Джил хотела спросить, не собирается ли ее шеф отправить экспедицию в поисках материалов для нового лазера, но в дверь постучала секретарша, Агата Ренник: не примет ли мистер Файбрас Пискатора? Файбрас кивнул, и японец тут же появился на пороге кабинета. Учтиво осведомившись о здоровье, он сообщил, что принес хорошие новости. Химики, которые трудились над синтетическим топливом для двигателя, готовы поставить первую партию на следующей неделе.
      — Грандиозно! — Файбрас подмигнул Джил. — Значит, вы можете провести наземные испытания «Минервы» завтра же, а старт состоится через семь дней. Великолепно!
      Джил почувствовала себя совершенно счастливой. Файбрас решил, что по этому поводу не грех выпить, но прекрасная идея увяла в самом зародыше — секретарша появилась вновь.
      — Я не хотела мешать вам, — девушка широко улыбнулась, — но у нас гость. Кажется, мы можем заполучить нового и весьма опытного летчика. Он только что прибыл.
      Восторженность Джил улетучилась, как дым, сердце упало. Она почувствовала, что капитанские регалии могут уплыть от нее во мгновение ока. Если тут появится мужчина — и более опытный, чем она… Но, главное — мужчина! Возможно, он служил офицером на «Графе Цеппелине» или на «Гинденбурге», летал на жестких дирижаблях… В глазах Файбраса это тоже будет несомненным преимуществом! Когда она увидела человека, вошедшего вслед за секретаршей, сердце ее учащенно забилось. Нет, она его не знала. Он мог работать в какой-нибудь частной компании… мог служить на воздушных кораблях ранних лет. На старых фотографиях, попадавших в руки Джил, она видела солидных мужчин в форме — любого из них было бы нелегко узнать в обличье юноши.
      — Мистер Файбрас, — представила Агата, — это Барри Торн.
      Незнакомец, одетый в черную, закрытую до горла блузу и яркий килы в красную, синюю и белую полосы, держал в одной руке металлический цилиндр, в другой — большой мешок из рыбьей кожи. Среднего роста, плотного телосложения, он чем-то неуловимым напомнил Джил быка. Длинные ноги делали его фигуру более пропорциональной. Странное впечатление оставляли руки — длинные, как у обезьяны, с гибкими пальцами. Густые рыжеватые волосы вились крутыми прядями вокруг широкого лица с темно-голубыми глазами, прямым длинным носом, полными губами и мощной челюстью. Маленькие уши были плотно прижаты к черепу.
      Войдя, он сверкнул белозубой улыбкой, и, отставив цилиндр с мешком в сторонку, стал растирать пальцы. Вероятно, он долго тащил тяжелый груз или греб на каноэ.
      Оказавшись перед незнакомыми людьми, которые с пристрастием расспрашивали его о прошлой профессии, Торн держался свободно и непринужденно, излучая флюиды благожелательности и некоего магнетизма, который, правда, был бессилен перед ревнивой настороженностью Джил. Позднее она подметила в нем любопытную способность мгновенно отключаться от окружающего — так гаснет свет в выключенной лампе; Торн также предпочитал держаться в тени, на втором плане, несмотря на незаурядную внешность.
      Поглядывая на Пискатора, Джил обратила внимание, что тот весьма заинтересовался личностью новичка. Сощурив глаза и склонив на бок голову, японец внимательно прислушивался к мягким звукам его голоса.
      Файбрас пожал Торну руку.
      — Ого! Ну и хватка! Если Агата вас правильно представила, сэр, то мы рады вас здесь видеть. Садитесь, дайте отдых ногам. Давно к нам добираетесь? Сколько? Сорок тысяч грейлстоунов? Хотите чего-нибудь выпить? Чай, кофе, пиво или виски?
      Торн отказался от всего и сел на стул. У него был приятный баритон, звучавший весьма уверенно; он говорил без обычных пауз, начиная новую фразу в момент, когда еще не разделался с предыдущей. Обнаружив, что Торн — канадец, Файбрас перешел с эсперанто на английский. Через несколько минут они уже знали биографию гостя.
