8

Туман редел. Лица людей уже можно было разглядеть без обманчивого света костра, однако внизу еще клубилась белесая дымка. Небо светлело, но солнце еще не показывалось над горами. Сияние облаков газа и мелких звезд погасло, крупные еще переливались всеми цветами радуги — красным, зеленым, голубым — но мало-помалу бледнели и они.

На западной стороне сквозь уходящий туман проступили очертания гигантских сооружений. Глаза Джил широко раскрылись, хотя людская молва подготовила ее к любым неожиданностям. Четыре или пять высоченных строений из листового железа и алюминия — заводы! Но окончательно поразил ее воображение огромный — просто колоссальный — алюминиевый ангар.

— В жизни не видела ничего подобного, — пробормотала она.

— Вы вообще еще ничего не видели, — отозвался Файбрас и, помолчав, удивленно спросил: — Вы на самом деле приехали сюда работать?

— Я уже сказала об этом.

Он был Мужчиной. В его власти принять ее или изгнать, но он не заставит ее примириться с тупостью. Повторять — излишне, а потому глупо. Перед ней стоял доктор натурфилософии, специалист по астрофизике и электронике. Соединенные Штаты не посылали в космос болванов, хотя, возможно, гениями их астронавты тоже не были. Очевидно, он отупел от спиртного — с мужчинами такое бывает. Но, как истая женщина, она не смогла смолчать и напомнила ему: будь на высоте.

Файбрас покачивался на носках, дыша винным перегаром ей в лицо. Он был невысок — на голову ниже ее, — но широкоплеч, с мускулистыми руками и длинными худыми ногами. Крупная голова с квадратным подбородком, вьющиеся каштановые волосы, карие глаза и красновато-бронзовая кожа… Несомненно, кровь индейцев и белых преобладала над африканской. Джил подумала, что среди его предков наверняка были выходцы из Южной Европы — откуда-нибудь из Прованса или Каталонии.

Он осматривал ее с ног до головы и молчал. Не подозревает ли он ее в криминальных намерениях? Боится получить удар в живот, как Сирано?

— О чем вы задумались? — спросила Джил. — О моей квалификации аэронавта? Или о том, какое тело скрывается под этими тряпками?

Файбрас разразился хохотом.

— И о том, и о другом.

Шварц смущенно кашлянул. Невысокий хрупкий шатен с карими глазами опустил голову, поймав на себе взгляд Джил. Четвертый из собутыльников, Иезекиил Харди, не уступал ей в росте — равно, как и Сирано. Черноволосый, с узким лицом и высокими скулами, он откровенно разглядывал ее.

— Готова повторить еще раз, — вновь заговорила Джил. — Я не хуже любого мужчины и могу это доказать. У меня диплом инженера, большой опыт проектных работ и восемь тысяч часов в воздухе… — она остановилась и потом решительно добавила:

— Я летала на всех типах дирижаблей и могу занять любой пост… включая командирский.

— У вас есть какие-нибудь доказательства? — спросил Харди. — А вдруг вы лжете?

— Ну, а где ваши документы? — возразила Джил. — Да если б они и были… Вы — шкипер китобойного судна. Разве это дает вам право стать пилотом дирижабля?

— Ну, ну, — вмешался Файбрас, — не лезьте в бутылку. Я-то вам верю, Галбира, и совсем не считаю вас обманщицей. Но должен заметить сразу: возможно, вы лучше всех подходите на пост капитана, но командую тут все-таки я. А значит, я — хозяин, босс! В свое время я отказался от должности главного инженера при постройке судна Клеменса; мне просто не хватало знаний для этого проекта. Но сейчас и здесь я — КАПИТАН ФАЙБРАС, и прошу об этом не забывать! Если вам такое подходит, мы скрепим кровью контракт, и я даже готов запрыгать от восторга. Возможно, вы станете у нас одним из ведущих сотрудников, — без оглядки на принадлежность к женскому полу, клянусь вам, — но сейчас я ничего не обещаю. Делить портфели еще рано.

Он помолчал, тряхнул головой и прищурился.

— Главное сказано. И еще. Вы должны поклясться своей честью и именем Бога, что полностью подчинитесь законам Пароландо. Без всяких «если» и «но».

