Женщины у Тони не было с тех пор, как он вернулся в Англию из Европы. “Красное и черное” – вот что было его страстью, и он легко избегал западни чар, хотя в силки Амура его пытались заманить и светские вдовы, и шикарные дамы полусвета, которыми изобиловали игорные притоны. Час, проведенный в обществе Кэрри, чудесным образом снял напряжение и хотя бы на некоторое время освободил его от чувства вины перед Клодией и от переживаний, связанных с Джоанной. Он проявил царскую щедрость и даже попытался заверить Кэрри, что если бы не надо было уезжать в деревню, то он непременно навестил бы ее опять. Когда же Джим сообщил ему, что Гидеон и миссис Спенсер все еще “заняты”, Тони только улыбнулся и выскользнул за дверь. Джим вышел за ним и на прощание очень робко и неуверенно протянул руку.
      – Я очень рад, что смог помочь вам, лорд Эшфорд. Я решился на это и ради вас, и ради леди Фэрхейвен.
      Тони взял протянутую ему руку и пожал ее.
      – А я – вечный ваш должник, Джим. И мне с вами никогда не расплатиться. Я хотел, чтобы вам сказал Рересби, но, коль уж так вышло, скажу вам, что из той доли наследства леди Фэрхейвен, которая досталась мне, я выделил небольшую сумму и для вас. Я знаю, что она одобрила бы это мое решение. Если вы надумаете вернуться в свой чиновничий мир, то у вас будет постоянная прибавка к окладу. Сможете жениться, если захотите.
      Джим на какое-то время потерял дар речи, а потом рассыпался в благодарностях.
      – Я всегда мечтал завести свое дело, – признался он. – Клерком я стал только потому, чтобы не обижать родителей.
      – Ну, тогда желаю вам всяческого везения, Джим. Очень рад, что мне представился шанс помочь вам осуществить вашу мечту.
 
      На следующий день Тони выехал в Эшфорд около полудня и добрался туда только к ночи. Он сразу же отправился в постель. Проснувшись, он почувствовал себя совершенно разбитым и даже сначала не сразу понял, где находится. Ударившись ногой о ночной столик, он так сильно разбил большой палец ступни, что проклял Джона за самоуправство – как тот посмел передвигать мебель без спросу, – и лишь после этого до него дошло, что он в Эшфорде, а не на улице Клэрджиз. Ему вдруг захотелось назад в Лондон, чтобы вставать с постели к полудню после ночи, проведенной за азартными играми. Мысль занять место Неда его по-прежнему ужасала. Он надел ночной халат и остановился у окна. Ему было видно, как его старый садовник возится с розами, срезая засохшие побеги. За ним следовала одна из горничных с корзинкой для цветов, которые потом будут выставлены в гостиной.
      Мать Тони всегда следила за тем, чтобы во всех коридорах усадьбы всегда были живые цветы. Особенно она любила розы. Мать написала ему от своей сестры, у которой пока жила, и сообщила о своем согласии вернуться домой. Тони надеялся, что все так и будет. Он рассчитывал, что она простит ему его скоропалительное бегство в Лондон, когда он все бросил на произвол судьбы. Еще была у него надежда, что мать со временем смирится с той правдой, что он – далеко не Нед.
      Однако ему нужно привести Эшфорд в прежнее состояние. Тогда станут поприветливее к нему и его мать, и соседи, и арендаторы. Пройдет достаточно много времени, прежде чем они поймут, что Тони нечего и думать тягаться с покойным братом.
 
      Следующие несколько недель были до того заполнены заботами, что у Тони не оставалось ни времени, ни сил сравнивать свои действия с начинаниями покойного старшего брата. Он очень подробно и старательно расспрашивал всех, кого только мог, надеясь найти для имения нового управляющего. Старика Бакстона Тони отправил на пенсию. Он почувствовал, с каким неодобрением отнеслись к этому решению и мать, и работники-арендаторы. Однако он пошел на этот шаг, считая, что ему надо вырабатывать свой собственный стиль управления и, стало быть, лучше начинать с новым человеком. Ропот недовольства стал еще сильнее, когда новый хозяин нанял Уилла Фарра. Фарр был ветераном, он воевал на Иберийском полуострове, а из армии его уволили по инвалидности: еще в первых боях он потерял руку. На Эшфорд он вышел по рекомендации своего командира, и Тони почти сразу же взял его на работу. Отец лейтенанта Фарра управлял огромным поместьем в Нортумберленде, и до войны Фарр был помощником у своего отца.
