– Клодия, мне очень неудобно вновь возвращаться к этой теме, но меня беспокоят ваши отношения с Эшфордом.
– Марк, сколько можно? Мы же договаривались не трогать эту тему.
– Я помню. Но с тех пор до меня дошли слухи о его пристрастии к азартным играм. Я вижу, что вы все больше увлекаетесь им, и это, разумеется, мне небезразлично. Желая вам только счастья, я вовсе не собирался разговаривать с вами по этому поводу, однако я вынужден. Уже и до моего клуба дошли новости о картежничестве Эшфорда. Судачат о том, что он вчера ночью оставил за карточным столом шестьсот гиней. Точнее – пятьсот восемьдесят. А на остаток поил шулеров, – сухо добавил Марк.
Он видел, как у Клодии перехватило дыхание и она жадно вдохнула воздух. Марк улыбнулся про себя.
– Говорят, что букмекеры уже принимают ставки и заключаются пари о том, сумеет ли лорд Эшфорд покорить леди Ф. Мне невыносимо, что с вами обходятся столь пошлым образом, Клодия, но, если вы будете продолжать свои свидания с Эшфордом, все это так и будет продолжаться. Вряд ли можно рассчитывать на что-то другое. – Марк умолк. У него появились сомнения. – И еще. Мне непонятно, откуда у него такие деньги. Никогда прежде он не ставил на кон такую сумму. Уж не вы ли его снабжаете, дорогая?
Клодия подумала, что никогда еще ее ненависть к Марку Хейлзуорту не была так сильна, как в это самое мгновение. Она не верила в его заботу о ее репутации, но знала, что ему было не все равно, как она относится к Тони Вардену. И под всей его деланной заботой, так старательно изображаемой, она угадывала злорадство. Мол, ты видишь, что я все угадал? Деньги, вот почему он около тебя крутится. Хорошо еще, что Марку не хватает духу сказать ей об этом прямо в глаза.
Но за ее сильной неприязнью к Марку скрывалась еще и невыносимая боль. Как же Тони мог так подвести ее? Он же обещал. И сразу – за карточный стол? А что, если Марк и все сплетники лучше понимают создавшееся положение, а она – глупа? Разве не может быть правдой то, что Тони – охотник за наследством да вдобавок заядлый картежник? Дыма без огня не бывает. Неужели и в самом деле она потеряла голову и видит страсть там, где нет ничего, кроме расчета? Но Марку-то, какое дело? Помогать ему, выяснять правду она не намерена.
– Деньги дала я. Но это никого не касается. – Клодия отвечала очень холодно. – Деньги эти – мои, и я вольна тратить их, как мне вздумается.
– Однако, я полагаю, вы надеялись, что он рассчитается со своими кредиторами, а не спустит их за карточным столом.
– Когда я делаю подарки, то не ставлю никаких условий. Понятия не имею, зачем Тони понадобились деньги, – солгала она.
– Но теперь, когда вы все знаете? Верно, вы…
– Что я? Выйду ли я за него замуж? Если он меня об этом попросит, то да. А если он не сделает мне предложения, то, пожалуй, я сама попрошу его об этом, – дерзко добавила она. – Видите ли, мы с Тони – добрые друзья.
– Дружбы для брака недостаточно, Клодия.
– Между нами нечто большее, чем просто дружба, Марк. Я взрослая женщина и могу выйти замуж за кого мне хочется. А хочу я замуж за Тони Вардена.
– Мне казалось, что вы были очень счастливы с кузеном Джастином.
– Кто спорит? Конечно, мы были очень счастливы. Но этого могло и не быть у семнадцатилетней девушки с сорокасемилетним пожилым человеком. На этот раз буду выбирать я сама.
– Вы хотите сказать – покупать? – Клодии очень захотелось ударить по его самодовольной физиономии, и она бы не пожалела сил, но сдержалась. Поднимаясь, она сказала:
– Я собираюсь выйти замуж за Тони. И, будьте уверены, Марк, я буду очень счастлива с молодым мужем. Коль вам это не нравится, что ж, дело ваше. Но в советах ваших я не нуждаюсь. Хотя – добавила она с сарказмом, – они мне хорошо понятны. Разумеется, если мое решение представляется вам неприемлемым и вы пожелаете выразить свое неудовольствие, вы вправе отказаться от визитов ко мне. А теперь, прошу вас, вернемся, если вы не возражаете.
