16

В надежде поговорить с Грейстоком Джил стала пробираться к нему сквозь толпу гостей, но ее остановил Файбрас.

— Мне сейчас доложили, что восстановлена радиосвязь с «Марком Твеном». Не хотите поехать с нами? У вас будет возможность поговорить с великим Сэмом Клеменсом.

— Ну, конечно, — оживилась она. — Благодарю за приглашение.

Джил пошла следом за ним к джипу, стоявшему у подножья лестницы, к машине из стали и алюминия с нейлоновыми шинами. Шестицилиндровый двигатель работал на древесном спирте. В автомобиле свободно разместились пять пассажиров: Файбрас, Галбира, де Бержерак, Шварц и Харди. Джип быстро сорвался с места и покатил по узкой лощине, зажатой между холмами. Яркие фары освещали низко скошенную траву, разбросанные на их пути хижины, частично скрытые высокими зарослями бамбука. Миновав холмы, они выехали на открытую равнину, спускавшуюся к Реке.

Джил увидела огни алюминиевого и сталеплавильного заводов, фабрики по производству спирта, сварочного цеха, оружейных мастерских и цементного комбината; вдали сияла громада административного здания, где кроме управленческих ведомств, размещались издательство газеты и радиоцентр. Ниже по Реке высился колоссальный ангар и еще какие-то массивные сооружения. Наверху, в горах, тоже тянулась цепочка огней — это была дамба, построенная на месте прежней, взорванной Клеменсом.

Джип проезжал мимо ангара. Навстречу им, пыхтя, двигался паровой локомотив, также работавший на спирту. Он тянул за собой три платформы, груженные огромными алюминиевыми болванками. Состав въехал в залитый светом ангар, остановился, и над одной из платформ навис подъемный кран. Вокруг суетились рабочие, готовые подвести крюки под стальные тросы, обвивающие болванки.

«Сити Холл» был крайним строением на северной стороне. Машина остановилась у подъезда, украшенного двумя массивными дорическими колоннами. Джил подумала, насколько не соответствует эта помпезная архитектура окружающему пейзажу. Издали ей почудилось, что в отдаленный уголок Таити перенесена некая помесь Парфенона с Руром.

Кабинет и приемная Файбраса располагались слева от огромного вестибюля. Перед входом стояли шестеро охранников, вооруженных однозарядными ружьями, стрелявшими пластиковыми пулями восьмидесятого калибра, тесаками и кинжалами. Радиоцентр находился рядом с конференц-залом и считался «святая святых» правителя Пароландо. Они вошли и увидели нескольких человек, сгрудившихся вокруг радиста; тот сосредоточенно крутил верньер настройки. На резкий стук двери радист обернулся.

— Я только что говорил с Сэмом, — сказал он, — и потерял его. Подождите немного, думаю, что сейчас опять его поймаю.

Из наушников доносился непрерывный свист и треск. Вдруг помехи исчезли, и сквозь шум послышался чей-то голос. Радист настроил поточнее прием и уступил Файбрасу свое место.

— Говорит Файбрас. Это вы, Сэм?

— Нет, минуточку.

— Сэм слушает, — приятно растягивая слова заговорил Клеменс. — Это вы, Милт?

— Конечно. Здравствуйте, Сэм. Как дела?

— Электронный лаг показал, что на сегодня мы прошли 792014 миль. Если угодно, Милт, переведите в километры. Я-то предпочитаю старую систему, хотя… ну, да ладно, вы знаете, что я хочу сказать. Неплохой результат за эти годы, верно? Но я недоволен. Напрямую даже улитка успела бы уже добраться до северного полюса. За это время там можно было построить для нас гостиницу и нажить целое состояние, сдавая предназначенные нам номера. Что же касается… — снова шумы, треск помех.

Файбрас переждал, прием улучшился, и он заговорил вновь.

— Что нового, Сэм?

— Да, все ерунда, — ответил Клеменс. — Ничего существенного, кроме сплошных неожиданностей, аварий и разных волнений. Но с командой все в порядке, не бунтуют, хотя кое-кого и пришлось списать на берег. Похоже, я скоро останусь единственным на судне, кто отправился в путь из Пароландо.

Снова треск. Затем Джил услышала голос, идущий из каких-то неведомых глубин. Сэм переспросил:

— Что? Нет, все нормально. Я забыл, что вам после выпивки трудно до меня докричаться. Джо говорит, что он здесь рядом и хочет с вами поздороваться. Давай, Джо!

