Решили на этот раз действовать неоднократно проверенным способом: подсунуть заряд в самую последнюю минуту перед подходом поезда. Стало быть, надо найти надежное укрытие у самого полотна железной дороги. Довольно быстро обнаружили подходящих размеров воронкообразную яму, но она вся до краев была наполнена водой, долго в ней не усидишь. Надо искать что-то другое.
      Упорные наши поиски увенчались успехом. К железной дороге тянулась неглубокая лощина, по которой все еще текла вешняя вода. Вода уходила в трубу под железнодорожным полотном. Созрел довольно рискованный план, но осуществить его в эту ночь мы уже не успели - начало светать. Холодный влажный ветер, который шумел в лесу всю ночь, теперь поутих, но зато начался мелкий надоедливый дождичек. Вернувшись в лес, мы выбрали место повыше, натянули в виде навеса плащ-палатки, стряхнули от дождевых капель и постелили на землю еловый лапник. Саша Стенин развел костер, остальные натаскали целую гору хвороста и валежника, чтобы хватило на весь день. Подсушили одежду, портянки и легли спать. Часовые, сменяя друг друга, поддерживали огонь. Во второй половине дня вскипятили в котелках коричневатой вешней воды, впитавшей в себя запах прелых березовых листьев и хвойных иголок. Попили этот чай с сухарями и отправились к железной дороге. Снова подошли к завалам и еще раз обсудили план намеченной операции. Решили, что подорвем эшелон, идущий на запад. Поставим детонатор замедленного действия и десятикилограммовый фугас на полотне железной дороги возле трубы, где мы будем ждать подхода поезда. Стенин, Никольский, Арлетинов охраняют минеров. Охране вступать в бой с обходчиками только в том случае, если те обнаружат минирующих. Минировать со мной пойдут Чупринский, Суралев и Смирнов. А пока надо подготовить нишу под заряд, убрать лишний балласт с полотна. Может случиться, что кому-то из обходчиков захочется заглянуть в трубу, тогда придется еще и отбиваться...
      Когда начало темнеть, Суралев и Чупринский взяли бруски плавленого тола, Смирнов - две шашки прессованного, батарейку и электродетонатор. Через три-четыре минуты ложбинкой незаметно подошли к трубе. Она была небольшого диаметра, в ней можно было только сидеть, да и то лишь согнувшись, а под ногами текла вода.
      Суралев и Смирнов стали наблюдать за охраной, а мы с Чупринским присели на бруски тола. Вскоре послышались шаги приближающихся обходчиков. Момент решающий, если они заметили что-то подозрительное, то спустятся, проверят. Мы замерли с автоматами в руках. К счастью, все обошлось. Кованые сапоги гитлеровцев гулко простучали у нас над головой, и шаги стали удаляться. Смирнов и Суралев снова вылезли из трубы. Наконец послышался перестук колес. Поезд! Вдвоем с Чупринским быстро выгребли балласт из-под шпал в нескольких метрах от трубы. Смирнов и Суралев подтащили фугасы, и мы их поставили на место. Балласт убрали в трубу, провод электродетонатора надежно обвил рельс...
      Поезд совсем близко. Мысль работает лихорадочно: что делать? Сейчас выскочить из трубы, побежать - заметит машинист, притормозит, крушения не будет. Остаться в трубе в момент взрыва - смертельно опасно. Не успел я прийти к какому-нибудь решению, как раздался оглушительный взрыв. Я выскочил из трубы и что есть силы побежал лощинкой к завалам, за мной - остальные. Паровоз, словно споткнувшись, упал на противоположную сторону полотна. Вагоны полезли друг на друга, начали валиться вправо и влево. Вспыхнула разбившаяся цистерна с горючим.
      Отдышавшись, направились к месту сбора. В ушах все еще стоял звон. Более рискованной операции, чем эта, я не помню...
      Всю ночь просидели у костра. Возбуждение не улеглось, спать никому не хотелось. На рассвете глухим сосновым бором двинулись в обратный путь.
