- К торфозаводу подошли в сумерках. Сосредоточились в каких-нибудь пятидесяти метрах от казармы Немцы снуют туда-сюда. Затаились. Но вот наконец и отбой; улица пустеет. Надо подождать час-другой, чтобы немцы крепко уснули. Но вот беда! Двое патрульных вплотную подошли к нам, заметили что-то, сорвали винтовки с плеч и с криком "Партизанен, партизанен!" пустились наутек. Пришлось открыть огонь. Немцы из казармы тоже начали стрелять, рядом стали рваться гранаты. Завязалась беспорядочная перестрелка. Кто-то догадался принести со склада бидон керосина, матрацы, одеяла. Ничего не оставалось, как обложить казарму с тыльной стороны этим тряпьем, облить керосином и поджечь. Огонь быстро охватил сухие бревна стены, перекинулся на крышу. Вскоре весь дом запылал. Уцелевшие немцы попытались прорваться сквозь кольцо окружения. Не удалось. Перебили всех.
      После того как ликвидировали гарнизон, взорвали машины, подожгли склады и другие помещения, захватили много трофеев. Рабочим приказали идти по домам. Трофеи погрузили на подводы и двинулись в обратный путь...
      Так прошло почти полтора месяца нашей боевой деятельности. Сделано немало. В самом деле, стоило лететь за сотни километров, столько прошагать по чащам и болотам, чтобы воспрепятствовать нормальному снабжению немецко-фашистской армии. Спокойная эксплуатация гитлеровцами железной дороги на участках Осиповичи - Бобруйск, Осиповичи - Слуцк кончилась.
      Облава
      Наступило 15 июля 1942 года. В этот день впервые за время нашего пребывания в Белоруссии гитлеровцы предприняли против нас крупную карательную операцию. Накануне наш часовой на дороге Осиповичи - Коритно остановил молодую взволнованную женщину, которая, не назвав своего имени, потребовала встречи с Ольховцем или Шарым. Это была наша разведчица Зоя - Зинаида Францевна Жданова. Зоя была очень смелой женщиной, человеком, беззаветно преданным Советской власти. Рискуя собственной жизнью и жизнью своей малолетней дочери, она помогла многим военнопленным уйти из Осиповичей к партизанам, сумела вывести из Осиповичей жену и дочь Ольховца, которых немцы держали под постоянным контролем, рассчитывая на то, что Семен Миронович рано или поздно придет проведать свою семью.
      Встретившись с Ольховцем, Зинаида Францевна передала ему бинты, лекарства и сообщила, что утром 15 июля против нас будет брошено несколько батальонов карателей с танками и авиацией. Гитлеровцам, сказала она, известно место расположения лагеря.
      Мы ждали такой операции, рано или поздно она должна была состояться - не могло же немецкое командование примириться с тем обстоятельством, что железная дорога Осиповичи - Слуцк почти бездействует, а на железной дороге Осиповичи Бобруйск то и дело летят под откос поезда.
      Гитлеровцам пришлось устраивать лесные завалы, вырубать просеки, усилить охрану, снизить скорость поездов в ночное время, ставить впереди паровоза несколько платформ с балластом. Вынужденный ремонт путей, уменьшение скорости движения поездов - все это сильно снижало пропускную способность железных дорог. Присутствие партизан было как бельмо на глазу у немецкого командования, и сложа руки оно, естественно, не сидело. Однако ни усиление охраны, ни другие предпринятые гитлеровцами меры не могли остановить действий народных мстителей. За полтора месяца только две наши группы устроили двенадцать крушений, вывели из строя двенадцать паровозов, десятки вагонов, уничтожили сотни фашистов, много боевой техники и имущества. И этот ущерб был нанесен немецко-фашистской армии почти без потерь с нашей стороны.
      Вполне понятно, что гитлеровцы в создавшихся условиях предпримут все от них зависящее, чтобы одним мощным ударом покончить с партизанами, раз и навсегда пресечь их деятельность.
