Уже к полудню все светское общество жужжало и гудело, взбудораженное слухами о гибели леди Фэрхейвен. Одни рассказывали, что последним, кто видел ее в живых, был лорд Эшфорд. Другие слыхали, что пропал новый лакей леди Фэрхейвен. Спорили, на кого скорее всего падут подозрения. Больше всего шансов, определенно, было у Тони Вардена.
      Сам Тони еще ничего не знал о случившемся. Его так и тянуло отправиться на улицу Сент-Джеймс, чтобы рассчитаться с карточными долгами, но он решил сначала хорошенько все обдумать. У него не было уверенности, что он сдержит себя, так что лучше побывать ему первым делом дома. Камердинер уже спал, поэтому Тони сам разделся и сразу же заснул, впервые за долгие недели не мучаясь заботами и не страдая от чувства вины и стыда. Ему незачем предаваться азарту, нужда в этом отпала, и он постарается, чтобы у Кло-дии был любящий муж, которого она вполне заслуживает. То обстоятельство, что сам он в нее не влюблен, Клодию как будто не слишком беспокоило. А Тони оставалось надеяться, что чувства его со временем станут глубже и сильнее.
      Утром Тони разбудил камердинер, толкавший его в плечо. При этом он обеспокоенно говорил ему:
      – Вставайте же, милорд. К вам пришел человек из полиции.
      Выбираясь из объятий глубокого сна, Тони видел картину: будто бы юноша, похожий на античного олимпийца, ищет с ним встречи. Потом он пробудился, и до него стала доходить грубая действительность.
      – О Господи, это, должно быть, портной. Пожаловался, и вот теперь заберут меня в полицию. Но, слава Богу, мне есть чем расплатиться.
      Тони выбрался из ночного халата и, покопавшись в одежде, извлек деньги, которые вручила ему Клодия.
      Инспектор стоял у двери, исследуя гравюру Стаббса на стене комнаты. Тони он показался безликим. И не подумаешь, что такой может ловить злодеев.
      – Вы от Грантов, я полагаю? – обратился к полицейскому чиновнику Тони, обворожительно улыбаясь.
      Инспектор обернулся и поглядел на Тони пустыми глазами.
      – Или вы от Мак-Лина? Ну, это неважно, – заторопился Тони. – Кто бы вам на меня ни нажаловался, вы можете сказать, что все долги будут оплачены, все, до последнего пенса. – И он торжествующе помахал пачкой банкнот.
      – Лорд Эшфорд? – произнес инспектор.
      – Он самый, – не без раздражения откликнулся Тони. Боже, до чего же это лицо невыразительно – ничего по нему не поймешь. Да и само лицо ни за что не запомнишь.
      – Мое имя – Гидеон Нейлор. Вы заблуждаетесь относительно причин, заставивших меня побеспокоить вас.
      – Так я ошибаюсь?
      – Да. Я не собираюсь арестовывать вас за долги.
      – Ну, и, слава Богу. И на том спасибо, – Тони улыбнулся. – И чем могу вам помочь в таком случае?
      – Вы показали пачку банкнот. Нельзя ли поинтересоваться, откуда у вас эти деньги?
      Тони нахмурился.
      – В чем дело? Кого-нибудь по соседству ограбили? Вы что, арестуете меня по подозрению в воровстве? – язвительно добавил он.
      – Похоже на то, что воровство действительно имело место, милорд. Но я пришел к вам по более серьезному поводу. Я расследую убийство леди Клодии Фэрхейвен.
      Тони безжизненным взглядом поглядел на Нейлора.
      – Клодия? Да вы о чем? Клодия жива. Я виделся с нею вчера вечером. Ну, если точнее, то даже сегодня, рано утром. Это какая-то дурацкая шутка, правда? – продолжал Тони, и его голос дрожал от потрясения и гнева.
      – Думаю, что дело нешуточное, милорд. Дворецкий в это утро обнаружил леди Фэрхейвен на полу библиотеки без признаков жизни. И, как утверждает господин Досон, вы были последним человеком, который видел ее и разговаривал с нею.
      Тони так и сел, благо, что вокруг стола были стулья.