До конца бала Клодия смеялась, болтала, танцевала, чтобы никто не мог заметить ее тревогу по поводу отсутствия Тони. Пищу для новых сплетен она давать не хотела. И без того молва преследовала ее. Когда вечер кончился, она была почти счастлива – никогда еще время, предназначавшееся для веселья, не тянулось для нее с такой тоской. Вернувшись домой, она отпустила горничную, сама разделась, нырнула под одеяло и разревелась в подушки. Она плакала до тех пор, пока ее не сморил сон. Она не раскаивалась в сказанном Марку: ей действительно хотелось выйти замуж за Тони. И в то же время Клодия хотела, чтобы ее мужем стал мужчина, каким Тони мог быть, но пока не был. Остается лишь надежда.
Марк вернулся домой опустошенный и озлобленный. Стоило ли с таким трудом устраивать своего человека к этой Клодии, язвительно спрашивал он себя, если Клодия сама выложила все как на духу. Все рассказала, все объяснила. А он еще пытался вызвать ее на откровенность. Если бы он не спровоцировал ее, то вряд ли дело дошло бы до таких решительных заявлений. Новости от Джима помогли ему разобраться, что творится в ее сердце. Итак, она настроилась на бракосочетание с Эшфордом, и больше ее ничего не волнует. Следовательно, он должен принять меры, чтобы предотвратить развитие событий.
9
Тони собирался махнуть рукой на все сплетни и появиться в доме Девонширов. Он понимал, что Клодия будет его ждать, и знал, что ему следовало встретиться с нею, чтобы показать ей свою привязанность и смягчить ее страдания из-за толков в свете. Но, когда настало время отправляться к Девонширам, он не в силах был заставить себя выйти из дому. Ну не мог он показать ей свое лицо, когда его карманы были опять пусты. Он стал в отчаянии разглядывать свою комнату. В конце концов, Тони вытащил свою выходную обувь – у него, правда, осталась лучшая пара – и, присовокупив к ней оставшиеся от отца золотые часы, вручил их камердинеру. Он хотел, было добавить кольцо с монограммой Эшфордов. Но, когда он уже стаскивал кольцо с пальца, в памяти вдруг возник день накануне смерти Неда. Его брат был уже настолько слаб, что едва мог пошевелить рукой. Он протянул ее к Тони и прошептал:
– Бери кольцо сейчас, Тони. Скоро оно все равно твоим будет.
Тони пробовал спорить, но Нед усмехнулся и погладил младшего брата по вьющимся волосам. А Тони уткнулся в эту ладонь лицом, изо всех сил пытаясь удержать подступившие слезы. Нет! Кольцо Эшфордов у старьевщика не окажется.
Пара обуви и наручные часы потянули на сумму, с которой можно было вернуться на улицу Сент-Джеймс, дом семьдесят пять. Поставил он на черное. Он всегда начинал с черного, бывал удачлив и не собирался менять масть. Должен он хоть чему-то быть верен в своей жизни, так пусть это будет хотя бы картежная масть.
Он начал с очень небольшой ставки, стараясь беречь деньги. Хотя первые три сдачи кончились проигрышем, у него оставались деньги, чтобы сыграть еще раз. Четвертая ставка принесла выигрыш. И он продолжал выигрывать. На исходе вечера у него было уже почти триста гиней, то есть он отыграл часть денег Клодии. Поэтому возвращался он в свои апартаменты с более легким сердцем, чем тогда, когда покидал их. В изнеможении он рухнул в постель и проснулся лишь на следующий день.
У Клодии он появляться не стал, но отправил ей букетик цветов с обещанием встретиться у Феррарсов и просьбой оставить за ним вальс. Ему очень хотелось отдать хотя бы часть долгов. Однако Тони решил немного подождать. Он подумал, что, может быть, стоит показать Клодии деньги, которые удалось ему отыграть, и попросить еще три сотни. В последний раз. И тогда он рассчитается со всеми долгами, до последнего пенса. А потом он сделает предложение Клодии.
