7

Филип перебрался жить домой. Два часа он перетаскивал вещи наверх, в свою прежнюю комнату, а потом сразу улетел обратно на службу. Я вдруг с подавленностью осознал, что все эти годы Фити работал в Совете по защите окружающей среды. Я никогда не бывал у него в офисе и даже не спрашивал о круге его обязанностей. Как должен был сын воспринимать это мое равнодушие? На самом ли деле я так бессердечен?

Я скользнул к себе в берлогу, чтобы остаться наедине со своими мыслями.

Я звал сына Фити – Ф. Т. – в честь Филипа Таера, героического молодого гардемарина, которого когда-то знал. В молодости мы с ним были очень близки.

Однажды, когда моему сыну было лет пять, я усадил его к себе на колени и показал голографические снимки моего отца и фермы под Кардиффом, на которой я вырос. Фити звал меня тогда «па». Своим детским голоском он серьезно спросил меня, не хотел ли бы я, чтобы он звал меня «отец» – как я своего батюшку.

«Если тебе так хочется», – сказал я. Таким образом, я остался «папой». «Отцом» он называл меня, когда хотел принять официальный тон.

С удивлением и восторгом я наблюдал за его взрослением. Доброжелательность Фити не знала границ, а ум вызывал изумление.

Он явился для меня незаслуженным подарком от Господа Бога.

Восстание беспризорников глубоко задело его – я никогда не мог понять, каким образом. Он не отдалился совсем, но стал задумчивым. По достижении тринадцати лет Филип связался с движением «зеленых» и так увлекся, что наконец, после ссор и взаимных обвинений, ушел из дома. Я был ранен в самое сердце, когда Фити залез в мои личные файлы в компьютере. Если я чему-то и надеялся его научить, то это абсолютной честности – и той чести, которая была у меня до моего падения.

Я надеялся, что сын будет лучше меня.

Наконец он возвратился домой, но моя радость при этом слегка приугасла оттого, что вместе с ним был Джаред Тенер. Я не мог отказать – это бы поставило под удар наше примирение.

Что ж, возможно, регулировка гормонального баланса стабилизировала нервную систему Тенера. Время покажет. По крайней мере, прежнего невыносимого юношеского гонора у него заметно поубавилось.

Что касается новых пришельцев и других изменений, то моя домашняя жизнь претерпела странные преобразования. Каждый вечер, к моей нескрываемой досаде, охранники поднимали мое тяжелое кресло по ступенькам наверх, в то время как я молился о том, чтобы ни один из них не поскользнулся. Я даже подумывал, не установить ли в доме лифт. На одной чаше весов была моя гордость, а на другой – возможность сломать еще и шею.

Дэнил Бевин быстро выучился делать все необходимое и всячески старался быть полезным. Держался он скромно.

Тадеуш Ансельм уже на второй вечер пребывания у нас приполз домой после полуночи, навыдумывав, будто он разговаривал со звездами. Арлина похихикала над его россказнями и пошла спать. Впрочем, проступок гардемарина не был столь серьезным, чтобы подниматься с кровати и учить его уму-разуму. Я решил заняться этим наутро, но бледное, дрожащее лицо юноши охладило весь мой пыл. Кое-какие уроки он уже преподал себе сам.

Кроме того, не моей обязанностью было заниматься его воспитанием. Все равно через пару дней его ждал Девон.

Между тем ежедневно у ограды стали собираться толпы народа. Я не понимал толком, чего они добиваются. Наверное, они приходили потому, что я был заметной фигурой в обществе. Будь я простым смертным, мое ранение наверняка бы так их не огорчало.

Свое кресло, столь мне необходимое, я без конца ругал почем свет. Усталый и раздраженный, я всецело погрузился в работу. К счастью, ее было много. Я изучал бюджеты, рассуживал споры колоний, боролся с последствиями затопления Голландии.

Главной проблемой было расселение беженцев, потому что почти вся страна уже оказалась под водой. Когда начало заливать водой Бангладеш, большинство ее жителей принял Пакистан – но у Нидерландов не было этнической сестры. До поры помогала Бельгия, но ее силы истощались, она приютила уже стольких, скольких могла выдержать ее слабая экономика.

Повсюду на земле прибрежные земли затоплялись как никогда в человеческой истории.