      – Нет, – прошептал он, поднял глаза на Нейлора и поглядел на него умоляюще. – Скажите мне, что это неправда.
      Нейлор только отвел глаза, его лицо по-прежнему ничего не выражало.
      – Как… каким образом она была убита?
      – Следователь по тяжким преступлениям еще не пришел к какому-либо выводу, милорд.
      – Боже милостивый, надеюсь, что это произошло хотя бы быстро, – пробормотал Тони.
      – Ящики письменного стола, принадлежавшего покойному супругу жертвы, были выдвинуты и, похоже, обысканы, милорд. Не могли бы вы сообщить мне, откуда у вас деньги?
      – Что? Вы хотите сказать, что произошло покушение на ограбление?
      – Не покушение, лорд Эшфорд. Так откуда у вас деньги?
      Да, он упрямый человек. Тони пришлось отдать ему должное. Может быть, ему хочется, чтобы Тони не столько испугался, сколько рассеял его подозрения?
      – Кое-что я выиграл позавчерашней ночью, а остальное мне дала Клодия, леди Фэрхейвен, вчера ночью.
      Инспектор вынул записную книжку и карандаш.
      – Где вы выигрывали, милорд, и какова была сумма выигрыша?
      Тони заколебался, а потом буркнул:
      – Этого я вам не скажу.
      – Милорд, поймите, идет расследование убийства. Я ведь все равно узнаю, в каких притонах вы бываете. Но, если вы сами это скажете, дело пойдет быстрее.
      – Улица Сент-Джеймс, дом номер семьдесят пять. Можете поинтересоваться у картежников. Есть там такой Бонифейс. Он за меня поручится.
      – А кто поручится за остальные деньги?
      – Как кто? Клодия, – ответил он, не задумываясь. Но, вспомнив, что Клодия никогда больше никому ничего не скажет, уронил лицо в ладони и заплакал.
      Нейлор молча ждал, пока Тони успокоится. Когда плечи допрашиваемого перестали дрожать, Нейлор сказал:
      – Дворецкий леди Фэрхейвен пожелал засвидетельствовать услышанный им резкий отказ: вам было сообщено, что вы и пенни более не получите.
      Тони оторвал лицо от ладоней и бросился было в яростную атаку:
      – Как?! Это неправда! – Но сразу же резко оборвал себя. Потом он очень глубоко вздохнул и, проведя рукой по лицу, заговорил снова: – Досон, верно, услышал именно это. Но только это. Я припоминаю, что, когда он принес в библиотеку бренди, мы как раз спорили с леди Фэрхейвен. Однако он вскоре ушел, а мы продолжили беседу.
      – Беседу или ссору?
      – Спор, ссора – какая разница? Мы распрощались, пожелав друг другу доброй ночи. В сущности, мы заключили помолвку, правда, пока неофициально, – мрачно сказал Тони.
      – И все, что мы имеем в подтверждение этого, – только ваши слова.
      Тони выпрямился и надменно произнес:
      – Слово Вардена чего-то да стоит, смею вас заверить, господин Нейлор.
      – Пусть так. Но, как бы то ни было, боюсь, что мне придется задержать вас по подозрению в убийстве леди Клодии Фэрхейвен.
      – Что?! Да в своем ли вы уме?
      – Со мной все в порядке, милорд. Но смотрите: вы виделись с леди Фэрхейвен накануне ее смерти, и похоже, что после вас живой ее никто уже не видел. Свидетель подслушал вашу ссору с убитой из-за денег. А сейчас у вас есть какие-то деньги. Скажите, вы воевали на Полуострове? Я имею в виду операции за Пиренеями. Бои с партизанами и прочее.
      – Да, я воевал в Испании. Но какая тут может быть связь?
      – Видите ли, хотя следователь по тяжким преступлениям не закончил пока свой отчет, определенные подозрения у него уже есть. На теле убитой не обнаружено других признаков насилия, кроме следов, оставленных большими пальцами убийцы на горле жертвы. Надавив на сонные артерии, он перекрыл доступ крови в мозг. Это очень быстрый и бесшумный способ умерщвления, который может быть известен опытному воину. Вроде вас, милорд.
      Тони побледнел.
