Там, по ту сторону

— Не обязательно ждать до завтра. Я принимаю ваше предложение. И, думаю, сумею высидеть до конца.

— Хорошо.

Взгляд Вестерна был каким-то странным, но Карфакс подумал, что это — отражение его собственного растревоженного состояния.

— Вы хотите еще раз вступить в контакт с дядей Руфтоном?

Карфакс сглотнул слюну и медленно произнес:

— Нет. Я хотел бы поговорить с Френсис.

— Вашей женой?

— С существом, которое выдает себя за мою жену, — поправил Гордон.

Вестерн улыбнулся.

— Вы продолжаете цепляться за свою гипотезу. Что ж, почему бы и нет? Вы не видели еще ничего такого, что могло бы доказать обратное.

— Очень беспристрастное признание.

— Я просто пытаюсь мыслить в пределах логики. Объективным быть непросто, поскольку я очень сильно связал свою жизнь с «Медиумом». Но понимаю, какие требования предъявляются к научным доказательствам, и сколь мало я могу их представить. Да, я продемонстрировал, что существует некое явление — еще одна вселенная; что в этой вселенной имеются разумные существа. В этом нет ни малейших сомнений. «Медиум» не имеет с жульничеством ничего общего. Но, с другой стороны, являются ли эти существа «душами», как их называете вы, на самом ли деле это «эмсы», как называю их я? Если это не так, то каким образом им удалось так много узнать о людях, которыми, по их утверждению, они являются? Как им удается воспроизводить не просто литературный или общепринятый язык, а речь дяди Руфтона. Разумеется, некоторое искажение неизбежно, поскольку наши приборы пока еще очень примитивны. Но вы узнали его голос, не так ли? Лично я узнал сразу.

— Да, ваши доказательства представляются мне достаточно вескими, — согласился Карфакс. — И все же возможно, что эти существа располагают способами разузнавать все о людях. Как им это удается, я не знаю. Но вы не можете отрицать, что такая возможность существует.

— Да, не могу, но все же настаиваю на том, что она очень маловероятна. С какой целью они это делают? Чего могут достичь посредством этого?

Карфакс почувствовал раздражение. Ему был понятен его источник — Вестерн совершенно не соответствовал описанию Патриции. Хотя, может быть, он просто отличный актер и владеет искусством располагать к себе людей, обзаводиться друзьями. Карфаксу очень хотелось верить рассказу сестры, но теперь он был в затруднении. У него возникло ощущение, что он предаст Патрицию и самого себя.

Вестерн проводил его в главную конторку и передал на попечение миссис Моррис. На прощание Карфакс задал ему еще один вопрос:

— Будет ли проверка «Медиума» религиозной комиссией показана по телевидению?

— Только в том случае, если телекомпании добьются снятия цензуры с передачи, — ответил Вестерн. — Я категорически против малейшего редактирования, чтобы не создавалось ложного впечатления. Заметили, что я не говорю «неблагоприятного»? Мне хочется только одного — чтобы все было представлено так, как оно есть на самом деле. Однако существует мощное противодействие показу опыта. Вы ничего об этом не слышали? Многие авторитетные религиозные организации борются против телевизионного показа, даже не зная, какими будут результаты. Ну, да хватит об этом. До встречи, в четверг, в десять. — Он повернулся, остановился в нерешительности и еще раз, улыбаясь, обратился к Карфаксу: — Скажите Патриции, что она тоже может прийти, если пожелает.

Карфакс ничего не ответил. Он чувствовал, что ситуация полностью ускользает из его рук. Вестерн разнюхал, что Патриция прилетела другим рейсом из Бусириса и должна была позвонить ему в гостиницу.

Поездка в гостиницу в Уиллшире не позволила ему предаться размышлениям — телевизор в такси постоянно передавал последние известия.

