Я с криком просыпался. Крик переходил в слабые стоны. Шатаясь, я выбирался из постели, падал на стул и сидел, обхватив себя руками и раскачиваясь, до самого рассвета.

Единственным способом справиться с этим кошмаром была работа, и я доводил себя до полного изнеможения. Я нес ежедневно две четырехчасовые вахты. Исследовал весь корабль от носа до кормы, знал каждую каюту, каждый склад, каждый шлюз.

К немалому удивлению Алекса и пилота, я проходил вместе с ними курс занятий по навигации. Сидел сзади и спокойно решал задачи, заданные Хейнцем гардемарину. Алекс решал их быстрее и лучше, но в конце концов и у меня стало получаться.

Сначала пилот из-за меня чувствовал себя скованно. Легкомысленное замечание однажды уже стоило ему выговора и наказания, а теперь я требовал, чтобы он исправлял мои ошибки. Через некоторое время он научился балансировать между подчеркнутой вежливостью и издевкой и стал отличным учителем.

Главный инженер Макэндрюс по моей просьбе снабдил меня головидными конспектами, объясняющими принципы работы двигателей синтеза. Но они так и остались для меня тайной, несмотря на упорные занятия. Я заставлял главного инженера просматривать конспекты вместе со мной, страница за страницей, выводя из себя даже этого на редкость спокойного человека.

Я проинспектировал буквально каждый уголок корабля: машинное отделение, лазарет, кубрики экипажа и гардемаринов. Пока гардемарины и кадет в полном составе стояли по стойке «смирно», я делал вид, будто проверяю, нет ли пыли на полках, хорошо ли заправлены койки, чтобы хоть ненадолго избавиться от ночного кошмара.

Я не раз порывался рассказать о своих снах доктору Убуру. Пусть сочтет меня умственно неполноценным, тогда по крайней мере появятся основания освободить меня от должности. Но я не сделал этого, потому что знал, что мои сны – следствие напряжения, а не болезни. И доктор Убуру может уличить меня в трусости.

Я сосредоточил все свое внимание на работе, которую долго откладывал. Вызвал главного инженера и пилота – разумеется, не на мостик, – чтобы обсудить возможности перепрограммирования Дарлы.

Пилот неохотно обрисовал нашу задачу. Необходимо отключить эмоциональные и разговорные сегменты, найти неправильные входные данные для параметра поправленной массы и исправить их.

Я потребовал для просмотра технические руководства. В них был учтен каждый шаг. Знай я об этом раньше, не позволил бы Хейнцу тянуть с таким важным делом. Но я понимал его осторожность. Ошибка могла привести к ужасным последствиям. Перепрограммирование компьютера – задача не для любителей, а для специалистов высшего класса. Вот почему системные программисты у Адмиралтейства на привилегированном положении.

Пилот отстаивал свою точку зрения:

– Дарла зафиксировалась на значении корабельной массы, которое было заложено в нее при отбытии из порта. До тех пор пока мы будем снабжать ее вычисленными вручную данными, можно осуществлять синтез. Лучше синица в руке, чем журавль в небе.

– Мистер Макэндрюс?

– Я не системный программист, сэр. И вы, при всем моем уважении к вам, тоже. Как бы не возникло проблем больше, чем мы в состоянии решить. Ведь можно делать вычисления и вручную. Я оставил бы Дарлу в покое.

– В определенном смысле вы правы. Но мы не знаем, насколько серьезен сбой. Что, если масса корабля не единственный неправильный параметр? Когда мы выведем все программные параметры, необходимо убедиться в правильности каждого из них.

Пилот фыркнул:

– Сэр, надеюсь, вы представляете, сколько параметров заложено в Дарлу? Конечно, некоторые из них очевидны, как, например, масса корабля. Но существуют и не столь известные, как, например, длина шахты двигателей синтеза, объемы камер гидропоники, скорость работы насосов воздушного шлюза… Господи, нельзя же проверить все!

– И все это Дарла помнит?