      Туман постепенно рассеялся, наступило солнечное утро 1 апреля. На привале Лева Никольский выбрал огромную сосну, срезал финкой верхний неровный слой коры и начал что-то вырезать. Когда он закончил, мы подошли, прочитали: "В 20.00. 31 марта 43 года группа Федора под Мышенкой пустила под откос воинский эшелон фашистов. Смерть немецким оккупантам!"
      Голодные и усталые, утром 3 апреля мы вернулись в Дуброво.
      В тот же день попросились на железную дорогу Бычков и Морозов. С ними отправились Виктор Калядчик и еще несколько ребят. Их постигла неудача. Электродетонатор сработал, взорвались и шашки тола, но плавленый тол не сдетонировал.
      Удрученный неудачей, вернулся и Максимук. Фугас с противопехотной миной обнаружили обходчики и стали снимать. Максимук с ребятами открыли огонь по охране, убили несколько фашистов, но заряд спасти не удалось.
      Пантелей сообщил, что под Калиновичами выгрузились каратели и заняли несколько прилегающих деревень. Есть опасение, что двинутся в наш район. Я принял решение направить туда разведку. Вызвались на это дело Кадетов, Кашпоров и Гуськов. Рано утром верхом они выехали в деревню Бояново. Позже Гуськов рассказал нам, что там произошло.
      В деревне все было спокойно. Женщины с деревянными бадейками на коромыслах сновали от жилья к колодцу. В домах топились печи. По улице бродила отощавшая за зиму скотина, пощипывая только что пробившуюся траву. Разведчики постучали в ближайшую к лесу хату. Вышла хозяйка. На вопрос: "Нет ли в деревне немцев или полицаев?" - ответила, что нет, и пригласила зайти в избу. Потом несколько раз выходила во двор, с беспокойством осматривалась по сторонам, но ничего подозрительного не заметила.
      А между тем отряд карателей огородами подобрался к надворным постройкам ее дома.
      Когда бойцы стали выходить из хаты, Коля Кадетов сразу же заметил фашистов и, вскинув ручной пулемет, стал стрелять в упор. Вслед за ним открыли огонь Гуськов и Кашпоров. Ребята защищались отчаянно, но силы были слишком неравны. Ранили Колю Кашпорова. Кадетов успел крикнуть ему, чтобы отходил за укрытие, и тут же был прошит пулеметной очередью. Отстреливаясь из-за домов, разведчики стали уходить вдоль села, и тут Колю Кашпорова настигла вторая пуля...
      Каждый по-своему переживал потерю товарищей. Но сильнее всех, наверное, гибель ребят отозвалась в сердце Тита Чупринского, который был особенно дружен с Кадетовым и Кашпоровым. Чупринский ходил мрачнее тучи, глубоко посаженные глаза его ввалились, на Гуськова порой он смотрел так, будто тот был в чем-то виноват.
      - Ты уж, Тит, не держи на меня зла, - обратился я к нему, - ведь это я их послал.
      - Ну что ты, комиссар, разве я не понимаю... Умом, умом понимаю, а вот сердцем не могу. Не могу поверить, что нет их больше...
      Фашистские каратели выкопали яму в неоттаявшем еще грунте и закопали Николая Кашпорова и Николая Кадетова по шею в землю. И только много дней спустя жители деревни Теребово смогли похоронить их на своем кладбище.
      8 апреля на центральной площади в Дуброве состоялся митинг, посвященный памяти Николая Кадетова и Николая Кашпорова. Собрались партизаны и местные жители. На митинге мы поклялись отомстить фашистам за гибель товарищей. В тот же день несколько групп подрывников отправились на железную дорогу. Группы возглавили Саша Чеклуев, Пантелей Максимук и Саша Бычков.
      Удар по аэродрому
      10 апреля из-под Бобруйска вернулся Шарый. Он привез самые свежие сведения о дислокации воинских частей противника в Бобруйске и воинских перевозках по железной дороге. Шарому и сопровождавшим его Калядчику и Сысою удалось обнаружить под Бобруйском тщательно замаскированный аэродром гитлеровцев, местонахождение которого очень интересовало командование фронта. Этот аэродром разыскивала и группа Островского, но у Шарого было больше связей в Бобруйске, и выполнить поставленную задачу ему было легче. Да и местность под Бобруйском прекрасно знали наши разведчики - Калядчик и Сысой.