«...Сегодня в 15.35 Крауфорд Гултон, проживающий в доме 6748 на Вестминайдской спирали, квартира 6G, был якобы убит при продаже ручного набора „Сделай сам устройство для общения с душами“ Анастасия Родригес из Крюэлс Кастл Тауэрс, N_99653, квартира 89F. Предполагаемый убийца, Мауи Алеакала, из Нью-Пэрэдиз Кабаньяс, N 347-А4-D, как сообщают, напал на Гултона с ножом. Причиной явилось то, что набор, проданный ему Гултоном на прошлой неделе, якобы не выполнял предписываемых ему функций...»

Каким образом, удивился Карфакс, можно «якобы убить»? Человека или убивают, или не убивают. Но средствам массовой информации приходилось быть очень осторожными при составлении сообщений. Иски о клевете и умышленном злословии наводнили суды в таких же масштабах, как лет десять до этого — дела о злоупотреблении марихуаной. Результатом явилось то, что средства массовой информации прибегали ныне к весьма своеобразно сформулированным утверждениям. В ту эпоху, когда полная нагота не являлась чем-то исключительным в дневных телевизионных передачах, а сексуальные фильмы с показом возможных поз и всевозможных групповых комбинаций демонстрировались после 22 часов (когда дети в постелях), цензура постоянно урезала свободу слова в других сферах.

Народ Соединенных Штатов до сих пор еще не привык к тому, что свобода влечет за собой ответственность и, похоже, не скоро еще привыкнет. Единственно, кто мог бы заставить его сделать это — так это он сам, но никто, казалось, не понимал, что пора бы уже и начать.

Приходилось выбирать между злоупотреблениями демократии и злоупотреблениями тоталитаризма.

Карфакс напомнил себе, что пора поразмыслить кое о чем более насущном. Он ничего не сможет сделать такого, чтобы не то, что быстро, а хотя бы медленно стало изменять окружающий мир, и результаты чего он мог бы почувствовать. Но вот определить, кто прав, а кто виноват — Вестерн или Патриция — возможно, сможет.

«...Начиная с этих дней, индекс загрязнения воздуха должен показывать постоянное снижение содержания вредных веществ. С каждым днем, по меньшей мере, пятьсот транспортных средств с двигателями внутреннего сгорания изымаются из обращения и заменяются машинами на аккумуляторах или топливных элементах. Бюро Экологической Охраны уверено, что худшие дни позади, что рекордный пик...».

Это была приятная новость, но, к сожалению, он слышал подобные далеко не впервые. Еще два года назад говорилось, что вот-вот повсеместно распространятся электрогидродинамические генераторы. Они должны были революционизировать общество и одновременно уменьшить загрязнение. Но устройства эти так и не вышли из экспериментальной стадии, к тому же у них оказалось немалое число недостатков, которые остались незамеченными, когда их впервые предложили.

Отель «Ла Бреа» занимал два квартала, на территории которых в те времена, когда Карфакс жил в Лос-Анджелесе, находилась добрая дюжина административных зданий. Он располагался на противоположной стороне улицы от смоляных ям. Карфакс решил еще раз полюбоваться на то, что осталось от эпохи плейстоцена. Он перешел по эстакаде над бульваром Уиллшир и спустился к тому месту, где когда-то было пересечение Уиллшира и улицы Курзона. Теперь улица исчезла, уступив место парку. Заодно был снесен и квартал к востоку, состоявший из нескольких крупных зданий.

Он обошел проволочный забор и остановился в метре от двух бетонных мамонтов на краю смоляной ямы. Гигантский мамонт-отец и детеныш глядели, как мать погружается в черную жидкость, наполняющую яму. Малыш протягивал к обреченной матери свой маленький хобот, словно надеялся вытащить ее из смолы. Огромная самка выбивалась из сил, пытаясь выкарабкаться из цепкой маслянистой ловушки, которая убила много тысяч животных, больших и малых.