      – Его может знать и взломщик, например. Вам это в голову не приходило? В дом, бывает, залезают обыкновенные воры.
      – Обыкновенный вор не прибегает к столь утонченным приемам убийства. Взломщик обычно предпочитает орудовать кистенем.
      Тони безучастно опустил глаза, словно для того, чтобы разглядеть свои ладони, а потом вновь поднял их на Нейлора.
      – Я клянусь, что не убивал леди Фэрхейвен, но я хочу думать, что все произошло быстро и она не мучилась. Можно мне ее увидеть?
      – Через полчаса вы должны быть в Ньюгейте, милорд.
      – Вы совершаете чудовищную ошибку, Нейлор. И позволяете скрыться истинному виновнику. Но если я сейчас собью вас с ног, на что я готов решиться, то подозрения в моей виновности покажутся еще более убедительными, хотя, полагаю, у меня вообще нет выбора, – с горькой иронией сказал Тони.
      – Не уверен, что вам удалось бы легко справиться со мною, милорд, – сказал Нейлор с мимолетной усмешкой.
      – Неужели? Не сказал бы, что вы выглядите очень устрашающе.
      – До полиции я служил в армии, милорд. В сорок седьмом пехотном. Я убедился, что невзрачная наружность зачастую оказывается обманчивой. А теперь должен просить вас одеться, милорд, и пройти со мной.
      Тони кивнул и отодвинул кресло, поставив его на место.
      – Но, – продолжал Нейлор, – прежде чем вы займетесь этим, лорд Эшфорд, вы отдадите мне деньги.
      Тони посмотрел на пачку банкнот. Это все, что у него было, и единственное, что находилось между ним и камерой в ньюгейтской тюрьме.
      – Половина этих денег – моя, Нейлор. Точнее, все эти деньги мои, коль скоро Клодия сама дала их мне. Одно утешение – ничего из этой суммы моим кредиторам не достанется, – добавил он, пытаясь сострить.
      – Как бы то ни было, это доказательство. После того как мы проверим ваш рассказ, я подумаю, что можно будет сделать, чтобы вы получили назад часть этих денег.
      Тони протянул руку к стопке бумажек, его ладонь на мгновение задержалась на банкнотах, потом, вызвав камердинера, он отправился одеваться.
      – Джон, придется опять сходить к старьевщику. Уж не знаю, что можно ему сбыть. Одному Богу это известно.
      – Ваш перстень, милорд?
      – Нет, фамильное кольцо я не продам, лучше с голоду умру. Пожалуй, снеси лучшую пару обуви и несколько сорочек. Этого хватит, чтобы продержаться день-другой. А я уверен, что дольше меня держать не станут. Все обвинение – смехотворно, и скоро это будет понятно всем.

      По дороге в тюрьму оба молчали. Гидеон Нейлор сидел напротив своего узника в кабинке двухколесного экипажа и внимательно разглядывал его. Эшфорд был хорош собою, тут не поспоришь: темно-русые вьющиеся кудри и карие глаза. Инспектор был уверен, что их взгляд легко становился задиристым или сентиментально-романтическим, искренне задушевным – в зависимости от настроения его светлости и преследуемых целей. Теперь же эти карие глаза сосредоточенно разглядывали на руке фамильный перстень с монограммой. Молодой человек поправлял его на пальце, словно старался уверить самого себя в том, что он по-прежнему – граф Энтони Варден, лорд Эшфорд.
      Родители леди Фэрхейвен выдали ее замуж за пожилого человека. Ее прислуга в один голос заверяла Нейлора, что супружество было очень счастливым. Тем не менее Гидеон был убежден, что такой молодой, красивый человек, как Эшфорд, без особого труда способен был взять в плен сердце вдовы. И завоевать ее состояние. Эшфорд находился в безнадежном положении, а отчаяние побуждает к действиям, на которые человек так никогда бы и не решился.
      С другой стороны, есть такое обстоятельство, как пропавший лакей, который на хозяйстве был новичком. Дворецкий показал, что этот самый Джим явно проникся преданностью к своей новой хозяйке. Но несколько недель – слишком уж краткий срок, чтобы успела появиться верность.