— Привет, Милт. — Словно раскат грома в пустой бочке. — Как дела? Надеюсь, хорошо. У нас тоже хорошо, потому что Тэмова подружка его бросила. Впрочем, думаю, она вернется. У него снова плохие мысли об Эрике Кровавом Топоре. Я говорю, выкинь из головы, тогда все будет хорошо. Он не пьет много возбуждающего… правда, все время ругает меня… говорит, что я — образец трезвости.

Джил посмотрела на Харди.

— Что это за?

— Это Джо Миллер. Он громаден, как два вместе взятых Голиафа, но зато сепелявит, — засмеялся Харди. — Джо принадлежит к существам, которых Сэм назвал Титантропус Клеменси. На самом деле он из рода гигантских Гомо Сапиенс. Они вымерли за пятьдесят тысяч лет до Рождества Христова. Сэм и Джо встретились почти так же давно и не расстаются все эти годы. Дамон и Пифий. Роланд и Оливье.

— Больше, чем Матт и Джеф или Лорель и Харди, — добавил кто-то.

— Что там насчет Харди? — переспросил шкипер.

— А ну, заткнитесь, — оборвал их Файбрас. — Ладно, Сэм. Наше дело тоже двигается. Мы заполучили новом сотрудника, первоклассного аэронавта. Она из Австралии, зовут Джил Галбира. Она налетала на дирижабле около восьми тысяч часов и имеет инженерное образование. Как вам это нравится?

Треск разрядов и затем:

— Женщина?

— Да, Сэм. Я знаю, что в ваши дни не было женщин-капитанов или инженеров. Но в мое время женщины могли стать кем угодно — летчиками, жокеями и даже астронавтами.

Потеряв над собой контроль, Джил ринулась к микрофону.

— Ну-ка, дайте мне с ним поговорить! Я скажу этому сукиному сыну…

— Джил, это он от неожиданности, — Файбрас посмотрел на нее. — Успокойтесь! Что вы разволновались? Он же ничего изменить не в силах. Здесь командую я. Сэм, она говорит, что с удовольствием побеседует с вами.

— Я слушаю ее, — отозвался Клеменс и хихикнул. — Послушайте… — снова треск, писк, — когда я…

— Черт бы побрал эти атмосферные помехи! Вас еле слышно, Сэм. Мне кажется, связь скоро прервется, поэтому вот вам основные новости. Моя команда еще не скомплектована, но впереди целый год. К тому времени я постараюсь набрать людей — иначе вся работа пойдет к черту. Летчики и авиамеханики — большая редкость, а для управления дирижаблем нужна особая выучка… Послушайте, — он помолчал, потом оглянулся вокруг — Джил не поняла, зачем — и медленно спросил: — Что-нибудь слышно от Икса? Есть ли у вас…

Помехи заглушили его голос. Несколько минут он пытался поймать Клеменса, но того не было слышно. Файбрас встал.

Джил обратилась к Харди.

— Что это значит — про Икса?

— Не знаю, — ответил шкипер. — Файбрас говорит, что это одна из шуток Сэма.

Файбрас выключил передатчик и отошел от установки.

— Уже поздно, а завтра уйма дел. Джил, вы не хотите, чтобы Вилли отвез вас домой?

— Я не нуждаюсь ни в чьей помощи, — отрезала она, — и с удовольствием пройдусь одна. Пожалуйста, не благодарите!

Завернувшись плотнее в свои одежды, она шла через долину. Еще не достигнув холмов, Джил увидела несущиеся по мерцавшему небу темные тучи. Достав из наплечной сумки кусок Жвачки, она отломила половину и сунула в рот. Много лет ее не тянуло к наркотику. Сейчас, ощутив на языке шоколадный привкус, она не могла понять, откуда вдруг возникла эта неосознанная потребность, что ее подтолкнуло? Этот порыв был почти инстинктивным.

На севере сверкнула яркая вспышка, и сразу, как из ведра, хлынул дождь. Она натянула на голову капюшон и согнулась. Голые ноги тотчас промокли, но тело, защищенное одеждой, оставалось сухим.

Джил отворила дверь своей хижины и, поставив сумку на пол, вынула оттуда тяжелую металлическую зажигалку — подарок, который ее чаша приносила дважды в году. Она пыталась нащупать на столе спиртовую лампу — и, наконец, разглядела ее при вспышке молнии.