      Но нас ничем нельзя было запугать. Даже в день проведения карательной операции мы решили идти на железную дорогу. Наши отряды еще вчера вечером ушли из старых лагерей и теперь были в относительной безопасности.
      На этот раз группу подрывников возглавил капитан Шарый, хотя это и не входило в его обязанности. Дело в том, что по обоюдному согласию диверсиями в основном занимались мы, заместители, я и Самуйлик, а Шарый и Морозов разведкой. Капитану через Зою, которая работала в то время счетоводом в радиоузле, удалось наладить хорошую связь с осиповичскими железнодорожниками, и от них мы стали получать сведения о железнодорожных перевозках немцев. Это были бесстрашные, беззаветно преданные Советской власти люди. Через них и узнала Зоя о прибытии карателей из Бобруйска.
      Морозов и Самуйлик по-прежнему тяготели к участку железной дороги между Осиповичами и Верейцами, где им удалось совершить несколько удачных крушений сразу же после приземления под Мезовичами. Маршрут, по которому ходили на боевые задания ребята, был самым длинным, кроме того, нужно было переходить железную дорогу Осиповичи - Слуцк. Однако это их не останавливало.
      На пути к железной дороге лежали деревни Побоковичи и Репища. В Побоковичах Морозов и Самуйлик часто заходили к очень приветливой и гостеприимной Елене Викентьевне Лиходиевской. Родилась она в бедной крестьянской семье, учиться ей пришлось мало, рано довелось познать тяжелый крестьянский труд. Лишь после установления Советской власти жизнь стала понемногу налаживаться. Пришло время - вышла замуж. Появились дети.
      Летом сорок первого Елена Викентьевна с мужем находилась в Крыму. Работала в колхозе. Была ударницей. Трое детей оставались в деревне на попечении матери. Началась война. С большими трудностями Лиходиевской удалось вернуться в родную деревню. К счастью, мать и дети были живы.
      Елена Викентьевна часто бывала в Осиповичах и обычно заходила к своей подруге Марии Яковлевне Кондратенко, имевшей тогда пятерых детей. Между женщинами установилось полное доверие. Ни та, ни другая не допускали и мысли о возможном поражении Красной Армии и готовы были принять участие в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками. Обе женщины стали нашими надежными помощниками.
      Первые задания, которые поручались им, сводились к доставке боеприпасов и медикаментов, всего того, что нам было необходимо для повседневной боевой деятельности. Эти задания были сопряжены с большим риском как для Кондратенко, которая добывала боеприпасы и медикаменты и хранила их у себя, так и для Лиходиевской, которая выносила боеприпасы и медикаменты из города.
      Полицейские посты, как правило, проверяли, что несут в Осиповичи и с чем выходят из города. Елену Викентьевну выручали ее смелость, самообладание. На постах она часто отделывалась шуточками. Для немцев у нее всегда были приготовлены яйца, а для полицаев самогонка. Это служило своего рода пропуском.
      Впоследствии, понимая, какой опасности подвергаются эти женщины и их дети, мы отказались от таких поручений. Разведка стала основной задачей для Елены Викентьевны и Марии Яковлевны.
      Самоотверженность этих женщин, их стойкость и мужество восхищали всех, кому довелось знать их, встречаться с ними.
      В то время в деревне жилось плохо, немцы забирали все подряд, без разбора: зерно, картошку, домашнюю птицу, скот. Но еще труднее жилось в городе. Паек Иосифа Максимовича, мужа Марии Яковлевны, когда он стал работать проводником на поезде, был и скуден и плох: четыре килограмма муки грубого помола из смеси гречихи и овса в месяц, немного маргарина, яблочного повидла и ржаного хлеба с опилками. Если бы Мария Яковлевна не подрабатывала шитьем и стиркой, семье пришлось бы плохо. А ведь отважной белоруске приходилось выполнять и наши задания...
      * * *
      Диверсия на железной дороге удалась и на этот раз - пустили под откос эшелон с боевой техникой. К трем часам утра мы были уже у дороги Осиповичи Старинка, в районе старого лагеря. Углубившись в лес метров на триста, разожгли костер и приготовили не то поздний ужин, не то ранний завтрак. Шарый и Смирнов отправились к дороге, а мы, поудобнее расположившись возле догорающего костра, заснули.