      – Нам обоим начинать с нуля, Уилл, – произнес Тони, наполняя бокалы мадерой и готовясь произнести по этому случаю тост.
      – Обещаю, что не разочарую вас, милорд. – Лейтенант не ждал ничего от этого визита. Его столько раз не брали на работу, что он уже засобирался домой, когда полковник Бейн рассказал ему об Эшфорде.
      Фарр сделал несколько глотков и почувствовал себя увереннее. Переведя дух и успокоившись, инвалид заявил:
      – Не думал никогда, что буду хоть за что-то благодарить французов. – Тут он улыбнулся. – Но мне есть за что сказать им спасибо. Они отняли у меня правую руку. Про то, что я левша, они не знали.
      Фарр был всего на несколько лет старше Тони и прямо-таки бурлил новыми задумками, излучая энергию и восторженность. Они провели много часов в седле, вместе объезжая хозяйство и заезжая ко всем арендаторам, никого не пропуская по пути, чтобы как можно больше узнать, каков был Эшфорд тогда, когда Тони рос в этом имении, чтобы было к чему стремиться.
      Тони возвращался домой обессиленным и, поужинав с матерью, падал в постель. Но он чувствовал себя счастливым, хотя никаких особенных радостей не было. Он обнаружил, что часы, проведенные в беседах с Фарром, когда они обсуждали новые агротехнические методики или решали, что лучше посадить или посеять на северном поле, стали неотъемлемой частью его жизни. А служащие и арендаторы понемногу проникались к нему доверием. Он ощутил, что его уже и приветствуют как-то теплее и искреннее и обходятся с ним почти по-свойски. Он понял, что было бы общее дело, а дух дружбы и полкового братства, к которому он прилепился душой в армии, не заставит себя долго ждать.
      Лето шло, и он все больше привыкал к своей новой жизни, хотя отчетливо понимал, что чего-то в этой жизни недостает. И это потому, что он одинок. У матери, которая всегда больше общалась и лучше ладила с Недом, еще не прошла боль утраты. Наверное, она так никогда и не сможет смириться со смертью сына. Потому ее не очень интересовало, как с задачей управления имением справляется ее младший. И вообще она старалась жить больше своей жизнью. Потеря мужа, а потом и сына, да еще за такое короткое время, очень изменила и сильно состарила ее. После ужина она обычно сразу уходила, и Тони оставался один в гостиной.
      Вот и выходило, что если и можно было с кем-то поделиться своими новыми замыслами, так только с Фарром. С ним же Тони советовался и насчет целесообразности вложения части дохода в железные дороги.
      Но как бы ни был близок ему Фарр, с которым они все лучше понимали друг друга, все же Тони оставался графом и между ними сохранялась определенная дистанция.
      А Тони нуждался в человеке, который заботился бы о нем, понимал его чувства, вникал бы во все, что Тони делал. Нужен был старый друг. Но этого было бы недостаточно. Он часто видел Джоанну во сне и нередко грезил о ней. И в этих его мечтаниях ему являлась не просто Джо, не подружка по его детским проказам, а привлекательная и чувственная женщина. Она стала так часто ему сниться, что он каждое утро просыпался в каком-то возбуждении. И единственным его желанием было снова вернуться в сновидение, где бы она его опять целовала, укладывала рядом с собой, а он старался бы, чтобы до исполнения желаний они добирались бы как можно дольше.
      Ему было немножко стыдно за эти грезы: ну что это такое? Зачем эти выдумки? Если бы Джоанна испытывала к нему хоть какой-то интерес, относилась к Тони не просто как к старому другу, то разве она не дала бы это понять? И, уж конечно, разве сбежала бы она на все лето в Кембрию?!

      Джоанна возвратилась из Кезуика в середине августа. Поездка к крестной – это было как раз то, что надо после вихря, который пронесся в ее жизни минувшей весной. Она все это время, пока гостила, очень рано вставала, весь день бродила по горам, а вечером, обессилев, валилась в постель.