      Следовало принять в расчет и кузена покойной леди по браку. На первый взгляд он казался не менее пораженным ужасной новостью, чем Варден, однако Гидеон не торопился с выводами. Несомненно, Эшфорд представляется самым подозрительным: у него были мотивы, именно он последним видел леди Фэрхейвен еще в живых, и у него были ее деньги. Он как будто бы вполне искренне переживает горе, но преступники нередко испытывают сожаление, особенно если преступление было совершено под воздействием мгновенного побуждения. Такое случается очень часто.
      Когда они доехали до тюрьмы, Нейлор, проникшись на мгновение чувством сострадания, чему сам он удивился, поинтересовался у лорда Эшфорда, есть ли у того деньги.
      Тони обратил к нему безразличные глаза.
      Случившееся в это утро настолько ошеломило его, что он даже не заметил, как они доехали.
      – Шиллинг, ну, может, два, Нейлор. Вы же заботливо избавили меня от остальных денег. Но я послал камердинера продать кое-что из вещей, так что к вечеру какие-то деньги у меня будут.
      – А пока, милорд, вы побудете на уголовном дворе. Вам будет предоставлена постель и еда. Это непременно. А если ваш камердинер сумеет выручить достаточно большую сумму, то вам могут дать отдельную комнату. Туда могли бы приходить ваши друзья и приносить еду и все, что вам может понадобиться.
      – Друзья? Знаете, все мои друзья остались в армии, Нейлор. А здесь… ну, кто со мной дружил? Леди Фэрхейвен была мне другом. И еще Джоанна, – добавил он. – Все прочие – это товарищи по азартным играм. Вряд ли их обеспокоит моя участь.
      Нейлор отворил дверцу экипажа и повел Тони вниз. Тюрьма, длинное кирпичное здание, поразила Тони новизной своего вида, хотя существовала вот уже пять сотен лет. Потом он вспомнил, что старинное здание сгорело, а это построили недавно, на том же месте.
      Впустил их приземистый коротышка, который показался Тони похожим на лягушку. Он повел их к тюремщику. Чем ближе они подходили к уголовному двору, где держали преступников до суда, тем сильнее становилась вонь, которая ощущалась еще у ворот. Тони чувствовал, как комок все сильнее подступает к горлу. Лишь собрав всю свою волю, ему удалось сдержать тошноту.
      – Мы пришли, милорд, – сказал тюремщик, пропуская Тони внутрь прямоугольной загородки.
      Тони сделал пару шагов и в отчаянии сказал, обернувшись к Нейлору:
      – Я тут долго не выдержу. Я не убивал леди Фэрхейвен. Вы должны мне верить.
      – Верить вам или нет, милорд, это мы узнаем. Будут слушания, судьи разберутся, примут решение, достаточно ли свидетельств, чтобы задержать вас до суда. Пока их вполне достаточно, чтобы держать вас под арестом. Но я прослежу, чтобы ваш человек прошел к вам без помех.
      Нейлор ушел вместе с тюремщиком, а Тони ощутил себя зажатым со всех сторон другими заключенными, которые если и замечали его, то лишь для того, чтобы толкнуть или отпихнуть со своего пути, остальные же просто не обращали на него внимания. Они были бледные, грязные, и от всех воняло. Тони пробрался к самому дальнему углу, уповая на то, что найдется местечко, где можно отдышаться. Наконец он дотянулся до стены и прижался к ней, словно надеясь, что под его напором стенка обрушится и он окажется на воле.
      Человек рядом с ним, длинный, худощавый детина, двинул его между ребер.
      – Э, первый раз, что ли? Ты как будто собрался выдать на-гора свои накопления? Только не на меня, – произнес он, довольный своим остроумием. – За чё сюда?
      Тони поднял на него пустые глаза.
      – Слышь, за чё тебя старый Нейлор приволок? На чем поймался, дядя? Такие шишки, вроде тя, за долги подзалетают. А ты за чё?
      – Убийство. Меня обвиняют в убийстве.
      – Вот так и я, дядя, так и я.
      Тони попробовал ускользнуть от похожего на мертвеца типа, двигаясь вдоль стены.
