1

Раньше я никогда не верил старой поговорке: будь осторожен с мечтами — они могут исполниться. Теперь верю.

Теперь я верю во все поговорки, призывающие к осторожности. Я верю, что гордыня ведет к падению, яблочко падает недалеко от яблони, беда не приходит одна, не все то золото, что блестит, у лжи короткие ноги. Припомните любую другую — я верю!

Я мог бы сказать вам, будто все началось с благородного поступка, но это не совсем так. Скорее началось с глупости. Или же с крика о помощи. А может, с поднятого кверху среднего пальца.

В любом случае я облажался. С одной стороны, надеялся, что выйду сухим из воды, а с другой — был готов к тому, что меня уволят. Когда я вспоминаю происшедшее, то не отрицаю, что получил по заслугам. Хотя такого я все же не ожидал.

А началось дело с пары невинных телефонных звонков. Я позвонил от имени нашего вице-президента фирме, которая организовывала вечеринки компании «Уайатт телеком», и велел устроить такой же прием, как неделю назад во время вручения премии продавцу года. (Естественно, я понятия не имел, во что это выльется!) Назвал номера счетов и распорядился о переводе средств. Все оказалось на удивление просто.

Владелец фирмы «Роскошные приемы» признался, что никогда не устраивал банкетов на погрузочной платформе и «выбор декора осложняется», однако не отверг чек на кругленькую сумму от «Уайатт телеком».

Боюсь, организация проводов на пенсию грузчика, точнее, помощника старшего грузчика, тоже была ему в новинку.

Наверное, именно это взбесило Уайатта больше всего. Оплата вечеринки Джонси, отмечавшего выход на пенсию, — грузчика, вы только подумайте! — была нарушением естественного порядка вещей. Если бы я потратил деньги на «Феррари-360» с откидным верхом, Николас Уайатт, вероятно, меня бы понял. Он счел бы мою жадность доказательством нашей общей человеческой слабости, такой, как пьянство или любовь к «кошелкам», как он называл женщин.

Поступил бы я так же, знай, чем это кончится? Нет, черт возьми!

Однако, не могу не признать, вышло все классно. Я тащился от того, что вечеринка Джонси оплачена из фонда, предназначенного, помимо прочего, для оплаты отдыха президента и его замов в отеле «Гуанахани» на острове Сен-Бартелеми. А кроме того, балдел потому, что грузчики в кои-то веки почувствовали, как живут их боссы. Большинство гостей и их жены, пределом мечтаний о роскошной жизни которых был ужин из креветок в «Красном омаре» или же ребрышки на вертеле в местной закусочной, не знали, как подступиться к таким деликатесам, как осетровая икра или седло теленка по-провансальски, и тем не менее с наслаждением набросились на говяжье филе в корочке из теста, баранью ножку и жареных омаров с равиоли. Скульптуры изо льда произвели на всех неизгладимое впечатление. «Дом Периньон» лился рекой, хотя и не так быстро, как «Будвайзер». (Я знал, чтб заказывать, поскольку, пока слонялся по разгрузочной платформе по пятницам и курил, Джонси или Джимми Коннолли, их старший, обычно приносили упаковку холодного пивка, чтобы отметить конец рабочей недели).

Джонси, старик с морщинистым и всегда немного виноватым лицом, мгновенно вызывавшим симпатии окружающих, весь вечер просто светился. Его жена Эстер, сорока двух лет, которая поначалу вела себя сдержанно, оказалась потрясающей танцовщицей. Я нанял великолепную группу, игравшую ямайский рэгги, и Эстер так завела публику, что в пляс пустились даже те, кого, казалось бы, невозможно расшевелить. И никто не спрашивал, кто за все это платит.

Дело было, естественно, после технологического кризиса, когда компании увольняли рабочих и проводили политику экономии, означавшую, что вы сами должны платить за паршивый кофе и кока-колу во время перерывов. Джонси просто велели как-то в пятницу прекратить работу, заставили прочитать и подписать кучу документов, а затем отправили домой на всю оставшуюся жизнь, без прощальной вечеринки и вообще без ничего. В то же самое время шишки из «Уайатт телеком» летали на Канары на собственных самолетах, развлекались с женами или подружками на виллах и обсуждали политику экономии за изысканными завтраками из папайи и язычков колибри. Так что, устроив Джонси с друзьями вечеринку, я испытал некое извращенное и тайное удовольствие.

Где-то в половине второго ночи звуки электрогитар и вопли совершенно ошалевших юнцов привлекли наконец внимание охранника — новичка (поскольку оплата паршивая, текучка неизбежна), который не знал никого из нас и поблажек давать не собирался.

Рыхлый, лет тридцати, с лицом поросенка Порки, он схватился за рацию, словно это пистолет, и закричал: «Что тут происходит?!»

И тут я понял: празднику конец.

2

Когда я приполз на службу — поздно, как всегда, — меня ждало сообщение.

Вообще-то я пришел даже позже обычного. Меня подташнивало, голова разламывалась, а сердце стучало слишком быстро из-за громадной чашки дешевого кофе. Началась дикая изжога. Я подумал было сказаться больным, однако слабенький голос разума подсказал, что после вчерашнего лучше появиться на работе с открытым забралом.

Если честно, я не сомневался, что меня уволят, можно сказать, почти мечтал об этом, как мечтаешь и боишься, что тебе выдернут больной зуб. Пока я шел от лифта по длиннющему — в полмили — коридору к своей клетушке, изо всех дверей настороженно, будто суслики, высовывались люди, бросая любопытные взгляды. Я стал знаменитостью; слухи уже разлетелись со скоростью ветра, точнее, со скоростью электронной почты.

Глаза у меня были налиты кровью, волосы торчали во все стороны — короче, выглядел я как живая картинка из социальной рекламы «ПРОСТО СКАЖИ — НЕТ!».

На маленьком жидкокристаллическом дисплее телефона было написано: «У вас 11 голосовых сообщений». Я врубил звук. Кто-то беспокоился, кто-то говорил серьезно, а кто-то подлизывался. У меня аж давление в глазах поднялось. Я вытащил из нижнего ящика стола склянку с таблетками адвил и заглотнул две штуки. Таким образом, за сегодняшнее утро я уже принял четыре пилюли, то есть превысил рекомендуемую дозу. Ну и что? Чем мне это грозит? Гибелью от передозировки ибупрофена накануне увольнения?

Я работал в отделе корпоративных технологий менеджером и занимался маршрутизаторами. Только не спрашивайте, что это такое. Безумно скучная материя! Я целыми днями слушал фразы типа «выбор путей передачи сетевого трафика», «устройство интегрированного доступа», «операционная система IOS», «ATM-магистраль», «протокол IPSec» и, клянусь, не понимал и половины этой белиберды.

Гриффин из отдела продаж назвал меня боссом и похвастался, что только что продал пару десятков моих маршрутизаторов, убедив покупателя, что у них есть одна характеристика — дополнительные многоадресные протоколы для «живого» потокового видео (которой, как он прекрасно знал, там не было). Но будет здорово, если эту функцию добавят, скажем, в течение двух недель, пока продукт не отгрузили. Размечтался!

Через пять минут оставил сообщение менеджер Гриффина, который «просто хотел узнать, как идет работа по многоадресным протоколам. Ведь, как мы слышали, этим вы занимаетесь». Можно подумать, я сам все железки делаю!

И наконец раздался резкий и напыщенный голос некоего Арнольда Мичема, который представился директором службы безопасности корпорации и попросил «заглянуть» к нему в офис как можно скорее.

Я понятия не имел, кто такой Арнольд Мичем, и никогда раньше не слышал его имени. Я даже не знал, где находится служба безопасности.

Забавно: когда услышал это сообщение, сердце мое не забилось быстрее, как вы могли бы подумать. Я только осознал — все, приплыли. Прямо дзэн какой-то: внутренняя безмятежность оттого, что ты не в силах изменить реальность. Я почти наслаждался моментом.

Несколько минут я просто хлебал «Спрайт», уставившись на стенки каморки, затянутые черной «в пупочках» тканью, — точь-в-точь как ковровое покрытие в квартире моего отца. На них не было ни следа человеческого присутствия — ни фотографий жены и детей (что неудивительно, ибо у меня их попросту нет), ни карикатур с Гилбертом, ни умных фраз, свидетельствующих о моем внутреннем протесте, поскольку я давно пережил все это. Висела лишь одна книжная полка со справочником по протоколам маршрутизации и четырьмя толстыми черными папками с «возможностями» модели MG-50K. Я не буду скучать по своему кубику.

Только не подумайте, что я чувствовал себя так, будто шел на расстрел. Меня уже расстреляли. Осталось лишь избавиться от тела и вытереть кровь. Помню, как-то в колледже я прочел в исторической книге о гильотине — как один палач, доктор по образованию, поставил некий зловещий эксперимент (каждый сходит с ума по-своему!). Через пару секунд после отсечения головы он заметил, что глаза и губы продолжают дергаться в спазмах — пока веки не закрылись. Тут врач позвал покойника по имени, и глаза открылись, уставившись на палача. Еще пара секунд — и веки опустились. Доктор опять произнес вслух имя несчастного — и глаза распахнулась еще раз. Очень симпатично. Выходит, в течение тридцати секунд после усекновения голова казненного продолжает реагировать. Именно так я себя и чувствовал. Топор уже опустился — а меня окликнули.

Я взял телефонную трубку, позвонил в офис Арнольда Мичема, сказал его помощнику, что уже иду, и спросил, как к ним добраться.

В горле у меня опять пересохло. Я остановился на минутку в комнате отдыха, чтобы выпить некогда бесплатной содовой, которая теперь стоила пятьдесят центов. Комната эта находилась посреди этажа, рядом с лифтами, и пока я шагал туда почти на автопилоте, пара коллег, заметив меня, смущенно отвернули в сторону.

Я посмотрел на запотевший стеклянный холодильники вместо обычной диетической пепси решил опять взять «Спрайт»: куда уж больше кофеина! Денег из чувства протеста не положил — вот, мол, вам! — открыл бутылку и направился к лифту.

Я ненавидел свою работу, можно сказать, от души презирал, так что мысль о ее потере не сводила с ума. С другой стороны, состояния в банке у меня не было, а без денег, увы, не проживешь. В этом-то все и дело. Я устроился сюда, чтобы оплачивать уход за отцом — моим папенькой, считавшим меня полным неудачником. Работая барменом в Манхэттене, я зарабатывал вдвое меньше, зато жил гораздо лучше. Ах, Манхэттен! Я занимал паршивую квартирку на первом этаже, где воняло выхлопными газами от проезжавших машин, а окна дребезжали каждый раз, когда в пять утра мимо с ревом мчались грузовики. Конечно, пару вечеров в неделю я мог оторваться с друзьями, но, как правило, сумма на моей кредитке кончалась за неделю до того, как пятнадцатого на нее начислялась зарплата.

Платили мне здесь не ахти, однако я тоже особо не надрывался. Халтурил, короче говоря. Проводил на работе минимально необходимое время, опаздывал, уходил раньше и все же с делом справлялся. Показатели моей производительности, мягко говоря, не зашкаливали. Я был так называемым середнячком — всего в паре шагов от «непродуктивного работника» (а если вы получаете подобную оценку, то смело можете паковать вещи).

Я вошел в лифт, глянул на свой прикид — черные джинсы, серая тенниска, кроссовки — и пожалел, что не надел галстук.

3

Если ты работаешь в большой корпорации, то никогда не знаешь, чему верить. Там вечно болтают бог весть о чем в духе крутых мачо. Тебе то и дело говорят: «Я его сделал!» или «Я вонзил ему нож в сердце!»; ты постоянно слышишь: «Убей — или убьют тебя!», «Либо ты его, либо он тебя!», «Побеждает сильнейший!»; тебе советуют сожрать его обед — или же жрать собачьи галеты.

Будь ты инженер-компьютерщик, или управляющий производством, или агент по продаже, со временем начинает казаться, что ты попал в племя папуасов Новой Гвинеи, которые раскрашивают себе лицо, втыкают в ноздри кабаньи клыки и надевают на член сушеную тыкву. Но стоит послать по электронной почте шутливое и при этом несколько политически некорректное сообщение своему приятелю из другого отдела, как он тут же перешлет его всем остальным — и кадровый отдел неделю будет учить тебя в душном конференц-зале уважению к представителям всех рас и верований. В общем, если ты крадешь скрепки, получишь по рукам линейкой.

Однако на сей раз я действительно переступил всякие границы. Каюсь!

Меня продержали в приемной полчаса или минут сорок пять, хотя мне показалось, что гораздо дольше. Все это время я тупо пялился на табличку «Служба безопасности». Больше читать было нечего. Секретарша с платиновыми волосами, подстриженными в виде шлема, и желтыми кругами курильщицы под глазами отвечала на телефонные звонки, искоса поглядывая на меня время от времени так, как смотрят на дорожную аварию, — стараясь не отрывать глаз от дороги.

Я сидел достаточно долго, чтобы моя уверенность в себе сильно пошатнулась. Возможно, именно этого они и добивались. Ежемесячная зарплата показалась мне в общем-то хорошей штукой. Может, не стоит наглеть? Может, подлизаться? Или уже поздно?

Арнольд Мичем не встал, когда секретарша провела меня в кабинет. Он сидел за громадным черным столом, походившим на полированный гранит. Лет сорока, сухощавый и жилистый, как пластилиновый Гамби из мультика, с квадратной головой, длинным носом и совсем без губ. Его седоватые каштановые волосы начали редеть. На Мичеме были синий пиджак с двойным рядом пуговиц и синий в полоску галстук, как у президента яхт-клуба. Он уставился на меня через большущие очки в стальной оправе. Сразу видно: чувство юмора на нуле. Справа от стола в кресле сидела женщина чуть постарше меня — похоже, ее обязанностью было записывать каждое слово.

— Стало быть, вы Адам Кэссиди, — сказал Арнольд Мичем, четко, даже чопорно выговаривая каждое слово. — Ну что, пижон, вечеринка закончилась?

Он раздвинул губы в ухмылке.

Боже правый! Плохи мои дела.

— Чем могу служить? — спросил я, стараясь принять изумленный и озабоченный вид.

— Чем вы можете служить? Ну что ж... Для начала скажите правду. Вот чем вы можете мне служить?

Как правило, я нравлюсь людям. Я умею завоевывать их доверие — брызжущего слюной учителя математики или клиента нашей компании, которому уже шесть недель не удается получить заказ. Но я сразу усек, что правила Дейла Карнеги сейчас не помогут. Моя судьба в компании действительно висит на волоске.

— Нет проблем, — ответил я. — Правду о чем?

Он аж поперхнулся от удивления.

— О вчерашнем празднестве, естественно!

Я помедлил, соображая, что сказать.

— Вы говорите о скромной вечеринке по поводу ухода на пенсию?..

Что именно им было известно, я не знал, поскольку тщательно замел все денежные следы. Говорить следовало очень осторожно. Женщина с блокнотом — стройная, с курчавыми рыжими волосами и зелеными глазищами — могла присутствовать здесь в качестве свидетеля.

— Скромная вечеринка? Быть может, по стандартам Дональда Трампа.

Говорил Мичем с еле уловимым южным акцентом.

— Всего лишь заслуженное моральное вознаграждение, — сказал я. — Поверьте мне, сэр, это чудесным образом отразится на подъеме производительности!

Он скривил безгубый рот.

— Моральное вознаграждение... Однако на его финансировании сплошь отпечатки ваших пальцев!

— Финансировании?

— Кончай дурака валять, Кэссиди!

— Боюсь, я вас не понимаю, сэр.

— Ты считаешь, что я болван?

Несмотря на то что нас разделяли шесть футов поддельного гранита, до меня долетели капельки слюны.

— Да вообще-то... нет, сэр.

Я не выдержал и улыбнулся — еле заметно, уголками губ, гордясь своим остроумием. Большая ошибка.

Землистая физиономия Мичема побагровела.

— Думаешь, это смешно — залезть в базу данных компании и откопать секретные номера выплат? Смешно? Ишь, умник нашелся! И ты считаешь, что выйдешь сухим из воды?

— Нет, сэр...

— Ты, враль проклятый! Козел вонючий! Да это все равно что сумку у старушки вырвать в метро!

Я попытался сделать покаянный вид, однако, судя по обороту, который принимал разговор, мое притворство было бессмысленно.

— Ты украл со счета корпорации семьдесят восемь тысяч долларов на дурацкую вечеринку для своих дружков-грузчиков!

Я судорожно сглотнул. Черт! Семьдесят восемь тысяч долларов? Я предполагал, что праздник обойдется недешево, но не настолько же.

— Он тоже в этом участвовал?

— О ком вы? Вас ввели в заблуждение...

— Джонси! Старик, чью фамилию написали на торте!

— Джонси тут ни при чем! — выпалил я.

Мичем с довольным видом победителя откинулся в кресле — наконец-то я проговорился!

— Хотите уволить меня — валяйте, а Джонси ни в чем не виноват!

— Уволить тебя? — Мичем глянул на меня так, словно я заговорил по-сербскохорватски. — Думаешь, я говорю об увольнении?! Ты же умный парень, соображаешь в компьютерах и математике, а значит, умеешь складывать, верно? Так вот, сложи эти числа. За растрату тебе положено пять лет заключения и штраф в размере двухсот пятидесяти тысяч долларов. Мошенничество с использованием электронной почты — еще пять лет. Хотя погоди! Если мошенничество затрагивает финансовое учреждение, а ты, мой дорогой, нагрел как наш банк, так и банк, принявший счет к оплате... Да, это был твой звездный час, гаденыш! Короче, тебе светит по совокупности тридцать лет на нарах и штраф в миллион долларов. Сечешь? Прибавь также наказание за компьютерное преступление, взлом секретной базы данных — за такие штучки полагается от года до двадцати пяти плюс штрафы. Итак, что у нас получилось? Сорок, пятьдесят или пятьдесят пять лет в тюрьме! Тебе сейчас двадцать шесть — значит, когда выйдешь, будет восемьдесят один.

Я весь покрылся холодным и липким потом. Ноги мелко задрожали.

— Но... — начал я хрипло и откашлялся. — Семьдесят восемь тысяч долларов — сущий пустяк для корпорации, имеющей тридцать миллионов.

— Закрой свою поганую пасть! — прошептал Мичем. — Мы посоветовались с адвокатами, и они уверены, что могут представить дело о растрате в суд. Кроме того, возможно, что ты проделал такую шуточку не единожды. Мы полагаем, это всего лишь один случай из множества хищений и мошенничеств, направленных на подрыв положения «Уайатт телеком». Так сказать, вершина айсберга. — Он впервые обернулся к сидевшей как мышка женщине, что-то строчившей в блокноте. — А теперь не для протокола. — Мичем снова повернулся ко мне. — Прокурор Соединенных Штатов учился вместе с нашим юрисконсультом и жил с ним в одной комнате в студенческом общежитии, мистер Кэссиди, и у нас есть все основания полагать, что он выдаст вам по первое число. Кроме того, прокуратура, если вы, конечно, в курсе, объявила кампанию против преступлений так называемых белых воротничков и жаждет устроить показательный процесс. Им нужен козел отпущения, Кэссиди.

Я смотрел на него ошалелым взглядом. У меня скова разболелась голова, а пот из подмышек струйкой стекал вниз.

— На нашей стороне и прокуратура, и федералы. А ты у нас как на тарелочке. Случай-то проще некуда! Вопрос только в том, насколько строго мы решим тебя наказать. Причем не воображай, что тебя сошлют куда-нибудь в сельскую каталажку. Такой умник, как ты, достоин того, чтобы гнить в федеральной тюрьме «Марион», и выйдешь ты оттуда беззубым старикашкой. А если ты не в курсе деталей нашего правосудия, могу сообщить, что на федеральном уровне условных осуждений не бывает. Так что твоя жизнь с нынешнего момента круто изменилась! Тебе каюк, приятель. — Он кивнул женщине с блокнотом. — Можете записывать дальше. И послушаем, что ты скажешь в свое оправдание, — и я советую тебе очень постараться!

Я сглотнул, но слюны во рту не оказалось. Перед глазами плавали белые круги. Мичем говорил совершенно серьезно!

В школе и колледже меня довольно часто останавливали за превышение скорости, и я заработал репутацию виртуоза в умении отмазываться от штрафных талонов. Главное — заставить полицейского почувствовать твою боль. Это психологическое сражение. Не зря они носят зеркальные солнечные очки, чтобы ты не мог заглянуть им в глаза, пока умоляешь тебя отпустить. В конце концов, копы тоже люди. Я обычно держал на переднем сиденье парочку книг по праву и начинал заливать, что учусь на полицейского, а из-за штрафного талона меня могут выпереть из академии. Или же показывал склянку с рецептом и объяснял, что спешу, поскольку маме срочно нужно лекарство от эпилепсии. В общем, я понял, что главное — не сдаваться и врать искренне, с душой.

О том, чтобы остаться на работе, речи уже не шло. Я никак не мог отогнать от себя образ федеральной тюрьмы «Марион». Короче, перепугался до посинения.

Гордиться тем, что мне предстояло сделать, я не мог, однако иного выхода не было. Либо я трону душу этого подонка из службы безопасности правдивой до соплей сказочкой, либо стану чьей-то сукой на нарах.

Я набрал в грудь побольше воздуха.

— Послушайте! Я вам все расскажу.

— Пора уже!

— Дело в том, что у Джонси... Короче, у него рак.

Мичем ухмыльнулся и откинулся на спинку кресла: давай, мол, посмеши меня.

Я вздохнул и напряг желваки так, будто мне приходится говорить через силу:

— Рак поджелудочной железы. Неоперабельный.

Мичем воззрился на меня с каменным лицом.

— Ему поставили диагноз три недели назад. В общем, сделать ничего нельзя. Он умирает. А Джонси... ну, вы же его знаете! Хотя вы как раз его не знаете. Он такой человек — всегда держит хвост пистолетом. Короче, он говорит врачу в ответ: «Значит, теперь я могу перестать чистить зубы ниткой?» — Я грустно улыбнулся. — Да! Джонси — он такой!

Женщина на минуту перестала писать в блокноте, застыв от изумления, а затем вновь вернулась к своей работе.

Мичем облизнул губы. Достал я его до печенок или нет? Трудно сказать. Похоже, нужно добавить еще!

— Вы, конечно, не в курсе, — продолжал я. — Джонси ведь мелкая сошка в компании. Он не какая-нибудь шишка — простой грузчик. Только мне он небезразличен, потому что... — Я прикрыл на мгновение глаза и глубоко вздохнул. — Дело в том, что я никому не хотел говорить, это наш секрет. Джонси — мой отец.

Кресло Мичема чуть подалось вперед. Теперь он слушал внимательно.

— У нас разные фамилии, поскольку мама разошлась с ним двадцать лет назад и взяла меня к себе. Я-то был малявкой, и что там понимал! Но папа... — Я прикусил нижнюю губу. На глазах у меня выступили слезы. — Он продолжал помогать нам, работал на двух, а то и трех работах. И никогда ничего не просил. Мама не хотела, чтобы мы с ним встречались, однако на Рождество... — Я снова набрал в грудь воздуха, почти икая от волнения. — Папа приходил к нам на каждое Рождество. Порой он стоял на морозе битый час и звонил в дверь час, прежде чем мама его впускала. И всегда приносил мне подарок — как правило, дорогой, хотя и не мог себе этого позволить. Потом, когда мама заявила, что на зарплату медсестры не в состоянии отправить меня учиться в колледж, папа стал посылать нам деньги. Он говорил, что хочет, чтобы я прожил другую жизнь, не такую, как он. Мама не ставила его ни в грош и настраивала меня против отца. Поэтому я ни разу его не поблагодарил. Я даже не пригласил его на выпускной, поскольку знал — маме это будет неприятно. Однако он все-таки пришел — я видел, как он стоял поодаль в уродливом костюме и галстуке. Я никогда раньше не видел его в костюме и при галстуке... Похоже, он разжился ими в Армии спасения, поскольку мечтал посмотреть, как я буду получать диплом, и не хотел меня смущать.

Глаза у Мичема увлажнились. Секретарша перестала записывать и смотрела на меня, сглатывая слезы.

Меня понесло. Мичем заслуживал настоящего шоу, и я старался изо всех сил.

— Когда я поступил на работу в «Уайатт», то даже не подозревал, что мой отец работает здесь грузчиком! Это было потрясающее совпадение. Мама пару лет назад умерла — и я оказался в одной конторе с отцом, замечательным и добрым человеком, который никогда ни о чем меня не просил, ничего не требовал, а только вкалывал до седьмого пота, помогая неблагодарному отпрыску. Вам не кажется, что это судьба? А когда он узнал, что у него неоперабельный рак поджелудочной, то стал задумываться о самоубийстве. Он говорил: лучше покончить с собой, пока рак не прикончил меня...

Женщина вытащила бумажную салфетку и высморкалась, сверкая на Мичема глазами. Директор службы безопасности поморщился.

— Мне просто хотелось показать ему, как много он значит для меня, — прошептал я. — Вернее, для нас всех. Я сказал, что расшибусь в лепешку, но устрою ему праздник — и пускай он ни о чем не беспокоится. Я знаю, что поступил неправильно, глубоко неправильно, сто раз незаконно... Что толку оправдываться, когда и так все ясно? Только, может быть, хоть в чем-то, хоть самую чуточку я все-таки прав...

Женщина потянулась за второй салфеткой, глядя на Мичема так, словно он был величайшим на свете подонком. Тот опустил глаза и покраснел, не в силах встретиться со мной взглядом. У меня у самого от этой истории мороз по коже пошел.

В затененном углу кабинета послышался звук открываемой двери — и аплодисменты. Медленные, громкие хлопки в ладоши.

В проеме стоял Николас Уайатт, основатель и президент корпорации «Уайатт телеком».

Он подошел к нам, продолжая хлопать на ходу и улыбаясь во весь рот.

— Прекрасный спектакль! Просто блестящий!

Я изумленно глянул на него и обиженно покачал головой. Уайатт был метра под два ростом и сложен как борец; вот такой человек навис надо мной, как увеличенная копия самого себя. Известный модник, Уайатт щеголял в костюме от Армани в еле заметную полоску. Он не просто был могущественным; у него и вид был соответствующий.

— Позвольте задать вам вопрос, мистер Кэссиди?

Я не знал, что делать, а потому встал и протянул ему ладонь.

Уайатт не пожал мне руку.

— Как зовут Джонси?

Я замешкался, потом выдавил сквозь зубы:

— Ал.

— Ал? А полное имя?

— Ал... Алан. Вернее, Альберт. Блин!

Мичем уставился на меня.

— Детали, Кэссиди! — сказал Уайатт. — Они вечно тебя подводят! Хотя, должен признаться, ты растрогал меня до глубины души. Особенно эта подробность с Армией спасения... — Он постучал кулаком по груди. — Фантастика!

Я глупо улыбнулся, чувствуя себя дурак дураком.

— Мистер Мичем велел мне постараться.

— Ты очень талантливый малый, Кэссиди, — улыбнулся Уайатт. — Настоящая Шахерезада! Думаю, нам надо потолковать.

4

Н-да, Николас Уайатт — страшный человек. Я никогда не встречался с ним лично, хотя и смотрел его выступления по телику и на сайтах корпорации. За три года, что я проработал в возглавляемой им компании, я видел Уайатта лишь мельком, и то пару раз. Вблизи он оказался еще страшнее и внушительнее: загорелый, черные и блестящие, как вакса, волосы смочены гелем и зачесаны назад волосинка к волосинке, безупречно ровные зубы обнажены в голливудской улыбке.

Ему стукнуло пятьдесят шесть, но он не выглядел на свой возраст. Впрочем, не знаю, как должны выглядеть люди в пятьдесят шесть. В любом случае смотрелся он куда лучше, чем мой потрепанный жизнью и лысеющий отец (которому тоже стукнуло пятьдесят шесть) лет десять назад.

Зачем ему я? Чем еще мог президент компании пригрозить мне после всего, что я услышал от Мичема? Тем, что разрежет меня на тысячу кусочков? Или отдаст живьем на съедение вепрю?

Втайне я слегка надеялся, что Уайатт похвалит меня за гениальное представление, отметив мое недюжинное чувство юмора и смекалку. Однако сия робкая надежда развеялась в прах, не успев родиться. Николас Уайатт вовсе не священник, играющий в баскетбол. Он настоящий мстительный сукин сын!

Я был наслышан о нем и знал, что если ты не дурак, то лучше избегать всякого личного общения с президентом корпорации. Склонять голову при встрече и не привлекать внимания. Он славился приступами ярости, бешеными выволочками и жесткими разборками. Уволить мог ни за что, причем сразу — так, что охранники вышвыривали вас из здания. На собраниях администрации он всегда выискивал себе козла отпущения и всласть глумился над ним. К Уайатту боялись приходить с плохими известиями, а потратить зря хоть секунду его драгоценного времени — упаси Бог! Если, на вашу беду, вы делали Уайатту презентацию, то стоило хоть чему-то не сработать, как он прерывал вас воплями: «Не верю!»

Говорили, что в последнее время он стал мягче, однако я бы так не сказал. С чего бы? Он занимался борьбой, штангой и тяжелой атлетикой. Работники гимнастического зала говорили, что Уайатт всегда вызывал на бой самых серьезных соперников. И никогда не проигрывал. А когда противник сдавался, он только спрашивал, ухмыляясь: «Мне продолжать или как?» Тело у него, по слухам, было как у Шварценеггера — похожее на коричневый презерватив, набитый орехами.

Уайатту было недостаточно победить — для вящего удовольствия ему необходимо было посмеяться над побежденным. Как-то раз на Рождество он написал название своего главного соперника — компании «Трион системс» — на бутылке вина и разбил ее о стенку под торжествующие пьяные вопли сотрудников.

Непосредственные подчиненные у Уайатта были под стать ему, такие же мачо с повышенным содержанием тестостерона. Одевались, как и он, в костюмы от Армани, Прада, Бриони, Китона и других кутюрье, о которых я даже слыхом не слыхивал. Причем все они мирились с его издевательствами, поскольку им дьявольски хорошо за это платили. О президенте нашей компании ходила такая шутка: «В чем разница между Богом и Николасом Уайаттом? В том, что Бог не воображает, будто он — Николас Уайатт!»

Он спал три часа в сутки, питался, похоже, только протеиновыми батончиками, представлял собой настоящую атомную станцию по выработке нервной энергии и при этом дико потел. Его прозвали Истребителем. Он управлял с помощью страха и был крайне злопамятен. Когда его бывшего друга уволили с поста президента крупной компании, работавшей в области высоких технологий, Уайатт послал ему венок из черных роз — подручные босса всегда знали, где раздобыть черные розы. Самое знаменитое высказывание Уайатта, которое он повторял так часто, что его следовало бы выгравировать на граните над главным входом и сделать заставкой на каждом компьютере, гласило: «Конечно, я параноик! Я хочу, чтобы все мои работники были параноиками. Паранойя необходима для успеха!»

Я шагал за Уайаттом по коридору из кабинета службы безопасности в его собственный кабинет. Мне почти приходилось бежать. Да уж, отменный ходок! За мной трусил Мичем, как дубинкой размахивая черным кожаным портфелем. По мере приближения к административному сектору белый гип-сокартон на стенах сменился красным деревом, а ковер стал мягким и пушистым. Мы оказались во владениях Уайатта — в самом логове.

Две похожие, как близнецы, секретарши подняли головы и просияли улыбками, провожая взглядами нашу процессию. Одна блондинка, другая брюнетка. «Линда! Иветт!» — буркнул Уайатт, будто поставил подписи под картинками. Меня ничуть не удивило, что обе они были красотками, словно из модельного агентства. Здесь все всегда на высшем уровне, включая стены, ковер и мебель. Мне невольно подумалось: интересно, входит ли в обязанности девушек оказание дополнительных услуг? По крайней мере сплетни такие я слышал.

Кабинет у Уайатта был просторный. Там могла бы разместиться целая боснийская деревня. Две стеклянные стены от пола до потолка с обалденным видом на город. Две остальные — из какого-то дорогого темного дерева — увешаны журнальными обложками в рамочках с фотографиями Уайатта. Запыхавшись от бега, я вертел головой по сторонам, вылупив глаза. Снимок Уайатта с какими-то другими шишками и покойной принцессой Дианой. Босс вместе с президентом Бушем — сначала с первым, потом — со вторым.

Жестом указав нам на черные кожаные кресла (на вид — как из Музея современного искусства), Уайатт опустился на громадный диван.

Голова у меня шла кругом. Я совершенно потерялся в этом Зазеркалье, не в силах понять, что делаю в кабинете Николаса Уайатта. Может, он любил в детстве отрывать щипцами лапки у насекомых, а потом сжигать их лупой?

— Хорошо ты нас нагрел, ничего не скажешь. Очень впечатляет.

Я улыбнулся, скромно потупившись. Возражать было бессмысленно. «Слава Богу! — подумал я. — Похоже, босс все-таки намерен оценить мою смекалку...»

— Надеюсь, ты знаешь, что никто не может пнуть меня в яйца и остаться безнаказанным? Никто, мать твою!

Так, он вытащил щипцы и лупу...

— Ты, немочь болотная, проработал у меня менеджером по производству три года. Отчеты представлял поганые, за все это время не продвинулся по служебной лестнице ни на ступеньку и только делал вид, что работаешь. Ты не больно честолюбив, верно?

Уайатт говорил очень быстро, и от этого я занервничал еще больше.

— Наверное, — улыбнувшись, ответил я. — У меня другие приоритеты.

— А именно?

Я замешкался. Вопрос на засыпку!

— У всякого есть свои пристрастия, иначе он не стоит ломаного гроша. Работой ты явно не вдохновлен. Так что тебя заводит?

Я редко теряю дар речи, но в тот момент в голову мне не приходило ни единой мало-мальски умной мысли. Мичем не сводил с меня глаз, на его лице, состоявшем из одних острых углов, играла мерзкая садистская усмешка. Совершенно не к месту я вдруг подумал о том, что многие из моих коллег отдали бы правую руку за личную беседу с боссом — хотя бы на полминутки, в лифте или у конвейера. Давно речь заготовили. А я сидел в кабинете шефа и молчал, как манекен.

— Может, в свободное время ты играешь на сцене?

Я покачал головой.

— Тем не менее ты хороший актер. Натуральный Марлон Брандо, мать твою! Маршрутизаторы ты, конечно, продаешь хреново, зато лапшу на уши вешаешь на олимпийском уровне!

— Если это комплимент, сэр, то спасибо!

— Говорят, ты чертовски здорово изображаешь Ника Уайатта. Это правда? Давай-ка посмотрим!

Я покраснел, качая головой.

— Однако в итоге ты меня обокрал и думаешь, что это сойдет тебе с рук.

— Нет, сэр! — воскликнул я, изображая крайнюю степень возмущения. — Я не думаю, что это сойдет мне с рук!

— Уволь меня от своих представлений! Достал! — Он взмахнул рукой, словно римский император, и Мичем подал ему папку. Уайатт глянул в нее. — Способности у тебя выше среднего. В колледже ты учился на инженера. По какой специальности?

— Инженер-электрик.

— Ты с детства хотел стать инженером?

— Мой отец хотел, чтобы я приобрел специальность, которая поможет выйти в люди. А самому мне хотелось играть на гитаре в группе «Перл джем».

— Ну и как? Удалось?

— Не-а, — признался я.

Уайатт улыбнулся уголками губ.

— Ты учился не четыре года, а пять. Что стряслось?

— Меня вышибли на год.

— Ценю твою откровенность. Я уж думал, ты скажешь, что поехал на стажировку за границу. Так из-за чего тебя выперли?

— Из-за дурацкой шутки. У меня были плохие оценки за семестр, поэтому я влез в компьютерную сеть и исправил их. А заодно и соседу по комнате.

— Значит, для тебя это дело привычное. — Уайатт посмотрел на часы, потом глянул на Мичема и снова уставился на меня. — У меня есть идея на твой счет, Адам.

Мне не понравилось, что он назвал мое имя. В его устах оно звучало как-то зловеще.

— Очень хорошая идея. Я бы даже сказал, заманчивое предложение.

— Благодарю вас, сэр.

Я понятия не имел, что у него на уме, однако был уверен, что ничем хорошим или заманчивым там и не пахнет.

— То, что я тебе сейчас скажу, в дальнейшем буду отрицать. Более того: я вчиню тебе иск за клевету, если ты когда-нибудь повторишь мои слова. Усек? Я просто раздавлю тебя, как таракана!

Что бы Уайатт ни имел в виду, раздавить он меня мог, спорить не приходилось. Миллиардер как-никак — третий или четвертый по счету в списке богатейших людей Америки. Кстати, когда-то он был вторым, до того как упали акции корпорации. Ему хотелось стать самым-самым и обогнать Билла Гейтса, но это вряд ли.

Сердце у меня забилось, словно бешеное.

— Ясно.

— Ты хорошо понимаешь, как влип? Стоит тебе выйти за эту дверь, как тебя посадят за решетку минимум на двадцать лет. И это так же точно, как то, что меня зовут Николас Уайатт! Выбирай, голубчик. Я предлагаю сделку.

— Согласен, — прохрипел я.

— Я расскажу в чем суть, Адам. Тебя, смышленый ты мой инженер, ожидает блестящее будущее, если только будешь играть по правилам. Моим правилам!

Лицо у меня горело, как на солнцепеке.

— Я хочу, чтобы ты провернул одно дельце. Особый проект. Я кивнул.

— Короче, ты должен поступить на службу в «Трион».

— В «Трион системс»? — недоуменно переспросил я.

— В отдел маркетинга новой продукции. У них в компании есть пара вакансий на ключевые посты.

— Они в жизни меня не возьмут!

— Ты прав, тебя они не возьмут. На кой им сдался жулик и лентяй? Но молодого гения из корпорации «Уайатт», восходящую суперзвезду, оторвут с руками!

— Простите, я не понимаю...

— Такой умник, а не понимаешь? Ну же, напрягись! «Люсид» — это твое детище, верно?

Он говорил о флагманском продукте компании «Уайатт телеком», микрокомпьютере типа «все в одном флаконе». Потрясающая игрушка! Только я не имел к ней никакого отношения. У меня ее даже не было.

— Они ни за что не поверят, — сказал я.

— Послушай меня, Адам. Самые важные деловые решения я принимаю интуитивно. И моя интуиция подсказывает, что у тебя хватит мозгов и таланта, чтобы добиться успеха. Так ты согласен или нет?

— Вы хотите, чтобы я обо всем вам докладывал? Он сверлил меня стальным взглядом.

— Не только. Я хочу, чтобы ты добывал информацию.

— Шпионил, да? Был этим... как их называют... «кротом»?

Уайатт развел руками, словно хотел спросить: «Ты что, совсем слабоумный?»

— Называй как знаешь. У компании «Трион» есть ценная интеллектуальная собственность, которую я хочу получить. А служба безопасности у них работает что надо, их голыми руками не возьмешь. Только сотрудник «Триона» в состоянии получить к ней доступ, причем не просто сотрудник, а один из главных игроков. Его можно либо завербовать, либо купить, либо подсунуть через парадный вход. Вот мы тебя и подсунем. Незаурядный молодой человек, блестящий специалист с прекрасными рекомендациями. По-моему, они клюнут.

— А если меня поймают?

— Не поймают, — сказал Уайатт.

— И все-таки — а вдруг?

— Будешь стараться — не поймают. А если облажаешься и тебя схватят за шкирку — мы тебя защитим.

Я в этом сильно сомневался.

— Они определенно будут меня подозревать.

— С какой стати? — спросил Уайатт. — В нашем бизнесе люди постоянно прыгают из компании в компанию. Талантливых людей не так уж много, у них всегда полно соблазнов.

Ты добился великолепных результатов в «Уайатт телеком», но ты думаешь, что тебя недооценивают, слишком мало платят. Ты жаждешь получить ответственную должность, тебе нужно более широкое поле деятельности, больше денег... В общем, сам понимаешь.

— Да они меня раскусят в первую же минуту!

— Нет, если не проколешься. Ты изучишь маркетинг, станешь действительно блестящим специалистом, будешь вкалывать так, как никогда еще не вкалывал за всю свою ничтожную жизнь. Из кожи вон вылезешь! Только главный игрок сможет достать мне требуемую информацию. Кстати, если ты возьмешься за старое и попробуешь нагреть «Трион» — наш маленький эксперимент будет закончен. А ты отправишься загорать на нарах.

— Я думал, все ответственные сотрудники должны иметь степень магистра делового администрирования.

— Чушь! Годдард все эти степени ни в грош не ставит — и тут я с ним согласен. У него у самого нет никакой степени. Степени, мол, тормозят мыслительный процесс. Кстати, о торможении мыслительных процессов...

Уайатт щелкнул пальцами, и Мичем протянул ему маленькую металлическую коробочку, очень знакомую. Коробочка из-под таблеток. Уайатт открыл крышку. Внутри лежало несколько беленьких таблеток, по виду похожих на аспирин. Только похожих. Да, знакомая коробочка.

— Ты немедленно перестанешь употреблять эту дрянь, понял? Что это — экстази?

Коробочка с аспирином стояла у меня дома на журнальном столике. Интересно, как они ее заполучили? Я настолько обалдел, что даже не испугался. Уайатт швырнул коробочку в маленькую мусорную корзину, обтянутую черной кожей, которая стояла рядом с диваном. Я услышал, как таблетки шлепнулись на дно.

— И чтобы никакой травки, спиртного и прочей гадости! Ты у нас исправишься и станешь образцово-показательным молодым специалистом, голубчик!

Из всех моих проблем эта, наверное, была самой незначительной.

— А вдруг меня не возьмут на работу?

— На нары! — ухмыльнулся Уайатт. — И не бери с собой туфли для гольфа. Возьми лучше вазелин.

— Даже если я буду стараться изо всех сил?

— Твоя задача — не проколоться. А квалификацию мы тебе обеспечим! Я сам буду твоим наставником. Если завалишь дело...

— О какой сумме идет речь?

— Сумме? Да откуда мне знать, мать твою?! Но можешь поверить, что платить тебе будут куда больше, чем здесь. Шестизначную сумму — это точно.

Я постарался скрыть изумление.

— Плюс моя здешняя зарплата.

Уайатт развернулся ко мне лицом — застывшим как камень — и уставился в упор. В глазах у него не было вообще никакого выражения. «Он, случайно, токсином ботулина не колется?» — промелькнуло у меня в голове.

— Издеваешься?!

— Я сильно рискую.

— Что-что? Извини, но это я сильно рискую! Ты натуральный черный ящик! Большой и жирный вопросительный знак!

— Если бы вы и впрямь так думали, то не предлагали бы мне сделку.

Уайатт повернулся к Мичему.

— Ушам своим не верю!

Мичем выглядел так, словно только что проглотил кусок дерьма.

— Ах ты, говнюк... — начал он. — Да я сейчас возьму трубку и...

Уайатт величественным жестом поднял руку.

— Ладно. Он нахал, но я люблю таких пробивных. Тебя возьмут в «Трион», ты сделаешь свое дело и получишь вдвойне. А если проколешься...

— Понял, — сказал я. — На нары! Позвольте, я подумаю. Завтра дам ответ.

— Советую не болтать об этом. Ни слова ни дружкам, ни отцу. Понятно? — встрял Мичем. — А то не успеешь оглянуться, как на тебя кирпич свалится!

— Понял, — повторил я. — Не стоит мне угрожать.

— Это не угроза, — процедил Уайатт. — Это обещание.

5

Возвращаться на рабочее место смысла не было, так что я пошел домой. Странно как-то сидеть в вагоне метро днем, вместе со стариками, студентами, молодыми мамашами и детьми! Голова у меня все еще шла кругом, перед глазами все плыло.

До моей квартиры от станции минут десять ходу. Денек словно в насмешку выдался солнечный и веселый.

Тенниска на мне еще не просохла и воняла потом. Две молоденькие девушки в комбинезонах со множеством пирсингов, качали стайку малышни на длинной веревке, привязанной к дереву. Малышня визжала. Несколько чернокожих пацанов, сняв рубашки, играли в баскетбол на заасфальтированной площадке за забором. Плитки на тротуаре были неровные, выщербленные, я чуть было не споткнулся, а через миг почувствовал под ногой тошнотворную скользкую массу. Ну конечно, вляпался в собачье дерьмо. Очень символично!

В подъезде сильно разило мочой, то ли кошачьей, то ли людской. Почта еще не пришла. Звеня ключами, я отпер три замка. Старуха, жившая по соседству на лестничной клетке, со скрипом отворила дверь на ширину цепочки — и захлопнула. Она была слишком маленького роста и не могла дотянуться до дверного глазка. Я помахал ей рукой.

В комнате было темно, хотя я и раздвинул жалюзи. В ноздри ударил затхлый смрад от выкуренных накануне сигарет. Поскольку жил я на первом этаже, то не мог проветрить комнату днем.

Обстановка у меня довольно жалкая: напротив зеленого в клеточку (с золотистой нитью) дивана с высокой спинкой, местами залитого пивом, стоит телик «Саньо» с экраном в девятнадцать дюймов и без пульта. В углу одиноко высится узкий недоделанный книжный шкаф. Я плюхнулся на диван, взметнув в воздух облако пыли. Стальная пружина впилась мне в задницу. Я вспомнил черный кожаный диван Николаса Уайатта и подумал: «Интересно, доводилось ли ему когда-нибудь жить на такой помойке? Говорят, он вышел из грязи в князи, но мне как-то не верится; не могу представить, чтобы он когда-либо обитал в такой крысиной норе». Я нашел зажигалку под стеклянным журнальным столиком, закурил и уставился на пачку счетов на столе. В последнее время я даже не вскрывал конверты. На моих «Мастеркард» и трех «Визах» осталось всего ничего, лишь на необходимые расходы.

Естественно, я уже принял решение.

6

— Тебе влетело?

Сет Маркус, мой закадычный друг со школы, три вечера в неделю работал барменом в облюбованном яппи заведении «Бродячий кот», а днем подвизался в качестве помощника юриста в одной из компаний в центре города. Он говорил, что нуждается в деньгах, но я не сомневался, что на самом деле Сет подрабатывает барменом, чтобы не превратиться в занудную конторскую крысу из тех, над которыми мы любили посмеяться.

— За что влетело-то?

Что я ему успел наговорить? Неужели протрепался насчет вызова к Мичему? Очень надеюсь, что нет. Елки зеленые, я же не имею права рассказывать про историю, в которую меня втравили!

— За твою вечеринку.

В баре было шумно, я не очень хорошо его слышал, к тому же кто-то из угла свистнул, сунув два пальца в рот, — пронзительно и громко.

— Вот придурок! Он мне, что ли, свистит? Я ему не собака!

Сет проигнорировал свист.

Я покачал головой.

— Значит, все устаканилось? Потрясающе! С тебя как с гуся вода! Что тебе налить ради праздничка?

— "Бруклин Браун".

Он покачал головой:

— Не-а.

— "Ньюкасл"? «Гиннесс»?

— А может, разливного? Его все равно никто не учитывает.

Я пожал плечами:

— Давай.

Он налил мне желтого пива с пеной. Видать, Сету не часто приходилось это делать, поскольку пена выплеснулась на деревянную стойку. Сет — парень высокий, черноволосый, привлекательный — настоящий магнит для девчонок, со смешной козлиной бородкой и серьгой в ухе. Он наполовину еврей, хотя всегда хотел быть чернокожим. Кроме того, он пел и играл в группе под названием «Скользкие», Я слышал их пару раз — ничего особенного, хотя Сет вечно твердил, что они вот-вот «подпишут контракт». Короче, стать настоящим белым воротничком, чего он так боялся, ему не грозило, поскольку Сет вечно был замешан как минимум в нескольких аферах сразу.

Сет — единственный человек, о котором могу сказать, что он еще более прожженный циник, чем я. Наверное, поэтому мы и подружились. И еще потому, что он не доставал меня разговорами о моем отце, хотя и играл в школьной команде под руководством тренера (и тирана) Фрэнка Кэссиди. В седьмом классе мы с ним оказались соседями по комнате — и сразу прониклись взаимной симпатией, поскольку нас изолировали от прочих за издевательства над учителем математики мистером Паскалем. В девятом классе я перешел в частную школу «Бартоломью Браунинг», где учились отпрыски богатых семей, поскольку отца взяли туда тренером футбольной и хоккейной команд, что давало мне право на бесплатное обучение. В течение двух лет мы с Сетом почти не виделись — пока отца не уволили за то, что он сломал две кости в правом предплечье ученика и еще одну — в левом. Маменька пострадавшего оказалась председателем попечительского совета «Бартоломью Браунинг». Так что бесплатное обучение накрылось, а я вернулся в обычную школу. Отец тоже туда устроился — после «Бартоломью Браунинг», — и я перестал играть в футбол.

Мы с Сетом оба работали в старших классах на автозаправке «Галф», пока ему не надоела эта обдираловка и он не пошел печь пончики в «Данкин Донатс». Летом мы порой мыли окна, вкалывая на компанию, строившую небоскребы в центре города, но потом решили, что болтаться на веревке на уровне двадцать седьмого этажа — вовсе не так классно, как кажется. Это оказалось не только скучно, но и безумно страшно. Паршивое сочетание! Может, некоторые считают такую работу чем-то вроде экстремального спорта, но это больше похоже на затянувшуюся попытку самоубийства.

Свист сделался громче. Люди оборачивались на свистевшего — лысеющего крепыша в костюме; кое-кто начал посмеиваться.

— Черт! Мое терпение кончилось, — проговорил Сет.

— Не надо! — крикнул я вдогонку, однако было уже поздно.

Сет направился в угол бара. Я вытащил сигарету и закурил, глядя, как мой приятель склонился над свистуном, испепеляя его взглядом, — вот-вот схватит нахала за лацканы, но сдержался и что-то сказал. Люди за соседними столиками рассмеялись. Сет с довольным видом направился к стойке, на минуту остановился у столика, где сидели две красотки — брюнетка и блондинка, — перекинулся с ними парой слов и одарил ослепительной улыбкой.

— Ты все еще куришь? Глазам своим не верю! — сказал он мне. — Вспомни про своего папашу, придурок!

Он вытащил сигарету из моей пачки, прикурил, сделал одну затяжку и положил на край пепельницы.

— Спасибо, что не поблагодарил меня за то, что я не курю, — откликнулся я. — А ты сам чего дымишь?

Он выпустил из ноздрей струю дыма.

— Во-первых, люблю делать несколько дел сразу. А во-вторых, мои родственники не болеют раком. Просто сходят с ума.

— У него не рак.

— Ну эмфизема — какая разница? Как он?

— Нормально.

Я пожал плечами. Мне не хотелось углубляться в эту тему, да и Сету тоже.

— Одна из этих красоток заказала «Космополитен», а другая — замороженный коктейль. Черт бы их побрал!

— Чем ты так недоволен?

— Да возиться долго, а чаевых получишь с гулькин нос. Бабы никогда не дают на чай, это я уже усвоил. Бог ты мой, мужику откроешь банку с пивом — и пара баксов твои! Замороженный коктейль... — Он покачал головой. — Одуреть можно!

Сет на минуту погрузился в работу, со стуком шлепнув на стойку пару бокалов под визгливый аккомпанемент включенного блендера. Потом с убийственной улыбкой отнес напитки дамам. Они не дали ему чаевых даже с гулькин нос, а затем обе обернулись ко мне, расплывшись в улыбках.

— Что ты потом делаешь? — спросил Сет, вернувшись.

— Потом?

Было уже почти десять, а завтра в полвосьмого мне нужно было явиться к инженеру компании «Уайатт». Пару дней он будет меня натаскивать, в деталях излагая проект «Люсид», потом еще пару дней мной займется завотделом маркетинга новой продукции, не говоря уже о регулярных занятиях с «личным тренером». Да, распорядок установили суровый. Натуральный учебный лагерь для лизоблюдов! И никаких опозданий — попробуй только явиться поздно! Но Сету я сказать не мог. И никому не мог.

— Я заканчиваю в час, — сообщил Сет. — Эти цыпочки спросили, не хочу ли я пойти с ними в «Салсу». Я сказал, что с другом. Они на тебя посмотрели и не возражают.

— Я не могу.

— Что?

— Мне завтра рано на работу. И без опозданий.

— Что? — с изумлением воззрился на меня Сет. — Что ты несешь?

— У меня серьезное задание. Не могу завтра задерживаться. Большой проект...

— Шутишь, что ли?

— К сожалению, нет. А разве тебе самому не надо утром на работу?

— Ты что, один из них?! Хочешь стать конторской крысой?

— Пора взрослеть, — ухмыльнулся я. — Хватит ребячиться. Сет посмотрел на меня с нескрываемым отвращением.

7

Через десять дней утомительных занятий с инженерами и специалистами по маркетингу, имевшими отношение к проекту «Люсид», голова моя была битком набита ненужной информацией. Мне выделили крохотный кабинет в административном крыле — бывшую кладовку, где я, впрочем, почти и не сидел. На работу ходил прилежно, стараясь не нарываться на неприятности. Трудно сказать, надолго бы меня хватило или нет, однако призрак койки в камере «Марион» был хорошим стимулом.

И вдруг как-то утром меня вызвали в кабинет, находившийся через две двери от логова Николаса Уайатта. На медной табличке было написано имя: «Джудит Болтон». Кабинет весь так и сиял белизной — белый ковер, обитая белым бархатом мебель, стол из белого мрамора и даже белые цветы.

Николас Уайатт сидел на белом кожаном диване рядом с привлекательной женщиной лет сорока, которая фамильярно беседовала с ним, то и дело касаясь руки босса и смеясь. Рыжие волосы, отливающие медью, длинные ноги, стройное тело, над которым она, без сомнения, тщательно трудилась, темно-синий костюм. Голубые глаза, блестящие губы сердечком и кокетливо приподнятые кверху брови. Когда-то она наверняка была просто сногсшибательна, но в ней не хватало мягкости, что ли...

Я вспомнил, что видел ее на прошлой неделе вместе с Уайаттом, когда он заглядывал в кабинет, где меня обрабатывали инженеры и спецы по маркетингу. Она вечно что-то шептала ему на ухо, глядя в мою сторону, однако нас друг другу не представили, и мне оставалось только гадать, кто же она такая.

Не вставая с дивана, дама протянула ладонь — длинные пальцы, красный лак на ногтях — и крепко пожала мою руку.

— Джудит Болтон.

— Адам Кэссиди.

— Вы опоздали, — заметила она.

— Заблудился, — сказал я, пытаясь разрядить обстановку.

Джудит покачала головой, улыбнулась, потом слегка нахмурилась:

— Вы не очень-то пунктуальны. Не опаздывайте больше, пожалуйста. Вы меня поняли?

Я улыбнулся в ответ — как улыбался копам, когда они спрашивали, знаю ли я, с какой скоростью еду. Да, ничего не скажешь, железная леди.

— Понял.

Я сел на кресло напротив нее. Уайатт с интересом наблюдал за нашим разговором.

— Джудит — один из самых ценных моих игроков. Мой лучший тренер. Мое доверенное лицо. Советую прислушиваться к каждому ее слову.

И наш президент удалился.

Клянусь, вы бы меня не узнали. Я стал другим человеком. Пересел из старой колымаги в серебристую «Ауди А6», купленную в кредит, предоставленный компанией, и полностью сменил гардероб. Одна из секретарш Уайатта — брюнетка, оказавшаяся бывшей фотомоделыо из Британской Вест-Индии, — как-то повела меня днем в дорогой магазин, куда я раньше не заглядывал и где, по ее словам, она покупала одежду для Ника Уайатта. Секретарша выбрала несколько костюмов, рубашек, галстуков и туфель — за счет представительских расходов корпорации. Она купила мне даже носки, обозвав их гольфами, причем не обычные, как я привык, а от Армани и Эрменджильдо Зенья. У них и впрямь была особая аура: так и видишь, как итальянские вдовы мастерят их вручную под музыку Верди.

Баки — «собачью шерсть», как она их назвала, — мне велели сбрить. И никакого художественного беспорядка на голове. Моя наставница отвела меня в изысканный салон, откуда я вышел похожим на модель Ральфа Лорена, разве что не таким сладеньким. Мне было страшно думать о нашей следующей встрече с Сетом; представляю, какой тирадой он разразится!

Мне придумали легенду. Коллегам и менеджерам из отдела маршрутизаторов сказали, что я переведен на другую должность. Ходили слухи, что меня сослали в Сибирь, поскольку начальник отдела устал от моей безалаберности. Другие говорили, что одному из директоров корпорации очень понравилась моя служебная записка, он пришел в восторг от моей расторопности, и меня не понизили, а повысили. Правды не знал никто. Общеизвестно было лишь то, что в один прекрасный день я внезапно ушел из своей каморки.

Если бы кто-нибудь дал себе труд приглядеться повнимательнее к списку сотрудников на сайте корпорации, он увидел бы, что теперь моя должность называлась директор по специальным проектам при администрации президента.

Таким образом моя легенда обрела электронную плоть.

Джудит повернулась ко мне и продолжила беседу:

— Если тебя возьмут в «Трион», будешь приходить в кабинет за сорок пять минут до начала рабочего дня. Выпивать за обедом и после работы запрещено категорически. Никаких вечеринок, коктейлей, посиделок с «друзьями» из компании. Все праздники отменяются. Если придется идти на корпоративный прием, будешь пить содовую.

— Вы говорите так, будто я анонимный алкоголик!

— Приверженность к употреблению спиртных напитков — признак слабости.

— В таком случае курение, очевидно, тоже исключается.

— Ошибаешься, — сказала она. — Это мерзкая и отвратительная привычка, свидетельствующая о недостатке самоконтроля, но есть и другие соображения. Потусоваться в курилке — прекрасная возможность завести знакомство с людьми из разных отделов и получить ценную информацию. А теперь пара слов о твоем рукопожатии. — Джудит покачала головой. — С ним у тебя слабовато. Решение о принятии человека на работу принимается за первые пять минут, во время рукопожатия. Если кто-то скажет тебе, что это не так, он солжет. Ты получаешь работу, когда тебе пожимают руку, а во время собеседования нужно бороться только за то, чтобы ее не потерять. Поскольку я женщина, ты старался быть деликатным. А зря! Не бойся, жми крепче и не отпускай...

Я проказливо улыбнулся и перебил ее:

— Последняя женщина, которая мне это говорила...

Она застыла в напряженном молчании.

— Извините.

Джудит, по-кошачьи склонив голову набок, улыбнулась в ответ:

— Благодарю. Не отпускай руку пару секунд. Смотри мне в глаза и улыбайся. Вложи в эту улыбку всю свою искренность и обаяние. Давай попробуем еще раз.

Я встал и снова пожал Джудит Болтон руку.

— Уже лучше, — заметила она. — Ты очень естественный. Люди, встречая тебя, думают: «Что-то в этом парне мне нравится, сам не знаю что». Да, в тебе есть шарм. — Она смерила меня оценивающим взглядом. — Ты что, сломал когда-то нос?

Я кивнул.

— Дай-ка угадаю: играл в футбол?

— В хоккей.

— Неплохо. Занимаешься спортом, Адам?

— Занимался.

Я сел обратно в кресло.

Джудит склонилась ко мне, положив подбородок на ладони и внимательно глядя в глаза.

— Это видно — по твоей походке, по осанке. Славно, славно. Но ты не синхронизируешь.

— Не понял.

— Тебе нужно синхронизировать движения. Как в зеркале. Я склонилась вперед — и ты делаешь то же самое. Я откинусь на спинку — ты повторяешь. Я положу ногу на ногу — и ты тоже. Смотри за наклоном моей головы и постарайся стать моим отражением. Синхронизируй даже свое дыхание с моим. Только незаметно, не пародируя. Именно так мы общаемся с людьми на подсознательном уровне. Тогда они чувствуют себя комфортно. Им нравятся люди, похожие на них самих. Понятно?

Я обезоруживающе улыбнулся — по крайней мере мне так казалось.

— И еще одно. — Она нагнулась еще ближе. — Ты переборщил с жидкостью после бритья.

Я вспыхнул от смущения.

— Дай-ка угадаю... «Драккар нуар». — Уверенная в собственной правоте, Джудит не стала дожидаться ответа. — Приемчик на уровне средней школы. Чтобы у девчонок-болельщиц коленки подгибались.

Позже я узнал, что за птица Джудит Болтон. Она была важной персоной, которая несколько лет назад перешла из консалтинговой компании «Маккинси и К°» в «Уайатт телеком» в качестве личного консультанта Николаса по щекотливым персональным делам, разрешению конфликтов в высших эшелонах корпорации, а также психологическим аспектам сделок, переговоров и приобретений. Благодаря степени доктора психологии ее называли доктор Болтон. Но как бы ее ни именовали: «ответственным за персонал» или же «наставником по стратегии лидерства», по сути, она была чем-то вроде личного олимпийского тренера Уайатта. Джудит советовала ему, кто из сотрудников годится в управленцы, а кто нет, кого следует уволить, кто плетет заговоры за его спиной. Она просвечивала сотрудников как рентгеном, мгновенно улавливая любые признаки нелояльности. Уайатт, без сомнения, переманил ее от Маккинси и платил ей дикие бабки. Джудит оказалась настолько незаменимой, что позволяла себе не соглашаться с Николасом и разговаривать с ним в таком тоне, которого он не потерпел бы ни от кого другого.

— Итак, наше первое задание — подготовиться к собеседованию.

— Ну, сюда-то меня приняли... — неуверенно проговорил я.

— Мы играем в другой лиге, Адам, — улыбнулась Джудит. — Ты теперь звезда, которую компания «Трион» должна захотеть переманить от нас. Тебе нравится работа в «Уайатт телеком»?

Я уставился на нее, чувствуя себя дурак дураком.

— Я же отсюда ухожу, верно?

Джудит закатила глаза и глубоко вдохнула.

— Нет. Ты должен отвечать позитивно. — Она повернулась ко мне в профиль и вдруг заговорила моим голосом (потрясающе похоже!): — Мне очень нравится! Я испытываю такое вдохновение! У меня великолепные коллеги!

Пародия была настолько точной, что я ошалел; такое чувство, будто слушаешь себя на автоответчике.

— Зачем же я пришел на собеседование в «Трион»?

— Возможности, Адам. Тебе нравится работать в «Уайатте». Тебя ничто здесь не раздражает. Ты просто делаешь следующий шаг в своей карьере, а в «Трионе» больше возможностей, чтобы стать быстрее, выше, сильнее. Какое у тебя самое слабое место, Адам?

Я подумал ровно секунду.

— У меня его нет. Никогда не следует говорить о своих слабостях.

— Бога ради! Подумают, что ты либо самовлюбленный нарцисс, либо дурак.

— Это вопрос на засыпку?

— Конечно, на засыпку! Собеседование — все равно что минное поле, голубчик. Ты должен признать за собой какую-нибудь слабость — естественно, не отталкивающую. Можешь сказать, что ты слишком верный супруг или слишком любящий отец. — Она вновь заговорила моим голосом: — Порой мне так нравится работать с какой-нибудь компьютерной программой, что я даже не пытаюсь попробовать другие. Или — иногда, если меня беспокоит какая-то мелочь, я не говорю об этом, чтобы не накалить атмосферу. Значит, ты не зануда! Вот еще одна фишка: мол, проект так поглощает меня, что я работаю день и ночь, поскольку стараюсь добиться максимального результата; быть может, в этом не всегда есть необходимость. Понял? Да они просто растают, Адам!

Я улыбнулся, кивнул. Боже правый, во что же я вляпался?!

— Какую самую большую ошибку ты допустил в своей деятельности?

— Очевидно, я должен в чем-то признаться, — нервно выпалил я.

— Ты быстро схватываешь, — сухо заметила Джудит.

— Может, я как-то раз взял на себя слишком много и...

— ...и завалил все дело? Значит, ты не осознаешь границ собственной компетентности? Нет, не пойдет. Ты должен сказать: «Да не очень большую. Как-то я составлял отчет для босса и забыл переписать его на дискету. Компьютер полетел, и мне пришлось начать все сначала. Чтобы восстановить отчет, просидел до утра. Но это был хороший урок! С тех пор я всегда делаю копии». Ясно? Самая большая ошибка, которую ты допустил, случилась не по твоей вине, к тому же ты все исправил.

— Ясно.

Воротничок рубашки давил мне горло. Я жаждал поскорее вырваться отсюда.

— Ты правда талант, Адам, — сказала она. — Ты справишься!

8

Вечером накануне собеседования в «Трионе» я зашел проведать отца. Обычно я заглядывал к нему раз в неделю — или чаще, если он просил. А просил он нередко, отчасти из-за одиночества (мама умерла шесть лет назад), отчасти оттого, что стал параноиком от стероидов, которые принимал, и подозревал сиделок в желании убить его. Поэтому отец никогда не звонил, чтобы просто поболтать, — он вечно жаловался, ныл и обвинял меня во всех грехах. У него пропало болеутоляющее, наверняка стащила Карин, сиделка; кислород, поставляемый фармацевтической компанией, паршивого качества; сиделка Ронда постоянно наступает на кислородный шланг, а когда вытаскивает трубки у него из носа, то чуть не обрывает уши.

Я с огромным трудом уговаривал сиделок остаться подольше — и это очень мягко сказано. Как правило, мало кому удавалось продержаться больше нескольких недель. Фрэнсис К. Кэссиди всегда имел несносный характер, сколько я его помню, а с возрастом так и вовсе озлобился. Он выкуривал две пачки сигарет в день и надсадно кашлял, страдая от бронхита. Поэтому неудивительно, что у него обнаружили эмфизему. А чего он ожидал? Да отец уже несколько лет не мог задуть свечи на праздничном торте в день рождения! Теперь эмфизема вступила в заключительную стадию, а значит, папаня протянет еще пару недель или месяцев. А может, и десять лет. Точнее никто сказать не мог.

К сожалению, заботы по уходу за отцом легли на мои плечи, поскольку я был его единственным отпрыском. Он по-прежнему жил на первом этаже в трехкомнатной квартире, где прошло мое детство, и после смерти матери не изменил там ничего — все тот же вечно барахливший холодильник старомодного золотистого цвета, просевший с одной стороны диван, пожелтелые от старости кружевные занавески на окнах. Отец не скопил никаких сбережений, а пенсию получал поистине жалкую; ему едва хватало на лекарства. Поэтому часть моего жалованья уходила на оплату квартиры и сиделок, а также прочие мелочи. Я никогда не ждал от него благодарности — и никогда ее не получал. Отец ни за что не попросил бы у меня денег, ни в жизнь! Мы оба делали вид, будто он живет на какую-то мифическую благотворительность.

Когда я пришел, он сидел в своем любимом кресле с трубками в носу (кислород ему требовался постоянно) напротив громадного телика — это теперь стало его основным занятием и еще одним поводом для жалоб. На экране мелькала какая-то информационно-рекламная передача.

— Привет, пап, — сказал я.

Он не ответил, завороженно глядя на экран, будто там показывали сцену в душе из «Психоза». Как же он похудел! Хотя грудь по-прежнему колесом, постриженные ежиком волосы совсем седые.

Оторвавшись наконец от экрана, отец глянул на меня и буркнул:

— Эта стерва уходит. Ты знаешь?

Стервой была очередная сиделка по имени Морин, довольно вспыльчивая ирландка лет пятидесяти с худощавым лицом и ядовито-рыжими крашеными волосами. Прихрамывая — у нее было что-то с бедром, — она прошла через гостиную с пластмассовым ведром, доверху полным белыми теннисками и боксерскими шортами, составлявшими львиную долю гардероба отца. Меня удивило только то, что она продержалась так долго. У отца стоял на столе рядом с креслом колокольчик, в который он звонил каждый раз, когда нуждался в помощи сиделки. Похоже, он нуждался в ней постоянно. Кислородные трубки то не работали как надо, то просто выпадали из ноздрей, то ему была нужна помощь, чтобы добраться до туалета и пописать. Время от времени отец требовал вывезти себя на «прогулку» в моторизованном инвалидном кресле, чтобы проехаться по торговому центру, поворчать по поводу панков и в очередной раз оскорбить сиделку. Он обвинял ее в том, что она крадет болеутоляющее. Такое любого нормального человека довело бы до белого каления, и Морин явно была уже на грани.

— Скажите ему, как вы меня обозвали! — потребовала она, поставив корзинку на диван.

— Бога ради! — отмахнулся отец. Говорил он короткими предложениями, поскольку все время задыхался. — Ты кладешь мне в кофе антифриз! Я чувствую. По телевизору это называют преступлением против седин. Убийством немощных.

— Пожелай я вас убить, я бы воспользовалась более сильным средством, чем антифриз, — огрызнулась Морин.

У нее был ярко выраженный ирландский акцент, не пропавший за двадцать с лишним лет, что Морин прожила здесь. Отец постоянно обвинял сиделок в том, что они пытаются его убить. Впрочем, даже если он был прав, кто посмел бы их осудить?

— Он обозвал меня таким словом!.. Я даже повторять не хочу.

— Черт побери! Я назвал ее шлюхой. Очень даже вежливое слово для нее. Она набросилась на меня! Я сижу тут, мать твою, прикованный трубками, а эта шлюха меня бьет!

— Я просто вырвала у него из рук сигарету, — объяснила Морин. — Он решил втихую курнуть, пока я стирала внизу белье. Как будто я запаха не почую! — Она посмотрела на меня. Один глаз у нее косил. — Ему запрещено курить! Не знаю, где он прячет сигареты, но я точно знаю, что он их прячет!

Отец торжествующе улыбнулся.

— Хотя какая разница? — буркнула она. — Я здесь последний день. Нет моих сил больше!

Публика в телешоу (нанятая за плату) восторженно заахала и разразилась овацией.

— Да я этого даже не замечу! — заявил отец. — Она ни хрена не делает. Посмотри, какая тут пылища! Чем эта шлюха занимается?

Морин схватила корзинку с бельем.

— Мне надо было уйти месяц назад. Зачем я вообще взялась за эту работу?

Она вышла из комнаты своей странной хромающей походкой.

— Следовало уволить ее, как только она появилась, — проворчал отец. — Я сразу понял, что она убийца. — Он с натугой выдохнул, словно дышал через солому.

Я не знал, что делать. Оставлять отца одного невозможно — он не в силах даже до туалета дойти без посторонней помощи. А в приют идти отец категорически отказался: заявил, что скорее покончит с собой.

Я положил ладонь на его левую руку, большой палец которой подсоединен к мигающему красному индикатору — по-моему, он называется оксиметр и служит для измерения пульса. На экране светилось «88 процентов».

— Мы найдем кого-нибудь, пап, не волнуйся.

Он отдернул руку.

— Что она за сиделка, черт возьми? Да ей же на всех наплевать! — Отец надолго закашлялся, потом сплюнул мокроту в скомканный платок, который выудил откуда-то из кресла. — Не понимаю, почему бы тебе не переехать сюда? Все равно твоя работа — не бей лежачего!

Я покачал головой:

— Не могу, папа. Мне надо выплатить остаток за учебу.

Не хотелось упоминать о том, что кто-то также должен платить вечно меняющимся сиделкам.

— Да уж, много хорошего дал тебе колледж! Выброшенные деньги! Ты только и знал, что кутил с дружками. За что я платил по двадцать тысяч в год? Чтобы ты трахался со всеми напропалую? Мог с таким же успехом делать это и здесь!

Я улыбнулся, давая ему понять, что не обижаюсь. Не знаю, то ли стероиды и преднизолон, который он принимал против закупорки дыхательных путей, сделали его сволочью, то ли отец был таким «нежным» по натуре.

— Твоя мать, упокой Господь ее душу, избаловала тебя вконец. Превратила в ленивого котяру. — Он с шумом всосал воздух. — Зря прожигаешь жизнь. Когда ты наконец найдешь нормальную работу, черт побери?

Умеет мой папаша нажимать на слабые места! Я подождал, пока схлынула волна раздражения. Нельзя принимать его всерьез, не то и рехнуться недолго. Мне всегда казалось, что его ярость сродни собачьему бешенству — явление совершенно неуправляемое. В детстве, когда я не мог за себя постоять, он вытаскивал ремень и порол меня до посинения. А закончив экзекуцию, бормотал: «Видишь, до чего ты меня довел?»

— Я пытаюсь.

— Ты неудачник! Они это за милю видят!

— Кто?

— Да эти компании! Неудачники никому не нужны. Все хотят победителей. Принеси-ка мне кока-колы!

Вечная мантра отца, еще со времен тренировок, — что я неудачник, что важна только победа, а прийти вторым — значит проиграть. Бывало, подобные разговоры выводили меня из себя. Но теперь я привык и пропускал все мимо ушей.

Я пошел на кухню, думая о том, что же нам теперь делать. Отцу необходим круглосуточный уход, тут и говорить не о чем. Однако из агентств к нам больше никого не пришлют. Сначала к нему ходили настоящие больничные сиделки, подрабатывавшие во вторую смену. Когда он их разогнал, мы стали приглашать малоквалифицированных людей, прошедших двухнедельный курс и получивших сертификат. Теперь приходилось искать кого угодно, по объявлениям в газетах.

Морин навела в золотистом холодильнике «Кекмор» образцовый порядок, прямо как в государственной лаборатории. Ряды кока-колы стояли один за другим на проволочной полке, которую Морин зафиксировала ровно на нужной высоте. Даже стаканы в шкафчике, обычно пыльные и грязные, сияли чистотой. Я положил лед в два стакана и налил колу из банок. Нужно умаслить Морин, извиниться за поведение отца, умолять и просить, даже подкупить, если надо. Пусть останется хотя бы до тех пор, пока я найду ей замену! Может, воззвать к ее чувству ответственности? Хотя желчность папеньки наверняка порядком разъела сие чувство. Если честно, я был в отчаянии. Если завалю завтра собеседование, свободного времени у меня будет навалом, да только я окажусь за решеткой где-нибудь в Иллинойсе. Нет, так не пойдет!

Я принес в комнату стаканы. Льдинки позвякивали на ходу. Информационно-рекламная программа все еще продолжалась. Сколько ж они идут, эти ролики? И кто их смотрит? Кроме отца, естественно.

— Ни о чем не беспокойся, папа, — сказал я.

Но он уже уснул. Я постоял над ним пару секунд, пытаясь понять, дышит старик или нет. Дышит! Подбородок упал на грудь, голова завалилась под странным и смешным углом. Кислород, тихо шипя, тек по трубкам. Где-то в подвале Морин двигала вещи, очевидно, репетируя в уме прощальную речь. Я поставил кока-колу на стол, заваленный лекарствами и пультами управления.

Потом склонился и поцеловал старика в красный лоб, испещренный пятнами.

— Мы кого-нибудь найдем, — тихо сказал я.

9

Главное здание «Трион системс» походило на Пентагон, только блестящий от хрома. Каждая из пяти сторон представляла собой семиэтажное крыло. Проектировал его какой-то знаменитый архитектор. Внизу находился гараж, забитый «БМВ», «рейнджроверами», «вольво» — короче, всеми марками мира. И ни единого свободного местечка.

Я сказал свое имя «администратору приемной» (так у них именовалась секретарша) в крыле "В". Она напечатала на липком ярлычке — «Посетитель». Я приклеил его на нагрудный карман своего серого костюма от Армани, а чуть погодя за мной пришла женщина по имени Стефани.

Она была помощницей Тома Лундгрена, человека, который хотел взять меня на работу. Я попытался расслабиться и заняться медитацией.

«Трион» подыскивала менеджера по маркетингу — он неожиданно уволился, а я был натаскан, генетически модифицирован и переведен в цифровой формат как раз для этой должности. В последние недели «охотникам за головами» то и дело намекали об удивительном молодом гении из «Уайатт телеком», который созрел для перемены места работы. Лакомый кусочек. Слухи распространялись как бы случайно среди сотрудников разных компаний. Мне стали приходить по голосовой почте сообщения от вербовщиков.

А кроме того, я выполнил домашнее задание по «Трион системс». Этот гигант по производству бытовой электроники был основан в начале семидесятых легендарным Огастином Годдардом, которого звали не Гас, а Джок. Фигура почти культовая! Окончил Калифорнийский технологический институт, служил на флоте, пошел работать в компанию полупроводников «Фэрчайлд», потом переметнулся в «Локкид», где изобрел совершенно новую технологию производства трубок для цветных телевизоров. Его считали гением, однако в отличие от гениев-тиранов, какими обычно становятся основатели гигантских корпораций, Джок не был сволочью. Люди любили его и были ему искренне преданы. Он правил своей империей по-отечески, хотя и издалека. Редкие встречи Годдарда с общественностью назывались «явлениями», словно он был НЛО.

Хотя корпорация «Трион» больше не выпускала трубки для цветных телевизоров, трубка Годдарда по лицензии была передана «Сони», «Мицубиси» и другим японским компаниям, производящим телевизоры для Америки. Сам Годдард занялся электронными коммуникациями, где знаменитый модем Годдарда стал очередным прорывом в технологии. Теперь в «Трионе» производили сотовые телефоны, пейджеры, компьютерное железо, цветные лазерники, микрокомпьютеры и прочие штучки.

В дверях приемной появилась сухощавая женщина с курчавыми каштановыми волосами.

— Вы, должно быть, Адам?

Я крепко пожал ей руку.

— Рад познакомиться.

— Меня зовут Стефани, — сказала она. — Я ассистент Тома Лундгрена.

Стефани повела меня к лифту, и мы поехали на шестой этаж. Немножко поболтали. Я старался говорить с энтузиазмом, но не перебарщивая; Стефани рассеянно слушала. Шестой этаж был весь разгорожен перегородками, и люди сидели в отдельных кубиках. Я шагал вслед за Стефани по лабиринту, думая о том, что не нашел бы обратного пути к лифту, даже если бы сыпал хлебные крошки. Все здесь было стандартным до безликости, за исключением монитора, мимо которого я прошел, с трехмерным изображением головы Джока Годдарда — усмехающейся и вертящейся, как у Линды Блэр в «Изгоняющем дьявола». Попробуйте сделать нечто подобное в компании «Уайатт» — я имею в виду с головой Ника Уайатта, — его гориллы ноги бы вам переломали!

Мы подошли к конференц-залу с табличкой «Студебекер».

— "Студебекер"? — удивился я.

— Да, все конференц-залы носят названия классических американских машин. «Мустанг», «Тандерберд», «Корветт», «Камаро». Джок любит американские автомобили.

Она произнесла слово «Джок» так, словно заключила его в кавычки, давая понять, что не общается с шефом на ты, просто все его так называют.

— Хотите что-нибудь выпить?

Джудит Болтон велела мне всегда отвечать «да», поскольку люди любят оказывать услуги, и все, включая секретарш, будут потом обсуждать мое поведение.

— Колу или пепси, все равно, — сказал я. — Спасибо.

Я сел за стол лицом к двери — однако не во главе стола, а сбоку. Через пару минут в помещение вошел плотный человек в костюме цвета хаки и темно-синей рубашке с логотипом корпорации. Том Лундгрен: я сразу узнал его благодаря досье, подготовленному для меня Джудит Болтон. Глава отдела персональных устройств связи. Сорок три года, пятеро детей, заядлый игрок в гольф. За ним появилась Стефани с баночкой колы и бутылкой минералки.

Лундгрен сжал мою руку, чуть не раздавив ее.

— Адам? Я Том Лундгрен.

— Рад познакомиться.

— Взаимно. Я много о вас слышал.

Я улыбнулся и скромно пожал плечами. Лундгрен был без галстука; рядом с ним я выглядел как представитель похоронного бюро. Джудит Болтон предупреждала, что такое может случиться, но посоветовала все же одеться для собеседования как можно более формально — в знак уважения, так сказать.

Лундгрен сел рядом, повернувшись ко мне лицом. Стефани тихо испарилась, так же бесшумно закрыв за собой двери.

— Полагаю, работать в компании «Уайатт» приходится напряженно?

Его тонкие губы то и дело раздвигались в быстрой улыбке, столь же быстро исчезавшей без следа. Кожа на лице выглядела покрасневшей — то ли от частой игры в гольф, то ли от какого-то воспаления. Он быстро дергал правой ногой вверх-вниз. Настоящий сгусток нервной энергии! Казалось, Том перебрал с кофеином. Я тоже невольно занервничал, потом вспомнил, что он мормон и не пьет кофе. Не хотел бы я с ним встретиться после того, как он выпьет пару чашек! Его бы наверняка вынесло на межгалактическую орбиту.

— Я работы не боюсь, — ответил я.

— Рад слышать. Мы тоже. — Улыбка вспыхнула на губах и погасла. — По-моему, в нашей компании подобрались блестящие специалисты. Все работают как часы. — Лундгрен открутил крышку и отхлебнул минералки. — Я всегда говорил, что «Трион» — отличное место для работы, когда ты в отпуске. Ты можешь отвечать на электронные послания, получать голосовые сообщения, делать все, что угодно, — и тем не менее за отдых приходится расплачиваться. Ведь когда возвращаешься, твой почтовый ящик полон доверху, и все равно к концу дня чувствуешь себя выжатым, будто лимон.

Я кивнул и понимающе улыбнулся:

— Мне это знакомо. Крутишься как белка в колесе, причем не в одном. Главное — правильно выбрать колесо.

Я зеркально отображал все жесты Лундгрена; он, похоже, этого не замечал.

— Верно. Вообще-то мы не собирались никого нанимать, но одного из наших менеджеров внезапно перевели в другое место.

Я снова кивнул.

— "Люсид" — гениальная штука, она действительно помогла Уайатту остаться на плаву. Ваше детище, да?

— Скорее моей команды.

Кажется, ему это понравилось.

— Вы, должно быть, классный специалист, раз сумели такое придумать.

— Не знаю. Я много работаю, мне нравится мое дело — и я попросту оказался в нужном месте в нужное время.

— Вы слишком скромничаете.

— Возможно.

Я улыбнулся. Он действительно поверил в мою напускную скромность и прямоту!

— Как вы это сделали? В чем секрет?

Я выдохнул, сложив губы колечком, словно вспоминая о прошедшем марафоне. Потом покачал головой:

— Да нет никакого секрета. Командная работа. Обсуждения, мотивация сотрудников.

— А поточнее?