      Крестная, тихая и очень нестрогая женщина, сопровождала Джоанну во время непродолжительных прогулок в горы, а еще знакомила крестницу с некоторыми из своих соседей. Ко-нечно, надо было ходить к ним в гости, бывали и деревенские развлечения, но все-таки здесь можно было отдыхать от общения. А ей очень нужен был отдых после бурной деятельности, которой она занималась весь минувший сезон. И вот, когда эти шесть недель пролетели, Джоанна уже могла улыбнуться при воспоминании о былых волнениях и сказать себе, что если иногда и вспоминает Тони, то лишь раз в день. И она не намерена отступать!
      Домой Джоанна приехала поздно и сразу же ушла спать, устав после очень длительного и утомительного путешествия. Но утром она поднялась рано и успела позавтракать вместе с родителями.
      – Замечательно, что ты снова дома, милая! – сказала растроганно леди Барранд, получив от Джоанны поцелуй в щеку.
      Лорд Барранд весь светился, глядя на дочь, и похвалил ее цветущий вид.
      – Нечего меня обманывать, папа! Не льсти мне. Я-то знаю, что похожа на сгоревшую на солнце ягоду, – сказала, смеясь, Джоанна. – Мне удивительно, что на носу осталась хоть какая-то кожа – уж очень часто она слезала.
      – Тони почти такой же загорелый, как ты, дорогая, – добавила мать. – В самом деле, поглядишь на него и подумаешь, что он только что вернулся из Испании.
      “Проклятье, – сказала себе Джоанна, – стоило побыть тут всего одну ночь, и меня уже донимают разговорами о нем”. Но вслух она ничего не произнесла, только кивнула.
      Однако было похоже на то, что ее родители просто не хотят знать ничего другого и только о Тони и думают.
      – Он занимается своим имением, Джоанна, – сказал отец. – Это весьма похвально. Тони нанял нового управляющего, но они работают вместе и наравне, словно не хозяин и служащий, а партнеры.
      – И все арендаторы тоже понемногу собираются. Сначала они глядели на все это искоса, ведь они знали, что с ним стряслось. Однако он сумел себя поставить и кое-что им доказать. – В голосе леди Барранд чувствовалось восхищение.
      – Можно подумать, что суд Божий, который обрушился на него весною, пошел ему впрок, – вынуждена была присоединиться Джоанна. Однако она старалась говорить безразличным тоном.
      – Не удивлюсь, если он осенью или следующей весной отправится в Лондон на поиски жены. Что ты по этому поводу думаешь, дорогая? – обратился лорд Барранд к супруге.
      – Я уверена, что он со всей ответственностью примет на себя обязанности, связанные с графским титулом, Томас.
      Джоанна с трудом сохраняла на лице выражение лишь легкого любопытства к речам родителей. Но раз уж ей Тони вспоминался не чаще, чем раз в сутки, то как знать, не возмездие ли это? Да, наверное. Она быстро покончила с завтраком и, заверив родителей, что от путешествия вполне оправилась, пошла наверх, чтобы переодеться для утренней прогулки верхом.
      – Думаешь, ты ее переубедил хоть чуть-чуть? Ты уверен, Томас? – спросила леди Барранд, после того как Джоанна вышла.
      – Я на это и не рассчитывал. Но кто-то должен же приводить этих молодых в чувство.
      А теперь, когда Тони так переменился, что может быть лучше соединения двух наших имений в одно?
      – В чувствах Джоанны я уверена. То, что она их прячет, неважно. Но как насчет Тони?
      – Что насчет Тони? Тони есть Тони. Они давно дружат. Он чуть было на Клодии не женился, хотя там была только дружба. А почему бы ему по дружбе на Джоанне не жениться?
      – Но Джоанна может хотеть чего-то большего, дорогой.
      – Дружба – такое же хорошее основание для брачного союза, как и любое иное, – настаивал ее супруг.
      Когда Джоанна была уже в седле, она попробовала сосредоточиться на окружающей ее красоте. Поля золотились пшеницей, и она видела, как среди высоких хлебов бродили крестьяне, шелуша колосья, чтобы проверить зерно на спелость.
      Доехав до леса, который рос на меже, отделявшей угодья Баррандов от владений Эшфордов, она спешилась и повела свою кобылку под уздцы по узкой тропинке. Хотя осень уже приближалась, солнце еще сильно припекало, и задолго до полудня становилось жарко.