– Да, и действует на их основании. Каждый раз, рециркулируя стакан воды, выращивая помидор или прослеживая флуктуации выделения энергии, мы полагаемся на параметры Дарлы. Если мы нечаянно изменим их… – Он не договорил. Опасность явная и очень серьезная.

Решать мне, и я должен был хорошенько подумать.

Этой ночью кошмар был особенно страшным. Я, как обычно, с трудом проснулся, дрожа, в полном изнеможении выбрался из постели и буквально рухнул на стул. И тут ледяная рука Рогова повалила меня на палубу.

Проснулся я в кровати, задыхаясь и не в силах унять дрожь. В то же время я понимал, что все еще сплю. Поднял глаза и увидел Таука. Он открыл люк, шатаясь, вошел в каюту, уставившись на меня полусгнившими глазницами. Шаркая закованными в кандалы ногами, он приближался к кровати. Я снова проснулся, буквально парализованный страхом.

Прошло немало времени, прежде чем я убедился, что уже не сплю. Надел брюки, натянул прямо на китель нижнюю рубашку и поспешил в лазарет, опасаясь наткнуться на Таука. О достоинстве я забыл. Разбудил доктора Убуру и попросил снотворное, объяснив, что меня мучат кошмары.

Она дала мне таблетку, предупредив, что принимать ее надо уже лежа в постели и спать после этого сколько захочется. У нее хватило такта ни о чем меня не расспрашивать.

Возвращаясь в каюту, я все еще не мог унять дрожь. Осторожно открыв люк, вошел и, хотя был уверен, что там никого нет, боялся, как ребенок.

Я проглотил снотворное. И через несколько минут каюта растаяла.

Кто-то стучал в люк кузнечным молотом. Я попытался открыть глаза, но веки не поднимались, будто склеенные. Рассерженный, я, пошатываясь, вылез из кровати и направился к люку. Кто-то за перегородкой сделал два шага к входу в каюту. Я ухватился за холодный металл и распахнул люк, готовый разнести молот на мелкие кусочки. Через силу открыл глаза и издал какой-то странный звук, что-то среднее между визгом и рычанием. В коридоре терпеливо ждал юнга.

– Рики! Какого черта ты здесь болтаешься ночью? И прекрати этот стук! – Я прислонился к стене.

– Уже утро, сэр командир. Я всегда прихожу в это время. – Юнга стоял с подносом, ожидая, когда я его впущу.

– М-да. Заходи. – Я попятился и сел на кровать. – Ты не видел тут человека с веревкой на шее, а? Рики поставил поднос на стол:

– Нет, сэр. А если увижу, что мне ему сказать?

Я сфокусировал взгляд на прикроватном столике, чтобы он не плыл у меня перед глазами. Стол замедлил движение, но не перестал вращаться.

– Ничего ему не говори. Просто постарайся на него не смотреть. – Я лег в койку. Теперь поплыл потолок и все остальное. – Ладно, не бери в голову. Я не уверен, что это было на самом деле. Все, Рики.

– Есть, сэр. Да, хотел вам сказать, что решил стать гардемарином.

– Очень хорошо, Рики. Приходи, когда подрастешь, я спрошу командира. А сейчас я устал.

– Есть, сэр, – сказал он в полной растерянности и вышел.

Проснулся я через несколько часов, чувствуя себя отдохнувшим и свежим, и стал вспоминать сон с юнгой. Потом медленно встал, сделал несколько осторожных движений и обнаружил, что двигательный аппарат у меня функционирует нормально.

Сходив в туалет и приняв душ, я вернулся к себе. На столе как упрек стояли два холодных яйца. Я твердо решил сегодня же начать учиться отличать реальность от фантазии. Утренняя зарядка для командира.

По пути на мостик зашел в лазарет.

– Доктор, что вы мне дали? – жалобно спросил я.

– Были побочные эффекты? – холодно спросила доктор У буру.

– Кажется, был. Один. Я никак не мог проснуться к завтраку. Кто-то другой проснулся вместо меня.