Галбира колебалась. Она облизнула запекшиеся губы. Ее вожделенная мечта — дирижабль — видением возник перед нею. Он парил под солнцем, как серебряная птица, отбрасывая тень на нее и Файбраса.

— Хорошо… Но должна предупредить вас, что не собираюсь пожертвовать своими принципами… — она заговорила так громко, что мужчины вздрогнули.

— Я… я…

Файбрас усмехнулся.

— Принципы! О, эти принципы, которыми никто не хочет поступиться! Вы не одиноки, Галбира, в таком положении многие. Но я хотел бы видеть вас в своей команде. Давайте договоримся так: я остаюсь верен своим принципам, вы — своим, и мы оба уважаем конституцию этой страны.

Он ткнул пальцем в сторону Шварца и Харди.

— Взгляните на них. Они оба из девятнадцатого века, один — австриец, другой — американец. Но они признают меня капитаном и командиром; к тому же они — мои друзья. Может быть, в глубине души они и считают меня наглым негром, но проткнут каждого, кто осмелится это сказать. Правда, парни?

Мужчины согласно кивнули.

— Тридцать один год жизни в Мире Реки изменяет человека — если он вообще способен меняться. Итак, ваше слово? Хотите услышать конституцию Пароландо?

— Конечно! Не могу же я принять решения, не узнав, на что иду.

— Она составлена великим Сэмом Клеменсом. Год назад он уплыл от нас на судне «Марк Твен».

— «Марк Твен»? Какая самовлюбленность!

— Название выбрано всеобщим голосованием. Сэм возражал, правда, не очень настойчиво… — В глазах Файбраса сверкнули насмешливые искорки. — Так слушайте! «Мы, народ Пароландо, нижеследующим заявляем…»

Он произносил длинный текст без запинки, без единой ошибки; видимо, хартия была запечатлена в памяти каждого. Дар, присущий людям, не знавшим письменности, да еще — актерам, стал в Пароландо всеобщим.

Торжественные слова возносились к светлевшему, наливавшемуся голубизной небу. Туман опустился до колен, и казалось, что долина утопает под снежным покровом, тянувшимся до подножия холмов. Их склоны, заросшие кустарником, над которым возносились сосны, тисы, бамбук и гигантские стволы железных деревьев, обрели ясные очертания и больше не выглядели загадочными далекими силуэтами с японских картин. На лианах, обвивавших железные деревья, распустились и засияли в первых лучах зари огромные цветы. На западе, словно фон этого яркого полотна, возносился темный каменистый обрыв, покрытый синевато-серыми пятнами лишайника. Повсюду с гор струились серебристые потоки водопадов.

Все это было уже знакомо Джил Галбира — и, однако, вызывало трепет страха и удивления. Кто же создал эту долину, протянувшуюся на много миллионов миль? И зачем? Каким образом и во имя чего были воскрешены на этой планете она сама и еще тридцать шесть или тридцать семь миллиардов человеческих существ? Каждый из живших на Земле с 2 000 000 года до нашей эры вплоть до начала третьего тысячелетия земной цивилизации воскрес после смерти. Исключение составляли лишь дети до пяти лет, умственно отсталые и безнадежно больные — больные душевно, не телесно.

Кто это совершил? Для чего?

В Мире Реки ходило много странных, волнующих, безумных толков и легенд о таинственных созданиях, что появлялись на краткий миг под видом нищих странников или пророков.

— Вы слушаете меня? — прервал ее размышления Файбрас.

— Могу повторить от слова до слова всю вашу речь, — парировала Джил.

Она немного лукавила слушая вполуха и воспринимая лишь самое существенное — как антенна, настроенная на нужную волну.

Повсюду из хижин появлялись люди. Они потягивались, кашляли, закуривали сигареты, шли в отхожие места, расположенные за бамбуковыми перегородками. Некоторые, держа в руках цилиндры, торопились к Реке. Одни, без страха перед утренней прохладой, выходили лишь в набедренных повязках; другие, закутанные с ног до головы, походили на бедуинов или привидений.

— Ну, — вновь обратился Файбрас к Джил, — вы готовы дать присягу? Или хотите поразмыслить?

— Я никогда не отказываюсь от своих слов. А вы? Относительно меня, конечно.

— Сейчас речь идет не обо мне, — он вновь усмехнулся, — а о вас. Дав клятву, вы три месяца будете проходить испытание; затем народ решает, предоставить вам право гражданства или нет. Только после этого вы становитесь жителем Пароландо — если я не наложу «вето» на решение народного собрания. Ну, как?

