      Б а к у н и н. Спеши. Постой. (Едва слышно.) Ни слова о договоре полякам. Руками чехов они намереваются достать каштаны своего благополучия из жаркой печки революции. Остерегайся их. (Громко.) До свидания в свободной, счастливой Праге!
      (В толпе движение.
      В дверях показывается Гейбнер. Он растерян и взволнован.)
      Б а к у н и н (бросаясь навстречу Гейбнеру). Вот - сердце и совесть восставших!
      (Движение в толпе усиливается.
      Студенты, пропустив Гейбнера, выходят следом за Галичком.)
      19.
      Генарт, Грунерт, Клоц, фрау Грунерт, Данини, Марихен, легионеры, солдаты, ночной сторож, инсургенты, гвардейцы, ремесленники, рудокопы, подростки, Бакунин, Гейбнер.
      Г е й б н е р. Опять все разбежались... Оставили меня одного...
      Б а к у н и н (к толпе). Дорогие друзья! Знаете ли вы этого человека? (Гул голосов.) Помните ли, как три дня назад дрогнули наши силы, страх надломил нашу волю и она склонилась под тяжестью ударов врагов свободы? Помните ли, как эти враги смяли и уничтожили защитников сильнейшей баррикады, падение которой - начало крестных мук народной независимости? И вот он (показывая на Гейбнера), чьи намерения так же благородны, как намерения самого народа, чье сердце чисто и совесть прозрачна, как кристалл, вооруженный святым сознанием правоты вашего дела, входит на развалины павшей баррикады. (Гул голосов возрастает.) Помните, мы отняли у пруссаков нашу баррикаду. (Сильный шум.)
      Г о л о с а. Его имя Гейбнер!.. Русский был с ним!.. Помним!
      Б а к у н и н. Знаете ли вы, что с тех пор мы не сдали ни одной позиции, удержали все баррикады?
      Г о л о с а. Знаем! Знаем! И не сдадим!
      Б а к у н и н. С тех пор со всех сторон идут к нам на помощь. Разве можно забыть ликование, каким мы встретили рудокопов, оставивших в горах своих детей и свою работу? А толпы юношей и стариков, готовых отдать жизнь свою за свободу? Ужель теперь восторжествует королевский произвол?
      (Шум нарастает, подобно прибою.
      Гейбнер старается что-то сказать Бакунину, но тот не замечает его.)
      Г о л о с а. Никогда! Лучше смерть! Долой короля!
      Б а к у н и н. Народы сливаются в братскую армию, чтобы положить конец королевскому самовластию!
      (Гул голосов, движение, стук и громыхание оружия покрывают собой голос оратора.
      Гейбнеру удается силой отвести Бакунина в сторону.)
      Г е й б н е р. Что ты делаешь? Не ты ли первый решил отступить в горы?
      Б а к у н и н. Еще не настало время.
      Г е й б н е р. Возможно ли играть толпою?
      Б а к у н и н. Дорогой Гейбнер, я призываю к твоему благоразумию. Ты видишь, сколь сильна в народе жажда битвы. Новые отряды бойцов стекаются в город. Отступить сейчас - значит предать революцию, которую еще можно спасти.
      Г е й б н е р. Но уже дан приказ к отступлению!
      Б а к у н и н. Желание быть последовательным погубило не мало революций. Каждую минуту взвешивать все изменения и принимать решения, не боясь противоречий. Только так побеждают.
      Г е й б н е р. Я доверяю тебе. Если борьба в городе нужна для торжества конституции - я готов бороться до конца...
      Б а к у н и н. Нужна. (К толпе.) Солдаты революции! Мы только-что получили донесение, что вся Богемия охвачена огнем восстания. Уже перешли границу конные отряды мадьяров, готовые ударить в тыл королевским войскам. Ужели мы сдадимся?
      (Страшное возбуждение охватывает повстанцев.
      Гейбнер взбирается на стул.)
      Г е й б н е р (успокаивая шум мягким движением руки). Граждане свободной, единой Германии! Родина требует от нас новых жертв. Принесемте их!
      (В единодушном порыве толпа бросается к Гейбнеру, подхватывает его на руки и устремляется к выходу.
      Слышны призывы к оружию, восторженные крики и часто повторяемое пронзающее шум слово: Русский, русский... Уже на улице шум выливается в песню.
      Вдалеке раздается глухое ворчание канонады.
      Вслед за толпой уходят Генарт, Клоц и Данини.
      Грунерт с женой прячутся в кухне.)