      Наши дозорные были уверены, что увидят немцев еще издали, и вся группа успеет перейти шлях и уйти из зоны облавы. Но вышло все по-другому.
      Разбудили нас короткие автоматные очереди, а вскоре прибежали и Шарый со Смирновым.
      - На шляху немецкая кавалерия, подъехали, черти, вплотную, бесшумно. Теперь мы в зоне облавы, и надо как-то выбираться, - сказал Шарый.
      - Что-то они слишком рано начали операцию, - видимо, рассчитывали нас застать в лагере спящими, - произнес я.
      Шарый и Смирнов, когда увидели конников, могли повернуть назад и уйти незамеченными, но они поступили по-другому. Подпустили немцев вплотную, ударили по ним из автоматов - и к нам.
      Со стороны шляха доносилось урчание машин, крики, повелительные команды. Шарый предложил ускоренным маршем выйти на дорогу Межное - Тарасовичи: возможно, она еще не занята противником. Бегом миновали покинутый накануне лагерь, перешли по кладям через осушительную канаву и оказались на знакомой поляне. Сюда мы часто выходили, чтобы погреться на солнышке, полакомиться земляникой.
      Лесом по зимнику быстро продвигаемся к дороге. Но там уже немцы. Заметив нас, они делают несколько выстрелов, но в лес не идут. Гитлеровцы уверены, что деваться нам некуда. Мы уходим вправо, в заросли кустарника, и советуемся, как быть. Шарый предлагает разбиться на две группы и попытаться отсидеться в болоте или незаметно пересечь шлях. Я с ним согласен: у маленькой группы больше шансов на успех С Шарым идет Максимук, Смирнов, со мной - Лева Никольский, Саша Стенин и Коля Суралев.
      Над лесом появляются несколько самолетов. Вот они один за другим устремляются в пике, сбрасывают бомбы, снова разворачиваются и снова пикируют. Бомбы падают на наш старый лагерь. Какая честь! Четыре самолета обрабатывают пустое место! Теперь, очевидно, немцы пойдут развернутой цепью, чтобы уничтожить уцелевших после бомбежки партизан.
      Шарый со своей группой намерен углубиться в заболоченный лес и отсидеться там, а мы решили попытаться перейти через дорогу Межное - Тарасовичи.
      Пройдя километра два вправо, выходим к дороге. Но здесь парные патрули, а в засаде броневик Не пройти. Ну что ж, "ня бяды", как говорят белорусы. Попробуем в другом месте. Где-то недалеко должен быть мостик. Может быть, под ним проползем. Делаем небольшой крюк по болоту и выходим точно к этому мостику.
      Патрули проходят аккуратно через каждые пять-шесть минут. Этого времени нам вполне достаточно, чтобы перебраться на противоположную сторону дороги, лишь бы не было засады там, за мостом. Пропустив патруль, проползаем под мостиком и прячемся в кустарнике. Ну вот и все. Можно идти в новый лагерь Теперь мы в безопасности, но так и подмывает посмотреть со стороны, что тут делают немцы. Углубляемся метров на сто в лес, затем сворачиваем влево и идем вдоль дороги. Проходим метров четыреста и видим большую машину-фургон с кольцеобразной антенной на крыше и около нее группу фашистов. Антенна вращается, значит, ведет поиск. "Зря крутите, фрицы, сегодня на связь мы не выходим, и приехали вы понапрасну. А может быть, и хорошо, что приехали?" подумал я и приказал:
      - Приготовить гранаты!
      Через несколько секунд окружающую тишину вспарывают четыре взрыва. На нас сыплются сорванные осколками листья и сосновые иголки. Уцелевшие немцы начинают беспорядочно стрелять, радиопеленгатор горит.