      Сразу после возвращения Шарого Атякин передал радиограмму Хозяину. В ней были сообщены точные координаты аэродрома, количество и типы самолетов, которые на нем базировались, и время, когда большинство из них находилось на стоянках.
      На радиограмму Атякина последовало указание: "Выйти на связь через час, будут распоряжения".
      Ровно через час поступил приказ Шарому и Островскому: "Завтра в 21.30 обозначить границу аэродрома четырьмя кострами. В случае невозможности указать цель ракетами".
      Были у нас, конечно, и ракетницы, но костры все-таки предпочтительнее: их далеко будет видно на равнинной местности в районе аэродрома. Разжечь костры тоже дело нехитрое, но вот сидеть возле них и поддерживать огонь гитлеровцы нам вряд ли позволят - по периметру аэродрома сторожевые вышки с пулеметами.
      Договорились с Островским о совместных действиях и устроили жеребьевку. В шапку положили только два билета: "Север, Запад" и "Юг, Восток". Нам досталось разводить костры на северном и западном углах аэродрома, Островскому - на восточном и южном. Шарый предупредил Островского, что на доставшихся ему участках лес далековато, метрах в пятистах от аэродрома, и великодушно предложил обменяться. Тот, конечно, отказался.
      К аэродрому выехали верхом. В нашей группе - двадцать, у Островского пятнадцать конников. На половине пути передохнули и накормили коней. В район аэродрома приехали с южной стороны. На другой день еще засветло Шарый с Островским сверили часы. Виктор Колядчик остался с Островским как проводник, а наша группа пошла дальше в обход аэродрома. На западном углу Шарый часть бойцов оставил с собой, а мою группу Сысой вывел на северный.
      Зажечь костры мы договорились ровно в 21.30, как приказано. Начали заготовлять дрова. Топор и тесаки здесь не годились - звуки ударов далеко разносятся по окрестности. Это, разумеется, насторожило бы аэродромную охрану. Работать можно было только ножовкой, да и то на приличном расстоянии от аэродрома.
      Когда стемнело, мы со всеми предосторожностями метрах в двухстах от аэродрома соорудили конусообразную горку дров и залегли рядом, за бруствером канавы. Время 21.20. Томительно тянутся последние минуты. А в лесу тихо, тихо и на аэродроме. На темном фоне неба видна сторожевая вышка. Там вспыхивает огонек. Нет, это не выстрел, наверное, зажигалка. Все хорошо, нас не обнаружили.
      Чеклуев с паклей, смоченной керосином, лежит возле кучки дров.
      Время 21.30.
      - Саша, зажигай!
      Тут же вспыхивает огонь, и Чеклуев скатывается за бруствер. Следом загораются еще три костра.
      На вышке заработал пулемет. Он бьет трассирующими по костру, и пули с визгом рикошетят от бруствера.
      - Огонь по вышке! - командую я и ложусь с автоматом рядом с пулеметчиком Курышевым.
      Несколько очередей - и вражеский пулемет умолк. Подложили в костер крупные поленья. А наших самолетов все нет.
      У Островского, очевидно, разгорелся настоящий бой. В той стороне били автоматы, глухо стучали немецкие пулеметы, взрывались гранаты.
      На какой-то миг все смолкло, и тут послышалось ровное гудение самолетов. Затем над аэродромом повисли осветительные бомбы и раздались первые взрывы.
      Мы поспешили отойти к лесу - неровен час, угодишь под бомбы своих же самолетов. Аэродром пылал. В воздух взлетали обломки строений, самолетов, взрывались бочки с горючим, огромные столбы пламени взметались в небо...
      На свою базу в Дуброво мы вернулись на следующий день к вечеру, вернулись без потерь.
      Со дня проведения операции под Бобруйском прошло трое суток. Жизнь в лагере текла размеренно, своим чередом, как вдруг в мою хату ворвались Лева Никольский, Игорь Курышев и Костя Арлетинов. Уселись на лавку и заговорили все разом.