В бальном зале он появился рано, вызвав небольшую бурю толков и пересудов. Сегодня всем уже было известно о его везении накануне, поэтому никто не удивился его появлению.
– Когда он проигрывает, по нему и тогда ничего не видно, – наклонился лорд Берли к хозяину. – Не знаю более невозмутимого нахала, чем этот Эшфорд.
Как только в зале появилась Клодия, Тони сразу же оказался возле нее. Он решил вести себя так, будто ничего не произошло, но постарается ей все объяснить. Потом. Когда они окажутся наедине, скажем, в ее гардеробной. Не здесь же, среди этого столпотворения.
Вальс разочаровал его. Хотя Тони изо всех сил расточал свои чары, чувствовалось, что партнерша не очень поддается его обаянию. А Клодия, пока они танцевали, удивлялась его самообладанию и думала: как же он все-таки выкрутится? Признается ли он в своем провале? Будет ли оправдываться?
О совместном ужине они не условились, и она уже сидела за столом, когда увидела Тони, сопровождавшего, леди Джоанну Барранд. Они дружили с детских лет. Клодия про это знала. И еще она знала, что разница в возрасте была у них куда меньше того разрыва в летах, который отделял ее от Тони. И вдруг настроение у Клодии резко переменилось к худшему. Она поняла, что дружбы, пусть преданной и нежной, ей мало. Тони обходился с Джоанной почти так же, как с самой Клодией.
Тони не было так удобно и уютно во время ужина, как это могло показаться со стороны. Он попытался переключиться мыслями с Клодии на Джоанну, но это оказалось нелегко, а Джоанна помогать ему в этом деле не стала. Она кокетливо болтала с ним, однако он чувствовал какой-то холодок в воздухе. И до нее, верно, дошли сплетни, а раз так, то она, как и все, считает, что он охотится за богатым наследством. Ему было совсем не безразлично, что и как думает о нем Джоанна, хотя бы потому, что с ней связаны воспоминания о детстве и о покойном Неде. И еще потому, что в прошлый раз он переубеждал Джоанну, внушая ей, что в леди Фэрхейвен его привлекают не деньги. Во всяком случае, не только деньги.
А Джоанна вспоминала, какая она была несчастная в начале этого сезона, когда впервые появились свидетельства об интересе Тони к леди Фэрхейвен. Она старалась лучше разглядеть эту новую пару, дивясь самой себе – чего ради она себя так мучит? Но делала она это затем, чтобы заметить хоть какие-то признаки того, что Тони волнует эта дама, а не только ее богатство.
Она, увидев, как они танцевали вместе, а потом отправились на “свежий воздух”, решила, что, к чести Тони, он и в самом деле воспылал какими-то чувствами. Хотя Джоанна и почувствовала облегчение оттого, что ее старинный друг сохранил свою честность и чистоту, но счастливее она не стала.
“Наверное, другой такой дуры не найти на всем свете”, – решила она. Тони Вардена она любит с юных лет. А когда умер Нед, Джоанна поразилась тому, как причудливо в ее душе соединилось самое настоящее горе с надеждой на то, что теперь они с Тони станут ближе друг к другу. Но Тони и не пытался найти утешение в общении с нею. Вместо этого он отправился на улицу Сент-Джеймс, дом семьдесят пять. А потом решил утешиться в объятиях леди Фэрхейвен. За одно лишь благодарила судьбу Джоанна: никто не догадывался о ее тайне.
То, как вел себя Тони в последнее время, не укладывалось в ее голове. Если сплетники не клевещут, он выудил кругленькую сумму у Клодии и поспешил спустить ее, играя в “красное и черное”. После этого он является сюда, как ни в чем не бывало. Да как она может уважать, не то, что любить, такого мужчину?
В конце вечера Тони решился попросить у Клодии разрешения проводить ее до дому. Ей было ясно, что рано или поздно без разговора не обойтись, поэтому она возражать не стала. Весь путь к ее дому прошел в тягостном молчании.