      К утру пришли в новый лагерь. Нас встретили радостными возгласами и объятиями - живы! Неизвестна пока судьба Шарого, Смирнова и Максимука. Они вернулись в лагерь вечером. Теперь все были в сборе. Во время облавы мы не потеряли ни одного человека. На другой день от местных жителей нам стало известно во всех подробностях, как была организована и как проходила облава. Рано утром участок леса Борки - Большая Дубровица - Бортны - Коритно окружили несколько батальонов эсэсовцев и подразделения полицейских. Ровно через пятнадцать минут четыре пикирующих бомбардировщика атаковали наш лагерь, очевидно, координаты его были хорошо известны гитлеровским пилотам. После бомбежки противник развернулся в цепи и, прочесывая окруженный треугольник, двинулся в сторону лагеря. На этот раз фашистов и их прихлебателей было много, и они не побоялись ни леса, ни болота. Но как велико должно было быть разочарование карателей, когда, выйдя к нашим буданам, они не обнаружили там ни одного партизана.
      Сообщение бобруйской газетенки "Новый путь" о том, что южнее Осиповичей наконец-то разгромлен партизанский лагерь и ликвидирована группа советских парашютистов, многие из которых захвачены в плен, разумеется, являлось сплошным вымыслом. Впрочем, выдумка выдумкой, но сообщение-то было вполне официальное. Значит, если партизан больше нет, то в районе можно восстанавливать "новый порядок" грабежа и разбоя.
      Вскоре рота немцев из Бобруйска приехала в деревню Тарасовичи за продуктами. Отряд Шашуры залег в засаде. У Шашуры не было ни мин, ни взрывчатки, поэтому он послал гонца в лагерь. Однако когда мы подошли, возвращающиеся немцы уже поравнялись с местом засады, и заминировать дорогу нам не удалось. По машинам открыли дружный огонь из пулеметов и автоматов, но фашисты на предельной скорости промчались мимо. Ни одну машину подбить не удалось, но немцы, кроме награбленных продуктов, привезли в Бобруйск и с десяток трупов своих солдат.
      Это не послужило им уроком. Вскоре взвод эсэсовцев-самокатчиков из Осиповичей был направлен в нашу зону. От наших разведчиков в городе мы заранее узнали маршрут их движения и устроили засаду.
      Дорога Межное - Тарасовичи - узкая насыпная дорога в заболоченном редколесье. Наблюдатель махнул белой тряпочкой, и несколько бойцов во главе с Шарым залегли под старым полуразрушенным мостом. Основные силы расположились рядом в лесу.
      Немцы на велосипедах выехали из-за поворота. Их нестройная колонна быстро приближалась к нашим позициям. Эсэсовцы были в мундирах с засученными рукавами, за плечами карабины и автоматы. Впрочем, это не имело никакого значения. Пока они затормозят да спешатся, мы успеем скосить их автоматным огнем Оружие они не успеют применить.
      Мы взвели автоматы, решили подпустить их поближе, и вдруг в лесу прогремел винтовочный выстрел: кто-то из наших нечаянно нажал на спусковой крючок. Этого оказалось достаточно, чтобы фашисты побросали велосипеды и моментально скрылись в лесу. Мы успели дать всего лишь несколько коротких очередей.
      Развернувшись в цепь, мы прочесали лес и болото по обеим сторонам, до самого поворота, но ни одного гитлеровца не обнаружили. Зато подобрали более двадцати новеньких двухколесных машин, которые нам очень пригодились для поездок на железную дорогу. Велосипеды в отличие от лошадей не требовали ни корма, ни пастбищ, а надувные резиновые шины их без шума перекатывались через корневища деревьев. Что же касается эсэсовцев, то вскоре выяснилось, что они были уничтожены отрядом Коченова в десяти километрах от места засады. Жертв с нашей стороны не было.
      После этих двух неудачных попыток немцы продолжительное время не осмеливались ездить в нашу зону.
      И все-таки на некоторое время нам, десантникам, пришлось уйти из Осиповичского района. Кончилась взрывчатка, давно иссякло питание рации, а наши попытки достать батареи не увенчались успехом.
      Мы решили двигаться в Полесье и там с помощью партизан восстановить связь с Хозяином, получить груз, а затем вернуться и продолжать нашу обычную работу.