      20.
      Марихен, ночной сторож, Бакунин, Зихлинский.
      (Бакунин опускается на стул.
      Когда стихает песня, ночной сторож медленно подходит к Бакунину и останавливается против него в созерцании.
      Марихен глядит на Бакунина, притаившись в углу.
      Пауза.
      Подле самой двери останавливается верховая лошадь. С нее соскакивает и вбегает в пивную Зихлинский.)
      З и х л и н с к и й. Вильдштруфская баррикада под огнем артиллерии противника. Солдаты армии и коммунальной гвардии оставили свои позиции.
      Б а к у н и н (спокойно). Подлецы.
      З и х л и н с к и й. По приказанию коменданта вооруженных сил, войска стягиваются на Почтовую площадь. Комендант вооруж...
      Б а к у н и н (вспыхнув). Комендант вооруженных сил - предатель!
      З и х л и н с к и й. Приказание провизорного правительства...
      Б а к у н и н. Извольте слушать, когда с вами говорят!.. Приказов коменданта не исполнять. Довести до сведения начальников баррикад, что, по распоряжению правительства, защита города продолжается. Пригласить начальников баррикад пожаловать ко мне в ратушу... (Вдруг, усмехнувшись, добро.) Ну, господин лейтенант саксонской армии, полуоборот направо, живо!
      З и х л и н с к и й (расплываясь в улыбку). Слушаю-с, господин начальник!
      (Поворачивается по-военному и убегает.)
      21.
      Марихен, ночной сторож, Бакунин.
      (Пауза.
      Канонада усиливается, но слышна по-прежнему - глухо.)
      Н о ч н о й с т о р о ж. Как палят...
      Б а к у н и н. Страшно?
      С т о р о ж. Кто смерти боится - тому страшно.
      Б а к у н и н. А ты не боишься, старик?
      С т о р о ж. Как не бояться... да...
      Б а к у н и н. Да что ж?
      С т о р о ж. Да не больно! (Смеется коротеньким неслышным смехом.)
      Б а к у н и н. Вот ты какой. (Разглядывает старика и смеется вместе с ним.)
      (Пауза.)
      С т о р о ж. А вы меня не узнали, сударь?
      Б а к у н и н. Нет, не узнал.
      С т о р о ж. Ночью все кошки серы... Мало ли вам сторожей встречалось. А вот вы мне, сударь, памятны: по ночам изволили частенько на Брюллевской террасе прогуливаться. Раз даже в разговор со мной вступили...
      Б а к у н и н. Постой, постой... Ты мне на нездоровье жаловался?
      С т о р о ж. Точно, сударь, точно.
      Б а к у н и н. Ну, как же ты, поправился?
      С т о р о ж. Все в точности, как вы изволили говорить, выполнил: сала свиного со скипидаром, так вот, на руку и на грудь, и до-суха, совсем до-суха растер...
      Б а к у н и н. А потом закутался?
      С т о р о ж. Закутался...
      Б а к у н и н. Замечательное средство! Нас так, бывало, старуха-нянька лечила - меня и сестер моих с братьями. Перепростудимся, бывало, в холода - нянька нас всех и растирает. (Мечтательно.) Хорошо у нас было...
      (Канонада вдруг замирает.
      Наступает полная тишина.
      Осторожно входит Грунерт.)
      22.
      Марихен, ночной сторож, Бакунин, Грунерт.
      С т о р о ж. Хорошо? Где же это?
      Б а к у н и н. На родине... Усадьба у нас там, в Премухине... Да, Премухино... Дом весь в плюще, колонки белые диким виноградом перевиты, липы кругом... Нянька липовый цвет собирает, тоже - лекарство... Дни плывут медленно, медленно... И тихо всегда...
      (Пауза.)
      С т о р о ж. Вам, сударь, домой нельзя, видно?
      Б а к у н и н (на него точно налетело облако; он бросает хмурый взгляд на сторожа, потом неожиданно обращается к Грунерту). Вы чего дожидаетесь?
      Г р у н е р т (угодливо). Осмелюсь обратить благосклонность вашу на весьма важное обстоятельство. Ресторация, которую вы поистине осчастливили пребыванием своей персоны, известна во всей нашей округе и даже во всем государстве отменным гостеприимством, равно как и замечательными древностями и раритетами, собиранием которых отличил себя и мой покойный родитель...
      Б а к у н и н (окидывая взором стены). Занятие достойное! Не у всякого хватит терпения собрать столько ветоши.