      Джоанна медленно шла по тропе, как вдруг перед ней оказалось то самое дерево, которое некогда было местом ее плена и затянувшегося ожидания свободы. Она встала спиной к стволу дуба, закрыла глаза, и ей показалось, что мало что изменилось. А что нового появилось в ее жизни? Ну, лет ей сейчас побольше, и дуб, древний уже тогда, стал еще старше. Правда, теперь никто вроде бы не собирается привязывать ее к этому дубу. Но все равно у нее почему-то такое чувство, что она попала в западню и бьется, не зная, как вырваться на волю. Только на этот раз свободы ее лишили путы любви. Или влюбленности. Неужели она обречена вечно мучиться, тщетно ожидая, когда же Тони явится и выпустит ее на волю. А если бы он уже был женат на другой? Даже и тогда? Что за жалкая участь у нее была бы в таком случае! Она оттолкнулась от дерева, и ей захотелось, чтобы Тони сию минуту оказался здесь, перед нею. О, как бы она его опять испинала! Черт бы его побрал, ну почему он такой слепой? Почему он ее не видит?! И почему она не может разлюбить его?!!
 
      Тони услышал о возвращении Джоанны и, выждав день, явился к ней с визитом. Она была в саду со своей матерью. Женщины собирали в корзины семена лаванды и ноготков. Тони взял корзинку из рук леди Барранд и пошел вслед за женщинами, болтая о том о сем, а Джоанна, идя впереди, как бы не очень даже замечала присутствие гостя. Наконец, когда они дошли до конца тропинки, Джоанна остановилась и холодно произнесла:
      – Я удивлена, что ты нашел время заглянуть к нам, Тони. Полагаю, ты очень занят приготовлениями к уборке урожая?
      – Все уже готово. Благодаря моему замечательному управляющему, – ответил Тони с улыбкой. – Думаем приступить завтра или второго дня, только бы погода не подкачала.
      – Вот и Томас так говорит, – вступила в разговор леди Барранд. Глядя в безоблачно-голубое небо, она добавила: – И похоже, что погода еще продержится.
      – И я на то уповаю, миледи. Мне надо идти, Джоанна. Очень здорово видеть тебя опять в твоем родном доме, да еще такой отдохнувшей. Ты похожа на негритянку из Вест-Индии!
      Леди Барранд рассмеялась.
      – Вот уж правда! Перед моими глазами будто опять моя маленькая дочурка Джо, которая бегала без присмотра, как дикарка, с тобой и Недом каждое лето.
      Тони заулыбался, но Джоанна, взглянув на него наконец, заметила в его глазах муку.
      – Иногда хочется, чтобы опять настало такое лето и чтобы мы снова стали маленькими. Тебе этого никогда не хочется, Джо? – спросил он.
      – Иногда у меня появляется такое чувство, что вообще ничего с тех пор не переменилось, – отвечала она, и голос ее звучал ровно, без предательской дрожи. – Летним днем, вот, скажем, сегодня, такое очень даже просто приходит в голову.
      Тони произнес слова прощания, а после того, как он откланялся, Джоанна глубоко вздохнула и тихо сказала:
      – Мне кажется, что он ни капельки не переменился.
      – Нет, ты не права, дорогая. – Мать все-таки расслышала ее слова, потом взяла под руку, и они пошли к дому. – Тони очень повзрослел за последнее время. Он, разумеется, не такой, как Нед. Таким ему никогда не стать. Но и не надо, правда ведь? Какая в том нужда?
      Тони Варден становится прекрасным графом Эшфордским на свой собственный манер.
      – Может, оно и так, мама. И ему остается исполнить еще один свой долг, чтобы уж вполне стать графом. Я о том, что он должен подыскать себе жену. – В голосе Джоанны слышалась горечь.
      Леди Барранд остановилась.
      – Ну, дорогая, мне думается, что ты не права. По-моему, все очень изменилось. Это времена года и светские сезоны идут по кругу, уходят и возвращаются. Но ты и Тони… Вы же не только дружите с детства. Вы еще и взрослые люди, которых соединяют общие переживания. Вы многое перенесли вместе: и кончину Неда, и это наказание Божие, что свалилось на вас нынешней весной. И нельзя пройти через такое без единой царапины.