      - Осточертела воловятина!
      - Рыбки хотим!
      - Птичь кишмя кишит рыбой, а мы тут ворон считаем.
      - Дай нам взрывчатки, и мы привезем ее целый воз.
      - Взрывчатка, вы знаете, нужна для других, более важных целей, может, перебьемся? - охладил я пыл своих подчиненных.
      - Оно, конечно, так, с одной стороны, жалко тола, но если посмотреть с другой стороны - на носу праздник, - возразил Костя Арлетинов.
      - У нас есть снаряды, и тола нам нужно немного - граммов триста, - добавил Игорь.
      - Вот это уже на что-то похоже, - согласился я. - Давайте попробуем.
      - И ты поедешь?
      - Ну как я могу отпустить вас одних, чего доброго еще покалечите друг друга.
      - Хитришь, комиссар, - улыбаясь, произнес Костя, - самому небось хочется на речку.
      В ответ я только рассмеялся Да, люблю половодье, резкий влажный весенний ветер, люблю большую воду. И в самом деле, почему бы не съездить? Река рядом, лошади есть, лодку найдем.
      Ранним утром на двух подводах мы тронулись в путь. Проехали зазеленевший лес и изумрудно-зелеными лугами выехали к реке. Она еще не вошла в свои берега и разлилась широко-широко по низкому левобережью Прошли метров с триста вдоль правого берега и обнаружили кем-то оставленную лодку. Лева с Костей, как заправские рыбаки, стали на весла и вышли на стрежень. Глубина, показывают, такая, что весло не достает дна Мое дело простое. Прикрепить к головке четырехдюймового снаряда кусок прессованного тола в сто граммов, вставить в нее капсюль-детонатор, поджечь бикфордов шнур и бросить снаряд. Зажигать бикфордов шнур от спички - не самый удобный способ. Поэтому, размочалив оплетку и оголив пороховой стержень, подношу к шнуру цигарку. Раздается знакомое шипение, и я бросаю снаряд в воду. Проходит несколько секунд, и вот в том месте, где упал снаряд, взметается вверх бурун воды.
      Вскоре на поверхность всплывают такие рыбины, которых Лева, страстный рыболов, пожалуй, даже в магазине не видел: метровые щуки, сомы, лещи. Вот это да! Торопливо, рискуя опрокинуть лодку, Лева сачком вылавливает оглушенную рыбу, а Костя изо всех сил старается подвести лодку поближе к добыче. Еще несколько снарядов, еще немного работы - и наша лодка причаливает к берегу. Набиваем еще живой, трепещущей рыбой два мешка и радостные, довольные едем в Дуброво. Завтра Первое мая. Будет знатное угощение для бойцов.
      День Первого мая выдался теплым и солнечным. Партизаны и жители деревни собрались на площади на митинг. Митинг открыл Шарый. После него с коротким докладом выступил Костя Островский. В темно-коричневой кожанке, в кожаной фуражке и в брюках, подшитых хромовыми леями, он был очень похож на комиссара времен гражданской войны. Островский поздравил собравшихся с праздником, подвел итоги работы боевых групп и зачитал приказ Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина.
      В конце митинга было принято единодушное решение послать товарищу Сталину приветствие от партизан и жителей далекой от Москвы белорусской деревни Дуброво.
      * * *
      ...Числа десятого мая Чупринский зарезал вола, выменянного на такую же тощую лошаденку. Мясо, как обычно, раздали бойцам.
      "Отоварившись", ребята разошлись по домам. Последними, прихватив с собой воловий хвост, ушли Лева, Костя и Игорь, которые стояли на одной квартире. Они что-то задумали.
      Через некоторое время деревня огласилась отчаянными воплями и коровьим ревом. Крики и рев раздавались в той стороне, где квартировали три друга. Так как я оказался поблизости, то мне ничего не оставалось, как зайти во двор и выяснить, отчего такой шум. Не успел я закрыть калитку, как ко мне вся в слезах подбежала хозяйка квартиры и, указывая на ухмылявшихся ребят, завопила:
      - Хулиганы, бандиты, душегубы, что наделали, что наделали, вот, побачьте сами!