      В отряде Храпко под Бобруйском нам помогли обменяться с Хозяином несколькими радиограммами. Мы получили очень ценную информацию: в начале июля с двумя сопровождающими для нас выброшен груз. Назвали также район выброски и фамилии сопровождающих - Бычков и Арлетинов. Но как их теперь найти, ведь прошел почти месяц? В указанном месте, как мы и предполагали, никого обнаружить не удалось. Однако в конце концов все закончилось благополучно.
      Саша Бычков и Костя Арлетинов удачно приземлились, хорошо припрятали грузовые мешки и несколько дней ждали нас на месте встречи. Затем решили разыскать группу сами. Встретились мы с ними в партизанской зоне в деревне Крюковщина. Радости не было предела. Костя с Сашей пережили много трудностей: и голодали, и мерзли ночами, но груз - боеприпасы, продукты и табак сохранили полностью. Свое задание они выполнили прекрасно. Молодцы!
      Саша Бычков - высокий, широкоскулый волжанин из Балакова; взгляд строгий, требовательный, уголки губ чуть опущены. Закончил школу младших командиров и имел воинское звание сержант. Фронтовик; подтянутый, аккуратный, с хорошей военной выправкой.
      Костя Арлетинов, на вид совсем еще мальчик, маленький, с узкими покатыми плечами и близко поставленными друг к другу серыми глазами, был одним из тех, про которых говорят: "на глаз остер, на язык востер". Веселый, жизнерадостный, не унывающий ни при каких обстоятельствах, он сразу же пришелся, что называется, ко двору, к тому же, как выяснилось, Арлетинов вместе со многими из нас участвовал в памятном бое под Сухиничами.
      Мы были рады такому пополнению.
      На следующий день после встречи без особого труда по засечкам на деревьях, сделанным Бычковым и Арлетиновым, разыскали грузовые мешки. Содержимое их разложили по вещмешкам, и снова, лесами и болотами, ориентируясь по компасу, направились в Осиповичский район.
      Утром вышли к Варшавскому шоссе. Пропустив колонну машин, благополучно пересекли полосу асфальта и углубились в лес. У всех чесались руки - хотелось напомнить о себе врагу. И в самом деле, запас патронов теперь у нас достаточно большой, есть мины, взрывчатка, гранаты да и бойцов достаточно.
      Словно отгадав наши мысли, Шарый предложил устроить засаду. Оставив вещевые мешки в лесу и захватив с собой две мины, тол, боеприпасы, мы вернулись к шоссе. Внимательно осмотрели асфальт, но, к сожалению, не обнаружили на нем выбоин - значит, заминировать не удастся. Что делать, как остановить машины? Стали прикидывать возможные варианты.
      - Может быть, телеграфный столб на дорогу свалить. - предложил Лева.
      - А он повиснет на проводах, - возразил Стенин. - Вот если бы у нас был трос...
      Решили свалить на шоссе высокую сосну, наклоненную в сторону дороги. Сделать это вызвались мы с Максимуком. Парашютными стропами крепко привязали к стволу две четырехсотграммовые шашки тола, установили капсюль-детонатор с бикфордовым шнуром. Шарый тем временем выслал наблюдателей, а остальным приказал залечь и замаскироваться.
      По знаку наблюдателей мы подожгли бикфордов шнур, отбежали и тоже залегли.
      Шум машин становился все слышнее. Вот они уже совсем близко. Когда дерево, скошенное взрывом, медленно, словно нехотя, стало падать на шоссе, часть машин автоколонны уже проскочила опасное место. Остальные начали тормозить. Одна из них вильнула вправо и завалилась в кювет, на нее легла вершина сосны.
      В это время прозвучала команда Шарого: "Огонь! - и мы дружно ударили из автоматов и винтовок.
      Однако фашисты довольно быстро опомнились, повыскакивали из машин и открыли ответный огонь. Какое-то время мы вели перестрелку, пустили в ход гранаты, затем нам пришлось уходить. Фашисты еще долго не могли успокоиться, стреляли по лесу, но мы уже были далеко.