– Не надо было этого делать, – укоризненно сказала доктор Убуру. – Я ведь предупреждала, что вы сами должны проснуться. – Она внимательно на меня посмотрела. – Думаю, все в порядке, командир. Вы просто нуждались в отдыхе.

Я не стал отрицать. Это была чистая правда.

В тот же день я пригласил главного инженера и пилота в офицерскую столовую на совещание.

– Я все обдумал, – сказал я, отпив глоток кофе. – Мы перепрограммируем Дарлу, чтобы можно было на нее положиться. Собственным вычислениям для проведения синтеза я не доверяю. Заодно перепроверим и другие параметры.

– Их сотни, – напомнил пилот.

– До Шахтера еще далеко. Время есть. Помолчав, пилот осторожно добавил:

– Командир, я протестую против вашего приказа ради безопасности корабля и прошу мой протест занести в журнал.

– Согласен.

Это было его право. Я предпочел не говорить ему о том, что если он, не дай Бог, окажется прав, никто уже не сможет прочесть журнал.

Главный инженер прочистил горло:

– Сэр, прошу вас записать в журнал также и мой протест. Не сочтите это неуважением к вам. – У него хватило смелости встретиться со мной взглядом.

– Вы настаиваете на этом, шеф?

– Да, сэр. Извините, – произнес он с виноватым видом.

– Очень хорошо. – Я говорил резким тоном, не в силах избавиться от ощущения предательства. – Я занесу в журнал ваши протесты. Принесите компьютерную документацию. Мы начнем сегодня же. – Покидая столовую, я подумал, что наши вечерние встречи с главным инженером никогда больше не будут такими, как прежде. Не хотелось думать о своем одиночестве. Слишком сильно было искушение вернуться в столовую и отменить свои приказы.

Мы встретились на мостике.

– Мистер Хольцер, освобождаю вас от вахты. Покиньте мостик.

Нервы были натянуты до предела. Я захлопнул люк. Теперь нас осталось трое, не считая Дарлы: главный инженер, пилот и я. Я отключил корабельную связь, набрал команду на клавиатуре, одновременно произнес ее:

– Ввод команд только через клавиатуру, Дарла.

При таких обстоятельствах нельзя было допустить, чтобы на компьютер оказывали влияние различные звуковые эффекты. Кто знал, какой сбой мог вызвать неправильно понятый машиной кашель при работе в режиме глубокого программирования?

– Понятно, командир, – ответила Дарла. – Вы хотите сказать мне что-то важное?

Я набрал на клавишах:

«Отвечайте только в символьно-цифровой форме, Дарла. Пишите ответ на экране».

На экране засветились слова:

«Есть отвечать только в символьно-цифровой форме, командир. Что случилось?»

Я напечатал:

«Отключите разговорный сегмент».

«Разговорный сегмент отключен». Ответ Дарлы без ее обычного юмора был скучным и напоминал ответ машины.

Я кивнул на руководство, лежавшее на коленях у пилота:

– С чего начнем?

Через три часа мы были готовы. Введя мои пароли, мы обошли системы предупреждения, охранные системы и сняли взаимосвязанные слои защиты, встроенные в нее системными программистами. Дарла лежала на операционном столе без сознания с пульсирующим обнаженным мозгом.

Я напечатал:

«Последовательно перечислите фиксированные начальные параметры, делая паузу после каждого».

«Начинаю вывод начальных параметров, делая паузу после каждого». На экране появился первый параметр: «Скорость света – 299792, 518 километра в секунду».

Я взглянул на пилота:

– Есть проблемы с этим ответом, мистер Хейнц?

– Нет, сэр.

Пробираясь сквозь длинный список параметров, я понял, что проверить их таким способом невозможно. После тою как я нажимал на клавишу, Дарла один за другим высвечивала параметры на экране. Теперь я уже не так внимательно их просматривал и ждал только одного: когда появится масса корабля. Я нажимал на клавиши битых полтора часа, руки заныли, когда на экране наконец появилась надпись:

«Базовая масса корабля – 215, 6 стандартной единицы».

