Константин ФЕДИН
      БАКУНИН В ДРЕЗДЕНЕ
      
      Театр в двух актах*1 _______________
      *1 Театр "Бакунин в Дрездене", представляя собой законченное целое, является частью задуманных мною драматических сцен из жизни М. А. Бакунина под общим названием "Святой Бунтарь".
      К. Ф.
      ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА.
      --------------
      М и х а и л Б а к у н и н.
      О т т о - Л е о н г а р д Г е й б н е р - член временного правительства.
      Р и х а р д В а г н е р - королевский капельмейстер.
      К а р л - А в г у с т Р е к е л ь - бывший музикдиректор королевской оперы, издатель "Народного Листка".
      П р о ф е с с о р И о н ш е р - доктор философии.
      К л о ц - книгопродавец.
      З и х л и н с к и й - лейтенант саксонской армии.
      Г р у н е р т - хозяин пивной.
      Ф р а у Г р у н е р т - его жена.
      М а р и х е н - судомойка.
      Л о т т а - кельнерша.
      Н о ч н о й с т о р о ж.
      Б е н е д и к т - студент немец.
      Г а л и ч е к - студент чех.
      Д а н и н и, Г е н а р т - оперные актеры.
      Г е й м б е р г е р - скрипач.
      С т у д е н т ы - немцы, чехи и поляки; другие посетители пивной дамы, карточные игроки, актеры, музыканты; кельнерши; ремесленники, рудокопы, солдаты коммунальной гвардии и саксонских войск, инсургенты граждане, венские легионеры; подростки.
      Посвящаю Максиму Горькому
      АКТ ПЕРВЫЙ
      ДЕЙСТВИЕ ПРОИСХОДИТ ВЕСНОЙ 1849 ГОДА
      --------------
      Богатая пивная в полуподвале. На стенах оружие, картины, чучела птиц. Тяжелые своды потолка расписаны краской, потемневшей от времени и дыму. Широкие мозаичные окна. Заставленная посудой стойка; дубовая мебель. Похоже на кунсткамеру: всего много и все старое, пожелтевшее. Одна дверь ведет на улицу, другая - в кухню.
      --------------
      ВЕЧЕР.
      [Пустая страница]
      1.
      Грунерт, Лотта и др. кельнерши, посетители.
      (Грунерт, сидя подле стойки, считает деньги.
      Посетители в дальнем углу пивной играют в карты.
      Пауза, прерываемая возгласами игроков.)
      Г р у н е р т. Лотта, опять вы мне не додали!
      Л о т т а. Посчитайте сначала!
      Г р у н е р т. Времена! Каждый норовит огрызнуться. Скоро, пожалуй, и Марихен нельзя будет слова сказать. Ох, Господи! (Кричит.) Хозяин я, или нет?
      Л о т т а (кельнершам). Юродивый, а злобы в нем, как в гадюке...
      Г р у н е р т. Чего считать - сразу видно, что не хватает...
      (Входит Марихен.)
      2.
      Грунерт, Лотта и др. кельнерши, посетители, Марихен.
      (Марихен несет охапку ложек, вилок и ножей. С шумом бросает их в корзину.)
      Г р у н е р т (привскочив). Опять? Сколько раз тебе говорилось, как надо обращаться с ножами! Хоть кол на голове теши этой чешской бестолочи - ничего не поможет.
      М а р и х е н. Да что вы все чешская да чешская! Нашли бы себе немку, да и лаялись.
      Г р у н е р т. Вот, пожалуйте, что я говорил? Даже этой грязнухе нельзя слова сказать...
      П о с е т и т е л и (шумно подымаясь и бросая на стол карты). Эй, там!
      (Марихен уходит.)
      3.
      Грунерт, Лотта и др. кельнерши, посетители.
      Г р у н е р т. Ох, Господи!
      П о с е т и т е л и (рассчитываются с Лоттой, хохочут).
      П е р в ы й. Голову бы дал на отсечение, что король вышел!
      В т о р о й. А он тебя и подсидел...
      Т р е т и й. Короли всегда подсиживают.
      П е р в ы й. Положим, иногда и выручают.
      Т р е т и й. Разве что в картах...
      В т о р о й. Не только; на свете семь приятных королей: четыре - в картах, два - в шахматах и один - в кеглях...
      (Смеются.)