— Если честно, мы хотели похоронить «Палм». — Я говорил о наладоннике Уайатта, обошедшем на рынке «Пилота». — На ранних стадиях выработки концепции мы собрали целую команду — инженеров, специалистов по маркетингу, наших дизайнеров, привлекли дизайнеров из других фирм. — Я выпалил всю эту тираду без запинки, поскольку выучил ответ наизусть. — Просмотрели исследования по маркетингу, пытаясь учесть все недостатки в продукции «Триона», «Палма», «Хэндспринга», «Блэкберри».

— И какие же недостатки у наших аппаратов?

— Скорость. Беспроводная передача ни к черту. Да вы и сами знаете.

Это был тщательно продуманный ответ: Джудит проинструктировала меня насчет откровенных высказываний Лундгрена на совещаниях. Он всегда критиковал слабые места «Триона». Поэтому Джудит пошла на риск, решив, что Лундгрен презирает подхалимаж и любит рубить правду-матку в лицо.

— Верно! — сказал он, просияв миллисекундной улыбкой.

— Вообще-то мы проиграли целый ряд сценариев. Чего действительно хотят мама футболиста, директор компании, прораб на стройке. Обговорили набор функций, форм-фактор и так далее. Обсуждения были совершенно свободными. Мне хотелось добиться, чтобы элегантность дизайна сочеталась с простотой.

— Быть может, вы слишком увлеклись дизайном, пожертвовав функциональностью? — заметил Лундгрен.

— Что вы имеете в виду?

— Отсутствие слота для флэш-памяти. Единственный серьезный недостаток вашего продукта, насколько я могу судить.

Он кинул мне мяч, и я с энтузиазмом отбил подачу:

— Совершенно с вами согласен!

Меня и правда напичкали историями о «моем» успехе и якобы допущенных ошибках — я мог рассказывать о них часами, словно о сражениях на поле битвы.

— Большой недочет. Кстати, изначально в проекте слот был предусмотрен, но в процессе работы мы от него отказались из экономии объема.

Ну? Как тебе это понравится, Лундгрен?

— Работаете над новым поколением?

Я покачал головой:

— Извините, не могу об этом говорить. Интеллектуальная собственность «Уайатт телеком». Я не пытаюсь быть корректным, для меня это вопрос морали. Когда даешь слово, надо его держать. Если вы недовольны...

Лундгрен улыбнулся, на сей раз совершенно искренне и одобряюще. Мастерский бросок.

— Ничего подобного. Напротив, это вызывает уважение. Тот, кто выдает секреты предыдущего работодателя, выдаст и наши.

«Предыдущего работодателя»? Отлично! Похоже, Лундгрен уже подписался и все решил.

Вытащив пейджер, он быстро глянул на экран. Там беззвучно мигали несколько сообщений, полученных за время нашей беседы.

— Не буду больше отнимать у вас время, Адам. Я представлю вас Норе.

10

Нора Соммерс оказалась блондинкой лет пятидесяти с широко расставленными блестящими глазами. Вид у нее был до крайности хищный, хотя, возможно, я находился в плену предубеждения после прочитанного досье, где ее характеризовали как безжалостного тирана. Она возглавляла проект «Маэстро», нечто вроде «Блэкберри» в уменьшенном масштабе, который в последнее время начал проваливаться в тартарары, и славилась тем, что любила созывать сотрудников на совещания в семь утра. Никто не хотел к ней в команду, поэтому она с трудом находила сотрудников внутри компании.

— Значит, работать на Ника Уайатта — не сахар, да? — начала она.

Я и без Джудит Болтон знал, что жаловаться на предыдущего работодателя — последнее дело.

— Вообще-то он требовательный, да только это и к лучшему. Он стремится к совершенству. Я им искренне восхищаюсь.

Нора понимающе кивнула и улыбнулась, словно я выбрал правильный ответ из нескольких вариантов.

— Держит вас в форме, да?

Что она хотела от меня услышать — правду о Нике Уайатте? Что он зануда и сволочь? Не думаю. Я продолжал гнуть свою линию:

— Один год работы в компании «Уайатт» дает больше опыта, чем десятилетний стаж в другой конторе.

— Хороший ответ, — заметила Нора. — Люблю, когда мои сотрудники по маркетингу пытаются меня поразить. В нашей профессии это главное. Если вы способны поразить меня, значит, сумеете удивить и журналистов «Уолл-стрит джорнал»

Так, надо быть поосторожнее! И держать ухо востро! Она уже открыла зубастую пасть, того и гляди попадешь в стальные челюсти. Я уставился на нее невинным взглядом.

— Мы наслышаны о вас. Вам наверняка пришлось выдержать немало сражений по поводу проекта «Люсид». Какое из них было самым жестоким?

Я повторил историю, которую только что рассказал Тому Лундгрену, однако на Нору она не произвела особого впечатления.

— Какое же это сражение? Обыкновенный компромисс.

— Вам надо было это видеть! — сказал я. Нет, глупо! Я быстренько просмотрел свой мысленный компакт-диск с историями о разработке «Люсид». — Кроме того, мы довольно ожесточенно спорили по поводу дизайна панельного джойстика. Это пятикнопочный манипулятор со встроенным динамиком.

— Знаю, знаю. Так о чем шел спор?

— Наши дизайнеры настаивали, что это глазная фишка, — и она действительно привлекала взгляд. А вот инженеры встали на дыбы: мол, это практически невозможно или, во всяком случае, слишком сложно. Они хотели отделить динамик от панели. Дизайнеры, в свою очередь, утверждали, что, если их разделить, пострадает дизайн, станет слишком бестолковым. Свара поднялась нешуточная, мне пришлось вмешаться. Я принял решение сам. Это ведь не только новое слово в дизайне, а еще и демонстрация технологических возможностей, а значит, и наших преимуществ перед конкурентами.

Нора сверлила меня широко расставленными глазами так, словно я был покалеченным цыпленком.

— Инженеры! — сказала она, передернув плечами. — Они любого достанут! Деловой хватки ни на грош.

Металлические зубья ловушки покраснели от крови.

— В принципе у меня никогда не было проблем с инженерами, — сказал я. — По-моему, они — сердце компании. Я никогда не противоречу им; я их вдохновляю — по крайней мере пытаюсь. Вдумчивое руководство и обмен идеями — вот ключ к успеху. Именно это меня привлекает в «Трионе». У вас инженеры стоят во главе угла, как и должно быть. Настоящая культура инноваций.

Я без зазрения совести повторял, как попугай, высказывания Джока Годдарда в интервью для «Фаст компани», но, по-моему, это возымело успех. Не секрет, что инженеры в «Трионе» любили Годдарда, поскольку он был одним из них. Они считали компанию лучшим в мире местом работы, тем более что «Трион» тратила большие средства на конструкторские разработки.

Нора на секунду потеряла дар речи. А потом проговорила:

— По большому счету любая инновация необходима как воздух.

Боже, а я-то боялся, что говорю трюизмами! Похоже, клише из деловой речи стали для этой женщины вторым языком. Будто она учила английский по учебнику для бизнесменов-иностранцев.

— Совершенно верно, — согласился я.

— Итак, Адам, скажите мне: какая у вас самая большая слабость?

Я мысленно вознес благодарственную молитву Джудит Болтон.

Гол!

Все оказалось даже слишком просто.

11

Новости я услышал от самого Ника Уайатта. Когда Иветт провела меня в его кабинет, он сидел в углу на эллиптическом тренажере. На нем были мокрая от пота безрукавка и красные спортивные шорты. Выглядел он как буйвол.

Стероиды, что ли, глотает? Босс рявкал что-то, отдавая распоряжения по беспроводной гарнитуре мобильника.

После собеседования в «Трионе» прошло уже больше недели — и ничего, сплошная тишина. Я был уверен, что сумел показать себя с лучшей стороны и произвести хорошее впечатление, но кто его знает? Все может быть.

Я надеялся, что после собеседования меня отпустят отдохнуть из школы КГБ, да не тут-то было. Инструктаж продолжался, в том числе и чисто «профессиональный» — как красть, чтобы тебя не поймали, как копировать документы и компьютерные файлы, как секретно просматривать базы данных — и связываться с моими наставниками в случае непредвиденных обстоятельств, не дожидаясь запланированных встреч. Мичем вместе с другим ветераном из службы безопасности, который двадцать лет прослужил в ФБР, научил меня посылать электронную почту через анонимизатор — почтовый сервер-переадресатор в Финляндии, который скрывает ваше настоящее имя и адрес; шифровать мои послания с помощью программы объемом всего в мегабайт, разработанной вопреки законам США. Они научили меня традиционным шпионским сигналам, а также способам проинформировать их о документах, которые я хочу передать. Они научили меня подделывать удостоверяющие личность бейджи, используемые в наши дни большинством корпораций, которые открывают двери, когда ты помашешь ими перед сенсорным устройством. Кое-что из этого мне и вправду понравилось. Я даже начал чувствовать себя настоящим шпионом. Да по сути дела, я и должен был им стать — другого-то выбора нет!

Но время шло, а от «Триона» не было ни слуху ни духу, и я не на шутку сдрейфил. Мичем и Уайатт очень доходчиво объяснили, что будет, если меня не наймут на работу.

Итак, Ник Уайатт не удостоил меня и взглядом.

— Поздравляю! — буркнул он. — Я поговорил с «охотником за головами». Ты только что получил условное освобождение.

— Мне сделали предложение?

— Сто семьдесят пять тысяч для начала. Плюс опционы. Будешь работать как независимый эксперт на уровне менеджера, без непосредственного начальства.

Я почувствовал облегчение — и изумление из-за суммы. В три раза больше, чем я получаю сейчас! Если прибавить мою зарплату в «Уайатт телеком», получится двести тридцать пять тысяч. Боже правый!

— Очень славно, — сказал я. — И что мы будем делать теперь? Набивать цену?

— Что ты мелешь? Они провели собеседование еще с восемью кандидатами. Кто знает, кого они предпочтут? А вдруг какого-нибудь блатного родственничка? Сейчас ты не имеешь права рисковать. Ты должен показать им товар лицом!

— Товар?

— Продемонстрируй км, какой ты гений! Ты возбудил в них аппетит парочкой закусок. А теперь ты должен их поразить! Если не сможешь этого сделать после окончания наших «курсов», учитывая, что мы с Джудит все время будем нашептывать тебе на ушко, значит, ты еще более дерьмовый неудачник, чем я думал! Понятно?

— Понятно.

До меня вдруг дошло, что я мысленно репетирую, как пошлю Уайатта подальше и уйду работать в «Трион». Как бы не так! Он по-прежнему мой босс и крепко держит меня за яйца!

Уайатт выключил тренажер, схватил белое полотенце и вытер мокрые лицо, руки и подмышки. Он стоял так близко, что я почувствовал едкий запах пота и кислое дыхание изо рта.

— А теперь слушай меня внимательно! — заявил он угрожающим тоном. — Примерно полгода назад совет директоров «Триона» выделил огромную сумму — почти пятьсот миллионов долларов — на какую-то хреновину.

— В смысле?

Уайатт фыркнул:

— Крайне засекреченный проект компании. В любом случае весьма необычно, что совет директоров одобрил такую сумму, почти не имея информации о проекте. Они, так сказать, вынесли постановление вслепую, основываясь на утверждениях основателя и президента корпорации Годдарда, поскольку доверяют ему. Кроме того, он убедил их, что разрабатываемая технология будет поистине фундаментальным прорывом. То есть настоящим скачком в будущее, который перевернет все нынешние представления. В общем, тотальная резолюция в науке и технике! Он заявил, что это величайшее изобретение со времен транзисторов и оно поможет далеко опередить конкурентов.

— А что это за изобретение?

— Если в я знал, тебя бы тут не было, идиот! Из достоверных источников мне известно только то, что Годдард собирается полностью изменить индустрию телекоммуникаций, перевернуть все с ног на голову. А я не намерен плестись в хвосте, ясно?

Мне было не очень ясно, и же же я кивнул.

— Я слишком много вложил в эту фирму и не позволю, чтобы она исчезла с лица земли, как мамонты и птица дронт! Так что твоя задача, дружок, узнать все возможное о секретном проекте: что они там затевают и как далеко продвинулись. Даже если их изобретение — это детские электронные ходули, я не могу рисковать. Понял?

— А как я это сделаю?

— Твои проблемы.

Он отвернулся и зашагал по просторному кабинету к еще одной двери, которую я раньше не заметил. Открыл се — и я мельком увидел сияющую белизной мраморную ванну с душем. Я неловко переминался с ноги на ногу, не понимая, то ли мне остаться и ждать его, то ли уйти.

— Чуть позже тебе позвонят, — бросил Уайатт, даже не обернувшись. — Сделай вид, что ты удивлен.

12

Я дал объявление в местные газеты, подыскивая сиделку для отца. В объявлении было ясно сказано, что мы согласны на любую кандидатуру и не предъявляем особых требований. И все-таки я сомневался, что вообще кто-то клюнет, — похоже, мы исчерпали возможности до дна.

Пришло ровно семь ответов. Три — от людей, которые поняли меня неправильно и сами хотели кого-нибудь нанять. Еще два телефонных сообщения были с таким жутким акцентом, что я вообще не уверен, говорили ли эти люди по-английски. И только одно — от человека с приятным голосом по имени Антуан Леонард — звучало вполне разумно.

Свободного времени у меня было негусто, однако я пригласил Антуана на чашечку кофе. Мне не хотелось знакомить его с отцом раньше времени: найму Леонарда, пока он не понял, с кем придется иметь дело, тогда ему будет труднее пойти на попятный.

Антуан оказался высоченным, грозного вида чернокожим парнем с тюремными наколками и побрякушками. Моя догадка оказалась правильной: он почти сразу же выложил, что недавно вышел из тюряги, где сидел за угон автомобиля, причем не первый раз. В качестве рекомендации он назвал фамилию полицейского, который был его куратором на воле. Мне понравилось, что парень ничего не пытался скрыть. И вообще я проникся к нему симпатией. У него были мелодичный голос, на удивление ласковая улыбка, сдержанная манера общения. Конечно, я находился в отчаянном положении, но если кто-то и мог справиться с моим отцом, так это Антуан. А потому я незамедлительно его нанял.

— Послушай, Антуан, — произнес я напоследок, вставая. — Хочу сказать насчет тюрьмы...

— Вас это не устраивает, да? — Он смотрел мне прямо в глаза.

— Наоборот. Я рад, что ты так откровенно все рассказал.

Он пожал плечами:

— Ну, я...

— Просто думаю, что тебе не стоит быть столь откровенным с моим отцом.

Перед тем как приступить к работе в «Трионе», я лег спать пораньше. Сет оставил мне телефонное сообщение, приглашая пойти с друзьями повеселиться, поскольку он вечером не работает. Я отказался.

Будильник зазвонил в половине шестого. Было так темно — я даже подумал в первый момент, что он испортился. Но когда я все вспомнил, то ощутил прилив адреналина: странную смесь страха и возбуждения. Большая игра началась! Срок моей практики окончен. Я принял душ и не спеша побрился новенькой бритвой так, чтобы не порезаться. Перед сном я уже приготовил костюм и галстук от Зенья и начистил ботинки фирмы «Коул-Хаан». Я решил прийти в первый день в костюме, как бы официально это ни выглядело; в конце концов, я в любую минуту могу снять пиджак и галстук.

Дикость какая-то: впервые в жизни получаю шестизначную зарплату — правда, конкретных денег я еще не увидел, — а живу в этой крысиной дыре. Ладно, скоро разберемся.

Я сел в серебристую «Ауди А6», которая все еще пахла как новенькая, и почувствовал себя настоящим богачом. Чтобы отметить это дело, я остановился и купил тройной кофе-латте. Почти четыре бакса за чашку — подумаешь, ведь зашибаю деньгу! Я врубил погромче звук и подъехал к «Триону» под песню «Пуля в голову». Зак кричал: «Нет спасения от умоизвращения!», а я, раздувшись от гордости, ехал в роскошной тачке в костюме от Зенья и туфлях «Коул-Хаан» и ему подпевал.

В подземном гараже «Триона» даже в половине восьмого оказалось довольно много машин. Я припарковался на третьем уровне сверху.

«Администратор приемной» крыла "В" не нашла моего имени ни в списке посетителей, ни в списке новых сотрудников. Я попросил ее позвонить секретарю Тома Лундгрена, но Стефани еще не было. Наконец кто-то из кадрового отдела отправил меня на третий этаж крыла "Е". Неблизкий путь, между прочим.

Следующие два часа я провел в приемной кадрового отдела, заполняя бланк за бланком: форма W-4, форма W-9, счет в кредитном союзе, страховка, автоматическое перечисление на банковский счет, фондовые опционы, пенсионные счета, соглашения о неразглашении... Меня сфотографировали и вручили идентификационный бейдж с парой каких-то пластиковых карточек, все в одном футляре. На карточках были написаны лозунги вроде «„Трион“ — мы помогаем изменить будущее», «Средства связи — это средства общения» и «Экономия — это здорово». Попахивает советской пропагандой, но мне в общем-то все равно.

Сотрудница отдела даже провела для меня краткую экскурсию. Круто: фитнес-центр, банкоматы, автоматические прачечные и химчистки, комнаты для отдыха с бесплатной содовой и питьевой водой, автоматы с попкорном и капуччино.

Повсюду висели большие глянцевые плакаты, на которых широкоплечие мужчины и женщины (желтые, черные и белые) триумфально попирали ногами земной шар под надписью: «Не расходуй воду! Будь экономен!» Ниже буквами помельче было написано: «Средний работник „Триона“ в день выпивает пять стаканов жидкости. Если каждый выпьет на стакан меньше, то сэкономит „Триону“ 2,4 миллиона в год!»

В «Трионе» можно было отправить машину в мойку и на техосмотр, купить билеты со скидкой в кино, на концерт и бейсбольный матч и даже получить подарок для ребенка («Один подарок на семью по факту рождения»)... Я обратил внимание, что лифт в крыле "D" не останавливается на пятом этаже.

— Отдел спецпроектирования, — объяснила кадровичка. — Закрытый доступ.

Я постарался не подать виду, что меня это занимает. Может, тут и разрабатывают секретные проекты, которые так нужны Уайатту?

Наконец меня нашла Стефани и повела на шестой этаж, в крыло "В". Том говорил по телефону, но жестом пригласил войти. Его офис пестрел фотографиями детей — пятерых сыновей — отдельно и вместе, — а также их рисунками. Позади на полке стояли книги. Обычный ассортимент: «Где мой сыр?», «Сначала нарушьте все правила» и «Как быть начальником». Ноги Лундгрена дергались как у сумасшедшего, а лицо было в пятнах, будто его выскребли металлической мочалкой для мытья посуды.

— Стеф, — сказал Том, — ты не могла бы пригласить Нору?

Пару минут спустя он с грохотом бросил трубку, вскочил на ноги и пожал мне руку. На руке Тома ярко блестело толстое обручальное кольцо.

— Привет, Адам, добро пожаловать! — сказал он. — Как чудесно, что мы тебя заполучили! Да садись ты, садись! — Я сел. — Ты нам нужен, дружок. Очень нужен. Положение нынче сложное, просто аховое. На нас повесили двадцать три продукта, а лучших сотрудников забрали. Девушку, что до тебя работала, тоже взяли и перевели. В общем, будешь в команде Норы. Они занимаются обновлением линейки «Маэстро» и переживают, как ты сам увидишь, не лучшие времена. Придется потушить немало лесных пожаров и... А вот и Нора!

В дверях стояла Нора Соммерс, опираясь о косяк двери в позе примадонны. Она кокетливо протянула мне руку.

— Привет, Адам! Добро пожаловать! Рада, что ты с нами.

— Я сам рад!

— Честно скажу, выбрать было трудно. Другие кандидаты тоже не подкачали. Впрочем, как говорят, сливки всегда сверху. Что ж, за дело?

Не успели мы отойти от офиса Тома Лундгрена, как почти по-девичьи игривый голос Норы стал ниже и резче.

— Твой кубик вон там! — ткнула она куда-то указательным пальцем. — Связь по веб-телефону. Умеешь?

— Нет проблем.

— Компьютер, телефон — все на месте. Если нужно что-то еще, звони в хозяйственную службу. Предупреждаю, Адам: мы не терпим слюнтяйства. Ты должен научиться многому и сразу, но я уверена, что ты справишься. Мы бросаем тебя в реку. Хочешь — плыви, а хочешь — тони.

Нора с вызовом посмотрела на меня.

— Предпочитаю первое, — лукаво улыбнулся я.

— Прекрасно. Правильная установка.

13

Теплых чувств Нора у меня не вызвала. Такая зальет тебя по пояс цементом, сунет в багажник «кадиллака», сбросит в ближайшую реку и даже не поморщится. Мол, хочешь — плыви, а хочешь — тони.

Нора отвела меня в кубик, и я сел за ознакомительный проспект для новичков. Нужно было запомнить кодовые названия всех проектов. В каждой хай-тековской компании продуктам дают разные хитрые имена. Например, в «Трионе» любили ураганы и тому подобные радости: «Торнадо», «Тайфун», «Цунами»... Программу «Маэстро» окрестили «Вихрем». Немудрено запутаться. Плюс ко всему одновременно я пытался провести разведку на местности для Уайатта.

Где-то около полудня, когда я здорово проголодался, у входа возник плотный тип лет сорока в старомодной гавайке. Его седовато-черные волосы были затянуты в хвостик, на носу красовались темные очки в толстой круглой оправе.

— Ты, видимо, новая жертва, — заявил гость. — Свежее мясцо на поживу львам.

— Да, вы все тут такие добрые! — ответил я. — Меня зовут Адам Кэссиди.

— Знаю. Я — Ной Мордден. Заслуженный инженер «Триона». Ты здесь первый день, и стоит разобраться: кому доверять, а кому нет, кто тебя будет защищать, а кто — подсиживать. Готов удовлетворить твое любопытство. Не хочешь перекусить в местной столовке? Для сотрудников бесплатно.

Странный тип. Зато не скучный.

По дороге к лифту Мордден поинтересовался:

— Так тебе, стало быть, дали работу, от которой отказались остальные?

— Шутишь? — Ну вот, этого еще не хватало!

— Нора хотела взять кого-то из своих, но все, кто ей подходил, сами не захотели. Алана, дамочка, что работала до тебя, упросила начальство перевести ее подальше от Норы. Теперь она в другом отделе. Ходят слухи, что «Маэстро» в пролете. — Я с трудом разбирал тихую скороговорку Морддена. — Если проект дает сбой, в «Трионе» мигом отключают питание. Так всегда: шмыгнешь носом, а они заказывают гроб.

Я кивнул:

— Продукт-то бесполезный.

— Просто дерьмо. Никаких перспектив. Мы запускаем универсальный сотовый с точно таким же пакетом для отправки текстовых сообщений. На кой нам теперь «Маэстро»? Лучше добить, чтобы не мучился. Правда, Нора — та еще стерва.

— Да ну?

— Если это до тебя не дошло за первые десять секунд, ты глупее, чем себя разрекламировал. Предупреждаю: у нее по корпоративной интриге «черный пояс» и куча адъютантов на подхвате. Держи ухо востро.

— Спасибо за совет.

— У Годдарда есть слабость — старые американские тачки. И Нора туда же. Купила пару реставрированных внедорожников и хоть бы раз за руль села. Зато демонстрирует — смотри, Джок, мы с тобой одной крови, ты и я. Хитрющая баба!

В лифте оказалась целая толпа; многие в рубашках или теннисках с логотипом «Триона». На каждом этаже лифт останавливался, впуская новых желающих. Сзади кто-то крикнул: «Подождите следующего автобуса!» По-моему, в мире нет корпорации, где бы в лифте так не шутили. Каждый божий день.

Мы вошли в огромный зал, который прямо гудел от сотен, а может, и тысяч голосов. Столовая оказалась похожа на кафетерий дорогого супермаркета: суши-бар с поварами, стойка для любителей пиццы, где можно придумать начинку самому, мексиканская кухня, китайская кухня, бифштексы и гамбургеры, шикарный салат-бар и даже отдельная стойка для вегетарианцев.

— Вот это да! — вырвалось у меня.

— Народ требует хлеба и зрелищ, — заметил Ной. — Ювенал. Кормите рабов получше, и они не заметят своего рабства.

— Еще бы!

— Счастливые коровы дают больше молока.

— Каждый крутится как может. — Я обвел глазами столовую. — Значит, экономия коту под хвост?

— Э-э... Обрати внимание на автоматы с комнатах для отдыха: кусок курицы в арахисовом соусе стоит двадцать пять центов. Порция мороженого «Клондайк» — бакс. Газировка, кола, кофе и чай — бесплатно. В прошлом году наш финансовый директор, Пол Камилетти, отменил было еженедельные пивные вечеринки, и менеджерам пришлось выкладывать свои кровные. Кто-то мигом разослал по электронной почте расчеты в защиту бесплатного пива. Пиво стоит X долларов в год, а наем и подготовка сотрудников обходятся в Y, поэтому с учетом укрепления морального духа и снижения текучки кадров прибыль на инвестированный капитал составит и тэ дэ и тэ пэ... В общем, ты понял.

Камилетти цифры любит, так что его убедили. Правда, борьба за снижение расходов продолжается.

— У нас в «Уайатте» было то же самое, — вставил я.

— Даже в Европу летаем эконом-классом. Сам Камилетти, когда ездит по Штатам, останавливается в «Мотеле-6», где подешевле. У «Триона» нет самолета — хотя Джок Годдард получил аэроплан в подарок от жены на день рождения и жалеть его нам не пристало.

Я взял гамбургер с диетической колой, а Ной — что-то мудреное, китайское, жаренное во фритюре. Все за символическую цену. Мордден осмотрелся, но ни с кем сесть не захотел, и мы остались вдвоем. Я будто снова заявился в первый раз в первый класс — ни одного знакомого лица.

— И Годдард тоже кантуется в «Мотеле-6»?

— Сомневаюсь. Хотя, с другой стороны, богатством он не кичится. Лимузины — не его стиль. Ездит на собственной тачке — их у Годдарда больше десятка, древние модели, которые он же сам и довел до ума. Лучшие полсотни менеджеров получают от него любую шикарную машину — какую выберут. И зарабатывают, кстати, хренову тучу денег — сказать страшно сколько. Годдард — хитрец: знает, что если хочешь удержать талант, надо ему платить.

— Это ты про заслуженных инженеров?

— Ну, и про себя тоже. Теоретически я мог бы всех послать и безбедно жить до старости. Детям бы тоже хватило — при наличии оных.

— Однако ты все еще работаешь.

Ной вздохнул:

— Когда я напал на золотую жилу — через пару лет после того, как начал, — то уволился и ушел в кругосветное плавание. Взял с собой только одежду и пару чемоданов с каноническими произведениями западной философии.

— Какими-какими?

— Скажем так, самыми хитовыми, — улыбнулся Ной.

— Бестселлеры всякие, да?

— Скорее бессмертные творения Геродота, Фукидида, Софокла, Шекспира, Сервантеса, Монтеня, Кафки, Фрейда, Данте, Мильтона, Бурке...

— Блин, эту лекцию в колледже я проспал.

Ной опять улыбнулся. По-моему, решил, что я полный придурок.

— Итак, прочитав все, я понял: мое внутреннее устройство не терпит безделья. И вернулся в «Трион». Читал «Рассуждение о добровольном рабстве» Этьена ла Боэси?

— А на экзамене это было?

— Тираны властвуют по выбору народа.

— И дают бесплатную колу. — Я наклонил стакан в его сторону. — Стало быть, ты инженер...

Мордден растянул губы в вежливой улыбке, больше походившей на гримасу.

— Заметь: не простой инженер, а заслуженный, как я уже сказал. То есть у меня привилегированный личный номер, и я могу делать практически все, что хочу. Захочу стать бельмом на глазу у Норы Соммерс — значит, так тому и быть.

А теперь перейдем к твоим коллегам из отдела маркетинга. Ага... С кусачей Норой ты уже познакомился. Равно как и с Томом Лундгреном, начальником-энтузиастом. Хороший малый. Смысл жизни видит в церкви, семье и гольфе. Есть еще Фил Боджалиан: дожил до мафусаиловых лет и столь же устарел технологически. Он начинал еще в компании «Локкид Мартин», когда та называлась просто «Локкид», а компьютеры были размером с дом и работали на перфокартах. Дни Фила несомненно сочтены. И... Ты только посмотри! Сам Элвис спустился к нам на бренную землю!

Я повернулся туда же, куда и Ной. У салат-бара появился сгорбленный старичок в простой черной водолазке, с кустистыми бровями и большими ушами. У него было хитроватое лицо, как у гнома. По столовой от старичка пошли круги, как от брошенного в воду камня: все стали шептаться, оглядываться и напускать на себя умно-безразличный вид.

Огастин Годдард, основатель «Триона» и президент компании собственной персоной. Он оказался старше, чем на снимках.

Ему что-то нашептывал на ухо высокий мужчина лет сорока в шикарном темно-сером костюме. Стройный, спортивный, черные с проседью волосы — похож на итальянца. Смазливый, как киноактер, который с возрастом не портится. Если бы не лицо, изрытое уродливыми оспинами, — вылитый Аль Пачино в первом «Крестном отце».

— Это Камилетти? — поинтересовался я.

— Он самый. Камилетти-душегуб, — ответил Мордден, вонзая палочки в свои овощи. — Наш главный казначей. Гений бережливости. С Джоком — не разлей вода, — добавил он, жуя. — Видишь шрамы от акне вульгарис? По слухам, по системе Брайля они означают «Отвали, моя черешня». А Годдард считает явление Камилетти почти вторым пришествием Христа. Спасителем, который урежет расходы, поднимет доходы и запустит акции «Триона» в стратосферу. Некоторые утверждают, что Камилетти — «Оно» Джока Годдарда, его темная сторона. Яго. Дьявол на плече. Впрочем, я предпочитаю иную формулировку. Камилетти — бяка-полицейский, рядом с которым Джок кажется сущим ангелом.

Приканчивая бургер, я увидел, что представители высшего эшелона встали в очередь к кассе. Они что, не могут взять салаты просто так? Или хотя бы без очереди?

— Это так похоже на Камилетти — обедать в общей столовой! — продолжал Мордден. — Пусть народ видит, как он предан идее урезания расходов. Да-да, не просто снижения, а урезания. В «Трионе» вообще нет спецстоловой. Нет личного повара. Нет спецобедов. Куда там! Они преломляют хлеб с простым людом. — Мордден хлебнул воду «Доктор Пеппер». — Так на ком мы остановились в нашей маленькой театральной афише? Ах да! Чед Пирсон, «золотой мальчик» и протеже Норы, вундеркинд и профессиональный подхалим. Получил магистра делового администрирования — не где-нибудь, а при Дартмутском университете. Из колледжа прямой наводкой в наш отдел. Только-только снял сапоги новобранца и, конечно, будет считать тебя опасным соперником, которого надо убрать. Далее: Одри Бегун, единственная негритянка в...

Ной неожиданно замолчал и опустил глаза в тарелку. К нашему столику скользящей походкой, как акула, подплывал красивый блондинчик, примерно мой ровесник. Пай-мальчик в синей рубашке. Или спортсмен. Таких часто увидишь в журналах, на рекламных разворотах: представители высшей расы пьют коктейли на лужайке очередного толстосума.

Ной Мордден быстро допил газировку и поднялся. На гавайке остались коричневые пятна от соуса.

— Прошу меня простить, — смущенно сказал Ной. — У меня встреча.

И поспешно ретировался, даже не убрав за собой. Блондин подошел к нашему столику, протягивая руку для пожатия.

— Эй, привет! Чед Пирсон.

Я попытался пожать ему руку, но парень изобразил какой-то сумасшедший жест. Будто здороваться, как все, ниже его достоинства. И ногти у него были наманикюренные.

Пирсон заявил:

— Я о тебе слышал! Ты крутой!

— Да дерьмо все это, — ответил я. — Маркетинг.

Чед хихикнул с заговорщическим видом.

— Да нет, меня не проведешь! Я бы с тобой потусовался: может, чему научусь.

— Если поможешь, буду очень рад. Говорят, у вас каждый сам за себя. Перспективка так себе.

— Значит, наш циник Мордден тебя уже загрузил? Я нейтрально улыбнулся:

— Ну, поговорили.

— Уж конечно, не о хорошем. Мордден думает, что попал в «мыльную оперу» про Макиавелли наших дней. Может, так оно и есть, да только я бы на твоем месте на него забил.

Ясненько: в первый день я сел за парту с учеником, которого все не любят. Мне тут же захотелось защитить Морддена.

— А по-моему, он ничего.

— Инженеришка. Все они со странностями. В баскетбол играешь?

— Чуть-чуть.

— Мы собираемся в зале каждый вторник и четверг после обеда. Присоединяйся. И вообще, может, куда-нибудь сходим, поиграем, выпьем?

— Отлично! — ответил я.

— Слышал о наших пивных вечеринках?

— Не то чтобы...

— Мордден не любитель. А зря!

Новый знакомец не мог спокойно стоять на месте и постоянно переминался, как баскетболист перед броском.

— Значит, в два часа! Будешь?

— Еще бы!

— Классно! Молодчина, что перешел к нам. Мы им всем покажем!

Чед ухмыльнулся.

14

Когда я вошел в «Корветт», Чед Пирсон уже вооружился маркерами и записывал на доске повестку дня. Да, кстати, «Корветт» — это самый обычный конференц-зал. Посреди — большой стол (правда, не под орех, а черный, в стиле хай-тек) с поликомовской консолью, похожей на паука, с вазой фруктов и напитками в ведерке со льдом.

Я выбрал место с краю. Чед обернулся и подмигнул мне. Кроме него, в зале собралось еще несколько человек. Во главе стола сидела Нора Соммерс в очках на цепочке. Она уткнулась в какие-то бумаги и то и дело диктовала Чеду. Меня Нора как будто не замечала.

Рядом расположился седой мужчина в синей тенниске с эмблемой «Триона» и что-то печатал на «Маэстро» — электронное письмо, наверное. Несмотря на худобу, у него был довольно объемистый живот. Большие малиновые уши прятались за необычно длинными седыми баками, а глаза — за бифокальными очками. Зубы у мужика были мелкие и какие-то бурые, словно он жевал табак. Будь на нем рубашка, а не тенниска, он бы точно скрепил карман старомодным пластиковым зажимом. Больше всего мой сосед напоминал сумасшедшего технаря докомпьютерной эпохи.

Наверняка Фил Боджалиан. Правда, если послушать Морддена, он должен был пользоваться не «Маэстро», а гусиным пером и куском пергамента. Или свитком папируса. Боджалиан то и дело беспокойно косился в мою сторону.

Вошел Ной Мордден, не кивнув ни мне, ни другим, и открыл ноутбук на дальнем конце стола. За ним появилось еще несколько человек, которые заняли места, не переставая смеяться и разговаривать. Чед закончил свои художества, бросил папку на пустое сиденье рядом и хлопнул меня по плечу.

— Хорошо, что ты с нами!

Нора Соммерс откашлялась, встала и подошла к доске.

— Что ж, начнем? В первую очередь я хотела бы представить нового члена нашей команды тем, кто еще не имел удовольствия с ним познакомиться. Адам Кэссиди, добро пожаловать!

Нора махнула в мою сторону красными ногтями, и все повернулись. Я скромно улыбнулся и кивнул.

— Мы увели Адама из «Уайатта». Он один из главных создателей «Люсида». Будем надеяться, что его талант окажется полезен и «Маэстро».

Нора лучезарно улыбнулась.

Чед вставил, таинственно озираясь:

— Этот парень — гений. Я уже у него спрашивал! Все, что вы о нем слышали, чистая правда.

Он обернулся ко мне, широко распахнув голубые глаза, и пожал руку.

Нора продолжила:

— Как мы прекрасно знаем, у проекта «Маэстро» есть серьезные противники. На «Маэстро» точат ножи по всему «Триону» — не стану говорить, кто именно. — Раздались тихие смешки. — Через две недели грядет важное событие — презентация перед самим мистером Годдардом, где мы будем защищать линейку «Маэстро». Это не обычная служебная встреча, а переговоры стратегического значения. Вопрос жизни или смерти. Враги хотят посадить нас на электрический стул. Мы просим об отсрочке. Вам ясно?

Нора обвела присутствующих грозным взглядом; все послушно закивали. Она повернулась к доске и фиолетовым маркером вычеркнула первый пункт — на мой вкус, слишком энергично. Потом вручила Чеду стопку скрепленных степлером листов, и тот раздал их остальным. Это оказались какие-то спецификации, характеристики продукта или как там их называют. Только название, которое, наверное, было на первой странице, убрали.

— А сейчас, — объявила Нора, — предлагаю маленькую задачку — в демонстрационных целях. Если кому-то характеристика покажется знакомой, попрошу хранить молчание. Мы собираемся обновить «Маэстро», так давайте ненадолго отвлечемся от известных параметров. Пусть наша новая звезда просмотрит эти данные и поделится с нами своими соображениями.

Нора смотрела прямо на меня.

Я довольно глупо переспросил:

— Я?

Она улыбнулась:

— Вы.

— Мои... соображения?

— Вот именно. Да или нет? Запускать проект или нет? Вы, Адам, решаете судьбу этого проекта. Скажите нам, что вы о нем думаете. Заниматься им или нет?

Внутри у меня что-то оборвалось. Сердце громко застучало. Я пытался дышать ровно, но почувствовал, что заливаюсь краской. Я листал спецификацию и почти ничего не понимал. Точнее, совсем ничего. В тишине слышно было, как Нора нервно, с хрустом открывает и закрывает маркер. Кто-то играл с пластиковой трубочкой, со скрипом втыкая ее в коробку из-под сока.

Я сделал умный вид и осторожно кивнул, стараясь не выглядеть как олень, попавший в свет фар, хотя чувствовал себя именно так. Сплошная абракадабра: «Анализ рыночного сегмента», «Аппроксимированная оценка возможностей маркетинга»... Вот елки-палки! В голове навязчиво играла музычка из одного шоу.

Хруст. Скрип.

— Итак, Адам? Да или нет?

Я снова кивнул, пытаясь выразить на лице одновременно интерес и приятное удивление.

— Мне нравится. Умная штучка.

— М-м-м, — протянула Нора. Раздались тихие смешки. Что-то не так. Я запоздало догадался, что выбрал неправильный ответ.

— Конечно, — поспешил добавить я, — по спецификации трудно судить о...

— Это все, что у нас есть, — оборвала меня Нора. — Так да или нет?

Я пролистнул страницы.

— Интересная штука: и форм-фактор, и распознавание рукописного текста... Учитывая все данные, я бы дал модели зеленый свет — по крайней мере на этом этапе.

— Что ж, — зло усмехнулась Нора, — наши друзья из Купертино сомневались еще меньше, прежде чем совершить ту же ошибку. Адам, это спецификация микрокомпьютера «Ньютон». Крупнейшего провала компании «Эппл». Разработка обошлась им в пятьсот миллионов плюс шестьдесят миллионов в год убытка. — Смешки стали громче. — Впрочем, карикатуристы и шоумены были очень рады новому материалу.

Все отвели от меня глаза. Чед мрачно покусывал щеку. Мордден, казалось, ушел в другой мир. Мне хотелось впиться Норе ногтями в лицо, но я сделал вид, что умею проигрывать.

Нора приподняла брови и окинула собравшихся пристальным взглядом.

— Вот вам урок. Нужно копать глубже, заглядывать под маркетинговую шелуху, под капот. Уверяю вас: на презентации Годдард будет залезать под капот. Давайте об этом помнить.

Вокруг вежливо заулыбались: конечно, каждому известно об увлечении босса.

— Прекрасно, — закончила Нора. — По-моему, я донесла до вас все, что хотела. Поехали дальше.

Да уж, поехали... Добро пожаловать в «Трион». Донесла что хотела... У меня засосало под ложечкой.

И угораздило же вляпаться в такое дерьмо!

15

Знакомство отца с Антуаном Леонардом прошло плоховато. Если точнее, ужасно. Так сказать, под знаком полного отказа от плодотворного сотрудничества.

В тот же день я поехал к отцу. «Ауди» припарковал подальше: отец всегда пялится или в свой огромный телевизор, или в окно, и мне совсем не улыбалось выслушивать его упреки. Скажешь, что зарплату повысили — и то все вывернет наизнанку, и настроение будет испорчено.

Когда я подошел к подъезду, Морин, поджав губы, выкатывала большой черный чемодан к такси. На ней были салатовый брючный костюм с пышными узорами из тропических цветов и фруктов (она надевала его по торжественным случаям) и идеально белые кроссовки. Морин уже кричала водителю, чтобы тот поставил чемодан в машину, и тут я догнал ее, вручил последний чек (с щедрой прибавкой за моральный ущерб), многократно поблагодарил и даже попытался вежливо поцеловать в щеку. Морин резко отвернулась, хлопнула дверцей и уехала.

Бедная женщина! Мне она никогда не нравилась, но, зная, как отец достает своих сиделок, я прекрасно ее понимал.

Отец смотрел вечерние новости по Си-би-эс — вернее, кричал на Дэна Рэзера. Он терпеть не мог ведущих эфирного телевидения; про кабельных же «подонков» вообще лучше не упоминать. По кабельному отец выбирал только шоу, где ведущие правых убеждений с пеной у рта задирают гостей. Так он нынче развлекался.

Отец был в белой майке, при виде которой мне стало не по себе. В детстве он учил меня уму-разуму именно в такой майке. Как сейчас помню: в восемь лет я случайно пролил лимонад ему на кресло, и отец избил меня ремнем. Он стоял надо мной — драная майка в лимонадных пятнах, мокрое красное лицо — и ревел: «Видишь, до чего ты меня довел?» Картинка не из приятных.

— Ты на сколько назначил? — спросил отец. — Уже опаздывает!

— Еще нет.

Морин даже не осталась показать парню, что и как нужно делать.

— Что ты вырядился как гробовщик? Смотреть тошно.

— Я же тебе говорил: с сегодняшнего дня у меня новая работа.

Отец отвернулся к телевизору, с явным отвращением качая головой.

— Уволили?

— Из «Уайатта»? Да нет же, я сам ушел.

— Ты, как обычно, сачковал, и тебя послали. А то я не знаю! Да они чуют неудачника за милю! — Отец тяжело отдышался. — Мать тебя избаловала. Так и с хоккеем. Постарался бы, сейчас играл бы в лиге.

— Не так уж хорошо я и выступал...

— Ну да, легко говорить! Вот где я тебя подставил — выучил в дорогом колледже, а ты лишь таскался по ресторанам с дружками.

Не совсем так. Я учился и работал, чтобы хватило денег на учебу. А, пусть его думает что хочет!

Отец вперил в меня налитые кровью глаза-бусинки:

— И где теперь твои дружки?

— У меня все в порядке, папа, — ответил я. Ну вот, опять его понесло. На мое счастье, зазвенел звонок, и я почти бегом бросился открывать.

Антуан явился точно вовремя, одетый в голубую больничную форму, прямо как санитар или медбрат. Интересно, откуда форма? Он ничего такого не говорил.

— Кто там? — хрипло выкрикнул отец.

— Антуан, — отозвался я.

— Антуан? Что за дурацкое имя? Ты притащил гомика из Франции? — Отец обернулся, увидел в дверях Антуана и побагровел. Потом зажмурил глаза, раскрыл рот и в ужасе выдохнул: — Господи!

— Как дела? — Антуан пожал мне руку так, что кости затрещали. — А вы, должно быть, тот самый Фрэнсис Кэссиди. — Он подошел к креслу и добавил приятным баритоном: — Я Антуан Леонард. Рад с вами познакомиться, сэр.

Отец тяжело дышал, не сводя с него выпученных глаз. Наконец он выговорил:

— Адам, надо поговорить. Прямо сейчас.

— Пожалуйста.

— Нет. Гони этого Антуана или как там его, и поговорим.

Антуан недоуменно взглянул на меня.

— Может, занесешь вещи к себе? — предложил я. — Вторая дверь справа. Начинай обустраиваться.

Антуан взялся за свои сумки. Отец начал, не дожидаясь, пока тот выйдет:

— Во-первых, я не хочу, чтобы за мной ходил мужик, ясно? Найди женщину. Во-вторых, я не хочу черных. Им нельзя доверять. Чем ты думал? Хочешь с ним меня оставить? Это же гангстер: весь разрисованный, и на голове черт-те что. Мне такой не нужен. Я что, много прошу? — Отец задыхался сильнее обычного. — Посмел притащить сюда негра!.. Забыл, как ко мне вламывались нищие подростки?

— Ну, вламывались. И сразу уходили, потому что у тебя нечего красть. — Я говорил тихо, хотя внутри кипел от злости. — Во-первых, папа, у нас нет выбора. В агентствах со мной уже не хотят иметь дела, потому что ты всех прогоняешь. Во-вторых, я с тобой сидеть не могу, потому что работаю, или ты забыл? А в-третьих, дай ему хоть показать, на что он способен.

Антуан вернулся в зал. Он подошел к отцу почти вплотную, словно хотел запугать, однако начал говорить тихо и даже ласково:

— Мистер Кэссиди, если вы хотите, чтобы я ушел, я уйду. Черт, да хоть сейчас! Мне-то что. Я никому не навязываюсь. И по работе тоже не сохну. В тюрьме и так знают, что я искал работу, как мог.

Отец в это время смотрел по телевизору рекламу подгузников для взрослых. Под левым глазом дергалась жилка. Знакомая мина: специально для разносов и угроз. Когда-то он заставлял своих футболистов бегать, пока кого-нибудь не вырвет, именно с таким выражением лица. Правда, со мной этот номер уже не проходил. Ну а Антуан за решеткой явно видал виды пострашнее.

— Ты сказал «в тюрьме»?

— Вы не ослышались.

— Ты зэк?!

— Бывший.

— Ты что, твою мать, вытворяешь? — прошипел отец. — Хочешь свести меня в могилу? Я и так еле живой, а ты приводишь ко мне чертова зэка?

Антуана это все, похоже, ничуть не трогало.

— Ваш сын прав: у вас действительно нечего красть, — произнес он, глядя на отца сонными глазами. — Неужели вы думаете, я бы мог здесь на что-то позариться?

— Ты это слышал? — запыхтел отец. — Нет, ты слышал?

— И еще одно: если я остаюсь, давайте кое о чем договоримся. — Антуан потянул носом воздух. — Накурено! Вы бросите курить прямо сейчас. Все ваши болезни из-за курева. — Он постучал огромным кулаком по подлокотнику. Резко откинулась крышка — а я и не знал, что там тайник! — и из-под нее, как чертик, выскочила красно-белая пачка «Мальборо». — Так я и думал. Мой отец их тоже здесь прятал.

— Эй! — заорал отец. — Ты что делаешь?!

— И будете тренироваться. У вас скоро ноги отвалятся. Главное — не легкие, а мышцы.

— Ты что, совсем рехнулся?! — не унимался отец.

— Если болит дыхалка, нужен спорт. С легкими уже ничего не сделаешь, дело конченое. Другое дело — мышцы. Сначала будем подтягивать ноги сидя, чтобы мышцы ожили. Потом начнем ходить. По минуте. У моего старика тоже была эмфизема, так мы с братом...

— Пусть этот разрисованный... негр-переросток, — выговорил отец между вдохами, — собирает свои манатки... и вышвыривается!

Я чудом сдержался. День прошел отвратно, я и так был на взводе. Вечно рву задницу, чтобы найти того, кто готов терпеть моего старика. Сиделки увольняются, я нахожу новых. И так до бесконечности. А этот прогоняет последнего — да, не идеальный вариант, но других-то нет! Сказать бы отцу все, что я о нем думаю, а вот не могу. Не могу кричать на несчастного умирающего старика с эмфиземой в последней стадии. Я сдержался.

Впрочем, я бы и так рта не успел открыть, потому что Антуан уже повернулся ко мне:

— Как я понимаю, меня нанял ваш сын, и уволить может только он.

Я покачал головой:

— Нет, Антуан, и не надейся. Так легко ты от нас не отделаешься. Приступай!

16

Мне нужно было спустить пар. Все хреново: Нора Соммерс ткнула меня носом в лужу. Я не могу послать ее подальше. Я вылечу из «Триона», не успев стянуть даже кофейную кружку. В общем, влип по полной программе. А тут еще мой старик. Я сдерживался, чтобы не заорать: «Расист ты долбаный, тварь неблагодарная, когда же ты сдохнешь?!» — и это разъедало мне нутро.

Вот я и пошел в бар «Бродячий кот». Я знал, что сегодня за стойкой Сет. Значит, можно надраться на халяву.

— Какие люди! — обрадовался Сет. — Первый день на новом месте, а?

— Ну!..

— Что, так хреново?

— И не спрашивай.

— Да уж, сам вижу... — Он плеснул мне скотча.

Я не ужинал и устал как собака, и спиртное сразу ударило в голову.

— И что уж такого страшного? Первый день, тебе показали, где туалет, так? — Сет глянул на телевизор, где шел баскетбол, и снова повернулся ко мне.

Я рассказал о Норе Соммерс и ее шуточке с «Ньютоном».

— Вот ведь сука! С чего ты ей сдался? Ты же только пришел, ни хрена не знаешь, так?

Я покачал головой:

— Да нет, она...

И вдруг до меня дошло: я же не объяснил Сету главного! Что я считаюсь суперзвездой из «Уайатта». Черт. А без этого вся история о Норе-драконихе не имеет смысла. Мои мозги превратились в непрожаренный омлет — нет, в плавленый сыр. Выкрутиться оказалось сложнее, чем взобраться на Эверест или переплыть Атлантический океан. Я заврался. Внутри меня все стало мягким и противным. Я так устал!

На мое счастье, Сета позвали.

— Извиняй, чувак, сегодня гамбургеры в два раза дешевле, поэтому народ повалил, — сказал Сет и понес куда-то пиво.

Я задумался о своих новых знакомых, актерах из «маленькой театральной афиши», как сказал этот странный Мордден. Они толпились у меня в голове и корчили рожи. Сгрузить бы кому все это! Рассказать о Чеде, о Филе-ветеране (не помню фамилию). О «Трионе», о Джоке Годдарде в столовой... Нельзя. Я не уверен, что вовремя остановлюсь и не сболтну лишнего.

Скотч почти выветрился, но в голове все равно тревожно гудело, будто в пианино с нажатой педалью. Потом резко запищало, как зашкаливший микрофон.

Когда Сет вернулся, он уже забыл, о чем шла речь. Мы, мужики, больше думаем о себе, чем о чужих проблемах. Мужская самовлюбленность меня и спасла.

— Знаешь, бармены очень нравятся женщинам, — заявил Сет. — С чего бы это?

— Трудно сказать. Может, не все бармены, а именно ты. Я повернул к нему пустой стакан.

— И то правда... — Он налил мне еще полета, кинул пару кубиков льда. Потом пожаловался, так тихо, что я еле расслышал (вокруг все говорили, да еще орал телевизор): — Шефу не нравится, как я наливаю. Вечно вставляет в стакан линейку: тренируйся! И проверяет: «Налей! Стой, куда так много! Все разольешь забесплатно!»

— А мне нравится, — вставил я.

— Вообще-то я должен брать с тебя деньги.

— Нет проблем. Я теперь хорошо получаю.

— Не парься! Барменам положены четыре бесплатных раза за вечер. Так ты говоришь, на работе достают... Мне вот на юрфирме шею мылят даже за десять минут опоздания.

Я кивнул.

— Ну, этот Шапиро не знает, с какой стороны подойти к ксероксу. Не умеет посылать факсы. Даже с «Лексис-Нексисом» не дружит. Без меня — как без рук.

— А может, он просто сваливает на тебя черную работенку?

Сет, похоже, не слышал.

— Я тебе говорил о своем последнем проекте?

— Колись.

— Объясняю: джинглы!

— Чего-чего?

— Ну, джинглы! Рекламные мелодии. Типа этой! — Сет кивнул на телевизор. Как раз шла малобюджетная реклама матрацев с идиотской песенкой, которая меня дико раздражала. — Я познакомился на фирме с одним парнем. Он работает на рекламное агентство и все мне рассказал. Пообещал устроить прослушивание в компаниях, которые этим занимаются: например, «Мегамьюзик», «Крашинг», «Рокет». Он говорит, легче всего прорваться на рынок через них.

— Сет, ты даже нот не знаешь.

— Ну и что? Многие звезды тоже не знают! И вообще, любую вещь можно выучить за тридцать секунд. Он говорил, девчонка, которая поет для «Джей-Си Пенни», тоже без музыкального образования, зато голос есть!

Женщина рядом со мной спросила Сета:

— Какое у вас вино?

— Красное, белое и розовое. Вам какого?

Она попросила белого, Сет налил ей бокал и повернулся ко мне.

— Петь — прибыльнее всего. Нужно только сделать ролик, записать диск, и ты лучший, тебя знает страна. Сечешь? Работы — ноль, баксов — куча!

— Н-да, здорово, — протянул я без особого энтузиазма.

— Не нравится?

— Да нет, что ты! Нравится! — Я заставил себя изменить интонацию. — Проект что надо!

Последние несколько лет мы с Сетом часто придумывали такие проекты, чтобы поменьше работать. Он с удовольствием слушал, как я филоню в «Уайатте», часами сижу в сети и читаю сайты вроде BoredAtWork.com, ILoveBacon.com или FuckedCompany.com. Больше всего мне нравились сайты с кнопкой «Менеджер». Если мимо проходит начальник, кликаешь на нее, и на экран вместо всяких вкусностей выводится скучная таблица в «Экселе». Мы с Сетом хвастались друг перед другом, кто сколько просачковал. Сет был рад возможности жить полулегально. Так проще оставаться маргиналом, циником, который никому ничего не должен.

Я пошел отлить, а по пути назад купил в автомате «Кэмел».

— Ты опять за это дерьмо? — спросил Сет, увидев, что я срываю упаковку с пачки.

— Да, да, — отозвался я тоном, который ясно говорил: «Лучше не трогай».

— Только потом не проси возить за тобой кислородный баллон. — Сет достал из холодильника стакан с мартини, добавил чуть-чуть вермута. — Смотри! — Он резким движением выплеснул вермут через плечо и влил в стакан немного джина «Бомбей сапфир». — Перед тобой идеальный мартини.

Пока он выбивал чек и относил мартини посетителю, я сделал большой глоток скотча. В горле начало приятно жечь. Меня так пробрало, что я с трудом удерживался на табурете.

Я бухал и бухал, как шахтер после получки. Нора Соммерс, Чед Пирсон и компания потихоньку отошли на задний план, съежились, стали смешными и безвредными, как герои мультика. Подумаешь, первый день дерьмовый, и что такого? Всем тяжело начинать. А я лучший. То-то! Иначе Уайатт не послал бы меня туда. И Джудит, его консультант, не тратила бы на меня время. Значит, они думают, что я смогу. А то они бы меня уволили и отдали суду на растерзание. И меня бы уже поставили раком в тюрьме «Марион».

Я ощутил приятное чувство уверенности, граничащее с манией величия. Я — десантник, заброшенный в нацистскую Германию с парой галет и передатчиком в кармане. От меня зависит исход войны — да что там, вся западная цивилизация!

— Сегодня в центре наткнулся на Элиота Краузе, — заговорил Сет.

Я непонимающе уставился на него.

— Ну, Элиот Краузе! Помнишь? Элиот-тубзалет? Торможу. Какое-то время до меня доходило. Ха-ха, Краузе! Давненько я о нем не слышал!

— У него с кем-то на двоих юридическая фирма.

— Они, случайно, не охраной окружающей среды занимаются? — еле выговорил я от смеха. Скотч брызнул на стойку.

— А помнишь его рожу?

— Да что там рожа, штаны помнишь?

Вот почему с Сетом так классно тусоваться. У нас свой секретный язык, воспоминания и шутки, которые понятны только нам обоим. Так, наверное, говорят в детстве близнецы. Мы ведь очень давно дружим...

Как-то летом, когда мы еще не окончили школу, Сет подрабатывал в крутом теннисном клубе, убирал корты. Когда там проходил международный турнир, Сет впустил меня бесплатко. Для зрителей установили переносные туалеты, не помню точно, какой фирмы — то ли «Портосан», то ли «Золотой домик»... Похожие на гигантские старые холодильники. В общем, через день-другой они наполнились до краев, но никто не потрудился приехать и все добро выкачать. Так что вонь стояла дикая.

А Элиот Краузе — это такой «хороший мальчик», которого мы с Сетом на дух не выносили. Во-первых, он увел у моего друга девчонку. Во-вторых, он задирал кос перед нами, простыми ребятами. Элиот заявился на турнир в светло-голубом джемпере и белых парусиновых брюках, с девушкой Сета под руку. Зря он зашел в один из этих домиков. Сет, который неподалеку собирал мусор, подмигнул мне, подбежал к туалету и забил в задвижку свой мусоросборник (такую палку, которой можно собирать бумажки, не нагибаясь). Мы с Флэшем Флаерти, еще одним нашим приятелем, подбежали и стали раскачивать домик. Изнутри доносились крики Элиота: «Эй! Эй! Что такое, черт возьми?» — и непередаваемое бульканье. Наконец мы перевернули туалет. Противно даже представить, в чем бедняга Элиот плавал. Сет, конечно, вылетел с работы, но заявил, что оно того стоило. Мол, он бы сам заплатил за такое зрелище: Элиот Краузе вылезает из туалета в некогда белом теннисном наряде, весь в дерьме, и корчится от рвотных позывов.

Представляя, как Элиот с измазанным дерьмом лицом надевает заляпанные очки, я так захохотал, что не удержался и упал с табурета. Подняться мне не хватило сил. Вокруг толпились люди: «Что такое? Что случилось?» Да, я определенно надрался. Все вокруг поплыло. Вдруг передо мной мелькнули отец и Антуан Леонард. Эта картинка рассмешила меня еще больше.

Кто-то схватил меня за плечо, затем — за локоть. Сет и какой-то парень вытаскивали меня из бара. И мне казалось, что все смотрят в мою сторону.

— Извини, друг, — смущенно пробормотал я. — Спасибо. Моя тачка тут.

— Никаких тачек!

— Да вот она, — слабо запротестовал я.

— Это не твоя машина. Это какая-то «ауди».

— Моя, — заявил я, энергично кивнув для убедительности. — Моя «ауди». «А6», по-моему.

— А та где?

Я замотал головой.

— Теперь у меня новая.

— Слушай, так тебе и вправду больше платят?

— Да, — ответил я и добавил заплетающимся языком: — хотя и не супер.

Сет свистом подозвал такси и вместе с тем парнем запихнул меня в салон.

— Адрес помнишь?

— Да ладно тебе! Помню.

— Может, кофе принести, чуть протрезвеешь?

— Не-а. Баиньки. Завтра на работу.

Сет рассмеялся:

— Не завидую!

17

Среди ночи оглушительно зазвонил сотовый. Нет, не среди ночи. За шторами брезжил свет. На часах было пять тридцать — утра? Вечера? Я окончательно запутался и схватил телефон. Жаль, что перед сном не отключил.

— Да?

— Ты еще спишь? — удивленно спросил чей-то голос.

— Кто это?

— Ты бросил «ауди» в эвакуаторной зоне. — Арнольд Мичем! Эсэсовец «Уайатта»! — Машина тебе не принадлежит. Ее предоставила компания. Так береги автомобиль и не бросай на улице, как использованный презерватив.

Потихоньку я начал вспоминать вчерашний вечер: напился в «Бродячем коте», непонятно как оказался дома, забыл поставить будильник... Черт, «Трион»!

— О, дьявол! — Я резко сел, и в животе все перевернулось. Голова запульсировала и чуть не распухла, как у инопланетян из «Звездного пути».

— У нас четкие правила, — продолжал Мичем. — Больше никаких гулянок. Никаких вечеринок. Ты должен работать с максимальной отдачей. — По-моему, он говорил быстрее и громче обычного. Я что-то не мог за ним уследить.

— Знаю, — слабо квакнул я.

— Начал ты не лучшим образом.

— Вчера был очень тяжелый день. Первый день на новом месте, а мой отец...

— Если откровенно, мне наплевать. Мы заключили договор и ожидаем, что ты его выполнишь. Что нарыл?

— "Нарыл"? — Я кое-как спустил ноги на пол и, сидя на краю кровати, стал тереть виски второй рукой.

— Я про секретные проекты. Что ты нашел?

— Еще не вечер, — сказал я. — В смысле еще рано. — Мой мозг постепенно заработал. — Вчера меня везде водили за ручку, не оставляли одного ни на минуту. Я не мог ничего «нарыть». Или вы хотите, чтобы я провалил задание в первый же день?

Мичем немного помолчал.

— Твоя правда. Но возможность появится скоро, и не вздумай ее упустить. Чтобы отчет был к концу дня, ясно?

18

К обеду я почти превратился из зомби в нормального человека и решил заглянуть в спортзал — простите, в фитнес-центр. Центр находился на крыше крыла "Е" под прозрачным пузырем. Там было все: теннисные корты, кардиологическое оборудование, «дорожки», «лестницы» и эллиптические тренажеры с видеоэкранами. Двери из раздевалки вели в парилку и сауну. Не хуже любого VIP-клуба.

Я переоделся и хотел было пойти к тренажерам и гантелям, как в раздевалке появился Чед Пирсон.

— Вот ты где! — начал Чед. — Как самочувствие? — Он открыл ячейку рядом с моей. — Пришел на баскетбол?

— Да вообще-то...

— Ребята, наверное, уже начали. Будешь?

Я чуть замялся.

— Конечно.

На площадке никого не оказалось. Мы немного послонялись вокруг с мячами, иногда бросая по кольцу. Наконец Чед сказал:

— Может, друг против друга?

— Давай.

— До одиннадцати очков?

— Ладно.

— Слушай, а давай на что-нибудь? Я не любитель соревноваться, а это добавит перца!

«Ну да, конечно, — подумал я. — Не любитель».

— На упаковку пива?

— Ты что! На стольник. Сто долларов.

Стольник?! Мы в Вегасе с Крысиной стаей? Неохотно я произнес:

— Ладно, как хочешь.

Зря. Чед играл хорошо, агрессивно, а я мучился похмельем. Он зашел за трехочковую линию, бросил и попал. Потом с довольным видом выдул дымок из воображаемого пистолета и сказал:

— Клево!

Оттеснив меня назад, он еще несколько раз забросил в кольцо. Иногда Чед корчил из себя Алонсо Морнинга, дергая руками, как снайпер, который перезаряжает ружье. Это меня дико раздражало.

— Похоже, ты сегодня не в форме, а? — крикнул он. Его лицо выражало дружелюбие, даже сочувствие, но в глазах блестело самодовольство.

— Да, похоже на то, — отозвался я. Я старался быть хорошим малым и играть ради игры, не пытаясь дать Чеду в челюсть, и все-таки он здорово меня достал. Несколько раз я промазал, потому что еще не настроился; пару раз он блокировал мяч. Потом я все-таки выбил несколько очков, и стало уже шесть — три. Я заметил, что Чед всегда заходит справа.

Тот потряс кулаком и снова выдул воображаемый дымок. Зашел справа, бросил.

— Деньги на бочку! — прокаркал Чед.

Вдруг у меня в голове что-то щелкнуло, и пришла спортивная злость. Чед заходит справа и посылает мяч справа. Значит, слева он бросает хуже. Я попробовал оттеснить его влево и сделал бросок из-под кольца.

Так и есть! Он не умеет играть слева! Чед пропускал броски слева, и я пару раз отбирал мяч, пока он пытался перейти. Я выходил вперед и резко отскакивал назад и вправо, заставляя его постоянно перестраиваться. Я долго водил мяч по площадке, и Чед, конечно, решил, что я не умею бросать в прыжке. Он выпучил глаза, когда я попал.

— Так ты меня дурачил! — прошипел он сквозь зубы. — Но тебе это не поможет.

Я стал его запутывать. Притворился, что сейчас брошу с прыжка, чтобы Чед подпрыгнул, а сам рванул дальше. Чед купился, и я попробовал снова. Он так перенервничал, что во второй раз получилось еще лучше. Счет очень быстро сравнялся.

Теперь я дурил его на полную катушку. Делал маленький шажок, просто топал влево, и он прыгал влево, давая мне место, чтобы подойти справа. С каждым очком было видно, что Чед злится все больше и больше.

Я подвел мяч к кольцу и бросил из-под него, а потом в прыжке. Чед побагровел и запыхался. Что это мы притихли?

Десять — девять в мою пользу. Я кинулся вперед и неожиданно замер. Чед попятился и шлепнулся на задницу. Я не спеша встал в позицию и бросил — в яблочко. Выдул дымок из воображаемого пистолета и широко ухмыльнулся:

— Клево!

Чед выдохнул, чуть не падая на обитую чем-то мягким стену:

— Ну, ты меня удивил! Ты играешь куда круче, чем я думал. — Он глотнул воздуха. — Мне понравилось. Очень весело. Только в следующий раз, друган, я задам тебе жару — теперь я знаю, какой ты.

Чед осклабился — шучу, мол, и похлопал потной рукой по моему плечу.

— С меня стольник.

— Забудь. Я не люблю играть на деньги.

— Э, нет! Стольник за мной. Купишь себе новый галстук или еще что-нибудь.

— Нет, Чед. Я не возьму.

— Я должен тебе...

— Ничего ты не должен! — Я пораскинул мозгами. Что люди любят давать другим, так это советы. — Хотя... Посоветуй мне, как вести себя с Норой.

Глаза Чеда загорелись: игра пошла на его поле.

— А, Нора такая со всеми новичками! Это как в школе шутки над новым учеником. Лично против тебя она ничего не имеет. Уж поверь мне — я был в том же положении...

Я понял, что он хотел добавить: «А теперь видишь, чего добился?» Чед осторожничает, не критикует Нору. Понимает, что со мной нельзя раскрываться.

— Я большой мальчик, — сказал я. — Переживу.

— Говорю тебе, все будет нормально. Нора уже дала понять то, что хотела. Просто будь начеку. Она бы не придиралась, если бы не была о тебе высокого мнения. Ты ей нравишься. Иначе зачем она так старалась тебя заполучить?

— Ладно.

Что он недоговаривает?

— Ну, если хочешь... Знаешь, сегодня Том Лундгрен будет обсуждать спецификации продукта, так? А мы уже неделю буксуем. Спорим, как идиоты, вводить ли функцию «Голддаст». — Чед закатил глаза. — Полный привет! С Норой об этом лучше не заговаривать. Хотя свое мнение о «Голддасте» тебе иметь не помешает. Нора думает, что это полное дерьмо и напрасная трата денег, но соглашаться с ней не обязательно. Главное — выразить собственное мнение. Ей нравится, когда возражают по делу.

Я знал, что «Голддаст» — новомодная фишка для всякой электроники. Название — плод коллективной фантазии каких-то инженеров и маркетологов. По сути, это технология ближней беспроводной связи, по которой микрокомпьютер можно соединить с телефоном, ноутбуком, принтером и так далее. Со всем, что находится в радиусе шести метров. Устройства друг с другом связаны, и нет никаких уродливых кабелей, о которые можно споткнуться. «Голддаст» была призвана избавить человечество от кандалов, проводов, кабелей и ножных пут. Правда, разработчики не учли взрыва популярности беспроводной связи WiFi 802.11. Я слышал об этой системе задолго до Уайатта и батаанского «марша смерти», через который он меня прогнал. О «Голддасте» мне рассказали тамошние инженеры. И между прочим, кляли на чем свет стоит.

— Да, в «Уайатте» нам пытались навязать эту системку, но мы не поддавались.

Чед покачал головой:

— Инженеры готовы начинить продукт всем, чем можно, несмотря на затраты. Им-то наплевать, если цена зашкалит за полтысячи. В любом случае этот вопрос обязательно всплывет. И ты на нем можешь круто подняться.

— Сам я с «Голддастом» не работал, понимаешь?

— Слушай, на собрании я брошу тебе мяч, твое дело — ударить. Заработаешь пару очков у босса. Разве плохо?

Чед как папиросная бумага: сквозь тонкую пленку видно все, что им движет. Я понимал, что он змея и ему нельзя доверять. С другой стороны, он пытался со мной подружиться. Наверное, не хочет, чтобы все видели, что я ему мешаю.

— Ну спасибо, — сказал я.

— Обращайтесь!

Я вернулся в кубик за полчаса до собрания и решил зайти в Интернет, чтобы наскоро почитать что-нибудь о «Голддасте». По крайней мере смогу сделать умный вид. Я прокручивал один сайт за другим — целые десятки, «дубовых» и не очень, рекламных и для фанов этого дерьма, вроде GoldDustGeek.com, — как вдруг заметил, что кто-то стоит у меня за спиной. Фил Боджалиан.

— Стараемся? — спросил он и представился. Потом добавил, покачав головой с деланным удивлением: — Второй день в обойме, а вы на него посмотрите! Не перетрудись, а то сгоришь на работе. И нас в плохом свете выставишь. — Боджалиан хихикнул, словно процитировал «Продюсеров» или что-то в этом роде, а после удалился со сцены куда-то налево.

И снова маркетинговая группа «Маэстро» собралась в «Корветте» — на тех же местах, что и вчера, будто все заранее расписано.

Правда, на этот раз с нами был Том Лундгрен. Он занял стул у стены, не сел за общий стол.

Не успела Нора начать собрание, как вошел Пол Камилетти, финансовый директор «Триона», в темно-сером пиджаке в пупырышках и черной водолазке — прямо звезда из фильма «Любовь по-итальянски». Камилетти расположился рядом с Лундгреном. Все замерли. От напряжения воздух потрескивал, будто через него пропустили электричество.

Казалось, не по себе стало даже Норе.

— Итак, — заговорила она, — начинаем. Я рада приветствовать Пола Камилетти, нашего главного финансового директора. Добро пожаловать, Пол!

Камилетти наклонил голову, всем своим видом говоря: «Прошу вас, не обращайте внимания! Я просто посижу тихонько в уголочке, инкогнито. Как слон в гостиной».

— Кто еще с нами? Кто на связи?

Из интеркома раздались голоса:

— Кен Хсяо, Сингапур.

— Майк Матера, Брюссель.

— Отлично! Значит, все в сборе. — Нора выступала радостно и энергично. Притворяется перед Томом Лундгреном и Полом Камилетти? — Пожалуй, пора проанализировать прогнозы, все обсудить и разобраться, каково положение. Нам знакомо выражение «вымирающий продукт», но ведь мы не хотим, чтобы так назвали «Маэстро»? С другой стороны, мы не поступимся ценностью марки в глазах потребителя ради сомнительных новшеств. Думаю, все с этим согласны.

— Нора, это Кен из Сингапура.

— Да, Кен?

— Э-э, нам тут в тихоокеанском регионе здорово наступают на пятки «Палм», «Сони» и «Блэкберри». Предварительных заказов на «Маэстро голд» маловато.

— Спасибо, Кен, — поспешно оборвала его Нора. — Кимберли, как оцениваешь рыночную ситуацию ты?

Кимберли Зиглер, худой и нервный, с шапкой непослушных кудрей и в очках в роговой оправе, сказал:

— Признаюсь, у меня совсем другая точка зрения.

— Неужели? Какая же?

— Я вижу, что дифференциация моделей высока, и это нам выгодно. Наши цены привлекательнее, чем у «Сони» или «Блэкберри». Да, «Маэстро» немного устарел, однако мы сделаем апгрэйд процессора и флэш-памяти. Это поможет остаться на плаву, особенно на вертикальном рынке.

Подхалим.

— Прекрасно, — засияла Нора. — Очень приятно слышать. Мне также хотелось бы знать, что вы думаете о «Голддасте»... — Она заметила, что Чед поднял руку. — Да, Чед?

— По-моему, Адам хотел высказаться на эту тему.

Нора повернулась ко мне.

— Что ж, давайте послушаем.

Она произнесла это так, словно я собрался сыграть на пианино.

— "Голддаст", говорите? — понимающе улыбнулся я. — То есть конец прошлого века? «Голддаст» — это же второй «Бетамакс». Достояние прошлого века, вроде «Новой колы», ядерного синтеза при комнатной температуре, Лиги экстремального футбола и войны в Югославии.

Раздались одобрительные смешки. Нора пристально смотрела на меня.

Я продолжал:

— С совместимостью такие проблемы, что лучше и не связываться. Ведь все цифровые устройства с «Голддастом» соединяются только с устройствами от того же производителя. Стандартного кода нет. Конечно, «Филипс» грозится выпустить новую, стандартизованную версию — ну да, когда мы все заговорим на эсперанто.

Снова смех. Правда, краем глаза я заметил, что у половины присутствующих лица окаменели. Мордден не сводил с меня зачарованных глаз, как зевака — с жертвы автомобильной аварии. Том Лундгрен постукивал по полу ногой и как-то странно, криво усмехался.

Меня понесло:

— А скорость передачи информации? Не меньше ли мегабита в секунду? Печально. Стандарт WiFi дает в десять раз больше. «Голддаст» — допотопная технология. А уж о том, что в «Голддасте» нет никакой защиты, я и не говорю. Перехватить информацию элементарно.

— В точку, — тихо добавил чей-то голос, но я не заметил чей. Мордден сиял. Фил Боджалиан сощурился и смотрел на меня без всякого выражения. Я перевел взгляд на Нору. Та медленно заливалась краской.

— Это все? — оборвала меня Нора.

Мне стало нехорошо. Я ожидал совсем другой реакции. Может, я слишком много говорил?

— Да-да, конечно, — осторожно отозвался я.

Парень напротив меня, похожий на индийца, сказал:

— Зачем мы опять возвращаемся к этой теме? Мне казалось, Нора, что на прошлой неделе вы приняли окончательное решение. Ваш отдел утверждал, что эта функция окупится. А теперь снова-здорово?

Подал голос Чед, который все это время внимательно изучал поверхность стола.

— Эй, ребята, хватит мучить новичка, а? Ему-то откуда знать — он даже не знает, где брать кофе.

— Полагаю, вопрос действительно исчерпан, — вмешалась Нора. — Мы включаем «Голддаст» в «Маэстро». — Она бросила в мою сторону взгляд, полный лютейшей злобы.

Собрание шло еще минут двадцать, и все это время у меня крутило в животе. Наконец собравшиеся потянулись на выход. Мордден быстро хлопнул меня по плечу. Да, я круто облажался. Многие косились в мою сторону с любопытством.

— Э-э, Нора... — позвал ее Пол Камилетти, — ты не могла бы на секунду задержаться? Я хочу кое-что обсудить.

У дверей ко мне подошел Чед и тихо промолвил:

— Да, Нора не в восторге. Но говорил ты очень дельно. Помолчал бы уж, дерьмо паскудное.

20

Четверть часа спустя возле моего кубика остановился Мордден.

— Однако ты меня поразил.

— Да ну, — отозвался я без особого энтузиазма.

— Я не шучу. Ты оказался храбрее, чем я думал. Спорить со своим непосредственным начальством, с этой ужасной Норой, о ее любимом детище... — Мордден покачал головой. — Вот они, настоящие творческие трения! Только кто-то должен предупредить тебя: Нора не забывает обид. Помни и ты, что самые жестокие охранники в фашистских концлагерях были женского пола.

— Спасибо за совет.

— Не пропускай даже малейших признаков ее неудовольствия вроде пустых коробок, которые складывают прямо перед твоим кубиком. Или отказ твоего собственного компьютера загружаться. Или требования отдела кадров вернуть бейдж. Впрочем, будь спокоен: тебе дадут хорошую характеристику. Кроме того, «Трион» бесплатно помогает найти новое место.

— Понял, спасибо.

Я заметил, что пришла голосовая почта, и, как только Мордден ушел, снял трубку.

Сообщение было от Норы Соммерс. Она просила меня — нет, приказывала — немедленно явиться к ней в офис.

Когда я вошел, она барабанила по клавиатуре. Бросила на меня косой, как у ящерицы, взгляд и снова уткнулась в компьютер. Так продолжалось добрых две минуты. Я стоял и не знал, что делать. Нора опять начала краснеть. Да, не повезло ей: кожа сразу все выдает.

Наконец Нора подняла глаза и повернулась вместе с креслом ко мне. Ее глаза блестели, но не от слез. В них была не грусть, а какое-то другое, почти хищное выражение.

— Послушайте, Нора, — тихо начал я, — я хочу извиниться за свое...

Нора прервала меня почти неслышно:

— Нет, Адам, это ты послушай. Ты уже достаточно сегодня сказал.

— Я вел себя как идиот...

— И это при Камилетти, который знает только одно слово: прибыль! Теперь мне изрядно придется попотеть, чтобы убедить его в своей правоте. По твоей милости.

— Да, я должен был молчать в тряпочку...

— Ты стараешься меня подсидеть, — процедила Нора, — однако не понимаешь на кого напал.

— Если бы я знал... — попытался вставить я.

— Вот этого не надо! Фил Боджалиан сказал мне, что проходил мимо твоего кубика и сидел, как ты копался в Интернете и читал про «Голддаст». Чтобы потом на собрании экспромтом, походя раскритиковать эту, между прочим, замечательную технологию! Уверяю вас, мистер Кэссиди: вы считаете, будто чего-то стоите, потому что вас ценили в «Уайатте». Но я бы на вашем месте в «Трионе» не расслаблялась. Если не сядешь в автобус, попадешь под машину! И попомни мое слово: за рулем буду я.

Пару секунд я молчал. Она вперила в меня свои широко посаженные глаза хищницы. Я потупился, потом снова посмотрел на нее.

— Да, я облажался, да, я должен перед вами извиниться. Я неправильно оценил ситуацию. Сыграли роль мои старые предрассудки времен «Уайатта». Конечно, это меня не извиняет. Подобное больше не повторится.

— Да, потому что я больше не дам тебе такой возможности, — тихо сказала она. Ну и ну! Таких монстров нет даже в дорожной полиции.

— Понимаю, — ответил я. — Если бы мне хоть кто-то сказал, что решение уже принято, я бы, конечно, и рта не раскрыл. Я просто думал, что в «Трионе» слышали о «Сони», вот и все. Сам виноват.

— "Сони"? — удивилась она. — Что значит "слышали о «Сони»?

Этот секрет выведали ребята «Уайатта», а затем подкинули мне для подобных случаев.

— Ну, то, что они передумали вводить «Голддаст» в новые модели карманных компьютеров.

— Почему? — недоверчиво спросила Нора.

— Новый «Майкрософт» не будет поддерживать эту систему. В «Сони» подсчитали, что из-за «Голддаста» они потеряют миллионы на продажах организациям, и остановились на «Блэкхоке», протоколе, который будет в «Офисе».

— А он там будет?

— Да.

— Ты уверен? Твои источники надежны?

— На сто процентов. Головой отвечаю.

— А карьерой? — Ее глаза впились в мои.

— По-моему, это и так ясно.

— Интересно, — протянула она. — Даже очень, Адам... Спасибо.

21

В этот день я задержался на работе. Даже самые упертые трудоголики по вечерам работали дома, подключаясь к сети «Триона». К девяти часам офисы опустели. Вверху, помаргивая, горели лампы дневного света. Огромные, во всю стену, окна под одним углом казались совершенно черными, под другим — открывали вид на город с мерцающими огнями и бесшумно проплывающими фарами автомобилей.

Я вернулся в свой кубик и зашел на внутренний сайт «Триона».

Раз Уайатт хочет знать, кого взяли на секретные проекты за последние два года, почему бы не выяснить, кого вообще наняли за это время? А что — начало ничем не хуже любого другого. Поиск в базе данных сотрудников можно вести самыми разными способами. Осложняло дело лишь то, что я не совсем понимал, кого или что искать.

Наконец до меня дошло: номер сотрудника! У каждого, кто работает в «Трионе», есть личный номер. Чем меньше число, тем раньше человек появился в компании. Просмотрев наугад пару десятков биографий, я приблизительно определил, какие номера будут у тех, кто пришел в «Трион» два года назад. К моему счастью, в этот период компания развивалась не очень бурно, и таких людей оказалась всего пара сотен. Я записал имена и биографии на компакт-диск. Ну вот, первый шаг сделан.

В «Трионе» была своя система мгновенной рассылки сообщений, «Инстамейл». Очень похоже на «Yahoo Messenger» или «AOL»: у тебя висит список «друзей», который показывает — в сети твои коллеги или нет. Я заметил, что Нора Соммерс в сети. Если ока не на работе, но в сети, значит, подключилась из дома.

И это замечательно, потому что теперь можно забраться к Норе в офис, не боясь, что она заявится туда сама.

От таких мыслей у меня кишки скрутило. А что делать? Арнольд Мичем требует реальных результатов. Нора Соммерс — член нескольких маркетинговых групп новых продуктов. Значит, у нее могут быть описания новых технологий или секретных разработок. По крайней мере поискать стоит.

Скорее всего такая информация будет в ее офисном компьютере.

На двери висела табличка: «Н. Соммерс». Я собрался с духом и взялся за ручку. Закрыто. Не то чтобы меня это удивило: у нее должны быть сведения о сотрудниках, не предназначенные для чужих глаз. Через стеклянную стену просматривался темный офис три на три, почти без мебели и, конечно, в безупречном порядке.

Ключ должен быть где-то в столе ее администратора. Строго говоря, «администратор-ассистент» Норы — широкозадая и жестколицая дама лет тридцати по имени Лайза Маколиф — должна была заниматься не только делами Норы, но и всей ее команды, в том числе и моими. В «Трионе» личного секретаря выделяли только по-настоящему важным персонам. Впрочем, я быстро разобрался, что это правило — простая формальность, а Лайза Маколиф работает лишь на Нору и терпеть не может, если ей мешают.

Лайза стриглась очень коротко, почти под бокс, и ходила в комбинезоне или в широченных штанах — полная противоположность Норе, которая всегда одевалась модно и женственно. Несмотря на это, Маколиф была яростно предана своей начальнице. И если когда улыбалась, то только Норе, а остальных на дух не выносила.

Оказалось, что Лайза — кошатница и весь ее кубик заставлен фигурками Гарфилда и прочих мультипликационных котов. Войдя в кубик, я осмотрелся и подошел к столу. В ящиках ключа не было. Через несколько минут ключ нашелся в цветочном горшке, в пластиковой банке из-под скрепок — да не один, а штук двадцать на кольце. Я сделал глубокий вдох и стал пробовать ключи один за другим. Шестой открыл дверь.

Я зажег свет, сел за стол и включил компьютер Норы.