      Барри Торн родился в 1929 году на отцовской ферме под городом Реджайна провинции Саскачеван. Получив диплом инженера-электромеханика, он пошел служить в Британские военно-морские силы. Во время войны командовал дирижаблем. Затем женился на американке и уехал с ней в Огайо, так как она захотела жить поближе к родителям. Там перед ним открылись значительно большие возможности, чем в период военной карьеры. Он получил лицензию летчика коммерческих авиалиний, развелся, уехал на Аляску и работал несколько лет пилотом полярной авиации. Затем он снова вернулся в Штаты и женился второй раз. Он получил место в недавно открытой Британско-Западногерманской авиакомпании и водил дирижабли, буксирующие надувные контейнеры с газом со Среднего Востока в Европу.
      Джил задала ему несколько вопросов о тех его сослуживцах, с которыми была знакома. Торн помнил лишь одного из них, остальные канули во тьму забвения.
      Он умер в 1982 году во время отпуска в Фридрихсхафене. Причины смерти Торн не знал; очевидно — сердечный приступ: вечером лег спать, а очнулся нагим уже на берегу Реки. Здесь он много бродяжничал. Однажды, услышав рассказ о строительстве громадного дирижабля, решил отыскать его.
      — Какая удача! — сверкнул улыбкой Файбрас. — Мы очень рады видеть вас у себя. Агата, вы распорядились о доме для мистера Торна?
      Покидая кабинет, Торн обменялся со всеми рукопожатиями. Файбрас только что не танцевал от восторга.
      — Какая удача!
      — А она меняет что-нибудь в моем положении? — сухо спросила Джил.
      — Почему же? — изумился Файбрас. — Я сказал, что вы будете капитаном «Минервы», а Файбрас всегда держит слово! Ну, почти всегда… если говорить начистоту. Вас, вероятно, беспокоит, что ничего не сказано о кандидатуре первого помощника на «Парсефале». Так вот, вы — один из претендентов на это место, но это все, что я уполномочен сегодня сказать. Решение еще не принято; в конкурсе может победить мужчина, но может — и женщина.
      Пискатор тихонько похлопал ее по руке. В другое время она вознегодовала бы от такой фамильярности, но сейчас даже растрогалась. Они вместе вышли из кабинета.
      — Я не уверен, что Торн до конца искренен, — заметил Пискатор, — его рассказ, может быть, и правдив, но в тоне слышится фальшь. По-моему, он что-то скрывает.
      — Вы меня иногда пугаете, — посмотрела на него Джил.
      — Впрочем, я тоже могу ошибаться.
      Но у Джил создалось впечатление, что это лишь отговорка,

      Каждое утро перед рассветом «Минерва» поднималась для учебных полетов. Иногда они продолжались до полудня, иногда тянулись весь день. Первую неделю Джил летала одна, затем начала брать с собой пилотов-стажеров и наблюдателей. Барри Торн не допускался к рукояткам управления целый месяц — Джил потребовала, чтобы он вначале поработал на тренажере. Конечно, он был опытным аэронавтом, но не летал уже тридцать два года и, по собственному признанию, многое позабыл. Торн не возражал против ее приказа.
      Когда канадец впервые занял кресло пилота, Джил наблюдала за ним с особым пристрастием. В чем бы ни подозревал его Пискатор, Торн явно не был самозванцем; он вел дирижабль так, словно еще вчера сидел у штурвала. Скорость, с которой он восстановил летные навыки, прекрасная реакция и завидное умение выходить из критических ситуаций не радовали Джил. У нее появился серьезный конкурент — этот Торн был из породы капитанов.
      Однако он оказался весьма странным субъектом. Легко сходился с людьми, любил хорошую шутку, но никогда не шутил сам и вне работы держался особняком. Его хижина стояла в двадцати ярдах от жилища Джил, но он ни разу не заглянул к ней. Впрочем, ей это было на руку — не хватало только, чтобы соперник начал ухаживать за ней! Но он избегал и других женщин, дав повод к подозрениям в гомосексуализме. Но, похоже, вопросы пола совершенно не занимали Торна. Он был сам по себе — наподобие кошки из сказки Киплинга, — хотя при желании мог очаровать любого. Затем внезапно, часто — в середине разговора, он замыкался, переставал реагировать на окружающих.
      — Странности человека в обычной жизни совершенно не исключают выдающихся летных качеств, — заявил Файбрас.