      Г р у н е р т. Послушал бы его величество своих верноподданных...
      (Посетители с громким смехом направляются к выходу. В самых дверях они сталкиваются с Клоцом и проф. Ионшером.)
      4.
      Грунерт, Лотта и др. кельнерши, Клоц, проф. Ионшер.
      (Клоц и профессор с холодным достоинством уступают дорогу посетителям, потом медленно спускаются по ступенькам и садятся за передний маленький стол.)
      Г р у н е р т. Здравствуйте, господин профессор, имею честь... Здравствуйте, господин Клоц.
      П р о ф е с с о р. Здравствуйте, милейший. Давно ли вашу почтенную ресторацию стала посещать такая публика? (К Клоцу.) Неприятная развязность у этих господ...
      Г р у н е р т. Совершенно верно, господин профессор. Прямо-таки плебеи, с вашего позволения. И такие разговоры, такие разговоры, если позволите, господин профессор.
      П р о ф е с с о р. Какие разговоры?
      Г р у н е р т. Вот хоть бы сейчас: если и есть, говорят, на свете приятные короли, так это только в кеглях.
      П р о ф е с с о р. Почему в кеглях?
      Г р у н е р т. Ума не приложу, господин профессор. Может, потому, что в кеглях короля всегда (присвистнув) сшибить можно.
      П р о ф е с с о р. По-моему... по-моему это просто глупо.
      Г р у н е р т. Совершенно верно, господин профессор, очень глупо.
      К л о ц. Мне пива. А вы что, доктор?
      П р о ф е с с о р. Я выпью кофе. Только не крепкий. Вы знаете, у меня почки не совсем в порядке.
      Г р у н е р т. О, тогда, конечно, пива нельзя.
      П р о ф е с с о р. Ну, если немного...
      Г р у н е р т. Совершенно верно, господин профессор, если немного... Шахматы?
      К л о ц. Непременно. Я хочу реванша, доктор.
      П р о ф е с с о р. Вы его получите.
      (Пауза.
      Лотта приносит напитки и шахматы.
      Клоц и профессор расставляют фигуры.)
      П р о ф е с с о р. Так вы изволите говорить, уважаемый, что спрос на философские сочинения продолжает падать?
      К л о ц. Его совсем нет, доктор.
      П р о ф е с с о р. Но позвольте, что же тогда читать! Нельзя же жить одними историйками всяких выскочек. Ведь философия - не только мать науки, но и...
      К л о ц. Извините, доктор. В выборе лектюры читателем всегда руководит единственное побуждение: не отстать от духа времени.
      П р о ф е с с о р. Тем более. Сейчас, когда народы столь жестоко платятся за свои ошибки, которые явились следствием невежества, особенно необходимо изучение законов мышления, дабы впредь можно было избежать катастрофических недоразумений.
      К л о ц. На деле другое. Сегодня утром, приходит ко мне в лавку покупатель. Должен вам сказать, - богатырь, точно с гравюры, изображающей ветхозаветные деяния. Спрашивает что-нибудь новое. Показываю ему, между прочим, и ваше руководство к изучению философии. Так не поверите, усмехнулся этот человек так, что мне даже не по-себе стало, а после такой усмешки произносит с сожалением: все философия, да философия, нет ли у вас руководства к изучению бар-ри-кадо-софии.
      П р о ф е с с о р. Это что же такое?
      К л о ц. Умы волнуются, умы ищут выхода. Нужна какая-то новая мудрость.
      П р о ф е с с о р (язвительно). Бар-ри-ка-до-софия?
      К л о ц. Может быть... Ваш ход.
      П р о ф е с с о р. А я так уверен, что этот ваш ветхозаветный богатырь был просто чех. Какой-нибудь разбойник из академического легиона. На месте правительства, я бы давным давно вышвырнул из Саксонии всех этих оборванцев. Впрочем, что можно ждать от нынешнего правительства!
      К л о ц. Истинно либеральное государство обязано давать приют всем политическим беглецам. Наше правительство поступает правильно.
      П р о ф е с с о р. Наше правительство, - собственно не наше, а ваше правительство, - потеряло голову, если она у него имелась. Подумать только! В Вене казнят от'явленного государственного преступника, а наше правительство возглавляет демонстрацию протеста. Всенародно, на улице расписывается в единомыслии с разбойником!