Дворецкий распахнул перед ними дверь, и Джим принял у них верхнюю одежду.
– Будьте добры, распорядитесь доставить графин бренди в библиотеку.
– Слушаюсь, миледи.
– Составите мне компанию, Тони? – спросила Клодия и, не дожидаясь ответа, прошла через холл в библиотеку. Тони последовал за ней, отметив, что для решительного объяснения она выбрала подходящее место.
Клодия была разгневана и расстроена. Угораздило же ее влюбиться в мужчину, который оказался – да и был еще до нее – на краю гибели. Ей удавалось прежде извинять поведение Тони – мол, страсть к азартным играм привязалась к нему из-за горя и отчаяния. Но ведь он дал ей слово. И не сдержал его. А Клодия знала, что есть мужчины, вся жизнь которых состоит из нарушения обетов избавления от дурных привычек – карт, вина и тому подобное. Ей хотелось избавить Тони от подобной жалкой участи, но жертвовать собой ради такой благой цели она была не готова.
– Прикройте, пожалуйста, дверь, Тони, – сказала она, поворачиваясь к нему.
Сейчас он был похож на провинившегося мальчишку, и она внезапно сменила свой гнев на милость. Да, этот мальчик до сих пор не повзрослел. А ведь давно пора.
– До меня дошли слухи, Тони. И более чем слухи. Мне пришлось выслушать от лорда Фэрхейвена предостережение, суть которого сводится к тому, что все только и говорят о том, как вы занимаете у меня деньги, а потом проигрываете их в карты. Что бы вы могли сказать по этому поводу?
Тони откинулся в кресле. Гнев Клодии застал его врасплох. Он и не подозревал, что она может так рассердиться. Его пресловутое самообладание, все savoir faire
исчезло, а растерянные попытки дать какие-то объяснения делали его еще больше похожим на мальчишку. Он полез в карман, достал три стофунтовые банкноты и показал их Клодии.
– Вот, Клодия, я проигрался вначале, но на следующий вечер отыграл половину.
– Значит, с долгами вы не расплатились? Вы же обещали.
– Ну, еще… пока что нет… но… видите ли, я думал, что удвою сумму, которую у вас взял. И тогда не только с кредиторами рассчитаюсь, но и вам долг верну.
– А теперь что?
– Вы, наверное, рассердитесь, я понимаю… Но… если бы вы мне еще раз дали взаймы. На этот раз хватит трех сотен, – поторопился добавить он, видя, что она уже собралась с ответом.
Они и не услышали, как за ними тихонько открылась дверь, и Досон, который принес бренди, остался незамеченным.
– Нет, вы, кажется, и в самом деле глупы, если рассчитываете получить от меня хотя бы пенни, лорд Эшфорд. – Клодия вышла из себя от такого бесстыдства. Досон кашлянул:
– Бренди, миледи.
Клодия смутилась, а Тони повернулся спиной и поспешил отойти к окну.
– Поставьте на столик, Досон. И можете идти отдыхать.
– Благодарю, миледи.
Тони обернулся и поглядел Клодии в глаза.
– Я все понял, леди Фэрхейвен. Полагаю, что вы готовы отправить меня подальше, куда-нибудь за Иерихон. И немедленно. Я не намерен докучать вам, даю слово. Я не смог помешать сплетням, но они умолкнут, заверяю вас.
В глазах Тони теперь не было и следа от мальчишеской растерянности. Взгляд был мужской, пусть мрачный и безнадежный, но это были глаза мужчины, способного взглянуть правде в лицо.
– Не уходите, Тони, – мягко попросила Клодия, когда он поднялся, чтобы уйти.
– Я причиняю вам боль, Клодия, но я не могу остаться. Вы производите на меня очень сильное впечатление. Хочу, чтобы вы об этом знали. И вы, и я чувствовали, что нас влечет друг к другу. Но мне еще нужны ваши деньги. Боже милостивый, – тяжело вздохнул он, – думал ли я, что буду охотиться за богатым приданым? Но теперь я избавляю вас от всего этого.