      И он сам, и де Бержерак также оказались необыкновенно способными пилотами. Американец никого не удивил; он налетал тысячи часов на реактивных самолетах, вертолетах и космических кораблях. Но француз являлся сыном эпохи, в которую даже не мечтали о воздушных судах; самым сложным механизмом, который он держал в руках, был мушкет с фитильным запалом. Однако он быстро усвоил все премудрости летного дела и даже не испытывал особых трудностей с теорией.
      Хотя Файбрас был отличным пилотом, но де Бержерак скоро превзошел его. Даже Джил — правда, без большой радости — признала его превосходство. Француз обладал молниеносной реакцией и потрясающим хладнокровием; он работал с быстротой и надежностью компьютера.
      Аналогичный сюрприз преподнес и другой кандидат — Джон де Грейсток. Барон выразил желание стать членом экипажа «Минервы», которой предстояло атаковать «Рекс». Джил скептически отнеслась к его намерению, но через три месяца полетов и она, и Файбрас уже считали его одним из лучших в команде. Он обладал воинской сметкой, беспощадностью и безудержной отвагой — превосходными качествами боевого летчика. Но, главное, Грейсток ненавидел короля Джона. При абордаже «Ненаемного» его ранили, и он жаждал отмщения.
      Джил прибыла в Пароландо к концу месяца, именуемого на эсперанто «дектра», — тринадцатый по-английски. В стране был принят тринадцатимесячный календарь, поскольку ни времен года, ни луны в Мире Реки не существовало. Из чисто сентиментальных соображений, год по-прежнему состоял из трехсот шестидесяти пяти дней. Каждый месяц включал четыре семидневные недели, то есть двадцать восемь дней. Так как в двенадцати месяцах заключалось лишь 336 дней, добавили еще один. Но оставался лишний день, и его объявили новогодним праздником. Джил высадилась за три дня до наступления 31 года После Воскрешения.
      Сейчас шел январь тридцать третьего эры п.в. Для подготовки полета к полюсу требовалось еще не меньше года. Часто возникали непредвиденные осложнения в работе, да и грандиозность намерений Файбраса не позволяла сократить сроки. Первоначальные планы срывались, назначались новые даты.
      К этому времени состав экипажа определился, однако еще не было ясности с назначением главных фигур — первого и второго помощников капитана; одни предпочитали Торна, другие — Джил. Она сама теперь стала спокойней, волнения улеглись, изредка тревожа ее в ночных кошмарах. Что касается Торна, то его, как будто, совсем не заботили вопросы карьеры.
      В ту среду января, или первого месяца, работы шли так успешно, что Джил решила пораньше уйти домой и немного отдохнуть. Настроение было прекрасным, и она, взяв удочки, направилась к ближайшему озеру. На вершине холма она нагнала Пискатора — тоже с рыболовными принадлежностями и плетеной корзиной. Джил окликнула его, японец обернулся и поклонился, не одарив ее, однако, обычной приветливой улыбкой.
      — У вас такой вид, словно вы ждете какой-то беды.
      — Вы правы, но я беспокоюсь не за себя, а за человека, которого, льщу себя надеждой, могу считать своим другом.
      — Тогда ничего мне не рассказывайте.
      — Нет, придется — ведь это касается вас.
      Она остановилась.
      — В чем дело?
      — Все пилоты регулярно проходят медицинские и психологические проверки. Я узнал от Файбраса, что предстоит еще одно испытание — для всех, без исключения, членов команды.
      — Мне грозят какие-то неприятности в связи с ним?
      — Этот тест включает глубокий гипноз. Он должен выявить потенциальную психологическую неустойчивость, которую могли пропустить при предыдущих анализах.
      — Да, но я…
      — Меня пугает, что могут обнаружить… э-э-э… вашу склонность к галлюцинациям, пугающим вас временами.
      Джил почувствовала приступ дурноты. На какой-то момент в глазах у нее потемнело. Пискатор подхватил ее под руку.
      — Простите за плохую новость, но мне хотелось предупредить вас.
      Она отодвинулась от него.
      — Мне уже лучше, все в порядке… — Джил вытерла вспотевший лоб. — Боже милостивый, у меня не было ЭТОГО уже восемь месяцев! Жвачку я не употребляла ни разу после того приступа, когда вы были в моей хижине… Собственно, раньше у меня никогда и не было галлюцинаций. Вы думаете, что Файбрас отстранит меня? Но почему?