— Идет!

Описанная Файбрасом процедура ей не понравилась, но что могла она поделать? Уходить отсюда Джил не собиралась; к тому же все это время они, ничего не подозревая, тоже будут у нее на испытании.

В воздухе теплело. Небо на востоке разгоралось, и свет больших звезд померк. Раздались звуки трубы. В центре равнины возвышалась шестиярусная башня из бамбука; на ее вершине стоял высокий чернокожий горнист в пунцовом набедреннике.

— Настоящая медь, — гордо объявил Файбрас. — Недалеко от нас, вверх по Реке, есть месторождения меди и цинка. Мы бы, конечно, сумели их отвоевать, но Сэм не любил пускать в ход силу. Собственно, если не считать мелких стычек, мы воевали по-настоящему только один раз, — лицо Файбраса стало задумчивым. — Там, на юге, — он махнул рукой, — было государство Соул Сити с большими залежами криолита и бокситов… Они меняли руду только на оружие, и дело кончилось плохо. Словом, нам пришлось захватить те места, и теперь Пароландо простирается на сорок миль по обеим берегам Реки.

Мужчины понемногу разоблачались, пока не сбросили все, кроме обернутых вокруг талии пестрых кильтов, превратившись из арабов-кочевников в полинезийцев. Джил последовала их примеру. На ней была светло-серая юбочка; легкая полупрозрачная полоска ткани прикрывала грудь.

Обитатели равнины и предгорий собирались у Реки, сбрасывали одежду и прыгали в воду, вскрикивали от холода, вздымая тучу брызг.

Джил пребывала в сомнении. Она гребла день и ночь, с нее сошло семь потов, и Река манила к себе обещанием свежести. Что ж, рано или поздно ей придется разоблачиться у всех на глазах. Решившись, она сбросила кильт и повязку, стремглав помчалась к берегу и нырнула в воду. Когда стремительное движение помогло преодолеть первый озноб, она попросила у одной из купальщиц кусок мыла и принялась за дело всерьез. Несколько раз смыв пену, она вышла на берег, отряхнулась и энергично растерла тело.

Мужчины откровенно разглядывали высокую длинноногую смуглую женщину с маленькой грудью и широкими бедрами. У нее были короткие рыжеватые волосы и карие глаза. Она знала, что не блистает красотой: слишком длинный нос, чуть загнутый, как клюв ястреба, крупные, выступающие вперед зубы, доставшиеся ей, по-видимому, в наследство от темнокожей бабки. Но что тут поделаешь — да и стоит ли об этом задумываться?

Харди устремил взгляд на ее лобок с густыми золотистыми волосками. Кажется, он намерен ее добиваться; вид у шкипера был такой, словно он готов приступить к немедленной атаке.

Файбрас обошел грейлстоун и вернулся с копьем в руках. У рукоятки торчала огромная кость меч-рыбы. Он метнул копье, вонзившееся в почву рядом с каноэ, и пояснил:

— Знак для береговой охраны — теперь вы можете не беспокоиться о своей лодке. Ну, а сейчас Шварц подберет вам подходящее жилище и покажет окрестности. Встретимся в полдень вон у того железного дерева.

До него была сотня ярдов. Ствол, покрытый толстой корой с грубыми наростами, возносился к небесам на тысячефутовую высоту, мощные ветви тянулись на три сотни футов, огромные листья с красными и серыми прожилками походили на слоновьи уши. Корни пронизывали почву до скального основания равнины. Против этого гиганта были бессильны бури, огонь и стальные пилы.

— Мы зовем его Хозяином. Ждите меня там.

Вновь зазвучал горн. Файбрас кивнул головой и направился к людям, которые строились ровными шеренгами под присмотром командиров. Джил изумленно подняла брови — кажется, в этой стране дисциплину ценили превыше всего. Ее плеча коснулась тонкая рука Шварца:

— Дайте-ка мне свою чашу, Галбира.

Джил вынула из каноэ и протянула австрийцу серый металлический цилиндр. Он весил около полукилограмма; в метрической системе мер его высота составляла ровно 76 сантиметров, диаметр — 45,72. Закрытую крышку мог снять только его владелец. К ней крепилась ручка, к которой Джил привязала крошечный глиняный дирижабль со своими инициалами.