      (Грунерт тихо подходит к столу.)
      К л о ц. Доктор, Роберт Блюм заблуждался, но Роберт Блюм был народным депутатом, а не разбойником.
      П р о ф е с с о р. Роберт Блюм был злейший враг немецкого народа. И мне положительно жаль, что не нашлось палача, чтобы его повесить. На таких предателей немецкого дела жалко пороху и свинца.
      К л о ц. Доктор, вы горячитесь. Гуманность прежде всего.
      П р о ф е с с о р. Гуманность в руках коноводов безумной оппозиции страшное орудие. (Шепчет.) Король это давно понял: дни теперешнего правительства сочтены.
      К л о ц. Чего же вы опасаетесь сказать это громко? Грунерт - такой же честный немец, как и мы. Господин Грунерт! Доктор говорит, что положение нашего правительства непрочно.
      Г р у н е р т. Своего мнения, если позволите, у меня нет. Но говорят, говорят... Называют даже одно лицо...
      П р о ф е с с о р. Кого, кого?
      Г р у н е р т. Графа Бейста...
      П р о ф е с с о р. О, этот сумеет расправиться со всей чешско-польской камарильей.
      К л о ц. Но это будет крушение всех немецких идеалов!
      П р о ф е с с о р. Это будет их спасение.
      5.
      Грунерт, Лотта и др. кельнерши, Клоц, проф. Ионшер, посетители.
      (Входят две дамы в сопровождении мужчин. Разодеты по-праздничному.)
      П е р в а я д а м а. Боже, как это было прекрасно! Какие звуки! Как на волнах!
      В т о р а я. А должно быть трудно господину Вагнеру: такая уйма музыкантов. Он даже вспотел.
      П е р в а я. Но какая музыкальная ученость у этих капельмейстеров. Подумайте, ведь они умеют играть на всех инструментах!
      В т о р а я. Неужели на всех?
      П е р в а я. Ну, да. Как же иначе управлять оркестром?
      В т о р а я. И на контрабасе?
      (Проходят к дальнему столу.)
      Г р у н е р т. Изволили быть на концерте?
      П е р в а я. Да, мы только что с симфонии...
      Г р у н е р т. Кончилось?
      П е р в а я. Увы, так жаль!
      К л о ц. Гардэ.
      П р о ф е с с о р. Не страшно...
      К л о ц. Шах.
      П р о ф е с с о р. Это другое дело, гм-м...
      (Входят Данини, Генарт и др. актеры.)
      6.
      Грунерт, Лотта и др. кельнерши, Клоц, проф. Ионшер, посетители, Данини, Генарт и др. актеры. Немного спустя - новые посетители и - из кухни - фрау Грунерт.
      Д а н и н и (к Генарту). Нет, зачем он отнял у меня роль? Я человек маленький, больной, моя песенка спета. Но свое дело я исполняю честно. И потом, разве я не такой же актер королевской оперы, как все другие? Я инвалид, но оскорблять себя безнаказанно не позволю. Не позволю!
      Г е н а р т. Пора бы тебе позабыть всю эту историю, Данини.
      Д а н и н и. Позабыть? Да знаешь ли ты, что не так давно, королевскому капельмейстеру, Рихарду Вагнеру, нечего было на зуб положить, и второй актер Данини делился с ним на репетициях последним ломтем хлеба?
      П е р в ы й а к т е р. Пропоем бывало ансамбль, и все в карман за кошельками: маэстро на пропитание. Он так привык к этому, что всегда, бывало, шляпу свою вверх дном на фортепиано кладет. А потом смотришь - королевский капельмейстер бежит в лавочку за селедкой. Ха-ха!
      В т о р о й. Ну, с той поры много воды утекло. До Вагнера теперь не дотянешься: знаменитость!
      Д а н и н и. Зазнался!
      (Постепенно пивная оживает. Группы новых посетителей занимают все столы, кроме двух передних. Все оживлены.
      Грунерт низко раскланивается.
      Лотта и др. кельнерши снуют взад и вперед с кружками пива и закусками.
      Выплывает громадная, толстая фрау Грунерт и становится за стойку разливать пиво.
      Сдержанный шум...)