      В этой засаде все действовали слаженно и организованно, но более всех отличилась, пожалуй, Рая Пряжникова.
      Рая к тому времени хорошо освоила ручной пулемет и так привыкла к нему, что никакого другого оружия признавать не хотела.
      В этом бою она вела огонь по противнику расчетливо, экономно - короткими и точными очередями.
      Шарый, когда все бойцы собрались, обратился к девушке:
      - Ты, как я вижу, одна воевать решила?
      - А что? - ответила Рая.
      - Не слышала команды отходить?
      - Слышала, но не хотела стрельбу прекращать, уж больно удобное место попалось!
      - Ну ладно, на этот раз прощаю, а вообще так поступать нельзя. А теперь отдай пулемет кому-нибудь из ребят.
      - Зачем?
      - Да не волнуйся, вернут тебе пулемет. Сейчас по болоту идти, а у тебя сапоги тридцать пятого размера.
      Шарый и все остальные понимали, что девушке нелегко носить пулемет, поэтому всегда старались помочь ей, но сама она никогда не подавала вида, что ей трудно.
      Говорила Рая басом, отрывистыми фразами, курила махорку, словом, во всем старалась быть похожей на ребят. В деревнях к мужикам обращалась примерно так:
      - А ну, ешь твою двадцать, дай закурить.
      И те торопливо протягивали ей кисет. Кремень и кресало всегда были при ней.
      ...Пользуясь нашим отсутствием, немцы снова осмелели, стали появляться в деревнях Осиповичского района Дело в том, что вслед за нами из района ушли отряды Шашуры, Кудашева и Коченова. Им приказали идти в Полесье.
      Сразу же по возвращении мы приступили к диверсиям на железной дороге, возобновили передачу разведданных. Работать стало труднее. Нашу рацию немцы держали под контролем. Чтобы не подвергнуться внезапному нападению, мы вынуждены были часто менять место расположения. Для партизанского отряда Ольховца это было неудобно. Поэтому в середине августа нам пришлось отделиться от партизан. С нами от Семена Мироновича ушел Петя Токарев - разумеется, с согласия командира.
      Теперь наша небольшая, но зато надежная, проверенная в боевых операциях группа кочевала с места на место в районе Максимовских хуторов. С отрядом Ольховца мы поддерживали постоянную связь.
      В течение второй половины июля и августа 1942 года группа совершила еще четыре успешные железнодорожные диверсии, доведя общий счет пущенных под откос вражеских эшелонов до семнадцати.
      * * *
      В начале сентября вернулись отряды Кудашева, Кочанова и Шашуры. Для нас это было важным событием, нас стало больше, мы стали сильнее. По этому случаю вечером 5 сентября все отряды собрались возле нашего лагеря. На маленькой, очень красивой лесной поляне, окруженной высокими соснами, разложили большой костер, приготовили ужин, хорошенько подкрепились, послушали патефон. Его раздобыл где-то Кочанов и везде носил с собой - как бы трудно порой ни приходилось в походах. Были в его отряде и гармошка с гитарой.
      - А ну, гармонист, давай плясовую, - кричит кто-то.
      В середину круга, подталкиваемый Васей Смирновым, выходит Игорь Курышев.
      Игорь, невысокий, щуплый, очень спокойный и выдержанный паренек, плясать умел ну прямо на загляденье, как настоящий артист. Впрочем, это и неудивительно: до войны он занимался в хореографическом кружке у себя в Монине под Москвой.
      Гармонист заиграл "Цыганочку".
      Сначала медленно, как положено, Игорь начинает пляску, затем все быстрее, быстрее...
      Не выдерживает и Самуйлик - обычно серьезный, неулыбчивый, зараженный общим весельем, он тоже входит в круг.
      Игорь с Семеном пляшут долго, не уступая друг другу, пляшут так, что и нам хочется в круг, да, как говорится, не по Сеньке шапка.
      Потом ребята сплясали еще "Барыню" и "Яблочко" и заслужили громкие аплодисменты.