Многих удивляли и разочаровывали небольшие размеры ямы. Очевидно, они рассчитывали увидеть нечто, охватывающее многие гектары. Но все, что осталось от громадных пространств, заполненных смолой, которые покрывали когда-то большую часть районов Лос-Анджелеса, расположенных в этой долине, было просто лужей, уступающей в размерах футбольному полю.

Рядом с музеем сохранилось еще несколько маленьких лужиц, в которые до сих пор попадали суслики и белки. Хотя, чтобы добраться до смолы, им приходилось преодолеть проволочную ограду.

Однако, если бы разочарованный турист побродил пешком по парку, он мог бы разглядеть смолу, просачивающуюся местами сквозь дерн и травяной покров, и, будь у него немного воображения, почувствовал бы себя весьма неуютно: не слишком глубоко под травой и бетоном залегал жидкий битум, и ждал. Когда-нибудь, как бы говорила эта жидкая грязь, этот тонкий покров исчезнет, и я снова буду тут как тут, и все станет таким же, каким было раньше. Мамонтов, саблезубых тигров, гигантских львов и пещерных медведей здесь не будет, зато будут люди в звериных шкурах, охотящиеся на животных, и они будут становиться моей добычей...

Карфакс не очень долго стоял над ямой — глаза начали слезиться, в них возникло покалывание, а слизистые оболочки носа и глотки высохли. Он поспешил в гостиницу и окунулся в сравнительно чистый и прохладный воздух вестибюля. Вечером дневная деятельность по засеиванию облаков могла вызвать дождь, и тогда воздухом над мегаполисом можно будет дышать еще три дня. Именно засевание, хотя это было очень дорогим делом и не всегда результативным, делало возможной жизнь в Лос-Анджелесе, давало надежду и удерживало жителей до того времени, когда электромобили позволят очистить воздух до уровня 1973 года.

Да, мир был загрязнен гораздо больше, чем десять лет назад, но станет гораздо чище за следующие десять лет, и пророки Судного дня будут посрамлены.

Карфакс поужинал в столовой, вернулся в свой номер, и уже через 10 минут раздался телефонный звонок. Он включил изображение и увидел Патрицию в одной из кабин аэропорта «Риверсайд».

— Удачно доехала?

— Почти не отдохнула, — ответила она, улыбаясь.

— Однако, вид у тебя совсем не усталый. Кстати, прелестно выглядишь.

— Спасибо. Ну так как? Встретимся у тебя? Или...

— Я уверен, что этот телефон не прослушивается. Пока что, во всяком случае. Так что приезжай. Я не думаю, что...

Она нахмурилась.

— Что не думаешь?

— Неважно, не беспокойся.

Она, вероятно, разгневается, когда узнает, что он не счел Вестерна опасным человеком. Во всяком случае, не настолько опасным, как считает она. Хотя, возможно, он и представляет угрозу для человечества в целом. Поэтому не стоит пока что делать таких заявлений, пока не появятся веские основания.

— Приезжай, — произнес он и подождал, чтобы удостовериться, что у нее нет других предложений.

— Хорошо, — сказала она.

Экран потух.

8

Зарегистрировавшись в гостинице, Патриция сразу позвонила. Он назвал ей кодовое слово, открывающее дверь номера, заказал для нее ужин, но его что-то долго не было. Старший по кухне извинился и объяснил, что еда была послана на тележке-автомате и должна была прийти вместе с лифтом. Однако лифт сломался, его ремонтирует специалист. Остальные тележки задействованы, но заказ прибудет не позже, чем через полчаса, даже если ему самому придется принести его.

Из скрытого над дверью громкоговорителя раздались произнесенные Патрицией слова, эквивалентные «Сезам, отворись», и дверь открылась.

Она действительно прелестно выглядела в ансамбле, состоящем из очень короткой юбки и матерчатого треугольника, закрепленного у шеи и свободно свисающего на грудь. Он, казалось, был выполнен не из пластика, а из травы и походил на одеяние Белой Богини Изаги Нинат — героини телевизионной серии «Рог торговца». Сам Карфакс был облачен в костюм «белого исследователя» из той же серии, но без пробкового шлема.