Шварц передал цилиндр одному из толпившихся вокруг грейлстоуна мужчин. Тот поспешно забрался наверх и тотчас спрыгнул обратно, с опаской поглядывая на вершины восточных гор; в запасе у него оставалось лишь две минуты. Над грядой показалось солнце, и сразу же поверх каменного гриба взметнулось футов на тридцать голубое пламя. Оглушительный треск электрического разряда смешался с грохотом других граалей по обоим берегам Реки. За многие годы Джил так и не привыкла к этим ежедневным взрывам — она вздрогнула и зажала уши ладонями. Отраженный от горного хребта гром раскатился гулким эхом. Еще несколько глухих раскатов — и все затихло.

Люди уселись завтракать.

9

Низко скошенная трава колола ноги. Здесь, у подножья холма, в прохладной тени железного дерева, расположилась маленькая деревушка с квадратными и круглыми хижинами. С нижней ветки колосса спускалась веревочная лестница. Она вела к домику-гнезду, торчавшему, словно елочная игрушка, на подмостье меж двух огромных сучьев. В темно-зеленой кроне виднелось множество таких же воздушных жилищ; каждое — со своей лесенкой.

— После испытательного срока вы можете выбрать что-нибудь подходящее на втором этаже, — Шварц кивнул в сторону дерева. — А пока — вот ваш дом.

Джил перешагнула порог. Наконец-то ей не нужно кланяться каждый раз дверной притолоке! Большинство людей делают в своих жилищах слишком низкие двери — по росту. Она положила на пол свой узел и цилиндр. Шварц вошел следом.

— Дом принадлежал чете, погибшей в пасти речного дракона, — сказал он. — Эта тварь выскочила из воды так, будто ею выстрелили из пушки, и пробила головой корму рыболовного судна. К несчастью, там стояла эта пара. Дракон проглотил их вместе с лаем. Это случилось уже после прекращения воскрешений, — он сделал паузу, подняв глаза к потолку, и задумчиво закончил: — По-моему, они прекратились всюду. А вы ничего не слышали о новых воскрешениях за последнее время?

— Нет, не слышала.

— Как вы думаете, почему они прекратились после стольких лет?

— Не имею ни малейшего представления, — она страшилась говорить на эту тему. Действительно, почему их лишили дара бессмертия? — Да и черт с ними, — добавила она вслух.

Джил огляделась. Пол в доме зарос жесткой травой, доходившей ей до бедер и нещадно коловшей ноги. Надо будет скосить ее до основания, а потом засыпать пол песком. Впрочем, все равно с одном раза не удастся с ней покончить. Корни уходили в глубину, переплетаясь между собой, и трава лезла вверх даже без солнечного света. Ее придется выдирать вместе с корнями.

На стене висел металлический серп. Здесь, в Пароландо, к металлу уже привыкли, и никто не позаимствовал орудие, столь нужное в каждом доме.

Она двигалась медленно, стараясь не оцарапать ноги острыми стеблями. На бамбуковом столе стояла кружка; рядом — пара позеленевших глиняных кувшинов, большой и поменьше. На крючке висело ожерелье из рыбьей кости. Две бамбуковые койки с подушками и матрасами из полотнищ, скрепленных магнитными кнопками и набитых сухой листвой, едва виднелись в густой траве. К стене была прислонена арфа, своеобразный инструмент из панциря черепахи и рыбьих кишок.

— Все это выглядит не очень заманчиво, — заметила Джил. — Надеюсь, что мне не придется тут долго жить.

— Зато здесь просторно, — улыбнулся Шварц. — Места хватит и для вас, и для вашего будущего друга.

Джил схватила серп и обрушила его на траву. Стебли сыпались как головы — «вжик — ааах, вжик — ааах!»

Шварц смотрел на нее, словно опасаясь, что тоже падет жертвой ее атаки.

— Почему вы так уверены, что мне нужен любовник?

— Почему, почему? Да потому, что это всем нужно.

— Не всем! — она повесила серп на крюк и огляделась. Кому еще грозит участь капитана Кука?