      – Но Тони ни разу не сказал мне о своих чувствах.
      – А ты давала ему случай понять тебя иначе? Всякий раз, когда я вижу вас вдвоем, ты держишься как старый дружок Джо или, если угодно, как девчонка, очень старательно прячущая свои чувства.
      – Не хочу навязываться Тони.
      – Ну, милая моя, хочешь, чтобы мужчина полюбил тебя, – так рискуй! Знаешь, Джоанна, – продолжала поучения мать, – в этих делах есть что-то от азартных игр. Все ставится на кон, а там – уж как карты лягут, а тасуешь колоду не ты. Мне кажется, я понимаю, почему Тони увлекло это занятие после смерти Неда. Когда ты знаешь, что можешь потерять все сразу, ты очень остро чувствуешь, что живешь на этом свете, что ты – живое существо. А Тони не успел с войны вернуться, как Нед умер. Он был окружен смертями. Вот и ухватился за шанс почувствовать себя живым.
      – Мама!
      – Ну, я же не утверждаю, что в игре за карточными столами есть что-то доброе. Понятно, что хорошего в этом ничего нет. Но ты должна понимать: насовсем и навсегда обезопасить себя нельзя.
 
      Следующий день выдался таким же погожим, что и минувший, и уборка урожая началась. Окрестное дворянство по традиции присоединилось на несколько часов к жнецам, и Тони пришелся по сердцу этот обычай. Можно было забыться в монотонной работе, совершая однообразно повторяющиеся движения, а это значило, что несколько часов удастся не думать о Джоанне. А что делать потом, после жатвы? Ладно, Лондон не за горами, можно будет навестить миссис Спенсер.
      Дамы из соседних поместий вносили свою лепту в уборочную страду, объезжая верхом округу и развозя жнецам и косцам сидр и хлеб с сыром. У леди Барранд хватало слуг, и, стало быть, в помощи дочери она не очень нуждалась, поэтому Джоанна решила выбраться к Эшфордам и посмотреть, как продвигается уборочная у нового графа.
      Поскольку на леди Эшфорд рассчитывать не приходилось, за дело взялась экономка. Повозка с полдником поспела на полевой стан как раз к приезду Джоанны, и она, спешиваясь, видела, как с полей к столу начинают понемногу тянуться люди. Запахи пота, сидра, пива, эля и спелых хлебных зерен, знакомые с детства, кружили голову.
      Тони ушел с поля одним из последних. На нем были старые штаны и сорочка из муслина, распахнутая почти до пояса. Джоанна старательно отводила глаза от его груди. Ей было трудно снова поднять глаза и встретиться с его взглядом, отвечая ему естественной улыбкой.
      – Помогать явилась, а, Джо? – поддразнивал он гостью.
      – Интересно же, далеко ли ушли вперед мужи Эшфорда. Вот я и решила поглядеть на ваши дела, Тони. – Между двумя соседними поместьями издавна велась дружеская, но вполне серьезная борьба. Соперничество выражалось, кроме прочего, в стремлении собрать урожай раньше соседей. Так что мужчины у полевого стана уже вовсю болтали языками: Барранды, мол, молодую хозяйку подослали, но этот шпионаж им впрок не пойдет, Эшфорды все равно опередят конкурентов.
      – Проигравшие заслуживают снисхождения, не так ли? – опять поддел Тони Джоанну, протягивая ей кружку с сидром. – Держи, Джо. Скажешь своим, что мы управимся еще до захода солнца.
      Когда Джоанна принимала из его рук кружку с напитком, ладони их соприкоснулись, и она ощутила во всем теле необычную дрожь. Вот ведь как, оказывается, можно влюбиться в человека, грезить о его поцелуях и даже о чем-то большем, но не вполне сознавать его мужественность. Никогда прежде Джоанна не чувствовала так остро, что Тони – мужчина. Сидр был терпким и крепким, и после нескольких глотков она ощутила, что его тепло разливается волной сверху вниз.
      Глаза Тони сияли яркой голубизной на загорелом лице. Волосы выгорели и кое-где серебрились. Он где-то оцарапал грудь, и Джоанна, не задумываясь, осторожно прикоснулась к ссадине.
      – Ты бы поосторожнее, Тони. Гляди, еще волдыри пойдут.