      Возле закрытых ворот хлева, вижу, лежит окровавленный хвост. Я вопросительно взглянул на хозяйку.
      - Бачите, теперь бачите, что сделали эти изверги, - хвост у коровы оторвали, - и она снова принялась плакать навзрыд и причитать.
      Я строго посмотрел на Костю и Леву, те нагло, с вызовом, продолжали улыбаться. Неслыханно! Как будто для них это было обычным делом - отрывать коровам хвосты.
      - А ну-ка, хлопцы, попытайтесь объяснить свой бессмысленный поступок!
      - Что нам с этой коровы, молока не видим, даже кислого, - за себя и за Леву ответил Арлетинов.
      - При чем же тут животное, оно не виновато, что хозяйка не дает вам молока.
      - Оно, конечно, так, но, с другой стороны, как надо было нам поступить, как проучить ее, то есть хозяйку, за скупость? Вот мы и придумали.
      - Вдвоем?
      - Нет, втроем, с Курышевым тоже посоветовались...
      - Вы вот почему-то смеетесь, а смешного во всем этом мало. Придется вас арестовать и посадить на гауптвахту.
      - За хвост? - поинтересовался Лева.
      - Не за хвост, а за недостойное бойцов Красной Армии поведение. Предлагаю сдать оружие!
      Ребята молча сняли с плеч автоматы, отстегнули ремни и начали не спеша складывать оружие и амуницию на крыльцо. Тут хозяйка мстительно посмотрела на них и немного успокоилась. После этого она подошла к воротам хлева, раскрыла их, ахнула и присела, схватившись за голову. Заглянул в сарай и я. Там, лениво помахивая хвостом, спокойно жевала жвачку пестрая коровенка. Никаких телесных повреждений у нее не было.
      А произошло вот что. Ребята от скуки и желая за скупость проучить хозяйку, муж которой, по слухам, служил где-то в полиции, решили устроить спектакль Взяли воловий хвост и, выбрав подходящий момент, зажали его между створками ворот. Игорь держал хвост с той стороны ворот и как можно правдоподобнее старался подражать реву терзаемой скотины, в то время как Лева с Костей изо всех сил тянули хвост в другую сторону. На рев коровы выбежала из избы хозяйка, и тут же, как по команде, Лева с Костей покатились по земле с хвостом в руках...
      Тут она и взвыла на всю деревню. Никольского, Арлетинова и Курышева пришлось примерно наказать за эту проделку. Ну а что касается хозяйки, то она после этого трагикомического случая стала более внимательной к своим постояльцам.
      Под Марьиной горкой
      Со дня на день с огромным нетерпением ждем самолет. Уже неоднократно назначались даты, но по каким-то причинам самолет не высылали. И лишь в ночь на 19 мая над нашими кострами с приглушенными моторами появился самолет с Большой земли. Раскрылись купола парашютов - один, два, три... семь! На одном из них приземлился невысокого роста сухощавый мужчина лет тридцати. Это был Николай Гришин - долгожданный радист. Почти полгода мы не имели регулярной связи, и вот наконец-то она восстановится.
      Радио для нас было не только средством связи с Большой землей, с Отчизной, с ее армией и тылом. Что греха таить, при наличии связи нам казалось, что мы не можем оказаться в безвыходном положении - будь мы в осаде, в окружении, нам сумеют оказать помощь, выручат из беды. Эта невидимая нить, связавшая нас с Родиной, прибавляла нам силы, уверенности, отваги и мужества.
      После получения груза с большим подъемом стали готовиться к перебазированию в свой район - на север. Больные наши поправились, тиф, к счастью, не унес ни одной жизни, и лишь цинга продолжала еще мучить нас. Но теперь уже появилась свежая зелень, нам прислали соль, витамин С. Будет легче.