Она полагала, что Шварц потянет ее в постель — все мужчины одинаковы. Но, видно, этому не хватало смелости. Джил облегченно вздохнула, но чуть заметная презрительная улыбка появилась на ее губах. Эта двойственность ей показалась странной: стоило ли презирать человека, который ведет себя пристойно и в соответствии с ее желаниями?

Но досада осталась. Обычно, если поклонник становился слишком агрессивным, Джил не задумывалась. Жестокий удар в пах, в живот или ребром ладони по шее отрезвлял многих. Кое-кто потом пытался ее убить, но она искусно владела ножом — да и любым другим оружием. Нет, врасплох ее не застанешь!

Давид Шварц даже не подозревал, что находился так близко к инвалидной коляске или к полной утрате мужском естества.

— Вы можете спокойно оставить тут свои вещи. У нас никогда не бывает краж.

— Все-таки я прихвачу чашу. Когда она не на глазах, чувствуешь себя как-то неуютно.

Он пожал плечами и достал из висевшей на плече кожаной сумки сигару.

— Не здесь, — предупредила она. — Это мой дом, и я не желаю, чтобы тут дымили.

Австриец удивленно взглянул на Джил и вновь пожал плечами. Выйдя из хижины, он тут же закурил и всю дорогу энергично пускал дым в ее сторону.

Джил решила воздержаться от резких замечаний. Не стоило его беспрестанно одергивать и раздражать. Она здесь на испытании, и она — женщина; к тому же, Шварц занимает высокое положение и близок с Файбрасом. Нужно смириться, спрятать гордость в карман.

Стоит ли? На Земле, стремясь к своей единственной цели — стать командиром дирижабля, — она получала достаточно оплеух. Потом, вернувшись домой, в ярости била посуду и размалевывала стены ругательствами. Конечно, все это ребячество, но после дюжины тарелок спокойствие возвращалось к ней. Однако здесь будет еще хуже. Уйти отсюда невозможно — другого места для нее нет. Только в Пароландо будет построен дирижабль, уникальный аппарат, единственная ее надежда.

Шварц остановился у подножья холма. Он показал на аллею раскидистых сосен, в конце которой маячил длинный сарай.

— Ближайшее к вам отхожее место. Здесь будете по утрам опоражнивать свой ночной горшок. В одно отверстие — мочу, в другое — экскременты.

Он помолчал и добавил:

— Обычно нужники чистят те, у кого не кончился испытательный срок. Содержимое доставляется на пороховой завод для переработки и подается на шнек. Конечный продукт пищеварения — калиевая селитра и…

— Да знаю я, — процедила она сквозь зубы, — не дурочка же. Всюду, где производят серу, используют такой же процесс.

Шварц приподнялся на носках, с удовольствием пыхнул сигарой, потянулся. Будь у него подтяжки, он бы щелкнул ими.

— Большинство испытуемых работает на этом заводе не меньше месяца. Малоприятное занятие, но прекрасно дисциплинирует. Кроме того, отсеиваются непригодные.

— Нон карборундум иллегитиматус, — произнесла Джил.

— Что такое? — небрежно переспросил он.

— Это латынь. Правда, несколько вульгарная. А переводится так: «Не позволяй невеждам поучать себя». Зарубите себе на носу — ради серьезного дела я могу собирать любое дерьмо.

— Да вы грубиянка!

— Конечно. Но если вы — мужчина, а не одуванчик, то должны быть таким же. Впрочем, в этой стране могут быть другие порядки. Слишком много цивилизации…

— Как мы здесь изменились, — он говорил медленно и горько. — Не всегда, правда, к лучшему. Если бы мне в 1893 году сказали, что я буду выслушивать от женщины, — не проститутки или фабричной девчонки, а от женщины из общества — грубые непристойности и мятежный…

— А вы чего хотели? Восхищенного сюсюканья? — резко бросила она.

— Позвольте, я закончу: и мятежный суфражистский вздор.

Если бы мне сказали, что это нисколько не поразит и не оскорбит меня, я бы назвал того человека лжецом. Но век живи, век учись… вернее, — умри и учись.

Он замолчал и посмотрел на нее. У Джил дернулся уголок рта, глаза сузились.

— Стоило бы как следует отделать вас… но мне тут жить. Что ж, перетерплю.

— Вы совершенно не поняли меня. Я сказал: век живи, век учись. Я уже не Давид Шварц образца 1893 года. Думаю, что и вы не та Джил Галбира… когда вы умерли?