– Чтобы меня мог заполучить какой-нибудь другой алчный охотник до богатства, которому сама я безразлична? – спросила Клодия, криво усмехнувшись. – Чтобы мною завладел какой-нибудь Марк Хейлзуорт? Этого вы хотите?
– Марк Хейлзуорт! Боже избави!
– Знаете, – сказала Клодия, указывая на портрет мужа, – я уверена, что Джастин составил завещание так, чтобы титул и состояние могли соединиться. Может быть, он хотел добра, но я никогда не выйду замуж за Марка.
– Надеюсь, что так оно и будет, Клодия. Даже я больше способен быть мужем, чем Фэрхейвен.
– И намного, – согласилась Клодия.
– Что вы сказали?
– Похоже, что я попросила вас жениться на мне, Тони.
– Вы с ума сошли!
– Нет. Я в своем уме и вполне серьезно говорю с вами. Но есть условие.
– То есть?
– Вам придется расстаться с картами. Я не выйду замуж за человека, которому не смогу доверять.
– А поверите, если я дам вам сейчас еще раз слово?
– Думаю, что да. Ведь, если мы поженимся, вам незачем будет слоняться по притонам. А коль вы станете мне мужем, то все мои деньги будут вашими и вы сможете и Эшфорд восстановить, и о матери своей позаботиться. Но, если вы нарушите ваше новое обещание, Тони, я буду считать наш договор несуществующим. И это обещание столь же верно, как и слова любви к вам.
Тони не мог пошевельнуться. Надо было что-то сделать. Но что? Схватить ее в свои объятия и покрыть лицо поцелуями в благодарность за ее щедрость и великодушие? Нет, если уж затевать помолвку, то честно. Или вообще не начинать это дело.
Он взял ее за плечи и посмотрел ей в глаза.
– Клодия, я дам вам такое обещание. И не только ради Эшфорда, хотя имение много для меня значит. Но я не могу начинать такую перемену в моей жизни с неправды. Да и благодарить теперь вас как-то неловко. Но мне ничто не мешает сказать, что вы мне очень дороги. И мне трудно в это мгновение удержаться от желания поцеловать вас. Но сначала я собираюсь доказать вам, что умею держать слово.
– Это означает, что вы согласны?
– Это значит, что мой ответ – да. Клодия позволила себе долгий глубокий вдох.
– Не по-женски самой навязываться с предложением, я понимаю…
– Я рад, что вы решились на это. Не уверен, что мне хватило бы смелости. А сейчас я должен покинуть вас, иначе нарушу первое свое обещание и поцелую вас.
– Я бы не возражала против такого коварства, – прошептала Клодия.
– Знаю, миледи, но сначала мне следует искупить прежнюю вину. – Тони пожал ее ладони и повернулся, чтобы идти.
– Подожди, милый. Ты кое-что забыл. – Клодия отворила дверцу письменного стола, который принадлежал ее покойному мужу, и, выдвинув один ящичек, достала оттуда триста фунтов.
Тони покраснел.
– Мне очень неловко.
– Но так надо.
– К несчастью, без этого нельзя, – признал он. – Вечером надо расплатиться по распискам.
– Ты можешь сообщить всем своим кредиторам, что они получат все, что ты им должен, в течение ближайших недель.
– Спасибо, Клодия.
– Доброй ночи, Тони, – сказала она, улыбаясь ему.
– Я зайду завтра. Спокойной ночи, моя госпожа, – добавил он ласковым голосом.
10
Проводив Тони, Клодия пристроилась на подлокотнике дивана и поглядела на изображение своего супруга.
– Мне очень не хочется огорчать тебя, Джастин. Но я знаю, что мы с Тони хорошо подходим друг другу. – Она улыбнулась портрету, словно ожидая, что Джастин ей ответит. – Да, да, есть разница в летах, да и деньги мои ему нужны. Но при всем том я надеюсь на большую любовь. Наверное, я такая же азартная, как Тони: я тоже ловлю свой шанс. А за Марка, дорогой, я все равно не пойду.
– Мне печально слышать это, Клодия, – произнес голос откуда-то сзади.
Клодия едва не свалилась с диванчика.
