Глава XIV,

которая знакомит читателя с Горацием, ослом воистину замечательным

Сэр Мармадьюк, еще не до конца проснувшись, приподнялся и огляделся. Он находился в неглубокой канаве, заросшей травой и полевыми цветами; откуда-то сверху доносился аромат жимолости. Отовсюду слышался птичий щебет, из поднебесья лилась жизнерадостная песнь жаворонка, а где-то совсем рядом журчал ручей. Летний воздух был наполнен веселой суматохой, но сэр Мармадьюк словно не замечал ничего вокруг. Он с беспокойством озирался, пока наконец не заметил приколотого к рукаву пальто клочка бумаги. Записка, написанная крупными округлыми буквами, гласила:

Сэр Мармадьюк успокоенно откинулся на мягкую траву; только сейчас он услышал и радостную песнь жаворонка, и веселое журчание ручья, ощутил аромат цветов. Он был счастлив лишь от одной мысли, что жив.

– Гораций! – раздался совсем рядом хриплый голос. – Подумай о своей мерзкой шкуре, дьявольское отродье! Еще раз так сделаешь, и уж я тебя взгрею. Ух, как я ненавижу тебя, глупая скотина. За пять бы шиллингов тебя продал, только где найти дурака, который захочет расстаться даже с такими деньгами ради вислоухого отродья Сатаны. Ну-ка убери свою мерзкую морду от котла, или я отрежу твои дурацкие уши! И оставь в покое башмаки, они вовсе несъедобны! И не лезь копытом в сковородку, бесстыжая тварь!

Сэр Мармадьюк высунул голову из канавы и посмотрел в сторону, откуда доносилось сварливое ворчание. За кустами стояла небольшая палатка, перед ней восседал на табурете толстый человек. Он плел корзину, непрерывно отвлекаясь от своего занятия, дабы излить очередную порцию брани и упреков на небольшого и крайне грязного осла, мирно пощипывавшего траву.

– Гораций! – человек погрозил ослу кулаком. – Гораций, ты слышишь меня, гнусная скотина? Я ненавижу тебя всего, от твоего тупого носа до кончика твоего грязного хвоста, от копыт до холки! Так бы и утопил тебя в кипящем эле, будь мне это по карману.

Тут осел поднял свою лохматую голову и, не прекращая жевать, тряхнул сначала одним ухом, затем другим.

– Ну это уж наглость! – проворчал человек. – Сейчас я хорошенько пну тебя в брюхо, вот что я сделаю!

Осел стукнул копытом и заревел.

– Ладно, Гораций, ты у меня дождешься! Я знаю одного парня, который даст за тебя два фунта и десять шиллингов, но уж с ним-то ты не подурачишься. Этот парень тебе спуску не даст, наглая ты скотина, он тебе все внутренности отобьет, он-то тебя заставит работать, это так же верно, как то, что меня зовут Сэмюэль Спэнг!

Осел тряхнул головой, повернулся к своему хозяину задом, взбрыкнул копытами, и ошарашенный мистер Спэнг очутился на земле.

– Ну ты мне заплатишь, – заорал он в ярости, – я сейчас отобью все твои поганые кишки!

– Не делайте этого, мистер Спэнг.

Человечек резко обернулся. При виде сэра Мармадьюка, величественно возвышающегося над кустами жимолости, его и без того круглые глаза округлились еще больше.

– Не делать? – изумленно переспросил он. – Что не делать?

– Не бейте своего осла.

– Почему это? Разве он не заслуживает хорошей трепки за свой дьявольский нрав?

– Я всегда полагал, что ослы – самый терпеливые животные…

– Терпеливые? Взгляните на Горация! В прошлое воскресенье он насквозь прокусил мне брюки. Что вы на это скажете?

– Удивительно!

– Вот именно! – кивнул мистер Спэнг с самым мрачным видом. – А кусается-то он пребольно! Но наглая скотина этим не удовлетворилась, в тот же самый день он съел мой картуз.

– Съел картуз? – серьезно переспросил сэр Мармадьюк.