Патриция осторожно села — под юбкой у нее ничего не было. Кроме того, она остерегалась резко поворачиваться и наклоняться, чтобы не выставлять напоказ грудь. Карфакс подумал, насколько нелепа подобная скромность — на пляже она бы появилась вообще без ничего. Но мода на одежду не подчиняется разумным законам, хотя каждый предмет туалета имеет свою собственную логичность.

В общем Патриция не испытывала ни малейшей неловкости от того, что тело ее едва прикрыто, а крепления того немногого, что на ней одето, ненадежны. Он же старался подавить в себе сексуальное влечение, которое вызывал у него вид красивой женщины в мини-юбке (это означало, что Карфакс в течение многих лет постоянно находился в состоянии возбуждения).

Она, однако, была его двоюродной сестрой, и это должно было охлаждать его пыл. Должно, подумал он, но разумеется, не охлаждает. Особенно, если принимать во внимание, что табу на кровосмешение за последние 15 лет заметно ослабло.

Лучше ему не думать о подобных вещах, решил он, что было равносильно отказу от уже поданной красиво сервированной пищи.

Патриция закурила сигарету, сделала несколько затяжек и, глядя на Карфакса сквозь пелену табачного дыма, произнесла:

— Рассказывай.

Он рассказал все, что, по его мнению, можно было. Но понял, что, несмотря на все ухищрения, рассердил ее. Долгие, медленные затяжки сменились короткими, быстрыми. И ошибся — ни он, ни Вестерн не были причинами ее гнева.

— Почему он лгал о своем изобретении? — громко спросила она. — Почему? Не могу понять, что с ним. Неужели же он не может постоять за себя, даже после смерти?

— Не понимаю.

— При жизни он всегда «умывал руки». Был бесхребетным! Предпочитал ничего не делать, лишь бы кого-нибудь не рассердить. Не переносил чужого гнева. Стоило мне притвориться сердитой — и я всегда добивалась, чего хотела. Кроме одного-единственного, чего желала больше всего на свете!

В литературе имеется множество описания женщин, которых гнев делает еще более прекрасными. Патриция определенно не принадлежала к их числу. Разъяренная сука, подумал Карфакс.

— И что же это было за одно-единственное? — спросил он, поскольку она явно ожидала такого вопроса.

— А как ты думаешь?

— Ты хотела, чтобы он начал с тобой спорить?

Сначала она удивилась, потом на лице ее появилась довольная улыбка.

— А ты очень понятлив. Мне это нравится.

— Для этого не надо обладать большим умом, — сказал он и наклонился к ней: — Если говорить честно, то независимо от того, насколько патологически относился твой отец к чьему-либо гневу, теперь у него нет никаких мотивов, чтобы лгать. Он мертв. Во всем мире никто ничем уже не может ему навредить, и он непременно захотел бы приписать себе честь изобретения «Медиума», если у него...

— Что «если»?

Он улыбнулся.

— Я говорю об этом существе, которое называет себя твоим отцом, так, словно оно на самом деле им является. По правде говоря, очень трудно удержаться от того, чтобы не думать о них, как о покойниках.

— Гордон, я не желаю вступать с тобой в спор об этом! Я знаю, что папа изобрел машину, позволяющую входить в контакт с умершими, знаю, что это — действительно покойники! Я ненавижу Вестерна, потому что он убил моего отца, но он абсолютно прав относительно всего, что касается «Медиума». Да ты и сам говорил, что голос, который слышал, был голосом моего отца. Теперь я не удивлюсь, если узнаю, что Вестерн гораздо сильнее, чем сам о том говорит. Я имею в виду, что он, возможно, не только беседует с покойниками и видит их, но способен воздействовать на них, подчинять своей воле. Может быть, он располагает средствами причинять им боль?