– Что вы делаете здесь в этот час, Марк? Кто вас впустил? – Она была так разгневана вторжением в ее уединение, что даже не обеспокоилась тем, что он мог все слышать.
– Я пошел за вами
сразуже, как только услышал, что лорд Эшфорд будет сопровождать вас домой. Я опасался, что вы не сможете сопротивляться его чарам. Теперь я точно знаю, что он сумел-таки околдовать вас. Сам слышал. А дверь открыл мне Джим.
– С Джимом я поговорю утром, – отозвалась Клодия, поднимаясь, чтобы уйти.
Марк встал у нее на пути:
– О нет, вы так просто не уйдете.
– Прочь с дороги! Убирайтесь, Марк, не то я позову Джима, и нам обоим будет неловко.
Марк не двинулся с места.
– Прочь с моей дороги! – повторила Клодия.
– С вашей дороги! А то, что вы стоите у меня на пути уже семнадцать лет, это как?! Нет, миледи, вы сначала меня выслушаете, – сказал Марк, хватая ее за плечи и подталкивая к дивану. Он так сильно ее толкнул, что Клодия, со сдавленным криком, вынуждена была сесть.
– Да как вы смеете прикасаться ко мне! Джастин огрел бы вас бичом!
– Да что вы говорите?! Джастин… Джастина больше нет. Хотя, конечно, монолог ваш, который я подслушал, его бы, наверное, тронул. А что? Ведь он дурак был, этот Джастин.
– Да вы мизинца его не стоите, сэр!
Марк продолжал свою речь, словно не слыша ее. “Как будто меня и нет здесь”, – подумала Клодия.
– Во-первых, ему взбрело в голову жениться на семнадцатилетней. Каждое лето, наведываясь к вам, я трясся от страха: не раздобрела ли ваша талия. А уезжая, с облегчением переводил дух. Но и потом, целый год, опять боялся. Когда прошел год, потом другой, третий, стало похоже, что ваша фигура уже не изменится. Как знать, кто тут из вас больше повинен, но обыкновенно винят женщину, – добавил он презрительно. – А потом Джастин умер… Это был замечательный день.
Клодия издала какой-то негромкий звук, не то смешок, не то всхлип, но Марк продолжал, по-прежнему не обращая на нее внимания:
– Все было прекрасно, пока не огласили завещание. Мне достались титул и имение. То и другое было связано. А коль они считались неотчуждаемыми, то тут у покойника не было выбора. Но вы… вы получили все остальное, все, что я добыл своими трудами и чего так ждал все эти годы.
– Джастин добыл это своими трудами. И Джастин дал вам более чем достаточно. Вам хватит на содержание имения и себя самого.
Марк посмотрел на нее, и ненависть в его взгляде так напугала ее, что она вжалась в обивку дивана.
– Думаю, кое в чем вы правы, Клодия. По-моему, Джастин так распорядился, чтобы мы соединили все снова. И соединились друг с другом сами. Так у нас будут и титул и состояние.
– Но, если верить вашим словам, не будет наследника.
– Кто знает, Клодия? Кому это может быть известно? Но теперь уже поздно. Или нет? А, моя дорогая? Неужели вы, в самом деле, собираетесь выйти замуж за этого безрассудного малого, кузина Клодия? За этого юнца?
– Лорд Эшфорд – не мальчик, Марк. Это – молодой мужчина, оказавшийся в очень тягостном положении. Он убедил меня в том, что ему можно верить, и, что еще важнее, я ему небезразлична. А он мне. А вас никто не интересует, вы заботитесь только о себе. Я всегда так о вас думала. Но не хотела расстраивать Джастина.
– Очень любезно с вашей стороны. – Марк стал пристраиваться на диване рядом с нею. Клодии с немалым трудом удалось отодвинуться от него.
– Я надеялся, что Эшфорд не сможет оправдаться… или выкупить свои расписки, – добавил Марк, хохотнув над собственной шуткой. В его смехе не чувствовалось ни капли юмора. – Но, похоже, он выкрутится.
– Да. И сегодня вечером мы договорились о помолвке.