– Так, – сказал я с облегчением и напечатал: «Выведите на экран номер параметра и его адрес».

«Параметр 2613, сектор 71198, слово 1614».

Я напечатал:

«Продолжайте вывод параметров».

«Список фиксированных параметров закончен».

Я выругался. Масса корабля была последним параметром в списке. Если бы я начал с конца и просматривал список в обратном порядке, не пришлось бы так долго нажимать на клавиши.

– Это последний параметр, пилот.

– Не может быть!

– Почему?

– Масса с поправкой также должна входить в список параметров.

– Нет, если вычислять ее по базовой массе, – возразил главный инженер.

– Нам ведь известно, что она использует неправильное значение для базовой массы, – заметил я. – Как нам его изменить?

– Самое быстрое – это исключить базовую массу из списка фиксированных параметров и ввести ее как переменную. – На коленях у пилота лежал головид с техническим руководством, – Потом введем команду не менять переменную за исключением процедуры рекалькуляции.

В руководстве было дано подробное объяснение, как это сделать.

– Читайте инструкции слово в слово.

– Есть, сэр. – Пилот увеличил изображение. – Для исключения следует выполнить четырнадцать операций, чтобы ввести – шесть.

– Что-нибудь мешает сделать это сейчас, джентльмены? – спросил я. – Есть какие-нибудь соображения на сей счет? – И, подумав, добавил: – Разумеется, кроме указанных в журнале.

– Больше никаких, сэр, – сказал пилот. Главный инженер отрицательно покачал головой.

Мы делали все с большой осторожностью, чтобы не допустить ошибки. Пилот и главный инженер сверяли каждую напечатанную мной команду с руководством, прежде чем я вводил ее в компьютер. Я едва сдерживал волнение. Мы, словно варвары, вторглись в мозг машины. Я уже жалел, что не прислушался к советам офицеров.

Наконец мы завершили работу. На экране появилась надпись: «Ввод переменной закончен». Я облегченно вздохнул.

«Распечатайте входные параметры и входные переменные», – напечатал я.

Епром щелкнул. Секундой позже из него в приемный лоток выскочил головидный чип. Я передал его пилоту, и тот вставил чип в свой головид. Мы просмотрели список фиксированных параметров. Базовая масса отсутствовала. Мы нашли ее в конце списка, когда проверили переменные.

– Чтобы снова включить компьютер «в линию», необходимо все, что мы уже сделали, пункт за пунктом, повторить, только в обратном порядке, – сказал пилот, сверившись с документацией. – Вот список.

– Нет. – Они удивленно посмотрели на меня. – Дарла остается «вне линии». – Я говорил тоном, не допускающим возражений. – Прежде чем снова включить ее «в линию», надо проверить все входные параметры.

– Командир, – заметил Макэндрюс, – Дарла мониторирует систему рециркуляции. Эта информация нужна ежедневно для регулировок.

– И гидропоника тоже, сэр, – добавил пилот. – Мы весь день держимся на ручном управлении. Стоит матросу отвлечься, и все системы выйдут из строя. Необходимо перейти на автоматику.

– У нас есть процедуры дублирования ручного управления, – Я едва скрывал раздражение, – Помощники гидропониста подежурят несколько лишних часов. А также те, кто наблюдает за рециркуляцией. Обойдемся без Дарлы.

– Командир, – возразил пилот, – чем больше времени это у нас отнимет, тем больше…

– Мы не будем включать Дарлу! Это приказ! – Их возражения привели меня в ярость. Пилот встал:

– Есть, сэр. – Голос его звучал холодно, – Я протестую против вашего приказа и прошу занести мой протест в журнал.

Ответ мой был резким.

– Отклоняется. Ваш предыдущий протест продолжает действовать, и этого достаточно. Вы получили приказ. Вызовите гардемаринов, разделите список и начинайте проверку каждого параметра. Астрофизические данные найдите в справочниках. Перепроверьте вручную все корабельные размеры и характеристики.

– Есть, сэр. – У них не было выбора. Оспаривать приказ запрещено.