      — Я не знаю, — Пискатор говорил очень медленно, — может быть, гипноз и не выявит этих приступов. Простите меня за попытку вмешаться в ваши дела, но мне кажется, вам нужно пойти к Файбрасу и откровенно все ему рассказать. Но это надо сделать до испытания.
      — Что это даст?
      — Если он обнаружит, что вы что-то от него скрыли, то непременно снимет вас. Но если вы будете с ним откровенны, откроетесь ему до официального диагноза, он может прислушаться к вашим словам. Я не думаю, что кошмары, которые изредка вас тревожат, несут серьезную опасность, но мое мнение ничего не значит.
      — Я не стану просить!
      — Не забудьте, что ваша гордость может привести к плачевному результату.
      Джил глубоко вздохнула и оглянулась вокруг, будто в поисках выхода. Лишь пять минут назад она было так уверена в себе, так счастлива!
      — Ладно. У меня нет привычки откладывать важные дела на завтра.
      — Весьма похвально, — заметил Пискатор, — и благоразумно. Желаю удачи. Тем не менее, поднимаясь на третий этаж к кабинету Файбраса, Джил задыхалась от волнения. Секретарша сказала, что он ушел к себе — возможно, отдохнуть. Она спустилась этажом ниже, к дверям его квартиры. Перед ними стояла охрана — четыре человека, обычно сопровождавшие его повсюду; эта предосторожность была вызвана парой покушений за последние полгода. Преступников не обнаружили — скорее всего, они покончили с собой. Никто не знал достоверно, откуда взялись эти люди; подозревали происки одного из враждебных государств, расположенных вниз по Реке, откуда могли заслать убийц. Файбрас полагал, что там еще не расстались с надеждами захватить месторождения руды, невиданные машины и оружие Пароландо, предварительно прикончив его самого. Однако это были лишь предположения.
      Джил подошла к старшему охраннику.
      — Мне нужно поговорить с шефом.
      — Извините, — отрезал верзила по имени Смизерс, — но он распорядился не беспокоить его.
      — Почему?
      — Не могу знать, мэм, — Смизерс взглянул на нее с любопытством.
      — У него там, наверное, женщина! — раздражение победило в ней осторожность.
      — Нет, не женщина и никто из своих, мэм. — Охранник ехидно усмехнулся. — У него гость, который прибыл сюда час назад — немец, Фриц Штерн, один из пилотов дирижаблей. Слышал, что он командор НДЕЛАГ… не знаю, что это такое. Но летал-то он побольше вашего!
      Джил едва удержалась, чтобы не стукнуть его по физиономии. Она знала, что Смизерс не терпит ее; без сомнения, он с удовольствием преподносил эти новости.
      — НДЕЛАГ, — она осудила себя за дрогнувший голос, — это «Нойе Дейч Люфтшиффартс Актиен Гезельтшафт». Перед первой мировой войной была компания ДЕЛАГ. Ее дирижабли перевозили в Германии грузы и пассажиров. Но о НДЕЛАГ я никогда не слышала.
      — По-видимому, ее создали после вашей смерти, — Смизерс откровенно наслаждался происходящим. — Я еще разобрал, как он говорил капитану, что кончил академию в Фридрихсхафене в 1984 году… он дослужился до командира супердирижабля «Виктория».
      Джил окончательно пала духом: сначала — Торн, теперь — Штерн! Нет, здесь ей нечего делать! Пожав плечами, она сказала дрогнувшим от ярости голосом:
      — Я… я повидаюсь с ним позже.
      — Да, мэм. Извините, мэм, — Смизерс криво усмехался.
      Джил уже шла вниз по лестнице, когда сзади раздался стук захлопнувшейся двери. Она резко обернулась. Из квартиры Файбраса вышел незнакомец. Он остановился, холодно разглядывая стражу. Парни потянулись за своими пистолетами. Перед ними стоял высокий широкоплечий человек, длинноногий, с удивительно тонкой талией. Светлые волосы вьющимися прядями падали на лоб; лицо, красивое, но иссеченное морщинами, поражало нездоровой бледностью. В левой руке он держал окровавленный кинжал, правой выхватил из ножен меч. Вновь резко хлопнула дверь, и на пороге появился Файбрас, стиснув в кулаке рапиру. По его подбородку струилась кровь.