      Г р у н е р т. Известность, которую вы снискали себе...
      Б а к у н и н. Короче, сударь...
      Г р у н е р т. ...заставляет меня опасаться, что, пока ресторация служит хотя бы временным местопребыванием вашим, народ не перестанет осаждать ее, подвергая всяческим случайностям столь редкие и древние предметы.
      Б а к у н и н (смеясь). Вы думаете, что народ позарится на эту дрянь?
      Г р у н е р т. И хотя мое чувство гостеприимства польщено вашим визитом совершенно необычайно, но другое чувство ответственности перед наукой и историей...
      Б а к у н и н (хохочет). О, о, будьте покойны, сударь! Никто не посягнет на историю!
      Г р у н е р т. Весьма редкое и древнее оружие снято с этих стен вашим другом и унесено неизвестно куда. Другая опасность - это прусские солдаты. Если они ворвутся...
      Б а к у н и н. О, с этой стороны вы можете быть совсем покойны: они народ чрезвычайно образованный и воспитаны в классическом духе. Ха-ха! Они, конечно, не подымут руку на вашу историю. (Хохочет.)
      (Вбегает Зихлинский.)
      23.
      Марихен, ночной сторож, Бакунин, Грунерт, Зихлинский.
      З и х л и н с к и й (прерывисто и тихо). Вильдштруфская баррикада...
      Б а к у н и н (обрывая хохот). Что?
      З и х л и н с к и й. ...взята пруссаками...
      Б а к у н и н (выпрямляется, смотрит одно мгновение молча на Зихлинского. Потом говорит сквозь зубы, словно отвечая на свои мысли). Пруссаки воспитаны в классическом духе...
      (Неожиданно быстро поворачивается и уходит.
      По пятам Бакунина спешит Зихлинский.
      Немного погодя, выскочив из своего тайника, убегает следом за ними Марихен.)
      24.
      Ночной сторож, Грунерт, Вагнер.
      (Ночной сторож, стоя, попыхивает трубкой.
      Грунерт, сжав руками голову, бросается на стул.
      Вагнер неслышно входит, едва передвигая усталые ноги.)
      С т о р о ж (Вагнеру). Где это вы, сударь, сюртук-то порвали? Целый клок. (Подходит, рассматривает, щупает.) Сукно... Да. Жалость какая целый клок...
      В а г н е р. Клок?
      С т о р о ж. Вон дыра, изволите видеть...
      В а г н е р. Разорвал, наверно... (Садится, как надломленный.)
      С т о р о ж. Я тоже думаю...
      (Пауза.
      Грунерт искоса разглядывает Вагнера.)
      С т о р о ж. Чего мудреного! Гвозди везде торчат, доски, да ящики, да бочки. Мостовые разворочены. Голову сломишь, не то что...
      В а г н е р. Отняли у нас Вильдштруф-то, а, старик?
      С т о р о ж. Говорили сейчас...
      В а г н е р. Как же, старик, этак и все отнимут.
      С т о р о ж. Очень просто...
      В а г н е р. Растерзают юное тело немецкой свободы. Придут и растерзают. Возможно ли? Старик, ты веришь?
      С т о р о ж. Я что, - глаза верят...
      В а г н е р. После того, что было...
      Г р у н е р т. Что было? Что? Ничего не понимаю! Я с ума сошел, или все вокруг меня помешались? Что произошло? Ну, что произошло с вами, например? Навождение, колдовство! Год назад вы бегали за королевской коляской, как самый преданный слуга монарха. Не вы ли, сударь, до сипоты орали многолетия и здравицы его величеству? О, ужас! Вы, который удостоились благосклонности герцогов и королей, вы, который нюхали из табакерки помазанника! Теперь... теперь вы смешались с омерзительной чернью. О, о, срам и позор!
      С т о р о ж. Не слышит...
      В а г н е р (как-будто сам с собой). Это утро... Песня соловьиная стлалась под ногами... И мы забыли, что внизу - баррикады, что наша башня под прицелом прусских стрелков и сидели неподвижно, как во сне. Нас разбудила новая песня... Точно разорвала пелену тумана, и солнце обдало своим огнем простор равнины. К городу шла толпа и пела марсельезу. Старик, ты знаешь марсельезу? Песня, которой нет равной... Шли рудокопы. Рудокопы шли за свободой... И вот, придут те, которые взяли Вильдштруф, и растерзают соловья, и небо, и марсельезу. И рудокопы уйдут назад в свои горы без свободы. И все мы, все без свободы... Старик, а?