      – Ты чё, дядя? Не бойсь, не убийца я.
      – И я тоже, – прошептал Тони.
      – Я на мокруху как пошел? Самооборона. Не грохни я того Матта Фарнли, он бы меня убрал. Я денег у него взял, много. А он, вишь ты, ко мне: деньги, мол, давай. Ну куда тут деваться? Бедняку-то? А ты как, дядя? Пронес деньги-то?
      – Есть несколько шиллингов.
      – Слышь ты, тут вот что, – тянул слова детина, сопровождая свою речь тычками в ребра Тони, – тут таких, как ты, ой не любят. Так что, – продолжал он, – будешь меж тех, кто тебя обижать не будет, потому как и они тебе по вкусу. – Детина сощурился и подмигнул. – Чуешь, я как-никак за тебя заступился бы.
      Тони была ненавистна сама мысль о том, чтобы расстаться хоть с какими-то деньгами, но что ему оставалось делать? Одна надежда: Бог даст, и Джон поспешит сюда. Тогда он, может быть, хотя бы отдельное помещение для себя заимеет, и дрожать за свою жизнь нужды не будет. Он выудил из кармана пять шиллингов.
      – Спасибочки, дядя. Хоть сегодня цел будешь. – И покровитель Тони отошел от своего подопечного, оставив его у стены в ожидании, когда же зрелище, открывающееся его взору, приобретет какой-то смысл, когда эта толпа распадется на отдельных и отличимых друг от друга людей. До него вдруг дошло, что он, Энтони Варден, лорд Эшфорд, считается отныне заурядным уголовником. “Или, может быть, незаурядным уголовником”, – подумал он с иронией. Он позволил себе глубокий вздох, и это была ошибка, ибо его стошнило на стену, что сделало еще невыносимее гнусный запах спертого воздуха.

      Джоанна уже несколько недель спала допоздна, что было на нее не очень похоже. Обыкновенно она поднималась пораньше и утреннюю прогулку совершала верхом, стараясь успеть до часу, когда в парке уже появляется слишком много народу. Она не хотела признаться себе в том, что ее состояние вызвано отчаянием из-за Тони и леди Фэрхейвен. Она оправдывала привязавшуюся к ней лень излишней и необычной для нее суетливостью в эти недавние вечера, которые часто затягивались за полночь. Хотя, несомненно, в свете она проводила не больше времени и тратила ничуть не больше сил, чем обычно.
      Родители ее еще сидели за столом после завтрака, когда наконец явилась и Джоанна. Они казались какими-то подавленными. Джоанна взяла блюдце у лакея и налила чаю в свою чашку.
      – Спасибо, Мэтью. Доброе утро, mes parents, – произнесла она с улыбкой.
      – Доброе утро, милая, – ответила ей мать. – Надеюсь, ты хорошо спала.
      – Да, мама. И опять дольше обычного, как видишь.
      Отец отложил газету и, многозначительно поглядев на жену, сказал:
      – По-моему, мы договорились, что об этом скажешь ей ты.
      – О чем вы хотите мне сказать, папа? Леди Барранд глубоко вздохнула.
      – Знаешь, случилось нечто ужасное, Джоанна. Тони Варден…
      Джоанна побледнела.
      – Говори же, мама, говори, не тяни. Что с Тони? Ранен? Мертв? Уж не убили ли его из-за этих его карт в каком-нибудь притоне?
      Боль и мука во взгляде дочери напугали леди Барранд. Она всегда подозревала, что дочь ее влюблена в красивого молодого соседа, но надеялась, что это не слишком серьезно. Тем более что Тони, унаследовав такое тяжкое бремя и пытаясь разрешить свои затруднения, обратился к картам и стал ухаживать за богатой вдовой. Да, Джоанна умела скрывать свои чувства. С одной стороны, это очень хорошо – не хватало еще, чтобы злые языки, треплющие имя Тони, не пощадили бы и Джоанну. С другой стороны, дочь и перед собственными родителями не спешила открывать душу. А леди Барранд всегда старалась с уважением относиться к личной жизни дочери. Хотелось бы уюта и покоя, хотя бы на пару недель, да теперь где уж там…
      – Нет, нет, Джоанна. Но произошло едва ли не худшее из всего того, что ты назвала.