      — Штерн? — выкрикнул Смизерс.
      Немец метнулся в сторону. Путь вниз по лестнице, к двери, загораживала Джил, и он побежал к окну.
      — Не стрелять! Ему не уйти! — закричал Смизерс.
      Штерн прыгнул на подоконник и попытался кинжалом разбить окно. Толстое стекло не поддавалось, он бил по нему изо всей силы, потом, пошатнувшись, упал. Файбрас с охраной бросились к нему, следом спешила Джил.
      Штерн поднялся на ноги, посмотрел на бежавших к нему людей, затем перевел взгляд на выпавшее из его рук оружие, закрыл глаза и рухнул на пол.

      Джил подбежала, когда Файбрас щупал пульс распростертого на полу человека.
      — Он мертв!
      — Что произошло, сэр? — спросил Смизерс.
      — Я могу лишь сказать, каким образом все случилось… объясняй сам, если сможешь. Мы мирно болтали с ним за рюмкой. Все шло нормально. Вдруг он вскочил, выхватил кинжал и попытался прикончить меня. Он выглядел так, словно в него вселился дьявол… но до того, пока мы выпивали — клянусь, я не встречал более уравновешенного человека! Но что с ним произошло? Похоже, он умер от сердечного приступа?
      — От сердечного приступа? — переспросила Джил. — Никогда не слышала тут о чем-то подобном. А вы?
      — Всегда что-то происходит впервые, — пожал плечами Файбрас, — особенно теперь, когда прекратились воскрешения.
      — Кожа на лице посинела, — заметила Джил. — Не похоже на инфаркт… А он не мог принять яд? Правда, я не заметила, чтобы он подносил руки ко рту…
      — Интересно, где он мог достать цианистый калий или синильную кислоту? — возразил Файбрас. Он взглянул на Смизерса. — Заверните тело и отнесите ко мне в спальню. Ночью спустите в Реку.
      — Да, сэр, — вытянулся Смизерс. — А как же ваш подбородок, сэр? Вызвать врача?
      — Не надо, я заклею пластырем сам… И никому ни слова! Ты понял, Смизерс? К вам это тоже относится, Галбира. Ни одного слова! Не надо будоражить людей.
      Все покорно кивнули.
      — Как вы думаете, — спросил Смизерс, — этого подонка тоже подослал Барр?
      — Не знаю. Меня это не интересует… Займитесь им.
      Он повернулся к Джил.
      — А вы что здесь делаете?
      — Я хотела с вами поговорить, но лучше попозже. Сейчас вам не до меня.
      — Глупости, — поморщился Файбрас. — Со мной все о'кей. Пошли, Джил, я только заклею царапину, и мы побеседуем.
      Джил шагнула в роскошно обставленную гостиную и уселась в мягкое кресло. Файбрас исчез в ванной; через несколько минут вернулся с белой нашлепкой пластыря на подбородке.
      Беззаботно улыбаясь, будто ничего не произошло, он обратился к Джил:
      — Выпьем чего-нибудь? Вам нужно успокоить нервы.
      — Вы уверены, что только мне?
      — Ну, хорошо — и вам, и мне. Вы правы, я слегка взбудоражен. Хотя я и удостоился славы супермена, но это не так.
      Он плеснул в наполненные льдом бокалы пурпурного вина. Нигде, кроме Пароландо, не было ни льда, ни изделий из стекла, ни пластыря. Во всяком случае, в других местах Джил не встречала этих атрибутов цивилизации. Несколько минут они молча потягивали холодный напиток. Их глаза встретились, но ни один не произнес ни слова. Наконец, Файбрас нарушил молчание.
      — Ну-с, церемониал можно считать законченным. Так почему вы хотели со мной встретиться?
      Джил с трудом выдавливала слова. Казалось, они застревали у нее в горле, едва пробиваясь сквозь преграду. Она замолчала и отхлебнула большой глоток; теперь речь полилась свободнее. Файбрас не прерывал ее исповеди. Он сидел неподвижно, устремив на нее пристальный взгляд.
      — Вот почему я здесь, — закончила Джил. — Я должна была вам все рассказать, и поверьте — далось мне это непросто.