— Каким же образом?

— Откуда мне знать? — сердито бросила Патриция. — Ты сам говорил, что, по его словам, энергия может на них воздействовать. Возможно, он прикладывает большое количество энергии, а это для них мучительно.

— Или, может быть...

— Да?

Она нагнулась вперед и немного в сторону, чтобы загасить окурок; щит сдвинулся набок. Груди у нее были красивыми и полными, не слишком большими и не слишком маленькими — как раз такими, как у отрицательной героини Эдвина Бута в первоначальной версии «рогов Торговца».

— У меня нет никаких улик, подкрепляющих мои рассуждения. Но, возможно, Вестерн предлагает нечто твоему отцу, и это заставляет его лгать.

— Зачем ему это? — спросила Патриция. При этом лицо ее снова исказилось.

— Не знаю. Может быть, Вестерн лжет твоему отцу, предлагая... Ну, скажем, шанс вырваться оттуда. Пусть это и загробная жизнь, но она вовсе не напоминает рай. Тьфу, что я говорю! Никак не могу отделаться от впечатления, что они — действительно умершие люди.

— Почему ты так сильно противишься этой идее?

— Давай не будем начинать этот спор, — предложил Карфакс.

Примерно минуту она молчала; затем открыла рот, но тут же закрыла — из дверного громкоговорителя раздались три коротких свистка. Карфакс встал, подошел к двери, заглянул в глазок и произнес кодовое слово, которое открыло замок. В номер вкатилась куполообразная черепаха, остановилась по его команде и откинула крышку. Карфакс забрал поднос с тарелками и чашками, и велел черепахе покинуть номер.

Патриция так накинулась на ужин, словно не ела с самого утра. Карфакс и сам проголодался, глядя на нее, и помог ей доесть всю посуду и столовые приборы, кроме одной ложки — горничная забыла пополнить бутыль с растворяющим соусом, и его не хватило.

— Вишня, — заметил он, повернул ложку так, чтобы можно было прочесть рельефные буквы на ее ручке. — Не люблю синтетическую вишню, хотя обожаю домашний вишневый пирог.

Поднос должен был, по идее, иметь вкус шоколадного молочного коктейля, и Карфакс решил оставить его на потом.

Затем он налил по 50 грамм коньяка, и они молча чокнулись.

— Интересная мысль пришла мне в голову. А что, если я беседовал вовсе не с твоим отцом, а с его ловкой имитацией? Ведь голос можно подделать. А то, что меня так напугало, могло быть просто голограммой...

Она поставила рюмку.

— А для чего Вестерну прибегать к таким театральным эффектам?

— Да чтобы напугать меня!

— Зачем?

— Чтобы я не задавал больше вопросов. Дядя... — Он запнулся в нерешительности, словно ему было трудно произнести эти слова. — Дядя Руфтон так и не ответил мне, могут ли люди-медиумы вступать с ними в контакт. То есть, я имею в виду, с эмсами.

— Ты можешь спросить об этом же у своей жены.

— А если она не знает? Эти... эмсы... понимаешь ли, далеко не всезнающие.

— Я была у очень известного медиума, — сказала Патриция. — У некоей миссис Холлис Уэбстер. Она производит впечатление честного человека. По крайней мере, с нее сняты обвинения в мошенничестве благодаря деятельности Комиссии по психическим исследованиям Сиракузского университета.

— Ты ходила к медиуму? Для меня это новость. Но для чего? Чтобы поговорить со своим...

— Да, со своим отцом.

— И каким же был результат?

— Я ходила дважды, и оба раза у миссис Уэбстер ничего не получилось. Правда, во второй раз она сказала, что почти вышла на контакт. Ощущала это.

— Ощущала?

— Она утверждает, что медиумы-люди, истинные медиумы, используют те же принципы, что и «Медиум». Однако они пользуются несколько отличными чувствительными органами и преобразователями. Вместо экранов и приборов — комбинации нервных импульсов, которые преобразуются в ощущения. Это почти настолько же достоверно, как и показания прибора с проградуированной шкалой.