– Но если у вас будет муж и родится ребенок, то я навеки потеряю всякую надежду заполучить эти деньги. Я этого не допущу.
– Вы не сможете ничего сделать, Марк. Вам не помешать мне. – Клодия решила подняться с дивана. – А теперь пустите меня.
Марк толкнул ее опять и придавил к дивану. Потом он взял ее голову в свои ладони и приблизил свое лицо, будто собираясь поцеловать ее. Однако в его холодном, бесчувственном, непроницаемом взгляде не было ни теплоты, ни вообще хоть чего-то человеческого. Внезапно Клодию вновь охватил жуткий страх.
– Есть один способ помешать вашему бракосочетанию с Эшфордом, моя дорогая.
Клодия оцепенела, когда его руки осторожно задвигались по ее шее. Большие пальцы сомкнулись на ее горле. Он словно бы нащупывал ее пульс, который, несомненно, участился. Но ей не хотелось дарить ему удовольствие, выказывая свой страх.
– Пустите же меня, Марк, – сказала она так спокойно, как только могла.
– Еще чего. Я вовсе не собираюсь позволять вам такие глупости, как свадьба с Эшфордом. А не со мной, – прошептал он.
Клодия еще глубже вдавила свое тело в диван, думая о том, что он будет делать дальше. Неужели он решится взять ее силой? Все слуги давно в постелях. Они ничего не услышат, даже если она завопит изо всех сил. И только ощутив его большие пальцы ниже затылка, давящие сначала осторожно, потом все сильнее, она поняла, что опасность грозит не ее телу, а ее жизни. Но вряд ли, думала она, ощущая, что пальцы на ее горле сжимаются все сильнее, так, что единственным доходящим до ее слуха звуком остался гул ее пульса, все усиливающийся в ушах, вряд ли все же Марк и в самом деле убьет ее…
– Тони… Джастин…
Но никто не пришел на помощь. Гул в ушах стал громче, а потом все оборвалось.
Марк посмотрел на ее безвольно распростертое тело и перевел взгляд на свои руки. Он никогда не считал себя необузданным и решительным. На самом деле он долгие годы образцово владел собой, но, подслушав речь Клодии, обращенную к портрету Джастина, пришел в ярость. Это был холодный, контролируемый гнев. Странным образом он сумел сохранить чувство полной своей невиновности: он был уверен в своем праве на то, что только что сделал. Наследство должно было достаться ему, оно было его наследством, и он не собирался с ним расставаться. А последним человеком, которого видели вместе с Клодией, был Эшфорд. Поэтому Марк должен все сделать так, чтобы в убийстве заподозрили Тони Вардена.
Он поднялся и подошел к письменному столу своего троюродного брата. Выдвинув из стола все ящики, он разбросал их содержимое по полу. Потом измял турецкий коврик у дивана и опрокинул столик с изящной резьбой, который его кузен привез из Индии.
Клодия казалась мирно спящей на диване.
– Слишком уж ты умиротворенна, моя милая, – пробормотал он. – Нет, я полагаю, что тебя найдут на полу, платье твое будет порвано, а волосы распущены.
Он поднял тело и бросил его на ковер. Теперь она лежала как мешок, с неестественно скрюченными руками и ногами.
– Так-то лучше. Значит, приходит Эшфорд, требует денег. Она ему ничего не дает и пытается его прогнать. А он – опытный вояка. Прикончил ее ловко и бесшумно.
Марк стоял спиной к двери и был так занят, что даже не заметил, как все это время дверь оставалась открытой.
Джим, проводив на улицу Тони и впустив Марка, маялся в полудреме в передней, нетерпеливо дожидаясь, когда же, наконец, можно будет уйти спать. Досон велел ему сходить поглядеть, не поднялась ли хозяйка к себе в спальню. Он подумал, что она может бодрствовать всю ночь, тогда и ему не придется спать. Но она добрая женщина, эта леди Фэрхейвен. Джим был уверен, что стоит ему заглянуть к ней и спросить, не нужно ли чего, она сжалится и отправит его отдыхать.