Что-то коснулось плеча Джил.

Она вскрикнула и завертелась во все стороны, выбрасывая вперед кулаки, бешено молотя воздух. Чья-то рука ухватила ее за запястье. Резко согнув ногу, она попыталась попасть коленом в пах, но тут же была схвачена за другую руку. Джил перевела дух, и нападающий ослабил хватку, хихикнул и притянул ее к себе. В темноте она не могла его рассмотреть. Его нос коснулся губ Джил; значит, нападающий был ниже ее ростом. Она наклонила голову и вцепилась зубами в кончик носа. Человек вскрикнул, разжал руки и схватился за лицо. Он отступал. Она двинулась за ним, при каждом шаге ударяя его коленом в пах, пока он не рухнул на пол, сжимая ладонями гениталии.

Джил прыгала вокруг, продолжая наносить удары ногами по бокам. Его ребра затрещали. Она наклонилась и схватила его за уши. Он попытался высвободиться, но Джил вцепилась еще крепче и со всей силы дернула их в стороны.

Несмотря на дикую боль в гениталиях и в отбитых ребрах, человек приподнялся с пола. Ударив его ребром ладони по горлу, она опять повалила его; теперь мужчина лежал неподвижно. Джил подошла к столу и дрожащими руками зажгла лампу. Фитиль слабо разгорался, пришлось подвернуть колесико и прибавить света. Услышав шорох, она обернулась и пронзительно вскрикнула.

Человек поднялся на ноги и стоял, направив на нее острие копья, выхваченного из стойки у двери. Ее реакция была молниеносной: лампа полетела ему в голову, попала в лицо, разбилась, и спирт потек на пол.

Вспыхнуло яркое пламя. Мужчина, взревев от боли в глазах, вслепую ринулся к ней. Только сейчас она разглядела и узнала его: «Джек!»

Он обхватил ее горящими руками, опрокинул на спину, надавил грудью. На секунду у нее перехватило дыхание, но неистово рванувшись из горящих рук, она откатилась в сторону. Одежда из огнеупорной ткани защищала ее от ожогов.

Джил не успела еще подняться, как он ухватился за край ее одеяния и резко дернул. Магнитные застежки разомкнулись. Она вскочила, обнаженная, и, путаясь ногами в валявшемся на полу плаще, бросилась к копью. Она нагнулась за ним, но Джек обхватил ее плечи, повалил, вцепившись горящими руками в груди. Пылающий пенис вонзился в нее; их вопли разносились по хижине, отдаваясь громким эхом. Сейчас она была обожжена, опалена вся — от ягодиц до груди. Казалось, горели даже уши, словно обожженные их криками. Высвободившись неимоверным усилием, Джил подползла к стене и обернулась. С почерневшей кожей, обгоревшими волосами, Джек стоял на четвереньках, выгнув спину и извиваясь всем телом. Сквозь потрескавшуюся плоть капала густая красная кровь и проступали темно-серые очертания костей. Огонь уничтожал его лицо, грудь, живот, вгрызаясь в тело ярко-алыми клыками.

Она поднялась на ноги и побежала к двери. Только дождь мог загасить ее пылающую кожу и огонь, пожиравший мозг. Джек ухватил ее за лодыжку, и она упала, сильно ударившись грудью. Он снова лежал на ней, испуская странные каркающие звуки; теперь они оба были охвачены пламенем.

Она испустила неистовый вопль, вой агонизирующего зверя. Ее подхватило и понесло к стремительно приближающейся пропасти. Она провалилась в нее, и чудовищный ураган понес измученное тело к центру мира, к сердцевине всего сущего.

17

Над ней нависало лицо Джека. Его голова отделилась от плеч и свободно плавала в пространстве, как воздушный шар. Вьющиеся рыжеватые волосы, красивые черты, блестящие голубые глаза, мужественный подбородок, пухлые улыбающиеся губы.

— Джек! — пробормотала она, но его лицо куда-то уплыло, а появилось другое, тоже красивое, однако с высокими скулами и черными раскосыми глазами. Темные волосы падали прямыми прядями.

— Пискатор!

— Я услышал ваши крики. — Он наклонился и взял ее за руку. — Вы можете встать?

— Думаю, да.