Голландцы как-то найдут себе пристанище – на земле непременно отыщутся дома для беженцев. Однако такое рассредоточение будет стоить им потери национальной самобытности. Их лидерам это не нравилось, и они отчаянно боролись за другое решение.

Я уже поставил голландцев в начало списка эмиграции на Константинию, самую молодую из наших колоний. Но было нереально перевезти туда за ближайшие годы больше пятидесяти тысяч беженцев. И хотя Константиния таким образом сделалась бы целиком голландской, это никак не решало проблемы. Кроме того, Департамент внешних территорий яростно возражал против этнической однородности колоний… В дверь постучали.

– Кадет Бевин к исполнению своих обязанностей готов, сэр.

– Вольно. Я гражданский человек, поэтому мы можем обходиться без военного этикета.

– Сэр?

– Не привлекай к себе внимания всякий раз, когда входишь в мой долбаный кабинет!

– Слушаюсь, сэр.

– Возьми эти чипы, положи их в коробку за голографовизором, где…

Зазвонил мобильник. На связи был генерал Доннер из службы безопасности Военно-Воздушных Сил ООН.

Я включил настольный динамик. Если мой ближайший помощник ненадежен, это скоро выяснится.

– Господин Генеральный секретарь, в деле о происшествии в Академии намечается прорыв.

– Продолжайте.

– Мы вели интенсивное наблюдение за членами семьи сержанта Букера. За сестрами, кузинами и их близкими.

– Ну, и?..

– Племяннице его отца Саре два раза звонили. И как-то не нормально. Вроде ничего криминального, но разговоры были какие-то странные, как будто закодированные. Речь шла о бакалейных товарах, но без всякой к тому причины.

– Проследили, откуда был звонок?

– Из автомата. Сначала из Лондона, потом из Манчестера.

Значит, он в Англии.

– Прошу прощения, сэр, голос был не Букера.

– Как вы это узнали?

– Мы записываем разговоры начальника Академии. Он тоже под наблюдением, между прочим.

– Это возмутительно! – подскочил в кресле я.

– Вы так полагаете, господин Генеральный секретарь? Кому, как не ему, было бы легче организовать это дело?

– Мне легче! – взорвался я. – Мой телефон тоже прослушивается?

– Разумеется, нет… – Генерал неубедительно закашлялся.

Если Флот узнает, что его соперник, Военно-Воздушные Силы ООН, организовал слежку за одним из флотских офицеров, им придется дорого за это заплатить.

– Начальник Академии был в шоке, когда узнал о гибели кадетов. Мы находились рядом, и это была не игра.

Я бы поставил свою жизнь на кон, что это правда. Я задумался. А если я… Что если… Нет, я становлюсь таким же параноиком, как Доннер.

– Вычеркните Хазена из списка подозреваемых. Мы не вправе шпионить за Флотом.

– Сэр, если он каким-то образом вовлечен, даже прикрывая…

– Я несу за это ответственность.

– Да, сэр, – упавшим голосом сказал генерал. – Насчет кузины… Мы собираемся применить детектор лжи.

– У вас есть ордер?

– Сегодня вечером получим. У нас есть свой судья. Я уже открыл рот, чтобы возразить, но призадумался.

Чем меньше я знаю о технике расследования, тем лучше. Иногда такие вещи надо делать, и никому от этого хуже не станет. Ведь погибли кадеты, совсем еще пацаны. И если сравнить их права и права этой сестры Букера…

– Очень хорошо. Действуйте. – И я повесил трубку. Бевин повернулся от голографовизора:

– Мы все хотим, чтобы убийцы были пойманы. Но как можно отправлять людей на детектор лжи без должных доказательств?

– Занимайся своими делами.

– «Свой судья»? Разве это честно? Он меня достал.

– Напрашиваешься на порку?

– Хорошо бы, если бы в результате меня отправили назад, в Академию. – Его щеки раскраснелись. – Я-то думал, что, кем бы вы ни были, вы – порядочный человек.

– А кто же я еще – ты, маленький грубиян?! На что ты намекаешь?

Я объехал вокруг стола и остановил свое кресло в нескольких дюймах от его ног.

– Вы… Прошу прощения, сэр. Я лучше промолчу.

– Поздно. Заканчивай свою фразу. Кто я?

– Фанатик. Вы ненавидите своих политических противников. Ненавидите всех «зеленых» не задумываясь.