– И еще. Перед тем как начнете работать, я встречусь со всеми вами, включая гардемаринов. А пока вы свободны. – Я закрыл за ними люк и опустился в кресло. У меня был просто талант наживать врагов. Теперь я остался совершенно один.

Я прошелся по мостику. Последняя выдача Дарлы все еще была на экране. Голова шла кругом. Ручной контроль систем «Гибернии» предполагал сверхурочные вахты в течение месяца, а то и больше, пока не будут тщательно проверены все параметры. Люди устанут и озлобятся. Внимание офицеров от перегрузки ослабится. Их отношения с экипажем ухудшатся.

Вполне возможно, что мой приказ принесет кораблю вред куда больший, чем «клоп» в Дарле.

Я был близок к панике, когда через час встретился на мостике с офицерами:

– Джентльмены, необходимо проверить всю информацию в банках параметров Дарлы. Вы можете счесть это пустой тратой времени, но приказ обязаны выполнить. Перепроверить каждую цифру в списке и убедиться в ее точности по другим источникам.

Казалось бы, сказано все. Однако я на этом не успокоился:

– Предупреждаю. Проверку следует провести самым тщательным образом. В противном случае главный инженер и пилот будут привлечены к суду за пренебрежение служебными обязанностями и уволены со службы. А мистера Хольцера, мистера Тамарова и мистера Уилски я собственноручно выпорю, после чего тоже отдам под суд. Мистер Хольцер, кадет поможет вам с измерениями, – но непременно под чьим-нибудь наблюдением. – Все были шокированы, но я сделал вид, будто ничего не заметил. – Подтвердите приказ, все!

– Приказ понял, сэр. Есть, сэр, – ответили все по очереди. Гардемарины были явно взволнованы. Впервые с ними разговаривали подобным тоном. Я и сам испугался и, едва отпустив их, в изнеможении плюхнулся в свое кожаное кресло.

Стандартные данные легко проверялись по справочникам в корабельной библиотеке. Сложнее было с такими данными, как объем воздуха в шлюзах. Алекс проверил размеры шлюзов по корабельным чертежам, а потом перепроверил вручную. Я сам за ним наблюдал.

Я старался наблюдать за всеми. За главным инженером, когда он измерял отверстие шахты двигателей синтеза. За Ваксом и Дереком, которые определяли объем питательного раствора в одном из гидропонических баков, а затем полученное число умножали на количество подобных баков. Я держал цифровой тестер, пока главный инженер и Вакс, обливаясь потом и ругаясь, поочередно подсоединяли его ко всем нашим источникам электропитания, чтобы измерить количество энергии, потребляемое кораблем.

К концу второго дня я себя буквально возненавидел. Мне стоило большого труда спуститься в часы отдыха на третий уровень и постучать в каюту главного инженера, рядом с машинным отделением. Главный инженер, без кителя, с развязанным галстуком, открыл мне.

– Вольно, – быстро сказал я, прежде чем он успел встать по стойке «смирно».

Он отошел назад, пропуская меня, но я остался стоять в коридоре, просто не имел права находиться в его каюте.

– Хочу извиниться, – произнес я натянутым тоном. – Сама мысль, что вы можете пренебречь своими обязанностями, недопустима. Сожалею. Я вел себя отвратительно.

– Вы не обязаны передо мной извиняться, – ответил он холодно. – Отдать приказ ваше право.

– И все же приношу вам свои извинения. Я оскорбил вас и знаю, что вы мне этого никогда не простите, но верьте: я глубоко сожалею о случившемся. – Я быстро повернулся и ушел, опасаясь, как бы он не заметил в моих глазах слезы.

Мы продвигались вперед очень медленно. Экипаж продолжал контролировать системы корабля вручную. В последующие недели количество матросов, посланных на капитанскую мачту, увеличилось. Напряжение в экипаже росло. Все страдали от недосыпания. Только гардемарины, казалось, чувствовали себя нормально.