      (Изможденный, облокачивается на стол и застывает.)
      С т о р о ж. Очень просто...
      (На улице раздаются торопливые шаги и возбужденные голоса.
      Входят Данини, Генарт, Клоц и два-три коммунальных гвардейца.)
      25.
      Ночной сторож, Грунерт, Вагнер, Данини, Генарт, Клоц, солдаты коммунальной гвардии.
      Г е н а р т. Я говорю, что он - безумец! Как может здоровому человеку притти в голову такая мысль?
      К л о ц. Боже мой, Боже мой! Нет слов!
      Г р у н е р т. Что еще?
      Г е н а р т. Его надо запереть, как бесноватого!
      Д а н и н и. Послушайте, Грунерт. Дело идет о спасении величайших человеческих ценностей...
      К л о ц. Гордости мировой истории!
      Г р у н е р т. Ох, Господи!
      Д а н и н и. Это дьяволово порождение...
      Г е н а р т. Этот изверг русский...
      Г р у н е р т. Опять он?!
      Д а н и н и. Дайте мне сказать. Вы знаете, пруссаки сбили, наконец, эту банду с одной баррикады...
      Г е н а р т. С двух, с двух!
      Д а н и н и. Погодите. Пруссаки подвезли свои пушки. Решили покончить (косясь на Вагнера), да, покончить со всеми этими...
      Г е н а р т. ...русскими наемниками...
      Г р у н е р т. Да что же, наконец, случилось?
      Д а н и н и. То, что коноводы изменнической шайки поняли, что пришел час расплаты, и струсили.
      Г е н а р т. А трусость - та же подлость.
      Д а н и н и. Подлей же всех, как, впрочем, и следовало ожидать, оказался русский. Подумайте! Он уговаривает правительство вынести из Цвингера замечательные картины и поставить их на баррикады!
      К л о ц. Мурильо, Рафаэля, Боже мой!
      Г е н а р т. Я же говорю, что он бесноватый!
      Д а н и н и. Пруссаки, изволите ли видеть, не решатся стрелять по памятниками искусства! Они получили воспитание в классических лицеях! Да, как он смеет распоряжаться королевским достоянием?
      Г р у н е р т (разводя руками). Подите вот, как смеет... (Взвизгивает.) А как он смеет предавать расхищению вот это собрание редкостей, которые еще мой покойный родитель...
      П е р в ы й г в а р д е е ц. Русский - чужой здесь. Он разрушит весь город.
      (Входят профессор Ионшер в сопровождении второго инсургента.)
      26.
      Ночной сторож, Грунерт, Вагнер, Данини, Генарт, Клоц, коммунальные гвардейцы, профессор Ионшер, второй инсургент.
      Д а н и н и. Он сжег театр. Он велит поджигать дома. Пожар едва не уничтожил оружейную палату.
      В т о р о й и н с у р г е н т (медленно подойдя, покойно). Ну, а если бы уничтожил? Кому нужны ваши дворянские чучела?
      (Все испуганно оглядываются, но тотчас замечают профессора.)
      Д а н и н и. Господин профессор! Вы - здесь?
      К л о ц. Доктор! Вы решились выйти?
      И о н ш е р. Вот этот... добрый человек любезно согласился проводить меня сюда. (Тихо Клоцу.) Содрал с меня за это полталера, скотина.
      К л о ц. Но что вас побудило оставить свою крепость, доктор?
      И о н ш е р. Видите ли, господа, исключительный случай. Мой шурин, архитектор Цум Бруннен...
      В с е. Знаем, знаем... Как же!
      И о н ш е р. Да, так вот. У моего шурина, архитектора Цум Бруннен, завтра день рождения. Я и жена решили сделать ему подарок. Купить сейчас ничего нельзя, все лавки на запоре, да и на улице не безопасно. Так вот. Я и жена решили тогда подарить моему шурину кофейную чашку из настоящего мейсенского фарфора. Только, господа, до завтра это - между нами, пожалуйста...
      В с е. Ну, конечно! Понятно!
      И о н ш е р. Это - замечательная чашка: когда была наша серебряная свадьба, я и жена ездили в Мейсен и там купили эту чашку. Но дело в том, что еще недавно моя жена, перетирая фарфор, нечаянно отколола у этой чашки ручку. Оттого чашка не стала, конечно, хуже. Вы ее, наверно, видели у меня, господин Клоц? Красивейший, благородный мейсен!