– Ну да, мой любимый картуз! Разве это не мстительное существо?

– И все же не бейте его.

– Да почему? Разве он не моя собственность?

– Да, до тех пор, пока его кто-нибудь не купил у вас, – глаза джентльмена пристально изучали животное.

– Да кто его купит? – горестно откликнулся человечек. – Кто купит этого четвероногого мерзавца, скажите на милость?

– Я.

– Вы?!

– Даю вам за него два фунта и десять шиллингов.

– Ну да, как же! – насмешливо воскликнул мистер Спэнг. – Идите своей дорогой, приятель!

– Вот ваши деньги. – Сэр Мармадьюк достал кошелек.

Человечек задумчиво взглянул на монеты.

– Сколько?

– Я даю вам ту цену, которую вы сами и назначили, – два фунта и десять шиллингов.

Мистер Спэнг энергично затряс головой.

– Даже и не мечтайте! Два фунта и десять шиллингов! Я вот что вам скажу – я и за пять золотых гиней не продам своего Горация! Ведь это само воплощение осла! Все в нем на месте, никаких недостатков, если, конечно, не считать излишней наглости, черт бы его побрал! В этом грешном мире есть много ослов, но Гораций только один, и пяти фунтов не хватит, чтобы купить его!

– Десять!

– Боже! – выдохнул мистер Спэнг, рухнув на табурет. – Десять фунтов за Горация!

– Гиней! – Сэр Мармадьюк зазвенел монетами. – Десять гиней за Горация, палатку, вьючное седло и все остальное снаряжение.

– Бог мой! – вырвалось у владельца осла. – Вот это щедрость, разрази меня гром, коли это не так!

Сэр Мармадьюк спустился по склону и, отсчитав деньги в подставленную руку, повернулся к своему приобретению, а мистер Спэнг принялся перечислять.

– Один осел, один шатер, один чайник, две кружки – одна оловянная, другая треснутая, одно вьючное седло, вилка, ложка, почесыватель.

– А это что? – изумился сэр Мармадьюк, когда мистер Спэнг показал ему крепкую палку с длинным железным наконечником.

– Кого вы думаете, уважает в этом грешном мире Гораций? Короля? Нет. Папу Римского? Нет. Гораций ценит и уважает лишь вот это! – Спэнг потряс палкой. – Почесыватель! Глядите, – размахивая палкой, он направился к ослу, но хитрое животное, выплюнув какой-то цветастую тряпку, отступило на всю длину привязанной к колу веревки.

– А что это он ест? – осведомился сэр Мармадьюк.

– Ах ты негодник! – воскликнул мистер Спэнг и подобрал порядком изжеванный шейный платок, – ведь я же купил его совсем недавно! – Он повернулся к ослу с явным намерением дать ему хорошего пинка, но тут вмешался сэр Мармадьюк.

– Эй, постойте, не трогайте моего осла!

– Не трогать?! Да вы только взгляните, что он сделал с моим лучшим платком.

– Во сколько он вам обошелся?

– Я купил этот платок на прошлой неделе на ярмарке в Петворте за шесть пенсов.

– Я даю вам шиллинг.

– Шиллинг! Целый боб!? – Спэнг захлопал глазами, – Боже!

– Осел должен хорошо питаться, – без тени улыбки заявил сэр Мармадьюк, – а поскольку он теперь является моей собственностью, то я должен позаботиться о фураже для него. Так что берите шиллинг и верните ему платок.

– Разрази меня гром! – воскликнул Спэнг, кладя шиллинг в карман. – Никогда не слышал, чтоб ослов кормили платками, но если вы так хотите, – он швырнул платок ослу.

Животное с крайне высокомерным видом обнюхало подношение, затем нехотя принялось жевать, прикрыв глаза и прядая ушами.

– Похоже, ему нравится, – сказал сэр Мармадьюк задумчиво.

– Ах, ах, ах! – проворчал Спэнг, – жаль, что у нас нет утюга, придется ему довольствоваться измятым платком.