— И она вступает в контакт с умершими людьми, а не с эмсами, так ведь?

— Собственно говоря, меня это тоже интересовало. Она сказала, что не сомневается в том, что существа, выходящие на контакт, являются душами умерших. Но, говорила миссис Уэбстер, твоя теория может быть верной. Или, по крайней мере, в ней есть доля истины. Она склонна считать, что Вестерн пробил канал связи с миром демонов. О, не улыбайся! Она вовсе не имеет в виду маленьких рогатых дьяволов с вилами и прочими подобными атрибутами. По ее мнению, это злые духи. Зловещие существа. Не призраки грешников, а что-нибудь вроде... ну... падших ангелов. Она утверждает, что они маскируются под людей, чтобы...

Патриция замолчала, услышав тяжелый вздох Карфакса.

— В чем дело? Я понимаю, что все это звучит нелепо — во всяком случае, для тебя, и даже в чем-то для меня, но не...

— Теория миссис Уэбстер является извращением моей гипотезы, — сказал он. — Разница только в терминах. Она говорит «злые духи», а я — «эмсы», хотя и в несколько отличном от Вестерна смысле. Во всяком случае, «эмс» звучит как-то более наукообразно. Но этот термин не может быть подвергнут какому-либо анализу. Ни у меня, ни у миссис Уэбстер нет доказательств, чтобы подкрепить свою гипотезу. За исключением того, что «Медиум» показывает мир, являющийся сущим адом, все остальное является чистой фикцией. И если существа, которых мы видим на экране «Медиума», на самом деле являются покойниками, то они находятся в преисподней!

— Миссис Уэбстер утверждает, что мы видим только то, что нам показывает электроника, но не их истинное обличье. Так же, как электрическая волна, возбуждаемая сердцебиением, вовсе не показывает само сердце.

— То же говорит и Вестерн, но в несколько иной интерпретации, — произнес Карфакс.

В течение нескольких минут он молчал. Патриция сидела тихо, не шевелясь, только время от времени затягивалась сигаретой.

— Ладно, — произнес он наконец. — Я хочу посмотреть на эту миссис Уэбстер. Назначь с ней встречу на следующей неделе. Скажем, в понедельник.

— Тон довольно скептический.

— Я не настолько ограниченный, чтобы не подвергнуть гипотезу проверке.

— Какую гипотезу?

— Что умершие могут общаться с людьми-медиумами.

— Я хотела бы еще выпить.

— Пожалуйста.

Он встал, налил ей чуть больше пятидесяти грамм виски и бросил в бокал три кубика льда. Она протянула руку, и он почувствовал как бы разряд электричества, проскочивший между ними. Но напряжение, его обусловившее, было чисто психического, а не электрического свойства. И еще он понял, что многие его мысли совпадают с ее мыслями.

Несколько ошеломленный, Карфакс вернулся к своему креслу. Она была его двоюродной сестрой. Но у него не было намерения сделать ее беременной и, кроме того, он уже давно не имел женщины, а к ней ощущал четко выраженное влечение. Может быть, даже более сильное, чем хотел бы в этом признаться.

Вот здесь-то и вернулось ранее зародившееся подозрение, что Патриция, быть может, подослана Вестерном, что ее появление является первым актом заранее написанной драмы.

Но потом Карфакс обозвал себя сукиным сыном. За циничность. И подумал, что слишком боится возникновения теплых чувств к другой женщине, потому что не перенесет новой утраты, если с ней что-нибудь случится.

— Ты никогда не рассказывал мне о своем нервном расстройстве, — произнесла Патриция, потягивая виски.

Она что, пытается выудить у него информацию, которую потом передаст Вестерну?

— Не смотри на меня так, — попросила она, закуривая. — Наверное, я слишком любопытна. Не хочешь говорить об этом — не говори.