      Песни... Здесь, за линией фронта, они как-то по-особенному согревают души. На этот раз под аккомпанемент гармошки запевает Вася Зализняк. Поют все, слушателей нет. В ночной тишине звуки музыки и слова песни, верно, разносятся далеко-далеко, но мы спокойны. По данным разведки, в ближайшее время карательных операций в нашем районе не ожидается. А этот лагерь мы оставим завтра же утром.
      С особым подъемом поем нашу любимую:
      Слушают отряды песню фронтовую
      Сдвинутые брови, твердые сердца.
      Родина послала в бурю огневую,
      К бою снарядила верного бойца...
      Ох какая встреча будет у вокзала
      В день, когда Победой кончится война,
      И письмо родное мать поцеловала,
      И над самым сердцем спрятала жена
      Конечно же, всем нам очень хотелось дожить до этих встреч, остаться не только в памяти родных и близких людей, но и увидеть своими глазами то послевоенное будущее, которое нам представлялось удивительно прекрасным. С такими мыслями мы пели в вагоне эту песню, уходя в немецкие тылы под Москвой, пели в вагоне поезда, уносившего нас навстречу памятному бою под Сухиничами, пели и здесь, в лесах Белоруссии.
      Вспомнили также и спели всем хорошо известные старинные русские песни "Раскинулось море широко", про Ермака и Стеньку Разина. С песней о Волге я в мыслях уносился на родину, и воскресало прошлое - когда мы, мальчишки, на закате солнца выходили в лодке на зыбкую багряную дорожку реки и тоже пели про удалого Степана и других героев давно минувших дней...
      А потом слушали, как поет Леня Садовик. Он знал множество цыганских песен, прекрасно играл на гитаре и пел самозабвенно, отдаваясь песне всей душой. Слушать его было огромным наслаждением. Вот только не знали мы тогда еще, что слушаем Леню в последний раз...
      А восходящее солнце между тем уже позолотило верхушки сосен. Наступал новый день.
      Собрав свои нехитрые пожитки, мы ушли на новое место. Снова поставили шалаши из еловых веток, натянули сверху плащ-палатки, окопали вокруг, чтобы дождевая вода не подтекала внутрь, застелили пол лапником и сеном. Последние дни беспрерывно шли дожди, стало холодно и очень неуютно. Наверное, от этого и на душе было как-то нехорошо.
      Вечером 8 сентября Леня Садовик и Геннадий Зелент попросились на железную дорогу.
      - Куда же вы в такую погоду? - пытались их отговорить наши девчата. Но уговоры не подействовали. Ребята настолько втянулись в свою опасную и трудную работу, что ни дня не могли просидеть без дела, их словно магнитом тянуло на "железку". Шарый и я хорошо понимали ребят, сами в душе чувствовали то же самое. Поэтому и не запретили.
      Леня с Геннадием взяли десятикилограммовый фугас, мину и с наступлением темноты тронулись в путь. Нам оставалось только ждать. Ждать и надеяться, что операция пройдет благополучно. Поначалу ничто не предвещало дурного исхода, наоборот, казалось, что погода поможет - ребятам в такое ненастье легче будет подобраться к полотну железной дороги и устроить крушение.
      Но ровно через час вечернюю тишину разорвал треск автоматных и пулеметных очередей. И почти сразу же все стихло. Мы почувствовали недоброе. Весь вечер и всю ночь никто не сомкнул глаз, надеялись и ждали: вот-вот вернутся товарищи. Но они не вернулись.
      А случилось вот что. Возле деревни Ставищи, на картофельном поле, немцы устроили засаду. Ничего не подозревавшие ребята подошли к месту засады вплотную. Огонь был открыт без предупреждения. В несколько секунд все было кончено.
      Чуть позже нам стало известно, что в засаде участвовали охранники со станции Деревцы, а с ними у нас были старые счеты. Именно под Деревцами был ранен Геннадий Зелент - пуля попала в глаз и вышла за ухом, и погиб Володя Прищепчик. Произошло это так.