Я был скорее шокирован, чем рассержен.

– Бевин, ты разве не понимаешь, что работать с Генеральным секретарем – большая честь? Ну? Не открывай попусту рот, отвечай!

– Вы для этого забрали меня из Академии? Смотреть, как вы потакаете своим любимчикам, подавляете гражданские свободы, запугиваете ваших помощников…

– Хватит! – Я повернулся к столу, схватил мобильник и дрожащим пальцем вдавил тревожную кнопку. – Ансельм! Спускайся сюда! – И стал ждать, кипя от возмущения.

Послышались торопливые шаги. Раздался стук в дверь. Вот она открылась.

– Сэр, гардемарин Ансельм докладыва…

– Возьми этого хама и всыпь ему! Я хочу, чтобы он хорошенько запомнил… Сейчас же, гард!

Будь у меня здоровые ноги, я бы сделал это сам и с огромным удовольствием.

Бевин бросил на меня презрительный взгляд:

– Правда более не защита?

– Для грубиянов и нахалов – нет… Что ты имеешь в виду?

Ансельм уже довел кадета почти до дверей. Я поднял руку и остановил его.

Бевин потирал руку, за которую его схватил гардемарин:

– Вы запретили слежку за мистером Хазеном, потому что он из Флота, но не запретили следить за Сарой, потому что она человек гражданский и кузина Букера.

Это и значит потакать любимчикам. Вы послали девушку на детектор лжи е применением наркотических веществ только за какие-то разговоры о бакалее. Они ублюдки – те, кто убил Сантини и других, – но у них тоже есть права. И честный судья никогда бы не дал вам на это санкции.

– Продолжай. – Мой голос был зловеще глухим.

– Я служу у вас, а вы меня запугиваете. Мои мысли – это мое личное дело, но вы приказываете вам их выкладывать. А потом наказываете меня, потому что они вам не понравились.

– Перед этим ты мне нагрубил.

– Да, нагрубил.

– Почему?

Его глаза наполнились слезами:

– Потому что я был лучшего мнения о Генеральном секретаре!

Долго длилось молчание.

– Ансельм, отпусти его, – сказал я. Потом подъехал к столу и устроился за ним.

«Ну, и что теперь?.. Ты же Генсек, отвечай». Вздохнув, я взял трубку.

– Соедините меня с генералом Доннером. – Я подождал. – Это Сифорт. Отмените применение детектора лжи к родственникам Букера, пока не получите больше доказательств… Делайте, как сказано. – Я выслушал возражения генерала, повторил приказания и повесил трубку.

– Гардемарин, будьте любезны, приготовьте мне кофе.

Ансельм вышел.

– Вы удовлетворены, кадет?

– Я не нахожу слов.

– Стеснительность, в таком-то возрасте?

Он открыл рот, размышляя, что сказать, прикусил губу.

– Как мне следует отвечать? У меня появляются неприятности, и если я молчу, и если говорю.

– Уф-ф-ф! – В этом была какая-то своя правда. Я спросил:

– Как так может быть, если ты меня не боишься?

– Боюсь! – вскрикнул он. – Вы думаете, я не боюсь порки? Это так больно!

– Знаю. – Да, я тоже был – кадетом. – Тем не менее ты не колеблясь осудил мое поведение.

– Простите. – Его лицо покраснело. – Но… вы разве не поэтому меня выбрали?

Мы уставились друг на друга.

Вернулся с кофе Ансельм. Я стал потягивать из дымящейся чашки. Повернулся к Бевину:

– Я в несколько раз тебя старше, и я – Генеральный секретарь. Ты не думаешь, что не к лицу тебе делать мне замечания?

– Совершенно верно, сэр. Пожалуйста, отошлите меня обратно. – Он умоляюще поглядел на меня.

– Очень хорошо, если это то, что… Телефон снова зазвонил.

– Это Бранстэд. – Голос Джеренса был тревожным.

– Не сейчас. У меня в самом разгаре…

– В Лондоне инцидент. Они атаковали музей Виктории и Альберта.

– Боже Всемогущий! – Я сам не заметил, как сказал это, пока не увидел расширившиеся глаза Ансельма. – Аминь, – добавил я поспешно.