— Мне действительно не хочется рассказывать. Даже я сам нахожу все, что тогда произошло, совершенно невероятным. Этому можно дать только одно объяснение — что у меня было помутнение рассудка. Во всяком случае, на некоторое время. Кое-что на самом деле произошло, и тому есть достаточно объективных свидетельств. Но мои наблюдения, должно быть, были пропущены через сильно искажающий фильтр. А свидетели, которые могли бы подкрепить мои показания все, как на грех, молчали. Даже те, кому я доверял больше всего. Они, наверное, не хотели выглядеть спятившими.

Наклонившись к нему, Патриция нетерпеливо спросила:

— Так что же это было?

Он улыбнулся.

— Вампиры, оборотни, призраки, вурдалаки и всякая другая нечисть, которая вылазит по ночам. Да и днем тоже. Тогда все это казалось абсолютно подлинным, реальным. Да и сейчас временами кажется. Тем не менее, такого быть не может, поэтому я говорил всем, что находился под воздействием сильного наркотика. По крайней мере, теперь я гораздо меньше уверен в том, что все происходящее вокруг нас можно объяснить с научной точки зрения.

— Что же все-таки случилось?

— Сейчас, как меня заверили, я в здравом уме и таковым намерен оставаться дальше. Так что не будем лучше говорить об этом.

У Патриции был явно раздосадованный вид.

— Извини, — улыбнулся он. — Но подробности могли бы убедить тебя в моей неполноценности. Может быть, так оно и есть на самом деле. В любом случае, я решил бросить сыскное дело, изменил имя и практически исчез. Но вот я вновь в Лос-Анджелесе, и вновь — частный детектив. Где же пресловутая свободная воля?

— Ответь мне на один вопрос, и я больше не буду об этом, — не унималась Патриция. — Ты действительно принимал ЛСД?

— Не по собственной воле. Мне подсунули его в бокале с вином.

А если она на самом деле агент Вестерна, подумал он, то что ей стоит подбросить мне в рюмку наркотик и таким образом дискредитировать меня?

Что ж, может быть, это и входило в ее планы, но сегодня она явно не собиралась этого делать — ведь он не спускал с нее глаз.

Внезапно ему стало стыдно, хотя логика и подсказывала, что нужно брать под подозрение все без исключения.

— Пора в ванную, — сказала Патриция, вставая.

Неплохо было бы заглянуть в ее сумку, сказал он себе. Надо быть дураком, чтобы не сделать этого. И все же у него было такое чувство, что он предает ее, и чувство это еще более усугубилось, когда он нашел в сумке только, что, в общем-то, и ожидал — флакон с контрацептивом и таблетки против венерических заболеваний.

И тогда он решился.

Она, выйдя из ванной, поняла это, молча подошла и положила руки ему на плечи...

Позже, засыпая, он задумался на мгновение: могут ли покойники наблюдать за живыми? Френсис это явно не понравилось бы, но для этого ей, как минимум, надо было находиться тут. И, кроме того, понадобилась бы машина, чтобы перекинуть шаткий мостик в этот мир.

И уже перед тем, как окончательно заснуть, он удивился: о чем это я толкую? Я не верю в существование загробной жизни. Эмсы являются существами из другого мира... или чем-то другим подобным...

9

— Ничего не было ни доказано, ни опровергнуто, — рассказывал Карфакс. — Епископ пытался изгнать дьявола из «Медиума», но с ним случился сердечный припадок. Вот и все.

— Но откуда Вестерн мог узнать, что епископ Шаллунд выберет друга детства, который умер в 11 лет и о котором узнать что-либо заранее было совершенно невозможно? Кроме того, он до последнего момента не знал, кто войдет в состав комиссии.