– А овес у вас к нему не прилагается? – спросил сэр Мармадьюк, продолжая с огромным интересом наблюдать за своим четвероногим приобретением.

– Овес? – воскликнул мистер Спэнг, в изумлении распахнув круглые глаза. – Если вы попробуете дать ему овса, он полезет на дерево подобно вспугнутой белке.

– А сено?

– Сено? – Спэнг покачал головой. – Сено для Горация, что для меня шампанское с устрицами. Нет, приятель, он питается травой, иногда ему перепадет куст чертополоха, а вообще он ест все, что сумеет стащить. Взгляните на мой картуз! – И он стянул свой головной убор весьма потрепанного вида и удрученно покачал головой. – А ведь он был как новенький, пока это отродье не попыталось съесть его! – горестно вздохнул он, – мне он стоил семь шиллингов и…

– Его имя Гораций?

– Нет! Гораций – это кличка, а не имя, так же как Го, или Гор, или Гоц. Не смотрите на меня так изумленно, приятель, Сэм Спэнг умеет ставить свою подпись и читать напечатанные буквы даже написанные от руки, если, конечно, почерк разборчивый. И помните, если Гораций заупрямится, надо пустить в ход почесыватель, и эта скотина станет как шелковый. Должен сказать, вы по-справедливости обошлись со мной, если не считать картуза, который ваш осел нагло сжевал.

– Это животное в тот момент еще не было моей собственностью, – с улыбкой ответил сэр Мармадьюк.

– Это верно, – вздохнул мистер Спэнг. – Тогда я пойду. Что ж, доброго вам пути, приятель, удачи в дороге!

– И вам того же, мистер Спэнг.

Человечек кинул свирепый взгляд на невозмутимое животное, добродушно кивнул нашему герою и начал удивительно проворно взбираться по крутому склону лощины. Наверху он оглянулся.

– Гораций во вторник съел кусок от палатки, – крикнул он, словно повинуясь какому-то внутреннему побуждению, – но если прикрыть дыру крышкой от котелка, то палатка все-таки убережет вас от дождя и ветра.

– Благодарю за совет, – ответил джентльмен.

– Не стоит! – Спэнг помедлил, – чайник протекает, если его хорошенько не заткнуть! – возвестил он сверху.

– Ну так, значит, придется его хорошенько заткнуть, мистер Спэнг.

– А у одного из котелков нет ручки, так что с ним надо быть поаккуратнее!

– Аккуратность – это мой девиз, мистер Спэнг.

– Принимая во внимание эти обстоятельства, быть может, мне надо вернуть тот шиллинг, что вы отдали за платок?

– Сделка есть сделка, мистер Спэнг, но все равно спасибо. Я полагаю, вьючное седло в порядке?

– Приятель, седло отличное! На него можно взвалить весь ваш груз.

– Приятно слышать. Это все, мистер Спэнг?

– Вот еще что, сэр… Я вижу, вы джентльмен, и к тому же порядочный человек, а потому, сэр, Сэмюэль Спэнг от всего сердца желает вам добра!

С этими словами человечек сорвал свой потрепанный картуз и помахал на прощание, сэр Мармадьюк в ответ совершенно серьезно начал размахивать почесывателем. Но вот круглое лицо и низенькая фигура скрылись из виду.

Сэр Мармадьюк уселся на табурет и погрузился в созерцание доселе невиданного им существа, славящегося трудолюбием и терпеливостью.

Глава XV,

которая не повествует ни о чем конкретном

Ева-Энн возвращалась по тенистой лесной дороге; девушка двигалась с той гибкостью, с той непринужденной грацией, что свойственны лишь пылкой юности. Сэр Мармадьюк наблюдал за ней, сидя в своей канаве, и ему на ум приходили то стремительный полет ласточки, то исполненный благородства прыжок оленя, то легкое и неуловимое движение рыбы в прозрачных глубинах, он любовался своей спутницей, пока вдруг не осознал, что в руках у Евы-Энн большая корзина.

– Ей-богу! – воскликнул он, отбирая у девушки поклажу. – Она куда тяжелей, чем выглядит.