Я прекрасно знал, что делать, если меня застукают. Арнольд Мичем под завязку загрузил меня советами: например, перейти в наступление и самому начать задавать вопросы. Впрочем, какова вероятность, что уборщица, которая говорит только по-португальски или по-испански, поймет, что я не в своем офисе? Поэтому я сосредоточился на непосредственной задаче.

К сожалению, все оказалось не так просто. На экране высветилось: «Имя пользователя/Пароль». Черт. На компьютере стоит пароль, как и следовало ожидать. Я впечатал «НСоммерс» — стандартный вариант. Меня учили, что у семидесяти процентов пользователей пароль — их собственное имя.

Только не у Норы.

Я сомневался, что Нора записывает пароли на стикерах и оставляет в столе, однако проверить не мешало. Заглянул во все типичные тайники — под коврик для мышки, под клавиатуру, за компьютер, в ящики стола — пусто. Значит, придется гадать.

Попробовал просто «Соммерс». Потом ее день рождения, первые и последние семь цифр номера социальной страховки, личный номер — все в самых разных комбинациях. Нет доступа. На десятой попытке я остановился. Компьютер наверняка считает попытки, а десять — это уже слишком. Обычно люди ошибаются не больше двух-трех раз.

Плохо.

Правда, есть и другие способы забраться в компьютер. Меня долго учили и даже дали пару приборчиков, простых, как для идиота. Я, конечно, не хакер, но и не полный чайник (ухитрился же я так здорово влипнуть в «Уайатте», верно?), а эти штучки ставятся до смешного легко.

В общем, мне было нужно устройство для записи всех нажатий на клавиши. Бывают такие программы, бывают и железки. Программы опаснее, потому что в сети может стоять хорошая защита и их могут найти. Поэтому Арнольд Мичем настоятельно рекомендовал второй вариант.

Меня снабдили целым набором таких железок. Одна — крошечный кабельный разъем, который вставляется между компьютерной клавиатурой и компьютером и совсем не заметен. В нем есть чип, который записывает два миллиона нажатий. Через пару дней приходишь, снимаешь приборчик с компьютера и видишь все, что пользователь печатал.

Секунд за десять я отключил клавиатуру Коры, вставил игрушку и снова подключил. Нора ничего не заметит, а я потом вернусь и все заберу.

Однако с пустыми руками я уходить не собирался. Окинул взглядом стол. Негусто. Черновик еще не отосланного электронного письма команде «Маэстро»: «Согласно самым свежим исследованиям рынка, несмотря на несомненные преимущества „Голддаста“, „Майкрофсот“ будет поддерживать беспроводную технологию „Блэкхок“. Хотя наши славные инженеры, возможно, будут разочарованы, я уверена, что все мы понимаем: с „Майкрософт“ лучше идти в ногу...»

Оперативно, Нора! Будем надеяться, что «Уайатт» не ошибся...

Оставался еще шкаф-картотека. Даже в компьютерной компании важную документацию всегда хранят на бумаге, в виде оригиналов или распечаток. Вот страшная правда о так называемом безбумажном делопроизводстве: чем чаще мы пользуемся компьютерами, тем больше накапливается бумаги. Я открыл первую попавшуюся дверцу. За ней оказались не папки, а книги. Странно, почему они не на виду? Я вгляделся в корешки и присвистнул.

В шкафу Норы рядами стояли книжонки вроде «Женщины в волчьей стае», «Жесткая игра для женщин», «Играй по-мужски, побеждай по-женски», «Почему стервы всего добиваются, а хорошие девочки — нет», «Семь секретов успешных женщин» и «Одиннадцать заповедей очень успешных женщин».

Нора, Нора... Ну ты, девочка, даешь!

Четыре дверцы были открыты, и я начал с них. Пролистал нагоняющее сон содержимое: обзоры рынка, спецификации, подшивки о «развитии продукта», финансовые отчеты... Похоже, Нора выводила на бумагу все, даже свою электронную почту. Самые лакомые кусочки наверняка в запертых отделениях. Иначе зачем бы их запирать?

Я быстро нашел на кольце маленький ключ и открыл первую полку. Целая стопка личных дел — можно почитать, но времени мало. Личные финансовые записи Норы: она давно в «Трионе», инвестирует опционы и активно торгует. Ее состояние уже достигло семизначной цифры. Вот и мое личное дело — тонкое, внутри никаких ужасов. Неинтересно.

Я присмотрелся и обнаружил еще несколько листочков — распечатки электронных сообщений откуда-то сверху. Насколько я понял, женщину по имени Алана Дженнингс, которая раньше работала на моем месте, неожиданно перевели в какой-то другой отдел. Нора была недовольна — причем настолько, что начала жаловаться во все вышестоящие инстанции. Смелый шаг.

Тема: Re: Перевод Аланы Дженнингс

Дата: Вторник, 8 апреля, 8.42.19

От: ГОлреда

Кому: НСоммерс

Нора!

Я получил Ваши письма, в которых Вы выражаете недовольство переводом АЛАНЫ ДЖЕННИНГС в другое подразделение компании. Ваша реакиия мне понятна, поскольку Алана — специалист высокого класса и ценный игрок в Вашей команде.

Однако, к сожалению, решение было принято на самом высоком уровне. Способности Аланы срочно требуются для проекта «АВРОРА».

Позвольте заверить Вас, что вакансия будет заполнена. Мы даем Вам возможность взять в свой отдел нового человека, и Вы можете заменить Алану любым желающим сотрудником компании, который обладает достаточной квалификацией.

Пожалуйста, сообщите мне, если я могу оказать Вам какое-либо содействие.

Всего наилучшего

Грег Олред

Старший вице-президент

Отдел перспективных исследований

Компания «Трион системс»

«Мы помогаем вам изменить будущее»

Два дня спустя Норе пришло еще одно сообщение:

Тема: Re: Re: Переназначение Аланы Дженнингс

Дата: Четверг, 10 апреля, 14.13.07

От: ГОлред

Кому: НСоммерс

Нора!

Что касается «АВРОРЫ», к моему глубочайшему сожалению, я не вправе раскрыть Вам истинную природу проекта. Могу лишь сказать, что эта миссия очень важна для будущего «Триона». Поскольку «АВРОРА» — секретный исследовательский проект огромного значения, прошу Вас воздержаться от дальнейших вопросов.

Я понимаю, что Вам сложно найти человека с соответствующей квалификацией на место Аланы. Рад сообщить, что в данном случае руководство готово закрыть глаза на правило, согласно которому мы не нанимаем людей со стороны. Следовательно, Вы можете вести поиск за пределами «Триона».

Надеюсь, это уменьшит Ваше беспокойство.

Если у Вас возникнут какие-либо вопросы, обязательно звоните или пишите.

Всего наилучшего

Грег Олред

Старший вице-президент

Отдел перспективных исследований

Компания «Трион системс»

«Мы помогаем вам изменить будущее»

Вот это да! Наконец все начинает проясняться! Меня взяли вместо этой самой Аланы, которую перевели в проект «Аврора».

А проект «Аврора» — сверхсекретный план «Триона». Я его нашел.

Вынимать письма из файла и делать ксерокопии было бы, пожалуй, неразумно, и я взял листок из стопки чистой бумаги и принялся записывать.

Не знаю, сколько я просидел на полу в офисе Норы, но уж не меньше четырех-пяти минут. Вдруг боковым зрением я заметил движение. Подняв глаза, я обнаружил, что в дверях стоит охранник.

«Трион» не пользовался услугами охранных фирм. У них был свой персонал, ребята в темно-синих куртках и белых рубашках, похожие на полицейских. Передо мной стоял высокий плотный негр с седой головой: щеки в родинках, как в веснушках; глаза большие под обвисшими, как у бассета, веками; очки в металлической оправе.

Все отрепетированные заготовки вылетели у меня из головы.

— Что я вижу! — проговорил охранник. Смотрел он не на меня, а на стол Норы. На компьютер — на мой приборчик? Только не это, Господи, только не это!

— Простите?

— Что я вижу! Черт возьми! Я так и знал!

Сердце бешено заколотилось. Господи Иисусе, я пропал.

22

Охранник моргнул, но глаз не отвел. Он видел, как я устанавливал эту штуку? Или — я похолодел — он заметил на двери имя Норы? Разве не странно, что какой-то парень копается в офисе женщины?

Я покосился на дверную табличку у него за спиной. «Н. Соммерс» — не разберешь, женщина или мужчина. С другой стороны, может, этот охранник работает здесь целую вечность и хорошо знаком с Норой?

Охранник по-прежнему торчал в проходе. И что теперь делать, черт побери? Рвать когти, разумеется. Только сначала нужно выбраться из офиса — повалить охранника или оттолкнуть. Он массивный, но пожилой и наверняка двигается медленно. Может, получится. О чем это я? Нападение с нанесением побоев? На старика? Господи...

Я принялся прокручивать в мозгу другие варианты. Сказать, что я новичок? Или новый помощник Норы Соммерс? Или прямой подчиненный — почти правда — и работаю допоздна по ее заданию? Ему-то что? Он же охранник!

Охранник зашел в офис и покачал головой:

— Такого я еще не видел...

— Послушайте, мне до завтра нужно закончить гигантский проект... — начал я возмущенным тоном.

— Да это же «буллит»! У тебя настоящий «буллит»!

Он сделал еще шаг вперед. И наконец я понял, куда смотрит охранник. На стене висела большая цветная фотография в серебряной рамке. Шикарно отреставрированное старое авто. Охранник не спускал с нее зачарованных глаз, словно с Ноева ковчега.

— Черт, парень, это же настоящий «мустанг буллит джити триста девяносто» шестьдесят восьмого года! — благоговейно пробормотал он.

Волна адреналина отхлынула, облегчение прямо засочилось из всех пор. Господи...

— Ага, — гордо отозвался я, — конфетка.

— Вы только посмотрите на эту лошадку! Фабричная?

А мне, черт побери, откуда знать? Я же не отличу «мустанг» от «додж-дарта». Или даже от «гремлина».

— А то! — сказал я вслух.

— Подделок ведь знаешь сколько? Ты смотрел под заднее сиденье? Дополнительные металлические насадки на выхлопной трубе есть?

— Конечно, — бросил я, поднялся и протянул руку: — Ник Соммерс.

Моя рука утонула в его огромной сухой ладони.

— Лютер Стэффорд. Раньше я тебя не видел.

— Да, обычно я не сижу по ночам. Тут этот чертов проект... Как всегда: «Чтоб к десяти утра все было готово, а потом сидите и ждите». — Я старался говорить небрежно. — Приятно, что работаю не я один.

Отвлечь его от машины не удалось.

— Черт, в первый раз вижу фастбэк цвета «хайлэнд грин». Не считая кино, конечно. Почти в такой же Стив Маккуин гонялся за черным «додж-чарджером», а тот врезался в автозаправку! Колпаки летали по всей дороге! — Он хохотнул, хрипло и сочно, как любитель сигарет и виски. — «Буллит»... Мой любимый фильм. Я его смотрел, наверное, тысячу раз.

— Да-да, он самый.

Охранник подошел еще ближе. Вдруг я заметил на полке прямо за фотографией большую золотую статуэтку. Под ней крупными черными буквами было написано: «Женщина года. 1999 г. Нора Соммерс». Я придвинулся к столу, загораживая приз от охранника, и сделал вид, что тоже рассматриваю машину.

— И спойлер заднего бампера на месте, — продолжал он. — И двойные выхлопные, да?

— Конечно!

— И порожки, и все, что положено?

— Совершенно верно.

Охранник восхищенно покачал головой.

— Сам реставрировал?

— Не-а! Где ж время найти!

Он снова рассмеялся, низким, рокочущим смехом:

— И не говори!

— Купил у одного типа, который держал ее в сарае.

— Двадцать три силы?

— Так точно, — не задумываясь ответил я.

— Мать честная, какие у этой детки поворотники! У меня когда-то был седанчик шестьдесят восьмого года, но пришлось продать. Жена заставила, когда родился первенец. С тех пор и тоскую. А новый «буллит» — нет, на него даже смотреть тошно.

Я кивнул:

— Да уж. — Понятия не имею, о чем он. Тут что, все по машинам с ума посходили?

— Слушай, я, может, не прав, но у тебя вроде бы шины «джи-ар-семьдесят», а диски — «Американ торк траст» размером пятнадцать и семнадцать?

Боже, он когда-нибудь сменит пластинку?

— Лютер, если честно, я в «мустангах» разбираюсь, как свинья в апельсинах. Такая тачка для меня слишком хороша. Жена на день рождения подарила, понимаешь? Конечно, кредит семьдесят пять лет буду выплачивать я.

Тот хихикнул громче.

— Сочувствую!

Я увидел, что он смотрит на стол, и проследил его взгляд.

Там лежал большой желтый конверт с крупными буквами, четко выведенными красным фломастером: «Норе Соммерс». Я поискал, чем бы его прикрыть, но на столе у Норы не было ничего лишнего. Я непринужденно вытащил лист чистой бумаги, незаметно уронил его на стол и левой рукой положил на конверт. Молодчина, Адам. На бумаге остались мои записи, однако издали их не разобрать.

— Кто такая Нора Соммерс?

— А, моя жена.

— Ник и Нора, да? — Охранник весело хмыкнул.

— Ага, нам все так говорят, — широко улыбнулся я. — Поэтому я на ней и женился. Что ж, я, пожалуй, еще поработаю, а то просижу тут до утра. Рад был познакомиться, Лютер.

— Я тоже, Ник.

Когда охранник ушел, я настолько разнервничался, что меня хватило лишь на то, чтобы закончить записи писем, выключить свет и запереть офис. Из кубика Лайзы Маколиф я заметил, что неподалеку кто-то ходит. Снова Лютер, решил я. Чего он хочет — опять потрепаться о «мустангах»? Мне бы только вернуть ключи на место и поскорее смыться.

Это был не Лютер. Полноватый мужчина с хвостиком и в очках в роговой оправе.

Вот уж кого я не ожидал увидеть в офисе в десять вечера! Хотя инженеры работают, когда им вздумается...

Ной Мордден.

Он видел, как я закрываю офис Норы? А может, засек меня внутри? Или у него слишком слабое зрение? Или он вообще по сторонам не глазеет, идет себе по своим делам — только интересно, по каким?

Мордден прошел молча, не показывая, что меня заметил. Может, и не заметил. С другой стороны, кругом было пусто, а он не слепой.

Мордден завернул в следующий проход и положил в чей-то кубик папку. Я с нарочитой небрежностью зашел в кубик Лайзы, одним быстрым движением пихнул ключи обратно в горшок и пошел своей дорогой.

Уже на полпути к лифтам сзади послышалось:

— Кэссиди!

Я обернулся.

— Я-то думал, только инженеры не спят по ночам.

— Хочу поскорее во всем разобраться, — промямлил я.

— Забраться так забраться... — протянул Мордден. От его тона у меня мурашки побежали по спине. — И куда ты уже забрался?

— Не понял?

— Куда ты забрался?

— Извини, я не... — Мое сердце оглушительно забилось.

— Запомни мои слова.

— Что-что?

Но Мордден уже зашел в лифт и ничего не ответил.

23

Домой я пришел совсем разбитым. Такая работа не для меня! Хотелось опять надраться, но завтра рано вставать.

Моя квартирка показалась еще более тесной и убогой, чем обычно. С шестизначной зарплатой я мог бы переехать в одну из новых многоэтажек у пристани. Оставаться в этой берлоге незачем — если не считать того, что это мое настоящее жилье, которое напоминало, кто я на самом деле. Не выряженный и прилизанный позер, а мерзкий, никчемный бездельник. Впрочем, времени на поиски новой квартиры у меня тоже не было.

Я ударил по выключателю у двери, но свет не зажегся. Черт. Значит, в уродливом торшере у дивана, который освещал комнату, перегорела лампочка. Я никогда не пользовался переключателем под лампой, и торшер должен был зажечься сам, едва ток пошел по сети. Ну вот, придется вслепую пробираться в кладовку, где я держу запасные лампочки и прочую дребедень. К счастью, я знал свою крошечную квартирку как свои пять пальцев. Нащупал новую лампочку в старой картонной коробке — хорошо бы хоть сотка, а не двадцатка, — кое-как прошел через всю комнату, ни на что не наткнувшись, снял с лампочки колпак и заменил на новую. Торшер все равно не зажегся. Вот блин. Хорошенький конец хренового дня. Я нашел штырек переключателя под лампой, повернул, и комнату залил свет.

Я пошел в ванную, и вдруг меня словно стукнуло: как торшер мог выключиться сам? Я никогда его не выключаю — никогда. Я что, схожу с ума?

Или кто-то побывал в моей квартире?

Меня охватил болезненный страх, почти паранойя. Похоже, именно это и произошло. Иначе торшер остался бы включенным.

У меня нет девушки, я живу один. Ключа тоже никому не даю. Владелец (какой-то подозрительный тип, которого я в глаза не видел) и фирма-арендодатель (тоже сомнительная) к вам не зайдут, даже если вы будете умолять их починить батареи. В квартире никогда никого не было, кроме меня.

Под торшером лежал телефон, старый «Панасоник» с автоответчиком. Автоответчиком я давно не пользовался, потому что изобрели голосовую почту. Оказалось, что и с телефоном не все в порядке. Я заметил, что черный провод от трубки лежит не как обычно, с краю, а прямо на кнопках. Конечно, это мелочи, но когда живешь один, начинаешь обращать на них внимание. Когда я в последний раз говорил по телефону? Чем занимался до того? Что меня так отвлекло, что я неправильно повесил трубку? Нет, утром, когда я уходил, трубка висела как обычно.

Все ясно.

Я снова посмотрел на телефон и нашел еще одно доказательство, на этот раз бесспорное. В автоответчике, которым я никогда не пользовался, была система двойной записи: одна микрокассета для исходящих звонков, другая — для входящих.

Вторая кассета исчезла. Ее забрали!

Наверное, чтобы прослушать мои разговоры.

Или — вдруг пришло мне в голову — чтобы узнать, не записываю ли я их. Да, скорее всего. У меня был еще и маленький микрокассетник, который я купил в колледже, уж не помню зачем. Вроде бы пару недель назад я видел его в нижнем ящике стола, когда искал зажигалку. Я решил проверить. Порылся в ящике и ничего не нашел. В остальных ящиках его тоже не было. Нет, все-таки он должен быть в нижнем ящике. Я посмотрел там еще раз и нашел сетевой шнур. Я оказался прав. Магнитофон тоже забрали.

Теперь я не сомневался: они хотели знать, кого и что я записываю и записываю ли вообще. Только вот кто «они»? Если люди Уайатта и Мичема — это уже верх наглости.

А если нет? Если это «Трион»? Мне стало так страшно, что я решил об этом не думать. В голове зазвучал невинный вопрос Морддена: «И куда ты уже забрался?»

24

Ник Уайатт жил в самом шикарном и известном пригороде — таком известном, что про него рассказывали анекдоты. В нашем городе много модных первоклассных районов, но этот был супермодным и вызывающе первоклассным. Уайатту, видимо, нравилось жить в месте, которое постоянно фигурировало на обложках журнала «Архитектурный дайджест». Местные журналисты стремились попасть туда всеми правдами и неправдами, чтобы, поддерживая отвисшую челюсть, сделать хоть пару снимков этого силиконового Сан-Симеона. Они восхищались японским стилем поместья Уайатта, его фальшивой безмятежностью, строгостью и простотой, хотя с этим совершенно не сочетались многочисленные уайаттовские «бентли» и его грубость.

В рекламном отделе компании «Уайатт телекоммьюникейшнз» один сотрудник занимался только личной рекламой Ника Уайатта. Он посылал материалы в «Пипл», «Ю-Эс-Эй тудэй» и так далее, в том числе статьи о поместье Уайатта. Оттуда я и узнал, что поместье стоило пятьдесят миллионов долларов, что оно больше и круче дома Билла Гейтса под Сиэтлом, что это копия японского дворца четырнадцатого века, построенная в Осаке и по кусочкам перевезенная в Штаты. Вокруг было сорок акров японских садов с редкими цветами, декоративными камнями, искусственным водопадом, прудом и антикварными деревянными мостиками, которые тоже прилетели из Японии. Оттуда привезли даже неровно обтесанные камни для дороги.

Конечно, пока я ехал к Уайатту по этой бесконечной каменной дороге, то видел не сады, а каменную караулку, железные ворота, которые открывались автоматически, целые мили бамбука, шесть разноцветных «бентли» под навесом, ярких, будто команда спасателей (Уайатт предпочитал «бентли» и терпеть не мог «американцев»), а также огромный приземистый деревянный дом, окруженный высокой каменной стеной.

Мне приказал явиться Мичем по секретной почте. На мой «хашмейловский» ящик пришло письмо от некоего Артура — через финский анонимизатор, благодаря которому нельзя было определить, откуда запрос послали. Письмо выглядело как подтверждение моего заказа в интернет-магазине, но на нашем кодовом языке сообщало, когда, куда и как я должен приехать.

Я подъехал к паркингу кафе «У Денни» и дождался синего «линкольна», за которым последовал к дому Уайатта. Наверное, они хотели убедиться, что за мной нет «хвоста». Паранойя, конечно, да кто я такой, чтобы спорить? Это меня, а не их взяли за жабры.

Едва я вышел из машины, «линкольн» уехал. Дверь открыл филиппинец, попросил меня разуться и провел в комнату ожидания с ширмами седзи, татами, низким черным лакированным столиком и белой кушеткой, похожей на матрац. (Не скажу, чтобы удобной.) Я взялся за журналы, художественно разбросанные по столику: «Робб рипорт», «Архитектурный дайджест» (конечно, они не забыли номер с домом Уайатта на обложке), каталог «Сотбис».

Слуга (или кто он там) наконец вернулся и кивнул. Я пошел за ним по длинному коридору, в конце которого в полупустом зале сидел Уайатт за длинным и низким черным обеденным столом.

На подходе к залу пронзительно завопила сирена. Я недоумевающе огляделся, но не успел сообразить, что происходит, как филиппинец и еще один парень, который подоспел непонятно откуда, бросились на меня и повалили на пол.

Я крикнул:

— Что за дела, мать вашу?! — и даже немного посопротивлялся, но ребята оказались сильными, как бойцы сумо. Пока второй меня держал, филиппинец обыскивал. Что они ищут, оружие? Филиппинец вытащил из моего рюкзака карманный плейер, повертел его в руках, прощебетал что-то и передал второму. Тот взял плейер, перевернул, посмотрел, что там, и сказал что-то хриплое и невнятное.

Я сел.

— Вы так всех гостей мистера Уайатта встречаете?

Филиппинский слуга пошел в обеденный зал с моим плейером и отдал его Уайатту, наблюдающему за происходящим. Уайатт, даже не глядя, отдал его филиппинцу.

Я поднялся на ноги.

— Вы что, такую штуку в первый раз видите? Или тут нельзя слушать музыку?

— Ребята работают на совесть, — возразил Уайатт. На нем была облегающая черная рубашка с длинными рукавами, скорее всего льняная, которая явно стоила больше моей месячной зарплаты в «Трионе». Уайатт выглядел смуглее обычного: наверное, спит в солярии.

— Боитесь, что я смотаю удочки? — спросил я.

— Я ничего не боюсь, Кэссиди. Я люблю, когда играют по правилам. Если ты не дурак и не станешь хитрить, все будет о'кей. И не смей подстраховываться. Мы всегда будем на шаг впереди.

Странно, но ни о каких «подстраховках» я и не думал.

— Что-то я не секу...

— Если ты сделаешь какую-нибудь глупость вроде записи наших встреч или телефонных разговоров, тебе не поздоровится. Не нужно, Адам. Я твоя страховка.

Вошла красивая японка в кимоно и серебряными щипцами подала Уайатту скрученное нагретое полотенце. Он вытер руки и отдал полотенце обратно. Вблизи было заметно, что Уайатт делал подтяжку: кожа была натянута слишком туго, и глаза напоминали эскимосские.

— Твой домашний телефон небезопасен. Как и голосовая почта, и компьютер, и сотовый. Сам ты должен связываться с нами только при крайней необходимости. Во всех остальных случаях тебе придет зашифрованное электронное письмо. А теперь покажи, что принес.

Я отдал ему компакт-диск со списком сотрудников, взятых в «Трион» за последние два года, и перепечатанные начисто заметки. Пока Уайатт читал их, японка вернулась с новым подносом и поставила на стол перед боссом крохотные суши идеальной формы, сасими на лакированных досках красного дерева с горками белого риса, бледно-зеленый васаби и розовый маринованный имбирь. Уайатт не отрывал глаз от моих записей. Пару минут спустя он взял со стола маленький черный телефон, которого я раньше не заметил, и что-то тихо в него сказал. Мне послышалось слово «факс».

Уайатт посмотрел на меня.

— Молодец. Очень интересно.

Появилась еще одна женщина: чопорная дама среднего возраста, лицо в морщинах, седые волосы, очки на цепочке. Она улыбнулась, взяла у Уайатта бумаги и вышла, не говоря ни слова. Может, у него и ночью секретарша на проводе?

Уайатт взял палочки и положил в рот кусочек сырой рыбы. Задумчиво жуя, он обратился ко мне:

— Ты знаешь, что японская еда лучшая в мире?

Я пожал плечами:

— А что, темпура вполне ничего.

Уайатт фыркнул и покачал головой:

— Я не о темпуре! Как ты думаешь, почему японцы живут дольше всех? Они едят мало жиров и много белков, растительных продуктов и антиоксидантов. В их питании в сорок раз больше сои, чем у нас. Они уже много веков не едят мясо четвероногих.

— Ну да, — протянул я, думая: к чему ты это?

Уайатт взял в рот новый кусочек рыбы.

— Займись повышением качества своей жизни. Тебе сколько, двадцать пять?

— Двадцать шесть.

— Тебе еще жить да жить. Заботься о своем организме. Курение, алкоголь, «биг-маки» и тому подобное дерьмо — от всего этого надо отказаться. Я сплю три часа в сутки. Больше мне не нужно. Интересно, Адам?

— Нет.

— Прекрасно. Ты не на концерт явился. Как тебе работается в «Трионе»?

— Постепенно вхожу в суть дела. Начальница — стерва еще та...

— Я говорю не о твоем прикрытии. Я говорю о твоей настоящей работе — о шпионаже.

— Как мне шпионится? Пока не очень.

— Ты многим рискуешь. Сочувствую. Ты встречаешься со своими старыми дружками?

— Конечно.

— Я не хочу, чтобы ты с ними порывал. Это может показаться подозрительным. Но не вздумай проболтаться. С дерьмом смешаю.

— Понял.

— Я так понимаю, тебе не нужно напоминать о последствиях провала?

— Нет, не нужно.

— Хорошо. Работенка не из легких, однако по сравнению с тюрьмой — просто малина.

— Между прочим, мне даже нравится в «Трионе». — Я говорил чистую правду, хотя знал, что Уайатт воспримет это как выпад в свою сторону.

Он поднял глаза и ухмыльнулся, не переставая жевать.

— Рад слышать.

— Скоро наша команда будет представлять продукт самому Огастину Годдарду.

— Старине Джоку Годдарду? Ну, ты быстро увидишь, какой он хвастливый и напыщенный старый болтун. По-моему, он и вправду верит в то, что пишут про него подхалимы в «Форчун». Вроде того, что он совесть эпохи высоких технологий. Джок думает, что его дерьмо не пахнет!

Я кивнул. А что на это можно сказать? Я же не знал Годдарда и не мог ни согласиться, ни возразить. Впрочем, то, что Уайатт ему завидовал, было очевидно.

— Когда ты встречаешься с этим старпером?

— Через пару недель.

— Посмотрю, чем тебе помочь.

— Буду очень рад.

Зазвонил телефон, и Уайатт тут же его взял.

— Да? — Он минуту послушал. — Хорошо.

И повесил трубку.

— Ты что-то нащупал. Через неделю или две получишь полную информацию по Алане Дженнингс.

— Как по Лундгрену и Соммерс? Ясно.

— Нет, гораздо подробнее.

— Почему?

— Потому что ты будешь оттуда плясать. Эта Алана — твой ключик. Ты добыл кодовое название проекта, а сейчас найдешь имена всех, кто как-то связан с «Авророй». Всех, от руководителя до уборщицы.

— Как? — вырвалось у меня, и я тут же об этом пожалел.

— Сам разберешься. Это твоя работа! И сделаешь это завтра.

— Завтра?

— Вот именно.

— Хорошо! — Мой голос зазвучал вызывающе. — Тогда вы получите все, что хотели, так? И мы будем квиты.

— О чем ты? — осклабился Уайатт, сверкнув крупными белыми зубами. — Мы только начали.

25

Я трудился днем и ночью, дико уставал. Вдобавок к обычной работе в «Трионе» я каждый вечер допоздна копался в Интернете или читал секретные файлы конкурентов от Мичема и Уайатта, чтобы потом казаться умнее. Ехать домой приходилось долго, в огромном потоке машин, и пару раз я чуть не заснул за рулем. Я открывал глаза, вздрагивал и в последний момент успевал не выехать на встречную полосу или не врезаться в машину впереди. После обеда начинал клевать носом, и для того, чтобы не вырубиться прямо в кубике, заглатывал гигантские дозы кофеина. Я мечтал, как ухожу прямо посреди дня, забираюсь в свою берлогу, под одеяло, и засыпаю глубоким сном. Я жил на кофе и диетической коле. Под глазами постоянно были темные круги. Трудоголики хотя бы ловят кайф от своих мучений. Меня же гнали вперед кнутом, как лошадь из романа о царской России.

Между прочим, перегрузки — это еще не самое страшное. Хуже было то, что я начал путать свою «настоящую» работу и «прикрытие». Я в поте лица бегал с собрания на собрание, стараясь не проколоться, потому что знал: дай я Норе только почуять кровь, и она вцепится в меня, как акула. Времени на шпионаж и сбор информации по «Авроре» почти не оставалось.

Иногда на собраниях группы «Маэстро» или в столовке я встречал Морддена. Он часто останавливался поболтать, но ни разу не вспоминал о том, как видел (или не видел) меня в офисе Норы. Может, и правда не видел. Или почему-то не хотел об этом говорить.

Каждый второй-третий вечер приходило электронное сообщение от «Артура», в котором спрашивали, как идет расследование и почему я, так меня и разэтак, настолько торможу.

Я оставался на работе допоздна и дома бывал редко. Сет сначала заваливал меня телефонными сообщениями, но через неделю перестал. Меня забыли почти все, с кем я раньше тусовался. Иногда я выкраивал полчаса, чтобы заехать к отцу. Он так разозлился, что я уделяю ему мало внимания, что и смотреть на меня не хотел. Между отцом и Антуаном возникло некое перемирие, похожее на «холодную войну». По крайней мере Антуан не грозился уйти. Пока.

Вот и в этот раз я задержался на работе, чтобы забрать из офиса Норы свой шпионский приборчик. Все прошло быстро и без осложнений. Морддена нигде не было видно; мой друг — любитель «мустангов» обычно делал обход между десятью и десятью двадцатью, и я успел до него. Уложился меньше чем в минуту.

В этом крошечном кусочке провода теперь хранились сотни тысяч ударов по клавишам, в том числе пароли Норы: вставляй в компьютер и переписывай. Заниматься этим у себя в кубике я не стал: кто знает, какие программы-детекторы запущены в сеть «Триона»? Рисковать ни к чему.

Как-то ночью я подключился к корпоративному сайту из дома. На всякий случай напечатал «Аврора» в строке поиска, хотя, конечно, ничего не нашел. Стоп, а если так? Я ввел имя Аланы Дженнингс. Открылась ее страничка — без фотографии в отличие от многих других, зато с полезной информацией: внутренний номер телефона, пост (коммерческий директор, исследовательский отдел революционных технологий), номер отдела, который совпадал с электронным адресом.

Вот этот номер мне сейчас и пригодился. В «Трионе», как и в «Уайатте», кроме личного номера, у каждого есть номер отдела. Достаточно ввести его в корпоративную базу данных, чтобы получить список тех, кто работает в одном отделе с Аланой Дженнингс — а значит, в проекте «Аврора».

Конечно, список вряд ли полный: сотрудники из «Авроры» могут пахать на одном этаже, но в разных подразделениях. Впрочем, сорок семь фамилий — это уже что-то. Я распечатал их страницы и сложил в папку, надеясь, что это на какое-то время успокоит людей Уайатта.

Домой я вернулся около десяти. Уже собирался сесть за компьютер и посмотреть, что там напечатала Нора, как вдруг заметил что-то необычное. Посреди покрытого пластиком кухонного стола — я купил его в комиссионке за сорок пять баксов — лежал толстый желтый конверт.

Утром его не было. Опять молодчики Уайатта ко мне залезали. Наверное, хотят показать, что от них не спрятаться. Понял, не дурак. А может, так просто легче доставить секретную информацию. И все-таки мне этот жест активно не понравился.

В конверте оказалось обещанное Уайаттом объемистое досье на Алану Дженнингс. При виде стопки фотографий мой интерес к паролям Норы испарился. А эта Алана Дженнингс очень, очень даже ничего...

Я сел в кресло и углубился в чтение.

На досье явно ушла уйма денег, сил и времени. Частные сыщики ходили за Аланой повсюду и подробно описали ее режим, привычки и дела. Вот фотографии, где она входит в здание «Триона». Вот она с подругами играет в теннис; тренируется в женском спортивном клубе; выходит из синей «мазды миаты». У Аланы были блестящие черные волосы, голубые глаза и стройная фигура (спортивный костюм из лайкры не оставлял в этом сомнений). Иногда она надевала черные очки в тяжелой оправе — такие носят красивые женщины, чтобы подчеркнуть свой ум, серьезность и красоту, которую не испортят даже уродливые очки. В них Алана казалась еще сексуальнее (может, поэтому она их и носила).

Через час я знал об Алане больше, чем обо всех своих бывших девушках. Она была не только красива, но и богата — это в два раза опаснее. Родилась в Дарьене, штат Коннектикут, училась в школе мисс Портер в Фармингтоне, а потом в Йельском университете. Изучала лингвистику, специализировалась по литературе Америки, прошла курсы информатики и электротехники. Судя по аттестату, училась отлично и на третьем курсе была приглашена в общество «Фи-бета-каппа». Ну что ж, значит, она еще и умна. Тройная опасность.

Люди Мичема узнали все о финансовом положении Аланы и ее семьи. Алана владела доверительной собственностью в несколько миллионов долларов. Впрочем, у ее отца, директора небольшого производства в Стэмфорде, портфель весил значительно больше. В семье было еще два ребенка, младшие сестры Аланы: одна пока училась, другая работала в «Сотбис», в Манхэттене.

Поскольку Алана звонила родителям чуть ли не каждый день, легко было предположить, что у них теплые отношения. (В досье вложили распечатку звонков за год. К счастью, за меня их уже просмотрели и обобщили.) Она была не замужем, вроде бы ни с кем не встречалась и жила в собственной квартире в очень богатом районе неподалеку от головного офиса «Триона».

Каждое воскресенье Алана делала покупки в супермаркете здорового питания. Как видно, она была вегетарианкой, потому что никогда не брала ни мяса, ни птицы, ни даже рыбы. Алана ела фрукты, ягоды, злаки. Она не ходила в бары, хотя иногда заказывала спиртное из магазина в своем районе. Ну вот, хоть одна слабость. Любимый сорт водки — «Грей Гус», джина — «Танкерей Малакка». Раз-два в неделю Алана посещала рестораны, причем не фаст-фуды вроде «У Денни», «Эпл-биз» или «Хутерз». Она предпочитала шикарные, «гурманские» заведения: «Чакра», «Альто», «Базз» или «Ом». Ее часто видели в тайских ресторанах.

Как минимум раз в неделю Алана ходила в кино, обычно заказывая билеты заранее, на «Фанданго». Бывало, что она смотрела типично женские мелодрамы, но чаще — иностранные Фильмы с большой буквы. То есть ей нравилось какое-нибудь «Дерево для деревянных башмаков», а не «Свиньи-3». Ну и ладно. Алана покупала книги в Интернет-магазинах, например, на «Амазоне» или «Барнс энд Ноубл»: модную серьезную литературу, кое-что из латиноамериканцев и довольно много о кинематографе. Недавно она увлеклась книгами о буддизме, мудрости Востока и прочей ерунде. Оттуда же ей приходили фильмы на ди-ви-ди, в том числе подарочный набор всех «Крестных отцов» и несколько классических «черных детективов» сороковых годов вроде «Двойной страховки» с Фредом Макмюрреем и Барбарой Стэнвик. Кстати, «Двойную страховку» Алака покупала дважды: один раз — несколько лет назад, на видеокассете, а второй — сравнительно недавно, на ди-ви-ди. Как видно, это ее любимый фильм.

Кроме того, Алана собирала чуть ли не все записи Ани Ди: Франко и Аланис Морисетт.

Я постарался запомнить информацию. Значит, вот она какая, эта Алана Дженнингс... У меня начал вырисовываться план.

26

Итак, в субботу, надев свежекупленный белый спортивный костюм (обычно я играю в теннис в обрезанных джинсах и футболке) и итальянские часы для ныряльщиков (дорогие до абсурда, но без них никак), я отправился в эксклюзивный «Клуб мяча и ракетки», где Алана Дженнингс, если верить досье, играет почти каждую неделю. Я заранее позвонил в клуб: мол, встречаюсь с такой-то завтра, а время забыл и телефон не отвечает, когда там запись? Легко. Парная игра на четыре тридцать.

К четырем меня ждал заведующий, чтобы провести небольшую экскурсию. Устроить это было не так-то просто: клуб частный, не для людей с улицы. Пришлось загрузить Мичема, чтобы Уайатт через третье, а лучше четвертое лицо нашел богатого знакомого, который бы меня порекомендовал. Богатый знакомый оказался членом клубного комитета и явно имел там немалый вес, потому что Джош, заведующий, взялся за дело очень активно. Мне даже дали гостевой пропуск на день, чтобы осмотреть корты (а их было много: и простые, и с глиняным покрытием, и в зале, и на улице) и при желании поиграть.

Издали клуб напоминал роскошные ньюпортские коттеджи: красивый особняк посреди изумрудно-зеленого моря идеально подстриженной травы. В кафе я отцепился от Джоша: сделал вид, что увидел знакомого, и помахал ему. Джош хотел было найти мне партнеров, но я заверил его, будто теперь справлюсь сам.

Через пару минут в кафе появилась Алана. Не заметить ее было невозможно. Рубашка с именем Фреда Перри подчеркивала красивую грудь (на шпионских снимках было видно меньше); глаза оказались не просто голубыми, а ослепительно синими. Алана пришла не одна, а с подругой своих лет. Обе взяли минералку. Я сел за столик поближе, но сзади, вне ее поля зрения. Нужно слушать и наблюдать, не попадаясь ей на глаза, а то плакала моя конспирация. И я, конечно, не Брэд Питт, однако и не урод, обделенный женским вниманием. Главное — осторожность.

Хоть я и не знал, откуда эта подруга, было ясно, что говорили они с Аланой не о работе. Вряд ли они коллеги по «Авроре». Жаль: значит, я не подслушаю ничего интересного.

У Аланы зазвонил мобильник.

— Алло, — сказала она. Бархатный голос, утонченный акцент человека с прекрасным образованием и без манерности. — На самом деле? Мне кажется, это результат...

Я навострил уши.

— Кит, да ты же сократил время изготовления в два раза! Невероятно!

Это явно о работе. Я чуть подался вперед. За смехом, звоном тарелок и стуком мячей было почти ничего не слышно. Мимо ломился какой-то толстяк, пузом задел мою колу и расхохотался, заглушая голос Аланы. Да проваливай же, урод!

Наконец толстяк отошел. Алана заговорила тише, и до меня доносились только обрывки фраз: «...Конечно, это ведь главный вопрос, да?.. Я бы тоже хотела знать». Потом немного громче: «Спасибо, что позвонил. Молодчина!» И она нажала на отбой.

— Работа, — извинилась Алана перед спутницей. — Я бы отключилась, но должна быть всегда на связи. А вот и Дрю!

К ним подошел высокий парень лет тридцати с небольшим. Бронзовый загар, широкий и плоский, каку гребца, торс. Он поцеловал Алану в щеку. Только Алану.

— Привет, малышка.

Ничего себе! Болваны Уайатта проглядели, что она с кем-то встречается!

— Привет, Дрю. А где Джордж?

— Он тебе не звонил? — удивился Дрю. — Вот гад. Забыл, что на выходные к нему приезжает дочка.

— Так мы остались без четвертого? — спросила вторая женщина.

— Сейчас кого-нибудь найдем, — ответил Дрю. — Как это он до сих пор не позвонил? Тормоз несчастный!

У меня в голове будто зажглась лампочка. Не долго думая я отбросил свой тщательно разработанный план анонимного наблюдения и принял волевое решение. Короче, я встал и сказал:

— Простите?

Они повернулись ко мне.

— Вам нужен четвертый?

Я назвался своим настоящим именем, сказал, что пришел в первый раз — посмотреть, что за клуб, и ни слова про «Трион». Они, похоже, мне обрадовались. Наверное, увидев мою профессиональную титановую ракетку «Йонекс», они решили, будто я профи, хоть я и побожился, что играю неважно и вообще все забыл. В принципе не соврал.

Мы пошли на корт под открытым небом. Погода была солнечная, теплая и довольно ветреная. По одну сторону сетки встали Алана с Дрю, по другую — мы с ее подругой, которую, как выяснилось, звали Джоди. Обе девушки играли неплохо, правда, на Алану было смотреть приятнее. Она не напрягалась, изящно отбивала левой и всегда принимала мячи. Ни одного лишнего движения, подачи простые и меткие — в общем, играла она так же естественно, как дышала.

А вот Красавчика я недооценил. Он оказался серьезным противником. Начал я так себе, долго вспоминал, как играть, и дважды потерял подачу, к явной досаде Джоди. Пока я разыгрался, Дрю уже вообразил, что попал на Уимблдон. Чем лучше получалось у меня, тем жестче он вел себя — до смешного. Вскоре Дрю носился по всей площадке, отбивая мячи Аланы. Та хмурилась. Похоже, они когда-то встречались и от романа остался осадок.

Наконец самцы-альфы сцепились в открытую. Дрю бил прямо в меня, со всей силы, причем часто перебрасывал так, что они с Аланой начали проигрывать. Я этим, конечно, воспользовался: если он залезал под сетку, делал обманные удары и так далее. Красавчик возбудил во мне чувство соперничества, и очень хотелось ткнуть его носом в грязь. «Моя иметь женщина вон того троглодита». К счастью, в мою потную голову быстро закралось сомнение: а для этого ли я сюда явился? Я тут же расслабился и стал играть сдержаннее. Пусть ошибается Дрю.

Когда все кончилось, Дрю подошел к сетке, пожал мне руку и похлопал по спине.

— А ты неплохой игрок! Основательный, — сказал он фальшиво дружелюбным тоном.

— Ты тоже, — отозвался я.

Он пожал плечами:

— Старался за двоих.

Синие глаза Аланы гневно сверкнули. Она повернулась ко мне:

— Пойдем чего-нибудь выпьем?

Мы с Аланой сидели вдвоем на «веранде», как здесь называли деревянную платформу с видом на корты. Джоди быстро сообразила — женская телепатия, наверное, — чего хочет Алана, и оставила нас наедине. Дрю тоже все понял и попрощался, хотя и не так вежливо, как Джоди.

Подошла официантка — старшеклассница со светлыми волосами, немного похожая на лошадь.

Алана предложила мне заказать первым: мол, сама еще не решила.

— "Танкерей Малакка" с тоником.

Целую секунду Алана не сводила с меня удивленных глаз. Потом встрепенулась:

— То же самое.

— Сейчас посмотрю, у нас такого может и не быть, — сказала официантка, но через пару минут вернулась с бокалами.

Мы немного поговорили о клубе, о посетителях («все снобы», по словам Аланы), о кортах («лучшие в городе»). Эта девушка была слишком умна, чтобы вести дурацкие беседы вроде «Где ты работаешь? Да? А я...» О «Трионе» она не говорила, и я не стал. Только как вести себя потом, когда обнаружится столь странное совпадение: «Эй, да ты же занял мое старое место!»? Черт меня дернул влезть к ним в компанию! Сидел бы себе и пас ее издали. Ладно, хоть на работе не видимся. Может, люди из «Авроры» входят через другую дверь?

Несмотря на мрачные мысли, джин быстро ударил мне в голову. И солнышко такое теплое, и разговор ладится...

— Не обижайся на Дрю. Он совсем не умеет владеть собой, — сказала Алана.

— Хорошо играет.

— Иногда он ведет себя отвратительно. А в тебе увидел соперника. Дуэль на ракетках, одним словом.

Я улыбнулся:

— Совсем как у Ани Ди Франко, да? «Ведь любое орудие станет оружием, если крепко в руку взять».

Глаза Аланы засияли.

— Точно! Любишь Ани?

Я пожал плечами:

— "Наука в погоне за деньгами, а деньги всегда в цене..."

— "...и даже таланты и гении платят за все вдвойне", — подхватила она. — Среди мужчин это редкость.

— Значит, я особо чувствительный, — сказал я с притворной невозмутимостью.

— Пожалуй! Надо продолжить знакомство, — улыбнулась она.

Я не ослышался? Она приглашает меня на свидание?!

— Неплохая идея, — ответил я. — Как ты относишься к тайской кухне?

27

К отцу я приехал в приподнятом настроении. Будто надел латы, которые не пробьет никакая насмешка.

Еще с лестницы было слышно, как отец с Антуаном ругаются: папаня гнусаво пищит, словно злобный птенец, Антуан ворчит басом. Я нашел обоих в ванной, и вот какая картинка мне открылась: отец распластался на лавке с подушками под грудью и подбородком, а мокрый до нитки Антуан шлепает огромными ладонями по его голой спине.

Увидев меня, Антуан поднял голову:

— Привет, Адам!

— Этот сукин сын пытается меня уморить, — проверещал отец.

— Вывожу флегму из легких, — объяснил Антуан. — Там все прогнило, вот гадость и застаивается. — Он снова зашлепал. Спина отца оказалась болезненно бледная, белая как мука и совсем дряблая, будто мышц нет вовсе. Когда-то в детстве я почти боялся его спины: жилистой, мускулистой. Сейчас смотрю на стариковское тело с жалостью.

— Враль поганый! — сквозь подушки проныл отец. — Сказал, что просто подышим паром. А сам ребра ломает к чертовой матери. Я же на стероидах, у меня кости хрупкие, ты, ниггер несчастный!

— Эй, папа, — крикнул я, — кончай!

— Я тебе не тюремный петух, ниггер!

Антуан невозмутимо продолжал хлопать отца по спине.

— Папа, — сказал я, — этот парень гораздо больше и сильнее тебя. Неразумно с ним ссориться.

В сонных глазах Антуана промелькнуло удивление.

— Слушай, я в камере насмотрелся на чистокровных арийцев. Болтливый доходяга вроде этого — просто цветочек.

Я поморщился.

— Ах ты, сукин сын! — заорал отец. Между прочим, забыв про слово на букву "н".

Чуть погодя Антуан усадил отца перед телевизором и подключил трубками к кислородному аппарату.

— Я недоволен, — хмуро пожаловался папаша телевизору. — Видел, каким кроличьим дерьмом он меня пичкает?

— Это он про фрукты и овощи, — пояснил Антуан, устроившийся в кресле рядом. — Я знаю, что он любит: открывал холодильник. Большая банка говяжьей тушенки, венские сосиски и ливерка. Пока я здесь, никакой фигни вроде этой. Тебе нужна здоровая пища, Фрэнк, чтобы укрепить иммунитет. Простудишься, схватишь воспаление легких, попадешь в больницу, а мне что тогда делать? В больницу меня не возьмут.

— Господи!

— И никакой колы, хватит уже травиться. Питье нужно, чтобы разжижать слизь, но без кофеина. А еще калий и кальций, потому что ты употребляешь стероиды. — Антуан деловито перечислял пункты, тыкая указательным пальцем себе в ладонь — совсем как тренер боксера-тяжеловеса перед чемпионатом.

— Готовь какую хочешь отраву, я есть отказываюсь, — заявил отец.

— Сам себя уморишь. Ты же в десять раз слабее здорового, значит, ешь, копи силы, расти мышцы и все такое. Если умрешь под моим присмотром, то уж не из-за меня.

— Будто тебе не все равно, — парировал отец.

— Скажи еще, что я тебе могилу рою.

— Похоже на то.

— Если бы я хотел тебя убить, зачем тянуть кота за хвост? — сказал Антуан. — Хотя ты, наверное, думаешь, мне нравится. Типа я тащусь.

— Логично, однако! — вставил я.

— Ты глянь, какие часики! — вдруг закричал Антуан. Я забыл снять «Панерай». Видно, решил, что они все равно не заметят. — А ну покажь! — Он встал, подошел ко мне и всплеснул руками: — Блин, да они ж тысяч пять стоят! — Почти угадал, между прочим. Я смутился. Антуан получает меньше за два месяца работы. — Это итальянские, для ныряльщиков?

— Да-да, — поспешно сказал я.

— Хватит меня дурить! — Отцовский голос скрипнул, как ржавая дверная петля. — Хрен я вам поверю! — Тут он тоже увидел часы. — Ты выложил пять тысяч долларов за долбаные часы? Ну и дерьмо! Ты хоть понимаешь, сколько я гнул спину за пять тысяч баксов, пока тебя выучил? И все за какие-то часы?

— Это мои деньги, папа. — Я неуверенно добавил: — Капиталовложение.

— Ты меня что, за идиота держишь?! Какое еще, на хрен, вложение?

— Папа, послушай! Я только что сильно продвинулся по службе. Я работаю в компании «Трион системс» и получаю раза в два больше, чем в «Уайатте», понимаешь?

Отец уставился на меня:

— Не знаю, какие это деньги, если ты швыряешься пятью тысячами — даже сказать страшно!

— Хорошие деньги, папа. И если я хочу ими швыряться, то буду. Я их заработал.

— Он их заработал! — едко передразнил меня отец. — В следующий раз, когда захочешь вернуть мне, — он сипло вдохнул, — не знаю даже сколько десятков тысяч долларов, которые я на тебя угробил, это всегда пожалуйста.

Я чуть было не сказал, сколько денег я уже на него угробил, но успел сдержаться. Минутное ощущение превосходства того не стоило. Я снова и снова повторял себе: «Это не твой отец. Это его злобная карикатура, дурацкий мультяшка, замученный преднизолоном и психотропами». Да только я понимал: он остался таким же козлом, как и был раньше, только рубильник сволочизма повернулся еще на пару делений.

— Ты живешь в мире фантазий, — продолжал отец. Громкий вдох. — Ты думаешь, что костюмы за две тысячи, часы за пять, туфли за пятьсот делают тебя таким же, как они? — Он перевел дыхание. — А теперь послушай. Ты вырядился в карнавальный костюм, как на Хэллоуин, и все. Ты ряженый. Я говорю это потому, что ты мой сын и больше тебе этого никто не скажет. Ты обезьяна в смокинге, вот ты кто.

— О чем ты? — пробормотал я. Антуан тактично вышел из комнаты. Я покраснел.

«Он больной человек, — повторял я себе. — У него эмфизема в последней стадии. Он при смерти и не понимает, что говорит».

— Думаешь, когда-нибудь станешь одним из них? Мечтаешь небось, а? И они тебя примут, впустят в закрытые клубы, чтобы ты трахал их дочерей и играл с ними в гребаное поло! — Отец еле-еле вдохнул. — Они-то знают, кто ты, сынок, и откуда. Может, они и впустят тебя в свою песочницу, да как только ты забудешь, кто ты на самом деле, кто-нибудь обязательно напомнит.

Все, хватит! Заткнись наконец!

— Папа, в мире бизнеса все по-другому. — Я проявлял чудеса терпения. — Это не клуб. Все замешено на деньгах. Если помогаешь им делать деньги, значит, ты нужен.

— Ах, ну-у-ужен! — закивал отец. — Прекрасно сказано! Ты им нужен, как туалетная бумага тому, кто хочет посрать, ясно? А когда они вытрут задницу, то смоют тебя вместе с дерьмом. Им интересны победители, а ты — неудачник, и они не дадут тебе об этом забыть.

Я закатил глаза, покачал головой, но промолчал. В виске пульсировала вена. Вдох.

— Вообразил о себе черт знает что! И живешь в долбаном мире фантазий, как твоя мать. Она думала, что я ее недостоин, а сама кто была? Пшик, ноль без палочки. Одни фантазии. И ты такой же. Ноль без палочки. Два года морил мозги в частной школе, выучился в дорогом колледже, а как был никем, так и остался.

Отец опять вдохнул и добавил почти мягко:

— Я говорю это потому, что не хочу, чтобы тебя трахали так, как трахали меня, сынок. Как в той гребаной школе. Все эти богатенькие мамы и папы считали меня чужаком. И представляешь, до меня не сразу дошло, что они правы. Я им чужой. Я не такой, как они. И ты тоже. Чем скорее это поймешь, тем лучше.

— Лучше? Как тебе? — не удержался я. Само вырвалось. Он уставился на меня своими глазами-бусинками.

— Я хотя бы знаю, кто я такой. А ты, поганец, забыл.

28

Воскресенье — единственная возможность выспаться. И конечно, Арнольд Мичем назначил встречу на самую рань. Вчера я вставил в ежедневное письмо имя «Донни»: значит, имеется информация. Мичем тут же ответил — приказал явиться на стоянку одного хозмага ровно в девять.

В магазине уже толпились люди — не все по воскресеньям дрыхнут, — народ покупал доски, плитку, дрели, семена травы и удобрения.

Минут через тридцать рядом с моей «ауди» притормозила черная «БМВ». Ну очень странно смотрится на фоне всяких пикапов и внедорожников! Арнольд Мичем нарядился в голубой кардиган и, похоже, ехал на гольф. Он знаком поманил меня в машину.

Я вручил ему компакт и папку.

— И что у нас тут? — спросил он.

— Список людей, которые работают в проекте «Аврора», — ответил я.

— Полный?

— Не знаю. Какой есть.

— Почему не полный?

— Сорок семь человек, — ответил я. — Для начала неплохо.

— Нам нужны все.

Я вздохнул:

— Попробую достать.

Секунду я помолчал — говорить или нет? Чем больше Мичем будет знать, тем сильнее начнет на меня давить. Но похвастаться тоже хочется. Наконец я сказал:

— Я добыл пароли босса.

— Какого босса? Лундгрена?

— Норы Соммерс.

Тот кивнул.

— Софтом?

— Нет, девайсом.

— И как используешь?

— Пороюсь в почте. Зайду в ежедневник и выясню, с кем назначены встречи.

— Это семечки, — оборвал меня Мичем. — Пора внедряться в «Аврору».

— Сейчас слишком опасно, — покачал я головой.

— Почему?

Мимо машины Мичема счастливый покупатель прокатил корзину, нагруженную зелеными мешками удобрения для начинающих садоводов «Скоттс». За ним бежали четверо или пятеро детишек. Мичем нажал кнопку и поднял стекло, потом повернулся ко мне и повторил:

— Почему?

— Впускают только со специальным бейджем.

— Так зайди у кого-нибудь в хвосте или укради бейдж — что хочешь! Снова отправлять тебя на ликбез?

— Всех, кто входит, записывают, на каждом входе турникет, так что тайком не проберешься.

— А уборщики?

— На каждом пропускном пункте камеры видеонаблюдения. Все очень сложно. Мне сейчас нельзя проколоться. Ни в коем случае.

Мичем немного сбавил обороты:

— Н-да, защита у них неплохая.

— Вам есть чему поучиться.

— Пошел ты, — огрызнулся он. — Как насчет личных дел сотрудников?

— Тоже засекречены, — сказал я.

— Это не «Аврора», попроще будет. Достань дела тех, кто как-то связан с «Авророй». Хотя бы всех из списка. — Мичем приподнял компакт.

— Могу на следующей неделе.

— Сегодня. В воскресенье как раз самое время.

— Завтра важный день. Наша команда делает презентацию для Годдарда.

Он смерил меня взглядом.

— Ты не слишком увлекся своей легендой? Не забыл, на кого работаешь?

— Я должен быть на высоте. Это важно для дела.

— Вот и повод провести вечерок в офисе, — сказал он и повернул ключ зажигания.

29

В тот же вечер я отправился в головной офис «Триона». Гараж оказался почти пустым: в здании скорее всего были только охранники, ребята из производственного отдела и пара трудоголиков, каким притворялся и я. На входе стояла какая-то недовольная латиноамериканка. Она и не глянула на меня, но я специально поздоровался, приняв рассеянно-глуповатое выражение лица. Поднялся в кубик и немного поработал по-настоящему: приготовил распечатки по продажам «Маэстро» в ЕБВА — то есть в Европе, на Ближнем Востоке и в Африке. Цифры выглядели хреново, однако Нора потребовала выжать из них все, что можно.

На этаже было темно. Даже пришлось самому включать свет. Брр!

Мичему и Уайатту нужны личные дела тех, кто работает в «Авроре». В биографии должно быть написано, откуда их пригласили и чем они занимались раньше. Глядишь, и об «Авроре» что-то прояснится.

Правда, в отдел кадров просто так не зайти: как ни странно, секретность там соблюдалась получше, чем во многих других отделах. Во-первых, компьютеры кадровиков не подключались к основной сети; у них была своя, отдельная. Разумно, наверное. В личных делах и служебные характеристики, и пенсионные счета, и размеры опционов... А что, если простые работники узнают, сколько получает руководство, и взбунтуются?

Отдел кадров располагался на третьем этаже крыла "Е", довольно далеко от моего. Там было много административных отделов — центральных продаж, системного управления и прочего. По пути несколько запертых дверей, но мой бейджик наверняка справится.

Тут я вспомнил, что читающие устройства на контрольных пунктах отмечают, кто и когда прошел. Не то чтобы все это потом изучалось — а вдруг? Начнут расследовать и поймут, что вечером в воскресенье я ходил из своего отдела в кадровый.

Поэтому я спустился на лифте вниз и вышел с черного хода. Охранные системы безопасности фиксируют только входы, а не выходы, и бейдж не нужен. Наверное, правила пожарной безопасности. Как бы то ни было, я мог выбраться из здания незамеченным.

На улице уже стемнело. В подсветке матово-хромированные стены «Триона» блестели, стеклянные окна казались темно-синими. Было довольно тихо, лишь изредка по шоссе проносились машины.

Я подошел к крылу "Е" и увидел, как кто-то из него выходит.

— Эй, придержите дверь, а? — крикнул я и помахал своим бейджем мужчине, очень похожему на уборщика. — Дурацкий бейджик опять барахлит.

Тот задержал дверь, даже не взглянув на меня, и я преспокойно проник внутрь — без записи. С точки зрения охранной системы я по-прежнему сижу в своем кубике.

Поднялся по лестнице на третий этаж. Дверь на этаж не была закрыта. Тоже из соображений пожарной безопасности: в зданиях выше определенного уровня входы-выходы с этажей на лестницу должны легко открываться. Вероятно, на некоторых этажах бейджи проверяли прямо за дверью, но здесь я сразу попал в приемную.

Характерная обстановочка. Вся мебель под благородное красное дерево — мол, мы настроены серьезно и надеемся, что вы тоже. Удобные стулья с яркой обивкой — присаживайтесь, мы вас не скоро отпустим.

Я огляделся в поисках камер. Вроде нет. По идее и не должно быть, это же не банк — да кто их знает?

В приглушенном свете приемная казалась еще внушительнее, чем днем. Или мрачнее.

Я задумался: как же пробраться в сам отдел? Лучше всего попросить уборщиков, но они, видимо, приходят только поздно вечером или рано утром. Стало быть, повторим прием под названием «Мой бейджик барахлит». Я спустился вниз и из другого входа зашел в вестибюль. Перед охранным монитором сидела женщина с пышной медно-рыжей прической и смотрела повтор «Последнего героя».

— А я-то думал, меня одного заставляют работать на выходных, — сказал я.

Женщина подняла глаза, вежливо улыбнулась и снова повернулась к «Герою». Я выглядел как свой, с бейджем на поясе, зашел со служебного входа — все в порядке. Мадам не из разговорчивых, вот и славно: она сделает что угодно, лишь бы я не мешал ей смотреть телевизор.

— Послушайте, — обратился я к женщине, — извините за беспокойство, но у вас нет машинки, которая чинит бейджи? Я не то чтобы хотел попасть к себе в офис, однако деваться некуда, а то с работы выгонят. Дурацкая машинка меня пускать не хочет. Будто знает, что я должен сидеть дома и смотреть футбол, понимаете?

Она улыбнулась. Видно, не привыкла, что работники «Триона» вообще ее замечают.

— Сочувствую, — сказала она. — Женщина, которая занимается бейджами, будет только завтра утром.

— Черт возьми! Как же мне войти? Я не могу ждать до завтра. Я и так в полном ауте.

Она кивнула, взяла трубку.

— Фрэнк, ты нам не поможешь?

Фрэнк, охранник, появился через пару минут. Это был мелкий, суховатый, смуглый мужичок лет за пятьдесят с париком-нахлобучкой из черных-пречерных волос на седеющей голове. Никогда не понимал: зачем носить одну накладку всю жизнь и даже не придать ей убедительности?

Мы поднялись на лифте на третий. Я было начал вешать охраннику лапшу про иерархически изолированную систему идентификационных карточек, но тот кисло посмотрел на меня и засел разговор о спорте. Ради Бога. Он фанател по «Денвер бронкоз», я притворился, что я тоже. У дверей он достал свой бейдж, который, наверное, давал доступ ко всему крылу, и помахал им перед считывающим устройством.

— Не заработайся.

— Спасибо, брат, — сказал я.

Охранник повернулся и смерил меня взглядом.

— И бейдж почини.

30

Отдел кадров ничуть не отличался от других этажей «Триона» — все те же кубики. Горело только аварийное освещение, лампы дневного света на потолке были выключены. Я походил по кубикам, проверил, нет ли кого. Заодно нашел ящики с документами: длинную бежевую конструкцию посреди этажа.

Теоретически данные можно получить из сети, но для этого нужен пароль. Раз уж я тут, то оставлю еще один девайс для записи нажатий на клавиши. За них все равно платит «Уайатт телеком».

А теперь нужно порыться в ящиках, и пошустрее. Чем больше времени я тут проведу, тем больше вероятность, что меня застукают.

И как документы разложены? По алфавиту? По личным номерам? Я читал карточку за карточкой и только расстраивался. Зря я решил, что справлюсь в темпе вальса. Чего тут только не было! «Дополнительные выплаты и льготы», «Пенсии и ренты», «Отпуска: оплачиваемые, за свой счет, по болезни», «Заявления на пособие по нетрудоспособности» и «Оспоренные заявления», «Иммиграция и натурализация»... С ума сойти можно.

В голове крутилась слащавая старая песенка — «В бегах», что ли: ее пел Пол Маккартни в группе «Уингс». То есть не в лучший период творчества. Мерзкая музыка, еще хуже, чем Селин Дион, но цепляется страшно. И слова дурацкие: «Посреди села били колокола по кроликам в бегах!» Ну и ладно.

Я попробовал открыть один ящик — безрезультатно. Заперты. Ключ скорее всего один и тот же. Пока я искал стол администратора, проклятая песня продолжалась: «А местный судья зол на меня»... Да, ключ от ящиков нашелся в незакрытом верхнем ящике. Елки зеленые, Мичем говорил правду: никто ключи далеко не прячет.

Я занялся алфавитной картотекой сотрудников.

Сначала я выбрал наугад имя из списка «Авроры» — Орен, Йона — и посмотрел на "О". Ничего. По другому имени — Пейтел, Санджей — то же самое. Даут, Питер — ноль по фазе. Странно... На всякий случай заглянул в ящики под названием «Выплата компенсаций: несчастные случаи». Безрезультатно. В пенсионной картотеке тоже. Эти фамилии нигде не значились.

«И тюремщик искал, и моряк искал»... Прямо наваждение какое-то — и о чем этот чертов стишок? Хоть кто-нибудь знает?

Что интересно — там, где должны были стоять личные дела, кое-где будто остались щелки, пустое место. Или у меня разыгралась фантазия? Я уже хотел на все плюнуть, как вдруг заметил рядом с ящиками нишу с табличкой: «Секретная документация: за разрешением на доступ обращаться к Джеймсу Сперлингу или Люси Селано».

В нише ящики стояли по номерам отделов и проектов. Джеймс Сперлинг, как я знал, начальник отдела кадров, а Люси Селано — секретарь-администратор. Я выбежал из ниши, за пару минут нашел ее стол, а еще через тридцать секунд достал ключи из нижнего правого ящика.

Я вернулся в нишу и вытащил ящик с номером «Авроры». Что-то звякнуло, словно от ящика отвалилась деталька. Они вообще пользуются картотекой? Или в основном работают в сети, а бумажные копии — только для юристов и аудиторов?

Вот так штука! Документов по «Авроре» не было. Вместо них между номерами до и после зияла дыра с полметра.

Кто-то их вытащил!!!

У меня замерло сердце и закружилась голова.

Краем глаза я увидел, как замигала яркая лампочка — ксеноновый строб под самым потолком, как раз у ниши. С чего бы это? Через пару секунд раздался оглушительный и хриплый вопль сирены.

Я каким-то образом привел в действие сигнализацию, которая стояла на секретных документах.

Завывания сирены понеслись по всему крылу.

31

В любой момент сюда могла ворваться охрана. Не явились они, наверное, только потому, что сегодня воскресенье и их было меньше обычного.

Я кинулся к двери, больно ударился боком, но она не поддалась.

Я попробовал еще раз: нет. О Господи! Вторая дверь тоже закрылась.

Теперь понятно, что это было за звяканье. Когда я открыл ящик, включился механизм, который автоматически запирает все выходы. Я кинулся в другой конец этажа, и там выходы тоже не открывались. Закрыли даже пожарный ход на заднюю лестницу, а это точно против правил пожарной безопасности.

Я почувствовал себя крысой в лабиринте. Вот-вот подоспеют охранники и обязательно все обыщут.

Думай, думай! Задурить им голову, притвориться, будто «случайно» открыл не тот ящик? Фрэнк, охранник, который меня впустил, — может, удастся его убедить, что я просто забрел не туда и открыл не то. Я ему вроде понравился. А если он не поленится и проверит мой бейдж? Там написано, что я работаю совсем не в том отделе и не в том крыле!

Нет, нельзя так рисковать. Выбора нет, надо прятаться.

«Я застрял в четырех стенах!» — тошнотворно вопил Пол.

Вот черт!

Лампочка ярко мигала, сирена вопила — прямо авария на АЭС какая-то.

Прятаться так прятаться, только где? Сначала надо чем-то отвлечь охрану, подсунуть более или менее невинное объяснение. Дьявольщина, времени в обрез!

Если меня застукают, все кончено. Все. Я не просто потеряю работу в «Трионе». Будет гораздо хуже. Катастрофа, кошмар.

Я схватил первую попавшуюся мусорку. Там было пусто, и я смял лист бумаги, поджег и бросил туда. Потом бегом вернулся к нише и поставил металлическую корзину у стены. Достал из пачки сигарету и бросил туда же. Бумага ярко загорелась и задымила. Если сигарета сгорит не полностью, может, они решат, что во всем виноват чей-то окурок? А может, и нет.

С задней лестницы донеслись громкий топот, чьи-то голоса.

Нет, Господи, нет! Все кончено. Все кончено.

Тут я увидел маленькую дверь в нечто вроде кладовки и бросился туда. Дверь оказалась открытой. За ней был склад для расходников: узкий, длиной метра три половиной, вдоль стен — пачки бумаги и прочая фигня.

Свет включить я не отважился, однако в полутьме разглядел большой зазор между двумя полками.

Не успел закрыть за собой дверь, как отворилась вторая, и в отдел забежали люди.

Я втиснулся в щель и замер. Сигнализация продолжала гудеть, шум все приближался.

— Сюда! — раздался крик.

Мое сердце билось как бешеное. Я задержал дыхание и не шевелился, чтобы полки не скрипели и бумага не шуршала. Вряд ли в такой суматохе это имеет значение, и все-таки...

— ...чертова сигарета! — донеслось до меня.

— ...огнетушитель!.. — ответил кто-то.

Невыносимо долго, десять минут или полчаса — я боялся даже рукой двинуть, чтобы посмотреть на часы, — я простоял скорчившись, ни жив ни мертв. Ноги затекли, рубашка промокла от пота.

Мне казалось, что дверь кладовки вот-вот распахнется, меня увидят и концерт будет окончен.

Не знаю, что бы я сказал. А что тут скажешь? Меня застигли на месте преступления — какие могут быть оправдания? Если бы меня уволили, можно считать, еще очень повезло. Скорее всего «Трион» подал бы в суд. А уж о Уайатте и думать не хотелось.

И самое главное, ради чего эти жертвы? Все равно документы по «Авроре» испарились.

За дверью что-то зашипело. Огнетушитель, наверное. Крики утихли. Интересно, охрана вызывала своих пожарников или городских? Сработала ли моя уловка, или сейчас начнется обыск?

Мои ноги превратились в глыбы льда, по лицу стекал пот, плечи и спину свело.

Я стоял и ждал.

Иногда еще слышались голоса, но гораздо спокойнее, равнодушнее. Я попытался поднять левую руку, чтобы посмотреть, который час — где там! Рука так затекла, что пришлось долго ее щипать и трясти, пока я смог поднести ее к лицу и посмотреть на циферблат с подсветкой. Несколько минут одиннадцатого — а я был уверен, что уже за полночь.

Я потихоньку разогнулся, бесшумно подошел к двери и пару минут внимательно слушал. Ни звука. Похоже, все ушли: огонь потушили и поверили, что нарушителей не было. Многие люди, например, охранники, в глубине души завидуют компьютерам и им не доверяют, ведь те забирают у них кусок хлеба. Всегда приятно свалить проблему на глюк в охранной системе. Если повезет, никто не задумается о том, почему система обнаружения вторжения сработала раньше, чем пожарная сигнализация.

Я перевел дух и медленно открыл дверь.

Впереди и по бокам было вроде бы пусто. Я сделал пару шагов, замер, снова огляделся.

Никого.

Сильно пахло дымом и какой-то химией — наверное, средством из огнетушителя.

Я осторожно двинулся вдоль стены, подальше от окон и стеклянных дверей. Ближайший выход (не главный и не задний, по которому пришли охранники, а боковой) был закрыт.

Все закрыто.

Только не это!

Охрана не отключила автозапор. В кровь опять хлынул адреналин, я кинулся к дверям в приемную — то же самое.

Я все еще взаперти.

Что делать?

Выбора не было. Открыть двери изнутри невозможно. По крайней мере я этого не умел. И охранников не попросишь — не в этой ситуации.

Что ж, посижу тут, пока меня не выпустят. Значит, до утра, пока не придут уборщики. А то и того хуже, сотрудники. Вот тогда мне придется туго.

Кроме того, я дико устал. Мне было необходимо поспать. Я сел в кубик подальше от дверей и окон, положил голову на руки, как студент, заработавшийся в библиотеке, и мгновенно отрубился.

32

Часов в пять утра меня разбудил грохот, и я вскочил. Пришли уборщики — двое мужчин и одна женщина — с большими ведрами из желтого пластика, швабрами и пылесосами на плечах. Они быстро-быстро говорили друг с другом на португальском. Я вытер рукавом лужицу слюны, которая натекла на стол, пока я спал, и поднялся. Потом не спеша подошел к двери, которую они подперли какой-то резиновой штукой.

— Вот dia, сото vai?[1] — спросил я, с удивленным видом покачав головой и посмотрев на часы.

— Bem, obrigado е о senhor?[2] — отозвалась женщина и широко улыбнулась, сверкнув парой золотых зубов. Все ясно: бедолага целую ночь работал в офисе или пришел ни свет ни заря. Ей в общем-то наплевать.

Один уборщик смотрел на покореженную металлическую корзину и что-то говорил второму. Нечто вроде: «Что тут, черт побери, произошло?»

— Cancado[3], — ответил я. Устал, вот как я себя чувствую. — Вот, atelogo[4]. — До свиданьица.

— Atelogo, senhor![5] — крикнула мне женщина вслед.

Я решил было съездить домой переодеться, но передумал. Перешел из крыла "Е" — народ уже стягивался на работу — в "В" и поднялся к себе в кубик. Даже если кто-то станет проверять контрольные пункты, окажется, что я приходил на работу в воскресенье около семи вечера, а в понедельник явился в половине шестого. Ну, старается малый, подумаешь! Только бы не наткнуться на знакомых: выглядел я так, словно всю ночь проспал не раздеваясь (а так оно и было). К счастью, никого не увидел.

В комнате отдыхая жадно припал к ванильной коле. Мерзкий привкус во рту остался, и я сделал себе кофе. После кофе зашел в туалет и умылся. Рубашка немного помялась, но в целом я выглядел вполне презентабельно, хотя и чувствовал себя дерьмово. А между прочим, сегодня важный день, и нужно быть в норме.

За час до встречи с Огастином Годдардом мы собрались в «Паккарде», большом конференц-зале, на генеральную репетицию. Нора нарядилась в красивый синий костюм и, похоже, сделала свежую стрижку. Она очень нервничала и почти потрескивала, как наэлектризованная.

Пока все собирались, Нора с Чедом репетировали. Чед задавал вопросы за Джока, и она тут же парировала. Будто спорят муж и жена, прожившие вместе лет сорок.

Вдруг у Чеда зазвонил сотовый, «Моторола»-раскладушка. Готов поспорить, он такой выбрал специально — чтобы громко хлопать крышкой, заканчивая разговор.

— Слушаю, — сказал он. Потом совсем другим голосом: — А, привет, Тони! — Чед жестом попросил Нору подождать и отошел в другой конец зала.

— Чед! — возмутилась Нора. Он обернулся, кивнул и повторил жест. Где-то через минуту крышка хлопнула, Чед подошел к Норе, а затем начал что-то быстро и тихо говорить. Мы столпились вокруг.

— Мой приятель из бухгалтерии, — мрачно сказал Чед. — Решение о «Маэстро» уже принято.

— Откуда ты знаешь? — спросила Нора.

— Бухгалтерия только что получила приказ на удаление из баланса пятидесяти миллионов долларов, которые готовились для «Маэстро». Решение приняли наверху. Встреча с Годдардом — простая формальность.

Нора побагровела и отошла к окну. Целую минуту она молча стояла и смотрела на улицу.

33

Зал закрытых заседаний находился на седьмом этаже крыла "А", за офисом самого Годдарда. Мы толпой потянулись туда, все в довольно подавленном настроении. Нора сказала, что будет через несколько минут.

— Ходячие мертвецы! — пропел Чед на ходу. — Ходячие мертвецы!

Я кивнул. Мордден посмотрел на Чеда, однако ко мне не подошел. Наверное, удивляется, почему я терплю Чеда и что у меня на уме. Вряд ли Ной обо мне теперь хорошего мнения. С того вечера, как я был в офисе Норы, он стал реже останавливаться у моего кубика. Странно это или нет, я не знал, потому что его поведение никогда не отличалось предсказуемостью. Кроме того, не хотелось превратиться под давлением ситуации в параноика: «Ой, он на меня не так посмотрел!» Хотя, конечно, иногда я себя спрашивал: а что, если Ной сорвет все дело?

— Кореш, эта встреча очень важная, — прошептал Чед. — Годдард всегда садится посреди стола, со стороны двери. Хочешь быть невидимым — садись справа от него. Хочешь попасться ему на глаза — слева или напротив.

— Вопрос в том, чего я хочу.

— Ну, я не знаю... Босс все-таки.

— А ты с ним часто встречался?

— Не то чтобы, — пожал он плечами. — Пару раз.

Я решил послушать его и сделать наоборот, например, сесть справа. Кто вчера солгал, тому сегодня... и так далее.

Зал закрытых заседаний выглядел весьма внушительно. Почти все пространство занимал огромный конференц-стол из какой-то тропической древесины. На стене висел экран для презентаций. Если нажать на кнопку, из-под потолка опускались плотные звуконепроницаемые шторы, которые не только закрывали лишний свет, но и поддерживали секретность. На каждом месте в стол были встроены наушники с микрофоном и маленькие экранчики, которые поднимались при нажатии на другую кнопку.

Люди шептались, нервно хихикали и шутили. Я ждал встречи со знаменитым Джоком Годдардом и даже волновался. Может, я и не пожму ему руку, но увидеть его вблизи, «живьем» — совсем другое дело. Хотя в презентации я не участвовал, все равно чуть-чуть нервничал.

Без пяти минут десять, а Норы нет. Она что, из окна выпрыгнула? Наверное, обрывает телефон, пытаясь на кого-то повлиять, дергает за любые веревочки, чтобы спасти свой драгоценный продукт.

— Заблудилась, может? — пошутил Фил.

Без двух минут десять Нора вошла в зал — спокойная, сияющая, даже красивая. Она как будто заново накрасилась. Или помедитировала, не иначе.

Ровно в десять явились Джок Годдард и Пол Камилетти. Все притихли. Камилетти-душегуб с прилизанными волосами очень напоминал Гордона Гекко из «Уолл-стрит». На нем были черный блейзер и оливковая тенниска. Годдард, в своей обычной черной водолазке под коричневым твидовым пиджаком, что-то прошептал Норе на ушко, и та звонко рассмеялась. Годдард приобнял ее за плечи, она погладила его по руке — откровенный флирт! Такой Норы я еще не видел.

Камилетти сел на углу, а Годдард — во главе стола, лицом к экрану. Спасибо, Чед. Я оказался справа от него, мог прекрасно наблюдать за происходящим и невидимкой себя тоже не чувствовал. У Годдарда были покатые плечи, он немного сутулился. Седая шевелюра с боковым пробором непослушно топорщилась, кустистые брови напоминали горные вершины, а лоб был в глубоких морщинах. В глазах у Годдарда плясали хитрые искорки.

Пару секунд все молчали, и он обвел взглядом стол.

— Вы так нервничаете! — сказал Годдард. — Расслабьтесь, я не кусаюсь. — Он говорил приятным, чуть надтреснутым мягким баритоном. Годдард взглянул на Нору и подмигнул: — Разве что в исключительных случаях.

Она рассмеялась, несколько человек вежливо хихикнули. Я улыбнулся, всем своим видом говоря: «Я понимаю, вы стараетесь нас успокоить, и ценю это».

— Только в целях самозащиты, — ответила Нора. Годдард улыбнулся, высоко поднимая углы рта. — Джок, можно начинать?

— Конечно.

— Джок, мы все так упорно трудились над обновлением «Маэстро», что, как мне кажется, перестали видеть ситуацию в целом, в реальной перспективе. Последние два дня я глаз не смыкала и думала, думала... Знаю, есть несколько способов освежить «Маэстро», сделать его привлекательнее для покупателя — возможно, гораздо привлекательнее.

Годдард кивнул, сомкнул пальцы рук и посмотрел на свои записи.

Нора похлопала по ламинированной папке для презентации.

— Мы даже разработали неплохую стратегию — добавить в «Маэстро» двенадцать новых функций. Однако не могу не сказать вам, Джок: на вашем месте я отправила бы все это в утиль.

Годдард резко повернулся к ней, высоко подняв брови. Все застыли. Я не мог поверить своим ушам. Нора сдает нашу команду!

— Джок, — продолжала Нора, — я научилась у вас по меньшей мере одному: иногда настоящий лидер должен пожертвовать тем, что любит больше всего. Мне очень больно, но я не могу отрицать очевидное. В свое время «Маэстро» был замечательным КПК. Но его время пришло — и ушло. Правило Годдарда — если твой продукт не может стать самым лучшим, на рынке тебе делать нечего.

Какое-то время Годдард удивленно молчал. Наконец он лукаво улыбнулся — мол, мне это нравится, — и кивнул.

— А остальные... с этим согласны? — подчеркнуто медленно спросил он.

Люди закивали, на ходу прыгая в тронувшийся поезд. Чед кусал губы, как Билл Клинтон, Мордден оживился, словно только и ждал этого решения. Другие инженеры проворчали: «Да» и «Я согласен».

— Надо сказать, я удивлен, — произнес Годдард. — Я, конечно, не ожидал такого поворота. Я думал, меня встретят в штыки. Поразительно!

— Что нравится отдельным людям и полезно в краткосрочном смысле, — заметила Нора, — не всегда в интересах «Триона».

Как она может? Хотя провернуто мастерски, ничего не скажешь.

— Что ж, — сказал Годдард, — нажмем на курок, да только не спеша. Вы... Я не видел, чтобы вы кивали.

Он смотрел прямо на меня.

Я на всякий случай повертел головой — нет, он определенно смотрел на меня.

— Да, вы, молодой человек, — продолжал Годдард. — Я не заметил, чтобы вы выразили свое согласие.

— Он новенький, — поспешно вставила Нора. — Только приступил.

— Как вас зовут, юноша?

— Адам, — ответил я. — Адам Кэссиди. — Мое сердце забилось. Вот елки-палки! Как будто к доске вызвали. Во втором классе.

— Разве вы не согласны с нашим решением, Адам?

— Что? Да.

— То есть согласны?

Я молча пожал плечами.

— Так да или нет?

— Я понимаю, что движет Норой, — сказал я.

— А что бы вы сделали на моем месте? — не отставал Годдард.

Я глубоко вздохнул.

— На вашем месте я бы не отправлял «Маэстро» в утиль.

— Вот как?

— И двенадцать новых функций тоже не добавлял бы.

— Неужели?

— Да. Я бы добавил только одну.

— Какую же?

Боковым зрением я видел, что лицо Норы приобрело оттенок свеклы, а глаза засверкали. Она смотрела на меня так, словно из моей груди вылуплялся чужой.

— Протокол секретной передачи данных.

Брови Годдарда опустились.

— Секретной передачи данных? С какой стати это привлечет потребителя?

Чед прочистил горло и вмешался:

— Адам, ты посмотри, какая конъюнктура. Каким пунктом идет защита информации в списке желаемых качеств? Уж не семьдесят пятым ли? — Он ухмыльнулся. — Конечно, если ты не считаешь, что средний потребитель — это Остин Пауэрс, человек-загадка.

Послышались смешки.

Я добродушно улыбнулся:

— Ты прав, Чед: средний потребитель не интересуется секретной передачей данных. Но я говорю не о среднем потребителе. Я говорю о военных.

— О военных? — Годдард приподнял одну бровь.