      — Ну, и в связи с чем вы решили вывалить свои тайны? Узнали о гипнозе?
      Ей захотелось слукавить. Пискатор ничего не скажет Файбрасу, в этом она была уверена.
      Джил поборола искушение.
      — Да, узнала. Вначале я не собиралась признаваться… но… мне даже страшно подумать о такой… таком исходе, как отстранение от должности, — у нее перехватило горло.
      — Если у вас случится приступ во время полета, хорошего мало, — задумчиво произнес Файбрас. — С другой стороны, не считая Торна, вы наш лучший специалист. Конечно, Торн — опытный летчик, но вы… вы не просто аэронавт — вы фанатично преданы делу. Таких людей немного, и мне ни в коем случае не хотелось бы отстранять вас. Да я на это и не рискну, зная вас… не хватает только, чтобы вы покончили самоубийством! Нет, не возражайте! — Файбрас повелительно поднял ладонь. — В гневе и отчаянии вы на все способны! Однако я должен побеспокоиться о безопасности дирижабля и его команды. И поэтому предлагаю вам следующее: если с сегодняшнего дня и до момента отлета у вас больше не будет приступов, вы остаетесь на своем месте, — он задумчиво посмотрел на Джил. — Единственное осложнение — поверить вам на слово. Ну, что же, придется! Я даже не смогу подвергнуть вас гипнозу, чтобы узнать, говорите ли вы правду. Если я это сделаю, получится, что я вам не доверяю. А мне неприятно работать с людьми, которым я не доверял хотя бы на сотую долю процента.
      Джил была готова броситься к нему с объятиями. Ее глаза увлажнились, она едва не всхлипнула от радости, но взяла себя в руки. Подчиненному не подобает обниматься с начальством. К тому же, начальство может превратно истолковать ее порыв и увлечь в свою спальню. Но тут же она одернула себя: Файбрас всегда весьма корректно держался с женщинами.
      — Но как же быть с этой проверкой под гипнозом? — спросила она. — Разве можно без нее обойтись, когда все члены экипажа обязаны пройти испытание?
      — Есть другой выход.
      Файбрас встал, подошел к письменному столу, что-то черкнул на листе бумаги и протянул ей записку.
      — Отдайте это доктору Грейвсу. Он сделает вам рентген.
      — Зачем? — удивилась Джил.
      — Это приказ командира, и извольте ему подчиняться. Однако, чтобы вы не чувствовали себя обиженной, я кое-что скажу вам. Речь идет об анализе особого рода… психологическом исследовании, для которого я сам спроектировал аппаратуру. Все остальные его тоже пройдут, однако вам предоставляется первая очередь.
      — Ничего не поняла, — пробормотала Джил, вставая. — Но я все сделаю. Благодарю вас.
      — Не стоит благодарности. А теперь — прямиком к доку Грейвсу.
      Когда она вошла в кабинет врача, тот, хмуря брови и свирепо теребя сигару, говорил по телефону.
      — Ну, ладно, Милт, я все сделаю! Но вы явно что-то не договариваете, и это мне не нравится!
      Он повесил трубку и повернулся к Джил.
      — Привет! Вам придется подождать начальника охраны Смизерса. Он сразу же возьмет ваш снимок и отнесет Файбрасу.
      Доктор начал мерить шагами комнату, раздраженно попыхивая сигарой.
      — Вот черт! Он не позволил мне даже взглянуть на снимок. Интересно, почему?
      — Он говорил о психологическом исследовании… Возможно, это условие является его частью.
      — Да разве может рентген головы показать изменения в человеческой психике? Он что, меня самого принимает за психа?
      — Хороший вопрос! — ухмыльнулась Джил.
      Доктор бросил на нее грозный взгляд из-под нахмуренных бровей.
      — Ладно, красавица. Я не желаю мучиться ночами из-за всяких загадок и тайн. Мое единственное желание — обрести тут немного тишины и покоя… Я покинул грешную Землю в 1980 году и, конечно, не знаком с позднейшими открытиями в медицине. Подозреваю, что оно к лучшему. Если шеф надеется обнаружить неврастению и психоз с помощью рентгена, это его личное дело.
      Он резко повернулся к Джил, наставив на нее сигару словно дуло пистолета.