      Г е н а р т. Чему здесь удивляться? Театральная слава и черная неблагодарность - родные братья... Ваше здоровье. (Пьет.) Меня удивляет другое. Закадычного друга маэстро - господина Рекеля - выкинули из театра за пропаганду, что вполне справедливо: королевское учреждение не может терпеть в своих стенах государственного изменника. Однако, в то же время, в том же королевском учреждении, другой государственный изменник продолжает занимать почтеннейший пост.
      Д а н и н и. То-есть как? Кто же это?
      Г е н а р т. Милейший, да наш маэстро, сам Рихард Вагнер!
      В с е. Да неужели, что ты? Не может быть! Откуда ты взял?
      Г е н а р т. У меня, собственно, данных нет, то-есть фактов, я хочу сказать. Но кому же неизвестно, что маэстро панибратствует с Рекелем и заведомыми республиканцами, всякими чехами и поляками?
      П е р в ы й а к т е р. Это ничего.
      Д а н и н и. Республика ничего, по-твоему? Но кто за республику, тот против короля. По-твоему, можно без короля?
      В т о р о й а к т е р. Что же будет, в таком случае, с королевским театром?
      П е р в ы й. Республика сама собой, но король, конечно, должен остаться.
      Г е н а р т. Э-ге, коллега, да ты, я вижу, сам-то якобинец!
      П е р в ы й. Нет... видишь ли, так говорил маэстро в Отечественном союзе...
      Г е н а р т. Отечественный союз - вредное общество.
      В т о р о й. А какое по-твоему полезное?
      Г е н а р т (торжественно). Союз немецкий.
      П р о ф е с с о р И о н ш е р (отрываясь от шахматной доски, демонстративно громко). Совершенно правы, сударь. Единственно достойное общество в королевстве Саксонском и других германских землях, это - Немецкий союз.
      К л о ц. Шах королю.
      Г о л о с и з п о с е т и т е л е й. Немецкий союз получает деньги от старого правительства! (Шум. Голоса: верно, верно, позор! Ложь! Правда! Клевета!)
      П р о ф е с с о р (приподымаясь). Гражданина, бросившего грязную клевету на Немецкий союз, прошу повторить свои слова!
      (Мгновенная тишина.)
      Г о л о с и з п о с е т и т е л е й. Немецкий союз получает деньги от старого правительства!
      (Взрыв смеха.
      Шум.)
      К л о ц (усаживая профессора). Доктор, оставьте. Ваш король под ударом.
      Г р у н е р т. Ох, Господи! Народ, что порох: брось искорку, так и вспыхнет. Лотта, пива господам актерам!
      (Входят Вагнер и музыканты с инструментами в футлярах.)
      7.
      Грунерт, Лотта и др. кельнерши, Клоц, пр. Ионшер, посетители, Данини, Генарт и др. актеры, фрау Грунерт, Вагнер, музыканты.
      Г р у н е р т. Честь имею, господин капельмейстер. Прошу покорно, честь и место. Лотта!
      П е р в ы й м у з ы к а н т (показывая на передний большой стол). Вот здесь, маэстро.
      (Становится тихо.
      Вагнер, раскланиваясь, проходит к столу.
      Кругом перешептываются, многие привстают, чтобы лучше рассмотреть капельмейстера.
      Музыканты здороваются с актерами.)
      Д а н и н и. В нашу сторону даже не поклонился...
      В т о р о й м у з ы к а н т (к актерам). Были на концерте?
      Г е н а р т. Ну, как же, конечно. (Подходя к Вагнеру.) Маэстро! По праву старшинства позволю себе передать от имени актеров, наслаждавшихся сегодня вашим искусством, искреннее удивление и восторг.
      В а г н е р (устало). Не правда ли, дирижируя чужими произведениями, я имею больший успех, чем в своих операх?
      Г е н а р т. Помилосердствуйте, обожаемый маэстро! Ваши оперы прекрасны! Мы счастливы работать под вашим начальством.
      В а г н е р. Начальством?
      Г е н а р т. Вашим талантливым музыкальным руководством. (Отходит).
      В а г н е р. Льстят...
      П е р в ы й м у з ы к а н т. Поверьте, дорогой маэстро, поверьте - не льстят! Вся зала была охвачена необыкновенным восторгом.
      В т о р о й м у з ы к а н т. Прямо экстазом!