      Но потом она поняла, что делает, и сразу же отдернула руку, а лицо ее покраснело, как его сгоревшая на солнце грудь. Поставив кубок на стол, она поспешила распрощаться со всеми, заверив мужчин в том, что она непременно известит всех жнецов на полях Баррандов о том, что в спешке нужды нет, поскольку у Эшфордов уборочная запаздывает на добрых полчаса, а то и больше!
      – Да не слушайте вы ее! – со смехом перебил Джоанну Тони. – Это она просто пугает вас. Счастливого пути юным разведчицам! – прокричал он ей вслед, когда она уже прощально махнула рукой.
      Тони вернулся на поле, но даже боль в мышцах не могла заставить забыть о легком прикосновении пальцев Джоанны к его сожженной солнцем коже. Если это был просто бездумный жест старинной подружки по детским забавам, то почему она так покраснела после этого?

      Барранды всегда устраивали танцы после уборки урожая. Тони и Джоанна нервно переживали часы, предшествовавшие этому мероприятию. Тони умудрился пролить шерри на свои лучшие бриджи, а надеть сюртук вообще не смог. Мускулатура за лето настолько окрепла, что попытка втиснуть мощное тело в привычную одежду окончилась плачевно: швы расползлись, и хорошо еще, что ткань осталась цела. Камердинер был в отчаянии, но все же как-то сумел одеть хозяина в другой костюм.
      Выехал он поздно и подоспел как раз к ужину – все уже почти расселись за столом.
      У Джоанны тоже все валилось из рук, но она сумела нарядиться, не нанеся ущерба гардеробу. Она была в том самом зеленом платье, которое надевала как-то в Лондоне, и Тони, сидевший напротив, не в силах был оказывать подобающее внимание своей соседке, супруге местного священника.
      Тони попросил у Джоанны два танца: вальс и котильон. Вальс, в общем-то, не оправдал их ожиданий. Они оба были слишком взволнованы близостью друг к другу. К концу танца Джоанна убедила себя в том, что Тони по-прежнему не испытывает к ней никаких других чувств, кроме старой симпатии. Она была в отчаянии. Но, помня советы матушки, она успела договориться с ним о совместной верховой прогулке утром, пока он провожал ее к подружкам.
      Однако на следующее утро она уже жалела о своем порыве. Целое лето она старалась покончить со всякой надеждой на го, что он станет ее возлюбленным. И ей это вроде бы удалось. Домой она вернулась спокойной и безмятежной. Но стоило только увидеть его, как в душе вновь родилась надежда. Ладно, что сделано – то сделано. Но на этой прогулке она рискнет последний раз. Больше – никогда, что бы там ни нашептывала матушка.

* * *

      Когда Тони явился, Джоанна уже ждала его и сразу же стала торопить, боясь появления у себя того состояния, когда неясные предчувствия сменяются жутким отчаянием. А именно такое настроение овладевало ею, когда она оказывалась в его обществе.
      День стоял солнечный, но в воздухе уже чувствовалась близкая осень.
      Они медленно ехали вдоль межи между двумя владениями и болтали о намерениях Тони насчет будущего Эшфорда.
      – Леди Фэрхейвен доказала, что она – верный и щедрый друг, – негромко сказала Джоанна.
      – Да. Она изменила мою судьбу. И участь еще кое-кого, – добавил он с усмешкой. – Джим, некогда клерк, а потом лакей, намерен обзавестись собственной табачной лавкой. Будет сам себе голова.
      – Но ведь это благодаря и тебе, Тони, – напомнила Джоанна.
      – А Гидеон Нейлор… – Тони захохотал.
      – Что такого смешного с Гидеоном?
      – Вряд ли подумаешь, что этот человек – романтик, да?
      Джоанна засмеялась:
      – Да уж. С виду он совсем заурядный. Неприметный какой-то. И вряд ли я заподозрила бы в нем неистовые чувства и страсти.
      – О, ты не знаешь, сколько в нем мощи и необузданности. Я же видел его в деле, Джоанна. Так вот, Гидеон собирается еще несколько лет прослужить детективом, а потом они с миссис Спенсер переберутся в Сомерсет.
      За это время миссис Блисс Спенсер подготовит одну девушку, Кэрри ее зовут, и передаст ей свое дело. А они вдвоем будут потом отдыхать.