— Адам... — вмешалась Нора глухим, угрожающим голосом.

Годдард помахал рукой.

— Нет, давайте послушаем. Военные, говорите?

Я перевел дух и заставил себя казаться менее испуганным, чем был на самом деле.

— Посмотрите: пехота, ВВС, канадцы, британцы — все переработали систему глобальных коммуникаций, верно? — Я заранее заготовил несколько вырезок из «Дифенс ньюс» и «Федерал компьютер уик» — будто всю жизнь их выписываю. Руки у меня немного дрожали — хоть бы никто не заметил! Уайатт долго меня натаскивал, и я надеялся, что все запомнил правильно. — Теперь у них есть особая «оборонная система связи», секретное средство общения для миллионов военных по миру. Все это — на базе обычных компьютеров, но Пентагон мечтает перейти на беспроводную связь. А теперь представьте себе удаленный доступ к секретным данным и сообщениям, с идентификацией отправителей и получателей, с полным и надежным шифрованием. На этот рынок еще никто не вышел!

Годдард наклонил голову, внимательно вслушиваясь.

— А «Маэстро» — идеальный продукт для этих целей. Компактный, прочный, почти неуязвимый — и абсолютно надежный. И его недостатки станут благом: военные будут рады устаревшей технологии, потому что им нужна полная совместимость с их протоколами беспроводной передачи данных пятилетней давности. Нам остается лишь ввести защиту данных. Затраты минимальные, а потенциальный рынок огромный. Нет, гигантский!

По глазам Годдарда было не ясно, кем он меня считает — гением или сумасшедшим.

Я продолжал:

— Вместо того чтобы пытаться реанимировать старый и, честно говоря, не самый лучший продукт, мы меняем маркетинговую стратегию. Прочный корпус, защита информации — и мы в дамках. Если не затягивать, этот рынок наш. Что там пятьдесят миллионов экономии? Речь идет о сотнях миллионов прибыли в год.

— Боже милостивый, — донеслось от Камилетти, который что-то строчил у себя в блокноте.

Годдард закивал, сначала медленно, потом оживленнее.

— Звучит заманчиво. — Он повернулся к Норе. — Как бишь его? Элайджа?

— Адам, — резко ответила Нора.

— Спасибо, Адам, — сказал Годдард. — Неплохо, очень неплохо.

«Не меня хвалите, — подумал я, — а Ника Уайатта».

И тут я встретился со взглядом Норы. В нем была откровенная и неприкрытая ненависть.

34

Еще до обеда по электронной почте было разослано официальное сообщение: Годдард приказывает остановить экзекуцию «Маэстро». Команда «Маэстро» должна в кратчайшие сроки выполнить апгрейд для нужд военных, а отдел связей с правительством в это время проведет переговоры с Управлением информационного обеспечения Пентагона.

Другими словами: прямое попадание! Пусть устаревший продукт отключили от системы жизнеобеспечения, зато ему пересадили сердце и сделали полное переливание крови.

А вот мне явно не поздоровится.

Я встал перед писсуаром и уже расстегивал ширинку, когда в уборную неспешной походкой вошел Чед. Я давно заметил: он спиной чует, что я стесняюсь мочиться при других. Вечно за мной припрется, заведет беседу о работе или о спорте, самому хоть бы хны, а меня закупоривает. Вот и сейчас рядом пристроился и сияет так, словно я его лучший друг детства. Он расстегнулся, а мой пузырь перекрыло. Интересные какие щели между плитками...

— Эй, — начал Чед, — а ты неплохо выступил. Всем бы твое рвение! — Он покачал головой и сплюнул. Его моча полилась шумным потоком и ударила о дно писсуара. — Н-да... — Чед уже не скрывал сарказма.

Ты уйдешь наконец и дашь мне спокойно поссать?

— Я спас «Маэстро», — заметил я.

— А Нору утопил. Ну, получил пару баллов у генерального, ну, засветился. А стоило оно того? Здесь, приятель, другие правила. Ты только что совершил очень большую ошибку.

Чед стряхнул последнюю каплю, застегнулся и вышел из туалета, не вымыв рук.

Когда я вернулся в кубик, меня уже ждало голосовое сообщение от Норы.

— Нора... — начал я, как только вошел.

— Адам, — тихо сказала она, — садись, пожалуйста. — Она улыбнулась, грустно и ласково. Плохой знак.

— Нора, я могу объяснить...

— Адам, как ты знаешь, у «Триона» есть замечательное качество — мы всегда стараемся воздать каждому по способностям. Люди с высоким потенциалом должны получать достойные задания. — Она снова улыбнулась, и ее глаза блеснули. — Вот почему я только что отправила через Тома заявление о твоем переводе.

— Переводе?

— Мы поражены твоим талантом, твоей находчивостью, глубиной твоих познаний. Сегодняшнее собрание было очередным тому доказательством. Мы считаем, что человек твоего калибра мог бы принести огромную пользу в Треугольнике. Команде отдела управления поставками очень пригодится такой замечательный игрок, как ты.

— В каком Треугольнике?

— Я говорю о нашем филиале в Исследовательском Треугольнике. В Роли-Дареме, штат Северная Каролина.

— Северная Каролина? — Я не верил своим ушам. — Вы хотите отправить меня в Северную Каролину?

— Адам, это же не Сибирь! Ты бывал в Роли-Дареме? Прекрасное местечко.

— Я... Я не могу, у меня обязанности, у меня...

— Отдел перевода сотрудников все скоординирует. Они покроют расходы по переезду — в разумных пределах, конечно. Я уже связалась с отделом кадров. Переезжать всегда нелегко, но наши ребята решают все проблемы. — Она улыбнулась еще шире. — Тебе там понравится, а они от тебя будут в полном восторге!

— Нора, — сказал я, — Годдард настоял, чтобы я говорил честно. Я восхищаюсь вашей работой с «Маэстро» и никогда этого не отрицал. Я меньше всего хотел вас разозлить.

— Разозлить? — удивилась она. — Что ты, Адам! Наоборот, я очень благодарна тебе за участие. Жаль только, что ты не поделился со мной своими соображениями до собрания. Впрочем, все уже в прошлом. Нас с тобой ждут великие дела!

На перевод отвели три недели, и я запаниковал. Офис в Северной Каролине — за тысячи миль отсюда, там не ведутся исследования. Там я буду бесполезен Уайатту. И он скажет, что я облажался. Я уже слышал свист лезвия гильотины.

Странно, что об отце я вспомнил, только выйдя из офиса Норы. Меня как током ударило: я и вправду не могу уехать! Не могу оставить старика. Только как отказаться?

Если не пытаться перескочить через ее голову, что наверняка выйдет боком, какой у меня выбор? Если я откажусь ехать в Северную Каролину, меня уволят, и тогда начнется самое страшное.

Пол уходил из-под ног. Надо сесть, подумать...

Когда я проходил мимо офиса Ноя Морддена, он подозвал меня к себе.

— А, Кэссиди! Наш Жюльен Сорель. Прошу тебя, не обижай мадам де Реналь!

— Не понял?

В своей фирменной гавайке и круглых черных очках он походил на собственную карикатуру. Раздался звонок электронного «телефона» — конечно, не обычный звонок, а фрагментик из «Города суфражеток» Дэвида Боуи: «О, бам-бам, спасибо, мадам!»

— Подозреваю, что ты произвел на Годдарда впечатление, — хмуро сказал Мордден. — Только смотри не зли свою непосредственную начальницу. Забудь про Стендаля, почитай-ка лучше Сунь-Цзы.

В офисе Морддена было множество странных предметов: например, шахматная доска с аккуратно расставленными в какой-то комбинации фигурами, портрет Лавкрафта, большая кудрявая кукла.

Я вопросительно посмотрел на доску.

— Таль — Ботвинник, 1960 год, — ответил он, будто я уже все понял. — Величайший ход в шахматной истории. Смысл в том, что не стоит осаждать крепость, если можно этого избежать. Кроме того, как учил один мудрец — правда, не Сунь-Цзы, а римский император Домициан, — если ты ударил короля, убей его. А ты напал на Нору, не заручившись поддержкой с воздуха.

— Я не собирался на нее нападать.

— Каковы бы ни были твои намерения, ты крупно просчитался, дружок. Она тебя уничтожит.

— Меня переводят в Исследовательский Треугольник. Мордден приподнял бровь.

— Могло быть гораздо хуже, знаешь ли. Тебе доводилось бывать в Джексоне, штат Миссисипи?

Доводилось и даже понравилось, но сейчас я был не в настроении для подобных бесед. Странный тип этот Мордден. Я указал на уродливую куклу на полке и спросил:

— Твоя?

— Это Люби-Меня-Люсиль, — ответил он. — Грандиозный провал. С гордостью признаюсь: моя инициатива.

— Ты занимался куклами?

Мордден пожал руку кукле, и та ожила. Пугающе реалистичные глаза открылись и прищурились, как у человека. Губки бантиком растянулись в сердитой гримасе.

— Готов поспорить, ты никогда не видел такой куклы.

— И навряд ли захочу увидеть снова, — парировал я.

Мордден чуть улыбнулся.

— Люсиль умеет повторять выражения человеческого лица. Это сложная роботизированная система, которой нет равных. Она капризничает и ноет, совсем как настоящий ребенок. Ей нужно отрыгивать. Она гулит, гукает и даже мочится в пеленки. У нее бывают кишечные колики и другие неприятности — все, кроме потницы. Люсиль оборудована устройством для локализации речи. Это значит, что она смотрит на тех, кто с ней разговаривает. Ее можно научить говорить.

— Я и не знал, что ты проектируешь игрушки.

— Слушай, я делаю что хочу. Я заслуженный инженер «Триона». Кукла предназначалась моей маленькой племяннице, но та наотрез отказалась с ней играть. Сказала, что она страшная.

— Да, не красавица, — признался я.

— Лицо слепили неудачно. Между прочим, она еще продается в некоторых игрушечных магазинах. За девятнадцать долларов девяносто девять центов.

Мордден повернулся к кукле и отчетливо сказал:

— Люсиль, поздоровайся с генеральным.

Люсиль медленно повернула голову к Морддену. Я расслышал слабое механическое жужжание. Кукла моргнула, опять прищурилась и заговорила басом, как Джеймс Эрл Джонс:

— Поцелуй меня в зад, Годдард!

— Ни фига себе! — вырвалось у меня.

Люсиль повернулась в мою сторону, моргнула и мило улыбнулась.

— Начинка у этой мерзкой троллихи намного опередила время, — сказал Мордден. — Я разработал многопоточную операционную систему на восьмибитном процессоре. Последнее достижение в создании искусственного интеллекта на очень компактном коде. Умная архитектура. В этом толстом пузе три заказных чипа, тоже моя работа.

Я знал, что заказным чипом инженеры называют специальную микросхему, которая разрабатывается под конкретный заказ и может выполнять самые разные функции.

— Люсиль! — сказал Мордден. Кукла повернулась к нему и заморгала. — Иди ты на... — Кукла медленно скосила глаза, опустила уголки рта и завопила: «У-а-а!» По щеке скатилась слеза. Мордден поднял кружевную пижамку Люсиль и показал мне маленький прямоугольный жидкокристаллический экран. — Мама и папа могут ее программировать через этот маленький дисплей, запатентованный «Трионом». Один заказной чип управляет дисплеем, второй — движением, третий — речью.

— Невероятно! И это все для куклы!

— Совершенно верно. К сожалению, компания по производству игрушек, с которой мы заключили контракт, не выдержала сроки. Вот она, жизнь, — смотри и учись. Кукла попала в магазины в последнюю неделю ноября: на два месяца позже, чем следовало. К этому времени родители уже решили, что купят детям на Рождество. Сделали омерзительную упаковку, цену выставили нереальную, не для нашей страны. У нас мама с папой не станут тратить больше ста долларов на дурацкую игрушку. Конечно, маркетологи «Триона» решили, что игрушка будет пользоваться бешеной популярностью, и мы заказали в Китае несколько сот тысяч дорогущих чипов, которые больше некуда вставить. В итоге на складах «Триона» осталось почти полмиллиона никому не нужных уродливых кукол и триста тысяч бесполезных деталей.

— Дела...

— Да ладно! Мне все нипочем. У меня есть криптонит.

Мордден не стал объяснять, что имеет в виду, а я и не спрашивал, потому что привык к его странностям.

Я вернулся в кубик, где обнаружил несколько голосовых сообщений. Когда началось второе, я сразу узнал голос и вздрогнул еще до того, как говорящий назвался.

— Мистер Кэссиди, — сказал надтреснутый баритон, — я очень... Простите, говорит Джок Годдард. Мне очень понравились ваши слова сегодня на собрании, и я хотел бы встретиться с вами у себя в офисе. Вы не могли бы позвонить моей помощнице, Фло, и обо всем договориться?

35

Офис Джока Годдарда оказался не больше, чем у Тома Лундгрена или Норы Соммерс. Вот так так! У директора компании кабинет всего на полметра больше, чем мой жалкий кубик! Сначала я даже прошел мимо, уверенный, что мне не сюда. Нет — на двери висела медная табличка с его именем «Огастин Годдард», а прямо перед офисом стоял он сам и разговаривал с администратором. Босс был, как всегда, в черной водолазке, без пиджака и в очках в черной оправе. Годдард беседовал, как я предположил, с Флоренс, крупной негритянкой в великолепном серебристо-сером костюме. На висках у нее были седые пряди, которые придавали ей еще более внушительный вид.

Я подошел, и оба недоуменно на меня посмотрели. Флоренс со мной вообще не была знакома, а Годдард узнал не сразу: дело было на следующий день после собрания. Наконец он вспомнил:

— А, мистер Кэссиди! Прекрасно, спасибо, что пришли. Хотите чего-нибудь выпить?

— Нет, спасибо, — сказал я. Потом вспомнил совет доктора Болтон и поправился: — Хотя, может, воды. — Вблизи Годдард казался еще меньше и сгорбленнее. Его знаменитое лукавое лицо, тонкие губы, глаза с хитринкой: он был очень похож на маски Джока Годдарда, которые один отдел в прошлом году смастерил для вечеринки по случаю Хэллоуина. Я видел такую у кого-то на стене кубика. На вечеринке они все надели такие маски и сделали какой-то пародийный номер.

Фло вручила Годдарду желтый конверт — я увидел, что это мое личное дело, — а он попросил ее отвечать на звонки и пригласил меня в офис. Я понятия не имел, что ему нужно, и на душе кошки скребли. Я шпионю в корпорации этого человека, играю с ним в шпионские игры... Конечно, я делал это осторожно, но пару раз прокололся.

С другой стороны, разве все и вправду так плохо? Обычно казнями занимается не генеральный директор, а его помощники. И все-таки я очень волновался и нервничал, и думаю, это было заметно.

Годдард открыл маленький встроенный холодильник и дал мне бутылку «Аквафины». Потом сел за свой стол и откинулся на высокую спинку кожаного кресла. Я примостился на одном из стульев по другую сторону стола. На стене рядом со мной висела фотография отнюдь не гламурной женщины — видимо, жены Годдарда, потому что она была приблизительно его возраста. Седая, некрасивая и удивительно морщинистая — это ее Мордден как-то назвал шарпеихой. На шее был жемчужный ошейник в три ряда, в стиле Барбары Буш, — видимо, чтобы скрыть складки под подбородком. Интересно, знает ли Ник Уайатт, которого так душит зависть к основателю «Триона», к кому Огастин Годдард каждый вечер приходит домой? Уайатт менял девушек каждые пару дней, и у всех грудь была как с разворота журнала «Плейбой». Без этого на работу их не принимали.

Одна полка была заставлена старыми жестяными моделями машин с откидным верхом, большими «плавниками» и порожками. Здесь стояло даже несколько старых молочных грузовиков. Модели производства сороковых — пятидесятых годов: наверное, Джок Годдард их коллекционировал в молодости.

Годдард проследил мой взгляд и спросил:

— А у вас что?

— У меня? — Секунду до меня не доходило, о чем он. — А, у меня «Ауди А6».

— "Ауди"... — повторил он, словно это иностранное слово. Ну да, сам знаю, что иностранное. — И вам нравится?

— Нормально.

— Я бы подумал, что вы водите «порше» — девятьсот одиннадцатый или хотя бы «бокстер»... С такими-то данными.

— Я не очень увлекаюсь машинами, — сказал я. Сказал это специально, чтобы с ним не во всем соглашаться. Джудит Болтон долго рассказывала мне о машинах, чтобы я встроился в корпоративную культуру. Только сейчас я нутром чувствовал: наедине с Годдардом номер не пройдет. Лучше этой темы не касаться.

— А я думал, что в «Трионе» все увлекаются машинами! — улыбнулся Годдард. Было заметно, что он шутит, подтрунивает над рабским преклонением. Мне это понравилось.

— По крайней мере все, кто стремится сделать карьеру, — улыбнулся я в ответ.

— Вот у меня автомобили — единственная блажь, и тому есть причины. Еще в начале семидесятых, когда «Трион» стал открытой компанией и я зарабатывал столько, что уже не знал на что эти деньги тратить, я пошел и купил себе яхту длиной восемнадцать метров. И был чертовски доволен, пока не увидел на пристани двадцатку. На два метра длиннее! Меня как кольнуло, понимаешь? Возбудило инстинкт соперничества. Я вдруг почувствовал — да, знаю, это по-детски, но я не мог с этим ничего поделать, — что должен купить себе яхту побольше. И знаешь, что я сделал?

— Купили.

— А вот и нет! Я-то мог бы, зато всегда найдется какой-нибудь осел, у которого яхта будет еще больше. И кто же тогда окажется в дураках? Я. Так не победишь.

Я кивнул.

— И я продал чертову посудину. Да, продал на следующий день! Она все равно состояла из зависти, а только потом из стекловолокна. — Он хмыкнул. — Вот почему у меня такой маленький офис. Я решил, если у босса окажется офис такого же размера как у любого менеджера, в нашей компании хотя бы этому не будут завидовать. Люди вечно соревнуются — так пусть смотрят на другое. Итак, Элайджа, ты пришел к нам недавно...

— Вообще-то я Адам.

— Черт, да что это я! Извини, Адам. Адам, Адам. Запомнил. — Он наклонился над столом, надел очки и быстро просмотрел мое личное дело. — Мы увели тебя из «Уайатта», где ты спас «Люсид».

— Я его не спас, сэр.

— Не нужно ложной скромности.

— Это не скромность, а факт.

Он улыбнулся, словно я его рассмешил.

— Ну и как тебе «Трион» после «Уайатта»? Нет-нет, забудь, что я спрашивал. Я все равно не хотел бы, чтобы ты отвечал.

— Да нет, с удовольствием отвечу, — сказал я, весь искренность и прямота. — Мне тут нравится. Тут интересно. И люди тоже нравятся. — Я секунду помолчал: понял, как подхалимски это прозвучало, и добавил: — Ну, большинство.

Лукавые глаза сощурились.

— Ты принял первое же предложение о зарплате. Молодой парень с твоими данными, с твоими успехами мог бы запросить гораздо больше.

Я пожал плечами:

— Меня заинтересовали новые возможности.

— Пусть так. Но выходит, что тебе не терпелось унести оттуда ноги.

Мы вступили на минное поле. Я знал, что Годдард не хочет, чтобы я поливал их грязью.

— Наверное, «Трион» мне как-то ближе.

— А новые возможности тебе открылись?

— Конечно.

— Пол, мой финансовый директор, рассказал, как ты вмешался в обсуждение «Голддаста». У тебя, очевидно, есть источники информации.

— Я не теряю контакта с друзьями.

— Адам, мне нравится твоя идея апгрейда «Маэстро», но на добавление протокола защиты данных требуется время. Пентагон сразу затребует рабочий прототип.

— Это не страшно, — ответил я. Все подробности прочно держались в моей голове, как вызубренные билеты по органической химии. — Фирма «Кастен Чейз» уже разработала протокол защиты информации. У них есть своя криптокарта «Фортецца», защищенный модем «Палладиум» — решения на уровне софта и железа разработаны. Чтобы ввести их в «Маэстро», уйдет месяца два. Мы будем готовы раньше, чем они подпишут контракт.

Годдард ошарашено покачал головой:

— Как изменился этот чертов рынок! Все электронное и интернетное, все комбинируется и сливается. Настала эпоха комбинаций. Потребителям не нужен отдельный телевизор, видеомагнитофон, факс, компьютер, стерео, телефон и так далее. — Он покосился на меня. Явно проверяет. — Будущее за системами «все в одном». Ты так не думаешь?

Я напустил на себя скептический вид, сделал глубокий вдох и сказал:

— Если честно... Нет.

Он чуть помолчал, а потом улыбнулся.

Я подготовился к встрече: читал запись высказываний Годдарда в кулуарах на конференции по технологиям будущего, которая год назад проходила в Пало-Альто. Босс отчихвостил «дурацкое увлечение дополнительными функциями», как он это назвал, а я все запомнил, чтобы когда-нибудь выложить на собрании.

— Почему же?

— Это лишь болезненное увлечение разными фишками. Погоня за внешним эффектом в ущерб практичности, простоте, элегантности. Я думаю, нам уже надоело нажимать тридцать шесть кнопок на двадцати двух пультах, просто чтобы посмотреть вечерние новости. Я думаю, очень многих раздражает, когда в автомобиле зажигается надпись: «Проверьте двигатель», а ты не можешь открыть багажник и его проверить. Нужно везти машину к какому-то специальному механику с системой компьютерной диагностики и высшим инженерным образованием из Массачусетского технологического.

— Даже если увлекаешься автомобилями, — сардонически улыбнулся Годдард.

— Вот именно. «Все в одном» — это миф, модное словечко, к которому опасно относиться серьезно. Повредит бизнесу. Факс-телефон фирмы «Кэнон» провалился — средненький факс и никудышный телефон. Трудно представить, как стиральная машина сольется с сушилкой, а микроволновка — с газовой духовкой. Мне не нужно сочетание микроволновки, холодильника, электроплиты и телевизора, если я хочу просто охладить колу. Компьютер изобрели пятьдесят лет назад, и с чем его объединили? Ни е чем. Я думаю, все это очередная кроликопа.

— Что-то?

— Кроликопа — мифическое создание сумасшедшего таксидермиста из чучел кролика и антилопы. Их рисуют на открытках по всему Западу.

— Гм... Стало быть, любишь резать правду-матку?

— Если уверен, что это правда, сэр.

Годдард отложил мое личное дело и снова откинулся на спинку кресла.

— А если посмотреть на все с высоты в десять тысяч футов?

— Простите?

— На «Трион» в целом. Может, у тебя найдутся и другие интересные соображения?

— Конечно, найдутся.

— Что ж, послушаем.

Уайатт не скупился на конкурентные анализы «Триона», а я все запоминал.

— Ну, медицинские системы «Триона» — довольно мощный портфель, лучшие в своем роде технологии магнитного резонанса, ядерной медицины и ультразвука, но слабоваты в обслуживании, например, в управлении информацией о пациентах и вкладах.

Годдард улыбнулся и кивнул:

— Согласен. Продолжай.

— Отдел бизнес-решений никуда не годится — вы это и сами знаете, — но у вас есть почти все для серьезного внедрения в рынок, особенно в сфере передачи данных по коммутируемым линиям и Интернету. Да, я знаю, волоконная оптика сейчас в загоне, но будущее за широкополоской, и нужно держаться. Аэрокосмический отдел пережил пару трудных лет, однако у них по-прежнему отличный портфель встроенных компьютерных продуктов.

— А потребительская электроника?

— Очевидно, это главная специальность «Триона», поэтому я устраивался именно сюда. Наши хай-эндовые ди-ви-ди-проигрыватели дадут «Сони» сто очков вперед. Беспроводные телефоны всегда были на высоте. Мобильники просто супер, мы короли рынка. У нас марка: мы можем брать за свои продукты на тридцать процентов больше просто потому, что на них написано «Трион». Но уязвимых мест слишком много.

— Например?

— У нас нет стоящего конкурента «Блэкберри», и это неразумно. Средства беспроводной коммуникации — это же наше поле! А мы без боя уступаем его «RIM», «Хэндспрингу» и «Палму». Нам нужны серьезные, хорошие беспроводные устройства.

— Мы над этим работаем. У нас наклевывается очень интересный продукт.

— Это радует, — сказал я. — Еще кое-что: мы можем упустить свой шанс, если не займемся технологиями передачи цифровой музыки и видео по Интернету. Нужно вести больше исследований, например, совместных. Прибыль может быть колоссальная.

— Думаю, ты прав.

— И отсутствие линейки продуктов для детей — это просто смешно. Возьмите «Сони» — игровая консоль «Плэйстэйшн» наверняка помогает им избежать убытков в трудные годы. Спрос на компьютеры и домашнюю электронику каждые пару лет падает, верно? Мы конкурируем с производителями электроники в Южной Корее и на Тайване, ведем ценовые войны за жидкокристаллические мониторы и проигрыватели цифрового видео — от этого никуда не деться. Поэтому нужно продавать товары детям, потому что ребятишкам нет дела до экономических спадов. У «Сони» есть «Плэйстэйшн», у «Майкрософта» — «Икс-бокс», у «Нинтендо» — «Геймкуб», а у нас? Одна ерунда. Это крупный просчет.

Годдард подался вперед и смотрел на меня с загадочной улыбкой.

— А как бы ты отнесся к тому, чтобы возглавить переоборудование «Маэстро»?

— Это вотчина Норы. Честно говоря, я бы чувствовал себя дискомфортно.

— Она останется твоим начальником.

— Не уверен, что ей это понравится.

Он криво усмехнулся:

— Переживет. Нора знает, с какой стороны намазан ее бутерброд.

— Не хотел бы с вами спорить, сэр, но думаю, это плохо скажется на психологическом климате в компании.

— Ну что ж... А на меня хочешь работать?

— Разве я работаю не на вас?

— Я имею в виду здесь, на седьмом этаже. Станешь консультантом генерального директора по новой продукции. Номинально будешь связан с отделом продвинутых технологий. Я бы дал тебе офис прямо по коридору. Только не больше моего, ты же понимаешь. Устраивает?

Я не поверил своим ушам. Внутри все смешалось от радости и волнения.

— Конечно. А вы — мой непосредственный начальник?

— Именно. Ну как, договорились?

Я медленно улыбнулся. Взялся за гуж... и далее по тексту.

— Думаю, рост ответственности влечет за собой рост зарплаты. Я прав, сэр?

Годдард рассмеялся:

— Да что ты?

— Я бы хотел те пятьдесят тысяч, которые не взял, когда к вам устраивался. И еще на сорок тысяч опционов.

Годдард снова рассмеялся, басисто, как Санта-Клаус.

— А ты малый не промах!

— Спасибо.

— Вот что я тебе скажу. Я добавлю не пятьдесят тысяч. Не люблю платить в час по чайной ложке. Я удвою твою зарплату. С сорока тысячами опционов у тебя будут все поводы надрывать для меня задницу.

Чтобы не закричать, я прикусил губу. Господи Боже мой!

— Где ты живешь? — спросил Годдард.

Я ответил.

Он покачал головой:

— Не очень-то подходит человеку твоего уровня. К тому же ты будешь много работать, и я не хочу, чтобы ты тратил на дорогу сорок пять минут утром и вечером. Почему бы тебе не перебраться в «Харбор-Суитс»? Ну, эти новостройки в гавани? Теперь это тебе по карману. У нас есть специалист по корпоративному заселению, подберешь что-нибудь по вкусу.

Я сглотнул, стараясь подавить нервный смешок.

— Звучит неплохо.

— И еще. Знаю, ты сказал, что не увлекаешься машинами, но эта «ауди»... Машина, конечно, хорошая, однако, может, возьмешь что-то поинтереснее? По-моему, мужчина должен любить свою машину. Как ты думаешь? Выбери что-нибудь, в рамках разумного, конечно, но поприятнее. Фло все устроит.

Он хочет сказать, что мне дадут машину? О Господи...

Годдард встал.

— Ну как, договорились? — Он протянул руку.

Я пожал ее.

— Я же не идиот!

— Не сомневаюсь. Что ж, добро пожаловать в команду, Адам. Буду рад с тобой работать.

Я, спотыкаясь, вышел из офиса и направился к лифтам. Шел как в тумане, почти не разбирая дороги.

Вдруг я вспомнил, почему я здесь, на кого работаю и как вообще попал в офис к Годдарду. Меня только что повысили, но я совсем, совсем этого не достоин.

Или уже достоин?

36

Мне не пришлось рассказывать о случившемся остальным: электронная почта и система мгновенного обмена сообщениями — замечательные изобретения. К тому времени когда я вернулся в кубик, весь отдел был в курсе моего повышения. Годдард, очевидно, не любил откладывать дела на потом.

Не успел я дойти до туалета, куда уже давно стремилась моя душа, как вслед за мной ворвался Чед и расстегнул ширинку у соседнего писсуара.

— Так слухи верны, кореш?

Я с досадой уставился на плитку: мне было очень нужно расслабиться.

— Какие слухи?

— Тебя нужно поздравить, как я понимаю.

— А, ты об этом! Поздравления преждевременны. Но все равно спасибо. — Я смотрел на маленький автосмыв, который есть во всех стандартных американских писсуарах. Интересно, кто его изобрел, разбогател ли он и шутили ли члены его семьи о том, что состояние семьи находится в сортире?

Когда же ты уйдешь, Чед?!

— Я тебя недооценивал. — Чед выпустил мощную струю. А у меня река Колорадо грозила прорвать плотину Гувера.

— Да ну?

— Конечно! Я знал, что ты крут, но не думал, что настолько. Я не так в тебя верил.

— Мне повезло, — сказал я. — Или у меня язык как помело, а Годдарду это почему-то нравится.

— Да нет, не в этом дело. У тебя со стариком классный психологический контакт. Ты будто заранее знаешь, на какие кнопки нажимать. По-моему, вам и говорить не надо. Круто, однако! Не знаю, как ты это сделал, и все же я в отпаде.

Чед застегнулся и хлопнул меня по плечу.

— Секретом поделишься?

Он вышел, не дожидаясь ответа.

У меня в кубике уже стоял Ной Мордден и рассматривал книги в шкафу. В руках он держал пакет в подарочной бумаге, по форме напоминавший книгу.

— Кэссиди! — увидел меня он. — Наш Уидмерпул-оторви-да-брось.

— Не понял? — Вечно туману напустит!

— Это тебе, — сказал Мордден и вручил мне пакет.

Я поблагодарил, развернул подарок и увидел книгу — старую, пропахшую плесенью. На матерчатом переплете было написано: «Сунь-Цзы. Трактат о военном искусстве».

— Перевод Лайонела Гайлза, 1910 год. На мой взгляд, самый лучший. Не первое издание, конечно, его днем с огнем не сыщешь, но одно из ранних.

Меня тронуло его внимание.

— И когда ты успел его купить?

— На прошлой неделе, в Интернете. Не думал, что это станет прощальным подарком, но так вышло. По крайней мере сейчас ты не откажешься.

— Спасибо, — сказал я. — Я прочитаю.

— Будь добр. Я думаю, что теперь тебе это еще больше понадобится. Вспомни японскую пословицу: «Торчащий гвоздь забивают». Тебе повезло, что ты выходишь из сферы влияния Норы, однако в любой организации быстрый подъем чреват опасностями. Орлы пусть себе парят, но бурундукам лучше держаться подальше от сопел реактивного самолета.

Я кивнул:

— Постараюсь запомнить.

— Стремление преуспеть — полезное качество, только не забывай заметать следы, — продолжал он.

Мордден определенно на что-то намекал: точно, он видел, как я выхожу из офиса Норы. И я испугался. Он играл со мной как садист, как кот с мышью!

Нора вызвала меня к себе по электронной почте, и я приготовился к грозе.

— Адам! Мне только что сообщили.

Она улыбалась.

— Да садись, садись! Я так за тебя рада! Мне, наверное, не стоит об этом говорить, но я счастлива, что мое доброе к тебе отношение так серьезно восприняли. Знаешь, они ведь не всегда прислушиваются.

— Я знаю.

— Я заверила их, что они не пожалеют. У Адама есть все, что нужно, он не обманет ваших ожиданий. Можете мне поверить, уж я-то знаю.

Да, конечно... Где тебе не знать!

— Я поняла, что ты не хотел бы переводиться, и кое-кому позвонила, — сказала Нора. — Как я рада, что у тебя все налаживается!

Я не ответил, потому что задумался: что скажет на все это Уайатт?

37

— Ни хрена себе! — сказал Николас Уайатт.

На долю секунды его лощеное самодовольство дало трещину. Он посмотрел на меня с удивлением, почти с уважением. Почти. В любом случае таким Уайатта я еще не видел, и мне это понравилось.

— Ты шутишь! — Он продолжал смотреть на меня. — Не дай тебе Бог... — Уайатт наконец отвел глаза, и мне полегчало. — Ну и ну...

Мы сидели в его личном самолете «Гольфстрим G-IV», но никуда не летели. Мы — там еще был Мичем — ждали, когда явится очередная девушка босса и они отправятся на Гавайи, где у Уайатта был дом на курорте Уалалай. На Гавайи меня и Мичема, конечно, никто не приглашал. Нас просто подзуживали.

Я никогда раньше не видел частного самолета изнутри. Этот оказался не маленьким: кабина четыре метра на восемнадцать — хоть в футбол играй! Кресла на десять человек, отдельный конференц-зал, две огромные ванные с душами...

Уайатт был в рубашке из черного шелка. Я мысленно пожелал ему заболеть раком кожи.

Мичем улыбнулся Уайатту и тихо сказал:

— Прекрасная идея, Ник!

— Это Джудит, — ответил Уайатт. — Ее идея. — Он покачал головой. — Но вряд ли даже она такое предвидела.

Уайатт взял мобильник, нажал на две кнопки, поднес к уху.

— Джудит, наш мальчик теперь работает на Мистера Номер Один. На большого Кахуну. Консультант генерального директора. — Он помолчал, подмигнул Мичему. — Нет, не шучу! — Еще пауза. — Джудит, лапочка, я хочу, чтобы ты провела ускоренный курс с нашим молодым человеком. — Пауза. — Ну, конечно, это для нас самое важное. Я хочу, чтобы Адам знал его как мать родную. Чтоб у Годдарда в жизни не было лучшего ассистента, чем наш. Хорошо. — Уайатт нажал на отбой, повернулся ко мне и сказал: — Ты только что спас свою задницу, дружок. Арни?

Мичем как будто только этого и ждал.

— Мы прошлись по всем фамилиям «Авроры», которые ты нам дал, — мрачно заявил он. — Дерьмо.

— То есть? — спросил я. Ну и сволочь!

— У них даже нет номеров социальной страховки. Не дури с нами, козел!

— О чем вы? Я переписал их прямо с сайта «Триона».

— Это не настоящие фамилии, придурок! Фамилии админов настоящие, а остальные — фальшивки. Глубоко запрятались: не выгружают инфу даже в собственную сеть. Первый раз о таком слышу.

— Что-то здесь не так, — покачал я головой.

— Ты честно играешь? — спросил Мичем. — Если нет, мы тебя в порошок сотрем. — Он посмотрел на Уайатта. — Прокололся с личными делами.

— Дела убрали из ящика, понятно? — огрызнулся я. — Все подчистили. Не хотят рисковать.

— Что по той кошелке? — вмешался Уайатт.

Я улыбнулся:

— На следующей неделе я с кошелкой встречаюсь.

— Типа свидание?

Я пожал плечами:

— Я ей нравлюсь. Она работает в «Авроре». Так можно выйти на проект.

К моему удивлению, Уайатт просто кивнул:

— Хорошо.

Мичем, похоже, почуял, куда ветер дует, и сбавил обороты. Он-то думал только о том, что я прокололся с личными делами и принес подложный список фамилий, а его босс был доволен тем, что получилось.

— Теперь ты легко заберешься в офис Годдарда, — сказал Мичем. — И начинишь его «жучками».

— Просто песня! — сказал Уайатт.

— И хватит платить ему зарплату в «Уайатте», — продолжал Мичем. — Учитывая, сколько ему положили в «Трионе». Да этот змей получает больше меня!

Уайатта его слова, похоже, позабавили.

— Нет уж, договор есть договор.

— Как вы меня назвали? — переспросил я Мичема.

— Переводить деньги корпорации на его счет рискованно, как бы мы ни осторожничали, — сказал Мичем Уайатту.

— Вы назвали меня змеем, — не успокаивался я, — что это значит?

— Я думал, это безопасно, — заметил Уайатт Мичему.

— Что такое змей? — Я вцепился в слово, как собака в кость, и не собирался разжимать челюсти назло Мичему.

Начальник службы безопасности сделал вид, что не слышит, но Уайатт пробормотал:

— Шпионский жаргон. Воздушный змей. Так называемый консультант, который внедряется к конкуренту и любыми средствами собирает инфу.

— Змей?

— Запускаешь змея, а если он цепляется за дерево, просто обрезаешь бечевку, — сказал Уайатт. — Мы всегда сможем доказать свою непричастность. Понял?

— Обрезаешь бечевку, — тупо повторил я. Если подумать, что в этом плохого? Бечевка — тот же поводок. Но я понимал: если Уайатт обрежет бечевку, он меня просто-напросто подставит.

— Если проколешься, — добавил Уайатт. — А ты не прокалывайся, и никому не придется ничего обрезать. Где, черт возьми, эта сука? Еще две минуты, и полечу без нее.

38

После этой встречи я совершил сумасшедший, но чрезвычайно приятный поступок. Я пошел и купил себе «порше» за восемьдесят кусков.

Раньше я отметил бы приятную новость попроще: надрался бы, приобрел бы пару бутылок шампанского или компакт-дисков. Теперь, конечно, дело другое... Я решил подрезать уай-аттовские постромки и поменять «ауди» от «Уайатта» на «порше» от «Триона».

Вы бывали в автосалоне «порше»? Между прочим, это вам не «хонда аккорд». Тут не ведут в машину с порога. Сначала долгая прелюдия. Вы заполняете целую анкету: почему вы пришли именно сюда, кем вы работаете, и какой у вас знак Зодиака?

А вариантов столько, что голова идет кругом. Вам би-ксеноновые фары? Панель цвета арктического серебра? Просто кожу или мягкую кожу? Колеса спортивного дизайна, спортивно-классического или турбо?

Мне просто был нужен «порше», и не через полгода, пока его сделают на заказ в Штутгарте-Цуффенгаузене, а прямо сейчас. Я хотел уехать на нем из салона. Вналичии оказались две двухместные закрытые «карреры», одна — ярко-красная, вторая — базальтово-черный металлик. Дело решила обивка салона. В красном авто была черная кожа, на ощупь похожая на кожзаменитель и, что хуже всего, прошитая красными нитками. Смотрелось это как-то по-ковбойски, и мне совсем не понравилось. Во второй модели все, даже рычаг передачи и руль, было обито мягкой кожей спокойного коричневого цвета. Я вылез оттуда и сказал: «Беру».

Продавец, наверное, думал, будто я пришел только посмотреть, и очень обрадовался: вы, мол, сделали мудрый выбор! Он даже предложил отогнать мою «ауди» в салон совершенно бесплатно.

За рулем я чувствовал себя летчиком: когда жал на педаль, «порше» ревел будто «Боинг-767». Триста двадцать сил, разгон до ста километров в час за пять секунд — невероятная мощь. Я вставил свежую сборку в проигрыватель, врубил на всю катушку «Перл джем» и рванул вперед на бреющем полете. А жизнь-то налаживается!

Годдард сказал, чтобы я перебрался в квартиру получше и поближе к работе. Кто бы возражал! Давно пора, между прочим.

Сотрудники «Триона» помогли мне расстаться с трущобой, в которой я так долго прозябал, и нашли для меня новую квартиру на двадцать девятом этаже южной башни «Харбор-Суитс». Да, кстати, «Харбор-Суитс» — это два дома-башни, в каждом тридцать восемь этажей и полторы сотни квартир, от одно— до четырехкомнатных. На первом этаже располагался шикарный отель с первоклассным рестораном.

Моя квартира будто сошла со страниц «Архитектурного дизайна». Площадь — сто восемьдесят пять квадратных метров, высота потолков — три с половиной метра, паркет из твердых пород древесины. Помимо спальни, у меня были «библиотека», в которой тоже можно спать, столовая и огромная гостиная.

Из окон от пола до потолка открывался ошеломительный вид, особенно из гостиной: по одну сторону — город, по другую — вода.

Кухня напоминала демонстрацию возможностей какой-нибудь крутой дизайнерской фирмы: холодильник «Саб-Зеро», посудомоечная машина «Мкеле», электрогазовая плита «Викинг» шкафы «Поггенпол», рабочие поверхности под гранит и встроенный грот для спиртного.

Правда, во всех этих красотах не было особой надобности. Если хочешь поужинать дома, достаточно снять в кухне трубку, нажать кнопку и заказать в отеле любое блюдо — и даже повара, который тут же явится и накормит тебя и твоих гостей.

В здании был огромный, оборудованный по последнему слову техники фитнес-клуб, где богатеи со всего города «качались», играли в скуош, занимались дао-йогой, нежились в сауне и попивали протеиновые коктейли.

О парковке тоже позаботились: подъезжаешь к парадному входу, и специальный служащий куда-то угоняет машину, а по твоему звонку подает обратно.

Лифты ездили со сверхзвуковой скоростью, прямо уши закладывало. В кабинах размером почти с мою старую квартиру были стены из красного дерева и мраморные полы.

С охраной дело тоже обстояло получше. Молодчикам Уайатта будет сложнее вламываться и учинять обыски, что мне очень понравилось.

Любая квартира в «Харбор-Суитс» стоила не меньше миллиона. Моя потянула на два. Конечно, не из моего кармана. Все, включая обстановку, было предоставлено «Трион системс» в качестве служебной привилегии.

Переехал я без проблем, потому что не стал ничего перевозить. Уродливый клетчатый диван, кухонный стол, кровать на пружинах с матрацем, дурацкий кофейный столик и прочий хлам я отдал на благотворительность. Когда ребята из Армии спасения взялись за диван, оттуда вывалилась всякая дрянь — бумажки, тараканы, шприцы и упаковки от таблеток. Я оставил себе компьютер, одежду и чугунную сковороду матери (из сентиментальных побуждений — я ее никогда не использовал). Все свои пожитки сложил в «порше», что доказывает, насколько их было мало (в «порше» практически нет багажного места).

Новую мебель я заказал, по совету агента из «Триона», в шикарном мебельном салоне «Домициль»: большие мягкие диваны, в которых можно утонуть, такие же кресла, обеденный стол со стульями почти как из Версаля, огромную кровать с железной рамой, персидские ковры и страшно дорогой матрац фирмы «Дукс». Стоило все это удовольствие кучу денег — но не моих же, правда?

Как раз когда доставляли мебель, Карлос, швейцар, позвонил снизу и сказал, что ко мне пришел некий мистер Сет Маркус. Я сказал: пусть поднимается.

Хотя дверь была настежь распахнута, Сет нажал на звонок и подождал, пока я выйду. Он был в футболке с надписью «Соник Юз» и в рваных «дизелях». Его живые, с сумасшедшинкой, карие глаза потускнели, будто пленкой затянулись; он был весь какой-то пришибленный. Я не мог понять, то ли он под впечатлением, то ли завидует, то ли обижается, что я совсем не звоню, — или все одновременно.

— Привет, чувак! — сказал он. — Я тебя выследил.

— Привет! — ответил я и обнял Сета. — Добро пожаловать в мое скромное жилище. — Других слов я не нашел и почему-то очень смутился. Мне не хотелось, чтобы он все это видел.

Сет остался стоять в коридоре.

— Ты и не думал мне говорить, что переезжаешь?

— Все произошло очень быстро, — объяснил я. — Я хотел позвонить.

Сет вытащил из своей холщовой сумки курьера-велосипедиста бутылку дешевого шампанского «Штат Нью-Йорк» и вручил мне.

— Пришел отметить. Решил, что для пива ты слишком крут.

— Отлично! — сказал я, взяв пузырь и пропустив подколку мимо ушей. — Давай, заходи!

— Ну ты, блин, даешь. Офигеть можно, — тускло, без энтузиазма выговорил Сет. — Ничего себе сарайчик, а?

— Сто восемьдесят пять квадратных метров. Сам смотри. — И я провел его по всей квартире. Сет отпускал дежурные шуточки вроде: «Если это библиотека, где же твои книги?» или «Теперь в спальне не хватает только девчонки». Мою квартиру он назвал «совершенно больной», что на его жаргоне означало одобрение.

Сет помог мне распаковать один из огромных диванов, который стоял посреди гостиной, и мы сели лицом к океану.

— Неплохо, — сказал Сет, поерзав. Мне показалось, что он хочет задрать ноги, но, к счастью, кофейный столик пока не принесли: не хватало еще, чтобы Сет клал на него грязные ботинки! — Ты что, маникюришься? — с подозрением спросил мой друг.

— Иногда, — признался я слабым голосом. И как он заметил такую мелочь, как ногти? Вот черт! — Нужно выглядеть соответственно положению, понимаешь.

— И что у тебя с волосами?

— Ты о чем?

— Тебе не кажется, что они... в общем, какие-то голубоватые?

— Голубоватые?

— Или как у девки. Ты что, мажешься чем-то — гелем, муссом или еще какой хреновиной?

— Ну, гелем немножко, — с раздражением ответил я. — И что с того?

Сет прищурился, покачал головой:

— И одеколоном душишься?

Я решил сменить тему:

— Я думал, ты сегодня на работе.

— А, ты про бар? Не-а, я с этим завязал. Сплошное кидалово.

— Вот бы не подумал.

— Да, со стороны все нормально. А когда работаешь — к тебе относятся как к чертову официанту.

Я чуть не рассмеялся.

— Сейчас у меня работенка покруче, — продолжал Сет. — Я в рекламной команде «Ред булл». Тебе дают классную тачку, ты ездишь и раздаешь бесплатные бутылки, разговариваешь с людьми и все такое. Работаешь, когда хочешь. Мне как раз удобно, после юрфирмы.

— Звучит неплохо.

— Так и есть. И остается масса времени на корпоративные гимны.

— Корпоративные гимны?

— У каждой большой компании есть свой гимн. Ну, какой-нибудь захудалый рок или рэп. — Он фальшиво пропел: — «Трион! Измени свой мир!» Типа того. Если у «Триона» нет, может, замолвишь за меня словечко? Буду получать роялти за каждый раз, когда вы споете мой гимн на корпоративном пикнике.

— Попробую, — улыбнулся я. — Слушай, у меня стаканов нет. Пока еще не довезли. Говорят, что стекло вживую выдули в Италии. Небось даже запах чеснока остался.

— Не суетись. Шампанское, наверное, все равно дерьмовое.

— Так ты все еще работаешь в юрфирме?

Сет немного смутился.

— Это мой единственный постоянный заработок.

— Ясное дело.

— Честное слово, чувак, я работаю по минимуму. Ровно столько, чтобы Шапиро отстал — факсы, копии, Интернет-поиск, все такое, — а в остальное время лажу по сети.

— Круто.

— Я получаю баксов двадцать в час за то, что играю в веб-игры, жгу сидюки и делаю вид, что работаю.

— Здорово, — сказал я. — Неплохо устроился. — А сам подумал: ну и ерунда...

— Точно.

У меня все-таки вырвалось:

— И кого ты больше обманываешь: их или себя?

Сет странно на меня посмотрел:

— Ты о чем?

— Ну, болтаешься на работе как дерьмо в проруби, филонишь — ты себя хоть раз спросил, зачем все это? Какой смысл?

Сет зло сощурился:

— Тебя какая муха укусила?

— В жизни наступает момент, когда нужно брать на себя ответственность, понимаешь?

Он помолчал.

— Ладно. Слушай, не хочешь отсюда смыться, сходить куда-нибудь? У тебя все как у больших, у меня аж крапивница началась.

— Конечно! — Я подумал, не вызвать ли повара, чтобы добить его, но вовремя остановился. Сет бы мне этого точно не простил. Я позвонил вниз и попросил подать машину.

Когда мы спустились, «порше» уже стоял перед входом.

— Твой? — выдохнул Сет. — Не может быть!

— Может, — ответил я.

С Сета наконец слетела маска безразличия.

— Да эта детка сто кусков стоит!

— Меньше. Гораздо. И вообще ее предоставляет компания.

Сет медленно подошел к «порше», в благоговении, как обезьяны к монолиту в фильме «Космическая одиссея 2001 года», и погладил блестящую базальтовую дверцу.

— Все, чувак, колись. Что у тебя за махинации?

— Это не махинации, — начал оправдываться я, залезая в машину. — Оно как бы само получилось.

— Хватит брехать! Ты со мной говоришь, с Сетом. Помнишь такого? Ты наркотики продаешь или что? Бери и меня в долю.

Я глухо рассмеялся. Мы с ревом тронулись с места, и я заметил припаркованную рядом машину дурацкого вида: явно Сета. На облезлой крыше торчала огромная сине-серебряно-красная банка «Ред булл». Позорище.

— Твое чудо?

— Ага. Круто, да? — В голосе Сета особой радости не чувствовалось.

— Ничего, — ответил я и подумал: «Смех какой-то».

— Знаешь, сколько она мне стоила? Нисколько. Катаюсь за так.

— Хорошо устроился!

Сет откинулся на обитое мягкой кожей сиденье.

— Ни хрена себе фонтан... — Он глубоко вдохнул запах новой машины. — Чувак, это круто. Знаешь, я тоже так хочу. Махнемся не глядя?

39

О встрече с доктором Джудит Болтон в головном офисе «Уайатта» не было и речи: меня могли заметить. Но теперь, когда я вышел на большую охоту, нужно было натаскать «крота» поосновательнее. Уайатт настаивал, а я и не сопротивлялся.

Итак, я встретился с Джудит в «Марриотте» в следующую субботу, в номере для деловых свиданий. Из письма я знал, куда идти. Джудит была уже там и успела подключить ноутбук к видеомонитору. Странно, что эта дама до сих пор заставляла меня нервничать. Между прочим, по дороге я заехал и снова постригся за сто долларов, да и одет был прилично, не в то шмотье, какое обычно носил по выходным.

Я, оказывается, забыл, какая Джудит яркая — льдисто-голубые глаза, медно-красные волосы, блестящие красные губы и ногти — и какая жесткая. Я крепко пожал ей руку.

— Ты вовремя, — улыбнулась она.

Я пожал плечами, усмехнулся, показывая, что шутку понял, но мне не смешно.

— Хорошо выглядишь. Жизнь успешного человека тебе идет.

Мы сели за роскошный стол, который лучше смотрелся бы в столовой — моей, например, — и она спросила, как дела. Я рассказал обо всем, хорошем и плохом, включая Чеда и Нору.

— Без врагов не бывает, — сказала Джудит. — Этого следует ожидать. Но они опасны. Ты бросил в лесу горящую сигарету, и, если ее не погасишь, возможно, придется тушить пожар.

— А как ее погасить?

— Об этом позже. Сейчас нас интересует Джок Годдард. Даже если ты больше ничего из нашей встречи не вынесешь, запомни главное: он патологически честен.

Я не мог не улыбнуться. Слышать такое от главной советницы Ника Уайатта, который, наверное, врет даже на приеме у уролога!

В глазах Джудит блеснуло раздражение, и она наклонилась ко мне.

— Я не шучу. Он выделил тебя не просто потому, что оценил твой ум, твои идеи — которые, конечно, совсем не твои, — а потому, что ему импонирует твоя честность. Ты говоришь что думаешь. Ему это нравится.

— И это патология?

— Честность — это его фетиш. Чем ты откровеннее, чем меньше выбираешь слова, тем больше получаешь очков. — Интересно, не смешно ли самой Джудит советовать мне такое: дурачить Джока Годдарда, притворяясь честным? Стопроцентная синтетическая честность, ни грамма натуральных волокон. — Если он заметит обман или подхалимаж, то быстро к тебе остынет. А раз потеряв доверие Джока, ты вряд ли его вернешь.

— Ясно, — нетерпеливо вставил я. — Значит, теперь никакого обмана.

— Милый, ты на какой планете живешь? — оборвала меня Джудит. — Мы не можем его не обманывать. Это же элементарные основы карьеризма! Ты будешь его дурачить, только очень-очень хитро. Ничего очевидного, ничего такого, что он бы унюхал. Годдард чует ложь, как собаки чуют страх. Поэтому тебе нужно казаться абсолютно искренним. Сообщай ему плохие новости, которые другие пытаются приукрасить. Принеси план, который ему понравится, и сам укажи на недостатки. Честность — очень редкий товар в наше время. Как только научишься ее подделывать, считай, что ты в дамках.

— Всю жизнь мечтал, — сухо ответил я.

Джудит не удостоила меня вниманием.

— Люди всегда говорят, что не любят подхалимов, но на самом деле подавляющее большинство начальников обожают подхалимаж, даже когда понимают, что к ним подлизываются. Подхалимаж укрепляет их хрупкое эго, подпитывает чувство собственной важности. Другое дело — Джок Годдард. Ему это не нужно. Поверь мне, он уже достаточно высокого мнения о себе. Его не ослепляет тщеславие. Он не Муссолини, который стремился окружить себя подпевалами. — У меня чесался язык спросить: «Точно как один наш общий знакомый?» — Посмотри, кого он собирает вокруг: умных, сообразительных людей, которые способны быть резкими и откровенными.

Я кивнул:

— То есть он не любит лести.

— Нет, я этого не говорила! Все любят лесть. Но она должна казаться ему правдой. Маленькая притча: однажды Наполеон отправился на охоту в Булонский лес с Талейраном, который хотел произвести на великого полководца впечатление. Лес кишел кроликами, Наполеон убил полсотни и очень радовался. К сожалению, позже он узнал, что кролики были не дикие, а специально купленные слугами Талейрана на рынке, и пришел в ярость. С тех пор Наполеон никогда не доверял Талейрану.

— Пригодится на случай, если Годдард пригласит меня поохотиться на кроликов.

— Мораль в том, — заявила Джудит, — что льстить нужно уметь.

— Ну, я не с кроликами, Джудит. Я скорее с волками.

— А много ты о волках знаешь?

— Кое-что.

— У них все откровеннее, чем у людей. Да, есть самец-альфа, конечно, однако нам интересно другое: иерархия постоянно проверяется. Она очень нестабильна. Иногда самец-альфа бросает свежий кусок мяса на землю перед остальными, отходит на пару шагов и просто наблюдает. Это открытый вызов остальным: мол, попробуйте только понюхать!

— А кто понюхает, становится обедом.

— Неверно. Обычно альфе достаточно злобного взгляда. Или угрожающей позы. Поднять хвост и уши, рыкнуть, показаться больше и злее. А если драки не избежать, альфа будет нападать на наименее уязвимые части тела нарушителя. Он не собирается наносить увечья члену собственной стаи, а уж тем более убивать. Видишь ли, альфа не может жить без других волков. Волки — небольшие животные, которые в одиночку не завалят ни лося, ни оленя, ни карибу. Так что запомни: они постоянно друг друга проверяют.

— То есть так будет и со мной. — Эх, не на того я учился. Надо было ветеринарные курсы оканчивать.

Она искоса посмотрела на меня.

— У людей это не так очевидно, Адам. И все же генеральный директор, как вожак волчьей стаи, хочет, чтобы его команда была сильной. Поэтому демонстрация агрессии иногда приемлема: это признак выносливости, силы, жизнеспособности стаи. Вот почему так важна честность и продуманная прямота. Когда ты льстишь, делай это тонко и неявно, и пусть Годдард думает, что всегда услышит от тебя правду без прикрас. Джок Годдард в отличие от многих других начальников прекрасно понимает: если он хочет быть в курсе того, что происходит в компании, такие помощники необходимы. А если он не в курсе, грош ему цена.

И еще одно. В любых отношениях между ментором и протеже есть что-то от отца и сына, но в нашем случае это выражено еще ярче. Скорее всего ты напоминаешь ему сына, Элайджу.

Годдард действительно так меня называл.

— Мой ровесник?

— Был бы ровесником. Он погиб года два назад, когда ему был двадцать один. Некоторые думают, что после трагедии Годдард очень изменился, даже сдал. Возможно, ты начнешь идеализировать Годдарда, видеть в нем отца, которого хотел бы иметь. Но и он будет видеть в тебе сына, которого потерял. Помни об этом, может пригодиться. И будь осторожнее: иногда он будет к тебе слишком мягок, а иногда — неоправданно требователен.

Джудит нажала на пару клавиш ноутбука.

— А теперь — внимание. Мы посмотрим несколько интервью, которые Годдарддал на телевидении, — одно из «Уолл-стрит уик» с Луисом Рукейзером, несколько на Си-эн-би-си, и еще одно — с Кейти Курик на «Тудэй шоу».

На экране застыло видеоизображение Джока Годдарда — гораздо моложе, но такое же лукавое. Джудит повернулась ко мне.

— Адам, тебе предоставляется экстраординарная возможность. В то же время ситуация осложняется. Теперь тебе будет сложнее передвигаться по компании незамеченным и тусоваться с рядовыми сотрудниками. Парадоксально, однако твоя задача крайне осложнилась. Придется пользоваться всем, что у тебя есть. А сегодня я хочу, чтобы ты выучил Годдарда вдоль и поперек, ясно?

— Ясно.

— Отлично, — сказала она и холодно улыбнулась. — Я знаю, что ясно. — Джудит понизила голос почти до шепота: — Адам, я должна тебя предупредить, ради твоего же блага, — у Ника кончается терпение. Ты сколько недель в «Трионе»? А по секретным проектам до сих пор ничего не принес.

— Так ведь есть же предел... — начал я.

— Адам, — тихо, но угрожающе оборвала Джудит, — с этим человеком шутки плохи.

40

Алана Дженнигс жила в многоэтажке из красного кирпича неподалеку от головного офиса «Триона». Я сразу же узнал ее дом, потому что видел его на фотографии.

Вы замечали: когда начинаешь встречаться с девушкой, обращаешь внимание на то, что с ней связано — где она живет, как одевается, какие любит духи, — и все кажется таким новым, необычным? Ну а у меня получилось наоборот: я знал об Алане больше, чем некоторые мужья — о собственных женах, хотя провел с ней всего час или два.

Я подъехал к дому Аланы на «порше» (разве классные тачки придумали не для того, чтобы производить впечатление на девушек?), поднялся по ступенькам и позвонил. Голос из динамика прощебетал: «Спускаюсь!»

Алана вышла из подъезда в белой крестьянской блузке с вышивкой, черных леггинсах и с крошечной черной сумочкой на плече. Она заколола волосы, темные очки не надела. «Интересно, — подумал я, — носят ли крестьянские блузки крестьяне? И есть ли крестьяне в наше время? А если да, то осознают ли они себя именно крестьянами?» Алана выглядела ошеломляюще. И пахла замечательно, лучше, чем большинство девушек, с которыми я обычно встречался. Цветочный аромат под названием «Флориссимо». Я вспомнил: она покупает его в «Хаус оф Крид» каждый раз, когда бывает в Париже.

— Привет, — сказал я.

— Привет, Адам!

На губах Аланы блестела ярко-красная помада.

— Вот моя машина, — произнеся нарочито небрежно, стоя перед своим новеньким железным конем. Думаю, Алана заметила и автомобиль, и мой костюм от Зенья, и черную тенниску с открытым воротом, и пятитысячедолларовые итальянские часы — и решила, что я любитель внешних эффектов. Алана в крестьянской блузке, я — в прикиде от Зенья. Прелестно: она притворяется бедной, я — богатым. Боюсь, что я перестарался.

Я открыл перед Аланой дверцу (сиденье я предусмотрительно отодвинул, чтобы было просторнее). Внутри стоял сильный аромат новой кожи. Слева на задней части машины осталась наклейка со стоянки «Триона». Сидя в салоне, Алана ее, конечно, не увидит, но когда мы выйдем, должна обратить внимание. Так и лучше: ведь рано или поздно она все-таки узнает, что я работаю в «Трионе», причем на ее старом месте. Странное совпадение — мы ведь познакомились не на работе, — и чем скорее это всплывет, тем лучше. Я даже заготовил глупейшую фразу: «Да ты шутишь! Неужели? Я тоже! Поразительно!»

Мы ехали в ее любимый тайский ресторан. Через какое-то время в салоне наступило неловкое молчание. Алана бросила взгляд на спидометр.

— Здесь поосторожнее. Ловушка. Копы стоят и ждут, когда ты превысишь скорость.

Я улыбнулся, кивнул и вдруг вспомнил строку из одного из ее любимых фильмов-нуар, «Двойная страховка», который позавчера взял напрокат.

— С какой скоростью я ехал, мэм? — спросил я голосом Фреда Макмюррея.

Алана мгновенно все поняла. Умница. Она широко улыбнулась и подхватила:

— Думаю, девяносто миль в час. — Она прекрасно сымитировала голос роковой женщины, Барбары Стэнвик.

— Может, слезете с мотоцикла и выпишете мне штраф?

— Может, на первый раз сделать вам предупреждение? — ответила Алана, и в ее глазах заплясал озорной огонек.

Я запнулся всего на пару секунд, но все-таки вспомнил:

— А если предупреждение не сработает?

— А если я стукну вас по рукам?

Я улыбнулся. У нее здорово получалось.

— А если я зарыдаю и положу голову вам на плечо?

— А не воспользоваться ли вам плечом моего мужа?

— Все, хватит! — сказал я. — Конец сцены. Снято.

Алана радостно засмеялась.

— Откуда ты это знаешь?

— Убил много времени на просмотр старого черно-белого кино.

— Я тоже! А «Двойная страховка», наверное, мой самый любимый фильм.

— Мой тоже. И еще «Бульвар Сансет». — Это тоже из ее досье.

— Точно! «Я большой! Просто кинематограф измельчал».

Пора заканчивать игру, пока я не прокололся: мой запас цитат из фильмов-нуар почти закончился. Я перевел разговор на теннис. Когда остановился перед рестораном, глаза Аланы снова засияли:

— Ты знаешь об этом ресторанчике? Он же самый лучший!

— Не просто самый лучший — единственный.

Здесь машину тоже парковали служащие. Я скрепя сердце отдал ключи от своего новенького «порше» восемнадцатилетнему пареньку, который наверняка захочет прокатиться, если не будет посетителей. Алана так и не заметила трионовской наклейки. Скоро придется заводить разговор о работе. Лучше поднять тему самому, чем ждать, пока это сделает она.

Какое-то время свидание шло как по маслу. После «Двойной страховки» Алана, похоже, расслабилась, почувствовала, что мы родственные души. А я ведь и Ани Ди Франко слушаю — чего желать еще? Ну, может, немного глубины — женщинам, по-моему, всегда нравится в парнях глубина или хотя бы легкая задумчивость. Впрочем, уж чего-чего, а этого мне не занимать.

Мы заказали салат из зеленой папайи и вегетарианские фаршированные блинчики. Я подумал, не назваться ли вегетарианцем, но решил, что вряд ли смогу долго поддерживать репутацию. Поэтому заказал курицу масаман с карри. Алана выбрала вегетарианский карри без кокосового молока — между прочим, я вспомнил, что у нее аллергия на креветки. Мы оба взяли тайское пиво.

От тенниса мы перешли к «Клубу мяча и ракетки». Я поспешил увести разговор в сторону. Не хотелось, чтобы Алана спросила, почему я появился там именно в тот день. Поговорили о гольфе, а потом — об отпуске и летних каникулах. Быстро обнаружилось, что мы из разных слоев общества, хотя меня это не смущало. Алана ведь не собиралась выходить за меня замуж или представлять отцу! Да и не хотелось сочинять легенду про свою семью, уж слишком много мороки. Зачем? Я вроде и так ей нравился. Зато я рассказал Алане, как работал в теннисном клубе и на бензоколонке, причем в ночную смену. Возможно, ей даже стало немного неловко. Она приврала, когда заявила, будто родители заставляли ее часть лета выполнять всякую мелкую работу «в компании, где работает мой папа», и не упомянула, что он генеральный директор. Невинная ложь. Кстати, в компании отца она никогда не работала. Алана проводила лето в пансионатах в Вайоминге, на сафари в Танзании, в Париже в оплаченной папой квартире, а если и работала, то в музее Пегги Гуггенхайм в Венеции, на берегу Большого канала. Эта девушка не качала бензин.

Когда разговор зашел о компании, где «работает» отец Аланы, я напрягся: сейчас прозвучит неотвратимый вопрос «А где работаешь ты?». Однако случилось это гораздо позже и в неожиданно шутливой форме. Алана вздохнула:

— Ну, наверное, теперь надо спросить, кто где работает, да?

— Ну...

— Чтобы потом долго и нудно рассказывать о своей профессии. Я занимаюсь компьютерными технологиями. Достаточно? А ты... Стой, я знаю, не говори!

У меня свело мышцы живота.

— Ты разводишь кур.

Я рассмеялся:

— Как ты догадалась?

— Точно! Разводишь кур, водишь «порше» и носишь костюмы от Фенди.

— Вообще-то от Зенья.

— Не важно. Извини, ты же парень и, наверное, хочешь говорить только о работе.

— Вообще-то нет. — Я скромно добавил: — Предпочитаю жить настоящим моментом, повышая свое самосознание. Знаешь, есть такой буддийский монах, он из Вьетнама, но живет во Франции, Тич Нат Нанх. Так вот он говорит...

— О боги! — воскликнула Алана. — Невероятно! Неужели ты знаешь Тич Нат Нанха?

Честно говоря, я не читал ни одной его книги, но, увидев, сколько из них Алана заказала в «Амазоне», не поленился зайти на пару буддийских сайтов.

— Конечно, — отозвался я таким тоном, будто любой уважающий себя человек знаком с полным собранием его сочинений. — «Чудеса не в том, чтобы ходить по воде, а в том, чтобы ходить по зеленой земле». Надеюсь, я ничего не перепутал.

Вдруг в кармане моего пиджака зазвонил мобильник. Я извинился, достал его и посмотрел, какой номер.

— Секунду! — Я нажал на прием.

— Адам, — раздался бас Антуана, — скорее приезжай! С твоим отцом плохо.

41

Ужин мы так и не доели. Я отвез Алану домой, тысячу раз извинившись. Она повела себя очень понимающе и даже вызвалась поехать в больницу со мной, но я не хотел знакомить ее с отцом. По крайней мере не сейчас — это могло бы все испортить.

Высадив Алану, я рванул вперед на восьмидесяти милях в час и добрался до больницы за пятнадцать минут. К счастью, меня не остановили за превышение. Ворвался в реанимацию совсем не в себе — взъерошенный, напуганный, с резко сузившимся полем зрения. Я думал только об одном: успеть его увидеть, до того как он умрет. Пока ждал очереди у регистратуры, мне казалось, что отец уже умирает и я так и не смогу с ним попрощаться. Я почти выкрикнул его фамилию дежурной медсестре и, услышав ответ, со всех ног бросился туда. В голове крутилось: если бы он умер, сестра бы сказала, значит, он еще живой.

Сначала я увидел Антуана. Он стоял перед зелеными шторами. Лицо его было почему-то исцарапано, в крови и казалось испуганным.

— Что случилось? — крикнул я. — Где он?

Антуан указал на шторы, за которыми слышались голоса.

— Ему ни с того ни с сего стало трудно дышать. Потом лицо потемнело, почти посинело. Пальцы тоже. Вот тогда я и вызвал «скорую». — Антуан как будто оправдывался.

— Он?..

— Все нормально. Старый доходяга, а живучий...

— Это он так тебя разукрасил? — спросил я, имея в виду его лицо.

Антуан кивнул, глуповато улыбаясь.

— Он не хотел идти в «скорую». Кричал, что все в норме. Я битых полчаса с ним дрался. Надо было сразу в охапку и в машину. Надеюсь, я не слишком затянул.

Ко мне подошел невысокий темнокожий молодой мужчина в зеленой медицинской форме.

— Вы сын?

— Да, — ответил я.

— Я доктор Пейтел, — представился мужчина. Он выглядел моим ровесником: наверное, еще в ординатуре или интернатуре.

— А... Здравствуйте. — Я сделал паузу. — Э-э... Он выкарабкается?

— Похоже на то. Ваш отец простудился. К сожалению, у него нет респираторных резервов. В такой ситуации даже легкая простуда очень опасна.

— Его можно увидеть?

— Конечно, — сказал доктор Пейтел, отдергивая шторы. Сестра подсоединяла к руке отца капельницу. На рту и носу у него была прозрачная пластмассовая маска, ион смотрел на меня. Внешне отец казался таким же, только как будто усох, и лицо бледнее обычного. Рядом работало несколько мониторов.

Отец поднял руку и стянул маску с лица.

— Надо же, сколько шума, — сказал он. Голос прозвучал слабо.

— Как самочувствие, мистер Кэссиди? — спросил доктор Пейтел.

— Замечательное, — едко ответил отец. — А разве не видно?

— По-моему, лучше, чем у того, кто о вас заботится.

Антуан как раз подошел к нам.

Отец виновато пробормотал:

— А, вот вы про что. Извини, что так получилось, Антуан.

Антуан, который наверняка знал, что более пространного извинения от отца не дождется, с облегчением улыбнулся:

— Это мне урок. В следующий раз буду отвечать ударом на удар.

Отец улыбнулся, как чемпион-тяжеловес.

— Этот человек спас вам жизнь, — сказал доктор Пейтел.

— Да неужели? — съязвил папаня.

— Именно так.

Отец шевельнул головой, поворачиваясь к Антуану.

— И с какой стати?

— Не хотел терять работу, — парировал тот.

Доктор Пейтел тихо сказал:

— У него хороший рентген — для его состояния, и лейкоциты восемь-пять, что тоже нормально. Ему грозила дыхательная недостаточность, но сейчас состояние вроде бы стабилизировалось. Мы начали колоть антибиотики и стероиды внутривенно, а также кислород.

— Кислород в маске? — спросил я. — Или что там?

— В распылителе. Альбутерал и атровент, бронхорасширяющие. — Он наклонился над отцом и вернул маску на место. — Вы настоящий борец, мистер Кэссиди.

Отец только моргнул.

— Слабо сказано! — хрипло рассмеялся Антуан.

— Мы ненадолго отойдем. — Доктор Пейтел задернул штору и отвел меня в сторону. Антуан остался с отцом. — Он еще курит? — строго спросил врач.

Я пожал плечами.

— На пальцах никотиновые пятна. Это, знаете ли, большая глупость.

— Знаю.

— Точнее, самоубийство.

— Он все равно умирает.

— Но это ускоряет процесс.

— А если он сам так хочет? — сказал я.

42

Так и получилось, что мой первый день работы на Годдарда начался с бессонной ночи.

Из больницы я вернулся домой в четыре утра. Сначала хотел часок поспать, однако передумал: обязательно просплю. Не стоит вступать в новую должность с опозданием. Поэтому я сходил в душ, побрился и немного посидел в Интернете, почитал последние новости о конкурентах «Триона» на News.com и Slashdot. Ближе к выходу надел тонкий черный свитер (максимально близкий к фирменным водолазкам Джока Годдарда), брюки хаки и коричневый пиджак в «куриную лапку» — один из немногих «неформальных» нарядов, подобранных для меня экзотической помощницей Уайатта. Теперь я был похож на настоящего члена годдардозской «могучей кучки». Потом позвонил вниз и попросил подогнать «порше».

Швейцар, который дежурил рано утром и вечером, когда я чаще всего приходил и уходил, был латиноамериканцем лет сорока пяти по имени Карлос Авила. У него оказался странный сдавленный голос, будто он проглотил острый предмет и тот застрял в горле. Он мне симпатизировал — думаю, оттого, что я не игнорировал его, как остальные жильцы.

— Что, работа до седьмого пота, Карлос? — спросил я, проходя мимо. Обычно он задавал мне этот вопрос, когда я поздним вечером возвращался домой, выжатый как лимон.

— Спустя рукава, мистер Кэссиди, — сказал он с ухмылкой и отвернулся к телевизору.

Я остановил машину в паре кварталов от кафетерия, который как раз открылся, и заказал тройной гранд-латте. Пока жертва пирсинга и будущий король гранжа нагревал полчашки двухпроцентного молока, я взял почитать «Уолл-стрит джорнал», и мой желудок сжался.

На первой странице была статья о «Трионе». Точнее, о «Тревогах „Триона“». С нечетким снимком Годдарда, неправдоподобно веселого, даже неадекватного. Один из подзаголовков гласил: «Сочтены ли дни основателя „Триона“ Огастина Годдарда?» Мне пришлось прочитать это дважды: голова никак не включалась. Да когда уже гранж-бой справится со своей непосильной задачей?

Статью написал Уильям Балкли, штатный корреспондент «Джорнал». Он нападал на Годдарда едко, умно и был неплохо осведомлен. В статье говорилось, что цены на акции «Триона» падают, продукты устарели, компания («которую мы привыкли считать ведущим производителем потребительской электроники») катится под откос, а Джок Годдард хлопает ушами и потерял к своему детищу всякий интерес. Целый пассаж был посвящен «давней традиции», согласно которой основателей хай-тековских компаний смещали, когда компания достигала определенного размера. Журналист спрашивал: тот ли Годдард человек, чтобы управлять корпорацией после бурного роста, а не только во время него? Много было сказано о филантропии Годдарда, о его хобби — собирать и восстанавливать автомобили, о том, как он сам реставрировал шикарный «бьюик роудмастер» 1949 года выпуска. В конце автор резюмировал: Годдарда очень скоро спишут со счетов.

«Просто замечательно, — подумал я. — Если Годдарда заставят уйти, угадайте, чья голова покатится следом?»

Стоп! Я работаю не на Годдарда. Он мой объект, а настоящий хозяин — Ник Уайатт. Я так переволновался за все это время, что совсем потерял ориентацию.

Наконец гранж-бой вручил мне пластмассовую чашку с кофе. Я всыпал два пакетика сахара, сделал большой глоток и чуть не ошпарился. Решил подождать, накрыл чашку крышкой и сел за стол, чтобы дочитать статью. Журналист, похоже, имел в «Трионе» осведомителей. Кто-то под Годдарда копает.

По дороге на работу я поставил было Ани Ди Франко — купил компакт специально, чтобы побольше узнать об Алане, ко через десять минут выключил. Полный отстой. Некоторые композиции — вообще сплошная болтовня. Уж лучше тогда «Джэй-Зед» или Эминем. Нет, благодарю покорно.

Я вспомнил о статье из «Джорнал» и решил заготовить ответ на случай, если кто-то спросит. Сказать, что это деза, которую запустили гадкие конкуренты? Или что автор упустил из виду реальные факты? (Интересно, какие?) Или что он поднял вопросы, которые требуют обсуждения? Пожалуй, выберу последний вариант. Не важно, насколько обвинения справедливы: главное, как ним отнесутся акционеры. «Уолл-стрит джорнал» читают практически все, и реагировать на статью надо по-любому.

Хотелось бы знать, что это за враги? И правда ли у Годдарда проблемы, и я сел на тонущий корабль? Точнее, не посадил ли меня на тонущий корабль Ник Уайатт? Я усмехнулся: конечно, Годдард потерял нюх. Ведь он взял на работу меня!

Я поднес ко рту кофе, но оказалось, что крышка закрыта неплотно, и теплая бурая жидкость выплеснулась на колени. Теперь брюки выглядели так, словно у меня была авария. Очень кстати, в первый-то день.

Я и не знал, что это только цветочки.

43

По пути из уборной, где я долго вытирал пролитый кофе, но ничего не мог сделать с мокрыми и помятыми брюками, я прошел мимо маленького газетного киоска в вестибюле крыла "А". Там продавались районные газеты, «Ю-Эс-Эй тудэй», «Нью-Йорк таймс», «Файнэншл таймс» на розоватой бумаге и «Уолл-стрит джорнал». Обычно внушительная стопка последних изрядно уменьшилась, хотя было только семь утра. Очевидно, статью уже читал весь «Трион». В каждом почтовом ящике наверняка висели электронные копии с сайта.

Я поздоровался с «секретарем приемной» и поехал на седьмой этаж.

Главный администратор Годдарда, Фло, заранее сообщила, где мой новый офис. Да, именно офис, а не кубик: такого же размера, как у Джока Годдарда (и, если уж на то пошло, у Норы и Тома Лундгрена). Я прошел по коридору мимо офиса Годдарда, где еще было темно, как и на всем этаже. Почти на всем.

Перед моим офисом за столом сидела моя «ассистент-администратор», Джослин Чанг, американка китайского происхождения, в безупречном синем костюме. На вид ей было лет сорок. У Джослин были идеально выгнутые брови, короткие черные волосы и крошечные губы бантиком, покрытые блестящей персиковой помадой. Она с высокомерным видом наклеивала ярлычки на сортировщик писем. Увидев меня, Чанг поджала губы и протянула руку:

— Вы, должно быть, мистер Кэссиди.

— Адам, — сказал я. Стоп, не испортил ли я этим все дело? С другой стороны, держать официальную дистанцию было бы совсем глупо. Во-первых, даже генерального директора все называли Джоком. Во-вторых, я годился Джослин в сыновья.

— Я Джослин, — ответила она с неожиданным бостонским акцентом. — Рада познакомиться.

— Я тоже. Фло говорит, вы здесь целую вечность. Это замечательно. — Прокол. Женщинам такое не говорят.

— Пятнадцать лет, — настороженно произнесла Джослин. — Последние три года я работала с Майклом Гилмором, вашим предшественником. Пару недель назад его перевели, и я ждала назначения.

— Пятнадцать лет! Прекрасно! Мне очень понадобится ваша помощь.

Она кивнула, не улыбаясь, и вдруг заметила у меня под мышкой «Джорнал».

— Вы же не станете говорить об этом мистеру Годдарду?

— Вообще-то я хотел, чтобы вы вставили статью в рамку. Подарим ему, пусть повесит у себя в офисе.

Джослин долго с ужасом на меня смотрела и наконец нерешительно улыбнулась.

— Это шутка, — сказала она. — Да?

— Да, шутка.

— Простите. Мистер Гилмор не отличался чувством юмора.

— Ничего страшного. Я тоже им не отличаюсь.

Она кивнула, не зная, как реагировать.

— Очень хорошо... — Джослин посмотрела на часы. — В семь тридцать собрание у мистера Годдарда.

— Он еще не пришел.

Джослин снова посмотрела на часы.

— Придет. Уже должен быть. Босс очень пунктуален. Постойте! — Она вручила мне документ страниц на сто, в красивом переплете из синего кожзаменителя с надписью «Бейн и компания». — Фло сказала, что мистер Годдард хочет, чтобы вы прочитали это до собрания.

— Оно через две с половиной минуты!

Джослин пожала плечами.

Первое испытание? До собрания я не успел бы прочитать и страницы этой белиберды, а опаздывать я точно не собирался. «Бейн и компания» — дорогая консалтинговая фирма, которая набирает парней моего возраста с таким же багажом знаний, если не меньше, и превращает их в слюнявых идиотов. Их заставляют ходить по компаниям, писать отчеты и за свои так называемые консультации выставлять счета на сотни тысяч долларов. На папке была пометка: «„Трион“; совершенно секретно». Я быстро пролистал пару страниц, и в глаза сразу бросились модные словечки: «рационализированный подход к управлению», «конкурентное преимущество», «оценка производственных операций», «неэффективность затрат», «отрицательный эффект масштаба», «минимизация экономически невыгодной деятельности»... Чтобы понять, к чему это, читать было не нужно.

Сокращение. Сезон охоты на обитателей кубиков открывается.

Клево. Добро пожаловать в высший эшелон.

44

Фло пригласила меня внутрь. За круглым столом в заднем офисе сидел Годдард с Полом Камилетти и еще одним человеком: на вид лет шестьдесят, лысоватый, с седой челкой, старомодный серый костюм в шотландскую клетку, дешевые рубашка и галстук, на правой руке большая печатка. Я узнал его: Джим Колвин, главный инженер «Триона».

Задний офис не отличался по размерам от главного — три на три метра, — и четверым за столом было тесновато. Почему бы таким большим начальникам не собраться в каком-нибудь конференц-зале? Я поздоровался, нервно улыбнулся, сел на стул рядом с Годдардом, положил на стол папку «Бейн» и поставил чашку кофе, предложенную Фло. Потом достал блокнот с желтыми листочками, ручку и приготовился записывать. Годдард и Камилетти были в рубашках, без пиджаков — и не в черных водолазках. На шее у Годдарда висели очки в черной оправе. Сегодня он казался еще более старым и усталым, чем во время нашей последней встречи. На столе лежало несколько копий статей из «Уолл-стрит джорнал», одна размечена желтым и зеленым маркерами.

Когда я сел, Камилетти нахмурился:

— Это кто? — Не очень-то гостеприимно.

— Помнишь мистера Кэссиди?

— Нет.

— С собрания группы «Маэстро». Это он сказал про военных.

— А, ваш новый ассистент... — сухо сказал Камилетти. — Все понятно. Добро пожаловать в центр ремонтно-восстановительных работ, Кэссиди.

— Джим, это Адам Кэссиди, — представил меня Годдард. — Адам, это Джим Колвин, наш главный инженер.

Колвин кивнул:

— Очень приятно.

— Мы как раз говорили об этой чертовой статье из «Джорнал», — сказал Годдард, — и о том, как теперь быть.

— Ну, — напыжился я, — это всего лишь газетная статья. Через пару дней все о ней забудут.

— Черта с два! — рявкнул Камилетти и уставился на меня такими страшными глазами, что я чуть не превратился в камень. — Статья в «Джорнал»! На первой странице. «Джорнал» читают все: члены правления, институционные инвесторы, аналитики. Это катастрофа!

— Да, хорошего мало, — признал я и зарекся выступать. Годдард шумно выдохнул.

— Сейчас главное — не перекрутить мяч, — сказал Колвин. — Не показать, что мы испугались. — «Перекрутить мяч» — интересное выражение. Значит, он или спортсмен, или болельщик.

— Соберем начальников отделов инвестиций и корпоративных коммуникаций и напишем письмо главному редактору, — предложил Камилетти.

— Да черт с ним, с «Джорнал»! — оборвал его Годдард. — Надо предложить эксклюзивное интервью «Нью-Йорк таймс». Скажем, что поднимем вопросы, которые беспокоят всю отрасль. Они клюнут.

— Можно и так, — сказал Камилетти. — Но никаких громких протестов. Не хватало, чтобы «Джорнал» написал ответную статью и поднял еще больше шума.