С его помощью она поднялась. Снаружи царила тишина, гром и сверканье молний прекратились, лишь капли воды иногда срывались с крыши. Дверь зияла черным провалом, распахнутая в темноту ночи. Джил померещились низко нависшие облака, но это были силуэты холмов, проступавших сквозь белый покров тумана. В небе сверкали гигантские звезды.

Внезапно Джил поняла, что стоит перед ним обнаженной. Ее груди пылали, словно обожженные пламенем костра; опустив голову, она увидела, как медленно тает краснота вокруг сосков.

— Мне кажется, — заметил Пискатор, — вы словно обгорели на солнце. Грудь, плечи, низ живота… Откуда здесь огонь?

— Огонь был внутри меня, — призналась Джил. — Жвачка.

— Ах, вот что! — Он поднял брови.

Она засмеялась.

Он подвел ее к постели, и она со вздохом растянулась на простыне. Жар медленно утихал. Пискатор суетился вокруг нее, укутывал покрывалами, дал выпить дождевой воды из бамбукового бочонка, стоявшего за дверью. Джил пила, опираясь на локоть.

— Спасибо, — устало произнесла она. — Мне следовало знать, к чему приводит Жвачка. Я была сильно расстроена, а в таком состоянии она действует на меня странным образом. Мне все кажется абсолютно реальным и… и чудовищным. Я никогда не задавалась вопросом о природе возникающих видений, да эти и невозможно понять.

— Последователи Церкви Второго Шанса используют наркотик как лекарство, но всегда держат больного под наблюдением. Говорят, что это дает ощутимый результат. Мы им почти не пользуемся… лишь иногда, на первой стадии обучения.

— Кто это — мы?

— Аль Ахл аль-Хакк — люди Истины, те, кого в западных странах называли суфиями.

— Я так и думала.

— Да, ведь мы с вами уже это обсуждали.

— Когда?

— Сегодня утром.

— Это все наркотик, — призналась она. — Нет, с этим нужно кончать. Все, больше ни крохи этого зелья!

Она резко поднялась в постели.

— Вы не расскажете об этом Файбрасу?

Он уже не улыбался.

— Какое сильное психическое воздействие вы испытали! Вызвать мысленно ожоги и пятна на теле — это…

— Больше я не прикоснусь к этой гадости! Вы знаете, я не даю пустых обещаний. Я не наркоманка!

— Вы сейчас сильно взволнованы, — мягко возразил он. — Но будьте со мной честны, Джил. Вы позволите так вас называть? А если у вас повторится подобный приступ? Как вы из него выберетесь?

— Никаких новых приступов!

— Ну, хорошо. Сейчас я никому не скажу. Но если это повторится, то ничего не могу обещать. Будьте со мной откровенны, постарайтесь не скрывать подобное состояние. Вы так безудержно стремитесь попасть в команду дирижабля… а если такое случится с вами в полете?

— Больше этого не будет, — с трудом выдавила она.

— Ну, тогда разговор закончен — во всяком случае, на время.

Она вновь приподнялась на локте, не обращая внимания на соскользнувшее покрывало и нагую грудь.

— Послушайте, Пискатор, давайте начистоту. Если Файбрас распределит чины в соответствии с нашей квалификацией, и вы окажетесь у меня в подчинении, вас это не обидит?

— Нисколько, — улыбнулся он.

Она легла и натянула на себя покрывало.

— Вы вышли из мира, где женщина занимает самое незавидное положение, едва ли не на уровне животного. Она…

— Это все в прошлом, в далеком прошлом, — ответил он. — Однако, независимо от того, японец я или нет, я — типичный представитель рода мужского. А вам… вам, Джил, стоило бы избегать расхожих мнений. То, что вы так ненавидите, с чем боретесь всю жизнь, — всего лишь фантом, стереотип.

— Вы правы, у меня это уже стало условным рефлексом.

— Я уверен, что разговор на эту тему у нас не повторится. Хотя повторение — мать учения. Вам надо переключиться… заставить себя мыслить иначе.

— Ну и как же мне этого достичь?

Он колебался.

— Вы поймете, когда сами поразмыслите и попытаетесь понять свои заблуждения.

Джил отдавала себе отчет, что он надеется видеть ее в числе обращенных. Она ничего не имела против подобных бесед, но догматические религии отпугивали ее. Правда, суфизм — не религия, но последователи учения были религиозны. Другое дело суфии-атеисты.