Из-за изнурительной работы день казался неделей. Вакс Хольцер выполнял все возложенные на его широкие плечи обязанности, не возражая и, что более важно, не обижаясь на меня.

Он теперь стал моим главным помощником. Вся информация о работе и о настроении гардемаринов шла от него. Не знаю, как ему это удавалось, но он мог заставить гардемаринов работать с воодушевлением.

Сэнди и Алекс иногда часами работали в грузовых трюмах в барокостюмах, поддерживающих нормальное давление, определяя расположение и вес грузов. Дерек, когда бывал свободен от штудирования навигационных учебников или напряженных тренировок по заданию Вакса, делал измерения, переписывал числа и выполнял другую работу, стараясь быть максимально полезным.

– Просим командира на мостик! – Когда прозвучали эти слова, я, совершенно обессилев, валялся на койке. Меня еще ни разу не вызывали из каюты. Тряхнув головой в безуспешной попытке прийти в себя, я мигом оделся и с недобрым предчувствием выскочил из каюты.

Алекс вытянулся по стойке «смирно». Главный инженер был вне себя от злости. Пилот Хейнц нервно ходил взад и вперед с головидом в руках.

– Что случилось? – спросил я, ожидая как минимум, что в корпусе корабля обнаружена пробоина.

– Мистер Тамаров, – резко ответил пилот, – получил весьма забавные результаты измерений. Они не стыкуются с другими. Этого просто не может быть.

– Доложите, Алекс.

– Есть, сэр. Мне поручили измерить скорость газообмена в рециркуляторах воздуха. Вместе со старшиной отделения рециркуляторов Квизаном я пошел в отсек рециркуляции, прихватив с собой измеритель расхода газов, как было приказано. Мы протестировали обменник «кислород – углекислый газ», азотный рециркулятор и очистители, сэр. Скорости газового обмена оказались ниже, чем записано в списке, и я приказал мистеру Квизану произвести повторно все измерения. Результат получился тот же, сэр.

Вмешался пилот:

– Я говорил вам. Должно быть, он…

– Дайте ему закончить.

– Я пошел в корабельную библиотеку и нашел документацию производителя. Оказалось, номера моделей не совпадают с теми, что стоят на нашем оборудовании. Но, насколько я понял после изучения документации, приведенные в книгах скорости обмена эквивалентных моделей соответствуют нашим измерениям, но отличаются от хранящихся в банках данных Дарлы, сэр. – Алекс переступил с ноги на ногу.

Я сел и стал думать. Скорости рециркуляции были известны заранее – это фиксированные параметры. В соответствии с ними Дарла поддерживала нужный баланс атмосферы, включая и выключая соответствующие установки.

– Шеф, расскажите нам о рециркуляции, пожалуйста.

– Сэр, компьютер регулирует нашу атмосферу. Он включает обменник «кислород – углекислый газ» на определенное время, вычисленное на основе скорости газообмена в аппарате. Таким же образом работают рециркуляторы азота и других сопутствующих элементов. Будь эти скорости неверными, нас давно бы уже не было в живых. Скорее всего, мистер Тамаров ошибся в измерениях. Алекс покраснел:

– Мы пригласили вас до перепроверки согласно вашему приказу собраться сразу, как только будет обнаружено несоответствие.

– Сэр, я все делал честно, у Дарлы еще один кл… Я рявкнул:

– Молчать!

Алекс понимал, что спорить с начальством бесполезно. Но речь шла о профессионализме, и я мог понять его возмущение.

– Скоро все выяснится. Главный инженер, проведите вместе с мистером Хейнцем проверку, а мы с Алексом будем наблюдать.

Мы спустились на третий уровень и вошли в отсек рециркуляторов. Побледневший Алекс сосредоточенно наблюдал, как главный инженер включает измерительный прибор. Он понимал: если в его измерениях допущена ошибка – это катастрофа. Пилот подключил оба разъема к измерителю расхода газа Через несколько минут мы сняли показания. Реальная скорость обмена углекислого газа была меньше, чем величина соответствующего параметра в компьютере.