— У меня создалось впечатление, что репортер «Джорнал» получил информацию изнутри, — вставил я, забыв, что решил держать рот на замке. — Мы знаем, кто это мог бы быть?

— Пару дней назад мне приходила голосовая почта, но я был в отъезде, — сказал Годдард. — Вот он и написал, что до меня «не достучаться».

— Наверное, он и мне звонил... Впрочем, не знаю, могу проверить почту. Только я ему точно не перезванивал, — добавил Камилетти.

— Едва ли кто-то из наших сознательно пошел бы на такое, — сказал Годдард.

— Конкуренты, — отрубил Камилетти. — Например, «Уайатт».

На меня никто не взглянул. Знают ли помощники Годдарда, что я работал в «Уайатте»?

Камилетти продолжал:

— Он сплошь и рядом цитирует наших торговых посредников — «Бритиш Тел», «Водафон», «ДоКоМо», — якобы мобильные телефоны перестали продаваться. Собаки не едят собачий корм. Как репортер из Нью-Йорка вообще дозвонился до японского «ДоКоМо»? Тут не обошлось без «Моторолы», «Уайатта» или «Нокии».

— Как бы то ни было, — сказал Годдард, — дело сделано. Я не пиарщик, а директор. Подумаешь, глупая писулька! Исказили факты, приврали — что тут такого? Если не считать мрачного заголовка, ничего нового я не прочитал. Мы сводим дебет с кредитом каждый квартал. Уолл-стрит в нас души не чает. Прибыль еле ползет — Господи, так ведь вся отрасль страдает! Пустое ерничанье. Что ж, и на старуху бывает проруха.

— На какую старуху? — не понял Колвин.

— Додуматься же: якобы мы впервые за пятнадцать лет терпим убытки в квартале... — вздохнул Годдард.

Камилетти покачал головой и тихо сказал:

— Нет. Все куда хуже.

— О чем ты говоришь? — удивился Годдард. — Я только что приехал с совещания по сбыту в Японии, там все отлично!

— Мне пришел анонс статьи еще вчера вечером, — сказал Камилетти, — и я сразу написал финдиректорам в Европе и Азиатско-Тихоокеанском регионе, затребовав данные по внутренним доходам за неделю.

— И что? — спросил Годдард.

— Ковингтон из Брюсселя связался со мной час назад, Броди из Сингапура — ночью. Цифры выглядят паскудно. Стартовая продажа прошла удачно, а на рынке — полный провал. Эти регионы дают нам шестьдесят процентов дохода. Без них мы катимся под откос. Дело в том, Джок, что в этом квартале мы прогораем, и прогораем серьезно. Это самая настоящая катастрофа.

Годдард взглянул на меня.

— Адам, эта информация не должна дойти до чужих ушей, предупреждаю, ни слова...

— Конечно.

— У нас есть, — начал Годдард, запнулся, потом продолжил: — Господи, у нас же есть «Аврора»...

— Доходы от «Авроры» начнут поступать лишь через несколько кварталов, — сказал Камилетти. — А нам нужно выплыть сейчас. И вот что: когда эти цифры обнародуют, акции резко упадут, — продолжал он уже тише. — Прибыль за четвертый квартал снизится на двадцать пять процентов! Мы потеряем значительную сумму.

Камилетти сделал паузу и посмотрел на Годдарда.

— По моим подсчетам, убыток до выплаты налогов составит почти полмиллиарда долларов.

Годдард сморщился:

— Боже мой!

Камилетти продолжал:

— Как мне сообщили, инвестиционный банк в Бостоне уже собирается перевести нас из категории «повышенный вес» в «среднерыночный». Значит, наши акции перестанут покупать. А это до того, как все вышло наружу.

— Боже милостивый, — простонал Годдард, качая головой. — Так несправедливо, если подумать, что у нас в кармане!

— Вот почему нужно еще раз внимательно на это посмотреть, — сказал Камилетти, ткнув указательным пальцем в синюю папку.

Годдард забарабанил пальцами по своей копии. Я заметил, что у него опухшие суставы, а руки покрыты печеночными пятнами.

— Что ж, переплет красивый. Во сколько он нам обошелся?

— Вам лучше не знать, — сказал Камилетти.

— Лучше не знать, да? — Он покривился. — Пол, я пообещал людям, что никогда не буду этого делать. Я дал слово.

— Господи, Джок, если дело в вашем эго, в тщеславии...

— Дело в том, что я должен держать слово. Я хочу, чтобы мне верили.

— Что ж, не нужно было давать такие обещания. Никогда не говори «никогда». В любом случае вы говорили это в других экономических условиях. В доисторические времена. В мезозойскую эру! Когда «Трион» летел вверх будто сверхсветовая ракета. Мы — одна из немногих компаний отрасли, в которых еще не было сокращений.

— Адам, — Годдард повернулся ко мне, глядя поверх очков, — ты успел просмотреть весь этот бред?

Я покачал головой.

— Мне дали его только пару минут назад. Успел лишь пролистать.

— Я хочу, чтобы ты внимательно прочитал прогнозы по потребительской электронике. Страница восемьдесят с чем-то. Тебе это должно быть знакомо.

— Прямо сейчас? — спросил я.

— Прямо сейчас. И скажи мне, насколько они реальны.

— Джок, — вмешался Джим Колвин, — получить правдивую информацию от любого начальника отдела почти невозможно. Они защищают своих людей, свою территорию.

— Поэтому здесь Адам, — ответил Годдард. — У него нет своей территории.

Я лихорадочно листал отчет, делая вид, что понимаю.

— Пол, — сказал Годдард, — мы все это уже проходили. Ты собираешься сказать, что, если мы хотим остаться в спортивной форме, нам придется уволить восемь тысяч человек.

— Надо сохранять не форму, а платежеспособность. Десять тысяч.

— Ясно. Тогда скажи вот что: нигде в этом чертовом трактате не сказано, что компания, которая сокращает, или, если хочешь, оптимизирует штаты, в конечном счете выигрывает. Говорят всегда о сиюминутной выгоде. — Камилетти хотел что-то возразить, но Годдард продолжал: — Знаю, знаю, все так делают. Это условный рефлекс. Дела пошли плохо? Уволь пару человек. Выброси балласт. Увеличит ли это стоимость акций или долю рынка? Черт возьми, Пол, ты же знаешь не хуже меня — как только небо снова расчистится, мы опять возьмем их к себе. Стоит ли устраивать всю эту катавасию?

— Джок, — возразил Джим Колвин, — это то, что называется правилом «восемьдесят на двадцать» — двадцать процентов людей выполняют восемьдесят процентов работы. Мы просто срезаем лишний жир.

— Так называемый жир — преданные работники «Триона», — парировал Годдард. — Мы твердим им о лояльности и взаимном доверии. И это взаимное доверие? Они служат нам верой и правдой, а что делаем мы? Я вот что скажу: если пойти по этому пути, теряешь не только людей. Теряешь людское доверие. Если наши сотрудники выполнили свою часть договора, почему мы отказываемся от своей? Это просто подлость!

— Благодаря тебе, Джок, — сказал Колвин, — многие сотрудники «Триона» за десять лет сделали состояние.

Все это время я лихорадочно вчитывался в таблицы прогнозируемых доходов, пытаясь сравнить их с цифрами, которые видел ранее.

— Сейчас не время для благородства, Джок, — сказал Камилетти. — Мы не можем себе этого позволить.

— Нет, это не благородство, — ответил Годдард, продолжая барабанить по столу. — Я настроен крайне прагматично. Я не против с помощью сокращения избавиться от халявщиков, лентяев и нахлебников. Скатертью дорожка. Однако масштабные сокращения ухудшают рабочую дисциплину. Люди будут уходить в отпуска и на больничные или стоять вокруг водоохладителя и делиться последними сплетнями. Работа будет парализована. Выражаясь твоими словами, Пол, снизится продуктивность.

— Джок... — начал Колвин.

— У меня другое правило «восемьдесят на двадцать», — не унимался Годдард. — Если мы начнем сокращения, восемьдесят процентов оставшихся сотрудников смогут уделять работе не больше двадцати процентов внимания. Адам, что скажешь о прогнозах?

— Мистер Годдард...

— Я уволил последнего человека, который меня так назвал. Я улыбнулся:

— Джок. Скажу прямо: во многих цифрах я не разбираюсь и не стану делать огульных заявлений. Слишком это важный вопрос. Я знаком только с данными по «Маэстро» и вижу, что прогноз слишком оптимистичен. Если мы не договоримся с Пентагоном, эти цифры крайне завышены.

— Го есть мы можем оказаться в еще худшем положении, чем утверждают наши консультанты за сотню тысяч долларов.

— Да, сэр. По крайней мере судя по «Маэстро».

Годдард кивнул.

Камилетти сказал:

— Джок, позвольте мне привести конкретный пример. Мой отец был школьным учителем, понимаете? Он выучил на свою зарплату шестерых детей, только не спрашивайте меня как. Теперь и он, и моя мать живут на его скудные накопления, вложенные, между прочим, в акции «Триона», потому что я ему так посоветовал. Вложено у него, по нашим понятиям, совсем немного, но из этого он уже потерял двадцать шесть процентов. И потеряет еще больше. Что там «Фиделити»? Подавляющее большинство наших акционеров — простые люди вроде Тони Камилетти. Что мы скажем им?

У меня было сильное подозрение, что Камилетти все сочинил и на самом деле его отец-инвестор живет за красивым забором в Бока-Ратоне и играет в гольф, но у Годдарда заблестели глаза.

— Адам, — сказал Годдард, — ты ведь меня понимаешь, правда?

Я замер, как олень в свете фар. Я прекрасно понимал, чего ждет от меня Годдард. И все-таки покачал головой:

— Мне кажется, если вы не сделаете это сейчас, то через год, возможно, придется сокращать еще больше. Так что, боюсь, я согласен с мистером... с Полом.

Камилетти похлопал меня по плечу. Я немного отстранился: и так получается, что играю против собственного босса. Хорошенькое начало!

— Какие условия ты предлагаешь? — вздохнул Годдард.

Камилетти улыбнулся:

— Четыре недели выходного пособия.

— Независимо от того, сколько они у нас проработали? Нет. Две недели за каждый год, плюс еще две недели за каждый год свыше десяти.

— Это сумасшествие, Джок! В некоторых случаях нам придется выплачивать годовое содержание, а то и больше.

— Точно что содержание, — пробормотал Джим Колвин.

Годдард пожал плечами:

— Или мы сокращаем на этих условиях, или не сокращаем вообще. — Он печально посмотрел на меня. — Адам, если вы с Полом когда-нибудь пойдете в ресторан, не давайте ему выбирать вино. — Потом повернулся к своему финансовому директору: — Ты хочешь, чтобы сокращения вступили в силу с первого июня, так?

Камилетти осторожно кивнул.

— Мне помнится, — сказал Годдард, — что мы подписали годичный контракт с сотрудниками «Кейблсайн», компанией, которую мы приобрели в прошлом году, и он истекает тридцать первого мая. Разница всего в один день.

Камилетти пожал плечами.

— Пол, это почти тысяча работников, которые получат месячную зарплату плюс добавку за каждый год работы — если мы назначим сокращения на день раньше. Приличное выходное пособие.

— Квартал начинается первого июня.

— Я на такое не пойду. Извини. Назначай на тридцатое мая. Что касается тех работников, чьи опционы ниже ватерлинии, дадим им двенадцать месяцев, чтобы их закрыть. Я добровольно снижаю собственную зарплату — до доллара. А ты, Пол?

Камилетти нервно улыбнулся:

— У вас гораздо больше опционов, чем у меня.

— Мы сделаем это один раз, — сказал Годдард. — Один раз и по-хорошему. Второго сокращения не будет.

— Понял, — сказал Камилетти.

— Хорошо, — вздохнул Годдард. — Как я сам тебе говорил, нельзя останавливаться посреди переправы. Только скачала я хочу обсудить это со всеми менеджерами. Организуй собрание. Кроме того, я должен связаться с нашими инвестиционными банкирами. Если пойдут слухи — а я боюсь, что так и будет, — завтра, после закрытия торгов, пустим по внутренней сети мое выступление, которое я сейчас запишу. Одновременно приготовим публичное явление. До этого утечки информации не должно быть — это деморализует.

— Если хотите, объявлю я, — сказал Камилетти. — Это сохранит вашу репутацию.

Годдард сердито посмотрел на него.

— Я не собираюсь сваливать все на тебя! Ни в коем случае. Моя слава, мои фотографии на обложках — значит, и вина моя. Это по справедливости.

— Просто вы давали им обещание. Начнутся разговоры... Годдард бодро пожал плечами, хотя вид у него был совсем расстроенный.

— Наверное, теперь меня прозовут Годдард-бензопила или что-то в этом духе.

— По-моему, Джок-нейтрон звучит лучше, — сказал я, и Годдард впервые по-настоящему улыбнулся.

45

Я вышел из офиса Годдарда, сам не понимая, почему мне так не по себе.

Первое собрание прошло удачно, я даже не слишком опозорился. И к тому же я узнал важную секретную информацию, которая повлияет на судьбу многих людей...

Вот в чем дело: в душе я давно решил, что не расскажу об этом Уайатту и компании. Я не обязан доставлять им такие сведения: я же занимаюсь секретными проектами! В любом случае откуда им знать, что я что-то утаиваю? А о сокращении в «Трионе» могут услышать и по телевизору.

В задумчивости я вышел из лифта на третьем этаже, чтобы пообедать в столовой. Вдруг передо мной возникла знакомая фигура: в лифт зашел тощий высокий парень под тридцать с плохой стрижкой.

Увидев меня, он закричал:

— Привет, Адам!

Еще до того как я вспомнил его имя, внутри у меня все сжалось. Мой задний мозг животного уловил опасность первым.

Я кивнул, не останавливаясь. Мое лицо залилось краской.

Это был Кевин Гриффин. Дружелюбный, хотя и глуповатый на вид парень, неплохой игрок в баскетбол — мы иногда играли в «Уайатт телеком». Он работал в отделе продаж торговым агентом. Я знал, что под маской дурачка скрывается очень наблюдательный и целеустремленный человек. Он всегда перевыполнял норму и добродушно подшучивал над моим отношением к работе.

Другими словами, он знал, кто я на самом деле такой.

— Адам! — не отставал Кевин. — Адам Кэссиди! Эй, что ты тут делаешь?

Продолжать делать вид, что я его не замечаю, было невозможно.

Кевин удерживал двери лифта.

— А, привет, Кевин! — сказал я. — Ты теперь тут работаешь?

— Да, в отделе продаж! — Кевин сиял так, будто пришел на встречу выпускников. Потом понизил голос: — А тебя разве не выперли из «Уайатта» из-за той вечеринки? — Он хихикнул, не злорадно, скорее заговорщически.

— Да нет, — чуть помедлив, ответил я, с трудом поддерживая веселый тон. — Оказалось, что все это большое недоразумение.

— Ясненько, — с сомнением протянул он. — А чем ты занимаешься?

— Все тем же, все тем же, — ответил я. — Слушай, рад был тебя увидеть, но извини, мне надо бежать.

Лифт медленно закрылся, и в течение этого времени Кевин не сводил с меня удивленных глаз.

Плохи мои дела.

46

Я спекся.

Кевин Гриффин знает, что я не работал в проекте «Люсид» и что я далеко не суперзвезда. Он наверняка уже сидит в кубике, ищет мое имя по внутренней сети «Триона» и очень скоро выяснит, что я — особый ассистент генерального директора. Когда он начнет рассказывать про меня другим, задавать сбои вопросы? Через пять минут? Или пять секунд?!

Как, черт возьми, это могло случиться? Ведь люди Уайатта все тщательно спланировали и подготовили! Как они допустили, чтобы «Трион» взял на работу человека, из-за которого план вот-вот сорвется?

Я долго вертел головой у стойки, не понимая, куда смотрю. У меня совсем пропал аппетит, однако я заставил себя съесть бутерброд с ветчиной и сыром — белок дает силы, — а потом пошел на свой этаж.

Перед моим офисом стоял Джок Годдард и беседовал с одним из менеджеров. Увидев меня, он подал знак, что хочет поговорить. Я встал, как дурак, у стенки и принялся ждать пока Годдард закончит.

Через пару минут Джок попрощался с менеджером, подошел, положил мне руку на плечо и завел в мой собственный офис.

Джок сел на стул для посетителей. Осталось только место за столом, а это совсем неправильно — он ведь генеральный! Но выбора не было. Я сел, нерешительно улыбнулся, не зная, чего ожидать.

— Я бы сказал, что ты сдал экзамен на отлично, — сказал Годдард. — Поздравляю.

— Правда? А я думал, что провалился, — ответил я. — Мне было не очень-то приятно играть за другую сторону.

— Для этого я тебя и взял. Нет, конечно, не для того, чтобы ты играл против меня. Чтобы ты, так сказать, говорил правду облеченным властью.

— Это была не правда, — возразил я, — а мнение одного-единственного человека. — Тут я, похоже, перегнул палку.

Годдард потер глаза рукой.

— Начальникам легко потерять связь с реальностью. И это очень опасно. Мне ведь никто не хочет говорить правду. Все хотят меня обмануть, у всех свои цели. Ты любишь историю?

Никогда не думал, что историю можно любить. Я пожал плечами:

— Ну, так...

— Во время Второй мировой войны Уинстон Черчилль организовал дополнительный штаб, который занимался тем, что говорил ему чистую правду, без прикрас. Он назвал его штабом статистики, что ли. Не важно. Смысл в том, что никто не хотел сообщать Черчиллю плохие новости, но он понимал, что без этого не сможет управлять государством.

Я кивнул.

— Ты создал компанию, пара улыбок фортуны, и вот ты уже кумир для тех, кто не добился большего, — продолжал Годдард. — А я не хочу, чтобы мне целовали... э-э-э... руку. Мне нужна откровенность. Особенно сейчас. В нашем бизнесе есть аксиома: высокотехнологические компании неизбежно перерастают своих основателей. Такое случилось с Родом Канионом в «Компаке», Алом Шугартом в «Сигейте». Компания «Эппл» даже вытурила Стива Джобза, помнишь? Пока в трудный момент он опять не прискакал на белом коне. Мое правление всегда мне доверяло, однако, боюсь, скоро перестанет.

— Почему вы так говорите, сэр?

— Хватит уже! — оборвал меня Годдард. — Статья в «Джорнал» была предупредительным выстрелом. Не удивлюсь, если ее заказали члены правления, которые решили, что мне пора отойти от дел, переехать в загородный дом и день напролет играть со своими машинками.

— А вы ведь этого не хотите, правда?

Он нахмурился:

— Я поступлю так, как будет лучше «Триону». Господи, да эта компания — вся моя жизнь! Машины, между прочим, просто хобби. Если хобби становится единственным занятием, оно уже не интересно. — Годдард вручил мне толстый желтый конверт. — Копию в PDF-формате найдешь у себя в ящике. Наш стратегический план на следующие полтора года: новые продукты, апгрейды, прочее барахло. Я хочу, чтобы ты высказался прямо — сделал презентацию или как там ее. В общем, обзор из кабины вертолета.

— Когда?

— Как можно скорее. Если найдешь проект, которым хотел бы заниматься как мой представитель, — буду рад. Ты увидишь, у нас очень интересные идеи. Некоторые хранятся в строгом секрете. Одна-единственная штучка под кодовым названием «Аврора» может очень быстро поправить наше положение.

— "Аврора"? — сглотнул я. — Вы об этом проекте говорили на собрании, да?

— Я отдал этот проект Полу. Потрясающая вещь. В прототипе нужно еще кое-что отладить, но он уже почти готов к открытию.

— Звучит заманчиво, — сказал я, стараясь, чтобы это прозвучало небрежно. — Этим я бы и хотел заняться.

— Займешься, не волнуйся. Только всему свое время. Пока что я не хочу отвлекать тебя от задания, потому что если ты завязнешь в «Авроре»... Нет, не стоит разбрасываться. — Он встал, сцепив пальцы. — А теперь мне пора на студию, записывать выступление. Можешь поверить, я очень этого не хочу.

Я сочувственно улыбнулся.

— Нуда ладно, — вздохнул Годдард. — Извини, что сразу нагрузил тебя работой. Я думаю, ты прекрасно справишься.

47

Я приехал в дом Уайатта одновременно с Мичемом, и тот, конечно, отпустил шуточку по поводу моего «порше». Нас провели в роскошный спортзал, который располагался в подвале, но не под землей: какой-то хитрый ландшафтный дизайн. Уайатт лежал на наклонной скамье и поднимал килограммов семьдесят. В коротких спортивных шортах, голый до пояса, он выглядел еще массивнее обычного. Годзилла в тройном размере.

Уайатт молча закончил подход, встал и вытерся полотенцем.

— Еще не выгнали? — спросил он меня.

— Нет пока.

— Где там! У Годдарда голова занята другим. Например, тем, что его компания на ладан дышит. — Уайатт посмотрел на Мичема, и оба хмыкнули. — А что об этом говорит Огастин-Августин Блаженный?

Я, конечно, ждал вопрос, но все равно как-то растерялся.

— Да ничего такого...

— Врешь! — ответил Уайатт, угрожающе подходя ближе и впиваясь в меня глазами. От него валил горячий пар с неприятным аммиачным запахом. Как у культуристов, которые злоупотребляют белками.

— Ну, говорит, хоть и очень мало, — поправился я. — То есть статья их, конечно, здорово напугала. Они засуетились. Больше обычного.

— Откуда ты знаешь? — спросил Мичем. — Ты был первый день на седьмом этаже.

— Мне так показалось, — неубедительно ответил я.

— Насколько статья соответствует истине? — спросил Уайатт.

— Разве это не ваших рук дело? — удивился я.

Уайатт смерил меня взглядом.

— Так они в этом квартале в убытке или нет?

— Понятия не имею, — соврал я. — Я же не сидел весь день в офисе Годдарда! — Не знаю, почему мне так не хотелось говорить им о катастрофических цифрах или сокращении. Может, я думал, что Годдард мне доверился и нельзя его подводить. Я же «крот», шпион — с чего это такое благородство? Почему я начал делить: это вам скажу, а это — нет? Завтра о сокращениях узнают все, и Уайатт меня слопает с потрохами. Он не поверит, что я об этом не знал. Я решил оставить себе лазейку. — Кое-что готовится. Какое-то событие.

Я вручил Уайатту папку с копией стратегического плана Годдарда.

— Что это? — спросил Уайатт. Он положил папку на скамью, надел майку и стал листать.

— Стратегический план «Триона» на ближайшие полтора года. Включая подробные описания всех новых продуктов.

— И «Авроры»?

Я отрицательно покачал головой:

— Правда, про нее Годдард тоже говорил.

— Что?

— Просто сказал, что у них есть большой проект под кодовым названием «Аврора», который все изменит. Сказал, что отдал его Камилетти.

— Хм, Камилетти отвечает за приобретение компаний. По моим данным, «Аврора» делается в нескольких компаниях, которые «Трион» тайно купил в последние годы. Годдард не говорил, что такое «Аврора»?

— Нет.

— И ты не спрашивал?!

— Спрашивал, конечно. И сказал, что хотел бы участвовать в таком значительном проекте.

Уайатт замолчал и углубился в чтение. Его глаза быстро и возбужденно бегали по страницам.

Я вручил Мичему бумажку:

— Личный сотовый номер Джока.

— Джока? — с отвращением переспросил Мичем.

— Все его так называют. То есть это не подхалимаж. В общем, с номером вы сможете узнать, с кем он разговаривает.

Мичем молча взял бумажку и даже «спасибо» не сказал.

— И еще, — произнес я, пока Уайатт продолжал читать, — возникла одна проблема.

Мичем уставился на меня:

— Не вздумай дурить!

— В «Трионе» в отделе продаж появился новый сотрудник, Кевин Гриффин. Он пришел из «Уайатта».

— И что?

— Мы вроде как дружили.

— Дружили?

— Ну, почти. В баскетбол вместе играли.

— Выходит, он знает, что ты за птица?

— Да.

— Черт! — сказал Мичем. — И вправду проблема.

Уайатт поднял голову:

— Грохнем.

Мичем кивнул.

— То есть? — спросил я.

— То есть мы разберемся, — отрезал Мичем.

— Ценная информация. — Уайатт наконец оторвался от чтения. — Очень, очень ценная. И что ты с ней должен сделать?

— Проанализировать. Сказать, что перспективно, а что нет, что хорошо, а что плохо. И так далее.

— Не очень-то конкретно.

— Он сказал: «обзор из кабины вертолета».

— А пилотом будет Адам Кэссиди, гений маркетинга! — усмехнулся Уайатт. Похоже, его это забавляло. — Что ж, доставай ручку, блокнот и пиши. Я сделаю из тебя звезду.

48

Я опять не спал почти всю ночь. К сожалению, далеко не в первый раз.

Ненавистный Ник Уайатт целый час рассказывал мне о продукции «Триона», говорил такое, о чем знают очень немногие. Наверное, также любопытно было бы слушать рассказ Роммеля о Монтгомери. Уайатт, главный конкурент «Триона», классно разбирался в рынке и владел ценной секретной информацией. Всем этим он нагрузил и меня, чтобы я смог произвести на Годдарда впечатление. Уайатт был готов потерять сиюминутную выгоду ради большого выигрыша в будущем.

К полуночи я приехал в «Харбор-Суитс» и сел за компьютер, чтобы подготовить презентацию для Годдарда. Если честно, очень волновался. Я понимал, что тут не пофилонишь. Я должен показать себя с лучшей стороны. Да, Уайатт мне помог, но что, если этой информации не хватит? Что, если Годдард спросит, что я думаю еще о чем-нибудь, и тут проявится мое истинное невежество? Что тогда?

Когда я совсем устал, то сделал перерыв и проверил электронную почту. Обычный спам: «Виагра онлайн: ПОКУПАЙТЕ У НАС ВИАГРУ БЕЗ РЕЦЕПТА», «ЛУЧШИЙ ХХХ-САЙТ!» и «РАЗРЕШЕНИЕ НА ИПОТЕКУ!» От Артура ничего нового. Потом я зашел на сайт «Триона».

Мне пришло сообщение от Кевина Гриффина с адреса KevinGriffin@trionsystems.com.

Тема: Ты

От: КевинГриффин

Кому: АКэссиди

Эй, парень! Рад тебя видеть! Стал таким пижоном, преуспеваешь — молодчина! А карьеру какую сделал! Тут что, вода другая? Я тоже хочу!

Усиленно знакомлюсь с «Трионом».

Приглашаю тебя на обед или еще куда-нибудь. Пиши!

Кез

Я не ответил: сначала надо подумать. Кевин, как видно, нашел меня на сайте, увидел мою новую должность и ничего не помял. Хочет встретиться из любопытства или для подхалимажа. В любом случае хорошего мало. Мичем с Уайаттом пообещали его «грохнуть», что бы это ни значило, а пока надо вести себя поосторожнее. Кевин Гриффин — заряженная пушка, которая рано или поздно обязательно выстрелит. Я бы не хотел оказаться в этот момент поблизости.

Решил выйти и зайти на сайт снова, под именем Норы. Было дза часа ночи: она наверняка оффлайн. Самое время забраться в ее почтовый ящик и скачать все, что касается «Авроры», если такое найдется.

К сожалению, на экране возникла надпись: «Неверный пароль. Пожалуйста, введите пароль еще раз».

Я повторил попытку, набрал пароль аккуратнее, однако появилась та же самая надпись. Я был уверен, что не ошибся.

Значит, Нора сменила пароль.

Почему?!

Когда я все же залез в постель, меня не перестали мучить всякие мысли и догадки. Может, охранник Лютер однажды вечером заглянул поболтать со мной о «мустангах», а увидел Нору. Удивился, что она делает в чужом офисе, а то и спросил ее — это вполне вероятно. Потом описал мою внешность, и Нора меня узнала. Моментально.

В таком случае заменой пароля не обошлось бы, верно? Нора обязательно захотела бы выяснить, что я делал в ее офисе без ее ведома. И чем бы все это закончилось, я даже думать не хотел...

Возможно, дела обстоят не так страшно. Каждый сотрудник обязан менять пароль раз в два месяца, и Нора могла сделать то же самое.

Скорее всего так и есть.

Я ворочался и долго не мог заснуть. Промучившись пару часов, решил встать, принять душ, одеться и поехать на работу. Презентацию для Годдарда я сделал, а вот с работой на Уайатта здорово отстал. Если приеду рано утром, может, смогу что-то выяснить по «Авроре».

Перед выходом я взглянул на себя в зеркало. Видок неважнецкий.

— Уже встали? — удивился Карлос, когда мой «порше» подъехал к обочине. — Нельзя так работать, мистер Кэссиди. Заболеете.

— Ничего, — ответил я. — Зато не растолстею.

49

В пять утра гараж «Триона» почти пуст. Странное ощущение! Мои шаги отдавались эхом. Над головой жужжали зеленоватые лампы дневного света. Вокруг пахло бензином, машинным маслом и всем остальным, что капает из автомобилей: тормозной жидкостью, хладагентом... Кто-то, похоже, пролил виски.

Я поднялся на седьмой этаж и пошел по темному коридору к себе, мимо офисов Колвина, Камилетти и других начальников. Все закрыты, нигде не горит свет.

Мой собственный офис ждал хозяйской руки: девственно чистый стол, новые стулья, шкаф-картотека без документов, две одинокие книги на полке... Будто его обитатель в любой момент готов сняться с якоря, хоть посреди ночи. Офису не хватало фотографий в рамочках, сувениров — чего-то забавного или серьезного, но обязательно личного. Вот высплюсь когда-нибудь, тогда и займусь.

Я ввел пароль, зашел в сеть, проверил почту. Ночью всем работникам «Триона» пришло сообщение, что в пять часов по восточному поясному времени на сайте компании будет транслироваться «важное заявление генерального директора Огастина Годдарда». Вот уж заработают языки! Точнее, почтовые серверы. Интересно, сколько человек наверху — к ним, как ни странно, теперь относился и я — знают правду? Думаю, не так и много.

Годдард сказал, что «Аврора», замечательный проект, о котором он не хотел говорить, — территория Камилетти. А нет ли в официальной биографии Камилетти каких-то намеков на «Аврору»? Я ввел его фамилию в строку поиска.

На личной странице была фотография: лицо строгое и неприятное, хотя он вышел лучше, чем в жизни. Биография совсем крошечная: родился в штате Нью-Йорк, учился в муниципальной школе (значит, вырос в небогатой семье), окончил престижный Суортморский колледж и бизнес-школу в Гарварде. Сделал молниеносную карьеру в компании по производству потребительской электроники, когда-то серьезном конкуренте «Триона», который в конце концов ее перекупил. Меньше года был первым заместителем генерального, а затем стал финансовым директором. Да, на одном месте Камилетти не засиживается! Я «кликнул» на ссылки его подчиненных и развернул целое дерево отделов и подразделений.

Среди них я обнаружил «отдел революционных технологий». Именно здесь Алана Дженнингс работает маркетинговым директором.

Оказывается, Пол Камилетти — ее непосредственный начальник! Это меняет дело...

С бешено колотящимся сердцем я прошел мимо офиса Камилетти и, конечно, никого не увидел. Еще бы — шестой час утра! Зато там уже побывали уборщики: в корзине для бумаг поменяли пакет, на ковровом ворсе виднелись следы от пылесоса, в воздухе сильно пахло моющим средством.

В коридоре и скорее всего на всем этаже не было ни души.

«Пора моей шпионской деятельности выйти на новый уровень», — подумал я.

Если зайдет охранник — ничего страшного. Скажу, что я новый ассистент Камилетти — им-то откуда знать?

А если настоящий ассистент Камилетти придет пораньше, чтобы все успеть? Или, что еще вероятнее, сам Камилетти? Учитывая, что сегодня Годдард выступает, Камилетти наверняка нужно звонить, писать письма, посылать факсы в европейские офисы «Триона». Они ведь на шесть-семь часов впереди, и когда у нас пять тридцать утра, в Европе уже полдень! Конечно, все это он может сделать, не приходя на работу, но кто знает?

Влезть в офис Камилетти сегодня — это значит не пойти на риск, а просто совершить самоубийство.

И все-таки я решил попробовать.

50

Только вот ключа нигде не было.

Я проверил во всех классических местах: в ящиках стола ассистента, в цветочных горшках, в коробочке для скрепок и даже в шкафах-картотеках. Стол ассистента стоял на виду, меня мог увидеть любой человек, проходящий по коридору. Я начал нервничать.

Посмотрел под телефон. Под клавиатуру. Под компьютер. Может, ключ приклеили ко дну ящика? Нет. Или под столешницу? Тоже нет. Рядом с офисом маленькая приемная: диван, кофейный столик и пара стульев. Я посмотрел там — ничего. Ключа не было.

Разумно, конечно: главный финансовый директор компании должен принимать какие-то меры предосторожности. Все правильно, так?

Через десять минут поисков я изнервничался и решил: все, не судьба. И вдруг я вспомнил одну интересную мелочь: в моем офисе, как и в других на этаже, стоял фотоэлемент — причем не для охраны помещения, а чтобы вас не заперли в собственном кабинете. Пока внутри заметно движение, двери не закроются. (Вот и еще одно доказательство того, что офисы на седьмом этаже все-таки лучше, чем у остальных.)

Если не тормозить, можно этим воспользоваться...

Дверь офиса Камилетти была сделана из полированного массива красного дерева. Между дверью и порогом не было зазора: даже бумажку не просунешь. Это осложняет дело, но не слишком.

Теперь мне был нужен стул — не секретарский, на колесиках, а более или менее устойчивый. Я нашел такой стул в приемной и поставил его у стеклянной стены офиса Камилетти. Потом вернулся в приемную. На кофейном столике был веером разложен обычный набор журналов и газет — «Файнэншл таймс», «Инститыошнл инвестор», «CFO», «Форбс», «Форчун», «Бизнес 2.0», «Барронс»...

«Барронс»... То, что нужно. Газета маленького формата. Я схватил ее, огляделся — не дай Богменя застукают за действием, которое не стоит и пытаться объяснить, — залез на стул и приподнял квадратную панель звукопоглощающего потолка. Просунул туда руку и среди проводов, кабелей и тому подобного нащупал следующую панель, прямо над офисом Камилетти. Я поднял ее, поставив боком.

Потом опустил в отверстие газету и помахал ею. Протянул руку еще дальше, опять помахал — безрезультатно. Может, детекторы движения не захватывают офис так высоко? Я поднялся на цыпочки, чуть не вывихнул локоть и ухитрился опустить газету еще сантиметров на тридцать. Замахал как бешеный, так, что чуть не растянул руку.

Что-то щелкнуло.

Слабо и все же явственно.

Я достал газету, поставил на место панели, слез со стула и вернул его туда, где он стоял.

Потом взялся за ручку офиса Камилетти.

Дверь открылась.

У меня с собой был рюкзак с кое-какими полезными штучками, в том числе и фонариком. Я закрыл за собой дверь, опустил жалюзи и включил фонарик на полную мощность.

В офисе Камилетти не было ничего оригинального: на стенах — обычная коллекция почетных грамот и фотографий, на полках — тот же набор книг по бизнесу, которые все якобы читают. Сам офис тоже подкачал: не угловой, и окна не во всю стену, как у Уайатта. Вряд ли Камилетти любил принимать важных гостей в такой скромной обстановке. Годдард — возможно, но не Камилетти. Может, он и жмот, однако пыль в глаза пустить любит. Говорят, что в пентхаусе крыла "А" есть роскошный зал для приема гостей, хоть его никто никогда и не видел. Может, Камилетти приводит больших шишек туда?

Компьютер был включен. Я нажал на пробел на модной черной клавиатуре, и монитор зажегся. На экране возникли слова: «Введите пароль». Да, без пароля мне, конечно, не добраться до файлов.

Если Камилетти и хранил где-то свой пароль, я не смог его найти — ни в ящиках стола, ни под клавиатурой, ни с обратной стороны большого плоского монитора. Нигде. На всякий случай я ввел его имя пользователя (Camiletti@trionsystems.com) и просто фамилию.

Нет! Камилетти был не настолько неосторожен. Я попробовал еще пару комбинаций и сдался.

Придется узнавать его пароль уже опробованным способом: воровством. Вряд ли он заметит маленькое записывающее устройство между клавиатурой и системным блоком...

Честно говоря, в офисе Камилетти я волновался больше, чем у Норы. По идее я уже должен был привыкнуть, да где там... Мне было здорово не по себе: я побаивался Камилетти, а о последствиях провала и думать не хотел. К тому же в офисах на этом этаже охранная система наверняка сложнее. Конечно, меня научили справляться почти со всеми стандартными системами, но ведь есть и невидимые сигнализации, которые не включают ни звонков, ни лампочек. Они-то меня и пугали больше всего.

Я огляделся: вдруг что-то наведет на мысль? Офис Камилетти почему-то казался аккуратнее и просторнее остальных. Я даже не сразу понял, в чем дело. Тут не было шкафов для документов. Где же тогда Камилетти хранит документацию?

Я долго думал и наконец догадался. Ну я и придурок! Здесь для документов нет места, в приемной слишком небезопасно. Значит, документы должны быть в задней комнате. У каждого большого начальника «Триона» был двойной офис с задним конференц-залом такого же размера. Так «Трион» обходил проблему равенства. У всех офисы одинаковые! Просто у некоторых их по два.

Дверь в конференц-зал оказалась открыта. Я посветил по залу фонариком, увидел маленький ксерокс и шкафы красного дереза вдоль стен. Посреди стоял круглый стол, как у Годдарда, только поменьше.

Каждый шкаф был аккуратно размечен каллиграфическим почерком. Скорее всего тут хранились финансовые отчеты и прочая бухгалтерия. Наверное, было и что-то полезное — если бы я только знал, где смотреть.

Зато, увидев надпись «Корпоративное развитие „Триона“», я потерял интерес к остальному. «Корпоративное развитие» — это такой бизнес-сленг, обозначающий покупку других компаний корпорацией. «Трион» всегда с удовольствием поглощал новые фирмы, мелкие и средние компании. В золотое время, в конце девяностых, дело шло активнее, но и сейчас в корпорацию вливалось по несколько компаний в год. В этом шкафу должна быть важная информация, потому что Камилетти руководил приобретениями. Особенно денежной стороной — определял, насколько выгодно вложение и все такое прочее.

Так что, если Уайатт прав и проект «Аврора» состоит из компаний, которые «Трион» приобрел тайно, разгадка «Авроры» где-то рядом.

Шкаф оказался не заперт — опять повезло. Наверное, Камилетти думал, что закрывать их — пустое дело, раз в задний офис нет доступа посторонним.

Внутри была целая стопка папок: материалы по компаниям, которые «Трион» купил или целиком, или частично, либо проанализировал ситуацию и решил не связываться. Некоторые названия я когда-то слышал, хотя далеко не все. Решил просмотреть все папки и выяснить, чем компании занимались. Дело пошло медленно, да я и не знал, что ищу. Как, черт возьми, разобраться, входит ли какая-нибудь новая фирма в «Аврору», если я даже не знаю, что такое «Аврора»? Бессмысленное занятие.

К счастью, проблема решилась сама собой.

На одном из ящиков я прочитал название: «Проект „Аврора“».

Вот и все. Проще не бывает.

51

Чуть дыша, я открыл ящик. Я боялся, что там ничего не окажется, как в отделе кадров. Нет: ящик был под завязку забит папками с непонятными мне цветными ярлычками, с печатью «„Трион“: конфиденциально». Наверняка будет чем поживиться.

Насколько я понял, в папках лежали материалы по нескольким новым фирмам: двум в Кремниевой долине и еще двум в Кембридже, штат Массачусетс, которые «Трион» недавно приобрел в условиях строжайшей секретности. На папках так и было написано: «Режим секретности».

Что-то очень серьезное. Мой пульс участился. На каждой странице стояли печати: «Секретно» или «Конфиденциально». Даже в такие сверхсекретные бумаги напустили тумана: «рекомендуется наискорейшее слияние», «следует держать в зоне наблюдения»...

Именно здесь кроется секрет «Авроры». Правда, как я ни вчитывался в файлы, почти ничего не понял.

Одна компания разработала способ сочетать электронные и оптические компоненты в одной интегральной схеме. Я не понимал, что это значит. В примечании говорилось, что они решили проблему «низкой производительности кремниевых пластин».

Другая компания открыла способ массового производства фотонных цепей. Хорошо, а это тут при чем? Третьи писали какие-то программы, но я не мог уяснить, какие именно.

Еще одна компания, какая-то «Дельфос», разработала технологию очищения и производства вещества под названием фосфид индия, который состоит из «двоичных кристаллов металлических и неметаллических элементов», что бы это ни значило. У этого вещества, как говорилось в сопроводительной записке, «уникальная оптическая абсорбция и коэффициент пропускания». Наверное, для какого-то лазера. Насколько я видел, «Дельфос» монополизировала рынок. Люди поумнее меня, наверное, догадаются, кому нужно столько фосфидов. Не лазеры же делать?

Что самое интересное, на папке «Дельфос» стояла печать «Подлежит приобретению». Значит, «Трион» ведет переговоры о покупке компании. В папке было много финансовыхдокумен-тов, которые мне ничего не говорили, в том числе документ на дюжину страниц — проект контракта о покупке «Дельфос». «Трион» предлагал за компанию пятьсот миллионов долларов! Было похоже, что руководство компании, горстка ученых из Пало-Альто и инвестиционная фирма из Лондона, которой компания принадлежала, согласились на эти условия. Да уж, с полумиллиардом долларов все пойдет как по маслу. До заключения контракта оставалось всего ничего — одна неделя.

Только как это скопировать? Документов так много, что можно простоять у копира не один час. И уже было шесть утра. Джок Годдард приходит к половине восьмого, значит, Пол Камилетти наверняка заявится раньше. Пора сматывать удочки, какое тут копирование?

Остается лишь забрать бумаги. Подложить что-то взамен и...

И как только Камилетти или его ассистент попытаются взять папку «Авроры», будет дикий скандал.

Нет уж, спасибо.

Я достал из восьми папок про компании по самой важной странице, включил ксерокс и скопировал их. Меньше чем через пять минут вернул все на место, а копии сложил к себе в портфель.

Готово. Пора уносить ноги. Приподняв планку жалюзи, я выглянул наружу.

К четверти седьмого я уже был в своем офисе. Секретные документы придется весь день таскать с собой, но лучше так, чем оставить их в ящике стола и надеяться, что Джослин их не обнаружит. Знаю, это паранойя, и все-таки я не имею права на ошибку. Может, Джослин и «мой» ассистент, да вот платит-то ей компания «Трион», а не я.

Джослин пришла ровно в семь. Она заглянула в офис, приподняла брови и удивленно протянула:

— Доброе у-у-утро!

— Доброе, Джослин.

— Что-то вы сегодня рано.

— Да уж, — проворчал я.

Она прищурила глаза:

— Давно пришли?

Я громко вздохнул:

— И не спрашивайте.

52

Презентация для Годдарда все откладывалась. Она была назначена на восемь тридцать, но в восемь двадцать мне пришло по «Инстамейлу» сообщение от Фло, что, мол, совещание затягивается, приходите к девяти. В следующем сообщении она перенесла встречу на половину десятого.

Наверное, руководящее звено дерется за подчиненных. Против сокращений они не возражали, но в целом, а не в своем конкретном случае. В «Трионе», как и в любой корпорации, чем больше под тобой людей, тем больше власти. Подчиненных терять никто не хотел.

Я страшно хотел есть и сглодал протеиновый батончик. Так устал и извелся, что мог только шлифовать свою презентацию. Между слайдами вставил анимированную заставку. Для комического эффекта добавил стандартного человечка, который чешет макушку под знаком вопроса. Несколько раз сокращал текст. Где-то я читал о «правиле семи» — в строке должно быть не больше семи слов, а на странице — не больше семи строк или пунктов списка. Или это было «правило пяти»? Точно не помню. Я решил, что в нынешнем положении Джоку будет не хватать терпения и внимательности, и постарался сделать текст покороче, похлестче.

Чем дольше я ждал, тем больше волновался и тем короче становились надписи на слайдах, а спецэффекты — все интереснее. Я откопал опцию, благодаря которой столбчатые диаграммы съеживались и росли прямо на глазах. Годдарду должно понравиться.

В половине двенадцатого Фло наконец написала мне, что я могу идти в зал закрытых заседаний, потому что совещание кончается.

Когда я подошел к залу, оттуда еще выходили начальники. Некоторых я узнал: Джим Колвин, главный инженер; Том Лундгрен; Джим Сперлинг, глава отдела кадров. За ними появились какие-то две женщины внушительного вида. Все выглядели не очень довольными. Вокруг Годдарда столпилось несколько человек, ростом явно выше его. Я как-то раньше не отдавал себя отчета, какой он кроха. Джок выглядел плоховато: покрасневшие глаза с темными кругами, мешки под глазами больше обычного. Камилетти тоже стоял рядом, и они как будто спорили. До меня доносились лишь обрывки фраз.

— ...нужно ускорить обмен веществ, — говорил Камилетти.

— ...всевозможные задержки, неповиновение, деморализация... — бормотал Годдард.

— Самый лучший способ справиться с неповиновением — топор палача, — сказал Камилетти.

— А я вот предпочитаю просто поговорить, — устало ответил Годдард. Остальные стояли вокруг и слушали.

— Как говорил Аль Капоне, можно добиться гораздо большего добрым словом и пистолетом, чем только добрым словом, — усмехнулся Камилетти.

— Сейчас ты, наверное, скажешь, что нельзя сделать яичницу, не разбив яиц.

— Вы всегда на шаг впереди меня!

Камилетти похлопал Годдарда по спине и ушел.

В это время я уже подключал ноутбук к встроенному в стол проектору. Потом нажал кнопку, чтобы опустить жалюзи. В полутемной комнате остались только мы с Годдардом.

— У нас что, дневной сеанс кино?

— Извините, просто слайды, — сказал я.

— Не уверен, что стоит выключать свет. Я могу быстро заснуть, — вздохнул Годдард. — Почти всю ночь не спал, думал. Я считаю, что это сокращение — моя, и только моя, вина.

— Это не так, — сказал я и внутренне поморщился. Кто я, черт возьми, такой, чтобы утешать генерального? — В любом случае, — быстро добавил я, — буду краток.

Я начал с классной анимашки «Маэстро»: кусочки микрокомпьютера слетались в середину кадра и аккуратно складывались вместе. Затем последовал человечек с вопросом над головой.

Я сказал:

— Опаснее игры на рынке потребительской электроники может быть только отказ в ней участвовать. — Теперь мы были в гоночной машине «Формулы-1», несущейся со скоростью света. — Потому что если вы не за рулем, вас могут переехать. — На экране возник слайд со словами: «„Трион“: хороший, плохой, злой».

— Адам!

Я обернулся:

— Сэр?

— Что это за ерунда, черт побери?!

У меня вспотела шея.

— Это такое вступление, — сказал я. Переборщил! — Сейчас будет основная часть.

— Ты говорил Фло, что будешь использовать этот, как бишь его, «Пауэр»... «Пауэрпойнт»?

— Нет...

Годдард встал и включил свет.

— Зря. Она бы тебе сказала, что я терпеть не могу это дерьмо.

У меня горело лицо.

— Простите, никто меня не предупредил.

— Господи, Адам, ты же умный парень, творческий человек с оригинальным мышлением. Неужели ты думаешь, я заставлю тебя тратить время и выбирать шрифт «Ариал»-18 или «Таймс нью роман»-24?! Ты не можешь просто сказать, что думаешь? Я не малое дитя. Меня не нужно кормить с ложечки этой чертовой манной кашкой.

— Извините... — начал я снова.

— Нет, это ты извини... Зря я так на тебя вызверился. Наверное, мало сахара в крови. Уже время обеда, и я очень проголодался.

— Могу сходить за бутербродами.

— У меня есть мысль получше, — сказал Годдард.

53

Оказалось, что Годдард водит идеально отреставрированный «бьюик роудмастер» с откидным верхом, красивой обтекаемой формы, цвета то ли сливок, то ли слоновой кости. Впереди у машины была хромированная решетка, похожая на крокодилью пасть, на покрышках сияла белая боковина, а салон оказался обит блестящей красной кожей, как в кино. На выезде из гаража Годдард опустил матерчатый верх.

— Ничего себе разгоняется! — удивился я, когда мы выехали на шоссе и он нажал на газ.

— Пять литров, восемь цилиндров, — сказал Годдард.

— Красавец!

— Я называю его «Кораблем Тесея».

— Ага, — кивнул я, словно понимая, о чем он.

— Видел бы ты, каким я его купил — груда железа! Жена сказала, что я совсем рехнулся. Лет пять я восстанавливал его по выходным и вечерам почти с нуля — то есть заменил все. Конечно, детали настоящие, однако от той, первой, машины вряд ли что-то осталось.

Я улыбнулся, откинулся назад. Обивка была мягкой, как сливочное масло, и пахла приятно, старой кожей. В лицо светило солнце, дул ветер. Я сидел в роскошном старом авто с генеральным директором компании, в которой шпионю, и не мог понять: радуюсь ли я или мучаюсь страшными угрызениями совести? Вероятно, и то и другое.

Годдард — не богатенький коллекционер, как Уайатт со своими самолетами, яхтами и «феррари» или Нора с «мустангом» и все годдардовские подражатели из «Триона», покупавшие тачки на аукционе. Он самый настоящий автолюбитель старого образца, который не боится испачкать руки машинным маслом.

Годдард спросил:

— Читал «Сравнительные жизнеописания» Плутарха?

— Я даже «Убить пересмешника» не осилил, — признался я.

— Так ты не понял, почему я называю этот автомобиль «Кораблем Тесея»?

— Нет, сэр.

— Что ж... Это парадокс, о котором часто спорили древние греки. Впервые упоминается у Плутарха. Тебе, наверное, знакомо имя Тесея, великого героя, который убил в лабиринте Минотавра?

— Конечно! — О лабиринте я что-то слышал.

— Афиняне решили сохранить корабль Тесея и сделали из него памятник. Со временем, конечно, он стал разрушаться, каждую сгнившую доску заменяли новой, и так далее, и так далее. Пока не заменили все. Тогда греки задали себе вопрос — нечто вроде философской головоломки: можно ли считать этот корабль кораблем Тесея?

— Или просто его апгрейдом, — вставил я.

Но Годдард не шутил. У него, похоже, было серьезное настроение.

— Ты ведь знаешь людей, похожих на этот корабль, Адам? — Он посмотрел на меня. — Которые делают карьеру и меняются настолько, что их не узнать?

У меня внутри все сжалось. Господи! Лучше бы мы говорили о «бьюиках».

— Ты меняешь джинсы с кроссовками на костюмы и модные туфли. Ты учишься поведению в обществе. Изменяешь манеру говорить. Заводишь новых друзей. Раньше ты пил «Будвайзер», а теперь потягиваешь «Бордо гран крю». Раньше ты покупал биг-маки, а теперь заказываешь... морского окуня в соленой корочке. Ты по-другому смотришь на мир, даже по-другому думаешь.

Годдард сердито глядел на дорогу, и, когда время от времени он поворачивался ко мне, его глаза сверкали.

— И в какой-то момент, Адам, ты задаешь себе вопрос: ты тот же, кем был раньше? Ты по-другому одеваешься, водишь дорогой автомобиль, живешь в роскошных апартаментах, ходишь на модные вечеринки, водишь дружбу с большими шишками. Однако если ты настоящий человек, в глубине души твердо знаешь: ты остался тем же кораблем.

Мои кишки словно связали в узел. Это обо мне! Мне было ужасно стыдно и противно, как будто меня засекли за каким-то мерзким делом. Годдард видел меня насквозь. Или нет? Что он видит? Что понимает?

— Человек должен уважать свое прошлое. Нельзя быть в плену у прошлого, но нельзя от него и отказываться. Это часть тебя.

Я лихорадочно думал, что ответить, и тут Годдард совершенно другим тоном объявил:

— Приехали!

Мы остановились у старомодного вагона-ресторана, обитого нержавейкой. На вагоне висела синяя неоновая вывеска «Синяя ложка». Под ней красными светящимися буквами было написано: «Воздух кондиционирован», а еще ниже — «Открыто» и «Завтрак круглый день».

Мы вышли из «бьюика».

— Ты был тут раньше?

— Нет.

— Тебе понравится! Все настоящее. Не какая-нибудь псевдоретрозабегаловка. — Дверь громко захлопнулась. — Как будто мы в сорок втором...

Мы сели в кабинку, обитую красным кожзаменителем. Стол был покрыт серым пластиком под мрамор с кромкой из нержавейки; на нем стоял музыкальный автомат. Чуть поодаль тянулась длинная стойка с прибитыми к полу вращающимися табуретами. Под стеклом лежали торты и пироги. К счастью, вокруг не было музейных экспонатов пятидесятилетней давности и не играла «Ша-на-на». Правда, у выхода торчал старый автомат по продаже сигарет, из тех, где надо нажать на рычаг, чтобы вывалилась пачка. Здесь действительно подавали завтрак весь день («деревенский завтрак из двух яиц, жареного картофеля по-домашнему, колбасы, бекона, ветчины и оладьев, всего за 4 доллара 85 центов!»). Годдард заказал булочку с котлетой и соусом. Официантка его узнала, назвала Джоком. Я попросил чизбургер, картофель и колу.

Еда оказалась жирноватая, хоть и не отвратительная. Я едал и лучше, но из вежливости нахваливал как мог. Рядом со мной на псевдокожаном сиденье лежал портфель с документами, украденными из офиса Пола Камилетти. От бумаг будто исходила радиация, они не давали мне покоя.

— Ну а теперь давай тебя послушаем, — сказал Годдард, жуя. — Только не говори мне, что не умеешь думать без компьютера и проектора.

Я улыбнулся, хлебнул колы.

— Я считаю, что мы выпускаем слишком мало больших плоскоэкранных телевизоров.

— Мало? В такой-то экономической ситуации?

— Один мой друг работает в «Сони», и он мне говорил, что у них серьезные проблемы. Точнее, корпорация «NEC», которая делает для них плазменные экраны, столкнулась с какими-то производственными проблемами. У нас огромная фора. Шесть — восемь месяцев как минимум.

Годдард перестал жевать.

— Ты доверяешь этому другу?

— Совершенно.

— Я не хочу принимать серьезные решения без доказательств.

— Вы правы, — ответил я. — Впрочем, через неделю об этом узнают все. А мы могли бы заранее заключить контракт с другим производителем, пока цена на плазменные экраны не подскочила. А она подскочит, это точно.

Годдард поднял брови.

— Кроме того, — продолжал я, — мне очень понравился «Гуру».

Годдард покачал головой и снова сосредоточился на еде.

— Мы не единственные, кто выходит на рынок с новым смартфоном. «Нокка» постоянно наступает нам на пятки.

— Забудьте о «Нокиа», — сказал я. — Много шума, мало толку. Они так увлеклись разделом территории, что года полтора у них ничего не выйдет, как пить дать.

— Это тебе тот же друг сообщил? Или другой?

Годдард скептически на меня посмотрел.

— Конкурентная разведка, — соврал я. Ник Уайатт, кто же еще? Правда, он дал мне и прикрытие. — Если хотите, могу показать отчет.

— Не сейчас. Учти, у «Гуру» производственная проблема, да такая, что выпуск может вообще не состояться.

— Какая?

Годдард вздохнул:

— Все это слишком запутанно. Не будем об этом. Хотя на собрания их команды можешь походить. Вдруг что надумаешь?

— Конечно.

Не предложить ли свою помощь в «Авроре»? Нет, будет очень уж подозрительно.

— И вот еще что. В субботу у меня за городом барбекю. Я устраиваю его каждый год и приглашаю, конечно, не всю компанию, человек семьдесят пять — сто, в основном высшее звено да пару старых работников. Было время, хватало места на всех, однако сейчас — увы. Ты сможешь отложить свою конкурентную разведку?

— С удовольствием!

Я сделал вид, словно совсем не удивлен приглашением, хотя еле оправился от изумления. Барбекю у Годдарда — это же только для самых-самых приближенных! Конечно, все, кого пригласили, будут пытаться утереть другим нос. Я уже слышал от кого-то: «Фред, извини, я не могу в субботу. У меня... ну, в общем, барбекю. Понимаешь?»

— Морских окуней в соленой корочке или бордо, к сожалению, не будет, — сказал Годдард. — Скорее гамбургеры, хот-доги, макаронные салаты — ничего фасонного. Возьми плавки. А теперь о более важном. Лучшего пирога с изюмом, чем здесь, ты не пробовал, можешь мне поверить. И яблочного тоже. Домашняя выпечка. Правда, мой любимый — шоколадный с меренгами.

Он позвал официантку, которая крутилась неподалеку.

— Дебби, принеси этому юноше кусочек яблочного, а мне — как обычно. — Годдард повернулся ко мне. — Если не возражаешь, я бы попросил никому не говорить об этом ресторанчике. Пусть он будет нашей маленькой тайной. — Он приподнял бровь: — Ты ведь умеешь хранить тайны?

54

После обеда с Годдардом я вернулся в «Трион» в приподнятом настроении. И дело было, конечно, не в посредственной еде. И даже не в том, что мои слова так понравились Джоку. Просто главный человек в компании внимательно, даже с восхищением меня слушал. Ну ладно, может, я немного преувеличиваю. Все равно он относится ко мне серьезно, а Ник Уайатт презирает, словно я половая тряпка. Уайатт опускал меня ниже плинтуса. Рядом же с Годдардом казалось, что он не зря выбрал меня и сделал своим ассистентом, и я готов был работать на него в тысячу раз лучше. Странное дело...

Камилетти сидел у себя в офисе за закрытой дверью. Наверное, вел важные переговоры. Я мельком увидел, как он напряженно наклонился вперед. Интересно, будет ли он делать заметки о своей встрече после ухода гостя? Все, что он введет в компьютер, скоро будет у меня, включая пароли. И информация по «Авроре» тоже.

И тут я почувствовал первый укол — чего? Наверное, совести. Легендарный Джок Годдард, хороший человек, только что возил меня в свой любимый ресторанчик и прислушивался к моему мнению (я уже забыл, что в реальности это мнение Уайатта), а я рыщу по офисам его подчиненных и собираю секретную информацию для подонка Ника.

Как-то нехорошо получается...

Джослин оторвалась от бумаг — уж не знаю, чем она занимается.

— Хорошо пообедал?

Шпионская сеть секретарей работает бесперебойно.

Я кивнул:

— Спасибо. А вы?

— Перехватила бутерброд за столом. Много работы.

Я уже пошел было в офис, когда Джослин сказала:

— Кстати, приходил какой-то парень, хотел с вами увидеться.

— Назвался?

— Нет. Сказал, что ваш друг. Точнее, приятель. Блондин, такой смазливый.

— Да, по-моему, я знаю, кто это.

Что могло понадобиться Чеду?

— Он сказал, будто вы что-то ему оставили у себя на столе. Но я не пустила его в офис, потому что вы меня не предупреждали. Надеюсь, все в порядке? Мне показалось, он немного обиделся.

— Замечательно, Джослин. Спасибо.

И вправду, Чед. Зачем ты суешь нос в мой офис?

Я загрузил компьютер, проверил почту. В глаза бросилось сообщение от отдела корпоративной безопасности.

Внимание!

В конце прошлой недели после пожара в отделе кадров «Триона» в результате текущей проверки было обнаружено незаконно помешенное устройство наблюдения. Подобное нарушение правил безопасности, несомненно, касается всех сотрудников «Триона». Исходя из этого, отдел безопасности начинает профилактическую проверку всех важнейших с точки зрения безопасности отделов корпорации, включая офисы и рабочие станции. Вскоре с вами свяжутся. Мы ценим ваше сотрудничество и готовность содействовать обеспечению безопасности.

У меня на лбу и под мышками тут же выступил пот.

Нашли устройство, которое я сдуру поставил в отделе кадров.

О Господи... Теперь служба безопасности начнет обыскивать офисы и компьютеры во всех важнейших отделах, к которым, конечно, относится седьмой этаж.

И как скоро они обнаружат штучку, которую я прикрепил к компьютеру Камилетти?

А если в коридоре у офиса Камилетти стоят камеры, которые все записали?

Только как служба безопасности нашла записывающее устройство?

Что-то тут не так. Что-то неправильно. «Текущий осмотр» явно ни при чем. В цепочке не хватает звена, значит, они о чем-то умолчали...

Я вышел из офиса и сказал Джослин:

— Послушайте, вы видели сообщение от службы безопасности?

— М-м-м? — Она посмотрела на меня.

— Теперь все будем запирать на ключ. То есть вы знаете, что это такое?

Джослин покачала головой, не выражая особого интереса.

— Я думал, может, у вас есть знакомые в отделе безопасности. Нет?

— Радость моя, — заявила она, — у меня есть знакомые практически в каждом отделе компании.

— Хм... — Я пожал плечами и пошел в туалет.

Когда вернулся, Джослин говорила по телефону через наушники с микрофоном. Встретившись со мной взглядом, она улыбнулась и кивнула, словно хотела мне что-то сказать.

— Я думаю, Грегу пора спатеньки, — сказала она в трубку. — Радость моя, мне надо идти. — Потом Джослин обратилась ко мне: — Типичное раздувание отчетов. Наша служба безопасности готова заявить, что солнце светит и дождь идет только из-за них. Все так, как я и думала. Оки считают, будто все должны их благодарить за случайную удачу. Один из компьютеров в отделе кадров после пожара перестал работать, они вызвали ребят из технической поддержки, и один из них увидел какую-то штучку, присоединенную к клавиатуре или еще куда-то, какой-то дополнительный проводок, не знаю. Можете мне поверить, отдел безопасности еще глупее, чем кажется.

— Так «нарушение правил безопасности» — фикция?

— Моя подруга Кэтлин говорит, что они действительно нашли какую-то шпионскую штучку, но дело в том, что этим Шерлокам Холмсам просто повезло.

Я фыркнул, будто меня это позабавило, и вернулся к себе в офис. Внутри у меня все застыло. Да, службе безопасности повезло — и все-таки мой приборчик нашли. Нужно как можно скорее забрать второй, из офиса Камилетти, пока не обнаружили и его.

Пока меня не было, на экране появилось сообщение по «Инстамейлу»:

Кому: Адаму Кэссиди

От: ЧедП

Привет, Адам! Я пообедал с твоим старым дружком из «Уайатт телеком». Было очень интересно. Может, позвонишь? — Ч.

Кольцо смыкается. Служба безопасности начала прочесывать здание, а тут еще и Чед.

Письмо звучало угрожающе, будто Чед только что узнал то, что мне явно не понравится. Особенно беспокоили выражения «было очень интересно» и «старый дружок». Но противнее всего было предложение позвонить. Другими словами: «Вот я тебя и прищучил, козел». Сам звонить Чед не собирался. Нет, он хотел, чтобы я жался, потел, дрожал от страха... А как не позвонить? Разве я не должен выразить любопытство по поводу «старого дружка»? Не позвонить было нельзя.

Только сначала позанимаюсь спортом. Конечно, мне и так времени не хватало, но чтобы во всем разобраться, нужна свежая голова. Когда я вышел из офиса, Джослин сказала:

— Вы просили напомнить вам о выступлении Годдарда в пять часов.

— Да, точно. Спасибо! — Я взглянул на часы. Осталось еще двадцать минут. Пропускать выступление я не собирался: его можно было посмотреть прямо на тренажере, на маленьком мониторе. Одним выстрелом двух зайцев и далее по тексту.

Вдруг я вспомнил о портфеле и его радиоактивном содержимом. Он ведь просто стоял на полу у стола и даже не был закрыт на замок! Любой мог открыть его и увидеть документы, украденные из офиса Камилетти. И что теперь? Запереть их в ящике стола? Но у Джослин есть ключ. В офисе не было места, где я мог бы спрятать их так, чтобы она не нашла.

Я быстро вернулся, сел за стол, достал документы, положил в желтый конверт и понес в спортзал. Придется таскать чертовы бумаги с собой до вечера. Дома отправлю их по секретному факсу, а потом уничтожу.

Я не сказал Джослин, куда иду, а по моему электронному органайзеру было видно, что у меня не назначено встреч. Однако Джослин была слишком хорошо вышколена, чтобы задавать вопросы.

55

Около пяти в спортзале было еще мало народу, я встал на эллиптический тренажер и надел наушники. Разминаясь, пробежался по кабельным каналам и послушал последние новости с рынка. По «НАСДАК» и «Доу» информации не было — опять плохой день. Ровно в пять я переключился на канал «Триона», по которому обычно транслировали скучнятину вроде презентаций, рекламных роликов компании и тому подобного.

После логотипа компании на экране появился стоп-кадр Годдарда в студии «Триона» — в темно-синей рубашке с открытым воротом, седые вихры аккуратно причесаны. Фон был черным, с синими точками, как у Ларри Кинга на Си-эн-эн, если не считать логотипа над правым плечом Годдарда. Я обнаружил, что нервничаю, и сам себе удивился. Это ведь не прямой эфир, а записанное вчера выступление, и я прекрасно знаю, что он сейчас скажет. И все-таки я хотел, чтобы у него все получилось, чтобы он объяснил сокращение убедительно, авторитетно, потому что многие сотрудники встретят его речь в штыки.

Зря я беспокоился. Выступление превзошло мои ожидания. За пять минут не прозвучало ни одной фальшивой нотки. Годдард начал просто:

— Здравствуйте, я Огастин Годдард, генеральный директор корпорации «Трион системс», и сегодня у меня неприятная миссия: сообщить вам плохие новости. — Он парой слов обрисовал ситуацию в отрасли и проблемы «Триона». — Я не буду выражаться обиняками. Я не буду называть сокращения «текущим отсевом» или «высвобождением рабочих мест». Те, кто стоит наверху, не любят признаваться, что приняли неверное решение, наделали ошибок и глупостей. Но я хочу сказать вам: да, мы наделали глупостей. Мы ошиблись. Я руковожу компанией, и ошибся я. Утрата ценных работников, членов нашей семьи — наш провал. Сокращение — это как тяжелое ранение, которое сказывается на всем организме. — Хотелось обнять его и сказать: не волнуйтесь, вы не виноваты, мы вас прощаем... — Уверяю вас, я беру на себя полную ответственность и сделаю все, что смогу, чтобы укрепить положение компании.

Потом Годдард сказал, что иногда сравнивает компанию с большой собачьей упряжкой, где он просто главная собака, а не погонщик с кнутом. Он сказал, что много лет, как все знают, возражал против сокращений, однако иногда приходится принимать трудные решения, не отступая на полпути. Годдард поклялся, что его команда позаботится о каждом отдельно взятом человеке, которого сокращение коснется; выходные пособия подготовлены самые большие в отрасли — по-другому и быть не может. В конце выступления он вспомнил, как «Трион» появился, как часто более старые компании сулили ему крах, но после каждого кризиса фирма оказывалась еще сильнее. Когда он закончил, у меня на глазах выступили слезы, а двигать ногами я давно забыл. Я стоял на тренажере, уставившись в монитор, словно зомби. Вокруг загалдели. Я огляделся и увидел, как люди собираются группами и что-то оживленно обсуждают. Я снял наушники и вернулся к занятиям.

Спортзал стал постепенно заполняться.

Через несколько минут кто-то встал на тренажер рядом со мной: женщина в лайкровых леггинсах, красивые ягодицы. Она вставила наушники в монитор, немного повозилась, потом тронула меня за плечо:

— У вас регулируется громкость?

Я узнал голос Аланы еще до того, как увидел ее лицо. Ее глаза расширились.

— А ты что тут делаешь?! — сказала она с удивлением и возмущением одновременно.

— О Господи! — Я правда удивился, мне не нужно было притворяться. — Я тут работаю.

— Да ну? Я тоже. Поразительно!

— Да уж.

— Ты не говорил мне... Впрочем, я и не спрашивала.

— С ума сойти! — воскликнул я. Вот теперь я начал играть и, пожалуй, не очень удачно. Алана застигла меня врасплох, хотя я и знал, что такое возможно. Ирония ситуации была в том, что я слишком смутился, чтобы правдоподобно удивляться.

— Какое совпадение! — сказала она. — Невероятно...

56

— Сколько... сколько ты уже тут работаешь? — Алана сошла с тренажера. Она будто старалась сдержать изумление.

— Только начал. Пару недель назад. А ты?

— Уже несколько лет... Пять лет. Где ты работаешь?

Я не думал, что у меня может засосать под ложечкой еще сильнее, а вот на тебе.

— Э-э... Меня нанял отдел потребительской электроники — маркетинг новых продуктов, слышала?

— Ты шутишь! — Она широко раскрыла глаза от удивления.

— Не говори мне, что ты в том же отделе. Я бы знал, я бы тебя видел.

— Я работала там раньше.

— Раньше? А теперь где?

— Я занимаюсь маркетингом в отделе так называемых революционных технологий, — неохотно призналась она.

— Да ну? Здорово. А что это такое?

— Скукотища, — неубедительно ответила она. — Все очень сложно и практически умозрительно.

— Да... — Я не хотел показывать свой интерес. — Слышала выступление Годдарда?

Она кивнула:

— Да, дело серьезное. Я и не подозревала, что ситуация настолько плоха. Сокращения... Мы всегда думали, что сокращать могут где угодно, только не в «Трионе».

— Как ты думаешь, удачное выступление? — Я хотел подготовить ее к тому неизбежному моменту, когда она найдет меня на сайте и узнает, кем я работаю. По крайней мере смогу сказать, что ничего не скрывал и даже болел за босса — словно я принимал участие в подготовке речи.

— Я была в шоке. Хотя, если послушать Годдарда, все разумно. Конечно, мне легко говорить, у меня прочное положение. А вот тебе, как недавно нанятому...

— Вроде бы все в порядке, да кто знает? — Я очень хотел оставить эту тему, чтобы не говорить о своем посте. — А Годдард говорил довольно прямо, правда?

— Как всегда. Он замечательный человек.

— Талант! — Я помолчал. — Послушай, Алана, мне очень жаль, что наше свидание так плохо закончилось.

— Зачем ты извиняешься? — Ее голос смягчился. — Как твой отец? — Я оставил ей утром сообщение, что отец выкарабкался.

— Держится. В больнице есть новые люди, которых можно мучить и запугивать, и в его жизнь вернулся смысл.

Алана вежливо улыбнулась: не хочет смеяться над умирающим.

— Если ты не возражаешь, я пригласил бы тебя еще раз...

— Не возражаю. — Она встала на тренажер и пошла, одновременно набирая цифры на консоли. — Телефон не потерял? — Алана улыбнулась. До чего же она красива! Невероятно... — О чем это я? Ты же можешь найти меня на сайте «Триона»!

После семи Камилетти все еще торчал у себя в офисе. Да, у компании тяжелые времена, но почему бы ему не пойти домой? А я бы опередил службу безопасности. Да и домой тоже хотелось, чтобы лечь спать пораньше. Я еле на ногах держался.

Пока я возился с «Инстамейлом», пытаясь внести Камилетти в список «друзей» без его ведома, чтобы знать, когда он онлайн, а когда — оффлайн, мне пришло сообщение от Чеда.

ЧедП: Не звонишь, не пишешь... :) Неужели ты стал такой важной птицей, что забыл старых друзей?!

Я написал:

Извини, Чед. Совсем закрутился.

Через полминуты пришел ответ:

Ты ведь знал об увольнениях заранее, а? Хорошо тебе, у тебя иммунитет...

Я призадумался над ответом. Вдруг зазвонил телефон. Джослин уже ушла, и звонки перенаправлялись ко мне. На экране высветился незнакомый номер. Я поднял трубку:

— Кэссиди.

— Да знаю уж! — раздался голос Чеда, полный сарказма. — Хотел проверить, дома ты или в офисе. Надо было сразу сообразить, что карьерист вроде тебя приходит рано и уходит поздно, как советуют книжки из серии «Помоги себе сам».

— Как ты там, Чед?

— Я восхищен, Адам. Тобой. Чем дальше, тем больше, между прочим.

— Приятно слышать.

— Особенно после того, как отобедал с твоим старым приятелем, Кевином Гриффином.

— Вообще-то я с ним едва знаком.

— Он немного другого мнения. И что любопытно, он отзывался о твоей работе в «Уайатте» очень нелестно. Говорил, что ты любитель хорошо погулять.

— Когда я был молод и безответствен, то я был молод и безответствен, — сказал я, копируя Джорджа Буша-младшего.

— Кроме того, Кевин не помнит, чтобы ты был в команде «Люсида».

— Он где работает... в отделе продаж, что ли? — Я решил повести разговор хитрее и намекнуть, что Кевин не разбирается в вопросе.

— Работал. Сегодня был его последний день. Сообщаю тебе на всякий случай.

— Не понравился начальству? — Мой голос слегка задрожал, я прочистил горло и откашлялся.

— Три дня в «Трионе». Потом в службу безопасности позвонили из «Уайатта» и сообщили, что у бедного Кевина нехорошая привычка приписывать командировочные расходы. Доказательства и всякое такое отправили факсом. Мы, мол, должны вас предупредить. Вот Кевина и выбросили, будто ошпарившись. Он все отрицал, да ты же знаешь, как оно бывает: без суда и следствия...

— Господи! — воскликнул я. — Поверить не могу! Я и понятия не имел...

— Понятия не имел о звонке?

— Понятия не имел, что Кевин на такое способен. То есть, говорю же, я с ним не очень знаком, однако он производил впечатление нормального парня. Черт. Ну что ж... Наверное, нельзя вытворять такое и думать, что все сойдет тебе с рук.

Чед рассмеялся так громко, что мне пришлось отставить трубку от уха.

— Ну ты и шутник! Молодчина... — Он хохотал так, словно я лучший комик Америки. — Верно подметил! Нельзя вытворять такое и думать, что все сойдет тебе с рук. — И он повесил трубку.

До звонка Чеда я собирался подремать прямо за столом, но теперь мне было не до сна. В горле пересохло, и я отправился в комнату отдыха за «Аквафиной». Пошел длинной дорогой, мимо офиса Камилетти. Его уже не было, в офисе не горел свет, но секретарь-ассистент еще не ушла.

Обратно я заявился полчаса спустя. Был девятый час, вокруг — ни души. Быстро и легко забрался в офис Камилетти: технология уже отработана. Закрыл жалюзи, забрал свой шпионский девайс и приподнял одну планку. Вроде никого. Наверное, плохо смотрел. Я подтянул жалюзи, медленно открыл дверь и огляделся.

Стену приемной подпирал человек со скрещенными руками. Плотный, в гавайке и очках в роговой оправе.

Ной Мордден.

На его лице играла странная улыбка.

— Кэссиди, — сказал он. — Наш Финнеас Финн-на-все-руки-мастак.

— А, привет, Ной! — сказал я. Я очень испугался, но сделал вид, что все в порядке. Я абсолютно не понял, что он сказал. Наверняка очередная литературная издевка. — Что ты тут делаешь?

— Я мог бы спросить тебя о том же.

— Пришел в гости?

— Я, наверное, ошибся офисом. Пошел туда, где написано «Адам Кэссиди». Наивный.

— Меня заставляют работать на всех сразу, — вздохнул я. Лучшего объяснения в голову не пришло, и прозвучало неубедительно. Неужели он поверит, что я должен быть у Камилетти? В восемь-то вечера? Мордден слишком умен и слишком подозрителен.

— Много у тебя начальников, — сказал Мордден. — Немудрено и перепутать, на кого работаешь.

Я улыбнулся вымученной улыбкой. Внутри у меня все сжалось. Он знает! Он видел меня в офисе Норы, теперь в офисе Камилетти и все понял.

Кончено! Мордден меня вычислил. И что теперь? Кому он расскажет? Как только Камилетти узнает, что я был в его офисе, он тут же меня уволит, и Годдард не станет ему мешать.

— Ной, — начал я. Глубоко вдохнул и не знал, что еще сказать.

— Вообще-то я хотел сделать тебе комплимент по поводу одежды, — оборвал меня Мордден. — Нынче ты похож на человека, неукротимо стремящегося ввысь.

— Ну спасибо.

— Черная трикотажная рубашка и твидовый пиджак — очень по-годдардовски. Ты все больше и больше напоминаешь нашего бесстрашного вождя. Более быстрая, усовершенствованная бета-версия. С кучей новых функций, которые еще плохо работают. — Он улыбнулся. — Я заметил, у тебя новый «порше».

— Да.

— В «Трионе» трудно остаться равнодушным к автомобилям, верно? Только, рассекая по шоссе жизни, Адам, иногда стоит сделать паузу и задуматься: если все само идет в руки, может, ты выехал на встречную полосу?

— Спасибо за совет.

— И сокращения — тоже интересная новость.

— Тебе-то что беспокоиться?

— Это вопрос или предложение? — Почему-то мои слова насмешили Морддена. — Впрочем, ты прав. У меня криптонит.

— Что ты имеешь в виду?

— Скажем проще: меня сделали заслуженным инженером не просто так.

— О каком криптоните речь? О золотом? Зеленом? Красном?

— Наконец нашелся предмет, в котором ты разбираешься. Но если я тебе его покажу, Кэссиди, он перестанет действовать, ведь так?

— Разве?

— Просто заметай следы и будь осторожнее, Кэссиди, — сказал Мордден и ушел по коридору.

57

Я приехал домой непривычно рано, в половине десятого. У меня совсем сдали нервы: нужно дня три высыпаться. По пути из «Триона» я проигрывал в голове сцену с Мордденом. Он собирается кому-то рассказать, сдать меня? А если нет, то почему? Хочет меня помучить? Я не знал, что делать, и это было хуже всего.

Еще я мечтал о моей классной новой кровати с матрацем «Дукс» и о том, как я сразу завалюсь спать. До чего я докатился... Мечтаю о сне. Печальная история.

В любом случае сразу лечь не выйдет: у меня еще были дела. Нужно передать бумаги, украденные у Камилетти, Мичему с Уайаттом. Скорее бы выбросить эти документы из своих потных ручонок!

Я включил сканер, который дал мне Мичем, превратил их в PDF-ки, зашифровал и отправил секретной почтой через анонимайзер.

Потом достал мануал к приборчику, записывающему нажатия на клавиши, и подключил прибор к компьютеру. Открыв первый файл, я разочарованно сморщился: абракадабра. Похоже, я что-то испортил. Я присмотрелся повнимательнее — нет, смысл есть, может, не все потеряно. Я увидел фамилию Камилетти, какие-то цифры и буквы, а затем и целые предложения.

Целые страницы текста! Все, что он напечатал за день, — а напечатал он немало.

Так, по порядку. Теперь у меня есть его пароль. Шесть цифр, заканчивается на 82 — наверное, год рождения ребенка. Или дата свадьбы. Что-то вроде того.

Электронные письма оказались еще интереснее. Их было много, и все с секретной информацией о приобретении компании. Тот самый «Дельфос», за который они собираются заплатить кучу денег наличкой и акциями.

Были там и письма с шапкой «Трион»: конфиденциально", о новом секретном способе борьбы с пиратами, особенно в Азии. На детали любого изделия «Триона» — телефона, мини-компьютера, медицинского сканера — теперь лазером гравировали логотип «Триона» и серийный номер. Эти пометы невозможно подделать, и они видны только под микроскопом. Так всегда можно доказать, что устройство действительно сделано «Трионом».

Камилетти много писал о сингапурских компаниях — производителях микросхем. Часть «Трион» купил, в другие вложил много денег. Интересно, мы занялись чипами?

Мне было не по себе, как будто я читал чужой дневник. К тому же меня мучила совесть. Не по отношению к Камилетти, конечно, а из-за Годдарда. Копаясь в личных письмах и записях Камилетти, я почти видел гномью голову Джока, которая висела передо мной и неодобрительно смотрела. Наверное, я переутомился. И все-таки это очень неприятно. Я знаю, звучит странно: кража информации по проекту «Аврора» меня не смущала, а вот передача Уайатту информации, которой он не требовал, казалась мне настоящим предательством.

Мне в глаза бросились буквы «WSJ». Наверное, «Уоллстрит джорнал». Я подумал, что Камилетти пишет о своих впечатлениях о статье, но присмотрелся повнимательнее и чуть не упал со стула.

Насколько я понял, Камилетти пользовался несколькими адресами, помимо трионовских. С них он отсылал личные письма — стокброкеру, брату, сестре, отцу и так далее.

Мое внимание привлекли письма с «Hotmail». Одно было адресовано BulkeleyW@WSJ.com. Там говорилось:

Билл!

Муравейник разворошили. Тебя попытаются отвадить от источника. Не сдавайся. Позвони мне сегодня домой в 21.30.

Пол

Вот так. Именно Пол Камилетти — кто же еще! — и есть этот «источник». Это он сдал Годдарда «Джорнал».

Я потихоньку начал понимать, в чем дело. Камилетти помогал «Джорнал» испортить репутацию Годдарда, изобразить его выжившим из ума, отошедшим отдел старикашкой. Годдард должен уйти — статья убедит в этом всех членов правления, аналитиков и инвестиционных банкиров. А кого правление назначит вместо Годдарда?

Ответ очевиден, не правда ли?

Я смертельно устал и все-таки долго не мог заснуть, да и потом ворочался и просыпался. Я видел маленькую фигурку Огастина Годдарда: вот он, понурившись, сидит в своем любимом ресторанчике и жует пирог; вот он, осунувшийся и несчастный, стоит в дверях конференц-зала, а его бывшие подчиненные проходят мимо. Мне приснились Уайатт и Мичем, которые запугивали меня, угрожали тюрьмой. Во сне я спорил с ними, ругался, выходил из себя. Мне снилось, что я забрался в офис Камилетти и меня застукали Чед и Нора одновременно.

В шесть утра зазвенел спасительный будильник. Я поднял голову с подушки. В висках запульсировала боль. Я должен рассказать Годдарду о Камилетти.

Вдруг меня как стукнуло: как рассказать о том, что я узнал таким подлым способом?

Что же теперь будет?

58

Значит, за всем этим стоит Камилетти-душегуб — и этот козел еще притворялся, что статья его возмутила! Я никак не мог успокоиться. Нет, он не козел. Он предатель. Он предал Годдарда.