      В а г н е р. Спасибо. Я чувствую, что провел хорошо. Но... все не то! Господа, позвольте мне покинуть вас, здесь...
      П е р в ы й м у з ы к а н т. Маэстро, выпейте хотя вина!
      П е р в а я д а м а (тихо подойдя к столу, кладет перед Вагнером букетик подснежников. Робко). Примите это, господин капельмейстер, и простите за скромность...
      В а г н е р (быстро встает, протягивает даме руку). Я очень, очень благодарен вам, сударыня!
      П е р в а я д а м а. Боже, если бы я могла выразить, как вы божественно ведете оркестр!
      В а г н е р (очень живо). Что вы скажете о музыке, сударыня?
      П е р в а я д а м а (жеманясь). О, она упоительна! Представьте, я нипочем не могла достать афишу - их положительно рвали на части. Как называется эта ваша дивная вещь?
      В а г н е р (опускается на стул). Эта вещь называется... девятой симфонией Бетховена...
      (Дама в растерянности отходит. Музыканты переглядываются.)
      П е р в ы й м у з ы к а н т. Можно ли ждать большего от филистера?
      В а г н е р. Увы, друзья, весь мир состоит из филистеров!
      Д а н и н и. Он, кажется, опять не в духе?
      Г е н а р т. Знаете, что дирекция отказалась поставить его новую оперу?
      Д а н и н и. А здорово его опять в газетах отчитали!
      Г е н а р т. Пора бы привыкнуть. О такой музыке хорошо может писать только Рекель.
      Д а н и н и. Вон он, легок на помине!
      (Входит Рекель.)
      8.
      Грунерт, Лотта и др. кельнерши, Клоц, пр. Ионшер, посетители, Данини, Генарт и др. актеры, фрау Грунерт, Вагнер, музыканты, Рекель.
      (Рекель быстро отыскивает глазами Вагнера и спешит к нему.)
      В а г н е р (хватает порывисто руку Рекеля, усаживает его рядом с собой). Дорогой мой, я так рад, так рад видеть тебя! Где ты пропадал?
      Р е к е л ь. Мне сказали, что ты пошел выпить вина. Я обегал почти все ресторации. (Протягивает руку музыкантам.)
      (Музыканты в замешательстве здороваются. Затем по одиночке подымаются, откланиваются Вагнеру. Одни подсаживаются к столу актеров, другие отыскивают знакомых среди посетителей.)
      Р е к е л ь (не обращая внимания на музыкантов). Я ожил, ожил, ожил! "Листок" шумит! Сегодня приезжали из Фрейберга, Хемница, Пильзена, настоящие пролетарии. Пойми, друг мой, настоящие пролетарии! Из Богемии были двое студентов, забрали все старье и деньги заплатили. А это - все! Какие пытки пережил я за прошлую неделю: за бумагу платить нечем, печатня не набирает, домой итти страшно - ребята сидят на сухом хлебе, жена плачет - ужас. А теперь - (стучит по столу) бутылку Нирштейна!
      В а г н е р. Словом, ты старательно готовишь себе если не виселицу, то тюрьму.
      Р е к е л ь. Рихард, а ты все тот же.
      В а г н е р. Мне тяжело, Август, и я завидую тебе.
      Р е к е л ь. Завидуешь виселице? Но нет, все зависит от нас самих. Чем больше искренних друзей приобретем мы, тем легче и скорее наступит крушение реакции. Ах, если бы пролетариев и студентов, которые у меня были, увидел наш Бакунин! Если бы он был здесь!
      В а г н е р. Позволь, но разве ты его не встретил?
      Р е к е л ь. Кого? Михаила? Он в Богемии.
      В а г н е р. Август, он здесь!
      Р е к е л ь. Ты с ума сошел!
      В а г н е р. Друг мой, я говорил с ним сегодня, только что.
      Р е к е л ь. Чего же ты молчишь? Где он? Пойдем!
      В а г н е р. Погоди, куда ты? Я не имею понятия, где он.
      Р е к е л ь. Где ты его видел? Почему он не зашел ко мне? Когда он приехал? Да говори же, говори!
      В а г н е р. Поверь мне, я сам ничего не знаю.
      Р е к е л ь. Боже мой, да говори, наконец!
      В а г н е р. Сегодня, после концерта, едва я положил палочку на пульт и раскланялся, в оркестре...
      Р е к е л ь. Ну!