– Осторожней, Джон, там соус. Не наклоняй ее так сильно!

– Соус?

– Ну да, соус! Я встретил жену фермера, и она, добрая душа, продала мне пирог с мясом и фасолью.

– Чудесно, дитя мое! Я купил кое-кого, и у меня имеются большие подозрения, что зовут его Гораций.

– Что ты хочешь этим сказать, Джон? – девушка с беспокойством взглянула на джентльмена.

– А также палатку, два котелка и чайник!

– Ты бредишь, Джон?

– Взгляни сама!

Он повел девушку в лощину, где они и обнаружили Горация, с огромным аппетитом пожиравшего тростниковую подстилку. Невозмутимо чавкая, осел поднял лохматую голову и навострил длинное ухо. Хитрый глаз уставился на пришельцев. Сэр Мармадьюк отступил в сторону:

– Ева-Энн, позволь представить тебе Горация, нашего спутника в предстоящих странствиях.

– О, – звонко рассмеялась Ева, – какой у него умный взгляд!

– Примечательный факт, дитя мое, учитывая, что это всего-навсего осел!

– Но бедняжка голоден, Джон, посмотри, он совсем изголодался!

– Удивительно! – озадаченно согласился сэр Мармадьюк. – Гораций уже управился с шейным платком отнюдь немалых размеров, который вкупе с этой тростниковой подстилкой был призван утолить желания ослика. Но, похоже, этого не произошло. Этот осел – самая большая загадка на свете.

Ева засунула руку в корзину, извлекла большую морковку и протянула ее Горацию. Тот поднял морду, шершавый нос обнюхал соблазнительный овощ, и подстилка вмиг была забыта. Бархатистые губы деликатно приняли подношение из рук девушки.

– Он очень милый! – с восторгом сообщила Ева-Энн.

– Удивительно, – повторил наш джентльмен.

– Его надо почистить, Джон!

– И верно, при ближайшем рассмотрении животное выглядит до крайности неопрятным, дитя мое. Но пойдем посмотрим на наши остальные приобретения.

И как приятно было наблюдать, с какой радостью Ева-Энн рассматривала каждый предмет. Особенно заинтересовали ее помятые котелки.

– Они придутся так кстати, Джон! – воскликнула она, не отрывая горящих глаз от почерневших бесформенных уродцев.

– Два котелка и чайник! – несколько уныло откликнулся сэр Мармадьюк. – Один котелок, как мне сказали, без ручки, и оба они отвратительны на вид. Нужно немедленно их выкинуть…

– Ни в коем случае, Джон! Я их почищу, и они заблестят как новенькие.

– Ты не устаешь поражать меня, дитя мое!

– А вот и палатка! – восторженно воскликнула Ева.

– Палатка, – он помрачнел еще больше, – при ближайшем рассмотрении выглядит не менее отвратительно, чем посуда.

– Перестань, Джон, просто она такого цвета.

– С огромной дырой! – вздохнул он обреченно. – Хотя мне дали совет – прикрыть ее крышкой от котелка…

– Ничего страшного, я зачиню дыру, Джон.

– И тем не менее, Ева-Энн, палатка эта – одно расстройство.

– Зачем же ты купил ее?

– Во-первых, потому что продавалась только эта палатка, и, во-вторых, издалека она выглядела вполне прилично.

– Ты дорого за нее заплатил, Джон?

– Мне показалось, продавец был доволен.

– Что ж, это очень милая палатка, она мне нравится, – решила девушка.

– Благослови тебя Господь, дитя мое, ты слишком добра! Тебе придется довольствоваться этим неприглядным сооружением, пока мы не приобретем что-нибудь получше.

– Но мне не нужно ничего лучшего, ты и так очень добр и внимателен ко мне, эта палатка…

– Последний владелец, – сэр Мармадьюк с сомнением взглянул на полотняное сооружение, – выглядел довольно опрятно. И все же думаю, ее следует хорошенько встряхнуть и переставить на новое место, скажем, вон под то дерево, если ты согласна ночевать сегодня в этой лощине.