      – А что это такое, дом миссис Спенсер, а, Тони? – не подумав, поинтересовалась Джоанна.
      – Чистенький, очень ухоженный, полный порядок, могу тебя уверить, Джоанна. Но только этого и не хватало – говорить с тобою о притонах разврата!
      – В кои-то веки представился случай узнать что-то интересное. Думаешь, у меня будет еще такая возможность? А, по-твоему, эта миссис Спенсер достойна Гидеона?
      – Мне кажется, что она подходит Гидеону по всем статьям. Она сама уже много лет не выходит к клиентам.
      Джоанне было очень любопытно узнать, насколько хорошо знаком Тони с борделями, но ей недоставало дерзости расспрашивать его о таких интересных вещах.
      Тем временем они подъехали к зарослям леса, который принадлежал их семейству, и надо было решать: ехать ли в объезд или же через чащу.
      – Почему бы нам не навестить тот старый дуб, а, Джоанна? – предложил Тони.
      Она лишь кивнула в знак согласия, и они пустили коней по узенькой тропинке, которая еле-еле угадывалась между деревьями.
      Тропа была такой узкой и извилистой, что раньше или позже им пришлось бы спешиться. Тони соскользнул с лошади и поторопился помочь своей спутнице. Джоанна хотела уже спешиться самостоятельно, и потому, когда его руки обвились вокруг ее талии и он хотел подхватить ее, все это кончилось тем, что она свалилась ему на грудь.
      Тони замер, стараясь прочувствовать мягкую упругость ее груди, прикрытую легким шерстяным костюмом, и опьянел от легкого аромата лавандовой воды, которой она обыкновенно душила свои вещи. У Джоанны же было такое чувство, что время остановилось. Но потом Тони вдруг поставил ее на ноги, а сам поскорее отвернулся.
      И сделал это затем, чтобы скрыть свое явное волнение. Слава Богу, приличия требуют пропускать дам вперед, если они ведут лошадей под уздцы. Нет, не продуманы были все эти правила благопристойности. Тони не мог спокойно созерцать плавные изгибы девичьей фигуры. Ее грациозные движения разоблачали то, что скрывали ее одежды. Однако к тому времени, когда в поле их зрения возник старый дуб, к нему вернулось самообладание.
      Тони очень хотел знать, о чем думает Джоанна. Помнит ли она те обеты, которые давали они втроем: он, Нед, Джоанна? Клятвы эти сплачивали их троицу. Он словно наяву слышал слабые отзвуки их детских голосов. Присутствие Неда ощущалось здесь сильнее, чем где бы то ни было еще, и Тони вдруг осознал, что уже как-то примирился с утратой старшего брата. Ему всегда будет его не хватать, он всегда будет считать, что Нед был бы лучшим графом, чем он сам. Но Тони уже знал, что он всегда может вернуться сюда и опять ощутить присутствие брата где-то неподалеку, как бы вновь обрести его.
      – Мне недостает Неда, – вдруг сказала Джоанна, оборачиваясь и глядя на него.
      Тони взял у нее поводья и привязал лошадей к соседнему дереву. Он указал на старый пень, который некогда служил троном Джоанне, круглым столом всем троим или еще чем-нибудь в этом роде. Она села на этот трон. Тони оперся спиной на ствол дуба и с минуту молчал, а потом сказал:
      – Мне его тоже очень не хватает. Знаешь, в какой-то миг мне показалось, что он рядом, подле нас. Я никогда не смогу вполне заменить его, но у меня хотя бы есть ощущение, что я его не подвожу.
      – Думаю, – медленно заговорила Джоанна, – что ты справишься даже лучше. Я хочу сказать, что это будет лучше для Эшфорда.
      Тони удивленно поглядел на нее.
      – Нед не очень-то жаждал перемен. Он не особенно любопытствовал насчет всякой новизны, Тони. Он продолжал бы управлять имением так, как это делал ваш отец. А ты – ты ловишь шанс, ты идешь на риск, и, наверное, именно такой граф нужен был семейству и роду Варденов!
      – Спасибо, Джо. Для меня такое мнение дорогого стоит. Хотя я не думал, что тебе так уж нравится моя склонность к риску.
      – А что хорошего было в том, что ты губил себя за карточными столами? Кому такая смелость нужна? Не мне, благодарю покорно.