      — Однако меня интересует один вопрос… и я хотел бы узнать у вас кое-что. Скажите, Джил, вы встречали людей, живших позже 1983 года — за исключением Файбраса, разумеется?
      Джил удивленно подняла брови.
      — Не-ет, — нерешительно протянула она, — пожалуй, не встречала. Странно, не так ли?
      Она едва не проговорилась о Штерне, но вовремя прикусила язык.
      — Я тоже, — кивнул Грейвс. — И я согласен с вами, что это выглядит чертовски странно.
      — Впрочем, хотя я проехала сотни тысяч миль и видела тысячи людей, я не могла поговорить со всеми. Насколько мне известно, уроженцы двадцатом века нигде не образуют большую группу, они рассеяны среди других людей, растворились в их массе. Поэтому нет ничего удивительном, что далеко не каждому удается встретить человека, жившего после 1983 года.
      — Да? Все может быть… А вот и Смизерс со своими парнями! Ну, моя дорогая, как сказал лис курице, приготовьтесь демонстрировать свои внутренности.

      Газета «Ежедневные вести» (владелец — государство Пароландо, издатель — С.К.Бегг), выдержки из разных номеров.
      «Дмитрий („Митя“) Иванович Никитин, в настоящее время третий пилот „Парсефаля“. Родился в 1885 году в городе Гомеле, Россия, в семье предпринимателя. Его отец был владельцем кожевенной фабрики, мать — учительницей музыки. Никитин включен в команду в связи с тем, что он был первым пилотом дирижабля „Россия“, построенного французской фирмой „Лебоди-Жийо“ в 1905 году по заказу русского правительства.
      Главный инструктор полетов мисс Джил Галбира утверждает, что, по ее мнению, опыт Мити недостаточен, но в процессе тренировок он проявил великолепные способности. Однако, по слухам, он — большой любитель спиртного. Прислушайтесь к нашему совету, Митя! Подальше от бутылки!».
      «…Издатель не собирается подавать в суд на Никитина. В кратком интервью, которое мистер Бегг дал в больнице, он заявил: „Я бы предпочел, чтобы меня вывел из строя кто-нибудь поприличнее этого подонка. Когда в следующий раз он явится в мой кабинет, я буду начеку. Но арестовать его не дам! Не потому, что жалею, нет! Я сам хочу вправить ему мозги, и палка у меня наготове!“»
      «…Этторе Ардуино — итальянец (а кем же еще ему быть?), но он — блондин с голубыми глазами, и при его молчаливости и неприязни к чесноку, может сойти за шведа. Как известно, он появился в Пароландо два месяца назад и сразу же был включен в группу, проходящую тренировочные полеты. Его прошлое связано со знаменитой и трагической эпопеей Умберто Нобиле (см. на стр.6 биографию этого славного сына Рима). Ардуино служил главным механиком на дирижаблях „Норвегия“ и „Италия“. „Норвегия“ совершила свой первый перелет через северный полюс 12 мая 1926 года. Во время этой экспедиции было установлено отсутствие обширных земель между полюсом и Аляской, что опровергло гипотезу великого путешественника и исследователя Роберта Е.Пири (1856–1920), первого человека, достигшего северного полюса в 1909 году. (Надо добавить, что Пири сопровождали негр Мэтью Хэнсон и четыре эскимоса, чьи имена остались неизвестными; в действительности, Хэнсон первым ступил на полюс)».
      «Италия», миновав северный полюс, столкнулась с сильнейшим встречным ветром. Корпус судна мгновенно обледенел. Казалось, катастрофа неминуема; но вскоре лед растаял, и полет продолжался. Однако спустя некоторое время корабль начал медленно снижаться. Команда пыталась противостоять обледенению, но ветер сорвал запасную гондолу, она зацепилась за дирижабль и своей тяжестью потянула его вниз. Люди с ужасом следили за падением; затем гондола рухнула и освобожденный корабль вновь взмыл в небеса.
      В последний раз Этторе Ардуино видели стоявшим на мостках у правого двигателя падающей гондолы. Как рассказывал один из членов экспедиции, доктор Френсис Бегоунек из Пражского института связи (Чехословакия), лицо Ардуино с выражением страшного отчаяния мелькнуло перед ними как трагическая маска. «Италия» улетела, и больше его никто не видел — на Земле, разумеется.