      Наступил день отъезда - холодный, дождливый, но его скрасили теплые проводы, которые нам устроили дубровцы. В домах, где стояли наши бойцы, хозяйки приготовили хороший завтрак. И наша хозяйка, Ольга Васильевна Скора, не отстала от других. Невысокого роста, живая и энергичная, она встала еще затемно, затопила печку и, пока мы спали, уже успела собрать на стол. Когда мы, умывшись, сели на деревянную лавку, Ольга Васильевна подала нам яичницу с салом и пшеничные коржики, испеченные, наверное, из последних горсточек муки.
      - Ну, хлопцы, поснедаем на прощанье, - произнесла Ольга Васильевна.
      Ее муж, высокий рыжебородый человек лет сорока, связной одного из партизанских отрядов, тоже сел за стол, а их сын, мальчишка лет пяти, резвился на полу с незатейливыми самодельными игрушками.
      - Жаль, хлопцы, что уезжаете, - произнес хозяин.
      - Вы для нас родными стали, а теперь в хате будет пусто и тихо, - добавила хозяйка.
      - Что поделаешь, служба, - ответил я.
      От души поблагодарив хозяев за доброту и гостеприимство, пошли седлать лошадей. Хозяева вышли вслед за нами.
      На краю села у нашего обоза собрались почти все жители деревни. Накрапывал мелкий холодный дождичек, но люди не расходились. Шарый взобрался на подводу, снял папаху, помахал ею, чтобы привлечь внимание провожающих, а затем громко крикнул:
      - Прощайте, дубровцы! Не поминайте лихом! В ответ послышалось:
      - Успехов вам! Долгой жизни!
      Колонна тронулась, а люди еще долго стояли, не расходились. Свидимся ли когда еще?
      Мы спокойно проехали многие десятки километров по партизанской зоне. Позади остались Зубаревичи, Кркжовщина, Козловичи. Ехали медленно, с продолжительными остановками - надо было кормить лошадей. Иного корма, кроме жиденькой еще и малопитательной травы, для них не было, а подводы порядочно загружены: взрывчатка, боеприпасы. Часть бойцов ехала верхом - это наша разведка.
      На третьи сутки добрались до Макаровки. Разведка оттуда вернулась быстро: в деревне тихо, полицаев и немцев нет. Теперь мы чувствуем себя здесь куда увереннее и спокойнее, чем год назад.
      Распрягли лошадей. Двигаться дальше днем уже опасно - скоро Варшавское шоссе, а там возможна встреча с противником. В другое время, налегке, мы бы, пожалуй, и не стали задумываться: переходить нам шоссе или нет, но сейчас, когда мы везли ценнейший груз, рисковать не следовало.
      Неожиданно над нами на небольшой высоте пролетел немецкий бомбардировщик, затем он развернулся и снова пошел в нашу сторону. Вот уж не было, как говорится, печали...
      - Рассредоточиться! - приказал Шарый. - Уйти под прикрытие деревьев! Калядчик, подготовить пулемет к бою!
      Самолет шел прямо на нас. Бомболюки были закрыты, наверное, уже отбомбился. Виктор прикинул скорость машины, ее высоту, взял упреждение и дал по самолету несколько очередей. Бомбардировщик стал удаляться, а за ним потянулась тоненькая струйка дыма, она стала быстро расти, и вскоре мы увидели пламя, охватившее правую плоскость.
      - Молодчина, Виктор, - произнес Шарый, - орден тебе обеспечен.
      - Не откажусь, - улыбаясь, признался Калядчик.
      Через несколько минут над лесом поднялся столб густого черного дыма, и до слуха донесся оглушительный грохот взрыва. Земля под ногами вздрогнула. Еще один стервятник нашел себе могилу на белорусской земле.
      Когда стало темнеть, наш обоз снова двинулся в путь. Варшавское шоссе переехали возле Двора Глуши, миновали деревню Белую и остановились в лесу под Тарасовичами, на подготовленной Максимуком зимней базе. Большая часть трудного и опасного пути осталась позади. Дальше решили идти через несколько дней.