Сама Джил была убежденной атеисткой. Даже воскрешение не заставило ее поверить в Создателя. Кроме того, она сильно сомневалась, что Создатель способен проявить интерес к ее судьбе — как, впрочем, и к судьбам всех остальных обитателей долины.

— Сейчас вы заснете, — сказал Пискатор. — Если я понадоблюсь, не стесняйтесь, позовите меня.

— Вы же не врач, — возразила она. — Как же вы сможете…

— Постарайтесь сами преодолеть новый приступ. Любой может совершить безумный поступок, но нельзя всех считать сумасшедшими. Человек способен властвовать над эмоциями. Покойной ночи.

Японец поклонился и быстро исчез, притворив за собой дверь. Джил собралась было окликнуть его и спросить, каким образом он оказался у ее хижины в такой поздний час. Что он здесь делал? Собирался ее соблазнить? О насилии не могло быть и речи. Она крупней его, и даже если он прекрасно тренирован, то и ее закалка не хуже. Кроме того, ее разоблачения серьезно повредили бы летной карьере Пискатора.

Нет, он не производил впечатления насильника или соблазнителя. С другой стороны, важно не впечатление о человеке, а его сущность. Но тут, казалось, все было в порядке — токи, исходившие от него, не несли в себе отрицательных зарядов.

Она вспомнила, что Пискатор не стал расспрашивать ее о кошмаре. Будь он полюбопытней, то сумел бы все выжать. Вероятно, он рассчитывал, что она сама захочет ему открыться. Да, Пискатор — человек тонкий и остро воспринимает чувства тех, кто ему небезразличен.

Но что же означала эта чудовищная схватка с Джеком? Почему он так напугал ее? Может быть, в тот миг ее охватило отвращение ко всему мужскому роду? Она не могла разобраться. Где коренилась причина ненависти — в ужасной и неожиданной галлюцинации, в обмане чувств, страхе перед карой? Она подожгла его — но, в определенном смысле, она сжигала и насиловала саму себя. В чем же дело? Она была уверена, что не испытывает подсознательного желания подвергнуться насилию. Это бывает лишь с душевнобольными женщинами. Ненависть к себе? Да, время от времени она ее испытывала, но с кем не случается такого?

Вскоре она заснула и во сне увидела Сирано де Бержерака. Они фехтовали на шпагах. Ее ослепило стремительное вращение его клинка. Удар, выпад — и наконечник рапиры глубоко вонзился ей в живот. Она с изумлением смотрела на полоску стали, потом выдернула ее, не заметив ни капли крови. Живот вспух, раздулся, а чуть позже из ранки выскользнул крошечный кусочек металла.

18

Голод привел Бартона в чувство. Он оказался под водой и, потеряв ориентировку, не мог сообразить, где поверхность. Он двинулся куда-то во тьму, почувствовал, что вода сильнее давит на уши, и сменил направление. Вскоре давление ослабло, но он стал задыхаться. Последний рывок — и он выбрался на поверхность.

Вдруг сзади что-то сильно ударило его по голове, и Бартон вновь едва не потерял сознания, но успел схватиться руками за какой-то предмет. Хотя в тумане не было видно ни зги, он сообразил, что держится за огромное бревно.

Вокруг царило безумие: вопли, шум, крики. Он оттолкнул бревно и поспешил к взывавшей о помощи женщине. Приблизившись, он узнал голос Логу. Несколько взмахов, и Бартон увидел ее лицо.

— Спокойно, это я, Дик!

Логу ухватила его за плечи, и оба погрузились в воду. Он оторвал от себя руки женщины, вытолкнул ее вверх и вынырнул сам.

Захлебываясь словами, она что-то говорила на своем родном наречии. Бартон повторил:

— Без паники. Все в порядке.

Кажется, Логу пришла в себя; дрожащим голосом она сообщила:

— Я за что-то все время держалась, Дик, и потому не утонула.

Бартон отпустил ее и хотел поплыть рядом, но наткнулся на другое бревно. Если рядом плавает еще одно, то как бы их не затерло стволами… А где же судно, где плот? И где находятся они с Логу? Возможно, их швырнуло в пролом между разметавшимися бревнами, и сейчас течение несет к утесу сохранившуюся часть плота? Тогда они будут просто размазаны на скале…

Логу застонала.

— Кажется, у меня сломана нога, Дик. Очень больно.