– Да, здесь очень удобно, и главное, уединенно. Вон там течет ручей, что тоже кстати, так что давай останемся здесь. Надо подогреть пирог. Я разведу костер.

– А я займусь палаткой.

Сняв сюртук, сэр Мармадьюк принялся за работу, и в конце концов не без труда сумел-таки свернуть палатку, совладав с путаницей из колышков и веревок. Он перетащил палатку на облюбованное место недалеко от журчащего ручья, где тенистые деревья и кусты создавали некое подобие беседки из листьев.

До сих пор погода стояла совершенно безветренная; сонная листва едва колыхалась под слабым дуновением ветра, но как только сэр Мармадьюк начал устанавливать палатку, налетел внезапный порыв ветра, словно присланный какими-то злобными духами. Ветер игриво подхватил холст, и то, что секунду назад являло собой безобидную палатку, вмиг обернулось в своевольным чудовищем, которое вырывалось из рук, легкомысленно порхало вокруг нашего героя, хлопало его по голове, путалось в ногах, словом, развлекалось вовсю. С достойным восхищения терпением сэр Мармадьюк пытался успокоить этот полотняный вихрь, но время шло, а все попытки нашего героя оканчивались ничем. Постепенно он разъярился, и борьба с непокорным сооружением приняла жестокий и беспощадный характер. Сэр Мармадьюк метался взад и вперед, размахивал руками, топал ногами, но чудовище лишь злобно хохотало и бесновалось на ветру.

Когда Ева направилась к ручью за водой, она обнаружила сэра Мармадьюка, без сил привалившегося к стволу дерева. И тут-то, конечно же, ветер стих, а чудовище успокоилось. Сэр Мармадьюк, задыхающийся и вспотевший, повернулся к Еве, которая прислонилась к дереву в приступе беззвучного хохота.

– О, Джон, – наконец выдохнула она. – прости за этот смех, но… Джон!

Сэр Мармадьюк надменно вскинул голову:

– Ева-Энн!

– Нет! – сквозь смех проговорила она, – только не напускай на себя такой величественный вид, Джон!

Сэр Мармадьюк рассмеялся.

– Клянусь небом, – воскликнул он, горестно взирая на бесформенный ком у своих ног, – всякий, кому удастся справиться с этим чудовищем без посторонней помощи, заслуживает уважения и восхищения.

– Тогда позволь мне помочь тебе.

И вот вместе им удалось установить палатку. Ева довольно осмотрела результат и воскликнула:

– Как здорово путешествовать!

– Пока не испортилась погода, – брюзгливо заметил джентльмен.

– Какая разница, если ты счастлив!

– А ты счастлива, Ева-Энн?

– Да, – ответила девушка, но тут же ее глаза помрачнели. – Да, счастлива, пока не начну вспоминать.

– Тогда забудь, – посоветовал он, – забудь обо всем, дитя мое, забудь об этом мире и его тревогах.

– Но забудет ли мир о нас, Джон?

– Конечно, забудет. Пройдет время и забудет, как забывает обо всех и обо всем.

– Ты уверен, что здесь я в такой же безопасности, как и в Лондоне?

– Абсолютно! – кивнул он.

– А ты счастлив, Джон?

– Да, как это ни странно!

– Но почему?

– Бог знает, может, из-за чувства новизны.

– И только, Джон?

– А, может, из-за моего необычайного аппетита.

– И все, Джон?

– Дитя мое, ты невыносимо любопытна.

Тут Ева-Энн быстро взглянула на него и так же быстро отвела взгляд. Он удивленно спросил:

– Что случилось?

– Ничего.

– Но ты рассердилась.

– Нет! – она раздраженно дернула прелестными плечами.

– Ева-Энн, о чем ты думаешь?

– О том, что пришло время вновь тебя кормить.

Затем, наполнив помятый чайник, она поспешила прочь, а он остался сидеть, растерянно и недоуменно глядя ей вслед.

Глава XVI,

представляющая бродячего торговца по имени Болтун Дик и его взгляды