Возможно, мне просто было приятно обнаружить у себя моральный стержень после месяца мерзкого вранья и притворства. Или желание защитить Годдарда успокаивало мою совесть. Или, возмущаясь предательством Камилетти, мне было легче игнорировать свое. А может, я был благодарен Годдарду за то, что он меня выделил, решил, что я не такой, как все, что я лучше. Не знаю, насколько искренним можно считать такое возмущение. Время от времени меня будто ножом пронзала мысль: а я ведь ничем не лучше Камилетти! Я обманщик, который с видом ангелочка залезает в чужие офисы, ворует документы и копает под корпорацию Джока Годдарда, разъезжая на его антикварном «бьюике»...

Это уж слишком. Такие утренние мысли могут и в гроб загнать. Опасно для психики. Не думай, езжай себе дальше на крейсерской скорости.

Наверное, совести у меня не больше, чем у какого-нибудь удава. И все-таки я хотел вывести этого подонка на чистую воду.

У меня-то по крайней мере не было выбора. Меня загнали в угол! А вот предательство Камилетти — совсем другое дело. Он подсиживает Годдарда, человека, который приблизил его к себе, доверился. Кто знает, что он еще надумал?

Я должен рассказать обо всем Годдарду. Только мне нужно прикрытие — правдоподобный способ все это узнать, не шаря по чужим офисам.

По пути на работу, пока «порше» ревел, как реактивный самолет, мой мозг трудился над решением задачки. Когда я добрался до офиса, у меня появилась сносная идея.

Работа на генерального давала серьезное преимущество. Если я позвоню незнакомому сотруднику и просто назовусь, скорее всего мне не помогут. А вот Адаму Кэссиди, который звонит «от генерального» или «из офиса Годдарда» — будто я и вправду сижу в его собственном офисе, а не в тридцати шагах по коридору, — мигом обеспечат все, что нужно.

Вот я и звякнул в отдел информационных технологий: мол, «нам» нужны копии всех исходящих и входящих электронных писем из офиса главного финансового директора за последние тридцать дней. Я не хотел тыкать пальцем в Камилетти, поэтому выразился так, словно Годдарда волнует утечка информации из офиса Камилетти (а не через него самого).

Я знал, что Камилетти удаляет из компьютера некоторые важные письма. Он не дурак и понимает, что копии всей почты хранятся где-то в базах данных компании. Поэтому для секретной переписки — в том числе с «Уолл-стрит джорнал» — он пользуется другими почтовыми серверами. А вот известно ли ему, что в компьютерах «Триона» сохраняется вся почта, которая проходит по линиям?

Мой новый знакомый в отделе информтехнологий, который, как видно, решил, что выполняет личную просьбу самого Годдарда, дал мне еще и список звонков. Нет проблем, сказал он. Разговоры компания, конечно, не записывает, однако номера сохраняет. Так делается во всех корпорациях. Он пообещал копии голосовых сообщений, хотя и чуть попозже.

Не прошло и часа, как появились новые результаты. Здесь оказалось все, что нужно. За последние десять дней Камилетти несколько раз звонил тот репортер из «Джорнал». И, что самое важное, Камилетти звонил ему. Еще один или два раза Камилетти мог бы объяснить, сказав, что просто перезванивал в ответ на звонок, хотя он и утверждал на собрании, что никогда с ним не говорил.

Но двенадцать звонков, и каждый по пять — семь минут? Выглядит очень подозрительно.

Тут подоспели копии электронных писем. «Впредь, — писал Камилетти, — звони мне только на домашний номер. Не звони, повторяю, НЕ ЗВОНИ мне больше в „Трион“. Почта должна приходить только на этот хотмейловский адрес».

Ну-ка попробуй отбрехаться теперь, душегуб!

Мне не терпелось показать свое маленькое досье Годдарду, да, к сожалению, он весь день был на совещаниях. Меня, между прочим, на них не приглашали.

Наконец я увидел, что Камилетти вышел из офиса Годдарда. Это мой шанс.

59

Камилетти сделал вид, что меня не заметил, словно я стул какой-нибудь. Годдард поймал мой взгляд и вопросительно поднял брови. К нему обратилась Фло, и я поднял указательный палец в знак, что хочу с ним поговорить. Он кивнул Фло и жестом пригласил меня в офис.

— Как я говорил? — спросил он.

— Простите?

— Я про выступление.

Ему действительно важно мое мнение?

— Замечательно, — сказал я.

Он улыбнулся, будто я его и вправду успокоил.

— В таких случаях я всегда с благодарностью вспоминаю своего старого преподавателя драмкружка в колледже. Мне это очень помогает и при интервью, и в публичных выступлениях. Ты пробовал играть на сцене, Адам?

У меня загорелось лицо. Я каждый день играю. На что он намекает?

— Вообще-то нет.

— Это придает уверенности. Господи, я же не Цицерон какой-нибудь и... Ну ладно, ты хотел со мной поговорить?

— Да, по поводу той статьи в «Джорнал».

— И о чем же? — озадаченно спросил Годдард.

— Я узнал, через кого просочилась информация.

Он непонимающе посмотрел на меня. Я продолжал:

— Вы ведь помните, мы решили, что в компании скорее всего произошла утечка...

— Да-да, и что дальше? — нетерпеливо оборвал меня Годдард.

— Это... ну, это Пол. Камилетти.

— Ты соображаешь, о чем говоришь?

— Я знаю, в это трудно поверить. Только здесь все зафиксировано, сомнений быть не может. — Я подтолкнул к Годдарду распечатки. — Посмотрите на письма.

Годдард надел очки и хмуро просмотрел бумаги. Когда он поднял глаза, его лицо было мрачнее тучи.

— Откуда это?

Я улыбнулся:

— Из отдела информационных технологий. — Я совсем чуть-чуть приврал и сказал: — Я запросил в отделе телефонные записи тех, кто звонил из «Триона» в «Джорнал». Потом, когда увидел звонки с телефона Пола, подумал, что звонил не обязательно он сам, и затребовал копии его писем.

Было не похоже, чтобы Годдард обрадовался. Понятное дело. Он, как видно, расстроился, и я добавил:

— Мне очень жаль. Я понимаю, вас это шокирует. — Это избитое выражение само вылетело у меня изо рта. — Я и сам не знаю, как такое могло случиться.

— Надеюсь, ты доволен собой, — сказал Годдард.

Я покачал головой:

— Доволен? Нет. Я просто хочу добраться до сути...

— Надеюсь, потому что я возмущен до глубины души, — продолжал тот дрожащим голосом. — Что ты вытворяешь? Ты что, вообразил себя в Белом доме при Никсоне? — Он почти кричал и брызгал слюной.

Офис как будто рухнул, остались только мы с Годдардом, разделенные пространством стола. В ушах громко застучала кровь. Меня словно молотом по голове хватили.

— Вторгаешься в личную жизнь, копаешься в чужом грязном белье, читаешь частные телефонные разговоры и письма и — кто тебя знает? — над паром открываешь конверты! Мне отвратительна подобная нечистоплотность. Не смей так больше делать! А теперь выметайся.

Я встал, пошатываясь. Голова кружилась. У дверей я остановился и посмотрел на него.

— Я хочу извиниться, — хрипло сказал я. — Я думал, что помогаю вам... Пойду освобожу офис.

— О Господи, да садись обратно! — Гроза, похоже, миновала. — Тебе незачем освобождать офис. И у меня хватает для тебя заданий. — Годдард смягчил тон. — Я знаю, ты пытался защитить меня. Я все понял, Адам, и ценю это. Не буду отрицать, меня поразило то, что ты сообщил о Поле. Но есть правильные пути решения проблем — и неправильные. Я предпочитаю первые. Начни читать чужие письма и составлять списки звонков и скоро начнешь подслушивать разговоры, а там уж недалеко и до полицейского государства. Нормальная корпорация не сможет функционировать в подобном режиме. Не знаю, как было принято в «Уайатте», но мы так не поступаем.

Я кивнул:

— Понимаю. Простите.

Годдард поднял руки.

— Ничего не было. Забудь! Послушай, что я тебе скажу: еще ни одна компания не обанкротилась оттого, что кто-то сболтнул лишнего прессе. Из каких бы то ни было побуждений. И я найду способ с этим справиться. Свой способ.

Годдард сложил руки ладонями вместе, как бы показывая, что разговор на эту тему закончен.

— Сейчас мне не до конфронтации. Готовятся дела поважнее. Мне нужна твоя помощь в задании чрезвычайной секретности. — Он уселся за стол, опять надел очки и достал старую записную книжку из черной кожи. Годдард строго посмотрел на меня поверх очков. — Только никому не говори, что основатель и генеральный директор компании «Трион системс» не помнит собственных паролей. И уж конечно, никто не должен знать, в каком карманном устройстве я их храню.

Он принялся что-то набирать, внимательно глядя в книжку.

Через минуту принтер ожил, загудел и выплюнул несколько страниц. Годдард вынул их и отдал мне.

— Мы на завершающем этапе очень, очень крупного приобретения, — сказал он. — Пожалуй, самого дорогого за всю историю «Триона». Зато оно может стать нашим лучшим капиталовложением. Я не могу раскрыть тебе всех подробностей, хотя, если переговоры, которые ведет Пол, закончатся удачно, мы сможем объявить о заключении сделки к концу следующей недели.

Я кивнул.

— Я хочу, чтобы все прошло без сучка без задоринки. Вот основные данные по новой компании: число сотрудников, необходимая площадь и так далее. Ее немедленно интегрируют с «Трионом» и поместят здесь, в этом здании. Очевидно, что от каких-то отделов придется избавиться — отправить из головного офиса в Ярборо или в Исследовательский треугольник. Нужно, чтобы ты разобрался, какой отдел или отделы можно переселить с наименьшими затратами, чтобы освободить место... для нового приобретения. Ладно? Просмотри эти страницы, а когда закончишь, пожалуйста, уничтожь их. И скажи, что надумал, как можно скорее. О'кей?

60

Слава Богу, Джослин все чаще уходила пить кофе или в уборную. Когда она удалилась в очередной раз, я взял бумаги Годдарда по «Дельфосу» — я знал, что это «Дельфос», хотя названия компании на листах не было, — и быстренько ксерокопировал, а потом спрятал копии в желтый конверт.

После этого я написал электронное письмо «Артуру», в котором условным языком сообщил, что могу передать кое-что новое — то есть хочу «вернуть» купленную по Интернету «одежду».

Я знал, что отсылать письма с работы рискованно, даже если их зашифровывать (хотя Камилетти и этого не делал). Только у меня не было времени. Я не хотел отправлять письмо из дома, чтобы потом не пришлось снова выезжать...

Ответ от Мичема пришел почти мгновенно: высылайте возврат на обычный адрес. Значит, не хочет отсканированных копий. Ему нужны настоящие. Вопрос — почему? Чтобы все проверить? Выходит, они мне не доверяют?

Кроме того, он требовал материалы немедленно, но без личной встречи. Опять-таки — почему? Может, боится, что за мной будет хвост? Как бы то ни было, я должен был оставить ему документы в тайнике, о котором мы условились еще несколько недель назад.

В седьмом часу я ушел с работы и подъехал к «Макдоналдсу» километрах в трех от головного офиса «Триона». Тут был маленький туалет, на одного человека, с закрывающейся дверью. Я нашел стойку для бумажных полотенец, открыл ее, вставил свернутый конверт и запер. Пока полотенца не закончатся, никто туда не заглянет — кроме Мичема.

По пути назад я купил гамбургер — не потому, что хотел есть, а для маскировки, как меня учили. Неподалеку был магазин «7/11» с паркингом, огороженным низкой бетонной стеной. Я поставил машину, зашел в магазин, купил диетическую пепси, выпил сколько смог, а остальное вылил в канализацию на стоянке. Потом достал из бардачка свинцовое грузило, засунул в пустую банку и поставил ее на бетонную стену.

Банка из-под пепси сигнализировала Мичему, который регулярно бывал в этом магазине, что я положил информацию в тайник номер три, в «Макдоналдсе». Этот простой шпионский приемчик позволит ему забрать документы так, чтобы никто не засек его со мной.

Все вроде бы прошло гладко. По крайней мере у меня не было причин думать по-другому.

Гад ползучий, да? Зато у меня уже что-то получается. Почти как у Джеймса Бонда.

61

Дома я проверил «Хашмейл» и получил письмо от Артура. Мичем требовал, чтобы я немедленно приехал в какой-то ресторан у черта на куличках, больше чем в получасе езды. Похоже, они решили, что дело срочное.

Ресторан оказался роскошным заведением, меккой для гурманов под названием «Обеж». На стенах вестибюля висело множество статей об «Обеже» из «Гурме» и тому подобных журналов.

Я сразу понял, почему Уайатт решил встретиться именно здесь. Дело отнюдь не в еде. Этот ресторан относился с максимальным тактом к частным встречам, внебрачным романам и прочему. Кроме общего обеденного зала, тут были небольшие отдельные кабинки, в которые можно входить прямо со стоянки, минуя большой зал. Все это очень напоминало мотель высокого класса.

Уайатт сидел в отдельном алькове с Джудит Болтон. Джудит вела себя приветливо, да и Уайатт казался менее агрессивным, чем обычно. Возможно, потому, что я достал ему то, что он хотел. Или потому, что он пил уже второй бокал. Или Джудит так на него влияла. Я был почти уверен, что между Джудит и Уайаттом ничего нет, во всяком случае, внешне ничего не проявлялось. Но у них были явно близкие отношения, и Уайатт считался с ее мнением, как ни с чьим другим.

Официант принес мне бокал белого совиньона. Уайатт приказал ему прийти через пятнадцать минут и принять заказ. Теперь мы остались одни: Уайатт, я и Джудит Болтон.

— Адам, — начал Уайатт, вгрызаясь в фокаччу, — документы, которые ты вытащил из офиса финдиректора, нам очень пригодились.

— Я рад, — ответил я. Уже Адам? Он меня хвалит? Даже мурашки по спине забегали.

— Особенно листок с условиями по компании «Дельфос», — продолжал Уайатт. Он махнул рукой официанту, чтобы тот не подходил. — На этой покупке замешено и остальное. Ничего удивительного, что они готовы выложить пятьсот миллионов баксов. Ну а мы все поняли. Мы сложили головоломку. Теперь мы знаем, что такое «Аврора».

Я посмотрел на него ничего не выражающим взглядом, словно мне и вправду наплевать, и кивнул.

— Затраты окупились, каждый цент, — сказал он. — Мы с таким трудом пропихнули тебя в «Трион»! Учили, сочиняли легенду... Деньги, время, риск — все не зря! — Он наклонил бокал в сторону Джудит, которая гордо улыбнулась. — С меня причитается!

А я что, фарш ливерный?

— Теперь слушай внимательно, — обратился ко мне Уайатт. — Ставки огромные, ты должен это хорошенько прочувствовать. «Трион системс», как мы понимаем, разработал важнейшую технологию со времен интегральной схемы. Они решили проблему, над которой хай-тековские компании бились десятки лет. Они изменили ход истории.

— Вы уверены, что мне нужно это знать?

— А может, и конспектировать. Ты умненький мальчик. Слушай и запоминай. Эпоха силиконового чипа кончается. Каким-то образом «Триону» удалось разработать оптический чип.

— Ну и?

Уайатт смерил меня невероятно презрительным взглядом. Джудит быстро и серьезно вставила, словно прикрывая мою оплошность:

— Компания «Интел» потратила миллиарды на то, чтобы открыть этот секрет, однако безуспешно. Пентагон ищет решение больше десяти лет. Они понимают, что оптический чип полностью перевернет системы навигации и наведения ракет, и готовы отдать практически любые деньги, чтобы заполучить настоящий оптический чип.

— Опточип, — сказал Уайатт, — передает не электронные, а оптические сигналы — свет. С помощью вещества под названием фосфид индия.

Точно, я что-то читал о фосфиде индия у Камилетти!

— Эту штуку используют в лазерах.

— "Трион" скупил все фирмы, которые его производят. Это нас и насторожило. Фосфид индия нужен для полупроводника в микросхеме. Он пересылает информацию быстрее, чем арсенид галлия.

— Я ничего не понимаю, — сказал я. — Что тут такого особенного?

— В опточипе есть модулятор, способный переключать сигналы со скоростью сто гигабайт в секунду.

Я моргнул. Все это мне было не понятнее, чем урду. Джудит восхищенно хлопала ресницами. Может, и она не поняла?

— Да это же, черт подери, Святой Грааль! Ладно, объясняю для чайников. Малюсенький опточип в сто раз тоньше человеческого волоса сможет передавать трафик целой корпорации: телефонную, компьютерную, спутниковую и телевизионную связь одновременно. Еще не понятно? С опточипом можно скачать двухчасовой фильм в цифре за одну двенадцатую секунды, сечешь? Это революция в промышленности, компьютерных технологиях, спутниковых системах, кабельном телевидении — да в чем хочешь. Опточип позволит штучкам вроде этой, — он поднял свой «Люсид», — принимать немерцающее телевизионное изображение. Он на сто порядков превосходит существующие технологии — по скорости, по энергопотреблению, по точности, по нагреву... Это чудо. Это высший класс.

— Прекрасно, — тихо сказал я. Понемногу до меня доходило, что я предатель, личный Бенедикт Арнольд при Джоке Годдарде. Я только что отдал подонку Нику Уайатту самую важную технологию после цветного телевидения. — Рад, что вам помог.

— Нам нужна каждая подробность! — сказал Уайатт. — И прототип. Ты достанешь заявки на патент, лабораторные заметки — все, что у них есть.

— Не знаю, сколько я смогу достать, — ответил я. — Не лезть же на пятый этаж...

— Вот именно что лезть. Я посадил тебя в самый центр. Ты работаешь на самого Годдарда, ты его адъютант, у тебя практически полный доступ ко всему, что нам нужно.

— Это не так просто. Вы же сами знаете...

— Адам, тебе представился уникальный случай, — вставила Джудит. — Ты можешь получить информацию по самым разным проектам.

Уайатт прервал ее:

— И не вздумай ни о чем умалчивать!

— Я не умалчиваю...

— Ты хочешь сказать, что не знал о сокращениях?

— Я говорил вам, что готовится какое-то важное объявление. В тот момент я действительно больше ничего не знал.

— "В тот момент"! — противным голосом передразнил Уайатт. — Ты узнал о сокращениях раньше, чем Си-эн-эн, козел. Где эта информация? Я посадил «крота» в кабинет генерального и узнаю о сокращениях в «Трионе» из гребаных новостей?!

— Я не...

— Ты поместил «жучок» в офис финдиректора. Что там? — Перезагоревшее лицо Уайатта еще больше потемнело, глаза налились кровью, изо рта брызгала слюна.

— Пришлось его убрать.

— Убрать?! Это еще зачем?

— Отдел безопасности нашел мой «жучок» в отделе кадров, и они качали все обыскивать. Пришлось на всякий случай его достать, чтобы не поставить задание под угрозу.

— Сколько «жучок» пробыл в офисе? — спросил Уайатт.

— Не больше дня.

— За день проходит много информации.

— Нет, он... Ну, этот приборчик, наверное, отказал, — соврал я. — Не знаю, в чем дело.

Честно говоря, я сам не понимал, зачем скрываю от бывшего босса предательство Камилетти. Мне не хотелось, чтобы Уайатт знал о личных делах Годдарда. К сожалению, я плохо подготовился ко вранью.

— Отказал? Что-то слабо верится. Передашь его к завтрашнему вечеру Арни Мичему. Пусть технари разберутся. И предупреждаю: эти ребята тут же увидят, если ты в него влезал. Или вообще не ставил в офис. А если ты, козел, мне наврал, ты покойник.

— Адам, — сказала Джудит, — очень важно, чтобы мы были друг с другом открыты и честны. Не утаивай информацию. Слишком многое может сорваться. Ты не видишь полной картины.

Я покачал головой:

— У меня его нет. Мне пришлось от него избавиться.

— Избавиться?! — вскричал Уайатт.

— Я был... Я перестраховался. Охранники прочесывали офисы, и я решил, что лучше вынести эту штуку из здания и выбросить подальше. Я не хотел, чтобы вся операция сорвалась из-за какого-то «жучка».

Уайатт несколько секунд пристально смотрел на меня.

— Никогда ничего от нас не скрывай, понял? Никогда! А теперь слушай. Наши надежные источники сообщили, что люди Годдарда готовят крупную пресс-конференцию в «Трионе». Через две недели будут большие новости. Судя по твоим данным, они собираются обнародовать оптический чип.

— Нет, они не станут этого делать, пока не закрыты все патенты. — Ночью я кое-что подчитал в Интернете. — Ваши ребята наверняка проверили то, что пришло от «Триона» в патентное бюро.

— В свободное время учишься на юриста? — усмехнулся Уайатт. — В патентное бюро подают заявку как можно позже, придурок, чтобы избежать преждевременного раскрытия или нарушения прав. Они сделают это в последний момент. А пока интеллектуальная собственность — секрет фирмы. И поскольку она не запатентована — а это может случиться в любое время в эти две недели, — на спецификации опточипа открыт сезон охоты. Часы уже тикают. Не спи, не ешь, пока не достанешь все, что есть по опточипу, ясно?

Я угрюмо кивнул.

— А теперь прости, я бы хотел заказать обед.

Я встал из-за стола и перед тем, как отправиться на стоянку, зашел в туалет. На выходе из зала я встретился взглядом со смутно знакомым человеком.

Меня охватила паника.

Я развернулся и двинулся обратно через зал на стоянку. Я не был уверен на сто процентов, однако этот человек очень напоминал Пола Камилетти.

62

У меня в офисе были люди.

На следующее утро, придя на работу, я увидел их издали — двое мужчин, один молодой, другой постарше, — и замер. Половина восьмого, Джослин почему-то еще не пришла. В моей голове за секунду пронесся целый список предположений, одно хуже другого: отдел безопасности что-то у меня нашел. Меня уволили и освобождают мой стол. Меня сейчас арестуют.

Я приблизился, стараясь не показать страха, и сказал веселым тоном, словно ко мне в гости зашли друзья:

— Что такое?

Старший что-то записывал на планшете, а младший склонился над моим компьютером. У старшего были седые волосы и усы, как у моржа, и очки без оправы. Он ответил мне:

— Служба безопасности, сэр. Нас впустила ваша секретарша, мисс Чанг.

— А что стряслось?

— Мы проводим инспекцию офисов на седьмом этаже. Вы должны были получить сообщение о нарушении безопасности в отделе кадров.

И всего-то? Мне полегчало — правда, только на пару секунд. А вдруг они что-то нашли у меня в столе? Я не клал в ящики никакого шпионского оборудования? Обычно я так не поступал, но от усталости вполне мог что-то забыть.

— Прекрасно, — сказал я. — Молодцы. Еще ничего не нашли?

Стало очень тихо. Молодой молча оторвался от моего компьютера. Старший сказал:

— Пока нет, сэр. Пока нет.

— Я, конечно, не думаю, что у меня что-то найдется, — добавил я. — Господи, не такая я важная птица. А на этаже, у больших начальников, ничего нет?

— Вообще-то мы не должны это обсуждать, сэр. В любом случае пока ничего не обнаружено. Правда, это еще ни о чем не говорит...

— Ну, как дела с компьютером? — обратился я к молодому.

— Пока не обнаружено никаких специфических устройств, — ответил он. — Нам нужно прогнать кое-какую диагностику. Вы не могли бы зайти в систему?

— Конечно. — Я ведь не посылал отсюда никаких подозрительных писем. Или посылал?

Стоп! Я писал Мичему. Но содержание этого письма им ничего не скажет. Я точно знал, что не сохранял на компьютере никаких файлов, которые мне не следовало иметь. Я спокойно подошел к компьютеру и ввел пароль. Оба тактично отвели глаза.

— У кого есть доступ к вашему офису? — спросил старший.

— Только у меня. И Джослин.

— И у уборщиков, — возразил он.

— Наверное, хотя мы с ними никогда не сталкиваемся.

— Никогда не сталкиваетесь? — недоверчиво переспросил он. — Но вы ведь часто работаете допоздна?

— Они приходят еще позже.

— Как насчет обмена почтой между офисами? Служба доставки не приходила сюда без вас?

Я покачал головой:

— Все это отправляется на стол Джослин. Они никогда не заходят ко мне.

— Кто-нибудь из отдела информтехнологий обслуживал ваш компьютер или телефон?

— Насколько мне известно, нет.

Молодой спросил:

— Вы получали какие-нибудь странные электронные письма?

— Странные?..

— От незнакомых людей, с какими-нибудь приложениями...

— Во всяком случае, не припомню.

— Но ведь вы пользуетесь посторонними почтовыми серверами? То есть не только службой «Триона».

— Конечно.

— Вы когда-нибудь заходили на них с этого компьютера?

— Да. Думаю, что да.

— И в этих ящиках вы не находили странных писем?

— Ну, мне, как и всем, постоянно приходит спам. «Виагра», «Добавь три дюйма» или что-нибудь о девушках с фермы. — Похоже, у обоих с чувством юмора не лады. — Я их просто удаляю.

— Проверка займет всего пять — десять минут, сэр, — сказал младший, вставляя диск. — Можете пока отдохнуть, кофе попить.

У меня была назначена встреча, так что я (без особого энтузиазма) оставил ребят из отдела безопасности в своем офисе и отправился в «Плимут», один из меньших конференц-залов.

Мне не понравилось, что они спрашивали о внешних почтовых ящиках. Плохо. Даже очень. А что, если они решат поднять все мои электронные письма? Я-то знаю, как это легко. Если и они выяснят, что я заказывал копии писем Камилетти? Не подпаду ли я под подозрение?

Проходя мимо офиса Годдарда, я увидел, что ни его, ни Фло нет на месте. Значит, Джок уже ушел на собрание. Потом я наткнулся на Джослин с кружкой кофе. На кружке была надпись «Вышла из себя, вернусь через пять минут».

— Эти громилы из отдела безопасности еще роются у меня в столе? — спросила она.

— Теперь у меня, — ответил я на ходу.

Она махнула мне рукой.

63

Годдард и Камилетти сидели за маленьким круглым столом вместе с главным инженером Джимом Колвином, начальником кадрового отдела Джимом Сперлингом и несколькими незнакомыми мне женщинами. Сперлинг, чернокожий мужчина с коротко подстриженной бородой, в огромных очках в стальной оправе, гулким баритоном говорил об «альтернативных целях», под ними, как я понимаю, имелись в виду сотрудники, которых можно уволить. Джим Сперлинг не копировал водолазки Годдарда, хотя оделся в том же стиле: спортивный пиджак и черная рубашка-поло. Только Джим Колвин был в обычном деловом костюме с галстуком.

Ассистент Стерлинга, молодой блондин, пододвинул ко мне бумаги со списками отделов и бедолаг, которых отправят на заклание. Я быстро просмотрел и увидел, что команда «Маэстро» там не числится. Значит, я все-таки их спас.

А вот в списке отдела маркетинга новых продуктов оказался Фил Боджалиан. Значит, старого гвардейца собираются сократить. Между прочим, ни Чед, ни Нора в список не попали. Наверняка решение приняла Нора. Каждого начальника отдела попросили пройтись по списку подчиненных и отказаться как минимум от одного из десяти. Очевидно, Нора решила избавиться от Фила.

Собрание оказалось простой формальностью. Сперлинг зачитывал список, добавляя от себя «бизнес-характеристики позиций», которые он собирался сократить, и никто не возражал. Годдард слушал мрачно, Камилетти — напряженно, даже радостно.

Когда Сперлинг дошел до отдела маркетинга новых продуктов, Годдард повернулся ко мне, молча спрашивая моего мнения.

— Можно сказать? — спросил я.

— Э-э... Конечно, — сказал Сперлинг.

— В списке есть работник, которого зовут Фил Боджалиан. Он проработал в компании лет тринадцать, а то и четырнадцать.

— И у него самый низкий рейтинг, — добавил Камилетти. Интересно, беседовал ли с ним Годдард об «Уолл-стрит джорнал»? По поведению Камилетти определить это было невозможно: он говорил со мной не более и не менее резко, чем обычно. — Учитывая стаж, его выходное пособие обойдется нам очень и очень дорого.

— Насчет рейтинга сомневаюсь, — сказал я. — Я видел, как он работает, и мне кажется, что эти цифры скорее связаны с межличностными отношениями.

— Межличностными? — спросил Камилетти.

— Он не импонирует Норе Соммерс. — Конечно, я не мог назвать Фила своим приятелем, но он не желал мне зла, и я ему сочувствовал.

— Что ж, если рейтинг определяется тем, что люди не сошлись характерами, это нарушение правил, — сказал Джим Сперлинг. — Вы хотите сказать, что виновата Нора Соммерс?

Я прекрасно понимал, куда он клонит. Я мог спасти Фила Боджалиана и избавиться от Норы — одновременно. Огромное искушение: сказать одну фразу и перерезать ей горло. Никто в этом зале не питал симпатий ни к нему, ни к ней. Слово дойдет до Тома Лундгрена, а он едва ли кинется за Нору на амбразуру. Если уж на то пошло, не вырви Годдард меня из когтей Норы, в списке вместо Фила находился бы я сам.

Годдард и Сперлинг внимательно смотрели на меня. Остальные что-то записывали.

— Нет, — наконец сказал я. — Я не думаю, что она виновата. Это просто психология. Я думаю, оба делают все, что могут.

— Прекрасно, — сказал Сперлинг. — Мы можем двигаться дальше?

— Послушайте, — сказал Камилетти, — мы сокращаем четыре тысячи работников. Мы не можем обсуждать всех и каждого!

Я кивнул:

— Конечно.

— Адам, — обратился ко мне Годдард. — Сделай одолжение: я отпустил Фло на утро. Ты не мог бы принести из офиса мой... э-э... наладонник? По-моему, я его забыл.

В его глазах мелькнула искорка. Он имел в виду свою черную записную книжку и шутил так, что было понятно только нам обоим.

— Нет проблем, — сказал я и сглотнул. — Я мигом!

Дверь офиса Годдарда была закрыта, но не заперта. Маленькая черная книжка одиноко лежала на столе рядом с компьютером.

Я сел за стол и огляделся: фотографии седой жены — «бабушки» Маргарет; картина загородного дома. Никаких фотографий сына, Элайджи. Наверное, воспоминания слишком болезненные.

Я один в офисе Джока Годдарда, Фло отпустили. Сколько я могу пробыть тут, не вызывая подозрений Годдарда? Успею ли залезть к нему в компьютер? А что, если в это время появится Фло?

Нет. Риск сумасшедший. Это офис генерального, к которому постоянно кто-то приходит. Я в любом случае не могу потратить на все про все больше двух-трех минут: Годдард удивится. Ну, пять минут — вроде как зашел в туалет.

Но это же уникальная возможность!

Я быстро пролистал записную книжку и увидел номера телефонов, карандашные пометки на разных днях... А на странице внутри задней обложки было написано аккуратными печатными буквами: Годдард, 62858.

Наверняка его пароль.

Над пятью цифрами была зачеркнутая строчка: JUN2858. Я решил, что и та и другая строчка — даты, причем одинаковые: 28 июня 1958. Очевидно, эта дата имеет какое-то значение для Годдарда. Какое, я не знал. Может, дата свадьбы. И оба варианта, очевидно, пароли.

Я схватил ручку, листок и скопировал ID и пароль.

А почему бы не скопировать всю книжку? Тут может быть и другая важная информация.

Закрыв за собой дверь, я подошел к ксероксу.

— Пытаешься меня заменить, Адам? — раздался голос Фло. Я резко обернулся и увидел ее с пакетом из универмага «Сакс, Пятая авеню». Она сердито смотрела на меня.

— Доброе утро, Фло, — небрежно отозвался я. — Не волнуйтесь на этот счет! Просто Джок попросил меня кое-что принести.

— Вот и славно! Я тут работаю дольше тебя, и не хотелось бы использовать свое служебное положение, чтобы ставить тебя на место. — Ее взгляд смягчился, и лицо осветила милая улыбка.

64

Когда собрание закончилось, Годдард подошел ко мне и положил руку на плечо.

— Мне понравилось, что ты сделал, — тихо сказал он.

— Вы про что?

Мы пошли по коридору к его офису.

— Я про то, как ты сдержался насчет Норы Соммерс. Я знаю, как ты к ней относишься. И как она относится к тебе. Сейчас тебе было бы проще простого от нее избавиться. И, честно говоря, я бы не особенно сопротивлялся.

Мне было немного неловко, но я улыбнулся, наклонил голову:

— Мне показалось, что так будет правильнее.

— "Кто, злом владея, зла не причинит, — сказал Годдард, — тому дарует небо благодать"[6]. Шекспир. В переводе на современный язык: если можешь кому-то навредить и не делаешь этого, значит, ты не сволочь, да?

— Наверное.

— А кто второй спасенный, тот, что постарше?

— Да так, работает в отделе.

— Твой приятель?

— Нет. По-моему, я не очень-то ему нравлюсь. Просто мне кажется, он лояльный сотрудник.

— Молодчина. — Годдард крепко сжал мое плечо. Потом подвел меня к своему офису и остановился перед столом Фло. — Доброе утро, милая! Покажи-ка платье для конфирмации.

Фло засияла, открыла пакет «Сакса» и гордо продемонстрировала крошечное платьице из белого шелка.

— Прекрасно, — сказал он. — Прекрасно!

Мы зашли к нему в офис, и Годдард закрыл дверь.

— Я еще не говорил с Полом, — сказал Джок, устраиваясь за столом, — и не решил, стоит ли. Ты, надеюсь, молчал, а? Я про дело со статьей.

— Да.

— Продолжай в том же духе. Понимаешь, мы с Полом по некоторым вопросам расходимся во мнениях, и, возможно, он просто думал, что так помогает компании. Даже не знаю. — Годдард вздохнул. — Если я подниму этот вопрос... В любом случае это не должно быть известно другим. Нам не нужны неприятности. У нас нынче гораздо, гораздо более важные дела.

— О'кей.

Годдард искоса посмотрел на меня.

— Я никогда не был в «Обеже», хотя, говорят, дивное местечко. А ты как думаешь?

У меня засосало под ложечкой, лицо загорелось. Значит, вчера вечером это был Камилетти — не повезло!

— Я только... только выпил вина вообще-то.

— Ты не представляешь, кто там ужинал в тот же вечер! — сказал Годдард с непроницаемым выражением лица. — Николас Уайатт!

Камилетти не постеснялся навести справки. Нечего и пробовать отрицать, что я был с Уайаттом.

— А, вот вы к чему клоните, — сказал я, делая вид, что мне самому это надоело. — С тех самых пор, как я начал работать в «Трионе», Уайатт...

— Да неужели? — сердито оборвал меня Годдард. — И конечно, у тебя не было выбора, кроме как принять его приглашение на ужин, а?

— Нет, сэр, все было не так, — сказал я, с трудом сглотнув.

Но Годдард уже успокоился.

— Меняя работу, не обязательно отказываться от старых друзей.

Я покачал головой, нахмурился. Мое лицо, похоже, покраснело не меньше, чем у Норы.

— Тут вообще-то дело не в дружбе...

— О, я знаю, как это бывает! — сказал Годдард. — Он взывает к твоей совести, заманивает на встречу на правах старого приятеля, и ты не можешь отказать. А потом он начинает льстить и чего-то добиваться...

— Вы знаете, что у меня и в мыслях...

— Конечно-конечно... — пробормотал Годдард. — Ты не из таких. Я разбираюсь в людях. Это одно из моих главных достоинств, знаешь ли.

Я в полном ауте вернулся в офис.

Раз Камилетти настучал на меня Годдарду, он что-то подозревает. Например, что я пользуюсь расположением Годдарда — это в самом лучшем случае. Камилетти на таких невинных мыслях не остановится.

Катастрофа. Кстати, что на самом деле думает Годдард? «Я разбираюсь в людях». Неужели он такой наивный? Я и правда не знал, что думать. Ясно было только то, что теперь придется действовать еще осторожнее.

Я глубоко вздохнул, нажал на веки пальцами. Что бы ни случилось, я должен работать дальше.

Через несколько минут я нашел на сайте «Триона» человека, возглавляющего подотдел интеллектуальной собственности юридического отдела. Боб Франкенхаймер, пятьдесят четыре года, восемь лет в «Трионе». До того он работал главным юрисконсультом в корпорации «Оракл», а еще раньше — в «Уилсон Сонсини», крупной юридической фирме Кремниевой долины. Судя по фото, у него лишний вес, черные кудрявые волосы, небритый подбородок и очки с толстыми стеклами. На вид типичный компьютерщик.

Я позвонил ему с рабочего телефона, чтобы он подумал, будто я от генерального. Трубку поднял сам Франкенхаймер. У него оказался вкрадчивый, мягкий голос, как у ди-джея на полуночной волне.

— Мистер Франкенхаймер, это Адам Кэссиди из офиса главного директора.

— Чем могу вам помочь? — с готовностью отозвался он.

— Мы бы хотели просмотреть патентные заявки на отдел триста двадцать два.

Смело и довольно рискованно. Что, если он возьмет и скажет об этом Годдарду? Выкрутиться вряд ли удастся.

Долгая пауза.

— На проект «Аврора»?

— Да, — небрежно сказал я. — Я знаю, что у нас здесь должны быть все копии, однако я уже два часа ищу повсюду и не могу найти, а Джок рвет и мечет. — Я понизил голос. — Я новичок — только начал — и не хочу провалить задание.

Еще одна пауза. Голос Франкенхаймера заметно похолодел. Похоже, я выбрал не тот метод.

— Почему вы обратились именно ко мне?

Я понял только то, что облажался.

— Потому что решил, что вы можете спасти мою шкуру.

— Вы думаете, эти копии у меня? — напряженным голосом спросил Франкенхаймер.

— Может, вы подскажете, где их найти?

— Мистер Кэссиди, под моим началом шестеро юристов высочайшего класса, специализирующихся на интеллектуальной собственности. Им по зубам практически любая задача. Но документы по «Авроре»? О нет! Ими занимается кто-то со стороны. Почему? По всей видимости, из соображений корпоративной безопасности. — Он говорил все громче. Похоже, Франкенхаймер здорово обижен на руководство. — Корпоративная безопасность! А посторонние фирмы, конечно, безопаснее, чем собственные консультанты. Вот я вас и спрашиваю: что это все значит? — Куда подевалась вся его мягкость и вкрадчивость?

— Да уж, — поддакнул я. — А кто же этим занимается?

Франкенхаймер выдохнул. Озлобленный, сердитый человек. Вот с такими чаще всего и происходят инфаркты.

— К сожалению, не могу вам сказать. Очевидно, эту информацию нам тоже не могут доверить. Что у нас на бейджах написано — «Открыты для общения»? Замечательно. Попрошу, чтобы напечатали на футболках.

Я повесил трубку и пошел в туалет. По пути, проходя мимо офиса Камилетти, я не поверил своим глазам.

Перед Камилетти с мрачным видом сидел мой старый приятель.

Чед Пирсон.

Я ускорил шаги, чтобы они меня не заметили. Зачем? Инстинктивная реакция.

Господи, неужели Чед вообще знаком с Камилетти? Он никогда об этом не говорил, а если вспомнить, как скромен и непретенциозен этот парень, невольно начинаешь удивляться. Мне не приходило в голову ни одного правдоподобного повода (если не считать всяких темных делишек), по которому они могли бы контачить. И ведь разговор-то деловой, а не дружеский. Камилетти не стал бы тратить время на червя вроде Чеда.

Единственный вариант — случилось то, чего я больше всего боялся. Чед отправился со своими подозрениями на мой счет наверх — выше добраться не смог. Только почему к Камилетти?

Чед, конечно, имел на меня зуб и, как только он услышал о новичке из «Уайатт телеком», тут же побежал к Кевину Гриффину за компроматом. И ему повезло.

Хотя так ли уж повезло?

Если на то пошло, что знает обо мне Кевин Гриффин? Слухи, сплетни, отрывочная информация. Зато и у него репутация подмочена. Не важно, что там наплела служба безопасности «Уайатта». Главное, что в «Трионе» поверили — а иначе они не избавились бы от Кевина так быстро.

Так станет ли Камилетти верить обвинениям из подозрительного источника, от потенциального вруна вроде Кевина Гриффина, да еще и не из первых рук?

С другой стороны... Теперь, когда он увидел меня на ужине с Уайаттом в ресторане с повышенными мерами секретности, может, и станет.

У меня заболел живот. Неужели язва начинается?

По сравнению с моими остальными проблемами язва — это еще мелочь.

65

На следующий день, в субботу, было назначено барбекю Годдарда. Дорога до его загородного дома заняла часа полтора, в основном не по шоссе. По пути я позвонил отцу с сотового, о чем тут же пожалел. Немного поговорил с Антуаном, потом взял трубку отец. Он, по своему обыкновению, запыхтел, засопел, как волк на трех поросят, и приказал мне немедленно приезжать.

— Не могу, папа, — сказал я. — У меня дела по работе.

Я не хотел говорить, что еду на барбекю к генеральному. В уме прокрутил возможные варианты ответов папани: коррумпированные директора; Адам-жополиз; ты забыл, кто ты есть; богачи тычут тебе в лицо своим богатством; не хочешь побыть с умирающим отцом...

— Тебе что-нибудь нужно? — спросил я, зная, что сам он никогда не признается.

— Ничего мне не нужно, — сварливо ответил отец. — Не нужно, если ты занят!

— Я приеду завтра утром, хорошо?

Отец ничего не ответил, демонстрируя обиду, и передал трубку Антуану. После больницы старый козел ничуть не изменился.

Я нажал на отбой, как только добрался до места. На обочине стояла простая деревянная табличка с фамилией «Годдард» и номером дома. Длинная, изрытая колеями грунтовая дорога по густому лесу неожиданно вывела к широкому подъезду. Под колесами захрустели обломки ракушек. Мальчик в зеленой рубашке отгонял на стоянку машины всех гостей, и я с неохотой передал ему ключи от «порше».

Загородный дом Годдарда оказался приземистым и симпатичным, обитым серой вагонкой. У меня возникло впечатление, что его построили в конце девятнадцатого века. Дом стоял на обрывистом берегу озера. На крыше торчали четыре большие каменные трубы; стены обвивал плющ. Перед домом была огромная бугристая лужайка. Судя по запаху, ее только что подстригли. Кое-где росли огромные дубы и узловатые сосны.

На лужайке стояло двадцать — тридцать человек, все в шортах и футболках и с бокалами в руках. Туда-сюда носилась стайка детей, которые кричали и бросали друг другу мячи. За столом перед верандой сидела хорошенькая блондинка. Она улыбнулась, нашла бейджик с моим именем и вручила мне.

Самое интересное, похоже, происходило по другую сторону дома, на задней лужайке, которая полого спускалась к деревянной пристани. Тут толпилось больше народу, хотя знакомых я не увидел. Ко мне подошла полная дама лет шестидесяти в бордовом платье-халате с поясом. У нее было очень сморщенное лицо и снежно-белые волосы.

— Вы, наверное, потерялись, — ласково сказала ока. Голос оказался низким и хрипловатым, а лицо — таким же потрепанным непогодой и живописным, как сам дом.

Я сообразил, что это жена Годдарда. Да, не красавица. Мордден был прав: действительно напоминает щенка шарпея.

— Я Маргарет Годдард. А вы, должно быть, Адам.

Я протянул руку, польщенный, что она каким-то образом меня узнала, пока не вспомнил про бейджик на рубашке.

— Рад познакомиться, миссис Годдард.

Она не предложила называть ее Маргарет.

— Джок много о вас рассказывал. — Она долго держала меня за руку и кивала, широко раскрыв маленькие карие глаза. Как будто я ей понравился — или мне только показалось. Она подошла ближе. — Мой муж — старый циник, и на него не так-то легко произвести впечатление. Так что вы, наверное, чего-то стоите.

С задней стороны дома была крытая веранда. Я пошел туда мимо двух больших черных каджунских грилей, где от тлеющих углей поднимались клубы дыма. Две девушки в белой униформе следили за шипящими котлетами, отбивными и цыплятами. Неподалеку за длинной стойкой, покрытой белой льняной скатертью, двое ребят, на вид студентов, разливали коктейли, газировку, соки и пиво в прозрачные пластиковые стаканчики. За столом еще один парень открывал устрицы и выкладывал их на лед.

Когда я подошел к веранде поближе, то начал узнавать людей: почти все — руководители «Триона» высокого ранга, с супругами и детьми. Нэнси Шварц, старший вице-президент отдела бизнес-решений, — маленькая нервная брюнетка в ярко-оранжевой футболке «Триона». Она играла в крокет с Риком Дьюрантом, главой отдела маркетинга, высоким, поджарым и загорелым, с уложенной феном черной шевелюрой. Оба не улыбались. Секретарь Годдарда, Фло, в шелковом гавайском платье, цветастом и ярком, дефилировала по веранде так, будто настоящая хозяйка — это она.

Вдруг я увидел длинные загорелые ноги на фоне белых шорт — Алана! Она тут же меня заметила, и в ее глазах зажглось удивление. Потом она небрежно помахала, улыбнулась и отвернулась в сторону. Что бы это значило? Наверное, не хочет афишировать наши отношения. Старое правило: «Не лови рыбку с корпоративного причала».

Я прошел мимо своего бывшего босса, Тома Лундгрена, одетого в уродливую рубашку для гольфа в серую и ярко-розовую полоску. Он судорожно сжимал в руках бутылку воды и сдирал этикетку длинной аккуратной ленточкой, с застывшей улыбкой слушая привлекательную негритянку — Одри Бетун, вице-президента и главу команды «Гуру». Чуть позади стояла женщина: скорее всего жена Лундгрена. Она надела почти такой же костюм, и лицо у нее было такое же красное и недовольное. Ее дергал за руку неуклюжий ребенок и что-то просил визгливым голосом.

Метрах в пятнадцати стоял Годдард в окружении небольшой группы смутно знакомых людей. Он смеялся и пил пиво из бутылки. На нем были голубая рубашка с закатанными рукавами, тщательно выглаженные хаки, темно-синий матерчатый пояс и старые коричневые мокасины. Бывший ученик богатой частной школы да и только. К нему подбежала маленькая девочка, он наклонился и, как фокусник, вытащил из-за ее уха монетку. Девочка взвизгнула от удивления, Годдард вручил ей монетку, и малышка убежала, пища от восторга.

Годдард что-то сказал, и слушатели расхохотались, словно он Джей Лено, Ричард Прайор, Родни Дэнджерфилд и еще дюжина юмористов, вместе взятых. Рядом стоял Пол Камилетти в тщательно выглаженных осветленных джинсах и белой рубашке, тоже с засученными рукавами. Ему-то сообщили об «установленной униформе», а вот я заявился в шортах хаки и рубашке поло.

Напротив Годдарда стоял Джим Колвин, главный инженер. Его тоненькие, как у бекаса, сметанно-белые ноги торчали из-под серых бермудов. Не барбекю, а показ мод какой-то. Годдард увидел меня и подозвал жестом.

На пути выросла чья-то фигура и стиснула мне руку. Нора Соммерс, в розовой трикотажной кофточке со стоячим воротником и огромных шортах хаки. Она как будто очень обрадовалась.

— Адам! — воскликнула она. — Как хорошо, что ты здесь! Замечательное место, правда?!

Я кивнул, вежливо улыбаясь.

— Ваша дочь тоже приехала?

Нора неожиданно смутилась.

— У Меган сейчас сложный период. Она не хочет проводить время со мной. — Странно: и я тоже не хочу. — Предпочла скакать на лошадях с отцом, вместо того чтобы скучать с матерью и ее сослуживцами.

Я кивнул.

— Простите...

— Ты уже видел коллекцию автомобилей Годдарда? Все вон там, в гараже. — Она указала в сторону похожего на сарай строения. — Обязательно сходи. Машины великолепные!

— Схожу, спасибо, — сказал я и сделал шаг в сторону Годдарда.

Нора крепче сжала мою руку.

— Адам, я хотела сказать тебе, что очень рада твоему успеху. Какой все-таки Джок молодец: рискнул, доверился тебе. Я так за тебя рада!

Я тепло ее поблагодарил и высвободил руку из тисков.

Наконец я добрался до Годдарда и вежливо стал в сторонке, пока тот меня не заметил и не подозвал поближе. Он представил меня Стюарту Лури, начальнику отдела корпоративного развития. Тот поздоровался, пожав мне руку. Стюарт был очень красивым мужчиной лет сорока, с преждевременной лысиной и чисто выбритыми остатками волос, которые смотрелись очень даже круто.

— Адам — будущее «Триона»! — представил меня Годдард.

— Что ж, приятно познакомиться с будущим, — сказал Лури с еле уловимым сарказмом. — Ты не будешь вытаскивать монетку у него из уха, Джок?

— В этом нет нужды, — сказал Джок. — Адам сам достает кроликов из шляпы. Правда, Адам? — Годдард приобнял меня за плечи, что у него получилось неуклюже, потому что я гораздо выше его. — Пошли со мной, — тихо добавил он.

Годдард провел меня к веранде.

— Скоро будет моя традиционная маленькая церемония, — объяснил он, пока мы поднимались по деревянной лестнице. Я придержал дверь веранды, пропуская его. — Раздаю маленькие подарки, всякие глупости. — Я улыбнулся: зачем он мне все это говорит?

Он провел меня через веранду со старой плетеной мебелью и через прихожую, пока мы не оказались в основной части дома. Под ногами скрипели старые сосновые доски. Стены были выкрашены в веселый кремово-белый цвет. В воздухе стоял запах старого дома. Все казалось уютным, жилым, настоящим. Вот дом богатого человека без претензий, подумал я. Мы прошли мимо зала с большим камином, завернули за угол в узкий коридор с плиточным полом. По обе стороны были полки с призами и наградами. Годдард остановился в маленькой комнате с книжными шкафами вдоль стен. Посреди ее находился длинный библиотечный стол с компьютером, принтером и несколькими большими картонными коробками. Очевидно, кабинет Годдарда.

— Опять бурсит замучил, — пожаловался он и указал на коробки, доверху наполненные завернутыми в бумагу подарками. — Ты помоложе. Не мог бы отнести их туда, где устроили подиум, возле стойки?..

— Конечно, — сказал я, стараясь не показывать разочарования. Поднял одну из огромных коробок, которая оказалась не только тяжелей, а еще и неудобной: вес был распределен неравномерно, и габариты такие, что я почти не видел, куда ступаю.

— Иди за мной, — сказал Годдард. Я пошел за ним по узкому коридору. Коробка задевала за полки по обе стороны, и мне пришлось повернуть ее набок и вверх, чтобы как-то пробраться. Вдруг коробка что-то столкнула. Раздался громкий грохот, звуки разбивающегося стекла.

— О, черт! — вырвалось у меня.

Я приподнял коробку, чтобы увидеть, что произошло, и застыл: я, наверное, сшиб один из призов с полки. На выложенном плитками полу лежала горсть золотых осколков. Позолоченная керамика, что ли.

— Господи! Простите! — сказал я. Поставил коробку на пол и сел на корточки, чтобы собрать осколки. Я так старался — как же я сбил эту штуку?

Годдард обернулся и побелел.

— Не обращай внимания, — сказал он напряженным голосом.

Я собрал почти все осколки. Это была — до того как я ее разбил — золотая статуэтка бегущего игрока в футбол. Остались кусочек шлема, кулак и маленький футбольный мяч. Основание было из дерева, с латунной пластинкой и гравировкой: «Чемпионы 1995 г. Лейквудская школа. Защитник».

Джудит Болтон говорила мне, что Элайджа Годдард — погибший сын Годдарда.

— Джок, — сказал я, — мне так жаль! — Острый осколок больно врезался в ладонь.

— Я же сказал, не обращай внимания, — отрезал Годдард. — Ничего страшного. А теперь пошли.

Я не знал, что делать. Мне было ужасно стыдно оттого, что я разбил статуэтку. Я хотел все убрать, но злить Джока еще больше не стоило. Плакали наши хорошие отношения... Из пореза на руке сочилась кровь.

— Миссис Уолш все уберет, — сказал Годдард жестким голосом. — Пошли, давай вынесем это наружу. — Он исчез в глубине коридора. Я поднял коробку, очень осторожно понес дальше и выбрался из дома. На картоне остался отпечаток окровавленной ладони.

Когда я вернулся за второй коробкой, Годдард сидел в темном углу кабинета. В руках он сжимал деревянное основание приза. Я замешкался: уйти, оставив его одного, или продолжать носить коробки, будто не замечаю?

— Он был замечательным мальчиком, — неожиданно произнес Годдард. Так тихо, что сначала я даже решил, будто мне послышалось. Я застыл. Он продолжал хриплым шепотом: — Спортивный, высокий, грудь колесом, как у тебя. А еще у него был особый дар... Он делал людей счастливее. Когда он заходил в комнату, у всех поднималось настроение. Людям становилось лучше. Он был красивый, добрый, и глаза у него сияли. — Годдард медленно поднял голову и устремил глаза куда-то перед собой. — Даже когда был совсем маленький, он почти не плакал, не капризничал, не...

Голос Годдарда утих, а я стоял посреди комнаты, не смея шелохнуться. Я прикрыл ранку салфеткой, чтобы унять кровь, и та медленно намокала.

— Тебе он понравился бы, — сказал Годдард. Он смотрел в мою сторону так, словно на моем месте видел сына. — Да. Вы могли бы стать друзьями.

— Жаль, что я с ним не познакомился.

— Все его любили. Бог прислал его на землю, чтобы принести людям счастье. Он весь светился, у него была самая лучшая у... — Его голос сорвался. — Лучшая улыбка... — Годдард опустил голову, его плечи затряслись. Через минуту он сказал: — Однажды Маргарет позвонила мне в офис. Она рыдала... Она нашла его в спальне. Я приехал домой, ничего не соображая... Конечно, не забуду, когда это случилось — двадцать восьмого августа тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Элайджа ушел из Хаверфордского колледжа со второго курса. Вообще-то его исключили, потому что оценки были ни к черту, он перестал ходить на занятия. Но я не мог вызвать его на разговор. Я, конечно, подозревал, что он пристрастился к наркотикам, и пытался с ним поговорить, однако он совсем замкнулся. Когда он приехал, то почти все время сидел у себя в комнате или гулял с ребятами, которых я не знал. Потом один его приятель сказал мне, что он перешел на героин в начале второго курса. А он ведь не былкаким-нибудь малолетним преступником, он был талантливым, милым парнем, хорошим... Но в какой-то момент он... так это называется... подсел на иглу? И это его изменило. В его глазах потух свет. Он начал врать. Он будто пытался себя уничтожить. Понимаешь, о чем я? — Годдард снова поднял глаза. По его лицу текли слезы.

Я кивнул.

Через несколько длинных-предлинных секунд он продолжил:

— Он, наверное, что-то искал. Ему чего-то в этом мире не хватало. Или он слишком любил людей и устал. — Его голос снова охрип. — Устал и убил себя.

— Джок, — проговорил я, надеясь, что он замолчит.

— Вскрытие показало, что он умер от передозировки. Мне сказали — Элайджа знал, что делает. — Годдард прикрыл глаза одутловатой рукой. — А я постоянно себя спрашиваю: в чем я ошибся? Почему подвел его? Я ведь даже грозился вызвать полицию. Мы хотели, чтобы он поехал в реабилитационную клинику. Я собирался отправить его насильно, но так и не успел. Я снова и снова задаю себе одни и те же вопросы: может, я был с ним слишком строг, слишком суров? Или недостаточно строг? Или слишком поглощен своей работой? Наверное, да. Я в то время очень много работал. Я так увлекся созданием «Триона», что стал плохим отцом.

Теперь Годдард смотрел прямо на меня, и я видел боль в его глазах. И меня словно ножом в живот ударили. На глазах выступили слезы.

— Начинаешь дело, строишь свою маленькую империю, — продолжал Годдард, — и забываешь, что в жизни самое важное. — Он несколько раз с усилием мигнул. — Не хочу, чтобы ты об этом забыл, Адам. Не забывай.

Годдард казался совсем маленьким и очень старым, как будто ему сто лет.

— Он лежал на кровати, весь в слюнях и моче, как младенец, и я взял его на руки, словно младенца. Ты знаешь, каково это — видеть собственного ребенка в гробу? — прошептал он. У меня мурашки побежали по коже, и я отвел глаза. — Я думал, что никогда не смогу вернуться на работу. Я думал, что не переживу. Маргарет говорит, что я так и не оправился. Почти два месяца я сидел дома. Не мог понять, почему я еще жив. Если происходит такое, начинаешь... начинаешь сомневаться в смысле всего остального.

Годдард, видимо, вспомнил, что у него есть носовой платок, достал его, вытер лицо.

— Эх, посмотри на меня! — глубоко вздохнул он и вдруг хмыкнул. — Посмотри на старого дурня. В твоем возрасте я воображал, что когда стану старым, то открою смысл жизни. — Он грустно улыбнулся. — А сейчас я ничуть не ближе к смыслу жизни, чем тогда. Зато, правда, знаю, где его нет. Методом исключения. Чтобы понять это, мне пришлось потерять сына. Если у тебя большой дом, шикарный автомобиль и твое лицо поместили на обложку «Форчун», ты думаешь, что все понял, да? Но тут Бог шлет тебе телеграммку: «Ах, прости, забыл предупредить: это ни хрена не стоит». Все, кого ты любишь в этом мире, даны нам на время, напрокат, понимаешь? Так что лучше люби их, пока можешь. — По щеке Годдарда медленно скатилась слеза. — По сей день спрашиваю себя: а понимал ли я Эли? Может, и нет. Думал, что понимаю. Я знаю, что любил его, любил больше, чем сам от себя ожидал. А вот понимал ли я моего мальчика? Не знаю. — Он медленно покачал головой. Было заметно, что Годдард постепенно берет себя в руки. — Твоему отцу — не знаю, кто он, — чертовски повезло. С ним такого не случится. У него такой сын, как ты; сын, который все еще рядом. Я знаю, что он тобой гордится.

— Не очень в этом уверен, — тихо сказал я.

— А я уверен, — возразил Годдард. — Я знаю. Я бы тобой гордился.

66

Утром я проверил почту и обнаружил сообщение от Артура:

Босс весьма впечатлен Вашей презентацией и требует немедленного продолжения.

С минуту я смотрел на экран, а потом решил не отвечать.

Я не стал звонить отцу, а сразу поехал к нему, купив по дороге пачку пончиков «Криспи крим». Поставил машину прямо перед подъездом, зная, что если отец не смотрит в телевизор, он обязательно смотрит в окно и ничего не пропустит.

Я только что побывал на автомойке, и «порше» сиял, как кусок обсидиана. Я не мог на него наглядеться. Пора и отцу показать, что его «сын-неудачник» не такой уж недотепа и заимел колесницу на четыреста пятьдесят лошадиных сил.

Отец, как всегда, сидел перед телевизором и смотрел низкопробное журналистское расследование корпоративных скандалов. Антуан сидел рядом в менее удобном кресле и читал цветной таблоид из супермаркета (они все на одно лицо, но, по-моему, это был «Стар»).

Отец поднял глаза, увидел коробку с пончиками и отрицательно покачал головой.

— Я почти уверен, что внутри есть шоколад. Твои любимые.

— Мне больше нельзя такое дерьмо. Этот зулус держит меня под прицелом. Может, ему предложишь?

Антуан отрицательно покачал головой:

— Нет, спасибо. Я пытаюсь сбросить вес. Не соблазняй.

— Это, случайно, не диетический салон? — Я поставил коробку рядом с Антуаном, на кофейный столик с инкрустацией «под клен». Отец не сказал ни слова о машине: наверное, смотрел телик. Да и глаза у него уже не те.

— Как только ты уйдешь, он начнет щелкать кнутом и гонять меня по комнате, — сказал папаня.

— И так весь день?

Судя по лицу, отец не особенно злился, скорее так, развлекался.

— Его это радует, — кивнул он в сторону Антуана. — А самый большой кайф — не давать мне курить.

Похоже, между ними установилось вооруженное перемирие.

— А ты стал лучше выглядеть, пап, — соврал я.

— Брехня, — отозвался он, не отрывая глаз от псевдорасследования. — Тебя еще не поперли с нового места?

— Нет, — сказал я и скромно улыбнулся: пора сказать ему главную новость. — Вообще-то...

— Послушай, — он наконец отвернулся от телевизора и перевел на меня слезящиеся глаза, — если ты будешь хлопать ушами, эти сукины дети, эти подонки вытянут из тебя последнюю монетку.

— Кто, корпорации?

— Корпорации, фирмы, директора со своими акциями, большими и толстыми пенсиями и выгодными сделками. Все они думают только о себе, все и каждый, запомни!

Я потупился и тихо сказал:

— Ну, может, и не все.

— Не обманывай себя.

— Слушай своего отца, — сказал Антуан, не отрывая глаз от «Стар». В его голосе чувствовалась почти симпатия. — Он мудрый человек.

— Папа, с некоторыми директорами я неплохо знаком. Меня только что здорово продвинули по службе. Я теперь особый ассистент генерального директора «Триона».

Повисла тишина. Наверное, отец не расслышал. Он опять смотрел в телевизор. Я решил немного смягчить свой самоуверенный тон:

— Папа, это же правда здорово.

Тишина.

Я уже собирался все повторить, когда отец переспросил:

— Особый ассистент? Это что-то вроде секретаря?

— Нет-нет. Это... ну, типа, работник высокого ранга. Для мозговых штурмов и так далее.

— Так чем ты точно занимаешься весь день?

У старика эмфизема, а воздух хватаю ртом я.

— Не важно, — сказал я. — Не надо было мне говорить.

Я действительно об этом пожалел. На кой черт мне знать, что он думает?

— Нет, правда! Мне же интересно знать, откуда у тебя такая шикарная тачка.

Значит, заметил-таки! Я улыбнулся:

— Красавица, правда?

— Сколько она тебе стоила?

— Ну...

— Точнее, сколько кредита ты выплачиваешь в месяц. — Отец сделал большой глоток кислорода.

— Нисколько.

— Нисколько, — повторил он, словно до него не сразу дошло.

— Ничего не выплачиваю. За все платит «Трион». Это дополнительная льгота моей новой работы.

Он снова глотнул кислорода.

— Льгота...

— Как и моя квартира.

— Ты переехал?

— По-моему, я тебе говорил. Сто восемьдесят пять квадратных метров в новом здании, «Харбор-Суитс». Оплачивает «Трион».

Снова вдох.

— Ты гордишься? — спросил отец.

Ничего себе! Я никогда еще не слышал от него этого слова.

— Да, — признался я, покраснев.

— Гордишься, что теперь ты их собственность?

Зря я не заметил бритву в яблоке.

— Я не их собственность, папа, — сухо сказал я. — Как я понимаю, это называется «сделать карьеру». Проверь в словаре. В той же статье тезауруса, что и «жизнь наверху», «бизнес-люкс» и «высокооплачиваемые профессионалы». — Я говорил и сам не верил тому, что произносил. Это я-то, который вечно причитал, что мной манипулируют! А теперь расхвастался. Видишь, до чего ты меня довел?!

Антуан отложил газету и тактично вышел, сделав вид, что ему нужно что-то на кухне.

Отец резко рассмеялся и повернулся ко мне.

— Дай-ка я тебе объясню! — Он вдохнул еще кислорода. — Ни машина, ни квартира тебе не принадлежат. И это ты называешь льготами? — Он вдохнул. — Я скажу тебе, что это такое. Все, что они тебе дают, они могут и забрать. И они это сделают! Ты ездишь на чертовой машине компании, ты живешь в квартире компании, ты носишь униформу компании, и все это не твое. Вся твоя жизнь — не твоя.

Я закусил губу. Нужно держать себя в руках. Старик умирает, сказал я себе в миллионный раз. Он на стероидах. Он несчастный и озлобленный.

И все-таки у меня вырвалось:

— Знаешь, отец, другие гордились бы успехами сына. Отец всосал очередную порцию кислорода. Его глаза блестели.

— И это, по-твоему, успехи? Знаешь, Адам, ты все больше напоминаешь свою мать.

— Неужели? — Терпи, сдерживай гнев, не выпускай наружу, иначе он останется прав.

— Вот именно. Ты похож на нее. У тебя такой же общительный характер — все ее любили, она везде была ко двору, могла выйти за более богатого, могла достичь большего. И будь уверен, она мне об этом говорила. Эти родительские собрания в «Бартоломью Браунинг» — она подлизывалась к этим богатым подонкам, выряжалась, тыкала своими титьками им в лицо. Думаешь, я не замечал?

— Ну ты даешь, отец! Жаль, что я не похож на тебя, да?

Он молча посмотрел на меня.

— Не такой озлобленный и противный. Не настолько ненавидящий весь мир. Ты хочешь, чтобы я стал таким, как ты, да?

Отец запыхтел, его лицо покраснело.

Меня понесло. Мое сердце забилось сто раз в минуту, я почти сорвался на крик.

— Когда у меня не было ни цента, когда я не жил, а развлекался, ты считал меня кретином. Теперь я преуспел практически по любым стандартам, а ты меня презираешь? Может, есть причина, из-за которой ты не можешь мной гордиться, что бы я ни делал, а, папа?

Он сердито посмотрел на меня и выдохнул:

— Какая же?

— Посмотри на себя. Посмотри на свою жизнь. — Внутри меня будто сорвался с рельсов огромный товарняк, который невозможно остановить. — Ты всегда говорил, что мир делится на победителей и неудачников. Вот я тебя и спрашиваю: а ты кто? Кто ты?

Отец подышал кислородом. Его глаза налились кровью и казалось, что вот-вот лопнут. Он что-то пробормотал себе под нос. До меня донеслись только слова «чертов», «блин» и «дерьмо».

— Да, отец, — сказал я и отвернулся от него. — Я не хочу быть таким, как ты. — Я пошел к двери, и скопившаяся злость подгоняла меня. Я все сказал и уже не мог отменить, и от этого было гаже обычного. Я ушел, чтобы не натворить еще худших бед. Последнее, что я увидел, последний образ отца, который остался у меня в памяти: его огромное красное лицо, пыхтящее и бормочущее, остекленевшие глаза, полные возмущения, ярости или боли — не знаю чего.

67

— Так ты действительно работаешь на самого Джока Годдарда? — спросила Алана в лифте. — Господи, надеюсь, я не говорила о нем ничего плохого. Или говорила?

После работы она заехала домой, чтобы переодеться, и выглядела великолепно: черный джемпер с вырезом лодочкой, черные леггинсы, черные ботинки. Она надушилась тем же вкусным цветочным ароматом, что и на нашем последнем свидании. Длинные и блестящие черные волосы подчеркивали синеву глаз.

— Да, ты его с дерьмом смешала, а я тут же доложил.

Она улыбнулась, сверкнув идеальными зубами.

— Твой лифт размером с мою квартиру.

Я знал, что это неправда, но все равно рассмеялся:

— Во всяком случае, он больше, чем квартира, в которой жил я!

Когда я сказал Алане, что недавно переехал в «Харбор-Суитс», она очень заинтересовалась, и я пригласил ее зайти и посмотреть. Мы собирались поужинать в ресторане внизу (я еще там не был).

— Вот так вид! — восхитилась Алана с порога. В квартире тихо звучала музыка Аланис Морисетт. — Фантастика! — Она заметила, что я распаковал еще не всю мебель, и озорно улыбнулась: — Так когда ты вселяешься?

— Как только найду свободный часик-другой. Что-нибудь выпьешь?

— М-м-м... Конечно, не откажусь.

— Я делаю классный джин с тоником.

— Спасибо. Значит, ты едва начал на него работать. Да?

Конечно, Алана нашла меня на сайте. Я подошел к свежезаполненному спиртным «гроту», в нише рядом с кухней, и достал бутылку джина «Танкерей Малакка».

— На этой неделе.

Она прошла за мной на кухню. Я вытащил несколько лаймов из почти пустого холодильника и разрезал их пополам.

— А в «Трионе» ты всего месяц. — Она склонила голову набок, удивляясь моему быстрому продвижению. — Хорошая кухня. Сам готовишь?

— Все сплошная показуха, — сказал я, загружая половинки лаймов в электрическую соковыжималку. — Что касается работы, меня наняли в отдел маркетинга новых продуктов, но потом Годдард заинтересовался моим проектом, ему понравился мой подход или мои идеи, что ли.

— Повезло тебе! — Алана повысила голос, чтобы ее было слышно за электрическим жужжанием.

Я пожал плечами:

— Поживем — увидим.

Я наполнил льдом два бокала без ножки в стиле французского бистро, плеснул джина и охлажденного тоника и щедро полил лаймовым соком. Потом вручил ей бокал.

— Значит, Том Лундгрен нанял тебя в команду Норы Соммерс. Ой, вкусно! Это все лайм.

— Спасибо. Да, Том Лундгрен меня и нанял. — Я сделал вид, что удивился.

— А ты знаешь, что тебя приняли на мое место?

— Что ты имеешь в виду?

— Место, которое освободилось, когда меня перевели в «Аврору».

— Да что ты? — Я опять изобразил удивление.

Она кивнула:

— Трудно поверить.

— Да, мир тесен! А что такое «Аврора»?

— Я думала, ты знаешь. — Она как-то слишком небрежно глянула на меня поверх бокала.

Я невинно покачал головой.

— Нет, а что?

— Я думала, ты тоже нашел меня на сайте. Меня отправили в отдел маркетинга в группу революционных технологий.

— Это и есть «Аврора»?

— Нет, «Аврора» — конкретный проект, которым я занимаюсь. — Алана поколебалась. — Я думала, раз ты работаешь на Годдарда, то все знаешь.

Тактический просчет с моей стороны. Пусть лучше она думает, что со мной можно говорить обо всем.

— Теоретически у меня абсолютный доступ. Но я еще не разобрался, где ксерокс.

Она кивнула.

— Тебе нравится Годдард?

Надо сказать «нет», что ли?

— Интересный человек.

— На барбекю выглядело так, будто вы очень близки. Я видела, что он подозвал тебя, чтобы познакомить со своими приятелями, ты носил ему коробки и все такое.

— Да, близки, — сказал я с сарказмом. — Я его мальчик на побегушках. Его мышцы. И как тебе барбекю?

— Было непривычно тусоваться с сильными мира сего, хотя после пары бокалов пива стало легче. Меня пригласили в первый раз.

«Это из-за „Авроры“, любимого проекта Годдарда, — подумал я. — Глазное — не перегнуть палку. Пока оставим тему».

— Давай я позвоню в ресторан и попрошу подготовить нам столик.

— А я думала, «Трион» не нанимает людей со стороны... — Алана подняла глаза от меню. — Наверное, ты им очень понравился.

— Они решили, что все фирмы за мной гоняются. На самом деле я не такой уж подарок.

Мы перешли с джина и тоника на сансер (я еще из досье, по ее магазинным счетам помнил, что это ее любимое вино). Алана удивилась и даже обрадовалась. Я уже начал привыкать к такой реакции.

— Не подарок? Сомневаюсь, — сказала она. — Чем ты занимался в «Уайатте»?

Я выдал Алане заученную версию для собеседования, но ей показалось мало. Она хотела услышать подробности о «Люсиде».

— Вообще-то я не должен говорить о том, что делал в «Уайатте», понимаешь? — сказал я. Надеюсь, она не подумает, что я пай-мальчик какой-то.

Алана как будто смутилась.

— О Господи, конечно, я прекрасно понимаю!

Появился официант.

— Вы готовы сделать заказ?

Алана сказала:

— Ты первый, — и погрузилась в чтение меню.

Я заказал паэлью.

— И я хотела паэлью! — возмутилась она. Хорошо, значит, она не вегетарианка.

— Знаешь, тут можно заказывать одно и то же, — улыбнулся я.

— Мне тоже паэлью, — сказала Алана официанту, — но если в рецепт входит мясо или колбаса, нельзя ли их убрать?

— Конечно, — сказал официант, что-то пометив в блокноте.

— Обожаю паэлью, — сказала Алана. — Дома я почти не ем рыбу или морские продукты. Редкое лакомство.

— Продолжим пить сансер? — уточнил я.

— Конечно.

Когда официант уже уходил, я вдруг вспомнил, что у Аланы аллергия на креветки и сказал:

— Секундочку! В паэлье есть креветки?

— Э-э, да, есть.

— Лучше без них, пожалуйста.

Алана широко раскрыла глаза:

— Откуда ты?.. — Она осеклась и подозрительно прищурилась.

Как же я так прокололся? Я с трудом сглотнул, от лица отлила кровь. Наконец я выговорил:

— Ты хочешь сказать, у тебя тоже на них аллергия?

Пауза.

— Да. Извини. Вот смешно!

Небо вроде бы расчистилось. Мы переключились на сушеные гребешки.

— И вообще, — начал я, — что это мы все обо мне? Расскажи об «Авроре».

— Проект считается секретным, — извиняющимся голосом сказала Алана.

Я ухмыльнулся.

— Нет, я не в отместку, честное слово! — запротестовала Алана. — Правда!

— Ладно, — скептически ответил я. — Но ты возбудила мое любопытство. Мне что, самому теперь совать туда свой нос?

— Это не настолько интересно.

— Не верю. Опиши хотя бы в общих чертах.

Алана тяжело вздохнула.

— Ну ладно. Ты когда-нибудь слышал о компании «Халоид»?

— Нет, — протянул я.

— И правильно. Никто не слышал. Это такая маленькая фирмочка, которая занималась фотобумагой и в конце сороковых годов купила права на новую технологию, которую отвергли большие компании — «Ай-би-эм», «Эр-си-эй» и так далее... А технология называлась ксерографией, понятно? Лет через десять-пятнадцать компания «Халоид» стала называться корпорацией «Ксерокс» и из маленького семейного бизнеса превратилась в гиганта. А все потому, что они рискнули и занялись технологией, которой больше никто не заинтересовался.

— Ясно.

— Или как корпорация «Галвил мэньюфэкчуринг» в Чикаго, которая выпускала магнитолы для «Моторолы», а потом занялась полупроводниками и сотовыми телефонами. Или маленькая нефтепоисковая компания «Геофизикал сервис», которая занялась транзисторами и интегральными схемами и превратилась в «Тексас инструментс». Понимаешь? Очень многие компании преуспели, в нужное время купив нужную технологию, и оставили конкурентов далеко позади. Джок Годдард пытается добиться того же с помощью «Авроры». Он надеется, что «Аврора» изменит мир и американский бизнес в частности — как транзисторы, полупроводники или фотокопирование.

— Революционные технологии.

— Вот именно.

— Но «Уолл-стрит джорнал», похоже, уверен, что Джоку ничто не светит.

— Мы с тобой знаем, что это не так. Джок на шаг впереди всех. В истории компании было три или четыре момента, когда все думали, что «Триону» конец, что он на грани банкротства, однако неожиданно компания становилась еще сильнее прежнего.

— Ты думаешь, сейчас один из таких моментов?

— Когда «Аврора» будет готова, Годдард сделает заявление. И тогда мы посмотрим, что скажет «Уолл-стрит джорнал». Все теперешние проблемы не будут иметь значения.

— Поразительно... — Я посмотрел в свой бокал и произнес небрежно-небрежно: — И что это за технология?

Алана улыбнулась.

— Я и так сказала тебе больше, чем следует. — Она кокетливо склонила голову набок. — Ты, случайно, не проверяешь меня на болтливость?

66

Как только Алана выразила желание поужинать в ресторане в «Харбор-Суитс», я понял, что эту ночь мы проведем вместе. У меня бывали случаи, когда возбуждение возникало оттого, что я не знал: согласится девушка или нет? Сейчас сомнений не было, но эротический заряд оказался еще сильнее. Между нами возникла невидимая черта, отделявшая дружеские отношения от более глубоких. Мы оба знали, что ее пересечем; вопрос только в том, когда и как, кто сделает первый шаг, как все это будет.

После ужина мы вернулись ко мне, немного покачиваясь от выпитого белого вина и джина с тоником. Я обнимал Алану рукой за тонкую талию. Мне хотелось почувствовать мягкую кожу на ее животе, под грудью, между ягодицами и поясницей. Я хотел увидеть ее самые интимные места. Я мечтал о том, как твердый панцирь Аланы, невероятно красивой и утонченной женщины, треснет; как она дрогнет и поддастся; как эти ясные синие глаза затопит наслаждение.

Мы шатко прошлись по комнате, наслаждаясь видами на воду. Я налил два бокала мартини, в которых определенно не было нужды. Алана вздохнула:

— Подумать только! Завтра утром мне ехать в Пало-Альто.

— А что там, в Пало-Альто?

Она покачала головой:

— Ничего интересного.

Она тоже обнимала меня за талию. Вдруг ее рука как бы случайно соскользнула на мои ягодицы и несколько раз сжала. Алана шутливо спросила, распаковал ли я постель.

В следующую минуту мои губы уже прижались к ее губам, кончики пальцев поглаживали грудь, а ее горячая рука змеей пробралась к моему паху. Мы оба быстро возбудились и, спотыкаясь, дошли до дивана — распакованного. Немного поцеловались, потираясь друг о друга бедрами. Алана застонала и нетерпеливо вытащила меня из брюк. Под ее черным джемпером оказалась белая шелковая маечка. Грудь у нее была маленькая и идеальной формы.

Алана кончила громко, с неожиданной страстностью.

Я опрокинул свой бокал с мартини.

Мы прошли по длинному коридору в спальню и повторили еще раз, только медленнее.

— Алана... — проговорил я, когда мы просто нежились в постели.

— М-м-м?

— Алана... Это значит «прекрасная» — по-гэльски, да?

— Я думаю, по-кельтски. — Она легонько меня царапнула. Я погладил ее грудь.

— Алана, я должен кое в чем признаться.

Она простонала:

— Ты женат!

— Нет...

Алана повернулась ко мне, и в ее глазах мелькнула досада.

— Ты с кем-то встречаешься!

— Нет, совсем нет. Я должен признаться... я терпеть не могу Ани Ди Франко.

— Но ведь ты... ты цитировал ее...

Алана выглядела озадаченной.

— Одна моя бывшая девушка часто ее слушала, и теперь у меня плохие ассоциации.

— Так почему ты достал один из ее дисков?

Она заметила чертов диск рядом с CD-проигрывателем.

— Пытался заставить себя ее полюбить.

— Зачем?

— Ради тебя.

Алана задумалась, нахмурив черные брови.

— Тебе не обязательно любить все, что люблю я. Мне вот не нравятся «порше».

— Разве? — Я с удивлением повернулся к ней.

— Это все мишура.

— Ну... да.

— Есть мужчины, для которых «порше» — необходимость. Ты не из таких.

— Вряд ли «порше» можно считать необходимостью. Я просто думал, что это круто.

— Удивляюсь, что ты не купил красный.

— Не-а. Красный — наживка для копов. Как только они видят красный «порше», сразу включают радар.

— У твоего отца тоже был «порше»? У моего — да. — Алана закатила глаза. — Просто смешно. Машина для мужского климакса. Для кризиса среднего возраста.

— Если честно, у нас долго вообще не было машины.

— Как не было?!

— Мы пользовались общественным транспортом.

— А-а. — Алана смутилась. Через минуту она сказала: — Значит, тебе это все в новинку. — Она помахала рукой, показывая на квартиру и остальное.

— Да.

Прошла еще минута.

— Я могу тебя когда-нибудь навестить на работе? — спросил я.

— Нет. Доступ на пятый этаж строго ограничен. И вообще, наверное, лучше, чтобы на работе не знали, согласен?

— Да, ты права.

Я удивился, когда Алана свернулась рядом со мной калачиком и заснула. Я думал, она тут же уедет домой, чтобы проснуться в собственной кровати, но Алана захотела провести со мной всю ночь.

Когда я встал, на прикроватных часах было три часа тридцать пять минут. Алана спала, тихонько посапывая. Я прошел по ковру и бесшумно закрыл за собой дверь спальни.

Проверил почту и увидел обычный набор спама и всякого мусора, писем по работе, на вид не очень срочных, и одно сообщение с Хашмейла от Артура с темой «Re: потребительские электронные товары». Похоже, великий Мичем недоволен:

Босс чрезвычайно расстроен тем, что Вы не ответили. Он ожидает, что к восемнадцати часам Вы представите дополнительные материалы. В противном случае наша сделка окажется под вопросом.

Я нажал «Ответ», напечатав: «Не в состоянии обнаружить дополнительные материалы. Примите мои извинения» — и подписался: «Донни». Потом прочитал и стер. Нетушки! Я вообще не буду отвечать, это проще. Я и так для них достаточно сделал.

Я заметил, что черпал квадратная сумочка Аланы лежит на стойке «под гранит». Компьютер и сумку с работы Алана наверняка оставила дома, когда заходила переодеваться.

В сумочке оказались ее бейдж, помада, несколько мятных пастилок, кольцо ключей и «Маэстро». Ключи скорее всего от квартиры, машины, почты и так далее. В «Маэстро» наверняка номера телефонов, адреса и назначенные встречи. Это могло очень пригодиться Уайту и Мичему.

А я еще на них работаю?

Может, и нет.

Что будет, если я просто откажусь? Я выполнил свою часть сделки, выяснил все, что им было нужно по «Авроре», — ну, почти все. Вполне возможно, они решат, что продолжать преследование не имеет смысла. Раскрывать меня не в их интересах — по крайней мере пока я потенциально могу быть им полезен. Анонимно сдавать меня ФБР они тоже не станут: все равно те до них докопаются.

Да что они мне сделают?

Вдруг до меня дошло: я уже давно перестал на них работать. Я принял решение в тот день, в кабинете в загородном доме Джока Годдарда. Я больше не хотел его предавать. А Мичем с Уайаттом пусть себе катятся.

Сейчас мне было бы проще простого вставить наладонник Аланы в крэдл, подсоединенный к моему компьютеру, и получить горячее подключение. Конечно, она может проснуться, вспомнить, что не дома, и пойти меня искать. Тогда она увидит, что я перекачиваю информацию с ее «Маэстро». А может, не заметит? Нет, Алана не дурочка и сразу разберется.

И как бы я ни выкручивался, как бы ни оправдывался, она мигом сообразит, что мне нужно. Наши отношения закончатся — а этого мне совсем не хочется. Я влюбился в Алану. Да, влюбился всего после пары свиданий и одной ночи! Я только начал знакомиться с ее земной, экспансивной, страстной стороной. Мне очень нравился ее сумасшедший, несдержанный смех, ее дерзость, ее чувство юмора. Я не хотел терять ее из-за подонка вроде Ника Уайатта.