      Отсюда, с базы, с различными заданиями разошлись небольшие группы. Пантелей Максимук взял с собой несколько подрывников и отправился на железную дорогу под Бобруйск. Бычков и еще трое ребят пошли к станции. Ясень. Костя Сысой и Виктор Калядчик решили идти к деревне Горбацевичи, чтобы подорвать мост на Варшавском шоссе. Эти места они знали лучше, чем кто-либо из нас, хорошо освоили к этому времени подрывное дело, и не было сомнений, что ребята проведут эту операцию наилучшим образом. Мы с Шарым взяли с собой десять бойцов и пошли на "Варшавку" за "языком". В лагере остались раненые да еще несколько человек, чтобы приглядывать за лошадьми.
      К сожалению, не всегда нам удавалось выполнить намеченные операции, случались и неудачи. Вот и на этот раз на подходе к железной дороге попала в засаду группа Саши Бычкова. В короткой и ожесточенной схватке был убит один из бойцов. Ребята с трудом ушли от преследования.
      Наша операция на "Варшавке" удалась не полностью. Мы из пулемета и автоматов в упор расстреляли легковую машину, на асфальт посыпалось стекло, машина завиляла - вот-вот занесет в канаву, но уцелевший и, видимо, опытный шофер сумел справиться с управлением. Дошли до нас потом разные слухи. Одни говорили, что убит генерал и обер-лейтенант, другие, что погибли трое офицеров. Но не в этом была цель нашей операции - нужен был пленный, а его-то мы добыть так и не сумели.
      Так как в течение нескольких месяцев в Осиповичском районе не было постоянных партизанских сил, то немцы осмелели, начали появляться в деревнях, забирать коров. Овец и свиней в деревнях давно уже никто не видел. Проблему с продовольствием решили "просто": отбирать у противника, другого выхода у нас не было. Когда в районе Тарасовичей появился взвод из отряда Храпко, стало возможным общими силами сделать налет на стеклозавод Глуша. Оттуда пригнали целое стадо коров и овец. Полицаи, охранявшие скотину, разбежались.
      Прошло около недели нашего пребывания под Тарасовичами. Связь работала четко. Морозов и Суралев регулярно привозили данные о железнодорожных перевозках через Осиповичи, которые мы получали от Зинаиды Францевны Ждановой через Марию Кондратенко и заведующую продовольственным магазином в Осиповичах Соню Ушакевич. На связь по-прежнему ходила Елена Викентьевна Лиходиевская. Ценные сведения поступали и из-под Бобруйска от Максимука.
      8 июня Хозяин запросил данные о Викторе Калядчике, необходимые для представления его к награде. Эти данные мы немедленно сообщили. Заодно передали, что группа Чеклуева в составе Чупринского, Арлетинова, Курышева, Гуськова и Никольского прошлой ночью устроила крушение воинского эшелона немцев на железной дороге Осиповичи - Слуцк возле Будовского переезда. Теперь, когда у нас появились детонаторы замедленного действия, осуществлять боевую работу стало значительно легче.
      10 июня мы встретили связных от Королева, которые двигались в Полесье. От них узнали, что в ожесточенных зимних боях с карателями погиб Степан Самуйлик, при минировании моста через Свислочь подорвался Виктор Соколов.
      Выяснилось, что Самуйлик и Соколов во время выполнения боевого задания оказались в районе (северо-восточнее Осиповичей), блокированном немецкими регулярными частями. В свой отряд им вернуться не удалось, и они, влившись в бригаду Королева, участвовали во всех проведенных ею операциях, особенно отличившись при этом в подрывном деле. И вот наших дорогих боевых товарищей не стало. Еще одна невосполнимая потеря.
      В середине июня вновь получили радиограмму: "Основная задача отряда разведка. Вести постоянное наблюдение за железнодорожными перевозками через станции Осиповичи и Марьина Горка. Место дислокации - на ваше усмотрение. Хозяин".
      Итак, снова надо перестраиваться только на разведку. Конечно, все мы понимали, насколько важен проводимый нами сбор разведданных, но, честно говоря, к диверсиям у нас душа лежала больше - там сразу виден результат твоей работы. Однако приказ есть приказ, и его надо выполнять. Мы оставили наш лагерь под Тарасовичами и выехали на запад с тем, чтобы устроить базу на месте, примерно равноудаленном от объектов разведки: Марьиной Горки и Осиповичей.