      В а г н е р. В оркестре появляется Бакунин.
      Р е к е л ь. Ну, и что же?
      В а г н е р. Ты понимаешь, я был так поражен. Во-первых, я был уверен, что его в Дрездене нет; во-вторых, его разыскивает полиция, а он посещает концерты; потом - согласись сам - внимание всего зала было направлено на меня, а я вдруг попадаю в об'ятия какого-то исполина на виду у всей публики, всего оркестра. Благороднейшая тема для горожан. Но я был так рад...
      Р е к е л ь. Ну, а он, он что?
      В а г н е р. Он был потрясен музыкой.
      Р е к е л ь. Он что-нибудь сказал?
      В а г н е р. Да. Он сказал, что если пожар охватит собою весь мир, и при этом суждено будет погибнуть всей музыке, мы соединимся, чтобы отстоять девятую симфонию.
      Р е к е л ь. Рихард, Бакунин - истинный художник!
      В а г н е р. Он - сатана...
      Р е к е л ь. Что же было потом?
      В а г н е р. Мне аплодировали, я пошел к пульту, чтобы отблагодарить, а когда вернулся, Бакунина уже не было.
      Р е к е л ь. Куда же он мог деться?
      В а г н е р. Я обегал почти весь театр, дожидался у выхода, пока выйдет последний человек, - он канул, как в воду...
      Р е к е л ь. Пойдем!
      В а г н е р. Куда?
      Р е к е л ь. Пойдем! я выкопаю его из-под земли!
      В а г н е р. Погоди, а как же вино?
      Р е к е л ь. Возьмем с собой. Отпразднуем приезд благороднейшего друга народа!
      В а г н е р. Он так неосторожен...
      Р е к е л ь. Есть люди, которые спешат под кровлю от первой набежавшей тучки, и есть другие, для которых гроза - обыкновенное состояние. Подымайся!
      (Рекель расплачивается с кельнершей, берет с собой бутылку вина и увлекает к выходу Вагнера. Пока они пробираются к двери, в пивной тихо. Как только дверь закрылась за ними, глухой рокот голосов наполняет подвал.
      Почти тотчас же после ухода друзей, дверь шумно растворяется и ватага студентов-немцев врывается в пивную.)
      П р о ф е с с о р. Этот господин, с которым ушел молодой композитор, окончательно скомпрометированная персона.
      К л о ц. Ну, почему же?..
      П р о ф е с с о р. Он издает эти... как их... народные листки и уже сидел в тюрьме.
      (Входят Бенедикт и другие студенты-немцы.)
      9.
      Грунерт, Лотта и др. кельнерши, Клоц, проф. Ионшер, посетители, Данини, Генарт и др. актеры, фрау Грунерт, музыканты, Бенедикт и др. студенты-немцы.
      П е р в ы й с т у д е н т (оглядывая потолки и стены, поет):
      "Когда случится нам заехать
      На грязный постоялый двор..."
      (Грунерт обретает необыкновенную подвижность: расшаркивается перед каждым студентом, подкатывает стулья к среднему большому столу. Улыбка готовности не сходит с его лица.
      Кельнерши оживают и прихорашиваются.)
      Г р у н е р т. Очень, очень рад, господа. Прикажите-с!
      Б е н е д и к т (театрально). Скажи, старик, приплыли ль из-за моря суда голландские с товаром на борту? Твой славный погреб получил ли мехи с вином из дальних стран? Какою редкостью похвастать готов почтенный твой кабак? Чем потчевать гостей ты будешь, дай ответ...
      П е р в ы й с т у д е н т. Друзья, наш Бенедикт - талантливый поэт!
      (Студенты рукоплещут.)
      Б е н е д и к т. Увы, я так редко слагаю вирши!
      В т о р о й с т у д е н т. Тебя не посещают музы?
      Б е н е д и к т. Только тогда, когда я выпью...
      П е р в ы й с т у д е н т. Но, ведь, ты вечно пьян!
      (Хохот.)
      В т о р о й с т у д е н т (к Грунерту). Монастырские ликеры есть? Старый Доппелькюммель? Мозельвейн?
      Г р у н е р т. Что изволите, господин доктор.
      В т о р о й с т у д е н т. Значит, все в порядке?
      Г р у н е р т. Так точно, господин доктор.