Бревно, за которое они цеплялись, было невероятно толстым и длинным; он не мог разглядеть в тумане его конец. Хватаясь за выступы коры, Бартон понимал, что долго так не продержаться.

Внезапно из темноты раздался голос Моната.

— Дик, Логу, где вы?

Бартон отозвался. В этот момент что-то стукнуло по бревну и ударило его по пальцам. Он вскрикнул от боли и соскользнул вглубь, потом из последних сил выбрался на поверхность. Из тумана вынырнул конец шеста, задев его щеку. Чуть правей — и дело кончилось бы разбитой головой. Он ухватился за шест, притянул его к себе и окликнул Моната.

— Логу тоже здесь. Только осторожнее с шестом.

Монат подтащил его к плоту, и Казз одним рывком вытянул Бартона наверх. Через минуту на борту оказалась и Логу. Она была в полубессознательном состоянии.

— Найди сухую одежду, переодень и согрей ее, — велел Бартон Каззу.

— Будет сделано, Бартон-нак, — ответил неандерталец и исчез в тумане.

Бартон опустился на сырую скользкую палубу.

— Где остальные? Что с Алисой?

— Все здесь, за исключением Оуэнон, — ответил Монат. — У Алисы, похоже, сломано несколько ребер. А судно наше пропало.

Бартон еще толком не осознал всей тяжести свалившихся на них несчастий, когда увидел вдали пылающие факелы. Они приближались, и вскоре он разглядел и самих факелоносцев — дюжину невысоких темнолицых мужчин с огромными крючковатыми носами, закутанных с головы до ног в полосатые бурнусы. Единственным их оружием были кремневые ножи на перевязях.

Один из них заговорил на языке, принадлежавшем, по догадке Бартона, к древним наречиям семитской группы. Он даже уловил несколько знакомых слов, однако ответил на эсперанто. К счастью, собеседник сразу понял его.

Как оказалось, заснувший на вышке часовой был совершенно пьян. Бартон видел, как тот свалился с плота в момент столкновения, но затем вылез на берег. Второму вахтенному не повезло — он сломал шею и скончался. Что касается рулевого, находившегося на дальнем конце плота, то он не пострадал — если не считать того, что рассвирепевшая команда выбросила его за борт.

Скрежет, который Бартон услышал перед катастрофой, был вызван ударом носовых бревен о причал и скалу, повредившим переднюю часть плота и порвавшим в клочья крепежные канаты. Основной корпус уцелел, хотя левый борт, чиркнувший по прибрежным камням, был тоже разбит. Месиво оторвавшихся бревен протаранило «Хаджи» насквозь. Нос сразу же ушел под воду; корма, затертая бревнами, провалилась в образовавшуюся между ними полынью.

При столкновении Бартона выбросило вперед, он рухнул на палубу и скатился в воду. К счастью, никто из команды не погиб и не был серьезно ранен. Правда, пока они не смогли обнаружить Оуэнон.

На Бартона обрушилась целая лавина проблем, но, прежде всего нужно было позаботиться о пострадавших. Он направился к освещенному факелами помосту, где лежали его друзья. Алиса, увидев его, протянула руки, но вскрикнула, когда он ее обнял.

— Осторожнее, Дик! Мои ребра…

К ним подошел один из крючконосых, сказав, что его прислали за ранеными. Затем появилось еще несколько человек из команды плота; они понесли на руках двух женщин. Фригейт хромал рядом, опираясь на Казза, постанывая и извергая ругательства; Бест шла сама. В темноте путь показался очень долгим. Пройдя ярдов шестьдесят они остановились перед большой бамбуковой постройкой, крытой листьями железного дерева. Ее стены крепились кожаными канатами, привязанными к торчащим в палубе крючьям.

Внутри помещения на высоком каменном основании горел огонь. Пострадавших разместили вокруг очага, уложив на койки.

Туман понемногу рассеивался, на Реке заметно посветлело. Внезапный грохот, будто салют из тысячи пушек, возвестил наступление рассвета. Все вздрогнули, хотя слышали его ежедневно.

Грейлстоуны извергли свою энергию.

— Для нас завтрака нет, — Бартон резко поднял голову. — Кстати, где наши цилиндры? Остался хоть один у кого-нибудь?

— Нет, все пропали вместе с судном. — Лицо Моната сморщилось, в глазах застыло горе. — Неужели Оуэнон утонула?