      Двигались, как правило, ночами, а под утро останавливались на дневку. Наша конная разведка уходила далеко вперед, выясняла обстановку, и по ее данным определялся дальнейший маршрут движения колонны. Но разведка велась не только по пути предполагаемого движения. Конники несли охрану и в тылу нашего обоза.
      Вот и на этот раз, когда отряд переправился возле Моисеевичей по мосту через реку Птичь и остановился на отдых недалеко от деревни Островки, наши разведчики поскакали вперед, в сторону Сутина, а по тыловым дорогам, в сторону Мезовичей и Дараганова, направились еще две группы.
      Мы не напрасно опасались преследования. Чеклуев со Смирновым прискакали первыми и доложили, что из Мезовичей вышла рота гитлеровцев и идет в район Моисеевичей. Я предложил Шарому вести отряд к Су-тину, а сам с группой бойцов вызвался задержать противника. Шарый согласился.
      Минут через тридцать разведка противника осторожно подошла к мосту и начала его обследовать. Фашисты искали мины, а мы и не думали минировать мост. Если местные партизаны до сих пор его не уничтожили, значит, он им нужен.
      Закончив проверку, гитлеровцы двинулись по мосту. Когда первые из них дошли до середины, мы ударили по ним из пулеметов и автоматов. Уцелевшие фашисты отхлынули назад. Завязалась перестрелка. Тем временем наш обоз на рысях уже подъезжал к деревне Су-тин. В ней наши товарищи встретились с партизанами и по их совету свернули на запад, в партизанскую зону. Там мы и догнали свой отряд.
      Остаток июня ушел на ознакомление с местностью и выбор места стоянки. Расположились мы сначала под деревней Омельно, но в конце концов обосновались на правом берегу реки Птичь, в сосновом лесу возле маленькой деревушки Бытень. Место было достаточно удобное и безопасное. На юге и западе сплошные непроходимые болота, на севере и востоке - деревни, контролируемые партизанами. Недалеко от нас действовали бригада "Беларусь", 1-я и 2-я Минские партизанские бригады.
      Нельзя сказать, что в этом районе было совершенно спокойно. Время от времени немцы из гарнизонов совершали неожиданные вылазки. В конце июня они появились в Дубровке, забрали там лошадей, а в первых числах июля в Каменке и Мацевичах "реквизировали" коров.
      Мы начали знакомиться с дорогами, ведущими к Осиповичам и Марьиной Горке, вели наблюдение за движением поездов. Дело это, конечно, было полезное, но малоприятное - сиди целыми днями где-нибудь в кустах, корми комаров и смотри на самодовольных фашистов, сидящих в товарных вагонах, расположившихся на танках и орудиях, погруженных на платформы. Взрывчатка у нас была, и ни Шарого, ни меня не пришлось долго уговаривать воспользоваться ею.
      3 июля группа в составе Суралева, Гуськова и Корзилова устроила крушение на железной дороге Осиповичи - Минск. 24 июня пустили под откос вражеский эшелон Чеклуев, Стенин, Арлетинов и Никольский.
      Между тем Хозяин все настойчивее требовал от нас свежих разведданных о противнике. В один из дней Шарый приказал собрать бойцов и перед строем подробно рассказал о поставленной перед отрядом задаче: регулярно передавать сведения о железнодорожных перевозках через Марьину Горку, Тальку, Осиповичи и Слуцк. "Выполнять эту задачу, - сказал Шарый, - можно двумя путями: вести личное наблюдение, как это делается сейчас под Марьиной Горкой, или добывать сведения через своих людей на станциях, как в Осиповичах. Для этого необходимо в близлежащих к этим станциям деревнях подобрать надежных помощников. Дать им задание связаться со своими родственниками, знакомыми, преданными Советской власти людьми, работающими на железной дороге. Через связных получать информацию о железнодорожных перевозках. Считаю, что надо выделить специальные группы разведки на Марьину Горку, Тальку, Осиповичи и Слуцк".