      Б е н е д и к т. В таком случае, во-первых - пива, во-вторых - пива, в-третьих - пива... Словом, сколько ртов, столько литров пива.
      П р о ф е с с о р (любуясь студентами). Когда я смотрю на молодежь, вера в великую будущность немецких государств вспыхивает во мне с новой и новой силой.
      К л о ц. Золотая пора!
      П р о ф е с с о р. Юность! Помните ли вы, сударь, наши годы, старый Гейдельберг, незабвенная Иена...
      К л о ц. Такие умы, как Лессинг, сердца, как Шиллер...
      П р о ф е с с о р. И этот величайший из немцев - Фридрих. Его дух был еще жив среди нас. Вот, сударь, в чем надо искать спасение немецкого единства - в просвещенном абсолютизме.
      К л о ц. Абсолютизм устарел, доктор.
      Б е н е д и к т. Silentium!
      П е р в ы й с т у д е н т. По уставу корпорации...
      В т о р о й с т у д е н т. Нельзя ли без устава: я умру от жажды!
      Б е н е д и к т. Silentium!
      В т о р о й с т у д е н т. Коллега, смилуйся.
      Б е н е д и к т. Согласны ли сделать исключение для жаждущего коллеги?
      С т у д е н т ы. Согласны! Пусть!
      Б е н е д и к т. Прошу встать.
      (Встают, поднимают пивные кружки, образуя из них сплошное кольцо над серединою стола, кричат почти в одно слово "Prosit!", потом дружно подносят кружки к губам и, как по команде, начинают пить.
      Головы посетителей обращены в сторону студентов.
      Входят Бакунин, Вагнер и Рекель.)
      10.
      Грунерт, Лотта и др. кельнерши, Клоц, проф. Ионшер, посетители, Данини, Генарт и др. актеры, фрау Грунерт, музыканты, Бенедикт и др. студенты-немцы, Бакунин, Вагнер, Рекель.
      (Взоры всех устремляются на вошедших. Они останавливаются в дверях: Вагнер и Рекель по сторонам Бакунина. Бакунин держит подмышкой толстый сверток газет.)
      Б а к у н и н (сняв шляпу, вытирает большим платком лицо и шею. Громко). У-фф, чорт, жарко!
      (Посетители начинают переглядываться.)
      К л о ц. Вот это тот самый, о котором я говорил...
      П р о ф е с с о р. Баррикадософ?
      К л о ц. Да, это он.
      П р о ф е с с о р. Конечно, - чех!
      В а г н е р (Бакунину). Оставаться тут - безумие!
      Б а к у н и н (тянет Вагнера за рукав). А ты не брыкайся, музыкант.
      В а г н е р. Здесь кругом наши недоброжелатели...
      Б а к у н и н. В этом кабачке я назначил весьма важное свидание. От него зависит все дальнейшее. Сколько сейчас времени?
      (Рекель шутливо показывает на свои жилетные карманы и смеется.)
      В а г н е р. Я оставил часы дома...
      Б а к у н и н. Да, брат, не замечать своей бедности трудно. (Подходя к профессору и раскланиваясь.) Не можете ли, сударь, сказать, который час?
      (Профессор сосредоточенно-угрюмо смотрит на шахматную доску.)
      К л о ц (предупредительно). Ровно десять часов.
      Б а к у н и н. Очень одолжили. (Увлекает Вагнера с Рекелем к переднему столу.) Лицо, к которому у меня дело, должно скоро прибыть. А теперь я чувствую необходимость вознаградить себя за весь голодный день.
      (Вагнер беспокойно озирается.
      Рекель неотрывно глядит на Бакунина, словно зачарованный, со счастливой улыбкой на устах.)
      Б а к у н и н. Что есть на кухне?
      Л о т т а. Можно приготовить по вашему желанию, сударь.
      Б а к у н и н. Друзья, вы примете участие? Нет? Тогда вот что: отбивную котлету с каким-нибудь соусом и яичницу. Сыр есть? Отлично, дайте и сыру. Всего - двойную порцию.
      Л о т т а. Для двух персон?
      Б а к у н и н. Готовьте на двоих, мы разберемся. Хлеба дайте как следует, не по-вашему. А сначала - стакан водки.
      Л о т т а. Вина? Какого желает, сударь?