      После подрыва эшелона под Тальной на железной дороге Минск - Осиповичи группа в составе Самуйлика, Золотова, Зелента и Прищепчика перешла железную дорогу Осиповичи - Слуцк возле станции Деревцы, углубилась в лес и расположилась на отдых. На рассвете ребят окружили гитлеровцы. Прозвучала короткая команда:
      - Рус, сдавайсь!
      Володя первым открыл огонь из винтовки, за ним Самуйлик из автомата. Немцы залегли, притаились. Огонь не открывали, видно, решили взять наших живьем.
      Самуйлик правильно оценил обстановку и подал команду идти на прорыв.
      Ребята вскочили, прорвались через фашистские цепи и, отстреливаясь, стали уходить. Прищипчик был ранен в ноги, упал и подняться уже не смог. Пока были патроны, Володя отстреливался, а потом... О чем он думал, когда вытаскивал гранату? О том ли, что вот умирает в восемнадцать лет, не повидав отца и сестер, которые были совсем недалеко от этих мест, или о чем другом - никто этого никогда не узнает. Когда немцы стали окружать его, он рванул чеку.
      Володя Прищепчик погиб. Рядом с ним упало несколько фашистов.
      К началу войны Володя окончил среднюю школу. Вступил в комсомол. Был настоящим патриотом своей Родины. Когда началась война, Владимир попросился в армию. Его послали в Москву, на курсы по подготовке к действиям в тылу противника. В группе, которую возглавлял Шарый, вместе с Леней Садовиком Прищепчик ходил в тыл противника под Москвой, участвовал в бою под Сухиничами, был смелым и очень выдержанным бойцом. И вот Володи не стало. Его убили охранники из Деревцов.
      Решение о ликвидации гарнизона на станции было принято, однако силенок у нас для осуществления этой операции явно недоставало. Но здесь произошло событие, которое все расставило по своим местам - наши ряды неожиданно пополнились целым взводом свежих бойцов. А это уже позволяло рассчитывать на успех.
      Прав оказался тот крестьянин, из Макаровки, который сказал, что немногие из военнопленных действительно добровольно стали на путь измены и записались в батальоны "Березина" и "Днепр". Шарый не забыл этот разговор и сразу же после того, как мы обосновались под Осиповичами, стал искать возможность установления контактов с военнопленными. И вскоре достиг успеха. 10 сентября на нашу сторону перешел взвод из батальона "Березина".
      Не могу сказать, что наши бойцы очень обрадовались этому событию. Решение было несомненно рискованным. В группу, которая насчитывала менее тридцати человек, мы приняли примерно столько же хорошо обученных кадровых солдат с двумя пулеметами. Будь у них недобрые намерения, могло бы произойти непоправимое.
      Вновь прибывшие оказались дисциплинированными, исполнительными бойцами и, казалось, были очень довольны крутым поворотом в своей судьбе. Но на войне главное испытание - бой. Как-то они поведут себя в деле?
      Операция по разгрому гарнизона станции Деревцы была назначена на 14 сентября. "Добровольцев" решили взять с собой.
      Вышли из лагеря поздним вечером. В полной темноте прошли деревню Ставищи. За околицей наша разведка обнаружила брошенную телегу и сбрую. Войлочная подкладка чересседельника была еще теплой. "Неужели кто-нибудь из полицаев?" подумал Самуйлик. - Если предатель успеет предупредить гарнизон, операция будет сорвана, а этого допустить нельзя.
      Не дожидаясь подхода основных сил, разведчики на велосипедах устремились вдогонку. Впереди на пригорке на фоне ночного неба стал вырисовываться силуэт всадника. Он ехал рысью. Самуйлик и двое "добровольцев" решили держаться от него на таком расстоянии, чтобы тот не мог увидеть или услышать преследователей. За Михалевщинами, где прямая дорога ведет на Осиповичи, а другая круто сворачивает влево на Деревцы, разведчики прибавили ходу и вскоре догнали всадника. Им действительно оказался полицай, который, увидев троих неизвестных в форме власовцев, не изъявил никакого беспокойства - принял за своих.