Я передал Уайатту массу данных по «Авроре». Я выполнил свою работу и больше не хочу иметь с этими козлами ничего общего.

Я все еще видел перед собой Джока Годдарда с трясущимися плечами, сгорбившегося в темном углу кабинета. Миг откровения. Доверие, которое он мне оказал. И я предам его ради чертова Ника Уайатта?

Ну уж нет! С меня хватит.

Я положил «Маэстро» на место, налил стакан холодной воды из диспенсера на дверце холодильника, залпом выпил и снова залез в теплую кровать к Алане. Она что-то сонно пробормотала. Я прижался к ней и впервые за несколько недель почувствовал, что меня не мучит совесть.

69

Годдард быстро шел по коридору в зал закрытых заседаний, и я изо всех сил старался не отстать, но и не перейти на бег. Господи, этот старик носится, как черепаха на метамфетамине!

— Это будет не собрание, а цирк, — пробормотал он. — Как только я узнал, что команда «Гуру» пропускает дату поставки к Рождеству, я вызвал их для выяснения ситуации. Им известно, что его величество недовольно, и они будут вести себя словно труппа русских балерин, исполняющих «Танец феи Драже». Сейчас ты увидишь меня с менее привлекательной стороны.

Я ничего не сказал — а что тут скажешь? Я видел приступы гнева Годдарда, и они ни в какое сравнение не шли с выкидонами другого знакомого мне генерального. По сравнению с Уайаттом Джок — добряк, вроде мистера Роджерса из детской программы. К тому же я был все еще под впечатлением сцены в его кабинете. Я никогда не видел, чтобы человек так открылся перед другим. Раньше я не совсем понимал, почему Годдард выделил меня, чем я его заинтересовал. Теперь понял, и мой мир пошатнулся. Я хотел не просто ему понравиться, а стремился заслужить его одобрение, а может, и что-то большее.

«Почему, — мучительно размышлял я, — Годдарду нужно было все испортить и оказаться таким хорошим человеком? Работать на Ника Уайатта и без того противно! А теперь я шпионю против отца, которого у меня никогда не было, и совсем запутался».

— Руководитель проекта «Гуру» — очень умная молодая женщина по имени Одри Бетун, перспективный специалист, — тихо сказал Годдард. — Только эта катастрофа может поставить крест на ее карьере. Не терплю просчеты такого масштаба. — Приближаясь к залу, он замедлил шаг. — Если у тебя будут какие-то соображения, смело вступай в разговор. Только осторожнее: это сильная группа с предвзятым мнением, и они не станут пресмыкаться просто потому, что привел тебя я.

Команда «Гуру» собралась вокруг большого стола и явно нервничала. Когда мы вошли, все подняли головы. Некоторые улыбнулись, сказали: «Привет, Джок» или «Здравствуйте, мистер Годдард». Они были похожи на испуганных кроликов. Я вспомнил, как совсем недавно тоже сидел за этим столом. Многие смерили меня удивленными взглядами, разнесся шепоток.

Годдард сел во главе стола. Рядом с ним расположилась негритянка лет под сорок, та самая, которую я видел с Томом Лундгреном и его женой на барбекю. Он похлопал ладонью по столу, подзывая меня устраиваться рядом. Я сел и тайком выудил из кармана сотовый, который вибрировал уже добрых десять минут. Звонили с нескольких незнакомых номеров. Я выключил телефон.

— Добрый день, — сказал Годдард. — Это мой ассистент, Адам Кэссиди. — Вежливые улыбки. Я заметил, что среди них моя давняя подруга, Нора Соммерс. Она и в «Гуру» влезла? На Норе были костюм в черно-белую полосочку и полная боевая раскраска. Она встретилась со мной взглядом и засияла, словно увидела давно потерянного товарища детских игр. Я вежливо и с тайным злорадством улыбнулся в ответ.

Одри Бетун, начальник проекта, была в красивом темно-синем костюме и белой блузке, в ушах — золотые сережки-гвоздики, волосы подняты вверх над темным лицом в сложно завитой и залитой лаком прическе. Я успел посмотреть про нее информацию на сайте и знал, что Одри Бетун из богатой семьи среднего класса. Ее отец — потомственный врач. Каждое лето она проводит в семейной резиденции в Оук-Блафс на острове Мартас-Виньярд. Она улыбнулась мне, открыв щель между передними зубами, и протянула руку для пожатия за спиной Джока. Ладонь оказалась сухой и прохладной, и я невольно ее зауважал: ведь речь шла о ее карьере!

«Гуру» — проект косил кодовое название «Цунами» — это продвинутый наладонник. Самая передовая технология и единственное комбинированное устройство «Триона» — КПК, коммуникатор и смартфон одновременно, а по мощности — ноутбук в двухсотграммовой коробочке. Он позволял пользоваться: электронной почтой, системой мгновенной отправки сообщений, делать крупноформатные таблицы и был оснащен полноценным HTML-броузером и отличным цветным дисплеем с активной TFT-матрицей.

Годдард откашлялся.

— Как я понимаю, мы столкнулись с небольшой проблемой?

— Можно сказать и так, Джок, — вежливо отозвалась Одри. — Вчера пришли результаты внутреннего аудита, которые показали, что у нас дефективный компонент. Жидкокристаллический дисплей мертв.

— Ага, — сказал Годдард с деланным, как я знал, спокойствием. — Значит, плохой экран?

Одри покачала головой:

— Очевидно, дефект кроется в самой управляющей микросхеме.

— В каждой? — уточнил Годдард.

— Совершенно верно.

— Четверть миллиона бракованных товаров, — сказал Годдард. — Понятно. Когда там у нас отгрузка? Через три недели. Если я правильно запомнил... исправьте меня, если я ошибаюсь... вы планировали поставку до конца квартала, чтобы увеличить доход с третьего квартала и дать нам запас времени и денег на рождественский период?

Она кивнула.

— Одри, мы все знаем, что «Гуру» — самый важный продукт отдела. А «Трион», как известно, испытывает на рынке определенные трудности. Это значит, что своевременная отгрузка «Гуру» еще более важна. — Я заметил, что Годдард говорит неестественно медленно: он явно сдерживался.

Рик Дьюрант, главный маркетолог, парень с прилизанной челкой, жалобно вставил:

— Нам очень стыдно. Мы уже запустили огромную провокационную рекламу. «Микрокомпьютер для следующего поколения».

— Да, — пробормотал Годдард. — И как видно, достанется он именно следующему поколению. — Он повернулся к главному инженеру проекта, Эдди Кейбрелу, круглолицему смуглому парню со старомодным ежиком. — Проблема с маской?

— Если бы, — ответил Кейбрел. — Нет, весь чертов чип придется переделывать, сэр.

— Субподрядчик в Малайзии? — уточнил Годдард.

— Нам всегда с ними везло, — сказал Кейбрел. — Их продукция отказоустойчива и хорошего качества. Но это сложный заказной чип. Он должен управлять нашим собственным, трионовским дисплеем, и блины выходят комом и комом...

— А как насчет замены дисплея? — прервал его Годдард.

— Невозможно, сэр, — возразил Кейбрел. — Только если менять весь корпус, а это займет не меньше полугода.

Я резко выпрямился. В голове звенели слова: заказной чип... трионовский дисплей...

— Ох уж эти заказные чипы! — покачал головой Годдард. — Сплошные проблемы. Какой у нас выход? Сорок, пятьдесят процентов?

Кейбрел ответил с несчастным видом:

— Ноль. Какая-то ошибка на линии сборки.

Годдард поджал губы. Казалось, он вот-вот сорвется.

— Сколько уйдет на переделку чипа?

Кейбрел поколебался.

— Три месяца, если повезет.

— Если повезет! — повторил Годдард. — Если повезет! — Его голос становился все громче. — Три месяца отодвигают дату отгрузки до декабря. Нас это не устроит, верно?

— Да, сэр, — сказал Кейбрел.

Я тронул Годдарда за руку, но он не обратил на меня внимания.

— Мехико быстрее не справится?

Начальник производства, женщина по имени Кэти Горник, ответила:

— Может, и быстрее, на неделю или две, только это нас не спасет. Да и качество будет в лучшем случае нестандартным.

— Заварили хренову кашу! — сказал Годдард. Я в первый раз услышал, как он столь откровенно ругается.

Я взял листок со спецификациями продукта, снова тронул Годдарда за руку.

— Можно я выйду на минутку?

Я выбежал из зала в зону отдыха и открыл крышку телефона.

Ноя Морддена не было на месте, и я набрал его сотовый. Он тут же ответил:

— Что?

— Это я, Адам.

— Я же спрашиваю, что?

— Помнишь уродливую куклу у тебя в офисе? Которая говорит: «Поцелуй меня в зад, Годдард»?

— Люби-Меня-Люсиль. Не отдам. Купи себе другую.

— У нее на животе, случайно, не жидкокристаллический дисплей?

— Ты что задумал, Кэссиди?

— Слушай, надо поговорить про управляющую схему для дисплея. Про заказной чип.

Через несколько минут я вернулся в конференц-зал. Начальник производства и начальник отдела проектирования ожесточенно спорили о том, можно ли в крошечный корпус «Гуру» втиснуть другой дисплей. Я молча сел и стал ждать, когда возникнет пауза. Наконец пришел мой шанс.

— Простите, — сказал я, однако никто не обратил внимания.

— Понимаете, — продолжал Эдди Кейбрел, — именно поэтому нам и приходится откладывать запуск.

— Мы не можем этого себе позволить! — оборвал его Годдард.

Я прочистил горло.

— Позвольте мне сказать...

— Адам... — начал Годдард.

— Я знаю, это прозвучит по-идиотски, — сказал я, — но помните куклу-робота по имени Люби-Меня-Люсиль?

— Мы что, — проворчал Рик Дьюрант, — сейчас займемся всеми нашими ошибками? Не напоминайте. Мы сделали полмиллиона этих уродок, и все вернулись обратно.

— Вот именно, — сказал я. — Поэтому у нас на складе лежит триста тысяч заказных чипов, специально разработанных для дисплея «Триона».

Раздались смешки, кто-то откровенно рассмеялся. Один из инженеров сказал другому, но так, что было слышно всем:

— А он знает, что такое коннекторы?

Кто-то сказал:

— Просто умора.

Нора посмотрела на меня, сморщившись от притворного сочувствия, и пожала плечами.

Эдди Кейбрел сказал:

— Если бы все было так просто, Адам. Только заказные микросхемы не взаимозаменяемы. Они должны быть совместимы по разъемам.

Я кивнул.

— В микросхеме для Люсиль разводка типа SOLC-68. Разве в «Гуру» не такая же?

Годдард удивленно воззрился на меня.

Настала тишина. Кто-то зашуршал бумагой.

— Разводка SOLC-68, — сказал один из инженеров. — Да, должно сработать!

Годдард обвел глазами зал и хлопнул по столу:

— Хорошо, так чего же мы ждем?

Нора улыбнулась мне влажными губами и подняла большой палец вверх.

По пути в свой офис я достал сотовый. Пять сообщений, все с одного номера, одно с пометкой «лично». Я набрал голосовую почту и тут же узнал вкрадчивый голос Мичема: «Говорит Артур. От вас три дня ничего не слышно. Это неприемлемо. К полудню свяжитесь со мной по электронной почте во избежание неприятных последствий».

Я вздрогнул: то, что Мичем позвонил, несмотря на риск, доказывало, что он не шутит.

Он прав: я действительно пропал с горизонта. Но возвращаться у меня не было никакого желания. Извини, дружок.

Следующее сообщение было от Антуана. Его голос звучал высоко и напряженно.

— Адам, приезжай в больницу, — сказал он в первом сообщении. Второе, третье, четвертое, пятое — все были от Антуана, и каждое звучало отчаяннее предыдущего. — Адам, где ты, черт возьми? Ну давай же, приезжай!

Я остановился у офиса Годдарда — он все еще говорил с командой «Гуру» — и сказал Фло:

— Передайте Джоку, что у меня непредвиденные обстоятельства, ладно? Что-то с отцом.

70

Конечно, я знал, что с ним, знал заранее, и все равно гнал машину как сумасшедший. Каждый светофор, каждый автомобиль, который делал левый поворот, каждый дорожный знак («Ограничение скорости в течение школьного дня») словно сговорились задержать меня, не дать добраться до больницы и увидеть отца, пока он не умер.

Я припарковался в неположенном месте, потому что добираться до стоянки не было времени. Забежал в отдел реанимации, ударом ноги распахнув двери, будто я санитар с носилками, и бросился к регистратуре. Знакомая мне неприветливая санитарка сидела на телефоне и смеялась, явно звоня не по работе.

— Где Фрэнк Кэссиди? — спросил я.

Она глянула на меня и продолжала болтать.

— Фрэнсис Кэссиди! — крикнул я. — Где он?

Санитарка обиженно положила трубку и посмотрела в компьютер.

— Палата номер три.

Я пробежал по коридору, рывком открыл тяжелые двойные двери в палату и увидел Антуана, который сидел на стуле у зеленой занавески. Когда он заметил меня, то ничего не сказал, посмотрел пустым взглядом, и я понял, что у него красные глаза. Он медленно покачал головой, когда я подошел, и сказал:

— Мне очень жаль, Адам.

Я отдернул занавеску и увидел отца. Он сидел на кровати с открытыми глазами, и я подумал: «Антуан, ты ошибся, он еще с нами, гад этакий», пока до меня не дошло, что у папы странный цвет лица. Какой-то желтоватый, восковой, и, что самое ужасное, рот открыт. Я почему-то видел только это: его рот был открыт не так, как у живых людей, он застыл в агонии, в последнем отчаянном вдохе, сердито, почти злобно.

— Нет! — простонал я.

Антуан встал позади и положил мне руку на плечо.

— Констатировали десять минут назад.

Я дотронулся до отцовского лица, до его восковой щеки. Прохладная. Не холодная и не теплая. На пару градусов холоднее обычного, такой температуры, какой никогда не бывает у живых. Кожа казалась похожей на пластилин.

У меня перехватило дух. Я будто оказался в вакууме. Свет над головой померк.

— Папа! Нет!

Я смотрел на отца полными слез глазами, гладил его лоб, щеки, красный шелушащийся нос с черными волосками, торчащими из пор. Потом наклонился и поцеловал его злое лицо. Много лет я целовал отца в лоб или в щеку, а он почти не отзывался, да только я всегда был уверен, что замечал крошечную искринку удовольствия в его глазах. Теперь, конечно, он никак не реагировал, и это потрясло меня еще больше.

— Я хотел, чтобы ты успел с ним попрощаться, — сказал Антуан. Я слышал его голос, басистый рокот, но не мог обернуться. — У него опять отказала дыхалка, и на этот раз я даже не стал тратить время на споры, а просто вызвал «скорую». Он совсем задыхался. Они сказали, что у него воспаление легких и, наверное, давно. Спорили, вставлять ли трубку, но до этого дело не дошло. Я все звонил тебе и звонил...

— Знаю, — сказал я.

— Чуть-чуть времени было... Я хотел, чтобы ты с ним попрощался.

— Знаю. Все нормально. — Я сглотнул. Не хотел смотреть на Антуана, не хотел видеть его лицо, потому что в его голосе были слезы, а я не мог этого вынести. Еще я не хотел, чтобы он видел, как я плачу, хотя понимал, что это глупо. Ведь если ты не плачешь, когда умирает отец, с тобой явно что-то неладно. — Он... он что-нибудь говорил?

— В основном ругался матом.

— Я имею в виду, он...

— Нет, — очень медленно проговорил Антуан. — Он о тебе не спрашивал. Да ты же знаешь, он вообще ничего не говорил, он...

— Я понимаю. — Лучше бы он помолчал.

— В основном ругал врачей и меня...

— Да, — сказал я, глядя на лицо отца. — Неудивительно. — Сморщенный, сердито нахмуренный лоб так и застыл. Я протянул руку и дотронулся до морщин, попытался их расправить, но ничего не вышло. — Папа, мне очень жаль.

Не знаю, что я хотел этим сказать. Чего мне жаль? Ему уже давно было пора умереть. Легче умереть, чем жить в постоянной агонии.

Штору по другую сторону кровати отдернули. Темнокожий мужчина в медицинской форме со стетоскопом. Я узнал: доктор Пейтел, с которым я познакомился еще в прошлый раз.

— Адам, — сказал он, — мои соболезнования. — Казалось, врач говорил искренне.

Я кивнул.

— У него развилась пневмония, — сказал доктор Пейтел. — Наверное, она какое-то время протекала в скрытой форме, хотя в тот раз, честно говоря, мы ничего не заметили. Видимо, потому что лейкоциты были в норме.

— Все понятно, — сказал я.

— В таком состоянии ему было не справиться. Мы даже не решили вопрос об интубации, как у него случился инфаркт миокарда. Организм не выдержал.

Я снова кивнул. Зачем мне эти подробности, какой теперь смысл?

— Все вышло к лучшему. Он мог бы месяцы пролежать с трубкой. Едва ли ему было бы легче.

— Понимаю. Спасибо. Я знаю, вы сделали все, что в ваших силах.

— У вас был... только он, так? Матери уже нет? И братьев и сестер?

— Да.

— Наверное, вы с ним были очень близки.

Неужели? Вам-то откуда знать? Психологический диагноз?

В ответ я просто кивнул.

— Адам, хотите ли вы, чтобы мы позвонили в какое-то конкретное похоронное бюро?

Как же называлось бюро, которое хоронило мать? Через несколько секунд я вспомнил.

— Дайте нам знать, если нужна еще какая-то помощь, — сказал доктор Пейтел.

Я посмотрел на тело отца, на его сжатые кулаки, сердитое лицо, глаза-бусинки, разинутый рот. Потом повернулся к доктору Пейтелу и спросил:

— Вы не могли бы закрыть ему глаза?

71

Через час приехали из похоронного бюро — двое вежливых коротко стриженных мужчин плотного телосложения. Оба сказали: «Сочувствую вашей потере», положили тело в специальный мешок, застегнули молнию и унесли его на носилках. Я позвонил с сотового директору похоронного бюро и почти механически обсудил с ним все, что должно быть сделано. Он тоже сказал: «Сочувствую вашей потере». Он спрашивал, приедут ли на похороны пожилые родственники из других городов, на какое время я хочу назначить похороны, ходил ли мой отец в какую-нибудь церковь и нужно ли проводить богослужение. Потом он спросил, есть ли у нас семейное место на кладбище. Я сказал ему, где похоронена мама и что я почти уверен, что отец купил два участка: для нее и для себя. Он пообещал проверить. Наконец, директор бюро уточнил, когда я приеду и решу остальные вопросы лично.

Я вышел в холл для посетителей и позвонил в офис. Джослин уже знала, что я уехал из-за отца, и спросила:

— Как ваш отец?

— Только что отошел, — сказал я. Так говорил отец: у него люди «отходили», а не умирали.

— Ох! — выдохнула Джослин. — Мне так жаль, Адам!

Я попросил ее отменить все мои встречи в следующие пару дней, а после позвонил Годдарду. Трубку взяла Фло:

— Здравствуйте. Босса нет в офисе. Сегодня вечером он вылетает в Токио. — Приглушенным голосом она спросила: — Как отец?

— Только что отошел, — сказал я быстро. — Понимаете, меня пару дней не будет на работе, и я хотел, чтобы вы заранее передали Джоку мои извинения...

— Конечно! — сказала она. — Конечно! Мои соболезнования. Он обязательно позвонит до отлета, и я знаю, он все поймет, не беспокойтесь.

В холл вышел Антуан. Он выглядел не к месту, каким-то потерянным.

— Что теперь от меня требуется? — тихо спросил он.

— Ничего, Антуан, — ответил я.

Он поколебался:

— Вещи вывозить?

— Да нет, что ты! Не спеши.

— Просто все произошло так быстро, а мне больше негде...

— Оставайся в квартире столько, сколько хочешь, — сказал я.

Антуан переступил с одной ноги на другую.

— А знаешь, он все-таки говорил о тебе.

— Конечно, — сказал я. Отец, наверное, жалел о том, что сказал. — Я знаю.

Он хмыкнул басом.

— Не всегда хорошо, однако, по-моему, так он показывал свою любовь, понимаешь?

— Понимаю.

— Еще тот подарочек твой папаня.

— Да.

— Мы не сразу поладили.

— Он вел себя довольно мерзко.

— Просто он такой человек. Я не принимал это близко к сердцу.

— Ты о нем заботился, — сказал я. — Это много для него значило, хоть он и не умел это выразить.

— Знаю, знаю. Под конец у нас установились нормальные отношения.

— Ты ему нравился.

— Ну, насчет этого не уверен, но все было нормально.

— Я уверен, что ты ему нравился.

Он помолчал.

— Знаешь, он был хорошим человеком.

Я не знал, как ответить.

— Ты очень внимательно к нему относился, Антуан, — наконец сказал я. — Я понимаю, что ему это было важно.

Странное дело: после того как я разрыдался у больничной койки отца, что-то во мне закрылось. Я больше не плакал. Онемел, как рука, которую отлежали. Только иногда покалывало.

По дороге в похоронное бюро я позвонил Алане на работу. На автоответчике было оставлено сообщение, что ее нет в офисе, но она будет часто проверять сообщения. Я вспомнил, что она в Пало-Альто. Я позвонил на сотовый, и она ответила сразу же:

— Слушаю.

Мне очень нравился ее голос: бархатный, немного хрипловатый.

— Это Адам.

— Привет, дурак.

— Что я такого сделал?

— Разве после того, как переспишь с девушкой, ты не должен наутро позвонить, чтобы она не чувствовала себя виноватой?

— Господи, Алана, я...

— Некоторые мужчины даже присылают цветы, — продолжала она деловым тоном. — Не то чтобы я таких встречала, но читала об этом в «Космо».

Конечно, она права. Я не позвонил ей, и это было очень грубо. Но что я должен был ей сказать? Правду? Что я застрял, как жук в янтаре, и не знаю, что делать? Что я безумно рад, что нашел такую женщину, как она, постоянно о ней думаю и в то же время ненавижу и презираю самого себя? «Да, детка, — подумал я, — ты читала в „Космо“, что мужчины вас используют, но ты понятия не имеешь, насколько подло».

— Как Пало-Альто?

— Красивый городишко, но я не дам тебе так легко сменить тему.

— Алана, послушай. Я хотел сказать тебе... У меня плохие новости. Мой отец только что умер.

— Ой, Адам! Мне так жаль! О Господи... Жаль, что меня не было рядом.

— Мне тоже.

— Как тебе помочь?

— Не беспокойся, ничего не надо.

— Ты уже знаешь... когда похороны?

— Через пару дней.

— Я должна быть здесь до четверга. Мне так жаль!

Потом я позвонил Сету, который сказал практически то же самое:

— Елки, приятель, мне так жаль! Как тебе помочь?

Люди всегда так говорят, и это приятно, хотя поневоле задумываешься: а чем тут поможешь? Мне ведь не кастрюля нужна. Я и сам не знаю, что мне нужно.

— Да никак.

— Ладно, я смоюсь с работы. Будь спок!

— Нет, не нужно, спасибо.

— Будут похороны и все такое?

— Да, скорее всего. Я дам тебе знать.

— Ну, береги себя, друг!

Потом сотовый зазвонил сам. Мичем даже не поздоровался. Его первыми словами были:

— Куда ты пропал, черт тебя дери?

— У меня только что умер отец. Около часа назад.

Долгое молчание.

— Господи... — сказал он. Потом сухо добавил, словно додумался: — Очень жаль.

— Ага, — ответил я.

— Как-то не вовремя.

— Да уж, — сказал я, чувствуя, как меня охватывает злость. — Я просил его подождать! — И нажал на «отбой».

72

Директора похоронного бюро я узнал — тот же, кто занимался похоронами матери. Душевный, дружелюбный мужчина с волосами неестественно черного цвета и большими пушистыми усами. Его звали Фрэнк — «как и вашего отца», подчеркнул он. Фрэнк показал мне похоронный зал, точнее, два зала с коридором посредине. Они скорее походили на дом в пригороде, только просторнее, с мебелью потемнее и восточными коврами на полу. Офис директора оказался тесным и темным. Там стояли старомодные стальные шкафы для документов, на стенах висели репродукции морских и сельских пейзажей. Директор вел себя очень естественно и, похоже, действительно меня понимал. Он даже рассказал о том, как умер его отец шесть лет назад и как ему было тяжело. Потом он предложил мне коробку салфеток, но я отказался. Тогда Фрэнк сделал заметки для газетного объявления (я еще подумал: «Кто будет читать это, кому не все равно?»), и мы сочинили подходящий текст. Я попытался вспомнить, как зовут старшую покойную сестру отца и даже его родителей, которых я видел не больше десяти раз в жизни и просто называл дедушкой и бабушкой. У отца были напряженные отношения с родителями, и мы почти не встречались. Я плохо помнил, где и сколько отец работал, и, может, упустил какую-нибудь школу, однако самое важное перечислил.

Фрэнк спросил, был ли отец военнообязанным. Я знал, что он проходил военные сборы на какой-то базе, нигде не воевал и страстно ненавидел армию. Когда директор предложил поместить на гроб флаг, на что отец как демобилизованный имел право, я отказался. Отец ведь явно возмутился бы и сказал что-то вроде: «Ты что себе вообразил, а? Я тебе чертов Джон Кеннеди, что ли?» Еще Фрэнк спросил, хочу ли я, чтобы на могиле сыграли военный отбой, но добавил, что сейчас у них нет трубача и поэтому они включат запись. Я тоже отказался: отец не хотел бы никакого отбоя. Я попросил директора провести похороны как можно скорее. Мне хотелось, чтобы все это побыстрее закончилось.

Фрэнк позвонил в католическую церковь, где проходили мамины похороны, и заказал мессу через два дня. Иногородних родственников, насколько я знал, у отца не было. Осталось только несколько двоюродных братьев и тетя, с которой он никогда не виделся. Еще несколько человек считались друзьями, хотя они и не встречались с ним уже много лет. Все жили неподалеку. Фрэнк спросил, есть ли у отца костюм, в котором я хотел бы его похоронить. Я сказал, что посмотрю.

Потом Фрэнк отвел меня вниз, туда, где у них были выставлены гробы. Все какие-то огромные, вычурные; над такими отец всласть бы поиздевался. Помню, как после смерти матери он возмущался похоронной индустрией: мол, все сплошной обман, дерут немыслимые деньги за гробы, которые все равно зарывают в землю, так что от них нет никакого толку, а еще он слышал, что дорогие гробы обычно заменяют дешевыми сосновыми, когда ты не смотришь. Я знал, что это неправда. Я видел, как гроб матери опускают в яму и засыпают землей, и не думаю, что тут можно смухлевать — если, конечно, его не откопали ночью, в чем я лично сомневаюсь.

Поэтому (хотя понятно, что это был просто предлог) отец выбрал для матери один из самых дешевых гробов — сосну, выкрашенную под красное дерево. «Можешь поверить, — сказал он мне в похоронном зале, пока я утирал слезы и сопли, — твоя мать не любила сорить деньгами».

Но я не собирался поступать с ним также, пусть даже он умер и ему наплевать. Я езжу на «порше», живу в огромной квартире в «Харбор-Суитс» и могу позволить себе купить красивый гроб отцу. На деньги от работы, которую он постоянно хаял. Я выбрал элегантный гроб из красного дерева с так называемым сейфом памяти — ящичком для личных вещей покойного.

Пару часов спустя я вернулся домой, залез в постель, которую обычно не убирал, и заснул. Ближе к вечеру заехал в квартиру отца и порылся в шкафу, который явно давно не открывали. Я нашел дешевый синий костюм, который он на моей памяти никогда не надевал, и стряхнул пыль с плеч. Белую рубашку я тоже обнаружил, но галстука не увидел — по-моему, отец его и не носил — и решил взять один из своих. Потом огляделся: что бы он хотел забрать с собой? Может, пачку сигарет?

Я боялся, что в его квартире мне опять станет тяжело, что я снова заплачу. Однако мне просто стало очень грустно, когда я увидел, как мало осталось после старика — слабая сигаретная вонь, инвалидная коляска, дыхательная трубка, кожаное кресло-качалка. Через полчаса мучительных поисков я сдался: не буду класть в сейф памяти ничего. Оставлю пустым. Символично, правда?

Дома я выбрал один из наименее любимых галстуков, в сине-белую полоску. Он выглядел достаточно мрачно, и мне его было не жаль. Чтобы не ехать самому в похоронное бюро, я отнес все швейцару и заказал доставку.

Поминки назначили на следующий день. Я прибыл в похоронное бюро за двадцать минут до начала. В зале были кондиционеры, воздух сильно охладили и надушили. Фрэнк спросил, хочу ли я «выразить свои чувства» наедине с отцом, и я сказал: конечно. Он жестом указал на одну из боковых комнат. Когда я вошел и увидел открытый гроб, меня словно током ударило. Там лежал отец в дешевом синем костюме и моем галстуке в полоску, с руками, скрещенными на груди. К горлу подступил комок, правда, ненадолго, и, как ни странно, я не заплакал. Внутри меня царила пустота.

Отец не был похож на себя. Впрочем, так всегда бывает. Фрэнк, или кто там этим занимался, неплохо поработал, с румянами не перестарался, и все-таки отец напоминал восковую фигуру из музея мадам Тюссо, хоть и одну из лучших. Душа оставляет тело, и никакой гробовщик не в силах ее вернуть. Лицо было выкрашено в фальшивый «натуральный цвет». На губах — тонкий слой коричневой помады. Отец казался чуть менее сердитым, чем тогда, в больнице, но сделать лицо спокойным им так и не удалось. Наверное, лоб не разгладился. Теперь его кожа была гораздо холоднее, чем в больнице. Я секунду поколебался, прежде чем поцеловать его в щеку: ощущение было странным, неестественным, нечистым.

Я стоял и смотрел на его телесную оболочку, выброшенную скорлупу, стручок, в котором когда-то содержалась таинственная и страшная душа моего отца. Потом заговорил с ним так, как, наверное, говорит каждый сын с мертвым отцом:

— Что ж, папа, наконец твои мучения закончились. Если жизнь после смерти действительно существует, надеюсь, там ты счастливее, чем был здесь.

Мне стало его очень жаль — кажется, впервые в жизни. Я вспомнил те несколько раз, когда он казался мне счастливым. Я был совсем маленьким, и он носил меня на плечах. Его команда победила в чемпионате. Его взяли на работу в «Бартоломью Браунинг». Счастлив всего несколько раз. Отец редко улыбался, только смеялся горьким смехом. Может, ему просто нужны были антидепрессанты, и в этом все дело? Вряд ли...

— Я не слишком хорошо понимал тебя, отец, — сказал я. — Но я очень старался.

Поминки длились три часа, и на них побывало очень мало людей. Зашли несколько бывших одноклассников, некоторые с женами, и два друга со студенческих времен. Пожилая тетя отца, Айрин, сказала: «Твоему папе очень повезло, что ты у него был». Она говорила с небольшим ирландским акцентом и пользовалась очень резкими, как у многих пожилых дам, духами. Сет приехал раньше всех и ушел последним, чтобы составить мне компанию. Он рассказывал всякие истории об отце, чтобы меня посмешить, — о том, как он работал тренером. Однажды отец взял маркер и прочертил черту по шлему одного мальчика, большого увальня по имени Пелли, по форме, по ботинкам и по траве через поле, хотя на траве ничего не было видно, а потом сказал: «Бежать нужно сюда, Пелли, понял? Сюда беги!»

В другой раз он объявил тайм-аут и подошел к футболисту по имени Стив, схватил его за шлем и спросил: «Ты дурак, Стив?» Не дожидаясь ответа, он дернул шлем, заставляя Стива кивать головой, как кукла. «Да, тренер!» — пискляво передразнил Стива отец. Все смеялись. «Да, я дурак!»

А еще он как-то объявил тайм-аут во время игры в хоккей и заорал на мальчика по фамилии Резник за грубую игру. Он схватил клюшку Резника и сказал: «Мистер Резник, если я когда-нибудь увижу, что вы тыкаете кого-то острием клюшки, — он ткнул клюшкой ему в живот, и парня сразу вырвало, — или толстым концом, — он снова ударил его клюшкой в живот, — я вас убью». Резника вырвало кровью, и в этот раз никто не смеялся.

— Да, — сказал я. — Веселый он был человек, да?

Мне больше не хотелось слушать рассказы Сета, и он замолчал.

На следующее утро были похороны. Сет сидел на скамье с одной стороны от меня, Антуан — с другой. Священник, внушительный мужчина с серебристой сединой, был похож на телевизионного проповедника. Его звали отец Джозеф Януччи. Перед мессой он отвел меня в сторону и задал несколько вопросов об отце — о его вере, о том, какой он был человек, где работал, были ли у него хобби и так далее. Я почти ничего не мог сказать.

В храме было человек двадцать, часть — обычные прихожане, которые не знали отца и просто пришли на мессу. Остальные — мои друзья и однокашники, пара знакомых из района и старушка соседка. Был один якобы отцовский приятель, который много лет назад встречался с ним в клубе «Кивание», пока отец не ушел оттуда, разозлившись из-за какой-то мелочи. Он даже не знал, что отец болел. Заявилось несколько пожилых двоюродных братьев и сестер, которых я едва узнал.

Гроб должны были нести я с Сетом и еще пара человек из храма и из похоронного бюро. Перед церковью стоял большой венок: понятия не имею, как он там оказался. То ли кто-то прислал, то ли это входило в услуги бюро.

Месса тянулась очень долго, нужно было часто вставать, садиться и становиться на колени. Наверное, чтобы не заснуть. Я почти ничего не понимал, был как в тумане, словно контуженый. Отец Януччи называл отца Фрэнсисом, а один раз даже Фрэнсисом Ксавьером, будто бы это доказывало, что отец был истым католиком, а не атеистом, который говорил о Боге, только когда богохульствовал. Отец Януччи сказал: «Мы грустим, прощаясь с Фрэнсисом, мы горюем о его уходе, но мы верим, что он ушел к Богу, что теперь он в лучшем мире, что он воскрес, как Иисус, и зажил новой жизнью. Смерть Фрэнсиса — еще не конец. Мы пока вместе с ним. И почему в последние месяцы на его долю выпало столько страданий?» Он сам ответил на свой вопрос, вспомнив что-то про страдания Иисуса, и добавил, что «страдания не сломили Христа». Я не совсем понимал, о чем говорит священник; впрочем, я вообще постоянно отключался и мало что слышал.

Когда все закончилось, Сет меня обнял, Антуан до боли пожал руку и тоже обнял. Я с удивлением заметил, что по лицу великана катится слеза. Я-то не плакал в течение всей службы. Я вообще целый день не плакал. Мне как будто сделали анестезию. Может, я уже отрыдал свое.

Тетя Айрин подковыляла ко мне и взяла мою ладонь своими пухлыми руками со старческими пятнами. Ее губы были неровно накрашены ярко-красной помадой, а духи шибали в нос так, что пришлось задержать дыхание.

— Твой отец был хорошим человеком, — сказала она. Наверное, на моем лице отразилось сомнение, хотя я и не хотел этого показывать. — Да, знаю, он не любил демонстрировать свои чувства. Ему было трудно. И все-таки он любил тебя.

Ладно, не будем спорить, подумал я, улыбнулся и поблагодарил ее. Друг отца из «Киваниса», массивный мужчина его возраста, но на вид лет на двадцать моложе, тоже пожал мне руку и сказал: «Сочувствую вашей потере». Пришел даже Джонси, тот самый грузчик из «Уайатт телеком», с женой Эстер. Оба выразили соболезнования.

Сейчас я должен был сесть в лимузин и поехать за катафалком на кладбище. На выходе из храма я заметил мужчину, который сидел в последнем ряду. Он пришел почти сразу после начала мессы, но в темной церкви я не увидел его лица.

Мужчина обернулся и встретился со мной взглядом.

Это был Годдард.

Я с трудом поверил своим глазам. Тронутый почти до слез, я медленно пробрался к Джоку, улыбнулся и поблагодарил за то, что он пришел. Годдард покачал головой, отмахиваясь от моих благодарностей.

— Я думал, вы в Токио, — сказал я.

— Какого черта! Разве азиатско-тихоокеанский филиал никогда не заставлял меня ждать?

— Я не... — Я запнулся. — Вы перенесли поездку?

— Если я что и понял в жизни, так это как правильно определять приоритеты.

Я онемел и секунду не мог сказать ни слова.

— Я вернусь на работу завтра, — наконец выговорил я. — Наверное, опоздаю, потому что придется кое-что еще организовать...

— Нет, — сказал он, — не спеши.

— Все будет в порядке, правда.

— Не мучай себя, Адам. Мы как-нибудь справимся без тебя.

— Это не так... Не так, как с вашим сыном, Джок. То есть мой отец очень долго болел эмфиземой и... Действительно, ему так лучше. Он хотел уйти.

— Я знаю, что это за чувство, — тихо сказал он.

— Мы не были так уж близки...

Я огляделся. В темном храме стояли ряды деревянных скамей, стены были окрашены золотой и малиновой краской. В дверях меня ждали еще несколько знакомых.

— Видимо, мне не следует так говорить, особенно здесь, понимаете? — Я грустно улыбнулся. — Он был непростым человеком, очень жестким, и поэтому мне легче. Я не сломлен утратой и все такое...

— Нет, Адам, когда чувства смешанные, еще тяжелее. Сам увидишь.

Я вздохнул:

— Не думаю, что мои чувства к нему такие... были такими уж... смешанными.

— Ты поймешь потом. Упущенные возможности. То, чего не было, а могло бы быть. Только не забывай: твоему отцу повезло, что у него был ты.

— Не думаю, что он так считал...

— Это правда. Ему повезло.

— Ну, не знаю, — сказал я, и вдруг, без предупреждения, клапан во мне раскрылся, плотину прорвало и из глаз брызнули слезы. Я покраснел от стыда и выпалил: — Извините, Джок!

Годдард поднял руки и положил их мне на плечи.

— Не плачут только мертвые, — сказал он. Его глаза заблестели.

Я разрыдался как маленький. Мне было ужасно стыдно и в то же время как-то полегчало. Годдард обнял меня и крепко держал в объятиях, пока я по-идиотски хлюпал носом.

— Я хочу, чтобы ты помнил, сынок, — сказал он очень тихо, — ты не один.

73

Через день после похорон я вернулся на работу. А что мне было делать — ходить по дому и тосковать? Не так уж я был подавлен, хотя нервы и обнажились, словно с меня содрали кожу. Нет, хотелось побыть с людьми. Может, когда отца не стало, будет легче рядом с Годдардом? Он стал мне таким отцом, какого у меня никогда не было. После прихода Годдарда на похороны что-то в моей душе изменилось. Не настолько, конечно, чтобы ложиться на кушетку психоаналитика. Просто теперь я точно знал, что должен делать в «Трионе» и зачем я там.

Я решил, что сделал свое дело, уплатил долги и заслужил возможность начать новую жизнь. Я перестал работать на Ника Уайатта и не отвечал на звонки и письма Мичема. Однажды мне на сотовый пришла голосовая почта от Джудит Болтон. Она не представилась, однако я тут же узнал ее голос. «Адам, — сказала она, — я знаю, ты переживаешь тяжелое время. Нам всем очень жаль, что твой отец умер. Пожалуйста, прими наши искренние соболезнования».

Воображаю, как Джудит, Мичем и Уайатт собрались и обсуждают, что делать дальше! Они злятся и ругаются, потому что их воздушный змей сорвался с привязи. Джудит говорит что-то вроде «С парнем не нужно поступать слишком резко, он только что потерял отца»; Уайатт ругается и замечает, что ему все равно и часы тикают, а Мичем старается переплюнуть Уайатта, заявив, что поджарит мне пятки, но своего, черт возьми, добьется. Тогда Джудит качает головой: «Нет, нам нужен более тонкий подход, давайте я с ним свяжусь»...

Ведь се сообщение на первых словах не закончилось. «И все-таки очень важно, чтобы даже сейчас ты оставался с нами в контакте. Я хочу, чтобы наши отношения сохранили положительную, сердечную окраску, Адам. Но для этого нужно, чтобы ты сегодня с нами связался».

Я удалил и ее сообщение, и мичемовское. Они поймут, что я имею в виду. Потом пошлю Мичему письмо, в котором официально разорву наши отношения, но сейчас, решил я, лучше держать их в подвешенном состоянии. Пока они не поняли, что произошло: я больше не воздушный змей Ника Уайатта.

Я дал им то, что они хотели. Они поймут, что цепляться за меня нет смысла.

Пусть угрожают. Они не заставят меня работать на них и дальше. Если я буду помнить, что они на самом деле бессильны, то легко уйду от них.

Главное — не забыть: я могу просто развернуться и уйти.

74

На следующее утро, не успел я въехать в гараж «Триона», как зазвонил мой сотовый. Это была Фло.

— Джок хочет тебя видеть, — сказала она. Судя по голосу, дело было срочное. — Прямо сейчас.

Джок сидел в заднем офисе с Камилетти, Колвином и Стюартом Лури, начальником отдела корпоративного развития, с которым я познакомился на барбекю.

Когда я вошел, Камилетти говорил:

— Нет, насколько я знаю, этот сукин сын вчера просто прилетел в Пало-Альто с подписанным контрактом. Пообедал с Хилменом, генеральным директором, а к ужину они уже все подписали. Он предложил ровно столько, сколько и мы, — с точностью до цента! И наличкой!

— Как, черт возьми, такое могло случиться?! — взорвался Годдард. Я еще никогда не видел его таким злым. — «Дельфос» подписал обязательство не продавать компанию другим лицам!

— Контракт был намечен на завтра и еще не подписан. Поэтому он рванул туда, чтобы нас опередить.

— Он — это кто? — тихо спросил я, садясь.

— Николас Уайатт, — сказал Стюарт Лури. — Он выхватил у нас из-под носа «Дельфос». Купил за пятьсот миллионов наличными.

У меня засосало под ложечкой: Уайатт купил «Дельфсс»? Я помнил название компании, однако понимал и то, что не должен был его знать, и повернулся к Годдарду с вопросительным видом.

— Это компания, которую мы собирались приобрести — я тебе о ней говорил, — нетерпеливо отмахнулся он. — Наши юристы почти закончили составлять окончательный договор о покупке... — Его голос утих, потом снова стал громче: — Я и не думал, что у Уайатта найдется столько наличных на балансе!

— У них было меньше миллиарда, — сказал Джим Колвин. — Восемьсот миллионов, если точнее. Так что пятьсот миллионов — это предел. У них три миллиарда долгов, и проценты вполне могут составить двести миллионов в год.

Годдард хлопнул рукой по круглому столу.

— Чушь! — прогремел он. — На кой черт Уайатту компания вроде «Дельфоса»? У него же нет «Авроры»... Рисковать своей шкурой Уайатту нет никакого смысла — разве только нам кровь попортить.

— Что ему и удалось, — вставил Камилетти.

— Да без «Авроры» «Дельфос» никому не нужен! — воскликнул Годдард.

— А «Аврора» без «Дельфоса» — в полной заднице, — сказал Камилетти.

— Неужели он знает об «Авроре»? — спросил Колвин.

— Невозможно! — отрезал Годдард. — А даже если знает, ее у него нет!

— А если есть? — предположил Стюарт Лури.

Все надолго замолчали.

Камилетти заговорил, медленно, с напором:

— Мы защищаем «Аврору» такими же охранными средствами, какими министерство обороны обеспечивает подрядчиков, выполняющих секретные заказы. — Он сердито посмотрел на Годдарда. — То есть брандмауэры, проверки допуска, защита сети, многоуровневый секретный доступ — все существующие виды защиты. Это самый настоящий конус молчания! Проникнуть туда невозможно.

— И тем не менее, — сказал Годдард, — Уайатт как-то выведал подробности о наших переговорах...

— У него, — вмещался Камилетти, — могут быть осведомители. — Он посмотрел на меня, и его будто осенило: — Вы ведь работали на Уайатта, не так ли?

Я покраснел и, чтобы скрыть это, притворился рассерженным.

— Я работал в компании «Уайатт», а не на него!

— Вы с ним видитесь? — не отставал он, буравя меня глазами.

— На что вы намекаете? — Я встал.

— Я задаю вам простой вопрос, на который можно ответить «да» или «нет». Вы встречаетесь с Уайаттом? — ответил Камилетти. — Не так давно вы с ним ужинали в «Обеже», верно?

— Хватит, Пол, — сказал Годдард. — Адам, садись сейчас же! У Адама нет доступа к «Авроре». Равно как и к подробностям переговоров с «Дельфосом». Насколько я знаю, сегодня он впервые услышал название этой компании.

Я кивнул.

— Давайте двинемся дальше. — Годдард вроде бы немного остыл. — Пол, я хочу, чтобы ты поговорил с нашими юристами и узнал, какой у нас есть выход. Посмотри, сможем ли мы остановить Уайатта. Теперь следующее: мы планируем запустить «Аврору» через четыре дня. Как только мир узнает о том, что мы сделали, возникнет дикая сутолока. Все кинутся покупать материалы и производителей. Я не хочу участвовать в этой суете. Мы или отложим запуск, или... Или посовещаемся и найдем какую-то замену...

— Но эта технология есть только у «Дельфоса»! — заметил Камилетти.

— Мы же неглупые люди, — сказал Годдард. — Всегда есть другие возможности. — Он оперся ладонями о подлокотники и встал. — Знаете, Рональд Рейган часто рассказывал историю о мальчике, который нашел большую кучу навоза и сказал: «Где-то рядом должна быть лошадка». — Он засмеялся, и к нему вежливо присоединились остальные, видимо, в благодарность за слабую попытку разрядить обстановку. — Давайте возьмемся за дело и найдем лошадку.

75

Я знал, где лошадка.

В тот вечер по дороге домой я думал только об этом. И чем больше думал, тем больше злился и тем хуже вел машину.

Если бы не бумаги, которые я украл у Камилетти, Уайатт понятия не имел бы о «Дельфосе», компании, которую «Трион» собирался купить. Я постоянно об этом вспоминал и чувствовал себя с каждой минутой только гаже и гаже.

Черт! Пора сказать Уайатту, что все кончено. Я больше на них не работаю.

Я открыл дверь, включил свет и направился прямо к компьютеру, чтобы написать письмо.

Зря.

За моим компьютером сидел Арнольд Мичем, а двое суровых бритоголовых ребят разносили мое имущество на кусочки. Вещи валялись повсюду: книги сброшены с полок, проигрыватели компактов и ди-ви-ди разобраны. Досталось даже телевизору. Казалось, какой-то сумасшедший задался целью нанести как можно больше вреда.

— Какого хрена?.. — начал я.

Мичем спокойно отвернулся от моего компьютера:

— Никогда не смей больше меня игнорировать.

Надо срочно уносить ноги. Я резко кинулся к двери, но третий громила закрыл дверь и встал перед ней, смерив меня настороженным взглядом.

Другого выхода, не считая окон, не было. Впрочем, падение с двадцать седьмого этажа никого бы не обрадовало.

— Что вам нужно? — спросил я Мичема, переводя глаза с него на дверь.

— Ты думаешь, от меня что-то можно спрятать? — спросил Мичем. — Вряд ли. Мы откроем любой сейф, залезем в любую уютную норку. Я вижу, ты сохранил мои письма. Я и не знал, что ты так дорожишь нашей дружбой.

— Конечно, сохранил! — с негодованием сказал я. — Я все всегда архивирую.

— Шифровальная программа, в которой ты записываешь про встречи с Уайаттом, Джудит и со мной — знаешь, ее крэкнули больше года назад. На рынке появились программы помощнее.

— Спасибо за информацию, — саркастически сказал я. Я старался делать вид, что не боюсь. — А теперь почему бы вам и вашим мальчикам не убраться отсюда к черту, пока я не вызвал полицию?

Мичем фыркнул и сделал рукой жест, как будто подзывая меня к себе.

— Нет, — покачал я головой. — Я сказал, вы со своими дружками...

Углом глаза я заметил быстрое, молниеносное движение. Что-то врезалось мне в затылок. Я мешком упал на колени. Во рту появился привкус крови. Перед глазами мир окрасился в бордовый цвет. Я вытянул руку, чтобы схватить нападающего, но пока моя рука дергалась за спиной, кто-то пнул меня в правую почку. Тело пронзила острая боль, и я распластался на персидском ковре.

— Нет! — выдохнул я.

Еще один пинок, на этот раз в затылок. Невероятно больно. Перед глазами заплясали искры.

— Убери их, — простонал я. — Заставь своего... дружка... прекратить. Если мне станет совсем плохо, я могу разговориться.

Больше ничего не пришло в голову. Пособники Мичема скорее всего мало знали о том, какая у меня связь с их хозяином. Они ведь просто исполнители. И вряд ли Мичем захочет вводить их в курс дела.

Я невольно сжался в ожидании следующего удара в затылок. Перед глазами плавали белые искры, во рту стоял металлический привкус. Наступила тишина. Мичем, похоже, дал сигнал прекратить.

— Какого черта тебе надо? — спросил я.

— Поехали прокатимся, — сказал Мичем.

76

Мичем и его громилы вытащили меня из квартиры, спустили на лифте в гараж и прямо из служебного выхода выволокли на улицу. Я так испугался, что еле соображал. У входа стоял черный «сабурбан» с тонированными стеклами. Мичем шел впереди, остальные трое обступили меня, чтобы я не убежал или не набросился с кулаками на их босса. Один нес мой ноутбук, другой — десктоп.

Голова пульсировала от боли, поясница и грудь дико болели. Выглядел я, наверное, чудовищно.

Слова «поехали прокатимся» обычно означают (по крайней мере в фильмах про мафию) «цементные сапоги» и купание в Ист-Ривер. Но если они хотели меня убить, почему не сделали этого в квартире?

Громилы, как я понял чуть позже, оказались бывшими полицейскими из службы безопасности «Уайатта». Их главным достоинством была мышечная масса, а особой остротой ума они явно не обладали. Тупые инструменты.

Один из громил вел машину, Мичем сидел впереди, за пуленепробиваемым экраном, и всю дорогу говорил по телефону. Наверное, отчитывался о выполнении задания. Он меня припугнул, а в компьютере нашел, что я коплю материалы против Уайатта.

Через двадцать минут машина подъехала к длинной вымощенной камнями дорожке.

Меня обыскали, будто по дороге я мог подобрать пистолет, забрали сотовый и затолкнули в дом. Я прошел через металлодетектор. Он загудел. У меня забрали часы, пояс и ключи.

Уайатт сидел перед огромным плоскоэкранным телевизором в просторной полупустой комнате и смотрел без звука Си-эн-би-си, одновременно разговаривая по телефону. Я вошел со своей бритоголовой свитой и посмотрел на себя в зеркало. Хреновый видок.

Мы остались стоять.

Через несколько минут Уайатт договорил, положил трубку и посмотрел на меня.

— Давно не виделись, — сказал он.

— Нуда.

— Что это с тобой? Дверь не заметил? С лестницы свалился?

— Можно и так сказать.

— Жаль твоего отца. Хотя, Господи, дышать через трубку, использовать всякие кислородные баки и прочее дерьмо — лучше бы меня застрелили.

— Я бы с удовольствием, — сказал я, но он меня как будто не услышал.

— Так что даже лучше, что он умер, а? Закончились его страдания, а?

Я хотел кинуться на него и задушить.

— Спасибо за беспокойство.

— Нет, это тебе спасибо, — сказал Уайатт, — за информацию по «Дельфосу».

— Похоже, вам пришлось собрать все деньги из копилки.

— Всегда приходится продумывать на три шага вперед. Как, по-твоему, я добрался туда, где я сейчас? Когда мы объявим, что у нас есть оптический чип, наши акции качнут расти как на дрожжах.

— Замечательно, — сказал я. — Вы все решили. Я вам больше не нужен.

— Нет, ты еще не все сделал, дружок. Сначала ты достанешь спецификацию самого чипа. И прототип.

— Нет, — очень тихо сказал я. — Я закончил.

— Ты так думаешь? Господи, да ты бредишь! — Он рассмеялся.

Я сделал глубокий вдох. В горле бился пульс, голова раскалывалась от боли.

— В законе все прописано четко, — сказал я, прочистив горло (да, я покопался в юридических сайтах). — Вы завязли куда глубже меня, потому что руководили операцией, а я был простой пешкой. Управляли вы.

— Закон! — сказал Уайатт с недоверчивой ухмылкой. — Это ты говоришь мне, мать твою, о законе? Так вот почему ты сохраняешь почту, записки и прочее дерьмо! Чтобы подать на меня в суд! Господи, мне тебя почти жаль. Ты и вправду несмышленыш. Неужели ты думаешь, будто я отпущу тебя раньше времени?

— Вы получили ценную информацию, — сказал я. — Ваш план сработал. Все кончено. С этого момента оставьте меня в покое. Сделка завершилась. И все об этом забудем.

Цепенящий ужас сменился бредовой уверенностью: наконец я пересек черту. Я спрыгнул с обрыва и буду наслаждаться полетом, пока не брякнусь.

— Подумайте сами, — продолжал я.

— Да ну? — протянул Уайатт.

— Вы потеряете гораздо больше, чем я. Компанию. Состояние. А я что? Я кусок говна. Я мелкая рыбешка. Нет, я планктон!

Улыбка Уайатта стала шире.

— И что ты собираешься делать? Пойдешь к Джоку и расскажешь ему, что ты всего лишь сраный шпиончик, а великолепные идеи тебе вложил в голову его главный конкурент? И что он, по-твоему, сделает? Поблагодарит, свозит на обед в своей столовке и выпьет за твое здоровье бокал вина? Сомневаюсь.

Я покачал головой. Сердце бешено билось.

— Ты вряд ли захочешь, чтобы Годдард узнал, кто так помог ему с «Дельфосом». Или ты навострил лыжи в ФБР? Скажешь им, что был наемным шпионом для Уайатта? Они прижмут тебя как чертова таракана, а я буду все отрицать, и им придется мне поверить. Знаешь почему? Потому что ты долбаный воришка. Ты жулик со стажем, дружок. Я уволил тебя из компании за то, что ты присвоил деньги, все зафиксировано документально.

— Тогда вам трудновато будет объяснить, почему «Уайатт» дал мне такую замечательную рекомендацию.

— Если бы. Но этого не было, понял? Мы бы никогда не дали рекомендацию жулику вроде тебя. А вот ты настоящий мошенник. Ты подделал наш фирменный бланк и сам написал себе рекомендации в «Трион». Эти письма были посланы не нами. Анализ бумаги и криминологический осмотр документа не оставят никаких сомнений. У тебя другой принтер, другие картриджи. Ты психопат, ты даже подписи подделал. — Пауза. — Неужели ты и вправду думал, что мы не подстрахуемся?

Я хотел улыбнуться в ответ, однако дрожащие мышцы рта не слушались.

— Простите, и все же это не объясняет телефонные звонки от работников «Уайатта» в «Трион», — сказал я. — И Годдард поймет, что это обман. Он меня знает.

Смех Уайатта был похож на лай.

— Он тебя знает! Вот так умора. Да спустись же с небес на землю! Ты думаешь, кто-нибудь поверит, будто кто-то из нашего отдела кадров звонил в «Трион» после того, как мы тебя вышвырнули? Небольшое расследование покажет, что все звонки якобы кадровиков сделаны совсем не из нашей фирмы. А из твоей собственной квартиры, козел. Ты сам звонил за каждого и говорил чужим голосом. Ты больной, психопат. Это патология. Ты сочинил сказку о том, что был большой шишкой в проекте «Люсид», что неверно и легко доказуемо. Видишь ли, придурок, наша и их служба безопасности сядут рядом, а потом сверят записи.

У меня кружилась голова. Подташнивало.

— А может, проверишь свой секретный банковский счет, которым ты так гордишься? Тот самый, на который, как ты думаешь, мы переводим деньги с какого-то оффшорного счета? Почему бы тебе не выяснить, откуда деньги берутся на самом деле?

Я непонимающе посмотрел на него.

— Эти деньги, — объяснил Уайатт, — переведены непосредственно с нескольких дискреционных фондов «Триона». С твоими цифровыми «отпечатками пальцев». Ты крал у них деньги, как когда-то у нас. — Он выпучил глаза. — Ты в глубокой жопе, понял?! К нашей следующей встрече советую раздобыть все характеристики годдардовского опточипа. Или пиши завещание. А теперь вон из моего дома.

77

Надеюсь, что дело важное, приятель, — сказал Сет. — Уже типа ночь.

— Важное. Обещаю.

— Да уж! Ты теперь звонишь, только когда тебе что-то нужно. Или когда кто-то умер.

Он шутил, но в каждой шутке... По правде говоря, Сет имел полное право на меня обижаться. Я ведь практически не звонил ему с тех пор, как начал работать в «Трионе». А он меня поддерживал, когда умер отец, был на похоронах. Он лучший друг, чем я.

Через час мы встретились в круглосуточном кафе возле квартиры Сета. Там почти никого не было, не считая пары пьяниц. Сет оделся во все те же старые «дизеля» и футболку с надписью «Кругосветное турне доктора Дре».

Он воззрился на меня:

— Что, черт побери, с тобой случилось?

Я не стал скрывать от него никаких мрачных деталей — какой теперь смысл?

Сначала Сет подумал, что я сочиняю, но когда поверил, легкий скептицизм на его лице сменился ужасом, смешанным с интересом и искренним сочувствием.

— Черт! — сказал он, когда я закончил свой рассказ. — Ну ты и влип! — Сет смотрел на меня, как зевака на жуткую автокатастрофу.

Я грустно улыбнулся и кивнул:

— Ага, я в полкой заднице.

— Я не то имею в виду. — Сет заговорил резче. — Ты, черт тебя дери, им потакал.

— Нет, я им не потакал.

— Да нет, придурок. У тебя был выбор.

— Выбор? Какой, к собакам, выбор? Тюрьма?

— Ты согласился на их условия сделки. Они зажали тебе яйца клещами, и ты спекся.

— А какой у меня был выбор?

— Для этого и нужны юристы, идиот! Мог бы мне сказать, я бы попросил помочь ребят, на которых я работаю.

— Помочь? Как? Я ведь на самом деле взял их деньги.

— Ты мог бы привести на фирму юриста, испугать их до чертиков, пригрозить оглаской.

Я на секунду замолчал. Вряд ли все было бы так просто.

— Знаешь, сейчас-то уже поздно так действовать. И в любом случае они бы все отрицали. Даже если бы один из твоих друзей согласился меня представлять, Уайатт науськал бы на нас всю Ассоциацию американских юристов.

— Может быть. А может, предпочел бы ничего не афишировать. Возможно, тебе удалось бы унести ноги.

— Не думаю.

— Все ясно, — сказал Сет с огромным сарказмом. — Ты предпочел наклониться и подставить им задницу. Ты принял участие в их незаконных махинациях, согласился стать шпионом, практически гарантировал себе тюрьму...

— Какую еще тюрьму?

— А потом ради удовлетворения своих непомерных аппетитов обманул единственного человека во всей корпоративной Америке, который в тебя поверил.

— Спасибо, — горько сказал я, понимая, что он прав.

— Ты в общем-то получил по заслугам.

— Спасибо за помощь и моральную поддержку, друг.

— Давай начистоту, Адам. В твоих глазах я, наверное, жалкий неудачник, однако я честный неудачник. А кто ты такой? Ты обманщик. Знаешь, кто ты такой? Ты, черт побери, Рози Руиз.

— Кто-кто?

— Эта девка лет двадцать назад победила в Бостонском марафоне, установив рекорд среди женщин, помнишь? Оказалось, что она впрыгнула за полмили до финиша. Доехала туда на метро! Это ты, чувак. Рози Руиз корпоративной Америки.

Я сидел перед ним, и мое лицо заливалось краской. Когда мне стало совсем хреново, я спросил:

— Ты закончил?

— Пока да.

— Хорошо. Мне нужна твоя помощь.

78

Я никогда раньше не был в фирме, где Сет работал — или делал вид, что работает. Она занимала четыре этажа небоскреба в центре города и ничем не отличалась от стандартной юридической фирмы высокого класса: стены под красное дерево, дорогие восточные ковры, огромные картины современных художников, окна во всю стену.

Сет договорился, что рано утром мы встретимся с его боссом, старшим партнером по имени Ховард Шапиро. Он специализировался на защите по уголовным делам и когда-то был федеральным консультантом по вопросам права. Шапиро оказался маленьким лысым толстячком в круглых черных очках. Он говорил высоким голосом, выпаливая слова как из пулемета, и постоянно прерывал мой рассказ, подталкивал, смотрел на часы. Шапиро что-то помечал в желтом блокноте и иногда смотрел на меня настороженно и озадаченно, словно пытался что-то понять. Сет же проявлял чудеса благовоспитанности и молча сидел рядом.

— Кто вас избил? — спросил Шапиро.

— Его охранники.

Он сделал пометку.

— Когда вы сказали ему, что уходите?

— До того. Перестал отвечать на их звонки и письма.

— Они решили преподать вам урок?

— Видимо, да.

— Разрешите задать вам один вопрос. Отвечайте честно. Предположим, вы достанете Уайатту то, что он хочет, этот чип или как там его. Вы думаете, он оставит вас в покое?

— Сомневаюсь.

— Полагаете, они продолжат оказывать на вас давление?

— Скорее всего.

— Вы не боитесь, что эта затея лопнет и во всем обвинят именно вас?

— Я об этом думал. Я знаю, что в «Трионе» очень недовольны тем, что их покупка не состоялась. Вероятно, начнется какое-то расследование, и кто знает, что произойдет? Кроме того, финансовый директор видел, как я встречаюсь с Уайаттом.

— У него дома?

— Нет, в ресторане.

— Плохо. Последствия были?

— Не особо.

— Что ж, у меня для вас плохие новости, Адам. Неприятно вам это говорить, но вы — их пешка.

Сет улыбнулся.

— Я знаю.

— Значит, вы или наносите удар первым, или пиши пропало.

— Это как?

— Предположим, все раскроется и вас поймают, что вполне вероятно. Вы отдаете себя на милость суда без сотрудничества и попадаете в тюрьму. Очень просто. Я это гарантирую.

Меня словно в живот ударили. Сет поморщился.

— Тогда я буду сотрудничать.

— Слишком поздно. Никто не будет делать вам поблажек. Кроме того, единственное доказательство против Уайатта — это вы. А против вас самих улик более чем достаточно.

— Что же вы предлагаете?

— Либо они сдадут вас, либо вы сдаете их. У меня есть приятель в офисе федерального консультанта, человек, которому я доверяю. Уайатт — крупный улов. Можно предложить его им на блюдечке с голубой каемочкой. Их это заинтересует.

— Откуда я знаю, что меня не арестуют и не бросят в тюрьму вместе с Уайаттом?

— Я сделаю своему приятелю предложение. Позвоню и скажу — есть то, что может его заинтересовать. Не назову имен. Скажу: «Если не заключишь сделку с моим человеком, ты его не увидишь. Если заключишь, то дашь ему королеву на день».

— Что такое «королева на день»?

— Мы встречаемся с прокурором и агентом. Все, что прозвучит на этой встрече, не может быть прямо использовано против вас.

Я посмотрел на Сета, подняв брови, и повернулся к Шапиро:

— То есть я могу легко отделаться?

Шапиро покачал головой.

— Учитывая шуточку, которую вы откололи в «Уайатте» с проводами грузчика, нам придется подавать заявление о признании вины или что-то в этом роде. Вы «грязный свидетель», и прокурор будет вынужден вас наказать. Полного помилования не ждите. Получите где-то с полгода.

— Тюрьмы, — уточнил я.

Шапиро кивнул.

— Если они захотят заключить сделку, — сказал я.

— Вот именно. Скажу вам открытым текстом: вы в полном дерьме. Акт об экономическом шпионаже 1996 года сделал кражу коммерческих тайн уголовным преступлением федерального уровня. За это могут дать лет десять.

— А как насчет Уайатта?

— Если его поймают? Согласно федеральному законодательству о корпоративной ответственности, судья должен учитывать роль истца в преступлении. Тяжесть преступления зачинщика увеличивается на две степени.

— Значит, ему достанется больше.

— Верно. Кроме того, вы ведь не получали материальной выгоды от шпионажа, верно?

— Верно, — подтвердил я. — Хотя нет, мне все-таки платили.

— Вы получали зарплату в «Трионе» за работу, которую делали для «Триона».

Я поколебался.

— Вообще-то люди Уайатта продолжали мне платить на тайный банковский счет.

Шапиро молча посмотрел на меня.

— Это плохо, да? — спросил я.

— Плохо, — ответил он.

— Неудивительно, что они так легко согласились... — простонал я, обращаясь скорее к себе, чем к нему.

— Да, — вздохнул Шапиро. — Вы сами заглотили наживку. Так звонить мне или нет?

Я посмотрел на Сета. Тот кивнул. Похоже, другого выбора у меня не было.

— Подождите снаружи, — сказал Шапиро.

79

Мы сидели в холле перед офисом и молчали. Мои нервы были напряжены до предела. Я позвонил на работу и попросил Джослин перенести встречи.

Несколько минут я молча сидел и думал, думал, думал...

— Знаешь, — сказал я, — самое худшее в этом то, что я дал Уайатту ключи и он может обокрасть нас вслепую. Он уже разрушил наше большое приобретение, а теперь нас полностью с дерьмом смешает — и во всем виноват я.

Сет прищурился:

— Кого это «нас»?

— "Трион".

Он покачал головой:

— Ты — не «Трион». Ты постоянно говоришь «мы» и «нас», когда имеешь в виду «Трион».

— Оговариваюсь, — махнул рукой я.

— Не думаю. Возьми-ка ты кусок мыла (какое оно там у тебя, десятидолларовое, французское?) и напиши на зеркале в ванной: «Я — не „Трион“, а „Трион“ — не я».

— Хватит, — сказал я. — Ты говоришь совсем как мой папаша.

— А тебе никогда не приходило в голову, что твой отец не во всем ошибался? Ну, как сломанные часы, которые два раз в день правильно показывают время?

— Пошел ты.

Дверь офиса открылась. В ней стоял Ховард Шапиро.

— Сидите, — сказал он.

По его лицу было ясно, что дела плохи.

— Что сказал ваш приятель?

— Его перевели в министерство юстиции. А на его место пришел полный кретин.

— Совсем кретин? — уточнил я.

— Он сказал: «Знаете, подавайте заявление и посмотрим, что будет».

— То есть?

— То есть вы подадите заявление тайком, и никто об этом не узнает.

— Не понимаю.

— Если вы обеспечите ему хорошее дело, он готов выписать «Пять-К». Это такое письмо, в котором прокурор просит судью отойти от положений федерального суда.

— Должен ли судья делать то, что хочет прокурор?

— Конечно, нет. И кроме того, нет гарантий, что этот козел действительно напишет хорошее «Пять-К». Если честно, я ему не доверяю.

— А что он понимает под хорошим делом? — спросил Сет.

— Он хочет, чтобы Адам ввел в операцию тайного агента.

— Тайного агента?! — возмутился я. — Это безумие! Уайатт ни за что не клюнет. Он не станет встречаться ни с кем, кроме меня. Он не идиот.

— А как насчет подслушивающих устройств? — спросил Сет. — На это он согласится?

— Я на это не соглашусь, — отрезал я. — Каждый раз, когда я встречаюсь с Уайаттом, меня сканируют. Под слушку точно найдут.

— Не важно, — сказал Шапиро. — Наш друг-федерал все равно на это не пойдет. Он будет играть с нами лишь в том случае, если вы внедрите тайного агента.

— Я не буду этого делать, — заявил я. — И Уайатт ни за что не согласится. К тому же кто гарантирует, что я все равно не загремлю в тюрьму?

— Никто, — согласился Шапиро. — Ни один федеральный прокурор не может быть на сто процентов уверен в решении судьи. Итак, в любом случае вам дается семьдесят два часа на раздумья.

— Или что?

— Или они начнут рубить лес, и щепки полетят там, где полетят. Он никогда не предоставит вам «королеву на день», если не будете играть по его правилам. Видите ли, они вам не доверяют. Они не думают, что вы справитесь сами. И к сожалению, музыку заказывают они.

— Мне не нужны их семьдесят два часа, — сказал я. — Я уже принял решение. Я не буду играть.

Шапиро странно на меня посмотрел.

— Вы хотите продолжать работу на Уайатта?

— Нет, — сказал я. — Я хочу разобраться с этим сам.

Теперь Шапиро улыбнулся:

— Как это?

— Я поставлю свои условия.

— Например?

— Предположим, я заполучу конкретную информацию против Уайатта, — объяснил я. — Серьезные, настоящие доказательства его преступления. Мы сможем пойти в ФБР и заключить более выгодную сделку?

— Теоретически да.

— Хорошо, — сказал я. — Думаю, мне нужно разбираться самому. Только я сам смогу себя вытащить.

Сет криво улыбнулся и положил мне руку на плечо.

— Я? "Я" в смысле "я" или в смысле «мы»?

80

Я получил электронное письмо от Аланы: ее отозвали из Пало-Альто (почему, Алана не объясняла, но я знал причину и сам), она вернулась и с удовольствием со мной встретится. Позвонил ей домой, мы немного поговорили о похоронах, о том, как я живу, и все такое. Я признался, что не очень хочу разговаривать об отце, а она спросила:

— Ты в курсе, что у тебя серьезные проблемы с отделом кадров?

У меня перехватило дыхание.

— Правда?

— Конечно! В руководстве по кадровой политике «Триона» ясно сказано, что романы на рабочем месте запрещаются. Неподобающее сексуальное поведение на службе вредит организационной эффективности, оказывая негативное воздействие на участников и их коллег.

Я медленно выдохнул.

— Ты не в моей команде. И как мне показалось, у нас достаточно высокая организационная эффективность. А также я думал, что наше сексуальное поведение не выходит за рамки подобающего. Мы просто занимались горизонтальной интеграцией. — Алана рассмеялась, и я добавил: — Знаю, что и у меня, и у тебя нет времени, однако тебе не кажется, что мы будем лучше работать, если вечером и ночью хорошо отдохнем? То есть по-настоящему уедем из города. Будем вести себя спонтанно!

— Звучит заманчиво, — протянула Алана. — Да, думаю, это может положительно сказаться на продуктивности.

— Хорошо. Я заказал для нас номер на завтрашний вечер.

— Где?

— Увидишь.

— Ну-у-у. Скажи сейчас, — настаивала она.

— Нет уж! Сюрприз так сюрприз. Как говорит наш бесстрашный вождь, нельзя останавливаться посреди переправы.

Алана забрала меня и повезла за город в своей открытой синей «мазде миате», а я показывал дорогу. В минуты молчания я лихорадочно прокручивал в голове сбой план. Я влюбился в Алану, и это было некстати. Сейчас придется ею воспользоваться, чтобы спасти собственную шкуру. Да, чем дальше, тем хреновее.

Мы сорок пять минут ехали мимо шеренги одинаковых магазинов, автозаправок и фаст-фудов, а потом нырнули по узкой и очень извилистой дороге в лес. Алана посмотрела на меня повнимательнее, заметила синяк под глазом и удивилась:

— Что случилось? Ты подрался?

— Баскетбол, — сказал я.

— Я думала, ты уже не играешь с Чедом!

Я улыбнулся и промолчал.

Наконец мы добрались до большой гостиницы в деревенском стиле, с белыми деревянными стенами и темно-зелеными ставнями. Воздух казался прохладным и ароматным, чирикали птицы, и не было слышно никаких машин.

— Слушай, — сказала Алана, снимая черные очки, — а тут неплохо! Нет, даже очень хорошо!

Я кивнул.

— Ты привозишь сюда всех своих девушек?

— Никогда тут раньше не был. Я прочитал об этой гостинице и подумал, что здесь мы сможем отдохнуть. — Я обнял Алану за тонкую талию и поцеловал. — Давай я достану твои сумки.

— Сумку, — поправила она. — Я путешествую налегке.

Я отнес вещи к двери. Внутри стоял запах костра и кленового сиропа. Семейная пара, владельцы гостиницы, встретили нас как старых друзей.

Номер оказался очень уютным и действительно в деревенском стиле. Там были огромная кровать с пологом на четырех столбиках, маленькие плетеные коврики, ситцевые занавески. Напротив кровати стоял старый кирпичный камин, который, похоже, часто использовался. Вся антикварная обстановка трещала и скрипела так, что я чуть не подскакивал. В ногах кровати стоял капитанский сундук. В просторной ванной комнате расположилась чугунная ванна с узорами в виде птичьих когтей. Смотрится здорово, но если хочешь помыться, то нужно залезать в ванну и из крошечного душа поливать себя так будто собаку моешь, стараясь не разлить воду по полу. Рядом с ванной находилось небольшое пространство, выполняющее функции зала, — с дубовым письменным столом и старым телефоном на шатком столике.

Едва хозяин ушел, мы плюхнулись на кровать и обнаружили, что та тоже скрипит и стонет.

— Господи, ты только представь, что эта кровать видела! — вздохнул я.

— Тут все ситцевое, — сказала Алана. — Напоминает дом моей бабушки.

— У нее такой же большой дом, как этот?

Алана кратко кивнула.

— Уютно. Замечательная идея, Адам. — Ее прохладная рука юркнула мне под рубашку, погладила живот и спустилась южнее. — Что ты там говорил насчет горизонтальной интеграции?

Когда мы спустились к ужину, в обеденном зале пылал камин. За столами сидело еще десять — двенадцать пар, почти все старше нас.

Я заказал дорогое красное бордо, и в голове зазвучали слова Джока Годдарда: «Раньше ты пил „Будвайзер“, а теперь потягиваешь „Бордо гран крю“».

Обслуживали медленно — похоже, на весь зал был всего один официант, парень с Ближнего Востока, который почти не говорил по-английски, но меня это не беспокоило. Мы оба были в благодушном состоянии, ловили кайф после секса.

— Я заметил, что ты взяла с собой компьютер, — сказал я. — В багажнике.

Алана застенчиво улыбнулась.

— Я без него никуда.

— Так привязана к офису? — спросил я. — Пейджер, сотовый, электронная почта, все такое?

— А ты нет?

— Хорошо, когда у тебя только один начальник, — сказал я. — Тогда и средств связи немного меньше.

— Что ж, тебе повезло. У меня шесть прямых подчиненных, а также куча чрезвычайно самонадеянных инженеров. И очень жесткие сроки.

— Какие сроки?

Она замялась, но только на секунду.

— На следующей неделе выпуск.

— Выводите на рынок товар?

Она покачала головой:

— Только демонстрация. Большое публичное заявление, показ прототипа того, что мы сейчас разрабатываем. То есть, конечно, очень важное событие. Годдард тебе об этом не говорил?

— Может, и говорил, не знаю. Он мне много о чем говорит.

— Такое не забудешь. В любом случае над этим я сейчас и тружусь. Как пылесос. Днем и ночью.

— Не совсем, — поправил ее я. — У тебя нашлось время на два свидания со мной, плюс сегодня.

— А завтра и в воскресенье буду за это расплачиваться.

Забегавшийся официант наконец пришел с бутылкой белого вина. Я указал ему на ошибку, он несколько раз извинился и отправился за другой.

— А почему ты не захотела говорить со мной на барбекю у Годдарда? — спросил я.

Она широко раскрыла свои сапфировые глаза.

— Между прочим, про руководство для сотрудников я не шутила. Романы на рабочем месте действительно не поощряются, и нам нужно вести себя прилично. Люди сплетничают. Особенно о том, кто с кем спит. А если что-то случается...

— Вроде ссоры или расставания.

— Что угодно. Тогда всем становится неудобно.

Разговор пошел не в том направлении. Я попытался вернуть его в нужное русло:

— Значит, я не могу однажды взять и зайти к тебе на работу? Прийти на пятый этаж без объявления и с букетом лилий?

— Я же говорю, тебя никогда не пропустят.

— Я думал, мой бейдж дает доступ ко всему зданию.

— Может, почти ко всему. Только не к пятому этажу.

— Значит, ты можешь попасть на мой этаж, где сидят начальники, а я не могу на твой?

Она пожала плечами.

— У тебя он с собой?

— Меня приучили даже в туалет с ним ходить. — Алана достала бейдж из маленького черного кошелька и показала мне издали. Он был привязан к кольцу со связкой ключей.

Я шутливо схватил его.

— Для снимка на документ сойдет, но в модельное агентство такое я бы посылать не стал.

Я осмотрел ее бейдж: все то же, что и у меня. Объемная голографическая печать «Триона», которая меняет цвет, если свет падает под разными углами, такой же бледно-голубой фон с названием компании «Трион системс», напечатанным много раз крошечными белыми буковками. Основная разница была, похоже, в том, что на бейдже Аланы была красно-белая полоска впереди.

— Я дам тебе посмотреть, если ты мне покажешь свой, — сказала она.

Я достал из кармана бейдж и отдал ей. Главное, конечно, в маленьком чипе-транспондере. В нем записана информация, которая или открывает дверной замок, или нет. Бейдж Аланы позволял ей войти на пятый этаж, не считая всех основных дверей, гаража и так далее.

— Ты тут похож на испуганного кролика, — хихикнула она.

— По-моему, именно так я себя и чувствовал в первый день.

— Я и не знала, что у нас такие большие личные номера.

Красно-белая полоска на ее бейджике скорее всего служила для быстрой визуальной идентификации. Значит, кроме механизма для чтения карточек, есть ещз как минимум один пункт проверки. Кто-то стоит на входе. Это осложняет дело.

— Когда ты выходишь на обед или поднимаешься в спортзал, это, наверное, очень неудобно.

Алана равнодушно пожала плечами:

— Ничего страшного. Охранники меня запомнили.

Точно, подумал я. В этом и проблема. В дверь нельзя пролезть, если чип в твоем бейдже не содержит правильного кода, а на этаже еще и торчит охранник, который посмотрит на твое лицо.

— По крайней мере они не заставляют тебя проходить эту биометрическую гадость, — сказал я. — Нам приходилось такое делать в «Уайатте». Ну, знаешь, сканирование отпечатков пальцев. Это еще что! Один мой знакомый из «Интела» каждый день проходил сканирование сетчатки, и ему понадобились очки. — Полное вранье, однако это привлекло ее внимание. Она с любопытством посмотрела на меня и улыбнулась, не зная, верить или нет. — Насчет очков шучу, хотя тот парень был уверен, что сканирование испортит ему зрение.

— Ну, есть внутренняя зона с биометрикой, но туда заходят только инженеры. А я имею дело лишь с Барни или Четом, бедными охранниками, которые сидят в будочке.

— Вряд ли у вас такая дурацкая система, какая была у нас в «Уайатте» на ранних этапах «Люсида», — продолжал я. — Нас заставляли проходить целый ритуал обмена бейджами. Сдаешь свою карточку охраннику, а он вручает тебе вторую, специально для этажа. — Я врал как сивый мерин, повторяя то, что рассказал мне Мичем. — Скажем, ты вспомнила, что оставила включенными фары, или забыла что-то в багажнике, или хочешь сбегать в кафетерий за рогаликом...

Алана рассеянно мотнула головой и тихо фыркнула. Ее интерес к сложностям системы доступа на работе быстро улетучился. Я хотел узнать больше: например, отдавать бейдж охраннику или просто показывать? Если отдавать, то риск того, что он обнаружит подделку, гораздо выше. Интересно, а вечером проверяют так же внимательно? Или ранним утром?

— Эй, — сказала Алана, — ты к вину даже не притронулся. Тебе не нравится?

Я окунул два пальца в бокал и сказал:

— Прекрасное вино.

Эта дурацкая детская шутка, на которую способны только мужчины, вызвала у Аланы смех, громкий и раскатистый, и ее глаза превратились в щелочки. Некоторые женщины — ну ладно, почти все — после этого попросили бы чек. Только не Алана.

И как я в нее влюбился!

81

После ужина мы оба отяжелели и от обильных возлияний не очень твердо стояли на ногах. Алана, похоже, опьянела немного больше. Она откинулась на скрипучую кровать, раскинув руки, словно собиралась обнять всю комнату, всю гостиницу, всю ночь, что угодно. По правилам я должен был присоединиться к ней. Но я пока не мог себе этого позволить.

— Послушай, тебе принести ноутбук из машины?

Алана застонала.

— Лучше бы и не вспоминал! Ты слишком много говоришь о работе.

— Почему бы тебе не признаться, что ты тоже трудоголик? — Я повторил ритуальные фразы, которые всегда говорят на собраниях «Анонимных алкоголиков»: — «Привет, меня зовут Алана, я трудоголик» — «Привет, Алана!»

Алана покачала головой и закатила глаза.

— Первый шаг — признать, что ты бессильна перед трудоголизмом. И вообще, я у тебя в машине кое-что забыл, так что спуститься все равно надо. — Я протянул руку. — Ключи!

Алана растянулась на кровати, и ей, похоже, было лень даже шевелиться.

— Уф-ф. Ладно, — неохотно протянула она.

— Спасибо.

Алана перекатилась на край кровати, выудила ключи из сумки и вручила их преувеличенно драматическим жестом.

— Возвращайся поскорее, хорошо?

На стоянке было уже темно и пусто. Я оглянулся на гостиницу, которая располагалась метрах в тридцати, и удостоверился, что окна нашего номера не выходят на стоянку. Алана не могла меня видеть.

Я откинул крышку багажника «миаты» и нашел компьютерную сумку из серого нейлона — то ли под фланель, то ли под мохер. Я не шутил: я действительно кое-что оставил. Маленький рюкзак. Больше в багажнике не было ничего интересного. Я забросил на плечо сумку и рюкзачок, а потом залез в машину.

Снова обернулся и посмотрел на гостиницу. Никто сюда не шел.

Тем не менее я не стал включать свет и дал глазам привыкнуть к темноте. Так привлеку меньше внимания.

Я чувствовал себя последним подонком, однако реальность не оставляла мне выбора. Алана — мой лучший способ добраться до «Авроры». И теперь я должен туда проникнуть. Это мое единственное спасение.

Я быстро расстегнул молнию на сумке, вытащил компьютер и включил. Голубой свет от экрана отражался от стенок машины. Пока ноутбук загружался, я открыл рюкзак и вытащил синюю пластиковую аптечку.

Внутри вместо бинтов и тому подобного было несколько маленьких пластмассовых коробочек, в каждой — мягкий воск.

В голубом свете я рассмотрел ключи на кольце Аланы и выбрал самые многообещающие. Может, один из них от шкафов с документами на этаже проекта «Аврора»?