Алекс с облегчением закрыл глаза.

– Теперь другие.

Пилот перенес прибор к кислородным патрубкам. Мы подождали, пока прибор войдет в режим. Скорость обмена кислорода тоже была ниже, чем параметр Дарлы. То же самое, как мы обнаружили чуть позже, касалось и азота, только расхождения здесь были меньше.

Мы вернулись на мостик в напряженном молчании.

– Главный инженер, доложите сегодня вечером, почему эти несоответствия нас до сих пор не угробили. Остальным продолжать работу. Алекс, останьтесь. – Когда все вышли, я подошел к нему. – Молодец, – сказал я с теплотой в голосе. – Спасибо. – Я положил руку ему на плечо. – Свободен.

Он четко отсалютовал мне и, повернувшись на каблуках, вышел. Во взгляде его я прочел дружескую симпатию и подумал, что поступил правильно.

Доклад главного инженера, сделанный несколько часов спустя, был краток.

Дискрипанс в скоростях обмена не повлиял на атмосферу корабля, потому что мы ни разу не работали в максимальных режимах. Но после того как в систему были бы закачаны последние запасы кислорода, рециркуляторы заработали бы на полную мощность, чтобы поддержать нормальную атмосферу. И тогда этот «клоп» в параметрах Дарлы мог стать фатальным.

Она сочла бы скорость обмена достаточной для обновления атмосферы корабля, а мы медленно травились бы углекислым газом. Конечно, наши датчики способны зафиксировать любые отклонения от нормы в составе атмосферы, но не исключено, что Дарла сочла бы их показания неправильными, так как не видела отклонений в работе машин.

Единственным спасением от удушья был ручной контроль. Матрос мог просто проигнорировать отклонение и не доложить, потому что знал, что компьютер тоже ведет наблюдение.

На следующей неделе мы обнаружили еще семь «клопов». Два из них затрагивали навигационную систему. Остальные были не столь важны. Среди них оказались ошибочные замеры некоторых помещений и баркаса, а также неправильные цвета покраски. Я с нетерпением ждал завершения работы по проверке всего списка параметров, чтобы знать наверняка, насколько серьезно обстоят дела.

Наиболее сложной оказалась проверка калибровки электронных приводов, там требовалась помощь рабочих групп из членов экипажа. Мы остановили синтез, чтобы матросы могли выйти на внешний корпус корабля. Во время синтеза все оказавшееся за пределами окружающего корабль поля переставало существовать. Вскарабкавшись на корпус, наши рабочие группы нацеливали свои примитивные электронные инструменты на дальние звезды, чтобы обеспечить абсолютно точную базу для калибровки.

Однажды вечером в люк моей каюты постучали. Я встревожился. Ведь никто, кроме Рики с завтраком на подносе, никогда не стучал в мой люк. Разве что во сне.

В коридоре с бесстрастным выражением лица стоял главный инженер. При моем появлении он вытянулся в струнку.

– Рад вас видеть, шеф. Что-нибудь случилось?

– Я пришел извиниться, командир, – сказал он, глядя мне прямо в глаза.

– Прошу вас! – Я отошел, пропуская его. И ему ничего не оставалось, как войти.

– Командир Сифорт, простите мне мой дурацкий протест, который я потребовал записать в журнал. Вы были абсолютно правы. Вот уже две недели я места себе не нахожу. Столько лет прослужить в Военно-Космическом Флоте и нарушить субординацию!

– Вы имели полное право на протест.

– Я не имел такого права, черт возьми, прошу прощения, сэр, но за корабль отвечаете вы, и вы знаете, что делать. Не мне вас судить. Я стыжусь своего поступка.

Я вздохнул:

– Мне повезло, шеф.

Он скептически посмотрел на меня.

– Ладно, обменялись извинениями и хватит. Раз уж пришли, оставайтесь и помогите мне исследовать эту штуку в сейфе.

– Я, честно, не хотел, я имею в виду, позже…

– Оставайтесь. – Я набрал код сейфа. Иногда неплохо быть старшим по рангу.