      Б а к у н и н. Не вина, а водки.
      Л о т т а. Хлебной водки, сударь?
      Б а к у н и н. Совершенно верно, настоящей хлебной водки.
      Л о т т а (всплескивая руками). Стакан!
      Б а к у н и н. Ну, да, стакан.
      Л о т т а. Больше ничего, сударь?
      Б а к у н и н. Пока все.
      В а г н е р. У нас есть Нирштейн, Михаил.
      Б а к у н и н. Пейте себе на здоровье. Поражаюсь вашей способности сидеть целый вечер за стаканом вина и принимать это зубное полосканье микроскопическими глоточками.
      В а г н е р. Неужели ты не ощущаешь наслаждения, когда пьешь?
      Б а к у н и н. Вкусовые наслаждения - гурманство. Человек должен есть и пить не для вкуса, а для действия.
      Б е н е д и к т. Вы не находите, коллеги, что все это могло быть сказано и менее громко?
      П е р в ы й с т у д е н т. Это какая-то Иерихонская труба!
      В т о р о й с т у д е н т. Он решил заткнуть ее полдюжиной завтраков!
      (Студенты смеются.)
      Б а к у н и н (медленно поворачивает к ним голову. Рекелю). Вот бы тебе эту публику в "Листок", писать юмористику...
      Б е н е д и к т (вскакивает, как уколотый). Прошу вас, сударь, взять ваши слова назад!
      Б а к у н и н (так же громко Рекелю). Нигде нет такой пустой молодежи, как у вас.
      (Страшный шум и негодующие возгласы за столом студентов, повскакавших со своих мест.)
      В а г н е р. Прошу тебя, Михаил...
      П е р в ы й с т у д е н т. Мы требуем удовлетворения!
      В т о р о й с т у д е н т. Вы ответите за это!
      С т у д е н т ы. Грубиян! Мы заставим вас молчать! Неслыханно! Дерзость!
      Б е н е д и к т (пробираясь между друзей). Если вы полагаете, что наша корпорация оставит такое оскорбление без последствий... (подходит вплотную к Бакунину) то вы ошибаетесь. Мы заставим вас извиниться публично, или дать нам удовлетворение... Мы заставим, сударь!
      П е р в ы й с т у д е н т. Подлец!
      (Бакунин грузно встает. Выпрямляется, словно потягиваясь. Молча смотрит Бенедикту в глаза, громадный и спокойный.
      Безмолвная борьба происходит в напряженной тишине пивной.
      Бенедикт с'ежился, ушел в свой сюртук, как в раковину.)
      Б е н е д и к т. Я... если вы (отступает на шаг), если вы...
      Г р у н е р т. Ох, Господи!
      Б а к у н и н (точно погаснув, опускается на стул). Уберите от меня этого молодого человека.
      (Шум возобновляется. Всюду горячо жестикулируют, особенно за столом студентов.)
      П р о ф е с с о р (кидает опасливо-злобные взгляды на Бакунина). Молодые коллеги! Пятно, брошенное этим... м-м... развязным чужеземцем, ложится позором не только на вас, но и на все немецкое студенчество. Ваш долг, ваша обязанность, ваша честь...
      К л о ц. Доктор, вы подливаете масла в огонь...
      Б е н е д и к т (выкрикивает). Мы еще посчитаемся!
      П е р в ы й с т у д е н т. Я его обозвал подлецом!
      В т о р о й с т у д е н т. Он проглотит "подлеца" в виде соуса с котлетами!
      П е р в ы й с т у д е н т. Трус!
      (Студенты свистят и шаркают ногами.
      Вагнер не знает, куда смотреть.
      Рекель неподвижен и бледен.
      Бакунин мечтательно-спокоен, точно кругом никого нет.
      Лотта приносит большой поднос, заставленный кушаньями и тарелками.
      Бакунин принимается за еду. Ест он громко, сосредоточенно и некрасиво: уничтожает пищу.
      Вагнер смотрит на Бакунина с брезгливым ужасом.
      К Рекелю вернулась зачарованная улыбка.)
      Д а н и н и. Господа студенты больше шумят, чем действуют...
      Г е н а р т. Покорнейше благодарю иметь дело с этаким слоном.
      П е р в ы й а к т е р. У него спина точно суфлерская будка.
      Д а н и н и. А кем он может быть?