По одному я вдавил каждый ключ в воск. Я тренировался с ребятами Мичема и теперь был очень рад, потому что это получается не сразу. На экране замигало окошко введения пароля.

Черт. Не все ставят пароль на ноутбуки. Ну и ладно: все равно я ходил не зря. Из рюкзака я достал миниатюрный ридер, который получил от Мичема, и подключил к своему микрокомпьютеру. Нажал на «Старт» и помахал перед ним бейджем Аланы.

Маленькое устройство захватило информацию с бейджа и записало на мой наладонник.

Наверное, и лучше, что ее ноутбук защищен паролем. Я не мог торчать здесь до бесконечности: Алана удивится, куда я пропал. Перед тем как выключить ее компьютер, я решил наугад ввести пару обычных паролей: дату рождения, которую знал наизусть, первые шесть цифр ее личного номера на работе. Ничего не случилось. Я напечатал «АЛАНА», и окошко исчезло, уступив место обычному рабочему столу.

Ого, совсем просто! Я вошел в систему.

Господи. Теперь-то что? Сколько времени я могу потратить без риска? С другой стороны, нельзя упускать такую возможность. Она может никогда и не повториться.

Алана оказалась чрезвычайно организованным человеком, и все ее файлы были рассортированы по строго иерархическому принципу. Один каталог назывался «Аврора».

В нем было все. Ну, может, и не все, но очень много: целые залежи технических спецификаций по оптическому чипу, служебные записки по маркетингу, копии электронных писем, расписание встреч, списки сотрудников с кодами доступа, планы этажа...

Тут было столько, что невозможно было прочитать даже все названия файлов. У нее был пишущий CD-ROM. У меня в рюкзаке — несколько чистых матриц. Я схватил одну и вставил в драйв.

Даже на таком супербыстром компьютере, как у Аланы, файлы записывались минут пять. Вот сколько их там было.

— Ты что так долго? — оказала она, надув губы, когда я вернулся.

Алана уже лежала под одеялом, под которым угадывалась ее обнаженная грудь, и выглядела сонной. Из маленького проигрывателя компактов, который она, как видно, привезла с собой, звучала баллада Стиви Уандера «Любви нужна любовь».

— Не мог разобраться, каким ключом открывать багажник.

— Такой специалист по машинам, как ты? Я уже думала, что ты уехал и оставил меня тут.

— Я что, похож на идиота?

— Внешний вид бывает обманчивым, — улыбнулась она. — Иди в кровать.

— Никогда бы не подумал, что тебе нравится Стиви Уандер, — сказал я. Да уж, если вспомнить ее коллекцию певиц в стиле фолк.

— Ты меня еще не знаешь.

— Это пока! Дай мне только время, — отозвался я.

«Я знаю о тебе, Алана, все и ничего. Скрытничаю ведь не только я...» Я поставил ее ноутбук на дубовый стол рядом с ванной.

— Вот. — Я вернулся и стал раздеваться. — На случай, если к тебе придет вдохновение или осенит посреди ночи.

Я подошел к кровати. На ней лежала прекрасная обнаженная женщина, которая делала вид, что меня совращает, хотя на самом деле совращал ее я. Она и не представляла, какую я веду игру, и я ощутил прилив стыда, странно смешанный с возбуждением.

— Иди сюда, — сказала Алана драматическим шепотом, в упор глядя на меня. — Ко мне только что пришло вдохновение!

Мы оба встали в девятом часу — необычно поздно для трудоголиков — и немного повалялись в постели, а потом приняли душ и спустились на «деревенский завтрак». Сомневаюсь, что жители сельской местности действительно так питаются, а то бы все они страдали от ожирения: ломтики бекона (даже не ломтики, а ломти, таких в городе не бывает), гора каши, свежеиспеченные черничные маффины, яичница, гренки, кофе с настоящими сливками... Алана ела вволю, что меня удивило, ведь она тонкая, будто тростинка. Я с удовольствием смотрел, как она жадно поглощает свой завтрак. У нее прекрасный аппетит во всем, и мне это нравилось.

Мы вернулись в номер и еще немного повалялись, а потом поговорили. Я специально не стал задавать новых вопросов об охранных процедурах или бейджах. Алана решила расспросить о смерти моего отца и похоронах, и хотя тема меня расстраивала, я рассказал, как все было. Около одиннадцати мы уехали, и свидание закончилось.

По-моему, и ей, и мне хотелось остаться, но мы должны были вернуться домой, к делам, на «соляные копи», и отработать эту чудесную ночь.

Пока мы возвращались, я любовался проселочной дорогой, деревьями в пятнышках солнечного света и думал: «Я только что провел ночь с самой классной, удивительной, веселой и сексуальной женщиной, какую когда-либо встречал».

Черт, о чем я вообще думаю?

82

К полудню я уже был дома и сразу позвонил Сету.

— Нужны еще деньги, чувак, — сказал тот.

Я уже передал ему несколько тысяч с моего «уайаттовского» счета, не важно, откуда они там. Странно, что он уже все потратил.

— Не хочу заниматься ерундой и скупать дешевку, — сказал он. — Я взял профессиональное оборудование.

— Что ж, наверное, ты прав, — сказал я. — Хоть это и на один раз.

— Форму тоже взять?

— Да.

— А как насчет бейджей?

— Я над этим работаю, — ответил я.

— Не нервничаешь?

Я немного поколебался — может, соврать и подбодрить его? Не смог.

— Ужасно нервничаю, — признался я.

Мне не хотелось думать о том, что может случиться. Я сосредоточился на плане, который у меня появился после встречи с боссом Сета, и прокручивал его снова и снова.

А где-то в глубине души я мечтал и думал лишь об Алане. Как странно получилось: заранее спланированное совращение привело к неожиданным результатам, и я за предательство получил приз, которого не заслуживаю.

Я то мучился чувством вины и собственной никчемности, то тонул во влюбленности, какой никогда еще не чувствовал. Передо мной всплывали разные мелочи: как она чистит зубы, набирая в рот воду из ладошки, а не из стакана; как изящно ее поясница переходит в ягодицы; как невероятно сексуально она красит губы... Я вспоминал ее бархатный голос, сумасшедший смех, чувство юмора, очарование.

А еще — и это точно самое странное — я мечтал о нашем совместном будущем. Обычно парней до тридцати лет такие мысли пугают, но у меня было совсем другое чувство. Я не хотел ее терять. У меня появилось такое ощущение, словно я забежал в магазин, купил упаковку пива, лотерейный билет — и выиграл.

Поэтому я не хотел, чтобы Алана узнала о том, чем я сейчас на самом деле занимаюсь. Сама мысль об этом приводила меня в ужас. Черная и страшная, она постоянно возникала в голове, прерывала глупые фантазии, как клоун-неваляшка с грузом в заднице, который всегда возвращается в вертикальное положение, как бы ты ни пытался его уложить.

На мой полупрозрачный фильм-фантазию накладывались смазанные черно-белые кадры, будто из камер видеонаблюдения: я сижу в машине на темной стоянке и переписываю файлы из ее ноутбука, вдавливаю ее ключи в воск, копирую бейдж.

Я пытался уложить злобного клоуна на спину и видел нашу свадьбу. Алана шла по проходу, очаровательно потупив глаза, в сопровождении отца, седовласого человека с квадратной челюстью, в светло-сером пиджаке и брюках в полоску.

Церемонию проводит Джок Годдард в роли мирового судьи. Следом идет вся семья Аланы — мать похожа на Дайану Китон в фильме «Отец невесты», сестра не такая хорошенькая, как Алана, но тоже милая, и все вне себя от счастья (не забывайте, что это фантазия) оттого, что Алана выходит за меня замуж.

Наш первый общий дом, настоящий дом, а не квартира, в старом зеленом городе Среднего Запада. Я представлял себе особняк, в котором живет семья Стива Мартина из «Отца невесты». Мы же оба богатые руководители высшего эшелона! Я с легкостью переношу ее через порог, а она смеется над моей старомодностью и сентиментальностью, а потом мы, чтобы освятить дом, кувыркаемся в каждой комнате, включая ванную и кладовку. Мы вместе берем напрокат фильмы и смотрим их, сидя в кровати и палочками уплетая китайскую еду из картонных коробок, а иногда я украдкой гляжу на нее и не могу поверить, что эта удивительная девушка — моя жена.

Громилы Мичема вернули на место мои компьютеры и прочее — слава Богу, потому что мне они были нужны.

Я вставил в компьютер компакт со всем, что скопировал у Аланы. Там было много электронных писем об огромном рыночном потенциале «Авроры» и о том, как «Триону» суждено «завладеть пространством», как говорят маркетологи. Чип «Авроры» позволит значительно увеличить вычислительные мощности и тем самым изменит мир.

Интереснее оказалось расписание публичного представления «Авроры». Оно было назначено на среду, через четыре дня, в головном офисе «Триона» — огромном зале в модернистском стиле. За день до того средствам массовой информации нужно было разослать предупреждения по почте, факсу и телефону, что намечается событие грандиозного масштаба. Я распечатал расписание.

Больше всего меня заинтересовали план этажа и список охранных мероприятий, который давался членам команды «Аврора».

Потом я открыл один из выдвижных ящиков для мусора на кухне. В пакете для мусора лежало несколько предметов в плотно закрывающихся полиэтиленовых мешочках. Один — компакт Ани Ди Франко, который я оставил на виду, надеясь, что Алана возьмет его в руки, что она и сделала. Второй — ее бокал из-под вина.

Мичем снабдил меня набором для снятия отпечатков пальцев «Серчи», который состоял из маленьких баночек с порошком для проявления отпечатков, прозрачной пленки и щеточки из стекловолокна. Надев резиновые перчатки, я присыпал компакт и бокал небольшим количеством черного графитного порошка.

Самый лучший отпечаток большого пальца нашелся на компакте. Я осторожно снял его полоской пленки и положил в стерильную пластиковую коробочку.

Потом написал письмо Нику Уайатту.

Адресовано оно было, конечно, Артуру.

В понедельник вечером/вторник утром завершу задание и получу образцы. Утром во вторник передам их в то время и в том месте, которое вы обозначите. По выполнении задания все контакты будут прекращены.

Я надеялся, что у меня получилось достаточно обиженно. Нельзя, чтобы они начали что-то подозревать.

Только придет ли на свидание сам Уайатт?

В этом-то все и дело. Было не столь важно, чтобы пришел именно Уайатт, хотя мне, конечно, этого очень хотелось. Повлиять на него я не мог. Более того, если я возьмусь настаивать, он поймет, что показываться не надо. Правда, к этому времени я уже достаточно знал его характер и был почти уверен — он больше никому операцию не доверит.

Видите ли, я хотел дать Нику Уайатту то, что он требует.

Прототип микросхемы «Авроры», который собирался выкрасть с помощью Сета с засекреченного пятого этажа крыла "Е".

Причем настоящий прототип. По ряду причин подделать его невозможно. Уайатт, сам инженер, наверняка сразу отличит подлинник от фальшивки.

Но самое главное, как я уже понял из писем Камилетти и файлов Аланы, из соображений безопасности на прототипе «Авроры» были крошечная отметка идентификации, серийный номер и логотип «Триона», выгравированные лазером и различимые только под микроскопом.

Вот почему я хотел, чтобы Уайатт получил краденый чип. Настоящий.

Потому что как только Уайатт — или Мичем, если уж на то пошло — возьмет в руки украденный чип, он попался. Мы заранее предупредим ФБР, они подготовят группу спецназовцев, но до последнего момента не будут знать ни имен, ни места — ничего. Я буду все держать под контролем.

Ховард Шапиро, босс Сета, позвонил за меня.

— О сделке с шефом в офисе федерального консультанта по уголовному праву можете и не думать, — сказал он. — Увидев, что все так рискованно, он отправится в Вашингтон, и это займет целую вечность. Забудьте. Мы идем сразу в ФБР — только они станут играть в игру на таком уровне.

Не называя имен, он заключил сделку с ФБР. Если все пройдет удачно и я сдам им Ника Уайатта, отделаюсь условным сроком.

Итак, я собирался сдать Уайатта. Но на своих условиях.

83

В понедельник я пришел на работу рано. Я думал: приду ли сюда завтра? Конечно, если все пойдет нормально, это будет лишь один день, крошечная заминка в долгой и успешной карьере. Однако вероятность того, что мой сложный план сработает, стремилась к нулю, и я это понимал.

В воскресенье я сделал несколько копий бейджа Аланы с помощью машинки Мичема под названием «Прокс-программер», и информации, которую я списал с ее карточки.

Кроме того, среди файлов Аланы я нашел план пятого этажа крыла "Е". Почти половина этажа была заштрихована и подписана: "Секретный объект "С"".

"Секретный объект "С"" — как раз там и тестировался прототип.

К сожалению, я не знал, что именно там находится и где прототип лежит. Придется все искать на месте.

Я заехал в отцовскую квартиру и взял рабочие перчатки, которые остались с той поры, когда мы с Сетом подрабатывали мытьем окон. Я надеялся увидеть Антуана, но тот куда-то вышел. У меня было странное чувство, словно за мной наблюдают, однако я списал это на общее состояние тревоги.

Остальное время в воскресенье я провел на сайте «Триона». Поразительно, сколько информации доступно сотрудникам — от планов этажей и процедуры проверки бейджей до перечня охранного оборудования, установленного на пятом этаже крыла "Е". От Мичема я получил радиочастоту, на которой работали радиопередатчики охранников.

Я узнал не все, что мне было нужно об охранных процедурах, — далеко не все, — но кое-какие ключевые моменты выяснил. То, что Алана рассказала мне вчера за ужином в гостинице, подтвердилось.

На пятый этаж можно попасть через два входа, и на обоих стоят охранники. Ты машешь бейджем перед считывающим устройством, чтобы пройти через первые двери, а потом показываешь лицо охраннику за пуленепробиваемым окошком, который сравнивает твое имя и фотографию с компьютерными данными и нажимает кнопку.

И даже после этого ты еще не на секретном объекте "С". Нужно пройти по коридору с камерами видеонаблюдения, по коридору с детекторами движения, и только потом ты окажешься у входа в секретную зону. Там охранников нет, но чтобы открыть дверь, необходимо активировать биометрический сенсор.

Поэтому добраться до прототипа «Авроры» очень сложно, практически невозможно. Я не преодолею даже первый пункт проверки, где стоят охранники. Бейджем Аланы я не могу воспользоваться, это очевидно: никто не примет меня за нее. Правда, он может мне пригодиться потом, когда я доберусь до пятого этажа.

Биометрический сенсор — задачка еще сложнее. «Трион» — высокотехнологическая компания, да и биометрическая идентификация (сканеры отпечатков пальцев, рук, автоматического распознавания черт лица, голоса, сканирование радужки, сканирование сетчатки) всегда пользовалась в охранном деле большой популярностью. У этих средств свои сильные и слабые места, однако сканирование пальцев считается самым лучшим — надежное, не слишком утомительное, небольшой процент ложных отказов и приемов.

На стене перед секретным объектом стоял сканер отпечатков пальцев «Идентикс».

Ближе к вечеру я позвонил с сотового телефона помощнику начальника командного центра охраны крыла "Е".

— Здравствуйте, Джордж. Это Кен Ромеро из отдела сетевого дизайна и операций, группа монтажа.

Кен Ромеро — настоящее имя одного старшего менеджера. На всякий случай — вдруг Джордж решит посмотреть меня на сайте?

— Чем могу быть полезен? — ответил тот. Судя по голосу, он только что нашел какашку в коробке с крекерами.

— Просто звонок вежливости. Боб хотел, чтобы я вас предупредил: завтра рано утром мы будем перекладывать провод на пятом в крыле "Е".

— Ну-ну. — То есть мне-то ты зачем говоришь?

— Не знаете, с чего там решили, что им нужно оптоволокно типа Л-1000 или сервер-лезвие высокой плотности? Впрочем, не я ведь за все плачу, верно? Видимо, у них какие-то серьезные приложения, которые занимают целую полосу и...

— Чему могу быть вам полезен, мистер...

— Ромеро. В общем, я думаю, ребята на пятом этаже не хотят, чтобы я мешал им во время рабочего дня, и попросили все сделать с утра пораньше. Я-то не против, но надо вам сообщить, а то между четырьмя и шестью утра включатся всякие детекторы приближения и движения.

Помощник начальника командного центра, похоже, обрадовался, что делать ничего не нужно.

— На всем пятом? Я не могу отключить его без...

— Нет-нет-нет, — поспешил заверить его я. — Мои соколы хоть бы два или три коммутационных шкафа сделали, с их любовью к перерывам! Нет, мы пойдем на зоны... сейчас-сейчас... зоны двадцать два А и В, по-моему. Только внутренние секции. В любом случае ваши панели загорятся, как рождественские елки, и вы здорово разозлитесь, вот я вас и...

Джордж тяжело вздохнул:

— Если только двадцать два А и В, то я, пожалуй, смогу их отключить.

— Как вам удобно. Мы просто не хотим ставить вас на уши.

— Если нужно, дам три часа.

— Три даже много, хотя, наверное, лучше так, чем наоборот, да? Большое спасибо за помощь!

84

Около семи вечера я вышел из здания «Триона», как обычно, и отправился домой. Спал я плохо и мало.

Почти в четыре утра приехал обратно и припарковался не в гараже «Триона», а на улице, чтобы мой приход в здание не записался. Десять минут спустя прибыл грузовой автофургон с надписью: «Дж.Дж. Ранкенберг и К° — инструменты, оборудование и препараты для профессиональной чистки окон с 1963 года». За рулем сидел Сет в синей форме с ярлычком «Дж.Дж. Ранкенберг» на левом кармане.

— Привет, ковбой! — сказал он.

— Сам Джи-Джи дал?

— Старик уже умер, — сказал Сет. Он курил, и я понял, что он нервничает. — Пришлось иметь дело с младшим. — Он вручил мне сложенный синий комбинезон, и я натянул его поверх слаксов и рубашки поло: непростое дело в старом фургоне. Внутри воняло пролитым бензином.

— Я думал, младший тебя на дух не выносит.

Сет поднял левую руку и многозначительно потер большой палец об указательный.

— Краткосрочный прокат для услуги, которую я хочу оказать фирме отца моей девушки.

— У тебя нет девушки.

— Главное, что ему не нужно декларировать доход. Ну что, покатили, парень?

— Жми на пуск, детка, — ответил я и указал на служебный вход в крыло "Е", к которому Сет должен был подъехать. Ночной сторож в будке сверился с бумажкой и нашел название фирмы в списке.

Сет подвел фургон к платформе нижнего уровня, и мы достали большие нейлоновые сумки с оборудованием, профессиональные скребки с резиновой насадкой фирмы «Эттор», шестиметровые удлинительные шесты, пластиковые галлоновые бутыли с очистителем цвета мочи, канаты с крюками, люльку, подъемники и еще груду всякого железа. Я уже забыл, сколько разного хлама нужно для этой работы.

Я нажал большую круглую стальную кнопку рядом со стальной дверью гаража. Несколько секунд спустя дверь отъехала, и из-за нее вышел пузатый и усатый охранник с планшетом.

— Вам помочь, ребята? — спросил он, хотя помогать явно не собирался.

— У нас все готово, — сказал я. — Если покажете, где грузовой лифт на крышу...

— Нет проблем, — сказал он. Пока мы сражались с сумками, охранник стоял и смотрел, держа в руках планшет, словно знак отличия. — А вы и вправду умеете мыть окна, когда темно? — спросил он, провожая нас до лифта.

— При полуторной оплате мы моем их еще лучше, — ответил Сет.

— Не знаю, почему люди так волнуются, что мы будем заглядывать к ним в офисы из окна, — сказал я.

— Да, это наше любимое развлечение, — сказал Сет. — Пугать их до чертиков. Доводить офисных работников до инфаркта.

Охранник засмеялся.

— Просто нажмите "К", крыша. Если лаз закрыт, там должен быть парень. По-моему, его зовут Оскар.

— Отлично, — сказал я.

Когда мы добрались до крыши, я вспомнил, почему так не любил мыть окна высоток. Здание головного офиса «Триона» всего в восемь этажей, не больше тридцати метров, однако наверху глубокой ночью ощущение — как на Эмпайр-стейт-билдинг. Дул сильный ветер, было холодно и мокро, а где-то вдали, несмотря на время суток, шумели машины.

Охранник Оскар Фернандес (фамилия была у него на бейдже) оказался коротышкой в темно-синей форме — я уже говорил, что у «Триона» собственная служба охраны, — с рацией у пояса, которая хрипела от статики и выплевывала обрывки разговоров. Оскар встретил нас у грузового лифта, неуклюже переминаясь, пока мы разгружали оборудование, а потом повел к лестнице на крышу.

Мы пошли за ним по небольшому пролету. Отпирая дверь, Оскар сказал:

— Да, мне говорили, что вы придете, но я не знал, что мойщики работают по ночам!

Не то чтобы он нас в чем-то подозревал. Просто поддерживал беседу.

Сет повторил свою реплику о полуторной оплате, а потом про инфаркты у офисных работников, и Оскар тоже посмеялся. И точно, мол, многие не хотят, чтобы им мешали днем. Мы выглядели как настоящие мойщики, с оборудованием и в форме — да и какие еще придурки полезут на крышу высотки с целой горой железяк?

— Я дежурю по ночам только два раза в неделю, — сказал Оскар. — Вы раньше тут бывали? Знаете, куда идти?

Мы ответили, что нет, и он показал нам розетки, краны и якоря безопасности. В наше время все здания строят с якорями безопасности на крыше. Они должны стоять через каждые три-четыре метра, на два от края здания и выдерживать вес в две тонны. Обычно якоря торчат на крыше, как вентиляционные трубы в водопроводе, только со скобой сверху.

Оскар оказался очень любопытным и не уходил: все смотрел, как мы прикрепляем стальные карабины к полуторасантиметровой оранжево-белой веревке из нейлона и к якорям безопасности.

— Здорово, — сказал он. — Вы, наверное, в свободное время лазите по горам?

Сет посмотрел на меня, потом сказал:

— А вы работаете охранником в свободное время?

— Не-а, — сказал он и рассмеялся. — Просто я хотел сказать, что вам должно нравиться лазить по всякой верхотуре. Я бы боялся до смерти.

— Привыкаешь, — сказал я.

У нас было по две отдельные веревки: одна для спуска, другая — в качестве страховки с хватателем на случай, если первая порвется. Я стремился все сделать правильно, и не только для маскировки. Ни мне, ни Сету не хотелось свалиться со здания «Триона». Когда мы летом мыли окна, нам часто говорили, что на этой работе в среднем погибает десять человек в год. Правда, никто не объяснял: десять ли человек в мире, в штате или где-то еще, а мы и не спрашивали.

Я знал, что мы подвергаем себя опасности. Я не знал только, когда эта опасность возникнет.

Где-то минут через пять Оскару наконец стало скучно (главным образом потому, что мы перестали с ним разговаривать), и он вернулся на пост.

Нейлоновая веревка присоединяется к штуке под названием «Скай джинн» — «Небесный джинн». Это нечто вроде длинной железной трубки, в которой канат закручивается вокруг припаянного алюминиевого стержня. «Джинн» — классное название, правда? — приспособление для спуска, которое работает на основе трения и медленно отпускает канат. Наши были поцарапаны и выглядели подержанными. Я поднял их и сказал:

— Ты не мог купить новые? Я дал тебе пять тысяч баксов.

— Слушай, они прилагались к фургону, чего ты хочешь? Не волнуйся, эти детки выдержат две тонны. Хотя за последние пару месяцев ты, похоже, пару кило набрал.

— Пошел ты!

— Ты поужинал? Надеюсь, нет.

— Не смешно. Ты когда-нибудь смотрел, что написано на этикетке?

— Я знаю. Неверное использование может привести к серьезным травмам и даже смерти. Не обращай внимания. Ты, видимо, и с матрацев этикетки боишься снимать.

— Как тебе такой слоган: «„Небесный джинн“ — спаси и удержи»?

Сет не засмеялся, а сам сказал:

— Восемь этажей — это лабуда. Помнишь, как мы делали...

— И не напоминай, — оборвал его я. Не хочу показаться слюнтяем, но черный юмор Сета меня не радовал. Особенно на крыше высотки «Триона».

Мы связали «Джинн» с нейлоновой страховкой, прикрепленной к поясу и доске для сиденья, обитой чем-то мягким. «Страховка», «безопасность» — почти все названия нашего снаряжения содержали в себе эти слова. Наверное, чтобы не забывать: если что-то пойдет не так, тебе крышка.

Единственное, что в нашем снаряжении было не совсем обычным, — это специальное приспособление, чтобы подниматься по веревкам. Когда моешь окна на высотке, подниматься обычно незачем. Ты просто постепенно спускаешься вниз, до самой земли.

А мы поднимемся, чтобы сбежать.

Сет прикрепил электрическую лебедку на один из якорей с вытяжным кольцом, а потом включил ее. Это была модель с напряжением сто пятнадцать вольт, с блоком, способным вытащить полтонны. Сет подсоединил ее к веревкам, так, чтобы запаса хватило.

Я сильно дернул за веревку, проверяя, все ли прочно закреплено. Мы подошли к краю и посмотрели вниз. Потом переглянулись, и Сет ухмыльнулся: что это мы делаем?

— Нам уже весело? — спросил он.

— О да!

— Ты готов, дружок?

— Да, — ответил я.

Ни он, ни я не засмеялись. Мы медленно залезли на ограждение и спустились на другую сторону.

85

Нужно было всего-то опуститься на два этажа, но и это оказалось непросто. Мы оба давно не тренировались, к тому же нагрузились тяжелыми инструментами да еще и не должны были раскачиваться.

На фасаде здания были камеры видеонаблюдения. Я нашел на схеме, где они. Узнал их технические характеристики, размер линз, фокальный диапазон и все такое.

Другими словами, я вычислил, где у них слепые пятна.

Мы спускались вниз мимо одной из них. Меня не беспокоило, что охрана нас увидит: они ведь ждали мойщиков окон. Хуже было то, что если кто-то нас увидит, то поймет, что на самом деле мы ничего не моем. Мы спускаемся, медленно и равномерно, на пятый этаж и даже не пытаемся достать до окна.

Мы повисли перед стальной вентиляционной решеткой.

Если не слишком раскачиваться, не попадем в поле обзора. Это важно.

Мы уперлись ногами в выступ, достали инструменты и взялись за шестигранные болты. Болтов было много, и они прочно врезались в сталь и бетон. Сет и я молча пыхтели, по лицам градом катился пот. Возможно, прохожий, охранник или еще кто-нибудь мог увидеть, как мы снимаем болты, которые держат вентиляционную решетку, и удивиться. Мойщики окон работают со швабрами и ведрами, а не с беспроводными гайковертами фирмы «Милуоки».

Правда, в такое время прохожие — редкость. Если бы кто и поднял голову, то решил бы, что мы занимаемся обычным техобслуживанием.

По крайней мере хотелось в это верить.

Чтобы раскрутить и вытащить каждый болт, у нас ушло добрых пятнадцать минут. Несколько заржавели намертво, и с ними пришлось повозиться.

По моему сигналу Сет ослабил последний болт, и мы оба осторожно сняли решетку со стальной оболочки здания. Она была очень тяжелой, один я бы точно не справился. Пришлось схватиться за острые края — к счастью, я купил две пары хороших перчаток — и выдвинуть ее на наружный подоконник. Потом Сет, уцепившись за сетку, оттолкнулся и забросил ноги внутрь. Он с кряхтеньем спустился на пол машинного зала.

— Твоя очередь, — сказал он. — Осторожно.

Я взялся за край решетки и влез в вентиляционную шахту, потом встал на пол и быстро огляделся.

В свете прожекторов с крыши были видны огромные машины: разное оборудование для отопления, вентиляции и кондиционирования воздуха вроде тепловых насосов, радиальных вентиляторов, охладителей, компрессоров и так далее.

Мы постояли, обмотанные нашей «сбруей», не отцепляясь от двойных канатов, которые свисали в шахту. Потом сняли с себя веревки, а когда отпустили их, оказалось, что они висят прямо в воздухе. Оставлять их так было нельзя. Мы привязали их к электрической лебедке на крыше, и теперь Сет достал маленький черный пульт дистанционного управления и нажал на кнопку. Сверху раздалось жужжание и скрипение, а затем канаты с веревками медленно поднялись наверх.

— Надеюсь, мы сможем вернуть их, когда понадобится, — сказал Сет. Я его еле расслышал из-за грохота машин.

Невольно подумал, что для Сета все это почти игра. Если его поймают — ничего страшного. Ему ничто не грозит. Это я увяз по уши в дерьме.

Мы вставили решетку обратно — так плотно, что снаружи не было заметно. Потом я взял кусок нейлоновой веревки, продел ее через петли и пропустил по вертикальной трубе, чтобы привязать эту штуку.

В комнате снова стало темно, и я включил фонарик. Подошел к стальной двери внушительного вида и попробовал нажать на рычаг.

Дверь открылась. Я знал, что двери в машинный зал не должны запираться, чтобы любой, кто в них попадет, мог выбраться, и все-таки проверить не мешало.

В это время Сет достал два радиотелефона «Моторола», вручил один мне, а из своего несессера вытащил черный компактный радиоприемник для коротких волн — полицейский сканер на триста каналов.

— Помнишь частоту охранников? Четыреста УВЧ, что ли?

Я достал из кармана рубашки маленький блокнот на спирали и зачитал частоту. Сет начал настраиваться, а я развернул план этажа, чтобы проверить маршрут.

Теперь я нервничал даже больше, чем когда полз вниз по стенке. Мы все хорошо продумали, но слишком многое могло не сработать.

Даже в такое время я мог наткнуться на людей. «Аврора» — главный приоритет «Триона», через два дня большой запуск. Инженеры вообще работают когда вздумается. В пять утра я едва ли кого-то застану, да кто знает? Лучше оставаться в форме мойщиков окон, с ведром и шваброй: обслуживающий персонал никто не замечает. Маловероятно, что кто-то остановится и спросит, что я тут делаю.

Могло случиться кое-что похуже: меня увидят и узнают. В «Трионе» десятки тысяч людей, а я знаком, скажем, с полусотней, так что шансы в мою пользу. Тем более в пять утра. И все-таки... Для этого я нахлобучил на голову желтую каску (хотя мойщики окон обычно их не носят) и надел защитные очки.

Как только выберусь из этой темной комнатушки, мне придется пройти больше сотни метров по коридору с камерами, которые будут следить за каждым моим шагом. Конечно, в подвале в командном центре сидит пара охранников, но они наблюдают сразу за десятками мониторов и наверняка одновременно смотрят телевизор, попивают кофе и треплются. Не думаю, что кто-то обратит на меня особое внимание.

Пока я не дойду до секретного объекта "С", где охранные меры ужесточаются.

— Есть, — сказал Сет, глядя на цифровой дисплей полицейского сканера. — Я только что услышал «охрана „Триона“» и что-то еще про «Трион».

— О'кей, — отозвался я. — Слушай дальше и скажешь мне, если будет что-то важное.

— Сколько все займет, как думаешь?

Я задержал дыхание.

— Может, минут десять. Может, полчаса. Зависит от того, как пойдет.

— Будь осторожен, Кэс.

Я кивнул.

— Стой! Вот тебе. — Сет заметил в углу большое желтое ведро на колесах и подкатил ко мне. — Бери.

— Хорошая идея.

Я секунду смотрел на старого друга и хотел сказать что-то вроде «Пожелай мне ни пуха», но потом решил, что это прозвучит слишком нервно и слезливо. Вместо этого поднял вверх два больших пальца, вроде как я всем доволен.

— Увидимся там, — сказал я.

— Эй, не забудь включить свою штучку, — сказал Сет, указывая на мой радиотелефон.

Я покачал головой, упрекая себя за забывчивость, и улыбнулся.

Потом медленно открыл дверь, выглянул, никого не увидел, вышел в коридор и закрыл дверь за собой.

86

Высоко надо мной, прямо под потолком, висела камера видеонаблюдения и помаргивала красным огоньком.

Уайатт сказал, что я хороший актер. Что ж, теперь мои актерские данные очень понадобятся. Я должен вести себя так, будто занят, немного скучаю и, самое главное, не нервничаю.

«Смотрите себе прогноз погоды или что там сейчас идет, — мысленно обратился я к тому, кто сидел в командном центре. — Пейте свой кофе, лопайте пончики. Болтайте о баскетболе или футболе. Не обращайте внимания на человека за занавеской».

Мои рабочие сапоги тихо скрипели. Я шел по ковровому покрытию коридора и катил за собой ведро.

Вокруг, слава Богу, никого.

Хотя было бы лучше, если бы люди были. Тогда на меня точно не обратят внимания.

Может, и так, может, и нет. Бери что дают. Будем надеяться, что никто не спросит, куда я направляюсь.

Завернул за угол в большую открытую зону кубиков. Там было темно, если не считать нескольких аварийных ламп.

Я потянул за собой ведро по проходу и увидел новые камеры. Знаки в кубиках, странные несмешные плакаты — все говорило о том, что здесь работают инженеры. С полки над одним из кубиков злобно таращилась кукла Люби-Меня-Люсиль.

«Я просто делаю свою работу», — напомнил я себе.

По другую сторону открытой зоны, как я помнил по карте, был короткий коридор, который вел прямо в закрытую часть этажа. Это подтвердил знак на двери "Секретный объект "С" — без разрешения вход воспрещен" со стрелкой. Я почти добрался.

Все шло гораздо глаже, чем я ожидал. Правда, у входа еще оставались детекторы движения и камеры.

Однако, если мой звонок в охрану днем сработал, они выключили детекторы.

Конечно, полной уверенности быть не может. Точно я буду знать через несколько секунд, когда подойду ближе.

Камеры наверняка не выключили, но мой план это тоже предусматривал.

Вдруг я подскочил от громкого звука: пронзительно заверещал радиотелефон.

— Господи, — пробормотал я. Мое сердце забилось.

— Адам, — послышался голос Сета, тусклый и задыхающийся.

Я нажал кнопку сбоку.

— Да!

— У нас проблема.

— Ты о чем?

— Возвращайся.

— Почему?

— Возвращайся, твою мать!

Черт!

Я резко повернул назад, оставил ведро и бросился бежать, однако тут же вспомнил, что за мной наблюдают. Я заставил себя замедлить шаг. Что, черт возьми, могло произойти? Неужели нас выдали веревки? Или упала вентиляционная решетка? Или кто-то открыл дверь в машинный зал и увидел Сета?

Путь назад длился вечно. Прямо передо мной распахнулась дверь офиса, и оттуда вышел мужчина средних лет в коричневых слаксах из плотного полиэстра и желтой рубашке с короткими рукавами. Вылитый инженер-механик старого образца. Решил начать работу пораньше, а может, всю ночь тут просидел. Он глянул на меня и опустил глаза в пол, ничего не говоря.

Я уборщик. Я невидимка.

Меня записала пара десятков камер, но это не привлечет ничьего внимания. Я уборщик, я техобслуживание. Я должен быть здесь. Никто не посмотрит на меня дважды.

Наконец я добрался до машинного зала. Остановился перед дверью, прислушался, готовый бежать, если придется, хотя бросать Сета не хотел. Я слышал только тихий треск полицейского сканера.

Я открыл дверь. Прямо перед ней стоял Сет, испуганно прижавший радио к уху.

— Нужно сматываться! — прошептал он.

— В чем...

— Парень на крыше. То есть на седьмом этаже. Тот охранник, который привел нас на крышу.

— И что он?

— Наверное, снова вышел на крышу. Из любопытства или еще почему. Посмотрел вниз, нас не увидел. Канаты и веревки на месте, а мойщики пропали. Вот он и всполошился. Не знаю, может, испугался, что с нами что-то случилось.

— Что?

— Слушай!

В полицейском сканере слышались скрежетание и гул голосов. Кто-то крикнул:

— Этажи, прием!

— Отделение «Браво», выходите на связь.

— "Браво", прием.

— "Браво", подозрение на нелегальное проникновение, крыло "D". Одеты под мойщиков окон: оборудование осталось на крыше, рабочих не видно. Приказываю провести поэтажный обыск всего здания. Это код два. «Браво», ваши люди покрывают первый этаж, прием.

— Вас понял.

Я посмотрел на Сета.

— По-моему, код два значит «срочно».

— Они обыскивают здание, — прошептал Сет чуть слышным из-за рева машин голоса. — Нужно сматывать удочки!

— Как? — прошипел я. — Мы не можем опуститься по канатам, даже если они еще там. И через ловушку на этом этаже мы тоже не проберемся!

— Что же делать, черт возьми?

Я глубоко вдохнул, выдохнул, чтобы прояснить мысли. Сигарету бы!

— Ладно. Найди компьютер, любой компьютер. Зайди на сайт «Триона». Загрузи страницу охранных процедур, посмотри, где точки аварийного выхода. То есть грузовые лифты, пожарные лестницы, все такое. Любой способ отсюда выбраться, даже если придется прыгать.

— Я? А ты что будешь делать?

— Я туда вернусь.

— Что? Да ты шутишь, черт побери! Здесь охранников как грязи, идиот!

— Они не знают, где мы. Понимают только, что мы где-то в этом крыле. А этажей семь.

— Господи, Адам!

— Такой возможности больше никогда не будет, — сказал я на бегу к двери и помахал ему радиотелефоном. — Сообщи, когда найдешь выход. Я иду в секретный объект "С". За тем, для чего мы пришли.

87

Не беги.

Мне пришлось постоянно себе об этом напоминать. Спокойно. Я прошел по коридору, стараясь выглядеть уставшим от жизни, хотя в душе разрывался от волнения. Не смотри на камеры.

Я был на полпути к большой открытой зоне кубиков, когда опять загудел телефон, два быстрых гудка.

— Да?

— Слушай, чувак. Он запрашивает имя пользователя. Нужен пароль.

— О черт, да, конечно!

— Войти под твоим именем?

— Ты что! Пиши... — Я достал маленький блокнот на спирали. — Пиши ЧедП. — На ходу я продиктовал ему по буквам.

— Пароль? Пароль есть?

— МДЖ двадцать три, — прочитал я.

— МДЖ?

— Думаю, это значит «Майкл Джордан».

— А, ясно. Двадцать три — его номер. А ЧедП — крутой игрок в баскетбол?

Почему Сет столько болтает? Наверное, так перетрусил, что ничего не соображает.

— Нет, — сказал я, потом вошел в зону кубиков и немного отвлекся. Снял желтую каску и защитные очки за ненадобностью и засунул их под первый попавшийся стол. — Просто самодовольный, как Джордан. Оба о себе высокого мнения. Один из них прав.

— Ладно, я вошел, — сказал Сет. — Говоришь, страница охраны?

— Охранные меры в компании. Посмотри, что есть о погрузочной платформе, сможем ли мы туда спуститься в грузовом лифте. Возможно, только это нас спасет. Мне пора.

— Не тяни! — сказал он.

Прямо передо мной была стальная дверь с маленьким ромбовидным окошком, укрепленным стальной сеткой. На двери была надпись: «Только для персонала, имеющего разрешение».

Я подошел к двери медленно, сбоку и заглянул в окошко. По другую сторону находилась маленькая комната ожидания, похожая на цех с бетонным полом. Высоко на стене, под потолком, красными огоньками мигали две камеры. Значит, включены. Я заметил и маленькие белые коробочки в каждом углу комнаты: пассивные инфракрасные детекторы движения.

Правда, светодиодные индикаторы на них не горели. Точно я сказать не мог, но вроде бы они не работали. Может, охрана действительно их выключила на пару часов?

В одной руке я держал планшет, словно выполнял чьи-то инструкции. Второй рукой нажал на ручку двери. Закрыто. На стене слева от двери был маленький серый сенсор доступа, как по всему зданию. Откроется ли он бейджем Аланы? Я достал копию ее бейджа, помахал ею перед сенсором, надеясь, что красный огонек станет зеленым.

Вдруг раздался голос:

— Эй! Ты!

Я медленно обернулся. Ко мне бежал охранник, другой еле поспевал за ним.

— Стоять! — закричал первый.

О черт. Мое сердце затрепыхалось.

Поймали.

И что теперь, Адам?

Я уставился на охранников, меняя выражение лица с удивленного до самоуверенного. Я сделал вдох и тихо спросил:

— Ну как, нашли?

— Чего? — спросил первый охранник, останавливаясь.

— Вашего долбаного нарушителя! — сказал я уже громче. — Тревогу включили уже пять минут назад, а вы все бегаете кругом как идиоты и чешете задницу! — «Ты можешь, — убеждал я себя. — Ты же можешь!»

— Сэр? — произнес второй. Оба замерли и озадаченно смотрели на меня.

— Вы, придурки, хоть представляете, как он вошел? — Я кричал на них, как командир на занятиях по строевой подготовке, так, словно хотел проделать им новые дырки в заднице. — Вы думаете, мы вам облегчим задачу? Да проведите проверку внешнего периметра, это первое. Двадцать третья страница учебника! Вы обнаружите, что сдвинута вентиляционная решетка.

— Вентиляционная решетка? — повторил первый.

— Нам что, покрасить след электрическими цветами? Или послать вам приглашения на проверку охраны? За последнюю неделю мы проводили тренировку в трех зданиях, и вы — самые худшие из всех. Не профессионалы, а любители. — Я взял планшет, ручку и начал писать. — Итак, мне нужны имена и номера бейджей. Ты! — Охранники медленно попятились. — А ну, сюда! Вы думаете, корпоративная безопасность — это вам пончики с шоколадом? Когда мы сдадим рапорт, покатятся чьи-то головы, я вам обещаю.

— Макнамара, — неохотно выговорил второй.

— Валенти, — выдавил из себя первый.

Я записал.

— Номера бейджей? И черт возьми, откройте эту чертову дверь, а потом оба выметайтесь.

Первый подошел к считывающему устройству, помахал перед ним бейджем. Раздался щелчок, зажегся зеленый свет.

Я открыл дверь, возмущенно качая головой. Охранники развернулись и потрусили назад. Первый угрюмо сказал второму: «Сейчас проверю в диспетчерской. Что-то мне это не нравится».

В моей голове стучало так громко, что они тоже должны были слышать. Я выкрутился, но понимал, что выиграл всего пару минут. Охранники свяжутся по радио с диспетчером и тут же узнают правду — что никакой проверки защиты не назначено. Тогда они вернутся, и мне мало не покажется.

Я посмотрел на детектор движения, не зажегся ли огонек, — нет.

Когда детекторы включаются, они направляют камеры на движущийся объект.

Но сейчас они были отключены. Значит, камеры были зафиксированы, не двигались.

Смешно: Мичем и его помощники научили меня справляться с охранными системами куда посложнее. Наверное, Мичем был прав: можно забыть о фильмах. В реальности корпоративная охрана всегда довольно примитивна.

Теперь я мог войти в маленький холл так, чтобы меня не увидели камеры. Они были направлены на дверь в секретный объект "С". Я сделал несколько осторожных шагов внутрь, распластавшись вдоль стены. Потом медленно пробрался за одной из камер. Я знал, что нахожусь в слепом пятне и меня не могут увидеть.

Тут ожил радиотелефон.

— Выбирайся! — заверещал Сет. — Всем приказали бежать на пятый этаж, я только что слышал!

— Я... я не могу, я уже почти там! — крикнул я в ответ.

— Шевелись! Давай же, сматывайся!

— Нет! Не могу! Пока нет!

— Кэссиди...

— Сет, послушай меня. Выбирайся сам — по лестнице на грузовом лифте, как угодно. Жди меня в фургоне снаружи.

— Кэссиди...

— Пошел! — крикнул я и отключился.

Раздался громкий звук — горловой механический вопль сирены совсем неподалеку.

А что теперь? Нет, я не могу остановиться здесь, в паре шагов от проекта «Аврора»! Я подобрался слишком близко!

Я должен идти дальше.

Сирена все вопила: «У-а, у-а, у-а!» Оглушительно, как сигнал воздушной тревоги.

Я вытащил из комбинезона баллончик с растительным маслом-аэрозолем, подпрыгнул и забрызгал линзу. Масло потекло по стеклянному глазу. Готово.

Сирена продолжала выть.

Теперь камера ослепла, ее оптика работала — но так, чтобы привлекать как можно меньше внимания. Тот, кто будет смотреть на монитор, увидит, что изображение неожиданно помутнело. Возможно, он обвинит в этом апгрейд сетевых соединений, о которых его предупреждали. Расплывшееся изображение не должно привлекать большого внимания на фоне остальных. По идее.

Правда, теперь тщательность казалась почти бессмысленной, потому что сюда уже бежали. Те самые охранники, которых я облапошил? Или другие? Это не так важно.

Слышались шаги, крики, но далеко, как фоновый шум по сравнению с сиреной, от которой лопались барабанные перепонки.

Может, я еще успею?

Если потороплюсь. Как только я войду в лабораторию «Авроры», они наверняка не смогут зайти за мной. По крайней мере это будет сложнее. Если, конечно, у них нет приоритета в системе охраны, что кажется маловероятно.

Может, они и не узнают, что я там.

Конечно, если я сумею туда забраться.

Теперь я обошел помещение, держась вне зоны действия камеры, пока не дошел до второй. Встав в слепое пятно, подпрыгнул, брызнул маслом, испортил изображение.

Теперь охрана не видела меня через мониторы, не видела, что я собираюсь сделать.

Почти вошел. Еще пара секунд — как я надеялся, — и я внутри «Авроры».

Как я оттуда выйду — уже другое дело. Я знал, что там есть грузовой лифт, в который нельзя попасть снаружи. Активирует ли его бейдж Аланы? Я надеялся, что да. Это был мой единственный шанс.

Черт подери, я почти не мог нормально думать: орала сирена, голоса становились громче, шаги — ближе. Мысли бешено крутились. Знают ли охранники об «Авроре»? Насколько все держится в тайне? Если не знают, то могут и не понять, куда я направился. Может, они просто бегают по коридорам каждого этажа и пытаются без всякой координации найти второго нарушителя.

На стене слева от блестящей стальной двери была маленькая бежевая коробочка: сканер отпечатков пальцев «Идентикс».

Из переднего кармана комбинезона я вытащил прозрачный пластиковый футляр, а оттуда дрожащими пальцами — полоску пленки с отпечатком большого пальца Аланы, со следами графитового порошка.

Осторожно прижал пленку к сканеру, туда, где обычно кладут большой палец, и стал ждать, когда красный светодиод сменится зеленым.

Ничего не происходило.

«Господи, пожалуйста! — с отчаянием думал я. От воя сирены и от ужаса мой мозг превратился в яйцо всмятку. — Пусть все получится. Пожалуйста, Господи!»

Свет упрямо оставался красным.

Ничего не происходило.

Мичем долго учил меня, как обманывать биометрические сканеры, и я тренировался до тех пор, пока не решил, что усвоил. Некоторые считывающие устройства обмануть труднее, чем другие, в зависимости от того, какая технология в них используется. Этот был одним из самых распространенных, с оптическим сенсором внутри. А то, что я только что сделал, срабатывает в девяноста процентах случаев.

«Конечно, остается еще десять процентов», — прикинул я, слыша, как грохот шагов приближается. Они уже близко, это точно. Может, всего в паре метров, среди кубиков.

Черт, не работает!

Что еще я умею?

Что-то с полиэтиленовым пакетом, наполненным водой... Увы, у меня нет ничего похожего на пакет... Так, что мне говорили? Старые отпечатки, которые оставались на поверхности сенсора, как на зеркале, жирные следы рук тех, кого впустили. Старые отпечатки пальцев можно заново активировать влагой...

Да, звучит странно, но это не сложнее, чем использовать ленту со снятым с диска отпечатком. Я наклонился, приложил руки чашей к маленькому сенсору и подышал на него. Мое дыхание попало на стекло и тут же сконденсировалось. Через секунду конденсат испарился, но этого хватило...

Гудение, похожее почти на чириканье. Счастливый звук.

На коробке зажегся зеленый свет.

Я прошел. Влага от моего дыхания активировала старый отпечаток.

Я обманул сенсор.

Блестящая стальная дверь в секретный объект "С" медленно отъехала в сторону. В этот момент позади меня открылась вторая, и я услышал:

— Стой на месте!

И снова:

— Стоять!

Я смотрел на огромное открытое пространство и не верил глазам. Я ничего не понимал.

Наверное, я ошибся.

Я не туда попал.

Потому что все, что я видел, не имело смысла. Я смотрел на зону, которую назвали секретным объектом "С".

Я ожидал, что увижу лабораторное оборудование, батареи электронных микроскопов, чистые помещения, суперкомпьютеры и кольца оптоволоконного кабеля...

Вместо этого я смотрел на стальные балки, неокрашенные бетонные полы, гипсовую пыль и строительный мусор.

Огромный полуразрушенный склад.

Пусто.

Где же проект «Аврора»? Я не ошибся — но тут его нет.

Вдруг меня осенило, отчего пол под ногами словно вспучился и поплыл: а существует ли проект «Аврора»?

— Не двигаться!!! — крикнул кто-то сзади.

Я подчинился.

Я даже не повернулся лицом к охранникам, а застыл на месте. Я все равно не мог шелохнуться.

88

С отвалившейся челюстью и затуманенной головой я наконец повернулся и увидел пятерых или шестерых охранников, среди них несколько знакомых. Двое — те, кого я спугнул. Они вернулись за мной, очень злые.

А вот и негр, который застал меня в офисе Норы — как там его? Ну, тот любитель «мустангов». Он навел на меня пистолет и вдруг вскрикнул:

— Мистер... Мистер Соммерс?

Рядом с ним стоял Чед. В джинсах и футболке, со взъерошенными светлыми волосами, будто только что с постели. Он сжимал в руке сотовый телефон. Я сразу понял, почему он тут. Наверное, попытался войти на сайт, обнаружил, что его уже вписали, и позвонил...

— Это Кэссиди. Звоните Годдарду! — закричал Чед на охранника. — Звоните генеральному, черт возьми!

— Нет, парень, не положено, — сказал охранник, не выпуская меня из прицела. — Назад! — крикнул он. Еще пара охранников заходила с обеих сторон. — Звони не генеральному, а начальнику охраны. Потом вызываем полицию. У меня такой приказ.

— Нужно звонить генеральному! — заорал Чед, размахивая сотовым. — У меня есть его домашний номер. И мне по фигу, сколько сейчас времени! Я хочу, чтобы Годдард знал, что сделал его ассистент, этот гребаный жулик!

Он нажал на пару кнопок, приложил телефон к уху.

— Ты, придурок долбаный, — обратился он ко мне, — ты в заднице.

Трубку долго не поднимали.

— Мистер Годдард, — заговорил Чед тихим доверительным тоном. — Извините, что звоню так рано, но дело чрезвычайной важности. Меня зовут Чед Пирсон, я работаю в «Трионе».

Он поговорил еще пару минут, и его злорадная усмешка постепенно пропала.

— Да, сэр, — сказал Чед и протянул мне телефон с очень разочарованным видом. — Он сказал, что хочет с тобой поговорить.

89

Когда охранники привели меня в конференц-зал на пятом этаже и закрыли, было почти шесть утра. Посреди зала (без окон и других выходов) стоял стол, заваленный исписанными блокнотами и пустыми бутылками из-под сладкой газировки. Еще там были проектор, исписанная белая доска и, к счастью, компьютер.

Я оказался не то чтобы пленником. Меня «задержали». И дали понять, что, если я не буду слушаться, меня сразу же передадут полиции. Подобная перспектива меня совсем не прельщала.

И еще сказали, что мистер Годдард поговорит со мной, когда придет.

Позже я узнал, что Сет чудом убежал из здания, правда, без фургона.

Я послал письмо Джоку. Я не знал, что сказать, как все объяснить, и поэтому просто написал:

Джок!

Нужно поговорить. Я хочу все объяснить.

Адам

Ответа не было.

Неожиданно я вспомнил, что сотовый все еще при мне. Я спрятал его глубоко в карман, и его не нашли. Я включил телефон. Там было пять голосовых сообщений, но не успел я их проверить, как раздался звонок.

— Да, — сказал я.

— Адам! О черт! — Это был Антуан. Он говорил взволнованно, почти истерично. — Черт! Черт! Я не хочу обратно. Черт, я не хочу опять туда!

— Антуан, о чем ты? Давай по порядку.

— В квартиру твоего отца пытались вломиться какие-то парни. Трое белых. Наверное, думали, что там никого нет.

Я почувствовал прилив раздражения. Неужели соседские дети еще не поняли, что в берлоге моего отца нет ничего, за чем бы стоило вламываться?

— Господи, ты-то цел?

— Да цел я! Двое убежали, я схватил третьего... О черт! Черт, мне не нужны проблемы! Ты должен мне помочь!

Сейчас такие разговоры были особенно некстати. До меня из трубки доносилось какое-то мычание, возня, стоны...

— Успокойся, — сказал я. — Сделай глубокий вдох и сядь.

— Я и сижу. На этом козле. Что меня больше всего вырубает — он говорит, что тебя знает.

— Знает меня? — У меня возникло смутное подозрение. — Опиши его, а?

— Ну, не знаю, белый...

— Как выглядит?

Антуан совсем растерялся.

— Прямо сейчас? Лицо красное и опухло. Моя вина. По-моему, я сломал ему нос.

Я вздохнул:

— Господи, Антуан, спроси, как его зовут!

Антуан положил телефон. Раздался рокот его баса и какое-то повизгивание. Антуан снова взял трубку:

— Он говорит, что его зовут Мичем.

Передо мной мелькнула картинка: Арнольд Мичем с разбитым в кровь лицом лежит на кухне под Антуаном Леонардом, который весит почти полтора центнера. На какой-то момент я даже порадовался. Видно, за мной и вправду следили, когда я заходил в квартиру отца, и Мичем решил, что я там что-то прячу.

— Да нет, не беспокойся. Обещаю, что этот козел тебя не тронет. — На месте Мичема я бы воспользовался программой защиты свидетелей.

В голосе Антуана послышалось облегчение:

— Слушай, парень, извини, а?

— Ты что, и не думай извиняться! У меня давно не было таких хороших новостей!

И, наверное, уже не будет.

Я прикинул, что прежде чем появится Годдард, нужно убить несколько часов. Я не мог просто сидеть и мучиться по поводу того, что натворил или как меня накажут. Вот я и выбрал самый привычный способ убить время: вышел в Интернет.

Вот именно тогда я и начал соображать, что к чему.

90

Дверь в конференц-зал открылась. Зашел один из моих знакомых охранников.

— Мистер Годдард внизу, на пресс-конференции, — сказал охранник. Он был высокий, лет сорока, в очках в толстой оправе. Синяя форма «Триона» плохо на нем сидела. — Он сказал, чтобы вы спустились в приемную.

Я кивнул.

Главный вестибюль крыла "А" кишел людьми. Больше всех шумели фотографы и репортеры. Я вывалился из лифта прямо в этот хаос и совершенно потерял ориентацию. Ничего не было слышно, все вокруг гудело. Одна из дверей в большой зал постоянно открывалась и закрывалась. Я мельком увидел на экране огромное лицо Джока Годдарда, услышал его голос из колонок.

Кое-как протиснулся через толпу. Меня вроде бы кто-то окликнул по имени, но я двинулся дальше, медленно и упорно, словно зомби.

Зал полого спускался к сияющей сцене, где в свете софитов стоял Годдард в черной водолазке и пиджаке из коричневого твида. Он напоминал профессора классической литературы в маленьком колледже Новой Англии, если не считать оранжевого грима на лице (специально для телевизионных съемок). За ним висел огромный экран, на который проецировалась говорящая голова Джока.

Б зале было много журналистов; софиты слепили глаза.

— Это приобретение, — говорил Годдард, — удвоит объем штата наших продавцов, а также удвоит, а в некоторых секторах и утроит проникновение на рынок.

Я не мог понять, о чем он. Я стоял в задних рядах и слушал.

— Соединяя две огромные компании, бывших конкурентов, мы создаем лидера технологии мирового класса. Теперь корпорация «Трион системс», без сомнения, один из ведущих производителей потребительской электроники в мире.

Годдард продолжал:

— Я бы хотел сделать еще одно объявление. — Он проказливо улыбнулся, глаза его блеснули. — Я всегда считал, что нужно не только брать, но и отдавать. Поэтому сегодня утром «Трион» с радостью объявляет о создании необычного благотворительного фонда. Мы начинаем с полутора миллионов долларов, однако в ближайшие несколько лет надеемся дать компьютер каждой малообеспеченной семье Америки. Мы считаем, что это лучший способ преодолеть цифровое неравенство. Этот проект, который «Трион» готовит давно, получил название «Аврора», в честь греческой богини рассвета. Мы верим, что проект «Аврора» станет рассветом нового, светлого будущего для всей нашей великой страны.

Кое-где зааплодировали.

— И наконец, позвольте мне тепло поприветствовать почти тридцать тысяч талантливых и трудолюбивых служащих «Уайатт телекоммьюникейшнз» в нашей семье. Большое спасибо.

Годдард слегка наклонил голову и сошел со сцены. Раздались новые аплодисменты, которые постепенно перешли в овации. Огромная проекция лица Джока Годдарда сменилась телевизионными новостями — утренней финансовой программой на Эс-эн-би-си под названием «Громкоговоритель».

На одной половине экрана Мария Бартиромо делала репортаж с Нью-Йоркской фондовой биржи. На второй половине сияли логотип «Триона» и график роста акций компании за последние несколько минут: линия, которая взмывала вертикально вверх.

— ...акции «Трион системс» достигли рекордной отметки, — говорила корреспондентка. — Их стоимость уже удвоилась и, по всей видимости, будет продолжать расти. Это началось после объявления, сделанного утром основателем и генеральным «Триона» Огастином Годдардом о приобретении своего главного конкурента, компании «Уайатт телекоммьюникейшнз», которая переживала сложный период.

Меня кто-то тронул за плечо. Это была Фло, элегантно одетая, с очень серьезным выражением лица. На ней были наушники беспроводной связи.

— Адам, ты не мог бы подняться в пентхаус, в зал торжественных приемов? Джок хочет тебя видеть.

Я кивнул, но продолжал смотреть. Я с трудом соображал, что надо делать.

На большом экране показывали, как Ника Уайатта выводят из головного офиса «Уайатта» двое охранников. Панорамная съемка показала зеркальные окна здания, изумрудно-зеленые газоны, стада пасущихся журналистов. Было видно, что Уайатт в ярости и унижен, потому что его ведут как преступника.

— Долги компании «Уайатт телеком» составили почти три миллиарда долларов. Вчера стало известно, что экстравагантный основатель компании, Николас Уайатт, не получив разрешения правления и даже не поставив его в известность, подписал тайный контракт на приобретение небольшой калифорнийской компании под названием «Дельфос» за пятьсот миллионов долларов наличными, — говорила Мария Бартиромо.

Камера показала Уайатта крупным планом. Высокий, плотный, волосы блестят, как черная глазурь, медный загар. Ник Уайатт во плоти. Камера приблизилась. На облегающей сизой шелковой рубашке пятна пота. Его тащили к машине, и на лице у Уайатта было написано: «Что со мной, черт возьми, вытворяют?» Мне было знакомо это ощущение.

— Таким образом, у компании не осталось денег для выплаты долгов. На собрании, которое произошло вчера днем, правление компании объявило об увольнении мистера Уайатта за грубое нарушение правил управления корпорацией. Чуть раньше держатели акций совершили принудительную продажу компании «Уайатт телеком» корпорации «Трион системс» по бросовой цене 10 центов за доллар. Мистер Уайатт не смог дать нам своих комментариев, но представитель сказал, что он уходит в отставку, чтобы больше времени уделять семье. Правда, у Ника Уайатта нет ни жены, ни детей. Дэвид?..

Меня снова тронули за плечо.

— Извини, Адам, но он хочет видеть тебя прямо сейчас, — сказала Фло.

91

По пути в пентхаус лифт остановился у столовой, и в него вошел человек в гавайке.

— Кэссиди, — сказал Мордден. Он держал в руках рогалик с корицей и чашку кофе и при виде меня как будто совсем не удивился. — Наш Сэмми Глик микрочипа. До меня дошли слухи, что крылья Икара расплавились.

Я кивнул.

Он склонил голову.

— Верно говорят: опыт — это то, что получаешь после того, как он тебе понадобится.

— Ага.

Мордден молча нажал на кнопку. Двери закрылись, лифт пошел вверх. В кабине мы были вдвоем.

— Вижу, ты едешь в пентхаус. В зал торжественных приемов. Как я понимаю, ты не собираешься принимать участие во встрече каких-то сановников или японских бизнесменов.

Я молча посмотрел на него.

— Думаю, теперь ты наконец понял правду о нашем бесстрашном вожде, — сказал Мордден.

— Вряд ли. Я даже тебя не понимаю. Ты единственный человек в компании, который презирает Годдарда, и все об этом знают. Ты богат. Тебе не нужно работать. И все-таки ты здесь.

Он пожал плечами:

— Это мой выбор. Я же тебе сказал — я огнеупорен.

— Что это, черт возьми, означает? Послушай, ты меня больше никогда не увидишь. Можешь сказать. Я ухожу. Я уже покойник!

— Да, именно так тут и говорят. — Мордден моргнул. — Вообще-то мне будет тебя не хватать. Чего бы я не сказал о миллионах остальных. — Он переводил все в шутку, однако я знал, что Ной пытается сказать что-то хорошее. Непонятно почему, но он действительно испытывал ко мне симпатию. Или жалость. Такого человека, как Мордден, трудно понять.

— Хватит загадок, — сказал я. — Ты можешь объяснить, о чем толкуешь?

Мордден ухмыльнулся и довольно удачно скопировал Эрнста Ставро Блофельда:

— Поскольку вы вот-вот умрете, мистер Бонд... — Он оборвал сам себя. — Эх, жаль, я не могу все тебе рассказать! Я нарушил бы обязательство о неразглашении сведений, которое подписал восемнадцать лет назад.

— Ты не мог бы выразить это словами, доступными моему крошечному мозгу землянина?

Лифт остановился, двери открылись, и Мордден вышел. Он придержал рукой одну дверь и обернулся.

— Теперь соглашение оценивается в десять миллионов долларов акциями «Триона». Может, и в два раза больше, с учетом инфляции. Очевидно, что не в моих интересах ставить его под угрозу, нарушая оговоренное контрактом молчание.

— Что за соглашение?

— Как я уже сказал, не хочу ставить под угрозу столь выгодное соглашение с Огастином Годдардом и говорить, что знаменитый модем Годдарда был изобретен не Джоком Годдардом, довольно средним инженером, хотя и прекрасным игроком в корпоративные игры, а твоим покорным слугой. С чего бы мне рисковать десятью миллионами и признаваться, что технологический прорыв, который превратил эту компанию в двигатель прогресса в области коммуникаций, был детищем не вышеупомянутого игрока, а одного из его первых сотрудников, простого инженера? Годдард мог бы получить это бесплатно, как было оговорено в моем контракте, но он хотел все лавры. И был готов раскошелиться. Зачем мне это рассказывать и тем самым пятнать безукоризненную репутацию человека, которого «Ньюсуик» как-то назвал «старшим государственным деятелем корпоративной Америки»? Конечно, с моей стороны было бы неразумно говорить, насколько тщетны попытки Джока Годдарда играть роль Уилла Роджерса, своего в доску парня, тщательно скрывающего собственную жестокость. Господи, это то же самое, что сказать тебе, что Санта-Клауса не существует. Зачем мне тебя разочаровывать — и рисковать финансовым благосостоянием?

— Ты говоришь правду? — Мне больше ничего не пришло в голову.

— Я ничего не говорю, — отозвался Мордден. — Это было бы не в моих интересах. Адью, Кэссиди.

92

Я в жизни не видел ничего похожего на пентхаус крыла "А" «Триона».

Это вам не душные офисы и тесные кубики на других этажах. Никакого индустриально-серого коврового покрытия и флуоресцентного света.

Нет, в пентхаусе было просторно и солнечно. Свет лился через огромные окна от пола до потолка. На полу, выложенном черным гранитом, кое-где лежали восточные ковры; стены были отделаны какой-то блестящей тропической древесиной. Местами вился плющ, стояли дизайнерские кресла и диваны, а прямо посреди журчал огромный водопад из розоватого камня.

Зал торжественных приемов. Для важных гостей: министров, сенаторов и конгрессменов, генеральных директоров и глав государств. Я никогда его раньше не видел и от других о нем не слышал — что, впрочем, и неудивительно. Этот зал выглядел не так, как весь «Трион», — не демократично, а скорее драматично. Внушительно и претенциозно.

Между водопадом и камином, где на керамических поленьях ревели языки газового пламени, стоял круглый обеденный столик. Два молодых латиноамериканца, мужчина и женщина в темно-бордовой форме, тихо разговаривали по-испански, расставляя серебряные кофейники и чайники, корзинки с выпечкой, кувшины апельсинового сока. Стол накрывали на троих.

Я озадаченно огляделся, но больше никого не увидел. Никто меня не ждал. Вдруг раздался звонок, и открылись небольшие стальные двери лифта с другой стороны.

Джок Годдард и Пол Камилетти.

Оба хохотали так, словно впали в эйфорию или обкурились до одурения. Годдард заметил меня, резко перестал смеяться и произнес:

— Ну, вот и он. Прости нас, Пол, ты же понимаешь!

Камилетти улыбнулся, похлопал Годдарда по плечу и остался в лифте. Когда двери за ним закрылись, Годдард почти рысью пробежал огромное пустое пространство.

— Зайдем вместе в туалет, хорошо? — сказал он. — Мне нужно смыть весь этот чертов макияж.

Молча я последовал за ним к блестящей черной двери, на которой сверкали маленькие серебряные силуэты мужчины и женщины. Когда мы вошли, сам собой зажегся свет. Это была просторная, роскошная уборная, все из стекла и черного мрамора.

Годдард посмотрелся в зеркало. Почему-то он казался немного выше. Может, дело в осанке: сегодня он сутулился меньше обычного.

— Господи, раскрасили, как Либерейса, — сказал он, вспенивая мыло в руках. — Ты тут никогда не был?

Я покачал головой, наблюдая в зеркало, как он наклоняет голову к раковине и смывает грим. Во мне странным образом переплелись разные эмоции — страх, злость, шок. Переплелись и запутались.

— Ну, ты же знаешь мир бизнеса, — продолжал Годдард. Он говорил почти извиняющимся тоном. — Как важна сценическая сторона — блеск, помпа, церемонии, все это дерьмо. Я едва ли смог бы пригласить президента России или наследного принца Саудовской Аравии в свою захудалую комнатенку внизу.

— Поздравляю, — тихо сказал я. — У вас было очень важное утро.

Он вытер полотенцем лицо.

— Театр, одно слово!

— Вы ведь знали, что Уайатт купит «Дельфос» за любую цену, — начал я. — Даже если это будет означать, что его компания обанкротится.

— Он не мог устоять, — ответил Годдард. Джок бросил полотенце, покрытое оранжево-коричневыми пятнами, на мраморную стойку.

— Да, — сказал я. Мое сердце забилось чаще. — Да, не мог, пока думал, что вы собираетесь объявить о крупнейшем открытии, об оптическом чипе. А чипа и не было, правда?

Годдард улыбнулся своей хитрой улыбкой и вышел из уборной. Я — за ним.

— Поэтому вы не подали заявки на патенты, не было личных дел в отделе кадров...

Годдард почти бегом подошел к столу по восточным коврам.

— Оптический чип существует только в воспаленном воображении и покрытых кляксами блокнотах горстки третьесортных инженеров, которые работают в крошечкой компании в Пало-Альто, обреченной на вымирание. Они гоняются за фантазией, которая, возможно, не сбудется на протяжении всей твоей жизни. На протяжении моей уж точно.

Годдард сел за стол и жестом указал на сиденье рядом с собой.

Я плюхнулся рядом, и официанты, которые ожидали у обвитой плющом стойки на почтительном расстоянии, подошли к нам и налили кофе. Я был не только испуган, рассержен и смущен. Я очень-очень устал.

— Может, они и третьесортные, — сказал я, — но вы купили их компанию больше трех лет назад.

Признаюсь, это была всего лишь догадка: главным инвестором «Дельфоса», судя по данным, которые я нашел в Интернете, был венчурный фонд из Лондона, деньги которого переводились через «проводника инвестиций» на Каймановых островах. Это означало, что на самом деле «Дельфос», через пять холдингов и подставных компаний, принадлежал крупному игроку.

— Ты умный парень, — сказал Годдард, хватая булочку и жадно впиваясь в нее зубами. — Реального владельца чертовски трудно обнаружить. Попробуй выпечку, Адам. Эти штуки с малиной и взбитым творогом — просто сказка.

Теперь я понимал, почему Пол Камилетти, человек, который всегда ставил точки над i, так кстати «забыл» вписать пункт запрета продажи в договор. Увидев это, Уайатт понял, что у него осталось меньше суток, чтобы «увести» компанию у «Триона», — недостаточно, чтобы получить одобрение правления, даже если бы они его дали. А скорее всего не дали бы.

Интересно, кому предназначается третье место? У меня не было аппетита, кофе пить тоже не хотелось.

— Заставить Уайатта проглотить крючок, — сказал я, — можно было, только передав ему информацию через шпиона, которого он сам и внедрил. — Мой голос дрожал, и теперь изо всех моих эмоций самой сильной была злость.

— Ник Уайатт — очень подозрительный человек, — кивнул Годдард. — Понимаю его: я такой же. Он как ЦРУ — те тоже никогда ничему не верят, если не получат информацию при помощи каких-то ухищрений.

Я отхлебнул воды со льдом. Она оказалась такой холодной, что у меня заболело горло. Единственным звуком в этом огромном пространстве было плескание и бульканье водопада. Яркий солнечный свет резал глаза. Все казалось странно веселым. Официантка подошла с хрустальным графином воды и наполнила мой стакан, но Годдард помахал рукой:

— Muchas gracias[7]. Вы оба можете идти, думаю, у нас уже все есть. Только попросите второго гостя присоединиться к нам.

— Вы ведь не в первый раз так сделали, правда? — спросил я. Кто-то мне говорил: когда «Трион» оказывался на грани банкротства, их конкурент всегда делал какой-то фатальный просчет, и «Трион» выходил из сложной ситуации еще сильнее, чем раньше.

Годдард искоса посмотрел на меня.

— Навык — главное для мастера.

У меня закружилась голова. Я догадался еще по резюме и биографии Пола Камилетти. Годдард нанял его из компании под названием «Целадон дейта», которая в то время была самой большой угрозой существованию «Триона». Вскоре компания «Целадон» совершила легендарный технологический промах — вроде «Бетамакса» вместо «VHS» — и обанкротилась как раз перед тем, как их подобрал «Трион».

— До меня был Камилетти, — сказал я.

— А до него — другие. — Годдард хлебнул кофе. — Нет, ты был не первым. Но я бы сказал, самым лучшим.

Комплимент причинил мне боль.

— Не понимаю, как вы убедили Уайатта, что внедрение «крота» сработает.

Годдард поднял глаза: открылся лифт, тот же самый, на котором приехал он.

Джудит Болтон! У меня перехватило дыхание.

Она была в темно-синем костюме и белой блузке и выглядела очень свежо и по-деловому. Помада и лак кораллово-красные. Джудит подошла к Годдарду и быстро поцеловала его в губы. Потом взяла мою руку в свои и сжала. От ее холодных ладоней поднимался слабый травяной аромат.

Джудит села по другую сторону Годдарда, развернула льняную салфетку и положила себе на колени.

— Адаму хотелось бы знать, как ты убедила Уайатта, — сказал Годдард.

— Ну, выкручивать Нику руки мне не пришлось, — сказала она с хриплым смехом.

— Ты действуешь гораздо тоньше, — сказал Годдард.

Я, широко открыв глаза, смотрел на Джудит и наконец выговорил:

— Почему я?

— Странно, что ты спрашиваешь, — сказала она. — Посмотри, чего ты добился. У тебя талант.

— К тому же вы держали меня на поводке из-за денег.

— В корпорации многие кладут часть денег в свой карман, Адам, — наклонилась она ко мне. — У нас было из кого выбирать. Но ты выделялся на их фоне. Ты обладал гораздо лучшими качествами. Совершенно великолепное умение вешать лапшу на уши да еще и проблемы с отцом.

Гнев внутри меня рос и рос, пока я не выдержал. Я встал, навис над Годдардом и сказал:

— Позвольте задать вопрос: что сейчас подумал бы Эли?

Годдард непонимающе посмотрел на меня:

— Эли?

— Элайджа...

— О Боже, да, конечно, Элайджа... — протянул Годдард, и озадаченность на его лице постепенно сменилась кривой усмешкой. — Вот что... Н-да. Ну, это идея Джудит. — Он хихикнул.

Зал вокруг медленно завращался, становясь то ярче, то бледнее. Годдард внимательно смотрел на меня, и в его глазах плясали искорки.

— Адам, — сказала Джудит, излучая заботу и сочувствие, — сядь, пожалуйста.

Я продолжал стоять и смотреть на него.

— Мы беспокоились, — объяснила Джудит, — что у тебя возникнут подозрения, если все получится слишком легко. Ты очень умный юноша с прекрасной интуицией. Все должно было быть логично, а иначе ты бы догадался. Мы не могли так рисковать.

Передо мной возникла картинка кабинета Годдарда, призы, которые, как я теперь знал, были поддельными. Фокусничество Джока и то, как приз сам по себе упал на пол...

— Ну, ты же понимаешь, — вставил Годдард. — «Старик ко мне проникся, я напоминаю ему погибшего сына» и прочее дерьмо. Логично, правда?

— Вы не могли рисковать, — глухо сказал я.

— Вот именно, — обрадовался Годдард.

— Очень, очень немногие добились бы того, чего добился ты, — сказала Джудит и улыбнулась. — Большинство просто не выдержало бы двойной жизни. Ты уникальный человек, надеюсь, ты понимаешь. Поэтому-то мы тебя с самого начала и выделили. И ты более чем доказал нашу правоту.

— Я вам не верю, — прошептал я. У меня подкашивались ноги, я еле стоял. Нужно было срочно убираться. — Я не верю вам!

— Адам, я знаю, как это трудно, — ласково сказала Джудит.

Моя голова пульсировала от боли, словно открытая рана.

— Пойду освобожу свой офис.

— Ни в коем случае! — вскричал Годдард. — Ты не увольняешься! Я не допущу. Такие умные парни, как ты, встречаются очень редко. Ты нужен мне на седьмом этаже.

Луч солнца слепил меня, и я не видел их лиц.

— И вы стали бы мне доверять? — горько выпалил я, сделав шаг в сторону, чтобы солнце не светило в глаза.

Годдард вздохнул:

— Корпоративный шпионаж, мой мальчик, такая же неотъемлемая часть Америки, как яблочный пирог и «шевроле». Черт побери, как, по-твоему, Америка стала экономической сверхдержавой? Еще в 1811 году некий янки, Фрэнсис Кэбот Лоуэлл, отправился в Великобританию и выкрал самый ценный секрет: ткацкий станок Картрайта, основу всей текстильной промышленности! Привез в Америку промышленную революцию, превратил страну в колосса. Благодаря одному акту промышленного шпионажа.

Я развернулся и пошел прочь по гранитному полу. Резиновые подошвы моих рабочих сапог взвизгнули.

— Я больше не хочу быть марионеткой.

— Адам, — окликнул меня Годдард, — ты говоришь, как озлобленный неудачник. Каким был твой отец. А я знаю, что ты не такой. Ты победитель, Адам. Ты замечательный. У тебя есть то, что нужно.

Я улыбнулся, а потом тихо засмеялся.

— То есть, по сути дела, я лживый кусок дерьма. Обманщик. Лгун мирового класса.

— Поверь мне, ты не сделал ничего такого, что бы не происходило каждый день в корпорациях всего мира. У тебя в офисе стоит книга Сунь-Цзы — не читал? Война, говорит он, построена на обмане. А бизнес — настоящая война, все знают. Бизнес на высшем уровне — обман! Никто не собирается говорить об этом публично, но это правда. — Его голос стал тише. — Игра одинакова везде. Ты просто играешь лучше, чем остальные. Нет, ты не обманщик, Адам. Ты чертовски хороший стратег.

Я закатил глаза, с отвращением покачал головой и повернулся к лифту.

Годдард очень тихо спросил:

— Ты знаешь, сколько денег получил в прошлом году Пол Камилетти?

Не оглядываясь, я сказал:

— Двадцать восемь миллионов.

— Через пару лет ты мог бы зарабатывать столько же. Я готов тебе столько платить, Адам. У тебя сильная воля и огромная изобретательность, ты замечательный.

Я тихо фыркнул, но он, по-моему, не услышал.

— Я когда-нибудь говорил, как благодарен тебе за то, что ты спас нашу прибыль по проекту «Гуру»? А это лишь один пример. Позволь мне выразить свою благодарность в конкретном виде. Я повышаю тебе зарплату — до миллиона в год. С опционами, учитывая, как пошли в гору наши акции, в следующем году ты легко получишь пять или шесть. Еще через год сумма удвоится. Да ты, черт возьми, мультимиллионером станешь!

Я застыл на месте. Я не знал, что делать, как реагировать. Если повернусь, они подумают, что я принимаю предложение. Если пойду дальше, они решат, что я отказываюсь.

— Войти в круг приближенных — золотая возможность, — сказала Джудит. — Тебе предлагают то, ради чего любой был бы готов убить человека. Учти: это не подарок. Ты все заработал. Ты создан для такой работы. У тебя получается лучше всех. Знаешь, что ты продавал эти два месяца? Не наладонники, сотовые телефоны и плееры, а себя. Ты продавал Адама Кэссиди. Мы покупаем.

— Я не продаюсь, — услышал я собственные слова и тут же смутился.

— Адам, повернись! — сердито сказал Годдард. — Повернись сейчас же!

Я хмуро послушался.

— Ты понимаешь, что будет, если ты уйдешь?

Я улыбнулся:

— Конечно. Вы меня сдадите. Полиции, ФБР или еще кому-нибудь.

— Ничего подобного, — сказал Годдард. — Я не хочу, чтобы информация просочилась. Но у тебя не останется ни машины, ни квартиры, ни зарплаты. Ничего. Что это за жизнь для талантливого парня?

Ты им принадлежишь... Ты водишь машину компании, ты живешь в квартире компании... Вся твоя жизнь — не твоя... Мой отец, «старые сломанные часы», оказался прав.

Джудит встала из-за стола и подошла ко мне близко-близко.

— Адам, я понимаю, что ты чувствуешь, — тихо сказала она. Ее глаза увлажнились. — Ты обижен, ты рассержен. Тебе кажется, что тебя предали, что тобой манипулировали. Ты хочешь сбежать, поддаться утешительному, приятному гневу маленького ребенка. Это совершенно понятно — все мы иногда так себя чувствуем. Но пришла пора расстаться с детством. Понимаешь, это не случайно. Ты нашел себя. Все к лучшему, Адам. Все к лучшему.

Годдард сидел, откинувшись на спинку стула, скрестив руки. Я видел, как отражение его лица разбивается на осколки в серебряном кофейнике и сахарнице. Он добродушно улыбнулся:

— Не выбрасывай свой шанс, сынок. Я знаю, ты поступишь правильно.

93

Как и следовало ожидать, «порше» эвакуировали. Вечером я припарковался в неположенном месте.

Я вышел из здания и огляделся: нет ли такси? Такси не было. Наверное, можно воспользоваться телефоном в вестибюле и вызвать его, но я почувствовал сильное, почти физическое желание уйти. С белой картонной коробкой, где лежало мое имущество из офиса, я пошел вдоль дороги.

Через несколько минут к обочине подъехала ярко-красная машина и остановилась рядом со мной. Это был «остин мини-купер» размером с электродуховку. Стекло со стороны пассажира опустилось, и до меня донесся роскошный цветочный аромат Аланы.

Она крикнула:

— Привет, как тебе? Только что купила. Разве не прелесть?

Я кивнул и попытался загадочно улыбнуться.

— Красный — наживка для копов.

— Я никогда не превышаю скорость. Я просто кивнул.

Она сказала:

— Может, слезете с мотоцикла и выпишете мне штраф?

Я кивнул и пошел дальше, не желая ей подыгрывать.

Она подъехала еще ближе.

— Эй, а где твой «порше»?

— Эвакуировали.

— Фи. Куда направляешься?

— Домой. В «Харбор-Суитс». — Ненадолго, вдруг вспомнил я. Квартира-то не моя.

— Ну, не пешком же! Не с этой коробкой! Давай прыгай, я тебя подвезу.

— Нет, спасибо.

Она медленно поехала рядом.

— Адам, хватит злиться!

Я остановился, подошел к машине, поставил коробку, уперся ладонями в низкую крышу автомобиля. Не злиться? Все это время я мучил себя, думая, что ею манипулирую, а она лишь выполняла задание.

— Ты... Они приказали тебе спать со мной, да?

— Адам, — рассудительно сказала Алана, — спустись на землю. Это не входило в мои обязанности. Это то, что в отделе кадров называют дополнительными льготами, понял? — Она засмеялась, и ее громкий хохот вызвал у меня озноб. — Они просто хотели, чтобы я тебя направляла, подсказывала нужные ходы, все такое. Но я понравилась тебе...

— Они просто хотели, чтобы ты меня направляла, — повторил я. — О черт. Черт. Меня тошнит. — Я поднял коробку и пошел дальше.

— Адам, я делала то, что мне сказали! Уж ты-то пойми!

— И мы теперь сможем друг другу доверять? Даже сейчас — ты ведь делаешь то, что тебе сказано, правда?

— Перестань, — нахмурилась Алана. — Адам, дорогой. Это уже паранойя.

— А я-то думал, что у нас настоящие отношения...

— Было весело. Я прекрасно провела время.

— Неужели?

— Господи, не принимай все так близко к сердцу, Адам! Это только секс. И работа. И можешь мне поверить, я не притворялась!

Я шел дальше, оглядываясь в поисках такси, однако ничего не было. Я не знал этих мест и почти заблудился.

— Ну же, Адам, — сказала она, опять подъезжая ко мне. — Полезай в машину.

Я все шел и шел.

— Адам, — повторила Алана. Ее голос ласкал, как бархат. В нем были лишь намеки и никаких обещаний. — Так ты едешь или нет?