— Он очень богат и, насколько мы можем предположить, неразборчив в средствах, — сказал Гордон. — Ему, скорее всего, удалось выяснить, кто войдет в комиссию, несмотря на то, что это предполагалось хранить в строгой тайне. И его ищейки, что также вероятно, раскопали все, что только можно, в отношении ее членов. Как бы там ни было, расследование ничего не прояснило, даже наоборот — запутало все еще больше. Постмедиумисты утверждают, что покойник возмутился комиссией и убил Шаллунда за то, что тот никак не мог ему поверить. Или, вернее, так напугал епископа, что с ним случился сердечный приступ, имевший фатальный исход. В среде антимедиумистов так и осталось существовать два направления: одни утверждают, что Вестерн — просто мошенник, другие верят, что он — колдун, новый Фауст, вызвавший к жизни силы, которые следовало бы оставить в покое. Словом, мы остались там же, где были до комиссии, только страсти разгорелись еще сильнее.

— И что ты думаешь об истинности утверждений Вестерна?

— Остаюсь при своем мнении. Во всяком случае, пока что. Я, признаюсь, вовсе не беспристрастен в этом деле. Мое неприятие идеи о существовании загробной жизни могло повлиять на мои суждения и помешать мне быть объективным.

— Сегодня ты будешь говорить с Френсис и независимо от того, сколько денег потратил Вестерн на ее изучение, он не в состоянии разузнать абсолютно все. Есть такое, что знаешь только ты.

Гордон улыбнулся.

— Верно. Но, согласно моей гипотезе, это не имеет никакого значения. Ведь разговаривать я буду вовсе не с Френсис. Это будет нечто иное — какое-то существо, располагающее определенными средствами разузнать о ней все. Читая мысли, наверное. Или, может, оно наблюдало за ней с момента рождения...

— О, ради бога! — воскликнула Патриция.

Тело у нее, безусловно, изумительное, подумал он. Но выражение гнева вкупе с полным отсутствием косметики делает лицо почти уродливым.

Карфакс поднялся с постели, одел пижаму и легкий халат.

— Может быть, горячий кофе тебя остудит. Не выходи из себя только потому, что я осуществляю свои мужские прерогативы.

— Что?

— Извини. Не мужские, а человеческие. Гомо сапиенс — разумное животное. Потому что часто человек игнорирует факты, или, вернее, искажает их таким образом, чтобы они соответствовали его собственным воззрениям.

— Ну, может быть, ты так и поступаешь, но не я! Я знаю, что Вестерн убил моего отца и украл его изобретение, я знаю, что эти... на самом деле покойники! Я объективно смотрю на вещи!

— Конечно, конечно, — сказал он. — Я приготовлю кофе. А ты пока что подкрасься.

— Что, мое лицо настолько тебе неприятно? Ты сам...

— ...не очень-то хорошо выгляжу утром, — согласился Карфакс. — Да, я это знаю и прошу у тебя прощения. У Френсис была удивительная способность оставлять свое мнение при себе. Надо было у нее поучиться.

Он обошел кровать, чтобы поцеловать ее, но она вырвалась и метнулась в ванную. Карфакс направился в кухоньку, ругая себя за то, что не смог отказать себе в удовольствии позлить ее. Доктор Слоко считал, что в нем глубоко укоренилась потребность вызывать на себя женский гнев, причем гнев тех женщин, которых он любит. Карфакс соглашался с тем, что это вполне возможно, но откуда взялась у него такая потребность? Этого до сих пор не смогли выяснить ни доктор Слоко, ни он сам.

Патриция вышла из ванной. Она завязала волосы узлом Психеи, но принципиально не накрасилась. Он, ощущал себя виноватым, подошел к ней, чтобы поцелуем загладить вину. На этот раз она не оттолкнула его, даже улыбнулась:

— Давай начнем все сначала. Доброе утро, Гордон.

— И тебе доброе утро, — ответил он. — Я сейчас вернусь.

И скрылся в ванной.

Потом они сидели перед телевизором и тянули горячую жидкость.