      Джоанна вздохнула с облегчением. Да разве может быть что-то хуже? Пусть он даже собрался жениться на леди Фэрхейвен – что это по сравнению с потерей его навсегда?
      – То, что пыталась сообщить тебе твоя мать, Джоанна, сводится к следующему: леди Фэрхейвен сегодня рано утром была убита, а Тони арестовали, подозревая его в преступлении.
      Джоанна уронила вилку, и та громко звякнула о тарелку. Звук был такой громкий и долгий, что казалось, он будет длиться вечно. Потом к Джоанне вернулся дар речи.
      – Тони – убийца? Смешно. Да как им вздумалось арестовать его? Почему?
      – Он последним виделся с нею. И на то есть доказательства. Дворецкий подслушал, как они ссорились из-за денег, а потом его отослали отдыхать. А утром, когда прислуга спустилась вниз, слуги увидели хозяйку на полу библиотеки, а вокруг повсюду были разбросаны вещи.
      – Ну, тогда, очевидно, надо говорить о краже со взломом, – заспорила Джоанна.
      – Уверена, что есть другие подробности, о которых нам неизвестно, дорогая, – сказала мать.
      – Но, мама! Ты же этому не веришь! Ведь вы же оба знаете Тони!
      – Раньше не поверила бы. Конечно. Но Тони – в отчаянии, как тебе известно. И долгов наделал, да еще Эшфорд на нем висит.
      – А азарт – это как горячка, Джоанна, – сказал отец. – Человек себе уже не хозяин. А если леди Фэрхейвен отказала ему в деньгах…
      – Мне неважно, в каком положении оказался Тони, в отчаянии или нет. Я точно знаю, что он не убивал. Тем более не стал бы он убивать женщину, которая ему небезразлична.
      – Джоанна, но ему приходилось убивать. И не раз. Он же был в армии.
      – Это другое дело, папа.
      – Дело-то, может быть, и другое, но переживания ожесточают. Особенно мужчину.
      – Но не настолько, чтобы убивать женщину… которую любишь.
      – А ты уверена, что он и в самом деле любил леди Фэрхейвен, дорогая? – спросила леди Барранд.
      – На мой взгляд, это все не очень-то походило на влюбленность. Кроме того, она была старше его.
      – Только на пять лет, мама. И она была очень привлекательна. И, судя по тому, что я о ней знаю, добра. По-моему, Тони был к ней неравнодушен.
      – Ну, как бы там ни было, ты теперь все знаешь и будь готова ко всяким сплетням, – сказал отец, отодвигаясь от стола и показывая, что беседа завершена. – Что ты намерена сегодня делать, Джоанна?
      – Я обещала Амелии Грант, что пройдусь с нею по магазинам, а потом зайдем к Гантерам.
      – Хорошо, – одобрила ее планы мать. – Думаю, что тебе лучше сегодня чем-то занять себя. И потом, кто знает, может быть, Тони выпустят после разбора дела.
      Джоанна кивнула и осталась сидеть за столом, уставившись в тарелку. Есть не хотелось, но очень захотелось пить, хотя она уже выпила две чашки чаю. Хорошо, что она уже вышла из того возраста, когда родители докучают своей заботой: где была? куда пошла? На сегодня она занята – уговор с подругой. Но завтра она точно будет в Ньюгейте и добьется свидания с Тони. Она должна знать, что он сам думает, должна поговорить с Тони с глазу на глаз.

      Когда заключенным стали разносить убогий ужин, Джона все еще не было, и Тони понял, что ему придется ночевать в общей загородке. Пришлось потратить еще несколько шиллингов, чтобы ему принесли добавку – миску супа, и еще он попросил кружку эля. Хотя запахи вокруг были ужасными, он с удивлением обнаружил, что так и не насытился, и пожалел было, что одарил несколькими шиллингами самозваного своего покровителя. Но тут он почувствовал, как с обеих сторон его берут под локти и чья-то рука беспрепятственно исследует его сюртук. Взвыв и попытавшись вырваться, Тони увидал, что его “друг” ухватил двух воришек за воротники и столкнул их лбами.
      – Мой это, – сказал он коротко. – Так что валите-ка отсюдова.
      Когда те улизнули, Тони стал было нетвердым голосом благодарить его, но детина улыбнулся:
      – За всё уплочено, дядя.
      Позже, когда Тони пристраивался на тощеньком разбитом тюфяке, кутаясь в изъеденное молью одеяло (эта постель стоила ему дальнейших расходов), он вдруг почувствовал какое-то прикосновение к своим волосам. Чья-то рука провела по его голове, а затем нащупала ушную раковину. Тони попытался сделать вид, что спит, но не удержался и вздрогнул, когда пришелец зашептал в его ухо:
      – До чего же хороши твои волосы, блестят, что новая гинея. Подвинься-ка, парень, и ты поймешь, как здорово бывает с напарником, коль на пару у тебя Джем.
      Слова сами по себе могли показаться слащавыми, но тон, которым они были произнесены, звучал жестко. Тони уже приготовился вонзить свой локоть в живот наглеца, когда ощутил, что тяжесть, нависавшая над ним, куда-то пропала.
      – Я тебе чего говорил, Джем? Эту ночь вот этого не трожь, слыхал? Поищи-ка другого, понял?
      – Лад, Билл, лла-а-дды.
      Тони вздохнул было с облегчением, но теперь уже Билл норовил подлезть к нему.
      – Я очень благодарен тебе за помощь, Билл, но чего тебе понадобилось в моей кровати?
      – Ну, служба моя такая. Заступаться за тя, дядя, надо? Увидят, что это – мое, кто к тебе полезет?
      – А во сколько мне обойдется твое согласие поискать себе другую постель?
      – Да не стану искать даже. Не надо мне постели. Но я тут лягу. Еще бы пару-другую шиллингов, и я тогда только спать стану. И больше ни-ни.
      Тони полез в карман.
      – Держи.
      – Спасибочки.
      Тони лег на самом краю матраца, рискуя свалиться, потеряв равновесие, пока Билл пристраивался рядом. Он накинул руку на Тони.
      Но Тони лежал не засыпая, следя за каждым движением своего товарища. Однако тот вскоре уснул, дыхание его сделалось спокойным и ровным, а рука, лежавшая поверх тела Тони, расслабилась. Со стороны, наверное, они были похожи на детей, которые, замерзнув, прижимаются друг к другу, чтобы согреться. “По крайней мере до утра мне ничего не грозит, – думал Тони. – Боже милостивый, хоть бы Джон пришел поскорее”. И с этой мыслью он провалился в сон.
      Проснувшись утром, Тони обнаружил, что Билла уже нет и что сильно болит голова: виски прямо-таки разламывались. Выспаться толком не удалось. Будили шум и шорохи тюремной ночи: то где-то дрались, то узники пытались получить удовольствие друг от друга, то какой-нибудь заключенный произносил целую речь во сне.
      Нет, страшно даже подумать еще об одном таком дне. Он уселся на краю койки, закрыл лицо руками и подумал, что даже в Испании было лучше. Неужели кто-то может всерьез считать его убийцей? Будь Нед жив, он бы такого не допустил. Нед его за час вызволил бы отсюда. Да нет, если бы Нед был жив, Тони сюда и не забрали бы. Он бы лучше вернулся в палатку в Испании, чем гнить тут, в Ньюгейте. Нед был бы при титуле, и не было бы нужды строить из себя графа Эшфорда. За имение он бы не отвечал. Да и ухаживать за леди Фэрхейвен не было бы нужды.
      Но стоило ему вспомнить Клодию, как в памяти сразу же всплыла первая их встреча, когда они мгновенно почувствовали симпатию друг к другу. Да нет, его тянули к ней не только ее деньги. Она очень занимала его. Вот только не любил он ее. И в этом его вина, единственное его преступление. Он знал, что она в него влюблена, и пользовался ее увлечением. Но и это не вся правда. Он был честен с собой. А кто мог поручиться, что он потом не полюбил бы ее? Со временем? Ведь Клодия, такая милая, красивая, добрая, заслуживала любви. Вместо этого ее убили.