Однако леди Фэрхейвен ничего уже не было нужно. И никогда ни о чем она его уже не попросит. В библиотеке хозяйничал Марк Хейлзуорт. Он рылся в письменном столе, сбивал ковры с их привычных мест и мычал что-то про лорда Эшфорда. Джим сразу понял, что тут делает Фэрхейвен. Леди Фэрхейвен оставалась одна, когда Эшфорд ушел от нее. Это Джим знал наверняка, потому что Тони попросил его, уходя, заглянуть к ней. Разве стал бы он говорить это Джиму, будь он ее убийцей? Нет, это лорд Фэрхейвен убил его хозяйку, а он, Джим, – свидетель. Но не только свидетель. Он еще и слуга, которого на это хозяйство пристроил сам Фэрхейвен. А если, не приведи Господи, этот Фэрхейвен увидит его сейчас, то, чего доброго, прикончит и своего соглядатая.
Джим осторожно взялся за ручку двери и тихонько затворил ее, а потом на цыпочках спустился в переднюю. Вещи он брать не будет. При нем, слава Богу, остались чаевые от Фэрхейвена да еще целая гинея, которую сунул, уходя, Эшфорд. Какой он тогда был радостный и щедрый! Джиму этих денег на какое-то время хватит. А теперь, не мешкая, надо уходить из этого дома. Лондон большой, можно затеряться.
11
Когда горничная леди Фэрхейвен постучала утром в дверь и не услышала ответа, она решила бесшумно войти в спальню, чтобы поднять шторы. Ее хозяйка обыкновенно поднималась рано. Если и случалось ей поспать подольше, она предпочитала, чтобы ее будило солнце. Увидев, что хозяйки в спальне нет и, похоже, постель оставалась нетронутой всю ночь, горничная очень удивилась.
Она не знала, где ее хозяйка. Лорд Эшфорд. Но это было просто смешно. Леди Фэрхейвен ни за что не поехала бы к нему одна, тем более на ночь. Спустившись по лестнице, она услышала дворецкого, который разыскивал Джима.
– Еще час назад ему следовало быть на кухне и помогать готовить завтрак. – В голосе Досона ощущалось недовольство.
– Я его сегодня еще не видела, – ответила экономка.
– Мистер Досон!
– Да, Мэри? – Тон был раздраженным.
– Леди Фэрхейвен нет в ее спальне, и, похоже, что ее там не было всю ночь.
Дворецкий нахмурился.
– Значит, спальня пуста? Да, сегодняшней ночью она беседовала в библиотеке с лордом Эшфордом. И они оставались там, когда я уходил отдыхать. Разумеется, леди Фэрхейвен сама меня отослала. Может, она на диване задремала?
– Мистер Досон!
– Ладно вам, Мэри. Мы же видим, что происходит. Он мог задержаться… гм… допоздна. Правда, когда я покинул библиотеку, не очень было похоже, что дело до этого дойдет. Хорошо. Я сам спущусь туда и погляжу.
Досон легонько постучал в дверь библиотеки и, не дождавшись ответа, открыл ее. Поначалу до него никак не доходило увиденное. Ну да, так оно и есть, леди Фэрхейвен лежит в этой комнате. Но вовсе не умиротворенно дремлет на диване. “Как можно, чтобы дама провела всю ночь на полу, да еще в такой неудобной позе? ” – думал старый слуга. Его сознание отказывалось принять действительность.
Он склонился над телом и попытался нащупать пульс. Его не было. Дворецкий мягко провел ладонью по ее лицу. Он закрыл ей глаза и пригладил волосы. Поправив платье и укрыв ее ноги, он выпрямился и потрясенно оглядел комнату, отмечая про себя, что столик опрокинут, а все ящики письменного стола выдвинуты. Наконец взгляд его остановился на портрете покойного хозяина. Дворецкий был почти уверен, что глаза лорда Фзрхейвена будут глядеть на него с обвиняющей укоризной. Однако взор лорда был прям и открыт, хотя Досон поклялся бы, что выражение лица на портрете немножечко изменилось. Во взоре чувствовалась какая-то мягкость. Лорд Фэрхейвен как будто хотел сказать: “Не надо печалиться, она вернулась ко мне”.