– Слава богу, они не были хорошо вооружены. Тем не менее одиннадцать пострадавших, к тому же они пытались там устроить пожар. Среди погибших – двое «зеленых».

– Лондонский гарнизон…

– Подробности выясняются. Кажется, они застали врасплох службы безопасности.

– Как обычно. Держите меня в курсе. – Я отключился, набрал номер Марка Тилница, рассказал ему новость. – Приготовь мой самолет. После обеда лечу в Лондон.

– Черт побери, – выругался он. – Господин Генеральный секретарь, вам нельзя двигаться. Вы не можете лететь в зону боевых действий, когда…

– Нет, могу. Лучше нам побыстрее взяться за дело, и мне надо в первую очередь побывать там. – Я положил трубку. – Ансельм, найди Арлину, помоги ей меня собрать. Бевин, собери свои вещи.

Они оба выскочили. Я начал убирать мои голографо-чипы.

Марк встретил меня на вертолетной площадке. И тут же принялся меня увещевать, словно маленького ребенка:

– Мы не можем за такой срок принять все нужные меры. Самолет надо заправить и проверить, необходимо продумать меры безопасности для полета, дать возможность собраться сорока сотрудникам…

– А еще забронировать номера, собрать всю мою прислугу. Знаю… – Мне все это стало надоедать. Двенадцать лет я путешествовал с толпой людей, в которых не было никакой необходимости и которые мне большей частью даже не нравились. Некоторых я едва знал. И теперь, когда я парализован, и, может, на всю жизнь, я буду делать что хочу. – Отмени большую часть этих дел.

– Что за нонсенс вы…

– Этот вертолет, – я шлепнул по фюзеляжу, – оснащен батареями Вальдеса, так? И он может долететь до Лондона или облететь вокруг света?

– И что? Он же не может вместить всех…

– А все нам и не нужны. – Меня понесло. – Даже царь Дарий в Древней Персии не путешествовал с такой большой свитой, как я. Никого больше, слышишь? Меня все это достало. – Я едва заставил себя перестать молотить кулаками по подлокотникам кресла. Такими причитаниями, как у больного ребенка, я бы не добился от него помощи.

– И кого вы хотите оставить? – Голос Марка звучал пренебрежительно. – Прессу? Секьюрити? Ваших терапевтов?

Он совсем вывел меня из терпения.

– Всех их! Помоги Ансельму и Бевину поднять меня в вертолет. Я возьму двоих ребят, чтобы помогали мне с креслом. А ты можешь быть за пилота. Вот и все.

– Вы не в своем уме. – Марк скрестил руки на груди. Я снова стукнул по подлокотникам:

– Посади меня в вертолет! Гардемарин, держи с одной стороны. Выполняй, когда я приказываю!

– Слушаюсь, сэр. – Ансельм взялся за кресло.

– Погоди, подними сначала меня, потом кресло. Марк, помоги мне – или иди ищи себе другую работу!

Бевин, смущенный, стоял в сторонке, стараясь казаться незаметным.

– Вы хотите моей отставки? – Марк встретил мой взгляд. – Проклятье, я отвечаю за вашу безопасность.

– Ты только пузыри пускать умеешь. – Я сразу пожалел о своих словах, но сказанного не воротишь. – Когда мы куда-то отправляемся в гигантском самолете со всем штатом, об этом знает весь мир. А путешествуя инкогнито, мы как раз будем в безопасности. Кто знает этот вертолет?

– Это нарушение инструкции. Лететь за границу с одним охранником? Доннер убьет меня, и правильно сделает.

– Я приостанавливаю действие инструкции. И изложу это в письменном виде, чтобы прикрыть тебя.

– Вы рискуете не только своей жизнью, а гораздо большим! – Его лицо загорелось. – Если вас убьют, воцарится настоящий хаос.

– Пусть будет как будет. Марк, ты меня знаешь. Говорю тебе, я лечу и не позволю тебе принудить меня сделать по-другому. Ты будешь помогать или нет?

Он дрогнул, но переубедить его было не так-то просто. Прошел почти час, пока меня наконец усадили в вертолет. И даже после этого первые пятьсот километров полета он то и дело призывал меня вернуться в шаттлпорт «Потомак».

Во время всего этого затянувшегося спора Ансельм сидел рядом со мной.

– Чем это пахнет? – принюхался я. – Алкоголь?

Гардемарин покраснел: